52. точка смеха

52.   ТОЧКА СМЕХА

Я однажды подумал: ну почему сущий пустяк может вызвать такой лавинообразный смех, который более органичен и искренен, чем смех, вызываемый профессиональными юмористами. Один раз мы полсотни человек заразили. Да так, что без обеда их оставили.

Давно это было. Сагитировал Валерий Поликарпов наш барановичский творческий люд поехать на эпохальное событие в Минск. На выставку картин из коллекции Арманда Хаммера.

Там, конечно, было чем поразиться. И доведётся ли когда-нибудь ещё посмотреть подлинники Матисса, Ренуара, Дерена, Ван-Гога…

Настроение, помню, у всей нашей компании было возвышенное. Но голод – не тётка! И попали мы по чьей-то рекомендации в какую-то «дёшевую и приличную столовую». И непростая была та столовая, а то ли исполкомовская, то ли министерская. И хоть она и непростая была, но в тот день ассортимент там был очень скудный: гречневая каша и компот. Зато каши давали не жалеючи. И, главное, она была действительно вкусная.

Сидим, едим… А напротив нас сел за столик очень видный из себя мужчина. Рослый, моложавый, интеллигентный, но слишком бородатый. Борода у него поменьше, чем лопата, но внушительная… Такая, примерно, по размерам, как мусорный совок.

– Ой–ой! – сказала Муравская, разрушая гречневую горку, но было ясно, что это она не о гречке…

Мы тоже, как люди интеллигентные, впрямую-то на бородача не глядим, но краешком глаза каждый из нас всё-таки время от времени поглядывает, как он с кашей управляется.
А он вполне достойно управляется. И мы все ему машинально симпатизируем, и борода ему очень даже идёт.

Сидим… едим. Но у меня возникло вдруг отчётливое ощущение, что в этой столовой что-то не так… Тихо как-то чересчур. И все едят кашу чинно и торжественно. Мне даже захотелось заговорить со своими сотрапезниками о чём-нибудь, лишь бы не было такого зависшего молчания, но меня опередила наша художница Люда Петруль – наш славный маленький неказистый воробышек. Она сказала тихонечко, чтобы слышали только мы.
Она сказала фразу, которую от неё никто и никогдабы не ожидал.
Она сказала: "А вот интересно... в постели… он бороду поверх одеяла или…" – но не договорила.

Эта мечтательная фраза сработала как детонатор.
Мы взорвались. Все и сразу.
Хуже всего пришлось Мише Большинскому и Муравской – они только что по полной ложке в рот отправили….

С соседних столиков на нас укоризненно посмотрели, но мы уже не могли остановиться.
И тогда брызнула смехом, вперемешку с гречкой, компания, сидевшая слева от нас. Поперхнулись кашей и едоки справа. И пошёл гулять смех по всей столовой… Многие из–за столов повыскакивали, рты зажимаючи.

А в зал уже администраторша влетела, чтобы разобраться, что к чему.
Но никто толком причину ей объяснить не может, и все почему-то пальцами на кашу показывают.

Уж не знаю, что ей сказали в дальнем углу, только она немного согнулась, схватилась за живот и едва-едва унесла оттуда ноги. Затем из кухни тоже вылетел хохот и потянуло запахом гари… А бородач как-то незаметно исчез. Впрочем, до него никому не было дела.

Но со смехом, оказалось, не так-то просто покончить. В какой-то момент почудилось, что все, наконец, успокоились. Но не тут-то было. Начались рецидивы. Продолжать есть эту кашу, заражённую вирусом смеха, было совершенно невозможно. Как только кто-нибудь, собравшись с духом, отваживался отправить гречку в рот, она тут же шрапнелью вылетала обратно.
И поднялся тогда народ из-за всех столов. И вся столовая опустела.

Не знаю, как кто, а я после этого несколько месяцев кашу не ел.
Побаивался эту бороду совковую не к месту вспомнить. А вдруг опять рот на замке не удержу...


***