Карт-бланш

В старой питерской коммуналке дружно сосуществовали разные люди: крайнюю, самую светлую и большую комнату занимала  семейная пара, Света и Гриша, не исчерпавшая еще всех прелестей своего "медового месяца", по крайней мере, так казалось полному наивных надежд и свежих желаний молодому супругу, с восторгом воспринимавшему все проявления чувственной индивидуальности своей юной, вместе с ним учившейся жить и любить жены.
Темперамент нашей замечательной пары в полной мере мог оценить прежде всех заскорузлый старик-пенсионер Петрович, ютившийся за ближайшей тонкой, пожалуй, слишком тонкой стеной соседней с ними комнаты.
Вначале дед лишь посмеивался, вспоминая свою лихую, небезгрешную молодость, потом, будоражимый бесконечным ночным счастливым всхлипом, понял, что не высыпается, волнуясь у мерно колеблющейся стенки по-молодому. В конце концов, не совладав с неистребимым по жизни "основным инстинктом", он втихаря просверлил очень удобную дырку чуть повыше поверхности дивана, аккурат напротив своего налитого похотью глаза. Теперь  уже он никогда не скучал, зная все интимные детали отношений сладкой парочки, в любой момент пользуясь интригующей возможностью включиться в роль наблюдателя  бесплатно демонстрируемой ему откровенной, полной разнообразного экспромта, домашней порнухи.
"Давай, давай! - горячо шептал он иногда, входя в раж. - Не останавливайся, гад. Вдуй ей, суке, по самое "не хочу!"
В эти стремные, острые, с возрастом уже подзабытые  моменты, которые он себе, как вкусную конфетку, позволял, Петрович будто молодел, ощущая гулкое биение своего все еще горячего, как оказалось, сердца. В оргазм, естественно венчающий это групповуху, выпадали практически все трое одновременно, правда, Петрович конвульсировал в обнимку с подушкой, зажимающей его предательски стонущий рот.
Что касается наших голубков, уже в первый же вечер, как вариант, заметивших восторженный стариковский глаз в новообразованной, заметно выделяющейся на белой стене дырке, они вовсе и не протестовали этому невольному нововведению, заметно добавившему остроты и адреналина в их сексуальные переживания. Более того, бывало, когда  Петрович, похерив свое новое хобби,  безнадежно засыпал  под вечерний бубнеж телевизора, у нашей пары напрочь пропадал всякий драйв и оба, кляня ловко подсадившего их на себя старикана, зло молотили ему, якобы по ошибке, в закрытую дверь, отчего тот, естественно, просыпался и, дежурно приникая к отверстию, опять вожделел, тем самым автоматом восстанавливая гармонию сексуальных отношений нашей ячейки общества.
Впрочем, все вполне могло происходить и не так и Петрович, всю свою долгую жизнь проработавший школьным учителем, уловив легкие звуковые следы чужих страстей, мог спокойно ставить на диск своего старенького проигрывателя любимую аспидно-черную пластинку с  "Одой к радости", симфонией Бетховена номер девять и не о каких таких дырках - с какой стати? - даже не помышлял. Всю жизнь, за нищенскую зарплату, он учил детей великому русскому языку и литературе и, всегда живя в гармонии с собой, был по своему счастлив, особенно, когда ему звонили его бывшие, давно повзрослевшие ученики, помнившие его блестящие и вдохновенные лекции-уроки.
Собственно, эти ребята и заменили ему семью и так называемую  личную жизнь, которая в привычном смысле не сложилась, потому что все его время, чувства и мысли занимала Ее Величество Школа, где так и не нашлось женщины, способной разделить с ним его судьбу. Его соседом справа был Доктор - так, с большой буквы, называли  Дмитрия Дмитриевича, ежедневно, с утра до позднего вечера занятого своей врачебной практикой. Дмитрий Дмитриевич был психиатром и лечил все известные цивилизованному миру нервные болезни, осуществляя прием страждущих либо у себя в клинике, либо выезжая по звонку к пациенту на дом. Доктором он был очень знающим и предельно трудоспособным, отказываясь только от лечения малопредсказуемой шизофрении, да и то только после того, как некая сильно целлюлитная  больная попыталась почикать его печень косметическими ножницами за  решительный отказ прилечь в ее девичью постель с сугубо лечебными, вполне по Гиппократу, целями.
И, наконец, ближайшую к общей кухне комнату занимал закоренелый Холостяк, умудрившийся к своим крепким тридцати пяти сохранить личную свободу и сексуальную независимость.
Нет, с этим самым делом у него всегда все было окей, более того, наплевав на не совсем молчаливое осуждение общего коммунального мнения, он выгрыз себе ночное право на бурную личную жизнь, несмотря на явные отчаянно-сладострастные крики разнообразных прелестниц, ежевечерне распинаемых им на взлетном сексодроме его уютной комнатушки.
