Возвращение. Глава 1

Всё происходит лишь однажды и больше никогда не повторяется.
И  потому  история  каждого  человека  есть  нечто  важное,
божественное, вечное, потому каждый человек, пока он как-то
живёт и следует велению природы, есть явление замечательное
и достойное всяческого внимания.
               
Герман  Гессе

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~




Раскалённый   воздух,  просочившись   сквозь   поры   кожи,  тошнотворно
щекочет   поверхность   лёгких:   на  Полуостров   пришёл   июль    -   пора,
когда  всё  живое  уже  с  утра начинает мечтать  о  спасительной прохладе.

Мечтают о  ней   и  те  три  путника,  что  уныло  плетутся  вдоль  пыльной, 
изувеченной  частыми  ухабами  и  трещинами,  дороги.

Блестящая    россыпь  жемчужинок  пота  на   их   раскрасневшихся  лицах
намекает  об  усталости,  но  путники  продолжают   упрямо  идти   вперёд.

С каждой минутой зной набирает силу.

Один из путников, не выдержав удушающей хватки жары, останавливается
и внимательно  оглядывается  по сторонам  в надежде увидеть что-нибудь
необычное, однако  взгляд фиксирует  лишь монотонный  степной  пейзаж.

Степь  и  её  древние  курганы, соседствующие бок о бок с заброшенными
коровниками и овчарнями, - эта  степь, бесконечная  и выжженная солнцем,
манит, завлекает  в  свои объятия, горяча кровь вольным духом.

А  высоко  над  степью   разлилась  от  края  до края  ослепительно-чистая,
безмятежная  синь  неба,  изредка  потревоженная   плавным  скольжением
крохотного    самолётика.  Самолётик   оставлял   за  собой   белоснежный,
быстро   разбухающий  след,  который  через  мгновение  терялся в густой
синеве.

Манящая  тайна  степи   будоражит  воображение   путников,  заставляя  их
продвигаться всё дальше и дальше...

Час назад, покинув родные пределы села К., они устремились к конечной цели
своего путешествия — Б-й косе (или просто «Косе», как называли её между
собой   местные   жители),  —  песчаному  полуострову,  в  виде   загнутого
указательного пальца, длиной около шести километров.

Поначалу   широкая,  Коса   постепенно   сужалась   до   такой степени, что
в   определённом   месте   достигала   ширины   всего  50  метров, поэтому
на пляже наблюдалось не одно, а, по сути, два моря.

Первое   море   –   почти   всегда   тихое   и  спокойное  –  наполняло  душу
умиротворённой   благодатью.   На  другой   же   стороне   –  безраздельно
властвовал    морской   гнев:   тёмная   зелень   неспокойных    волн  своим
яростным   накатом   пробуждала    в   человеческой  памяти  первобытный
страх перед могуществом природной стихии.

С   наступлением   отпускного   бума   Коса,  лишённая   известных  красот,
присущих   южной   части   Полуострова,  не   пользовалась   повышенным
спросом у  большинства  отдыхающих,   но  отзвук   туристического   гула   
доходил   и   до   этих   мест,   ведь   здесь  было   море,  то  самое  море,
что  «движется роскошной пеленой/ Под голубыми небесами».

Увы,   ощутить   близость   вожделенного   моря   жители   села   К.   могли
не   часто:  счастливых    обладателей    личного    транспорта     отпугивали 
высокие   цены   на  бензин;   всех   прочих ( то   есть   тех,  кто  уповал  на
общественный)   –    ужасала   перспектива     поездки     в   переполненном 
автобусе,  ползущем  по  40-градусной  жаре со скоростью 40 км/ч.

Желание   насладиться   морем,   особенно   в  летнюю  жару, у аборигенов
было,    а    вот    свободного    времени     и     лишних   денег  –  главных 
составляющих приятного отдыха – не было совсем.

Заезжие   гости   смотрели   на   проблему  иначе: аренда  домиков  у  моря
позволяла    не   думать   о    таких  пустяках   и   полностью   погрузиться в
блаженное состояние ничегонеделания...

