Мы с Тобой одной крови. Глава 31

На экзамене по русскому предстояло писать сочинение. Когда все расселись, затихли, открыли специально для этого случая заготовленные экзаменационные тетради, Полина выдвинула половинку доски с написанными на ней темами. Заметила время, сказала:

- Ребята, начинайте писать, у вас два часа.

Даня посмотрел на доску. Первой строчкой было: «Что такое счастье?»

«Не может быть!» - подумал Даня, - «Не может быть! Ну почему сейчас, когда я не могу тебе ничего сказать, когда я знаю, что у нас нет выхода?!» Даня сидел, смотрел на Полину и думал, что ему делать. «А может быть, я не прав?!» - вдруг подумал он, - «Вот если бы то, что я решил, было ошибкой, какой еще знак мне могли бы дать? Да никакой! Ведь я решил тебе все рассказать, если ты меня спросишь про счастье! Да и как я могу тебе соврать?»

Даня сидел, думал и смотрел на Полину, потом взял ручку и написал первую фразу: «Счастье – это возможность любить». Поставил точку и опять задумался. Нет, он больше не боялся рассказать Полине, что он ее любит, ему теперь казалось, что это судьба дала ему знак. Но он смотрел на завуча, которая время от времени заходила в их класс, проверить, как идет экзамен. Дане пришло в голову, что это экзаменационное сочинение, да еще и на аттестат. Его, наверное, кроме Полины будет еще кто-нибудь читать. А то, что Даня хотел написать, было только для Полины.

«Я тебе обязательно все расскажу, но не так. После выдачи аттестатов... Попрошу тебя поговорить со мной и все тебе расскажу», - решил Даня. В сочинении он что-то придумал, какой-то фантастический рассказ о том, как через много веков все люди будут счастливы, а пока нам остается на это только надеяться.

После этого сочинения Даню не оставляло ощущение, что он предал, испугался и предал свою любовь.





Аттестаты им выдали через неделю. Сначала девятым классам, а потом после них была очередь выпускников. Весь день вообще-то был посвящен выпускникам. Они организовали что-то типа праздника-концерта перед выдачей аттестатов. На выпускной посторонних, конечно, не приглашали, а вот на концерт мог прийти, кто захочет.

Ребята-выпускники читали поздравления и благодарности учителям, но Даня их не слушал, он смотрел на Полину. Она сидела у стены зала, слегка в стороне. Она не учила выпускников, но так же, как и Даня, осталась на концерт.

Даня стоял у стены, смотрел на Полину, как она улыбалась, как светились ее глаза, и весь мир постепенно исчезал, а Полина все приближалась и приближалась к нему. Даня понял, что это последний раз, что он больше никогда не увидит ее. У него все замерло внутри, зазвенело и оборвалось, и не осталось слов, как в тот раз, в лагере. Все исчезло, и была только она.

Даня и сам не понял, как он оказался перед Полиной. Он все еще смотрел на нее и никак не мог вспомнить, что же он должен сделать.

- Даня? - сказала Полина, заметив, что он на нее смотрит.

Она слегка улыбнулась и кивнула. Он молчал, внутри у него что-то пульсировало, замирая у горла, но он никак не мог понять, как воплотить вот это что-то, чему нет описания и объяснения, в слова. Он даже не помнил в этот момент, что это такое «слова».

Зазвучал вальс. Мальчик и девочка из выпускного класса закружились в танце, к ним присоединились другие пары, сделав круг, они останавливались, ребята приглашали на танец учительниц, а девочки учителей. Даня словно проснулся, он протянул руку Полине, сказал:

- Разрешите Вас пригласить?

Полина посмотрела на него, улыбнулась, взяла его руку, они закружились в танце. Даню словно ударило током, когда Полина дотронулась до него, и он на мгновение перестал различать, где он. Все его существо сосредоточилось в ладони, касающейся Полининой руки. Потом он увидел ее глаза и улыбку, улыбнулся сам, почувствовал на плече ее руку, обнял ее за талию, бережно-бережно, сделал первый шаг. Ноги сами несли его, он смотрел в ее глаза. Ему казалось, что они с Полиной летят над всем этим миром. Он несет ее на руках, он стал ветром и летит с ней над волнами. Казалось, что время замерло, и этот вальс не кончится никогда.