Если быть откровенным, ярко выраженных идейных противников под крышей их коммунального существования у него не было и если бы не привычные, по рукам вяжущие, социальные "табу", любой из его соседей не без удовольствия поучавствовал бы в его талантливых ночных оргиях. Впрочем, такая возможность кое-кому вскоре и предоставилась и разыгрываемой козырной картой стала беспорочная репутация его соседки Светланы, аккуратная попа которой, беспощадно обтянутая в черное трико, давно уже невротизировала мужское восприятие нашего на многое способного коммунального Дон Гуана. И, как на грех, в дальнюю командировку засобирался Гриша, ее любимый супруг, но, если копнуть, он вообще по жизни моряк был и по природе своей - кто бы знал - сладострастник, рукосуй и блудодей, проводя в морях,  обнимая штурвал, времени гораздо больше, чем между раскинутых ног своей ненаглядной жены, не говоря уже  о том, что у него, как водится, было по девке в каждом морском порту.
Как только Григорий, крепко обняв жену, шагнул на лестницу, ведущую в Марсель, Неаполь, Рио и город Мариуполь, где у него вообще уже восемь  лет была вторая, с двумя детьми, семья, бедняжка Света, прощально взмахнув в окно своей рукой, рухнула ничком на тахту, уходя в беспредельную бездну своего молодого одиночества. Впрочем, по другой версии, она немедленно отправилась на кухню, поставить на плиту свой медный, слегка примятый,  чайник, одновременно прислушиваясь, не идет ли часом, поигрывая мышцами обнаженных крепких рук, Холостяк. И он действительно не заставил себя ждать и этот чай, вполне по-соседски, они, конечно, пили вместе. Наш плейбой щедро угощал ее вкуснейшими бутербродами собственного изготовления, а потом, как по волшебству, в его все умеющих руках оказалась испанская гитара, которой он владел не хуже, чем своим мощным "нефритовым жезлом". Не удивительно, что их благопристойный чай сменился, в конце концов, на всегда стоявшее у него подо льдом французское шампанское, которое, в связи с активным шарканьем зачастившего в сортир Петровича, они корректно решили допивать в комнате у Светланы.
Там, на еще не остывшей от грузного Гришиного тела постели, 
Холостяк, не впадая в свойственную слабакам и извращенцам тягомотину прелюдий, овладел, наконец, предметом своего прелюбодеяния. Это было легко, ибо Света, уставшая от однообразия своего сильного, долгоиграющего, но простого, как грабли, самца, шоколадкой расплавилась под горячим воздействием темперамента соседского Казановы, так удачно для нее вооруженного своим безотказным паяльником.
Впрочем, если эта беспощадно обнаженная автором правда, в силу каких-то особых причин, вам не совсем  симпатична,  пусть, с вашей молчаливой подачи, Холостяк, воспользовавшись благоприятной ситуацией, обманом напоит свою жертву французским шампанским, которое помутит ее  не привыкшие даже к слабому алкоголю  совсем еще девчоночьи мозги, а потом, вполне по-джентльменски доведя ослабевшую соседку к ее комнате, прикроет ее дверь, да вот только не с той стороны, где, зажав женщине рот и ломая белоснежные крылья, не без борьбы овладеет только начавшим жить в счастливой и гармоничной семье этим не ему принадлежавшим ангелом, на проверку оказавшимся, если хотите, переодетым угреватым юношей, до сих пор умело скрывающим от всех свою проклятую нетрадиционную ориентацию. Но свечку, надо сказать, никто не держал, все домыслы и безудержные фантазии, как всегда, на совести на данный момент потерявшего всякие тормоза автора, в последнем случае всецело полагающегося на мужской опыт закаленного в жарких сексуальных схватках Холостяка, который, впрочем, мог и не участвовать  во всех этих неблаговидных, дурно пахнущих вещах, ибо, как только что стало известно, три последних года своей надломившейся жизни он отдал чеченской военной компании, оставив на ее жарких фронтах свои лучшие годы и всех прежних никем и ничем уже не заменимых друзей. По вечерам, на скудную военную пенсию, дополненную пособием за ранение, он покупал бутылку виски и, разложив пред собой на столе мятые, потемневшие от пота и крови фотоснимки боевых товарищей, он крепко сжимал зубы и плакал, не расслабляясь даже в неспокойном, судорожном сне, полном выстрелов, взрывов и рвущих тело автоматных очередей - а теперь судите, до этой ли квартирной сучки  ему, всегда пьяному в дым, было? Хотя, если посмотреть с другой стороны, только танк остановит сильно захмелевшего, три года не имевшим женской ласки воина...
Так или иначе, их первый совместный сексуальный этюд старательно снимал на видео, затаив дыхание, успевший подсуетиться старик-пенсионер, делая это всякий, без исключения, раз, когда дорвавшиеся друг до друга любовнички смыкали на себе тайные ночные, а потом и дневные объятия.
