10. Ничего не видно

Он сидел в деревне. Один, без него. Нет, он, конечно, взял его с собой, вез на коленках, предварительно расстегнув ширинку, чтобы плохая дорога была преимуществом, а не раздражителем. Ехали так шесть часов. Еще головой стукался о стекло, когда думал. Пошлости, розовости, анеки, воспоминания и грандиозные планы. Все как всегда. Даже решил достать ноутбук, чтобы написать, но, когда достал, вдохновение пропало.
Сидение за водителем. Рядом лошок костлявый, два метра сухостоя, и с ним тетка в жопой размером не то, чтобы с Бразилию, а с Евразию. Поэтому ему было ехать не очень-то комфортно. Его мальчик был постоянно с ним. В мыслях. На коленках, за окном смотрел голубыми глазами. Когда въехали в деревню, рассказывал ему о домах, улице… вот это магазин, у которого как-то остановились на мотороллере два пьяных в говно пенсионера, чтобы купить еще бухла и поехать обратно в сенки, пить. А это военкомат. А здесь, за вон тем двором есть лесопилка. Перелазишь через забор, падаешь в опилки – идеальное место для паркура.
Артем никогда не думал, что такое вообще может с ним случиться. Ненормально это. Да нет, нормально. Романтично, что хоть пьесу ставь. Современную, прям с сексом на сцене, потому что без него никто ничего не поймет. Ну, а как вы хотели? Без секса вообще жизнь не в радость.
Он сегодня встал кое-как в полдень. Поел. Прогулялся по деревне. Чуть не ослеп от снега белоснежного. Да-да, белоснежного снега. Перевернитесь, филологи, поперхнитесь, подавитесь. Потому что вы давно не видели снег таким, какой он должен быть. Белый. А не желтый или черный.
Рассуждения на страницу. Постоянные мысли в голове, которые не укладываются в пару строк. Потому что его мальчик засел основательно в голове.

А потом Артем пошел в баню, вечером. Со своим мальчиком.

В бане тепло и темно. Раздеваемся. Мальчик мой стоит, я сам. Снимаю с него одежду и складываю на стул, накрытый покрывалом.
- А что это там висит, что за веник?
- Мелисса. Запах типа мяты. Буду тебя им бить.
Проходим, я черпаю ковшом горячую воду и поливаю полки. Остатки на железную печь. Валит пар от нее. На нас.
Мочалка, мыло, шампунь, бритва, пена. Я его, он меня. Мы друг друга. Мы друг в друге. Мокрый, гладкий, блестящий и довольный. Улыбается. Смотрит и улыбается:
- Поддам еще жару, - плескает воду на печку, - как жарко стало, - уткнулся в мою грудь, чтобы закрыть свое лицо, защититься от пекла.
Сажу его на полку. Играет им. Дразнит:
- Садись на меня. Хочу подержаться за твои ягодицы.
Сажусь.
- Они играют друг с другом, - мой мальчик наблюдает за ними.
- Как всегда, - я возбужден, распарен, доволен и на нем.
- Сознание не потеряй в такой жаре.
- Уже теряю. От твоего взгляда. Хищного. Откачаешь?
- По полной, - приготовился, - откачаю.
- Раскачай, - встаю, - откачай, - беру веник, - укачай.
Мой мальчик ложится. Веником вожу по его телу. Плечи, спина, ягодицы, ноги, ягодицы, спина, плечи. Похлопывания легкие, сильнее, еще сильнее.
- Только по тату не бей, - боится за свой штрихкод с датой рождения, - а то мне кажется, что она сотрется.
Целую его тату. Нежно.
- Ты лучший.
- Потому что с тобой, - я говорю правду. С ним я лучший. Самый. Прям идеал. Ха-ха!
Целую его, язык холодный, по сравнению с температурой в бане.
Целую, целую. Раскачиваю. Руки гладят плечи, спину, ягодицы. Пальцы проникают дальше.

Качели наши, в бане. Наш пар, наш веник, наши полки.

Они стояли там. С каждой секундой, каждым его прикосновением, с каждым проникновением становилось жарче.
Окно запотевает, уже ничего не разобрать, только две фигуры сливаются в одну. Вы можете хоть прилипнуть к маленькому окошечку в бане, но все равно ничего не увидите.

 И только блондинистая Муза знает, что происходит за запотевшим стеклом.