Асфальтированная      дорога,     вдоль     которой      идут     путники,    была
проложена  давным-давно   с   определённой   целью   -   связать  в  единый
территориальный  узел  несколько  десятков  сёл,  с  районным  центром во
главе.

В   означенное    число    территориального    плетения    вплелось    и   село,
временно   покинутое    тремя   детьми:   рыжеволосой     Еленой,   шумной
Иринкой     и    неугомонным    Сашкой,   увязавшегося   за   девчонками   в
последнюю секунду.

Есть люди, в характере которых уже с детства выпячивается чрезмерность
одной  черты,  а,  как известно,  излишек  в  чём  бы то ни было - опасен.

Пытливость     ума     и    неисчерпаемая     энергия    –    две   отличительные
особенности   Сашкиного   характера  –  слившись   воедино   в   плавильном
котле души, выскользнули на поверхность в виде закалённого любопытства.

Сашкино  любопытство  жадно  вгрызалось  в  сущность  вещей, вскрывало
их   основу  и   выпускало  на   свет  разнообразный  смысл,  в   большинстве
случаев,  неподвластный   детскому  пониманию,  что,  впрочем, не  мешало
Сашке снова и снова идти на штурм познания окружающего мира.

Последствия  такого неуёмного   любопытства  оборачивались  чаще всего
против самого любопытствующего,  как видно  из истории, описанной ниже.

Однажды  в  жизнь Сашки ворвались  вихрем  два события метафизической
важности:   рождение   очередной  (второй  по   счёту)   сестрёнки,   вместо
желанного  брата, и смерть родной бабушки.

Если   в   первом  случае,  возникшее  поначалу   разочарование   как-то  уж
слишком  быстро  улетучилось  под  грозным  взглядом отца, то во втором –
унять, нарастающее как снежный ком, любопытство было совсем не просто.

Наблюдая  похороны  бабушки,  мальчик  открыл  для  себя  удивительную
вещь   –   при   жизни   скандальную   бабку   никто   не   любил,   но  стоило
только  старушке   преставиться,  как   все   вокруг,  с  теплотой   в   голосе
и со слезами на глазах, заговорили о «прекрасном человеке  – Филипповне».

«Я тоже так хочу!» - подумал Сашка и решил умереть.

Трудности возникли уже на начальном этапе задуманного:

— Мам,  а,  мам,  -  пристал   он   к   вечно занятой матери, - когда я умру, ты
будешь сильно плакать?

Получив  от матери  хорошую затрещину, Сашка понял  – дома ему умереть
не дадут, вздохнул и поплёлся в школу.

По  дороге в школу, он наметил новый план действий, и  теперь никакая сила
в  мире  не  могла заставить его отступить от дерзкой задумки.

Во время  занятий возбуждённый Сашка  вертелся по сторонам флюгером и
перешёптывался  о  чём-то   с   одноклассниками.  Те  хихикали, навлекая  на
свою  голову  справедливый  гнев  учителей,  яростно  призывавших  класс к
порядку.

Наконец пришло время последнего урока.

Неожиданно  выяснилось, что учительница, которая  должна была его вести  – 
заболела,  и,  скорее всего,  занятие  придётся  отменить.

Но    школьная    администрация    не    собиралась    так    легко    сдаваться:
придирчиво  окинув  взглядом  куцый   ряд   потенциальных   кандидатов,  ей
удалось    найти   достойную    замену:  вымирающее   звено    политической
эволюции   –   «Ленинец  Несгибаемый»,  а   по  совместительству – учитель
труда,   с    явным    удовольствием    согласился   принять    вверенные   ему
полномочия.

В  школе его не любили: учителя  -  за  жёсткую  критику их  воспитательных
методов,  ученики  –  за  строгость  педагогического  воздействия.

Будучи  высоким  мужчиной  с  внушительными  габаритами  тела, он  имел в
своём  облике   один  существенный  недостаток  –  правая нога была короче
левой.