Но вальс кончился, замер последний звук, Даня услышал, как вокруг захлопали, все остановились, ребята провожали учителей к скамейкам и креслам,  расставленным вдоль стен зала. Даня тоже замер, он опять не мог понять, что ему теперь делать. Полина пошла к своему креслу, Даня пошел с ней, все еще держа ее за руку. Она остановилась, взглянула на него. Он все еще молчал, смотрел на нее и не мог отпустить ее руку. Она смотрела на него уже с небольшим удивлением.

- Спасибо, Даня, - сказала она.

Дане показалось, что ветром распахнуло дверь, и кто-то закричал у него внутри: «Я люблю тебя, больше всей жизни, больше всего на свете! Как же я люблю тебя!». Он взял Полину за руки, почувствовав, какие они горячие, сжал их, поговорил:

- Полина Дмитриевна, я хотел ... - у него захватило дыхание. Он остановился, замолчал.

Он вдруг краем глаза заметил у стены Вику. Она тоже была здесь, ведь она вела уроки в выпускном классе. Внезапно, Даню словно ударили по спине, он услышал слова Сергея: «На выпускном предложение сделал...». Даня почувствовал боль в груди и солнечном сплетении.

- Простите меня, Полина Дмитриевна, прощайте, - сказал он, отпустил ее руки, повернулся и быстро ушел, почти убежал из зала. Он не оглядывался, все, что он видел перед собой в тот миг - это ее глаза, огромные серые глаза, в которых для него был весь мир. Многое стерлось из Даниной памяти, но это мгновение он запомнил навсегда.

Даже выйдя на улицу, он все еще чувствовал прикосновение Полины, он все еще держал ее за руку. «Вот эта ладонь...», - подумал Даня, посмотрев на свою ладонь, - «Вот она, еще здесь, я тебя еще чувствую». Он прижал ладонь к щеке, словно Полина коснулась его лица, провел по щеке ладонью, прижал к глазам. «Что же это? Я плачу?» - он вытер слезы, - «Плачь - не плачь, все равно». Он засмеялся: «Все равно». Слезы текли у него по щекам, он их не чувствовал, и они не приносили никакого облегчения. Он опять посмотрел на свою правую руку. Там, с тыльной стороны у основания большого пальца он так ясно ощущал пожатие ее руки, ее пальцы все еще сжимали его руку. Он попытался взять себя за руку, будто это Полина все еще касается его, дотронулся губами до этого кусочка кожи и стал целовать свою руку, прижимал ее к губам, будто это была рука Полины.

«Как же я хочу к тебе! Какая сила не пускает меня? Почему это невозможно? Почему я сам ухожу от тебя? Ведь ты здесь, еще совсем рядом, надо только подняться по лестнице. Но тебя уже нет. Кто, какая сила уничтожила тебя и запрещает мне любить? Ведь ничего дороже тебя у меня нет. Ну да, это смешно», - Даня опять засмеялся, - «Конечно, я смешон. Ну и что? Смейся, только разреши мне любить тебя. Ведь мне так мало надо, я буду приходить к тебе редко, только по праздникам. Да, это праздник, когда я вижу тебя. А если и это слишком много, разреши мне только знать про тебя».

Даня не мог идти, у него болело горло от проглатываемых слез, он задыхался. Он все еще был на школьном дворе, сел на траву, под дерево, и стал смотреть на окна ее класса, на все это здание, в котором она была, и в которое он теперь, наверное, уже никогда не войдет. Он все еще не мог решиться уйти. Он сидел и старался представить, как было бы у них с Полиной, если бы он сказал ей, что любит ее. Нет, он не надеялся, что она может когда-либо полюбить его, она любила Кира, Даня знал это. «Это провидение Божье, что ты меня не любишь», - опять подумал Даня, вспомнив Вику, и ему опять стало стыдно от воспоминания. 

Но Даня пытался представить, что он и Полина могли стать друзьями. Все, что ему было необходимо, – это возможность любить. Неужели невозможно пробить эту стену, что существует между всеми людьми? Каждый сам по себе.

