Ястребиная охота

 Как-то  мне  довелось  услышать  в  электричке  разговор  двух  солидных  на  вид  охотников-любителей  о  соколах, соколиной  охоте, дрессировке  ловчей  птицы  и  прочее.  В  вагоне  каждый  был  занят  своим  делом: кто-то  читал, кто-то  вязал, а кто-то  дремал.  Напротив  них  сидели  две  молодые  женщины  и  оживлённо  беседовали  о  чём-то  интересном  для  них.  Охотникам  явно  хотелось  обратить  внимание  симпатичных  собеседниц  на  себя  и  они  демонстративно, несколько  громче, чем  нужно, вели  разговор, а  выражаясь  на  охотничьем  языке, токовали.
 Один  из  них  упомянул  фамилию  и  имя  моего  приятеля, сославшись  на  него  в  эпизоде  с  соколиной  охотой  на  дичь.  Я  насторожился.  Рассказчик  назвал  места, упомянул  несколько  подробностей, по  которым  я  понял, что  их  информатором  и  был  мой  приятель.  Больше, вроде, и  некому.  Только  ему  я  рассказывал  о  том  редком  случае, свидетелем  и  участником  которого  мне  посчастливилось  стать.  Увлёкшись, рассказчик  даже  ляпнул, что  у  этого  человека, то есть,  моего  приятеля, при всех  его  достоинствах, как  собеседника, чуть  ли  не  соколиная  ферма.
 Было  видно, что  женщинам  стал  надоедать  нарочито  громкий  разговор  любителей  ловчих  птиц  или, может  быть, им  просто  мешала  их  навязчивая  бесцеремонность, и  они  пересели  на  другое  место.  Охотники  тут  же  потеряли  интерес  к  миру  пернатых  и, с  обиженным  видом  уставились  в  окно.
 В  детстве  я  читал  и  слышал  о  хищных  птицах, даже  собирал  о  них  статьи  и  фотографии.  Это  было  счастливое  время, когда  человек  верит  всему  прочитанному.  А  если  там  написано, что  птицы-секретари  питаются  змеями, а  Гарпии  и  Гарфанги  когтями  отрывают  головы  у  обезьян, то  интерес  к  ним  поднимался  до  небес.  О  Гарфангах  я  прочёл  в  какой-то  романтической  книжке, донельзя  замусоленной, без  обложки, без  начала  и  конца.  До  сих  пор  они  остались  для  меня  загадкой, потому  что  нигде  о  них  больше  не  встречал  ни  слова.  Должно  быть, это  просто  сказочные  персонажи, вроде  птицы  Рух, или  Имдугуд, пришедшие  к  нам  из  восточных  сказок  и  легенд.
 Орлы, Соколы-Сапсаны, Шахины  с  глубокой  древности  притягивали  внимание  человека  мощью  и  красотой  полёта, молниеносной  и  отважной  атакой.  Даже  спокойно  сидящий  на  высохшем  дереве  или  на  вершине  скалы  сокол  или  ястреб, загадочный  и  гордый  в  своём  одиночестве, волнует  человеческое  воображение, и  он  слагает  о  нём  стихи, баллады, воспевает  в  песнях  и  создаёт  другие  художественные  произведения.  С  древнейших  времён  и  до  сегодняшних  дней  хищные  птицы  выбирались  символами  могущества  государства, изображались  на  гербах  владетельных  князей, герцогов  и  королей.  В  самом  деле,  не  из  сороки  же  делать  символ, а  уж  тем  более  из  курицы…  Ловчая  птица, сокол  или  орёл,  подносились  царям, как  редкий  и  дорогой  подарок.  Могущественные  владыки  домогались  расположения  соседей, у  которых  водились  эти  могучие  и  красивые  птицы.