Из-за   хромоты,  а  также  благодаря  польской   фамилии, ученики  дали ему
прозвище -  «Чертовский».

Прозвенел звонок, и в классную комнату, хромая, вошёл Чертовский.

Навстречу ему, увлечённые азартом игры, бежали двое мальчишек.

В   считанные    секунды    увесистые    ладони    учителя,   рассекая    воздух,
наглядным     образом     продемонстрировали,   какую    ощутимую    пользу
приносит  III  закон Ньютона в вопросах воспитания.

Разом    присмиревший   класс    был    готов     к     принятию    и    усвоению
информационной   пищи.  А  потчевал  Чертовский  всегда  одним  и  тем  же:

— Дети, -  торжественно  обратился   он   к  школьникам,  - в наше непростое
время, когда повсеместно извращается облик дорогого вождя...

Дверь  в  класс  слегка приоткрылась, и чей-то неуверенный голос за дверью
возвестил:

— Александр Петрович,  вас  срочно  хотят  видеть  в  учительской, там  у них
кран сломался.

Неприязненно    посмотрев    в   сторону   поспешно   закрывающейся   двери,
Чертовский   повернулся   к   затаившему   дыхание  классу,  рявкнул,   чтобы
в    его   отсутствие   все   вели   себя   тихо,  грозно  обвёл  взглядом  задние
ряды и, помедлив для порядка ещё минуту, вышел вон.

Как   только   неравномерный    стук   шагов   за  дверью   окончательно  стих,
тишину  в   классе   взорвал,  нарастающий  децибельной   мощью, радостный
галдёж.

Больше всех радовался Сашка.

Ловко   взобравшись  на  парту,  он  деловито  раздавал   указания  по  поводу 
организации   собственных   похорон,  попутно   уточняя   детали  проведения
предстоящей церемонии.

В    стороне    от    происходящего   ажиотажа    группка   прилежных   учениц
с ужасом  наблюдала   за  действиями  своих товарищей.  А   действия   были 
следующие:  для   начала   сорвали   с  оконного  карниза  тяжёлую, пыльную 
портьеру и  плотно  запеленали в неё Сашку так, что вскоре он стал походить
на огромный бесформенный кокон с личинкой внутри.

Пока  «покойного»  пеленали,   кто-то   из  ребят  уже  успел сбегать на улицу 
и   вернуться    с    охапкой    цветов,   ранее    произраставших   в    школьном 
палисаднике.  Девочки  с  восторгом  принялись  было украшать  самих  себя, 
но   глухой   окрик   из    кокона   напомнил  им,   для  какой, собственно, цели
они предназначены.

Наконец     все    успокоились,    замолчали,   и    теперь,   оглядывая    плоды
совместных усилий, растерянно улыбались.

Лежащий  на полу кокон неуклюже пошевелился, и  класс  захлестнул  шквал
смеха.

Каким-то  непостижимым  чудом  из кокона показалась взъерошенная голова
Сашки:

— А  ну-ка  тихо, я  уже умер, - цыкнул  Сашка на хохочущих одноклассников. -
Поднимите   меня   и  несите   вон   туда,   а  вы, -  он  обращался  к  девочкам, -
плачьте,   и    цветы    бросайте...да  не  в  меня... вот дуры... вокруг  бросайте!

— По-настоящему хоронят не так, - возразили ему.

— Мою бабку хоронили как раз так! – убедительно отрезал Сашка.

Бестолково    толпясь     и     мешая     друг    другу,    школьники    с    трудом
приподняли      «покойного»,    умудрившись     при    этом    дважды   уронить 
его на пол.

«Вот  дураки»,  -   отрешённо   подумал  Сашка,  закрывая   глаза, но  внезапно
подспудная  мысль  молнией  пронзила   Сашкин   мозг,  заставляя  "усопшего"
преждевременно воскреснуть. Он вспомнил:  на  похоронах  бабушки,  кто-то
из   родственников  нёс   в  руках   фотографию,  на   которой  покойная  была
запечатлена ещё в счастливую пору жизненного цветения.

