Пальмы умирают тихо

     Чего хочется весной? Ну, конечно же, весны! Уж если на календаре март, в душе март,в глазах встречных мужчин март, то возникает непреодолимое желание узреть эту самую весну, увидеть собственными глазами, вдохнуть собственными ноздрями, услышать собственными ушами. Услышать удалось. Выхожу из дома - вот она, весна - в стайке копошащахся в кустах воробьев, чье нахальное чириканье заставило старушку с первого этажа раскрыть форточку и бросить скандалистам горсть пшена. В остальном как-то не задалось - мороз, лед, ветер. Ни тебе вешних вод, ни подснежников, ни набухающих почек. И тут меня осенило: оранжерея! Вот, где под сенью пальм, кофейных и прочих экзотических деревьев благоухают первоцветы, радуют глаз примулы, крокусы и фиалки.
     Оказалось, что всегда (в прошлом) гостеприимно распахнутые для посетителей двери Оранжереи на Потемкинской теперь открываются в соответствии с прейскурантом: вход столько-то, фотосъемка столько-то, в одно помещение такса такая-то, в другое - такса такая-то, плату за вход берут даже с дошкольников. Прейскурант, как меню хорошего бара, занимает два листа. Но, может быть, пребывание в Оранжерее стоит того? Может быть, впечатления от прошлых посещений данного заведения покажутся тусклыми и незначительными по сравнению с великолепием нынешней экспозиции?
     Предвкушая наслаждение, я заплатила требуемую сумму и вошла в зал Оранжереи. Но что это? Вместо ароматов цветущих нарциссов и тюльпанов воздух был наполнен запахом... как бы это помягче выразиться? Навоза? Нет. Аммиака? Нет. Прикрыв нос платком и утешая себя мыслью, что это, видимо, удобрение, необходимое для технологического процесса, я огляделась. Надо мной сухо шелестели полузасохшие-полуувядшие листья крупной (с тех ещё времен, подумала я) пальмы. Впереди открылась пустая, вымощенная плиткой площадка. Растения потеснились к стенкам, открыв простор для многочисленных любителей фотосъемки. Тут и свадьбы, и несчастные девочки в пышных платьях, которых заставляют фотографироваться, а они хотят бегать (благо просторы теперь позволяют). Никаких первоцветов я не увидела вовсе. Я даже не увидела зелень как таковую - везде умирание, тихая гибель заморских красавцев. Исключение - плющ, привольно въющийся вокруг бассейна с рыбками и, видимо, призванный создавать иллюзию благополучия. Я вспомнила, с каким интересом и удивлением рассматривали обитателей Оранжереи дети - с каждым растением можно было познакомиться, около каждого была установлена табличка и часто слышалось: "Ой, кофейное дерево! С такими красными ягодками!". 
     Если раньше к бассейну нужно было пробираться по тенистым тропинкам, по бокам которых буйно зеленели, цвели, благоухали всевозможные представители флоры, то теперь в Оранжерее не покидает ощущение присутствия на вокзале - толпа народу, опять же запах, возникает желание поскорее покинуть данное помещение. Я поймала себя на том, что жду, когда раздастся гнусавое "...поезд отправляется от первой платформы...", и я, подхватив чемодан, поспешу, наконец, на волю.
     На волю, на волю! Пусть летящий горизонтально снег залепляет глаза, пусть, потому что нет сил видеть этих умирающих крупных в огромных кадках, средних в больших горшках и мелких в обычных глиняных горшочках, несчастных, бессловесных, в прошлом зеленых, а ныне серых и желтых, на которых без слёз не взглянешь. И запах, запах... запах смерти?