Немного о Валиных родных и о нас самих от свадьбы

 Мама жены с дочерью Галей, 1977-й год 

  Немного о Валиных родных  и  о нас самих–от свадьбы до рождения дочери Елены

     Начиная писать этот параграф, вернее подраздел главы, поймал себя на мысли, что, несмотря на составленный предварительно  ориентировочный план рукописи, невольно отклоняюсь от него, когда приступаю к воплощению своих воспоминаний в строчки и страницы.

      Мысли начинают разбегаться, на одни воспоминания накладываются или нанизываются другие, часто по не совсем понятной ассоциации, из прошлого переносишься в будущее на несколько или много лет вперёд, а бывает и наоборот, начинаешь возвращаться на несколько лет назад к уже описанным событиям, в которых при описании их не обратил внимания на некоторые интересные факты. То есть мои воспоминания пишутся по гипертекстовой многомерной технологии с гиперссылками, по которой пишутся веб–страницы в интернете.

       В соответствии с этой технологией, не очень свойственной двумерному написанию повести традиционным способом–от предыдущего события к последующему допустимо вернуться на полгода назад ко времени моего первого посещения семьи тогда ещё просто приятной знакомой Вали Клименчук и рассказать немного об её родных и близких, ставших теперь таковыми и для меня.
      Жили они в центре города, свидания наши происходили недалеко от её дома, и при очередном из них она пригласила меня зайти к ним. Тогда я и познакомился с её мамой Ниной Филипповной Клименчук, в девичестве Починок, с Валиной сестрой Софьей, называемой в семейном кругу Галей, и можно сказать, с их родственниками, проживающими с ними как родные с детских лет, Марусей Дяченко и её дочерью Лорой.

     С Валиным братом Анатолием я познакомился позже, так как его в это время не было дома. Запомнился изучающий взгляд моей будущей тёщи, которую я ещё так не называл даже мысленно. В серьёзном, строгом её взгляде как бы читался вопрос, стоящий ли я парень или, несмотря на военную форму, прощелыга–шаромыжник.

      Впрочем, это только казалось, так как когда она улыбнулась, лицо стало добрым и располагающим к уважительному отношению к ней. А серьёзное и озабоченное выражение лица её объяснялось  нелёгкой судьбой, выпавшей на её долю: в 30 лет остаться вдовой и воспитывать в нужде 3-х маленьких детей, суметь дать им хорошее специальное, а Вале и высшее образование, такое не каждой под силу.

      Муж её Иван Васильевич, отец Вали, погиб в октябре 1944-го года. Был он смелым офицером, отважным танкистом. Несмотря на возможность остаться в тылу после тяжёлого последнего ранения, он настоял на отправке на фронт. По состоянию здоровья он не мог уже быть танкистом, а потому последние полгода воевал в должности офицера связи управления штаба танкового корпуса, где за проявленные инициативу и мужество был награждён очень ценимой фронтовиками медалью “За отвагу”.

      Родина Валиных родителей–Украина, в частности Винницкая область, Гайсинский район, село Гранов. Иван Васильевич закончил офицерское танковое училище и был направлен служить на Урал, куда перед войной переехала и вся семья. На Украине в их семье жила девочка–сирота лет 13–14–ти, которая помогала растить маленьких детей, ухаживала за ними, помогала по хозяйству и стала фактически членом семьи. Когда уезжали на Урал, её взяли с собой, так и жили, все вместе переживая все трудности военного времени.

      Валиной маме пришлось оставить учёбу в медицинском институте и стать медицинской сестрой. Была в их семье ещё одна девочка Галя, но она умерла в 1942-м году в раннем детском возрасте, как и мой старший брат Лусик. В память о ней и стали родившуюся уже позже девочку Соню звать в семье Галей. В Гранове из родственников Валиной семьи после их отъезда  мало кто оставался, только сестра Нины Филипповны–тётя Маня, старше её на 10 лет,  сводная сестра Ивана Васильевича– тётя Аня и племянница Нины Филипповны, дочь тёти Мани – Катя.

       Валя с мамой посещали свою родину, когда все они ещё были живы.  У Кати был ещё брат–Михаил, но он покинул своё село ещё в молодости, когда ушёл служить в армию, бывал в разных городах, заезжал к своей родне в Пермь, потом осел в одной из южных республик, там женился и там же и умер, не оставив после себя детей. У Ивана Васильевича мама умерла, когда ему было всего несколько лет, и рос он в новой семье отца со сводной сестрой  Аней. Бабушка Вали по маминой линии тоже умерла молодой, когда её дочкам Мане и Нине было 12 лет и 2 года соответственно. Отец их, Валин дедушка, 2-й раз не женился, растил и воспитывал обеих маленьких девочек сам. Так что маленькая Нина росла без материнской ласки, и может быть, поэтому, став сама матерью, была сдержанной на внешние проявления ласки.