 Много  недель  и  месяцев  продвигался  купеческий  караван  через  горные  перевалы, пустыни  и  степи.  Но  вот  он  достиг  владений  большого  северного  народа.  Купцы  и  послы  далёкой  страны  доставили  в  дар  его  повелителю  слитки  золота, серебра, бесчисленные  тюки  дорогих  шелков, багреца  и  парчи.  Невиданные  самоцветы  сверкали  и  переливались  в  ларцах, упакованные  каждый  отдельно, каждый  с  собственным  именем.  Высокомерные  длинноногие  верблюды, пританцовывающие  скакуны  под  драгоценными  чепраками  вереницей  проходили  перед  царским   шатром.  Каждый  из  даров  оглашался  под  звуки  рога  отдельно  и  всю  эту  церемонию  повелитель  провёл  в  полусонном  состоянии, с  потухшим  взором.  Но  вот  уже  в  самом  конце  представления  даров, глашатай  выкрикнул  о  ловчей  птице  и  в  широком  проёме  дверей  показался  служитель, держа  на  вытянутых  руках  ничем  не  примечательную  серую  птицу  с  зоркими  пронзительными  глазами  и  колпачком  на  голове.  С  его  царского  высочества  будто  сдёрнули  покрывало  дремоты.
 Он  вскинулся, схватился  руками  за  подлокотники  трона  и  вроде  приподнялся  даже… Затем  снова  уселся.  А  так  как  служитель  с  соколом, человек  уже  немолодой, шёл  не  спеша  и  торжественно, повелитель  не  выдержал, вскочил  на  ноги, забыв  о  царских  достоинствах  и  правилах  этикета, побежал  навстречу  служителю.  Люди  даже  не  обратили  внимания  на  странные  выходки  своего  повелителя, они  просто  не  видели  этого, потому  что  неотрывно  смотрели  на  служителя  с  его  питомцем.
 Легенда  гласит, что  повелитель  одарил  владыку  той  страны  не  менее  богатыми  дарами.  Вереницы  караванов  уходили  на  запад, отягощённые  тюками, клетями  и  ларцами, не  было  числа  погонщикам, надсмотрщикам  и  вооружённым  всадникам, охранявшим  всё  это  великолепие  на  боевых  лошадях.  А  в  благодарность  за  ловчего  сокола  отправил  царю  в  жёны  свою  любимую  дочь.  Потом  засуетился, будто  забыл  что, и  велел  пригнать  табун  огнедышащих  коней.  В  этом  табуне  каждый  скакун  стоил  не  менее  тридцати  верблюдов.  Так, или  примерно  так, оценивались  в  те  давние  времена  ловчие  соколы  и  орлы.
 … Мне  посчастливилось  видеть, как  в  Восточных  Саянах  большой  и  сильный  хищник, гроза  лесов, волк, в  панике  бежал  к  спасительной  лесной  опушке, а  над  ним, стремительно  настигая, приближался  беркут, выпущенный  охотником.  Вонзив  когти, широко  расставленных  лап, в  спину  зверя  и  балансируя  крыльями  в  такт  его  прыжкам, беркут  нанёс  не  больше  двух  ударов  клювом  по  темени.  Волк  рухнул.
 Он  с  самого  начала  чувствовал  себя  обречённым.  Это  было  видно  по  полу   поджатому  хвосту  и  даже  по  испуганному, какому-то  суетливому  бегу, несвойственному  этим  животным.  Когти  орла  продолжали  держать  зверя  и  не  разжимались, а  сам  он  зорко  следил  за  жертвой.  Стоило  ей  чуть-чуть  шевельнуться, как  когти  тут  же  вонзались  ещё  глубже  и  хватка  становилась  намного  сильней.  Всё  это  произошло  мгновенно, в  безжалостной   и  грозной  тишине, когда  послеполуденное  солнце  включило  все  свои  софиты, чтобы  свидетели  не  упустили  подробностей  разыгравшейся  драмы.  Таким  оказалось  соотношение  потенциальных  возможностей  орла  и  волка.  Однако  мне  не  приходилось  слышать, чтобы  в  условиях  дикой  природы  орёл  охотился  на  волка, ему  хватает  грызунов, от  сусликов  до  зайцев.
 На  Филиппинских  островах  и  в  совсем  другой  точке  Земного  шара, высоко  в  Андах, обитает  птица  Гарпия, местная  разновидность  орлов.  Она  питается  обезьянами  и  ленивцами, убивая  их  следующим  образом : схватив  когтями  за  голову  обезьяны, Гарпия  делает  резкий  рывок  вверх. Голова  оторвана, обезьяна  мертва.  Какой  мощью  и  какими  когтями  должна  обладать  Гарпия, чтобы  при  собственном  весе  около  десяти  килограмм, так  лихо  расправляться  с  неслабым  и  ловким  животным, весом  в  полцентнера?  Когда  Гарпия  по  ошибке  впивается  когтями  в  голову  человека, его  пристреливают, чтобы  избавить  от  мучений.