Лихорадочно ощупав взглядом потолок, окна и  даже  лица  своих  товарищей,
Сашка одобрительно вскрикнул, нечаянно наткнувшись  на искомое – портрет
Ленина, одиноко возвышающийся над школьной доской.

— Стойте,  эй, да подождите  вы! –  завопил  «покойный», вызвав новую бурю
смеха. – Без портрета нельзя хоронить.

— Какого ещё портрета? – отозвались самые любознательные.

— Впереди  мертвеца  обязательно   несут   портрет   Ленина, я  сам  видел  по
телевизору, - возвысил  голос  Сашка, пресекая  насмешливый  гул. -  И бабку 
мою хоронили с ним, - добавил он веский аргумент, чем окончательно сразил,
разошедшуюся не на шутку аудиторию.

— Во врёт, а! – загудели школьники. - Может, для твоей бабки ещё и мавзолей
возвели?  – сострил кто-то.

— Может быть! – огрызнулся Сашка.

Неизвестно,  чем   бы   закончился   спор,  не   вмешайся   вовремя   голос   из
«прилежных»    рядов,    возвестивший    всезнающим    тоном,    что-де   такая 
традиция   очень   даже    распространена.  Голос   этот    оказался   решающим 
в  дилемме: быть  портрету или не быть.

На том и порешили.

Быстро   придвинули   парту   к   доске,  вскочили на неё и сорвали  портрет   
улыбающегося   вождя,   который    наспех    обвязали коричневой  ленточкой
(пожертвованной  ради такого дела кем-то из девочек).

Итак, тщательно спланированная церемония похорон началась!

Впереди    траурного    шествия   двое    школьников    несли,   перечёркнутый
по   диагонали   прозрачной   полоской  нейлоновой   ленты,   портрет   Ленина.
Концы     ленты     на    самом    верху    портрета  (аккурат   на   лысине  вождя) 
были  завязаны  красивым  бантиком, отчего изображение  Владимира Ильича
только  выиграло,  обретая  в  целом  какую-то  трогательную  беззащитность.

Далее    шли   школьники,   несущие    «тело»,   а   точнее,  пыльный,   изрядно
потрёпанный кокон, похожий на раздавленную кишку.

Замыкала   шествие   горстка   девочек,  рыдающих  с   таким   естественным
надрывом,  что   впереди   идущие   мальчишки   с   недоумением   и  опаской
оглядывались назад.

Совершив  круг  почёта   по  классу, скорбящая  процессия,  не  сговариваясь,
направила  свои  стопы  к  двери, где   и   предстала   во  всей  своей  траурной
красе перед  изумлёнными глазами входящего  Чертовского. Поначалу  в них
действительно читалось  изумление, переходящее  затем  в  священный  ужас,
когда    при    взгляде   на   портрет,   Александру   Петровичу    на   мгновение
показалось,  что   он   отчётливо  слышит  голос,  исходящий   из   уст  вождя:
«ЦК    не   понимает    и    не   одобряет   такие   поступки   –   это   нарушение
элементарной партийной дисциплины, батенька!»

И  закружилась  в  искромётной  пляске  эмоциональная буря, в  которой  всё
смешалось, загромыхало, завертелось...

Даже  по  прошествии  нескольких  недель, Чертовский  никак  не унимался и
продолжал    настаивать,   что   детская    шалость ( представленная   таковой
большинством   голосов  на  родительском  собрании)  и  не  шалость  вовсе,
а   серьёзное   преступление,  суть  которого   «издевательство  и  глумление
над личностью вождя».

Видя,   что    руководство   школы    вяло   реагирует    на   его   слова,  он
переключился уже на само руководство, обвиняя  его то в  попустительстве,
то в несознательности, то ещё чёрт знает в чём.

Но  вскоре   Александру  Петровичу   стало   не   до   обвинений  –  в  Стране
поменялась власть.