Весь этот коммунальный Декамерон кончился очень плохо и об этом, конечно, позаботился Пенсионер. Стоило Грише появиться в доме - а его отсутствие в этот было фатально недолгим - Пенсионер, улучив момент, восстановил ему, как мог, новую "картину мира", где прежним безоблачным отношениям супругов уже не было места. Гриша, просмотрев в комнате своего любезного соседа видеосъемку многое себе позволившей пары, потемнел лицом от прилившей к нему тяжкой крови. Стыд, вместе с непередаваемым ощущением позора и грязи, смешался  с чувством брезгливости, задавившей подразумевающуюся деду благодарность.
- И что же ты теперь будешь делать, сосед?- спросил, утопив кнопку выключателя монитора, неспокойно двигающийся по комнате старик.
- Пошел на хрен, старый козел! - коротко бросил Гриша, поднимаясь к выходу.
Конечно же, он выпил вынутой из шкафа водки - жадно, много и прямо из горлышка, а потом, собрав на глазах у ошарашенной, все быстро сообразившей жены ее поместившиеся в один надорванный пакет вещи, вытолкал свою любимую в одном халатике на простуженную февральской погодой лестничную площадку. И это был всему, как и положено в подобных несчастных случаях, закономерный итог.
Пенсионер, не останавливаясь, нервно ходил по периметру своего старого, впавшего в мерзость запустения, гнезда.
Холостяк, врубив свой любимый музыкальный диск, иного и не предполагал, положив на этот случай под правую руку увесистую стальную гантелю.
Никак себя еще не проявлял как всегда задержавшийся на работе старина Доктор, чье участие начнется с той самой площадки, где искренне и безутешно рыдая, ютилась на обшарпанных каменных ступенях изгнанная из рая, не выдержавшая искушения двадцатисантиметровым яблоком соседа коммунальная, нашей фантазией распятая Ева.
Конечно же, возвращаясь, Доктор не скользнул равнодушной серой тенью мимо.
- Что с вами, птичка моя?- склонился он над ее беспомощным одуванчиком растрепанной голове.
Светлана совсем по-детски взахлеб рыдала, уронив свое распухшее от слез лицо в дрожащие от холода и стыда колени.
Осторожно и бережно он взял ее за руку и, осторожно и тихо открыв  ключом квартирную дверь, провел сироту в свою заставленную старинными фолиантами книг обитель. 
Квартирным фоном гремел забугорный блюз, скрипел под ногами старого козла комнатный прогибающийся пол, никто не видел и не слышал их тихого возвращения и теперь, если бы старик, пользуясь ситуацией, пожелал бы к своей праведной, аскетической жизни чего-нибудь, наконец, на  сладкий десерт, он бы сейчас легко его получил, вытолкав под утро в коридор свою птичку, пригрозив, если что, вызвать ей в утешение бригаду из дурдома.
Но если вы, поставив себя на его место, решите иначе, его Лолита, слегка успокоенная домашним, крепким, с долькой лимона, чаем, тот час же  растворится на отдельном раздвижном кресле во всепоглощающем черном космосе своего крепкого молодого сна, а утром, по итогу пары звонков, старый доктор решит ее судьбу, использовав все необходимые в таких случаях связи. Ему, конечно, удастся договориться с одной из городских больниц о приеме девочки, в качестве медсестры, на работу, предполагающей, для начала, одинокое койко-место в общежитии, что, согласитесь, гораздо лучше, чем ничего, не говоря уж о всех этих леденящих душу вариантах, что готов предложить вам всегда парящий над схваткой  автор.
Итак, все судьбы в ваших руках!
Любите, убивайте, спасайте, насилуйте - вам выпал роскошный карт-бланш.
А потом вашей задачей станет, исходя из условных ста, оценить  поведение каждого персонажа этой вполне житейской истории, наделив их процентами соответствия своей симпатии, сочувствия или солидарности. В случае же отсутствия вашего сугубо личного позитивного отношения наш персонаж не получает ничего.
И только теперь, после того, как все точки расставлены и каждый участник драмы получил несмываемое клеймо своей цифры, автор вынимает из своих бездонных карманов беспристрастное зеркало, предлагая читателю, наконец, пристально взглянуть на себя.
 
Тест, надеюсь, успешно пройденный вами, отражает основные качества человеческой личности, так или иначе позволяющей нам вписаться в социум:

Светлана - ваша по жизни тайная сексуальность, смеющая жить - да еще как! - даже вне присутствия ее вполне приличной подружки любви.
Григорий - гордость, питающаяся горячей кровью межполовой ревности, природой призванной оберегать самца от сомнительной перспективы растить чужих детей.
Пенсионер - в нашем случае олицетворяет подлость. И извините автора, если уж вы слегка испачкались.
Доктор - его образ сама доброта, конечно же, если вы не пошли на поводу у способного на все, плетущего гнусные интриги автора.
И, наконец, Холостяк - квартирное воплощение ханжества, всегда живущего в образе приличного, во всех смыслах приятного, но никогда не упускающего, если что, свой шкурный шанс, человека.