Моя грибная биография

Подумала я, подумала… и решила войти в Историю. А чтобы оставить в ней свой след, нужно попасть на ее скрижали. На дворе такое милое тысячелетие, и скрижали теперь такие электронные-электронные… Надо попробовать…

МОЯ ГРИБНАЯ БИОГРАФИЯ

Дед мой в молодости работал землемером. До самой старости мог измерить расстояние шагами с точностью до сантиметра. Потом закончил Петровскую академию и получил диплом агронома. Образование это по тем временам было одним из самых элитных. Энциклопедичность его познаний удивляла меня всю жизнь. Казалось, о мире живой природы, по крайней мере, в той ее части, которая меня окружала, он знал все, и интерес к ее познанию у него не иссякал никогда.

Лесные прогулки с дедом оставили в моей памяти названия деревьев, птиц, ягод и, конечно, грибов. Сам он никогда ничего в лесу не собирал. Его внимание привлекали лесные пейзажи, кроны деревьев, пение птиц, запахи цветов, признаки разных природных явлений. Не мог он просто бродить, глядя себе под ноги, но мои находки комментировал охотно. Поэтому все грибы, которые я собираю, я знаю практически с двухлетнего возраста, и еще никогда ни один гриб не вызвал у меня сомнения в своей подлинности.

Самостоятельно собирать грибы я начала в пределах дачного поселка. Утром обходила свои места с корзиночкой, а потом в течение дня уже складывала в подол летнего платьица. Бабушка безропотно обрабатывала мой урожай, вспоминая чрезвычайно грибной 1941 год и приговаривая: «Только войны не накликай!»

В лес я выбиралась в том юном возрасте в основном с дедом, но случались выезды подальше и на подольше, на машине с родителями. Отец мой был страстным рыбаком и всегда стремился сочетать рыбалку с возможностью выпустить нас с мамой по грибы. К этому периоду моей жизни относится самый выдающийся эпизод моего грибособирательства.

Никогда позже не попадала я в такой сказочный лес и не собирала грибы, за которыми и ходить-то было никуда не надо. Они росли там, казалось, сплошным ковром, а местные жители поражали городское воображение тем, что приезжали в лес на велосипеде. Останавливаясь в любом месте лесной дороги, они за раз набирали корзину грибов и уезжали. Было это в окрестностях озера Пирос на Валдае.

Родители мои в молодости любили путешествовать и открывать новые места и маршруты. Мне было, наверное, лет пять или шесть, когда оба отпуска чудесным образом совпали, и появилась возможность отправиться всей семьей, куда глаза глядят.
Видавшая виды «Победа» служила нам не только средством передвижения, но поистине была домом на колесах. На крыше громоздилась алюминиевая лодка-байдарка. Этот факт и определил, в конечном счете, тогда наш маршрут.
Не знаю, были ли у отца какие-либо наметки в выборе направления поездки, но меня в эти планы не посвятили. Не помню, сколько минуло верст от начала нашего пути, как обгоняет нас «Москвич» и сигналит остановиться. На крыше у него тоже лодка, а внутри такое же семейство, которое тоже едет в отпуск. Водители поговорили, интересы совпали, но в отличие от нас попутчики наши имели адрес места назначения. Кто-то из друзей порекомендовал им места для отдыха, где рыбалка отлично сочеталась с грибной охотой. Наши намерения они вычислили именно по лодке на крыше и решили, что двумя машинами ехать веселей и безопасней. Приглашение было принято, и мы поехали на Валдай.

Озеро Пирос со всех сторон окружено хвойным лесом, начинающимся сразу же у воды. Дно песчаное, поверхность воды гладкая, как вода в блюдце, вода ледяная, а тишина… нарушается разговорами обитателей немногих палаток, разбитых в разных местах берега бескрайнего озера. Причем разговоры эти слышны так хорошо, как если бы люди находились от вас в непосредственной близости. Сначала мы ничего не могли понять, как это? Противоположного берега озера почти не видно за горизонтом, а все, что там говорится, слышно, как рядом. А это водная гладь, гладь в самом буквальном смысле слова, отражает звук, который докатывается по воде до самого дальнего берега. Пришлось говорить почти шепотом.