Идейный    корабль   с    тремя    бородатыми   призраками   на   борту  снялся
с    якоря    и    отчалил    в    неизвестном    направлении.   С    его   уходом, 
представшая    перед   внутренним     взором   пустота   пугала   людей   своей
неопределённостью,  а    потому     всем     хотелось    как    можно    быстрее 
заполнить  эту  пустоту  новым  идейным содержанием.

Но  идей   было  много,  а   смысла  –  мало.  И   от  этого   становилось   ещё
страшнее.

Дети,  в   отличие  от   взрослых,  не   замечали  происходящих  политических
перемен.   А  всё   потому,   что  им присуща замечательная способность -   
воспринимать   мир  как   чудо... живое  чудо,  без  всяких   идей   и  смыслов.

               
                ***


Они   шли   вдоль  дороги   целый  час  и  за  это  время  мимо  проехало всего
несколько машин.

В   окружающем    пространстве    разлилось   чувство    неги   и  отрешённого
спокойствия:   трескучий    шорох   крыльев    насекомых,   скрежет  песчинок
под    ногами    и    волны     тёплого    воздуха    плавно   обволокли   сознание,
погрузив  его  в  ленивую созерцательность.

— Ух, как  жарко!  –  нарушает  тишину  Иринка. –  Пить хочется. Дома, стоит
целая  банка  компота  в холодильнике. Достанешь –  холо-о-одная! Капельки
по  стеклу  сползают  –  и  видно,  как   внутри  ягодки  плавают,  сначала  и  не
поймёшь  какие, а присмотришься: это  клубничка, это  черешня,  это вишня...

— Перестань! –  раздражённый  окрик  Елены  мгновенно  разрушает вкусные
воспоминания    Иринки.  –  Скоро   будет   виноградник,  за  ним  –  кладбище,
на кладбище – колонка...

— ...в  зайце  –  утка,  в  утке  - яйцо, в  яйце  –  игла... -  бубнит себе под  нос
Сашка,  подражая   нравоучительной  интонации  Елены, а  после  слова  «игла»
неожиданно взвыл речитативом: «Наркомани на дорозi...Наркомани на дорозi»,
в котором смутно угадывалась всенародно любимая песня.

Иринка прыснула. Елена нахмурилась.

— ...на  кладбище  –  колонка.  Там  и  попьёшь, -  последние  три  слова  Елена
произносит нарочито громко.

Но из всех слов Иринка улавливает только два:

— Как   «на кладбище»?  Мы   что,   туда   пойдём?  –   не  сбавляя   шага,   она
поворачивается   к  Сашке,  призывая   его   быть   свидетелем    невероятного
события. –  Мы  что,  туда  пойдём?  -  повторяет   Иринка,   задохнувшись  от
возмущения.

— Ага, там моя бабка лежит...

— Дурак! – Иринка обиженно замолкает, погрузившись в размышления.