                ***
 В  том  году,  в  начале  июля, я  бродил  по  Тихвинским  болотам, юго-западнее  от  большого  озера  Шало.  Берёзовую  чагу, ради  которой  я  приехал, отыскал  быстро, набил  ею  рюкзак, набрал  морошки  и  собирался  идти  в  сторону  реки  Луненки, чтобы  провести  ночь  на  её  берегу, утром  сплавиться  по  ней  на  плоту, затем  по  Сяси, а  там  от  берега  реки  до  станции  Валя  не  более  трёхсот  метров.  Время  только-только  перевалило  за  полдень, было   жарко  и  донимал  гнус.  Впереди  около  пяти-шести  часов  хода  и  я  устроился  на  берегу заросшего  травой  канала, похоже, искусственного  происхождения, чтобы  передохнуть  и  подкрепиться.  Берега   канала  пологие, сухие, по дну  протекает  ручеёк.
 Отвёл  себе  на  всё  это  пятнадцать  минут, развязал  рюкзак  и достал  еду  и  термос.  Моему  отдыху  оставалось  не  более  пяти  минут, когда  внезапно  послышался  приглушённый  и  непонятный  звук, который  стремительно  приближался.  Звук  этот  отдалённо  напоминал   замедленную, какую-то  утробную  дробь  барабана, только  не  понятно  с  какой  стороны.  В  спрессованном  зноем  воздухе  звук  вроде  идёт  отовсюду  и  я  идиотски  крутил  головой, вместо  того, чтобы  допить  чай, упаковать   рюкзак  и  продолжить  путь.
 Картина  и  впрямь  для  карикатуриста.  Вроде  немолодой  и  солидный  человек  сидит  на  берегу канавы  среди  болот, в  вытянутой  руке двумя  пальцами  держит  крышку  от  термоса  с  чаем, оттопырив  мизинец, должно  быть  для  равновесия, и  очумело  вращает  головой.  Отчего  мизинец  топырится?  Там, на  крышке, есть  ушко  и  больше, чем  двумя  пальцами, не  ухватить, а  всей  ладонью – горячо.  Чем  сильнее  сжимаешь  пальцы, тем  больше  топырится  мизинец.  Ещё  подумалось, что  если  бы  я  разносил  пиво  где-нибудь  в  пивном  подвале со  своим  мизинцем, от  посетителей  не  было  бы отбоя, а  бар – озолотился  бы.
 Пока  я  крутил  головой, чтобы  разобраться  в  источнике  этого  странного, действительно  утробного  звука  и  думал, с  чем  можно  его  сравнить, лёгкая  тень  мелькнула  мимо, едва  не  выбив  из  рук  чай.  О-о!  Вот  это  да-а-а!  Длинноухий  удалялся  от  меня  гигантскими  зигзагообразными  прыжками, отталкиваясь  поочерёдно  от  наклонных  берегов  канавы.  Мгновение  спустя  раздался  плотный  шум  крыльев  пролетавшего  надо  мной  ястреба.  Хищник  летел  очень  низко  и  так  же  зигзагообразно, почти  повторяя  движение  зайца.
 Метров  через  семьдесят  он  настиг  свою  жертву, и  я  скорее  угадал, чем  услышал  сухой  стук  ястребиного  удара.  Словно  чья-то  могучая  ладонь  подкинула  меня  раньше, чем  я  мог  что-то  сообразить.  Я  даже  сделал  несколько  шагов  в  воздухе  и  ноги, не  находя  опоры, молотили  вхолостую, а  затем, что  есть мочи, понеслись  к  моей  «законной»  добыче.  Охота, она  и  есть  охота, сердце  моё  стучало  на  пределе  и  готово  было  выпрыгнуть  из  груди – так  я  мчался, будто  впереди  маячила  золотая  олимпийская  медаль  в  спринте.  Как  жаль, что  никто  не  видит, как  я  красиво  и  быстро  бегу, не  хуже  самого  зайца!