Но сама гладь озера оказалась коварным обманом. Раньше отец иногда брал меня с собой в лодку, даже разрешал грести веслами. Почти невесомая на воде байдарка слушалась малейшего движения пальцев. Обманутый невероятно спокойной водой, отец собрал байдарку и впервые в моей жизни позволил мне покататься самой. Лодка слушалась ребенка, как заводная игрушка. Попробовав свои силы вдоль берега, я повернула к центру озера. Родительский окрик заставил меня развернуться, и я послушно стала грести к берегу. Не тут-то было! Я гребу изо всех сил, а лодка стоит на месте. Да и не стоит вовсе, а плывет от берега задом наперед. Течение! Подводное течение, а поверхность воды без единой морщинки! Отец оценил ситуацию мгновенно и кинулся за мной вплавь. Потом он рассказывал, что даже ему, умелому пловцу, с трудом удалось преодолеть мощное сопротивление воды, когда он на веревке тащил байдарку к берегу. Конечно, потом мне не разрешали даже заходить в воду. Не очень-то и хотелось! Вода в озере была такой холодной, что купаться не было никакой охоты.

Зато грибов было несчитано. Причем грибов самой высшей пробы. Больше всего было белых, которые, возомнили себя камешками на лесной дороге. Они лезли под ноги и были такими твердыми и крепкими, что не ломались даже тогда, когда их нечаянно сбивали ногами. Они больше других врезались мне в память. Их было так много, что я даже перестала их считать. Хотя до этого всегда вела им счет. Были там и другие грибы, только за давностью лет я не смогу всех перечислить. Запомнились сыроежки, потому что в какой-то момент явились предметом дискуссии: собирать их дальше или нет, при таком обилии благородных грибов. Отец тогда задал маме вопрос, можно ли их солить. На жареные грибы никто из нас уже смотреть не мог. Мама сказала, что соленые сыроежки очень здорово хрустят и прекрасно выглядят в маринаде. И было решено сыроежки продолжать собирать, отдавая предпочтение нераскрывшимся шляпкам.

Грибы мама отваривала на портативной газовой плитке, потом складывала в три эмалированные ведра, последовательно купленные в ближайшем сельпо, и заливала маринадом. А дома бабушка уже разложила весь наш улов по банкам.

Вот с того времени я собираю всегда все грибы, которые мне попадаются, и никогда не разрешаю себе кого-нибудь «не брать», даже если некуда складывать и тяжело тащить. Скрытые резервы всегда выявляются, а я никогда не перехожу грань, которая отделяет грибника-собирателя от грибника-заготовителя.

Самостоятельно за грибами я стала отлучаться за пределы дачного поселка в ранние школьные годы. Так как проконтролировать дальность моих походов было некому, кроме огромного для своей породы эрдельтерьера, то и маршруты моих прогулок удлинялись год от года.
Ближайший лес начинался почти сразу за поселком. Считался он сильно пригородным и настоящих грибников не привлекал. Его числили местом прогулок, но дачникам гулять было незачем, а выезды на шашлыки тогда еще не практиковались. Лес был чист, ухожен и изобиловал грибами всех мастей. В те времена я еще не сосредотачивалась ни на лунных циклах, ни на том, какие грибы растут в начале лета, а какие после… Если меня не увозили с дачи помыться или еще за какой надобностью, то я ходила за грибами каждый день. И каждый день что-нибудь, да и приносила в корзинке. Наверное, я, не задумываясь, проходила бы по лесу до темноты, если бы грибов не было, но с пустой корзинкой я не возвращалась никогда.

Лет в двенадцать я обрела неслыханную самостоятельность. Мне стало позволено самой ездить на дачу на электричке. Правда, жили мы рядом с вокзалом, так что дорога эта не сильно отличалась от поездок на общественном транспорте. Я думаю, что родители мои утратили бдительность уже тогда, когда записали меня в английскую спецшколу, которая находилась от нашего дома в получасе езды на автобусе. Поэтому, наверное, и к электричке мать с отцом отнеслись, как к возможности избавиться от необходимости самим возить меня на дачу.

Кто и когда надоумил меня поехать за грибами на поезде, не помню. Савеловскую железную дорогу я знала по рассказам деда. Во время войны он работал в этих краях последовательно в нескольких овощеводческих совхозах. Будучи тогда уже «непризывным» по возрасту, он «кормил фронт» всеми силами и знаниями главного агронома.
Бабушка моя в гимназические годы дружила с кем-то из семьи графов Паниных и, случалось, гостила в их имении Марфино. Ее рассказы дополняли мою убежденность в том, что я превосходно ориентируюсь на дистанции Москва – Дмитров.