      Уже  будучи в Твери, я с женой ездил тоже в Гранов, чтобы забрать Катю к нам на жительство, когда здоровье у неё стало совсем плохое. Но прожив с полгода у нас, она затосковала по своему дому, в котором прошла вся её нелёгкая жизнь, и по её просьбе мы с сыном отвезли её назад на родину. Там за ней ухаживали чужие люди, видать, не очень честные и добросовестные, а скорее заинтересованные в её быстрейшей кончине, чтобы стать хозяевами её дома и приусадебного хозяйства. В результате через полгода после возвращения её на родину она умерла.

      Была ещё двоюродная сестра Валиной мамы тётя Тамара, но её следы затерялись во время войны в Одессе. Наши попытки отыскать её в 1973-м году, когда мы отдыхали в Одессе, через справочное бюро и адресный стол оказались безрезультатными. Так что и по линии Валиных родителей, и по линии моих никого в живых не осталось. Конечно, всё это я узнал позже, когда мы поженились с Валей. А в то первое посещение её дома мне запомнились до мелких подробностей обе девочки: Галя и Лора, Гале – 13 лет, Лоре – 7 лет. Обе маленькие, худенькие, угловатые, Галя –большеглазая, Лора – с хитрым прищуром глаз.

      Я пошёл в ближайший магазин купить им конфет, и они увязались за мной, шли взявшись за руки и имели такой довольный, горделивый вид, оттого что идут с офицером в лётной форме, а офицеры тогда пользовались у населения авторитетом и уважением. Картина эта была настолько трогательная, что я искренне проникся тёплыми чувствами к ним, перенеся дополнительную теплоту и на их старшую сестру. И когда мы, наконец, поженились с Валей, они, кажется, были довольны и рады не меньше, чем Нина Филипповна.

      После окончательного расчёта Вали с работой в Соликамске и возвращения её в Пермь мы жили в моей комнате, приходя в гости к её родным по воскресеньям, где нас ждали вкусные пирожки. Это были самые безоблачные и безмятежные месяцы первого года нашей семейной жизни. Цены на всё тогда были доступны всем без исключения, и мы часто заходили в кафе поесть пельмени, а иногда и посещали ресторан “Кама”. При моей зарплате в 200 рублей (после хрущёвской деноминационной реформы) оставить в ресторане 10 рублей за вечер с вином, музыкой и танцами было вполне приемлемо.

      В то лето в ресторане “Кама” несколько раз исполняли песню, кажется под названием “Албанское танго”, которую я запомнил, так как она импонировала моему настроению, когда мы не столько любили, сколько изводили друг друга и совсем безосновательно, особенно я.

      Но когда много лет спустя, лет через 15–20, на одном из банкетов в Твери я попросил музыкантов исполнить эту песню, то никто уже её не знал, и только по напетому мной мотиву кто-то вспомнил, что была такая песня, начал её играть, его поддержали и получилось нечто похожее на то “Албанское танго” со следующими словами:

Вдали погас последний луч заката,
И снова тишина  на землю пола.
Прости меня, но я не виновата,
Что так любить и ждать тебя устала.

Гляжу на полутёмные аллеи,
 И грустно отчего-то мне, не знаю.
Я ни о чём уж больше не жалею
И ни о чём уж больше не мечтаю.

А были мы счастливыми когда-то,
Любили мы, и разве это мало.
Прости меня, но я не виновата,
Что так любить и ждать тебя устала.

Не встретимся уж больше мы друг с другом,
Никто из нас той встречи не желает,
А за окном бушует злая  вьюга
И надо мной смеётся и рыдает.

     Иногда по выходным мы ходили в гости к моим или Валиным друзьям. Одно из таких посещений запомнилось тем, что, придя в одну компанию хороших, но не знакомых нам до этого людей, по приглашению нашего техника по радиоэлектронике Аркаши Бронштейна, мы попали в непривычное для нас положение. Аркаша был добродушный, толстенький увалень, типичный еврей по внешности, но абсолютно нетипичный по манерам, привычкам и поведению. Не знаю, чем я ему приглянулся, что он пригласил меня с Валей на день рождения своей жены, почему-то меня, а не инженера своей службы, что было бы более объяснимо и понятно.

      Мы купили практически на все имевшиеся у нас деньги приличный на наш взгляд подарок и пришли к началу застолья. Начали поднимать тосты, наполняя маленькие рюмки сухим вином, и почти что не закусывали, так как закуска была скудная и в таком малом количестве, что мы не решались положить себе больше, чем другие пары, а они кушали буквально как птички. Выпить нам особенно и не хотелось, и как бы ни к чему было, а вот насчёт поесть, так это было бы очень даже кстати, так как обедали уже давно, перекусывать в пельменной не стали, потратив деньги на подарок, а время ужина уже подошло и как-то проходило без удовлетворения.

