Волшебство. Главы I и II

Ярко-жёлтые трассеры пулемётных очередей тянулись к нему со всех сторон. Крупнокалиберных пулемётов Браунинг М2 – стандартного вооружения американских «летающих крепостей». Которые вот уже полгода методично превращали в руины и пепел города Германии. Его Германии.

Каждая такая очередь как ножом могла перерезать фюзеляж его «Густава» Bf-109G6. Или хвостовое оперение. Или в клочья разнести его кабину. Вместе с ним самим. Или поджечь пары 96-октанового бензина в топливных баках, питавшего мощный и надёжный Даймлер-Бенц 605AS – сердце его «Густава».

Но Бог (или противоположная инстанция?) его миловал. Пока миловал. Хотя очередей таких было буквально тысячи. Тринадцать «Браунингов» на каждой «крепости»; на четыре сотни «крепостей». Вот и посчитайте. Хорошо хоть бомберы летели без эскорта сотен скоростных и вёртких «Мустангов» P51D, каждый из которых нёс полдюжины таких же «Браунингов»…

Впрочем, и его «Густав» был не из скобяной лавки. И не лыком шит. Это был один из первых истребителей серии U4, который нёс грозную 30-миилиметровую центральную пушку МК-108. Одного 330-граммого снаряда Minengeschoss хватало, чтобы превратить изящного красавца «Мустанга» в пылающую груду металлолома. «Крепость» заваливалась в необратимое пике после полудюжины таких снарядов.

Боекомплект МК-108 составлял шестьдесят Minengeschoss.

Он набрал высоту, чтобы как следует разогнаться. Ибо по опыту знал, что у него будет всего один шанс поразить «крепость». И спасти не один десяток стариков, женщин, детей внизу от 900-килограммовых фугасок, которыми каждая «крепость» была набита, как бочка селёдками.

Он и только он был последним барьером между американскими фугасками и его сёстрами, родителями, детьми там, внизу. Ибо каждый из них был для него отцом, матерью, сестрой, сыном или дочерью. Его – майора люфтваффе, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями Пауля Вильгельма Кёртнера.

Каждый из молившихся в бомбоубежищах Берлина, Гамбурга, Киля, Дрездена…. Бомбоубежищах, которые не могли защитить от дьявольского изобретения янки – бетонобойных бомб с взрывателями замедленного действия. Бомбы пробивали даже самые толстые потолки бомбоубежищ и взрывались внутри, в клочья разрывая беззащитную человеческую плоть. Плоть его родителей, детей, сестёр, младших братьев…

Только он стоял между ними и Смертью. И поэтому он не мог, не имел права промахнуться. Он был должен, просто обязан остановить хотя бы одну «крепость», не позволить ей сбросить её смертоносный груз на тех, внизу. Тех, кто был ему бесконечно дорог…

Именно поэтому он и его соратники по ягдгешвадеру называли себя Стражами Небес.

Он выбрал цель – одну из «крепостей», которая ему особенно «понравилась». Как обычно, интуитивно (интуиция его пока не подводила). Перевёл «Густава» в крутое пике, включил систему MW-50 – водно-метанольную систему форсирования DB605.

Коршуном обрушился на американца, целясь в кабину бомбера. Американские пилоты проявляли чудеса настойчивости и изобретательности, спасая свои самолёты в, казалось бы, совершенно безнадёжных ситуациях… А вот мёртвому пилоту это было уже не под силу. Особенно, когда пушечная очередь из его грозной МК-108 в клочья разнесёт всю систему управления «крепостью».

Короткая очередь… Есть! На месте кабины бомбера разверзлась зияющая дыра. И немедленно вспыхнула ярко-жёлтым пламенем (в боекомплекте его пушки фугасные снаряды чередовались с зажигательными).