«Зачем  идти  на  кладбище?  Пить,  конечно,  сильно хочется, но  на  кладбище
я  не пойду. И  зачем я пошла с Ленкой? Что я моря не видела, ещё  как видела.
Вот  ведь  и  папка  обещал  сегодня  отвезти,  но мамка, как   всегда,  упросила
его  поехать  в   райцентр.  Папка,  конечно,  поворчал  немного,  но  согласился.
Мамка  долго  наряжалась перед зеркалом, а папка сердился: «Кончай  марафет
наводить,   мать,  поехали   уже».  Мамка   обиделась. Они  поругались, а  потом
помирились.  «Смотри,  чтоб  всё   тут   было  хорошо, -  наказывала   мамка. –
Дверь  в дом закрывай, чтоб  мухи не летели. Курям водички  не забудь  налить.
Покушай, а то приедем поздно». А папка услышал, как мамка говорит «приедем
поздно»  -  затрясся   весь   и   сердито   так   говорит: «Ты  что  же,   до  вечера
по  магазинам  шляться  будешь?»  А мамка  тихо  отвечает: «Я  ещё  к   матери
хотела    заехать».  Тут    папка   совсем    рассердился,    даже   ехать   не  хотел,
но  всё-таки  они  уехали.  А  я вышла на  улицу  погулять – смотрю: Ленка идёт
(у  нашей  соседки, тётки  Зинки, они  молоко покупают). Это  Ленка придумала
пойти    к   морю.   Странная   она...  Мы   с     ней    учимся    в    одном   классе,
но  не  дружим. Ленка – круглая  отличница. Она  умная, всё  знает  и  всё равно
странная: не   любит,  когда  её  называют  Леной  или  Алёной,  только  Еленой. 
Дядька  у  неё  - художник  -  с  придурью, как  говорит  мамка. А  ещё у Ленки
рыжие  волосы, таких  ни  у  кого  в  классе  нет. Наши  девчонки  называют  её
за  глаза  «Рыжухой»  и   смеются   над   ней,  а   я   не  смеюсь,  мне   бы   тоже
хотелось иметь такие волосы...».

Рыжие волосы Елены вспыхнули в душе девочки искорками зависти.

— Смотрите!  –  прорезает    тишину  чёткий   голос  Елены. – Вон  там,  справа,
в стороне от дороги начинается лесополоса. Нам туда...

— На кладбище я не пойду, - насупилась Иринка.

— Мы  пойдём  не  НА  кладбище, а  вдоль него. К тому же ВСЕ устали и хотят
пить, а попить можно только там...

— На кладбище я  не  пойду, - продолжает упрямо настаивать  на своём Иринка. –
Там   мертвецы   лежат,   а   я   боюсь   мертвецов.  Мне   бабуля   рассказывала,
что   они  должны  повылезать   из   могил  в  Судный  день,  а  может,  сегодня 
как раз и есть этот самый, Судный день, мы же не знаем.

— Нет, - встревает со знанием дела Сашка, - сначала должны потрубить ангелы...

— Протрубить, - мягко поправляет Елена.

— Ну, протрубить. Потом огонь с неба упадёт – и все сгорят. А потом мертвецы
повылезают из могил  и начнут  убивать  живых,  помнишь, как  в  том  фильме?

— Ты же сказал «все сгорят», - ехидно напоминает Иринка,- кого же они убивать
будут?

— Сгорят   грешники,   -   повышает   голос   Сашка,   -  а  останутся...останутся
хорошие   люди,   такие,  как   я   и   Ленка,   к   примеру.  Они   будут  воевать с
мертвецами  и  победят  их,  а  один  мертвец  всё  равно  сбежит, и война  снова
начнётся,  а  потом...потом  будет   рай,  -   Сашка  на  секунду  задумывается, -
и всем будет хорошо! – радостно подытоживает он свою мысль.

— А мертвецы? – продолжает допытываться Иринка.

— Что «мертвецы»?

— Куда они денутся?

— Исчезнут,   наверное...  Я   же  тебе  сказал  –   рай  будет,  а  рай – он  только
для живых!

— Значит, если мы пойдём на кладбище, мертвец за мной не погонится?

— Ой,   не  могу!  –   Сашка   от   смеха  даже приостанавливается. – Погонится
за ней... хотя,  -  глаза   мальчишки   хитровато  сощурились, -  моя  бабка  тебя
не любила, так что, далеко не уходи.

— Дурак!!!  –  писклявый   девчачий    выкрик   раздаётся  одновременно   
со звонким мальчишеским смехом.

В    атмосфере    что-то    изменилось.    Это    изменение    первой    улавливает
человеческая  кожа:  десятки   тысяч    пор,   жадно   открыв  свои    маленькие
ротики,   с   наслаждением    всасывают    в    себя    свежее    дуновение   ветра.
Пахло морем.

Секунду спустя, запах рассеивается в потоке тёплого воздуха.

Путники замолчали. Каждый думал о своём...


 http://www.proza.ru/2012/03/27/1406