«Я ведь больше не могу любить тебя в пустоте. У меня больше нет сил... Помоги мне! Ведь я совсем не знаю тебя, кто ты, какая ты. Нет, мне не надо твоей любви. Все, что мне надо - это чтобы не было границ. Но разве такое возможно, если ты не любишь меня?... Да, возможно, ты скажешь мне несколько добрых слов, даже, может быть, пожалеешь меня, поначалу. А потом? А потом у тебя будут свои дела. Не нарочно, просто будешь занята. Нельзя же помнить про всех на свете», - Дане вдруг показалось, как он со всего размаху ударился лбом и грудью в стену, - «И ничего не поделаешь. Так устроен этот мир. Но почему? Ведь так не должно быть, это неправильно... Хорошо, что ты хоть кого-то любишь».
Даня понял, что он и все люди вокруг взяты в плен. И  ничего невозможно с этим поделать, оставалось только сдаться. Он поднялся и пошел домой. В своем воображении он уже прожил свою жизнь с Полиной.   

«Хорошо, что боль со временем притупляется, а то так можно и повеситься», - подумал Даня. То, что боль притупляется, он знал из опыта своей пятнадцатимесячной разлуки с Полиной. В этот раз будет даже легче, ведь он больше никогда не увидит ее, а значит и ждать нечего. На ожидания, надежды и мечты, на поддержание любви требовалось очень много сил. «А сейчас мне надо просто тебя забыть, вот и все. Хотел бы я знать, как это сделать!»

Даня пришел домой, лег и попытался заснуть. Он не плакал, слезы были настолько малы, что его горе не могло теперь воплотиться в них. Но что-то сдавливало его горло, так, что ему было больно глотать. Он застонал в подушку, это не помогло: «Что же делать?» - Даня начал считать, уверяя себя, что долго так плохо быть не может: «Вот, еще секунда, и еще одна. Потерпи, потерпи, пожалуйста, это скоро пройдет», - уговаривал он себя, - «Потерпи, ничего, это скоро пройдет. Господи, что же они таблетки от любви не придумают! И это я еще думал, что уже не так сильно люблю ее. Нет, это не возможно больше...»

Даня встал, пошел на кухню, достал из аптечки вату, бинт, спирт. Вынул из бритвы лезвие, протер его спиртом. Потом протер спиртом левую руку от локтя до кисти, взял лезвие и сделал надрез, не там, где вены, а с верхней стороны. Умирать он не собирался, ему просто надо было как-то притупить боль. Он знал, что иначе может не выдержать. Даня сделал еще два небольших надреза, поперек, потом два вдоль всей руки, от локтя, до того места, где кончался рукав рубашки, потом еще несколько раз поперек. На руке выступила кровавая сетка. «Наверное, шрамы останутся», - подумал Даня. Ему не хотелось, чтобы были шрамы, они всегда будут напоминать ему о ней, но было уже не до того: «А может и ничего, лезвие острое, порез глубокий, но не широкий, зарастет, может и не будет следа», - Даня достал йод, стал протирать им руку, на минуту стало так больно, что Даня даже застонал. Но на душе ему чуть-чуть полегчало.

Даня забинтовал руку, опустил рукав, пошел назад к себе в комнату, сел на кровать и стал ждать. Он радовался тому, что снова может дышать. Боль в руке стала утихать, и кто-то опять стал сжимать  ему горло. Даня ударил порезанной рукой по стене с размаху, опять застонал, на рукаве проступила кровь. «Вот черт, надо идти отмыть ее. А то потом мама заметит, будет спрашивать». Он встал, снял рубашку, пошел в ванную, отстирал рукав, повесил рубашку на батарею в ванной. Потом опять сел на кровать. Он больше не ударял рукой, только сжимал ее, когда боль притуплялась. Через какое-то время ему стало легче, стало казаться, что его больше нет: нет ни боли, нет никаких чувств, да и его, Дани, тоже уже нет. «Вот и хорошо... Если меня нет, то и мучиться нечем, а тело пусть живет, что ему, если его кормят... Надо пойти бинт поменять и одеться, чтобы никто не заметил... Хорошо, что никто ничего не знает».