Теперь свечкой вверх, снова в пике…

Есть ещё одна победа! Несмотря на паутину трассеров, которые непостижимым образом обходили его «Густав»…

Но что это? Трассы сверху? Он же намного выше боевого строя «крепостей»… Над ним же никого нет… Или…

«Мустанги»! Господи, откуда они тут взялись?

Краем глаза он успел заметить серебристый американский истребитель, пикирующий на него слева-сверху. Отвернуть он уже не успевал. Да и уйти от пикирующего «Мустанга« практически нереально. Слишком уж это быстрая «птичка»…

Он уже приготовился с честью и достоинством встретить неизбежную смерть…

«Мустанг» даже не развалился, а просто-таки взорвался в воздухе. А над ним, торжествующе покачивая крыльями, пятнистой хищной птицей пронёсся «Эмиль».

Messerschmitt Bf.109E7. «Эмиль»? Но откуда он взялся здесь? В апреле-то сорок четвёртого? Их и в сорок третьем-то уже не осталось…

Руна «зиг» на фюзеляже. Руна победы… Но это… это вообще невозможно. Этого просто не может быть…

Ибо он очень хорошо знал, кому принадлежал самолёт с этим опознавательным знаком.

«Эмден вызывает Легата» - пробился сквозь неизбежный шум спокойный и уверенный голос.

«Легат отвечает Эмдену» - нехотя отвечает он. Ибо как можно быть уверенным, разговаривая с призраком?

«Возвращайтесь домой, Легат» - всё тот же спокойный и уверенный голос. «Ваше задание выполнено. И даже перевыполнено. Не искушайте Судьбу»

Ему очень хочется, что он верит исключительно в Бога, но не в Судьбу. Но этому голосу он просто не в силах возражать…

Он выходит из боя. И берёт курс на берлинский аэродром, на котором базируется его ягдгешвадер. «Эмиль» неотступно, как тень, движется следом.

«Легат вызывает Эмдена»

«Эмден отвечает Легату»

«Это невозможно. Вы же погибли в сорок втором. В Праге. А летать Вам запретили ещё летом сорок первого. Личным приказом фюрера»

«В той реальности» - в голосе пилота «Эмиля» появились весёлые нотки. «А в этой реальности я очень даже жив. И очень даже летаю. И очень даже воюю. И очень даже успешно.»

«Но почему Вы… Вы же обергруппенфюрер СС и генерал полиции…»

«Уже оберстгруппенфюрер. И генерал-полковник войск СС».

«Но зачем…»

«Вы же уже ответили на этот вопрос. Вы же знаете о жуткой нехватке пилотов в люфтваффе. А я умею и летать и воевать. Вы бы на моём месте остались в тёплом кабинете, когда Ваших родителей, сестёр, детей, рвут на части и живьём сжигают англо-американцы?»

«Нет»

«Вот и я не могу»

«Но почему я? Почему не кто-то другой?»

«Потому что я – твоё alter ego. Ты – это я. Только почти столетие спустя…»

Он оторвался от экрана компьютера. Нет, это была не компьютерная игра. В игры он не играл никогда. Считая это пустым и абсолютно бессмысленным времяпровождением. А то и похуже – разновидностью лудомании, нездорового пристрастия к играм…

На экране его новенького Sony не было ничего, кроме таблиц очередной финансовой модели. Весь этот фильм, весь этот бой он видел исключительно внутренним зрением. И не только видел, но и слышал.

Слышал голос. Голос призрака. Голос Рейнгарда Тристана Ойгена Гейдриха. Обергруппенфюрера СС и генерала полиции, шефа РСХА – главного управления имперской безопасности Третьего рейха, рейхспротектора Богемии и Моравии… Одного из величайших гениев и преступников ХХ столетия. И, возможно, всех времён и народов. 

Его спутника и его проклятия. Вот уже несколько месяцев его неотступной тени и его «второго я».

Господи, он когда-нибудь избавится от этого? Или он уже обречён?