 Увидев  моё  приближение, ястреб  стал  подниматься  со  своим  трофеем.  Длинная, будто  вытянутая, заячья  тушка  болталась  и  раскачивалась, наподобие  тряпицы, ястреб  делал  неимоверные  усилия, чтобы  подняться  выше, делая  натужные  и  частые  взмахи  крыльями, и   я  видел, что  вот-вот  он  выронит  добычу.
 Поднялся  он  метров  на  десять, чуть  больше, чуть  меньше, тут  трудно  придерживаться  точности, и  разжал  когти.  Молниеносно, сделав  невообразимый  кульбит  и  одновременно  описав  крутую  дугу, он  камнем  спикировал  вниз  и  тут  же  взмыл  вверх  с  зайцем  в  когтях.  Ну, раскудесник!  Ну, фокусник!  Всё  это  он  проделал  в  доли  секунды, легко, играючи, с  каким-то  грациозным  озорством  и  лихостью.  На  этот  раз  он  поднялся  не  выше  пяти-шести  метров  и  снова  разжал  когти, испустил  гневный  и  пронзительный  клёкот, и  улетел, свободный  и  гордый, а  я  долго,  с  грустным  восхищением  смотрел  ему  вслед.  Рюкзак  мой  заметно  потяжелел, однако  тяжесть  эта  была  приятна.
 Едва  ли  суждено  человеку  увидеть  дважды  что-либо  подобное  этому  спектаклю.  Режиссёр – природа, актёры  в  данном  случае  ястреб  и  заяц, а  если  точнее,  то  солировал  один  ястреб, заяц  статист.  Невероятная  скорость  и  мощь, фантастическое  владение  полётом, когда  он  во  второй  раз  спикировал  за  зайцем  и, словно  пуля, взмыл  вверх.  И  вся  эта  виртуозно  исполненная  роль  на  фоне  природного  антуража  и  присутствия  одного  зрителя!  Какая  расточительность!  Где  справедливость?  Сказать, что  это  было  красивое  зрелище, значит, ничего  не  сказать.  Такие  шедевры  остаются  в  памяти  на  всю  жизнь  и  человек  счастлив, что ему   довелось  увидеть  эту  потрясающую  картину.
 Конечно, за  лесными  и  таёжными  кулисами, в  степных  просторах  под  свист  ковыля  происходят  такие  драмы, о  которых  мы  даже  не  подозреваем.  Мы  алчно  уничтожаем  тех, кого  с   циничным  двуличием  называем  «братьями  нашими  меньшими».  Ради  слоновьих  и  моржовых  бивней, рогов  носорога, просто  меха  или  спортивного  любопытства  и  чванного  хвастовства.  Узаконенное  и  преступное  обилие  смертоносного  оружия  привело  к  ситуации, когда  животные  могут  оказаться  лишь  в  зоопарках  и  заповедниках.
 Перед  самым  закатом  солнца  я  вышел  на  Луненку.  Разжёг  костёр, заготовил  дров  и  быстро  соорудил  ночлег.  Снял  шкурку  и  выпотрошил.  Чуть  поодаль  от  первого  костра  развёл  второй  из  ольховых  сучьев  и  можжевельника, и  основательно  прокоптил  тушку  под  комариный  зуд  и  вечернее  пение  птиц.  Это  был  мой  первый  в  жизни  трофей  на  ястребиной, или  соколиной, как  хотите, охоте.
 В  советские  времена  в  наших  гастрономах  не  то, что  копчёного  зайца, даже  краковской  или  украинской  колбасы  не  было.  А  за  городской  или  докторской  по  два  двадцать  за  кило  шли  битком  набитые  электрички  из  пригородов  и  деревень.  Газеты, телевидение  и  радио  настойчиво  убеждали  нас, что  не  в  колбасе  счастье, в  конце  концов, колбаса – это  пошло, буржуазный  пережиток.  И  в  самом  деле  пошло, как  и  доказывать  околпаченному  полуголодному  человеку, что  он  невообразимо  счастливый  хозяин  страны ( в школе  мы  пели  такие  песни  и  верили  им ).
 На  следующий  день, в  поезде, пассажиры  с  недоумением  озирались  и  тянули  носом, откуда  это  так  вкусно  пахнет  копчёным.  Незаметно  я  приоткрыл  клапан  рюкзака шире  и  глубже  натянул  на  глаза  шляпу, делая  вид, что  дремлю.