     На столе стояла бутылка шампанского, с кухни доносился дразнящий ноздри вкусный запах запеченной курицы, но ни к тому, ни к другому хозяева не торопились приступать. Время шло, аппетит у нас разыгрался не на шутку, текли слюнки, а кушать было практически нечего, и нам приходилось на голодный желудок только слушать их  иногда непонятные нам разговоры, шутки и анекдоты, порой, подобно габровцам, про самих себя. Я подумал, что всё дело во мне, все ждут, когда я произнесу тост, и тогда начнётся пир на весь мир. И я произнёс этот долгожданный тост, как мне казалось, весьма удачный, не забыв похвалить не только именинницу, но и достоинства её Аркаши.

      Но…ничего не изменилось: опять все выпили по маленькой рюмочке сухого вина, закусили горсткой чего-то и…опять стали вспоминать какие-то истории. Я подумал, что делить вкусную курочку на 8-рых хозяевам не хочется, не хочется и бутылку шампанского разливать в 8 бокалов. Поэтому сослался на то, что мы засиделись и так уже долго, стал откланиваться вместе с Валей. Надеялся, что они, обрусев за долгие годы общения с русскими, предложат по русскому обычаю стопку на дорожку и к ней что-нибудь закусить, но они, вежливо предложив для приличия побыть ещё и получив отказ, со словами благодарности за компанию проводили нас.

      Выйдя от них мы пересчитали оставшиеся у нас деньги, получилось, что хватает на бутылку дешёвого вина Анапа  и хлеб на закуску. Зашли в магазин, реализовали наши финансы и отправились домой, где и выпили от души за здоровье всех Аркадиев. Я и до этого не страдал антисемитизмом и относился к евреям, как и к людям любой другой нации, не изменил своего отношения к ним и после этих посиделок: мало ли что могло мне показаться, может быть у них так принято– плотно поесть перед тем, как идти в гости, а мы не знали, и никто нас не предупредил, думая, что мы умные и всё знаем сами.

       Впрочем потом нам приходилось бывать в гостях в еврейских семьях, где угощали, как крыловский Демьян угощал ухой. Так бездумно и беззаботно  прошло немногим менее полгода, а потом Валя сообщила радостную весть, что она ждёт ребёнка, а значит, полно кутить, баловаться и петь и надо заботиться о своём здоровье, а главное, о здоровье нашего будущего ребёнка: витамины, режим, прогулки на воздухе и прочее, и прочее.

      Это было в первых числах апреля 1961-го года, в канун  12-го апреля. Я успел отоспаться после бессонной ночи, отработать ещё на одних ночных полётах, а рано утром проснулся от радостных, возбуждённых криков и возгласов: “Наш человек в космосе”, “Первый космонавт наш – Юрий Гагарин”. Радость, восторг были всеобщими. Люди выходили на улицы, поздравляли друг друга, пели песни. Мне предстояло в этот же вечер ехать в командировку в Свердловск на какие-то двухдневные сборы. Я взял с собой и Валю. Это было наше запоздалое свадебное мини путешествие: там мы после моих сборов отпраздновали это событие посещением ресторана, а вечером попали на оперетту “Марица”.

      Вернулись в Пермь радостные и очень довольные и стали жить ожиданием больших перемен в нашей жизни. Было радостно и тревожно. Беременность протекала не очень гладко, были и токсикоз, и лежание в больнице на сохранение. Это было уже  в сентябре 1961-го года. Но непосредственно перед самыми  родами у Вали было улучшение самочувствия, и мы даже за день до родов вечером были в кинотеатре, смотрели “Всадник без головы”. А на следующий день после обеда, когда я был на работе, Валю увезли в роддом. Вечером мы с её мамой поехали  к ней, увидели через окно её, бедную, вышагивающую по коридору 1-го этажа, но ей было уже не до нас, и она махнула нам, чтобы мы уходили.

     Утром я, не дождавшись известия о рождении ребёнка, должен был уехать на аэродром. Шёл редкий снежок, погода была бодрящая, я ходил по стоянке самолётов, и никакие мысли о работе не шли в голову, все мысли были о том, как там она, моя бедная, любимая. И вот прибежал из штаба писарь и радостным голосом ещё издали прокричал, что у меня родилась дочка. Было это 4-го октября 1961-го года. После нервного напряжения последних часов вместе с радостью навалилась усталость, и я не бегом, как думал перед этим,  а шагом отправился в штаб отпрашиваться.

      Девочка родилась здоровенькой, достаточно крупной, вес–4,2 килограмма, рост–53 сантиметра. А вот маму её застудили при родах, и ей достаточно долго пришлось лежать в буквальном смысле пластом. Так что дочурку я смог взять на руки, почувствовать родную кровь и проникнуться отцовскими чувствами ещё не скоро. Хотя новые для меня чувства нежности, отцовской любви и заботы о семье я испытал ещё там на аэродроме, когда получил сообщение о рождении дочери. Назвали её без особых споров об имени Леной, Леночкой, Ленулей, Еленой. Начинался очередной новый этап в нашей жизни, с новыми заботами и тревогами.