II. Диалог

«Избавишься. Если захочешь. Но ты ведь не хочешь…»

Голос уже женский. Бесконечно мягкий, безмерно заботливый и беспредельно любящий. Голос святой. Голос невероятно, невозможно, неизмеримо мудрой женщины. Его небесной покровительницы.

«Не могу»

«Можешь. Просто не хочешь»

«Не могу. И ты это прекрасно знаешь»

Он с ней на «ты». Во-первых, так принято в общении с католическими святыми. Да и с самим Всевышним. Там, «наверху», нет обращения «вы». Тем более, «Вы». Там все на «ты»…

Во-вторых, ему уже сорок пять. А ей всегда, всю оставшуюся вечность будет двадцать четыре. Если бы его жизнь сложилась по-другому, у него могла бы быть дочь лишь на пару лет её моложе. А то и вообще её ровесница…

Но это совершенно не мешает ей быть бесконечно мудрой. Ибо там, где она обитает уже больше столетия, мудреют очень быстро. Практически мгновенно…

«Не хочешь. Ты просто не хочешь доверять Всевышнему»

«Ты прекрасно знаешь, почему я Ему не доверяю».

Полтора десятилетия ежедневной, ежечасной, ежеминутной борьбы… нет, войны со смертью и безумием. При полном безразличии окружающих. И это в лучшем случае. В худшем же – при их активном противодействии. Включая самых близких ему людей. Матери, отца, бывшей жены….

И Его Церкви.  Во всех и всяческих деноминациях. Баптистов, православных, англикан, методистов… И даже Святой Римско-католической Церкви, к которой он сейчас принадлежал. Впрочем, скорее формально, ибо считать себя воцерковленным у него не было ни малейшего основания.

За эти пятнадцать лет он прошёл через три тяжелейших кризиса. Первый раз его спасли танцовщицы-стриптизёрши в Далласе, штат Техас. Во второй – эротические массажистки в Москве. В третий – сообщество российских садомазохистов. А Церкви было на него просто наплевать.

Вот и гадай после этого, где грех, а где праведность. И что есть праведность, а что есть грех…

А Всевышний… Его отношения ко всему этому безобразию (иначе это назвать было нельзя) он никак не мог понять. Может, и хорошо, что не мог. Ибо ему не раз и не два казалось, что если бы не его бешеное сопротивление, ор (с молитвами он «завязал» уже давно) на «небесную канцелярию», а то и прямой шантаж последней, «бесконечно любящий и милосердный» Всевышний уже давно отправил бы его на очередную Голгофу. Святых мучеников, видите ли, Ему не хватает…

Впрочем, возможно, он и ошибался. Точнее, очень хотел бы ошибиться.

Deus Caritas Est или Deus Malum Est? Бог есть милосердная Любовь или Бог есть Зло? Или и то, и другое? И что есть выбор между Богом и… противоположной инстанцией? Выбор между Добром и Злом или выбор лишь наименьшего из двух Зол, пусть и неравно, но всё же враждебных человеку, человечеству и человечности?

И что есть история человечества? Борьба между двумя силами - Всевышним и Дьяволом - как учит Святая Церковь? Или сил не две, а три? Бог, Дьявол и Человечность, не тождественная ни с первым, ни со вторым?

Вопросы, вопросы… С ответами только вот туго… Обычное дело для Всевышнего и Его камарильи.

Впрочем, во всемогуществе Всевышнего пока что никто не сомневается. А это значит… а это значит, что весь тот ужас который с ним происходил, весь тот Ад, через который он прошёл, был одобрен Всевышним.

А этого Всевышнему он простить не мог. Он всю свою жизнь не делал окружающим ничего, кроме добра. А в ответ получал в лучшем случае безразличие. В худшем же – откровенное Зло. А Всевышний с каким-то запредельным садизмом словно говорил ему: «Ты не заслуживаешь ничего – ни добра, ни любви. Ты должен терпеть зло, унижения и оскорбления и отвечать на это любовью. В полном соответствии с Нагорной проповедью. И принять мучительную и унизительную смерть на Голгофе. Подражая Христу»

Ага. Сейчас. А больше Он ничего не хочет? К Нагорной проповеди его отношение было однозначным. Как к самому бесчеловечному и жестокому документу в истории Вселенной.

«Если меня ударят по щеке, я не подставлю другую. Но и не обнажу меч. Я занесу молнию. И испепелю». Эта цитата из «Утра магов» стала его личным девизом. Он прямо, чётко и ясно сказал Всевышнему, что святым не станет никогда. И в евангельской бедности по евангельским заповедям жить не будет. Но и не покончит с собой.

Он уйдёт – и неважно куда (скорее всего, в обитель воинов – Вальгаллу), но хлопнет дверью так, что Всевышний и вся его «небесная канцелярия» сто тысяч раз пожалеет, что заставляла его стать святым… Что нарушала – причём систематически, в течение многих лет – его Свободу Воли. Которая тем же Всевышним была объявлена священной и неприкосновенной…

Именно поэтому он с Всевышним и не разговаривал. Хотя был одним из тех немногих, кто мог. Причём почти в «дуплексном режиме». Как по телефону. О разговоре с Его Сыном вообще не могло быть и речи. Ну как можно было разговаривать с автором Нагорной проповеди? И о чём?

Вот и отправляли ему «сверху» переговорщиков. С Богоматерью у него общение не сложилось. С вторым небесным покровителем святым Франциском Ассизским аналогично. Святой Хосемария Эскрива, святой Игнатий Лойола, святой Франциск Сальский, святой Иоанн Боско – всё мимо.

Осталась она. Святая Тереза Малая. Драматург и поэтесса, монахиня-кармелитка, автор одного из величайших творений человеческого гения. «Истории одной души».

Может, у неё получится? Пока получалось не очень…

«Знаю». Всё тот же бесконечно мягкий, безмерно заботливый и беспредельно любящий. «Но ты ведь тоже знаешь, что Он просто хотел подарить тебе свою Благодать. И привести тебя в Царствие Небесное»

«Для этого вовсе не обязательно лишать человека успеха, любви, уважения, заботы в этом мире. Той же TLC. Ты же ведь знаешь английский…»

«Я могу говорить на любом человеческом языке. Я же говорю с тобой по-русски… Tender Loving Care. Нежная любящая забота»

«Вот именно. Тем более, делать из человека святого. Тем более, отправлять его на Голгофу. Только не надо говорить мне, что он хотел подарить мне максимум благодати. Который модно получить только через мученичество. Мне не нужен максимум. Мне нужен необходимый минимум»

«Как скажешь». Голос спокойный, без тени упрёка.

«Я не хочу становиться вторым Гейдрихом. Но и святым я тоже не стану. Я хочу быть просто неисправимым романтиком. В любви, бизнесе, литературном творчестве…»

«Ты не сможешь стать вторым Гейдрихом. Даже если захочешь. Четвёртого рейха не будет. Никогда. Этот ужас остался в прошлом. Навсегда. Человечество никогда не вернётся в это прошлое. Ты можешь стать только вторым Авой Ковнером. Только успешным. Ты можешь видеть себя Рейнгардом Гейдрихом, но вести себя ты можешь только как Ава Ковнер…»

Это имя носил еврейский партизан, поэт и прозаик. И до кучи террорист, задумавший самый масштабный теракт всех времён и народов. Отравить шесть миллионов немцев – по одному за каждого еврея, погибшего в кошмаре Холокоста. Сбросив яд в системы водоснабжения Берлина, Мюнхена, Гамбурга, Нюрнберга… К счастью, его вовремя арестовали. И конфисковали яд. Говорят, что по «наводке» лично Бен-Гуриона, прекрасно понимавшего, что после такого евреи будут истреблены по всему земному шару. До последнего человека.

Месть не может быть святой. Святым может быть только прощение.

«И вторым Авой Ковнером я быть тоже не хочу. Поэтому не надо загонять меня в угол…»

«Тебя никто не загоняет»

«Не верю»

«Что Он должен сделать, чтобы ты поверил?»

«Ты прекрасно это знаешь»

«Деньги? Топ-10 списка Форбса? Успех в твоём мегапроекте? Зал славы информационных технологий? Твоё имя в одном ряду с Биллом Гейтсом и Стивеном Джобсом? Твоя система в каждой организации?»

«Что-то вроде того. Только не надо мне петь песню о том, что не будет пользы если приобретет весь мир, а душе своей повредит…»

«Это не песня. Это истина. Так оно и есть… хочешь ты того или нет. Так уж устроен мир. И человек так устроен»

«Что ты предлагаешь?»

«Христос омыл ноги своим апостолам. Позволь Ему омыть твои ноги…»

«Не верю»

«Чему не веришь? Что Он будет омывать твои ноги?»

«Да»

«Ты веришь, что Он пришёл только для того, чтобы отправить тебя на мучительную смерть на Голгофу?»

«А ты бы во что верила, если бы тебя заставили пройти через тот Ад, через который прошёл я? Но у тебя же была совсем другая биография…»

Долгое молчание. И святые, оказывается, могут оказаться в затруднении…

«И Линзу Люцифера в реале мне устроить даже и не пытайтесь. Такую жертву я не приму. Ни от кого. Нечего пихать в мои разборки с Ним других людей. Это моя война. И мои разборки. И ничьи больше. Я, конечно, понимаю, что для Него люди – пешки в Его бесконечной шахматной игре… но всему же есть границы»

Линзой Люцифера он назвал свой очередной рассказ. Настолько жуткий, что он так и не решился его даже дописать. Не то, что публиковать…

«А что бы ты хотел? Кроме денег, славы и успеха. Которые ты всё равно получишь. Или ты и в это тоже не веришь?»

«В это верю. Точнее, допускаю, что это возможно»

Облегчённый вздох.

«Хоть что-то ты допускаешь… А ещё?»

«Разрулить известную тебе ситуацию»

«Наказать виновных? Получить от них компенсацию?»

«Нет. Ты же знаешь, что я не признаю наказаний как таковых. И компенсация мне никакая от них не нужна»

«Тогда что же?»

«Пусть осознают the errors of their ways»

«Свои ошибки? Грехи? Прегрешения?»

«Неважно, как это назвать по-русски. Всё равно адекватного перевода не будет»

«К сожалению. Но я поняла»

«Для меня главное, чтобы они это осознали. Все вместе и каждый в отдельности. Что будет потом – это между ними и Богом. Мне не обязательно об этом даже знать»

«Но я надеюсь, что ты не будешь закрываться, если…»

«Не обещаю»

«И не видеть больше Иоланты…»

«Что-то в этом роде»

«Это жестоко»

«Я уже сказал – я всего лишь человек. А не святой. И Нагорная проповедь…»

«Я поняла»

И святые, оказывается, могут перебивать. Надо же…

«А ещё?»

«Не знаю. Честно. Ты же знаешь – я уже давно ничего не чувствую. И не хочу. Кроме…»

«Продолжай»

«А то ты не знаешь…»

«Всё знает только Он. Я – всего лишь человек…»

«Ты святая»

«Это не делает меня ни всемогущей, ни всезнающей»

«Поэтому ты не можешь…»

«Не могу. И никто не может»

«Даже Он?»

«Он не может изменить прошлое. Поэтому отправить тебя в Берлин апреля сорок четвёртого в обличье майора Кёртнера он не может никак»

«Жаль…»

«Без комментариев»

О как! Вот такие вот святые пошли…

«Ты должен…»

«Я никому ничего не должен…»

Нехорошо, конечно, святых перебивать. Но и нарываться и провоцировать тоже не есть гут.

«Даже себе?»

«Тем более»

«Тяжело с тобой»

«Сами виноваты. Нечего было меня в святые загонять. С упорством, достойным много лучшего применения»

«Ты же знаешь, что я к этому не имею никакого отношения. А Богоматерь – тем более. Наоборот, Она была резко против»

«А ты?»

«И я»

«Хоть это радует»

«Я могу уйти, если ты хочешь. И не беспокоить тебя»

«Нет. Не уходи»

«Хорошо. Я буду с тобой столько, сколько ты захочешь…»

«Спасибо»

«Не за что. Это мой долг»

«Только долг?»

Она улыбается.

«Теперь ты меня провоцируешь»

«Ты первая начала»

«Я люблю тебя. Хоть в это ты веришь?»

«Да»

Ещё один облегчённый вздох.

«Ты отгородился от всех, Юрген»

«Я не Юрген»

«И Юрген тоже»

«Ладно, пусть будет Юрген. Если тебе так удобнее»

Она снова улыбается.

«В Форт-Нокс попасть легче, чем в твою душу… Ты закрыл дверь, чтобы к тебе не вошли боль и страдание. Но как же теперь войти любви и теплу? И той же TLC?»

«Не отгородился бы, лежал бы сейчас в могиле. Или гнил бы в психушке. По Его милости. Или я неправ?»

«Ты же знаешь, я не могу это комментировать. Да ты мне и не поверишь…»

«Не поверю»

«А кому поверишь? И чему?»

«Не знаю. Тут другие по категории всезнающих проходят…»

«Он не может нарушить твою Свободу Воли. Если ты сам не раскроешься, Он не будет пробивать твою стену»

«Опыта с ДКНЖ хватило?»

Эту аббревиатуру придумала одна его знакомая. Домина-которую-не-жалко. Год назад она попыталась силой «проломить» его стену. Он испугался (было с чего) – и раздавил её. Как тяжёлый танк «Королевский тигр» зазевавшуюся курицу. Просто сломал.

«Вполне»

«Это радует»

«Тебе нужен катарсис…»

«Самый лучший катарсис…»

«Я знаю»

Опять перебила. Но настолько мягко… что даже обижаться не хотелось. И продолжила.

«Из МК-108 по В-17… Из MG-151/20 по русским Мигам… Из Bordkanone по тридцатьчетвёркам… Что ещё?»

Надо же, какая техническая грамотность… Неужели у них там Ханс-Ульрих Рудель консультантом? Да нет, вряд ли… Впрочем, неисповедимы пути Господни….

«Из МG-34 по УПА…»

«Во время Волынской резни? Защищая польских некомбатантов?»

«Именно»

«А в этой реальности?»

«Не знаю»

«Может, ты всё-таки…»

«Даже и не думай. В реале жертвоприношения из Линзы Люцифера не будет. Никогда и не при каких обстоятельствах»

«А как по-другому? Как пробить твою стену? Ты же понимаешь, что это можно сделать только экстремально…»

«Давай отложим этот разговор. Возьмём небольшой тайм-аут. Где-то на неделю. Всё равно сейчас толку от этого никакого»

«Хорошо. Но мне бы хотелось…»

«Познакомить меня с кем-то?»

Она улыбается.

«Ты словно читаешь мои мысли»

Неслабый комплимент от святой.

«Зачем?»

«Скорее почему»

«Почему?»

«Тебе нельзя оставаться одному. Тебе нужен кто-то рядом…»

«Ты же знаешь – у меня огромный негативный опыт с кто-то рядом»

«На этот раз всё будет по-другому»

«Обещаешь?»

«Обещаю»

«Хорошо. Верю.»

«Я всегда буду рядом с тобой. И помни, милый мой Чеширский Лев, я люблю тебя. Как может любить только святая…»

Она исчезла. Словно положила трубку или нажала кнопку прекращения разговора на сотовом. И всё равно оставалась рядом. Настолько рядом, что он чувствовал её мягкое, тёплое, любящее и заботливое присутствие. Присутствие святой.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