Еще раньше, когда удавалось выбраться за грибами на машине, я усвоила, что грибов много там, где много грибников. Сей парадокс подтверждается и теперь: если на обочине скапливается много машин, значит, место грибное. Этим принципом я и решила воспользоваться, применив его в первой своей безлошадной вылазке.

Заранее узнав время отправления самой первой электрички, я купила билет до конечной станции. Нет, я не собиралась ехать так далеко, но своего пункта назначения я не знала, а быть высаженной из поезда, где попало, в мои планы тоже не входило. Я решила, что сойду там, где выйдет большинство пассажиров. А так как в грибную пору, кроме грибников, на первой электричке никто не ездит, то я полагала свой расчет верным, и не ошиблась.
Ах, что за прелесть эти грибные электрички! Где еще можно наблюдать такое скопление людей, которыми движет страсть к грибособирательству? В отличие от многих, дремлющих или с отрешенным видом смотрящих в окно, я вынуждена была внимательно наблюдать за своими попутчиками, чтобы не пропустить того момента, когда они двинутся к выходу. Надо же было и не ошибиться: не дернуться за одним-двумя, а дождаться массового исхода. А грибник ведь – партизан по натуре, он же нарочно вида не подает, что ему скоро выходить. Он будет дремать до последнего момента, чтобы возможные конкуренты за ним не увязались.
В большинстве своем грибники едут в лес по одному, иногда по двое, еще реже всей семьей. Этих электричка тихо ненавидит. Во-первых, они все время разговаривают между собой, что нарушает тишину вагона в пятом часу утра. Во-вторых, их разговор все время вертится вокруг «неприличных» тем, как то: «за какими грибами едем» и «где мы будем обедать». Настоящий грибник в поезде молчит, а если уж его втянут в разговор, то поддерживать беседу он станет только на самые отвлеченные темы. Погода среди них держит абсолютное первенство.
Хриплый динамик объявляет приближающуюся станцию, и неожиданно вагон приходит в движение. Срываюсь и я. Все вместе мы бежим по мосту над путями и почти кубарем скатываемся с него вниз: автобус уже стоит на остановке. Опоздать – значит, сорвать всю поездку. Следующего придется ждать больше часа, а там уже не грибники, а люди на работу поедут. Автобус берется штурмом и набивается битком. Но вот что интересно. Вам могут отдавить ноги, порвать рукав, можно потерять шапку, документы, кошелек… Ничто не грозит только корзинкам. Их не толкают, не задевают, не возмущаются, их даже багажом не считают. Какой из них багаж, они ж пустые! Пока пустые… Естественно, в автобусе я тоже взяла билет до конечной остановки, и тоже, не доехав до нее, сошла вместе с большинством пассажиров.

Много раз потом я ездила за грибами тем маршрутом. Освоила позднее места и подальше. Но как ни странно, много лет спустя, будучи уже сама за рулем, изъездила я те места вдоль и поперек, но так и не смогла найти ни той дороги, по которой ездил автобус с грибниками, ни самого того автобуса… Грустное подтверждение старой истины, что в детство нет возврата.



Бурная моя молодость отвлекала меня от грибной охоты. Несколько лет подряд работала я в археологических экспедициях, где раскопочный сезон точнехонько приходился на грибную пору. Романтические приключения тоже сыграли свою роль. Ко всему еще добавился переезд, и я оказалась оторвана от своих привычных грибных мест.
Новое мое местожительство находилось недалеко от трех вокзалов, родители моего тогдашнего мужа жили на даче под Клином, так я начала осваивать Ленинградское направление. Начиналась новая страница моей грибной биографии.
Это была пора, когда компанейский дух брал надо мной верх, и я отправлялась по грибы то с очередным мужем, то с приятельницей, была даже одна вылазка вместе с соседкой, раз и навсегда отучившая меня ездить за грибами с малознакомыми людьми.
Добрый десяток лет оставил мало собственно грибных воспоминаний. Грибные электрички были все те же, грибной ассортимент все так же соответствовал природе Подмосковья и моим умениям. Мои грибные пристрастия оставались неизменны. Единственным грибом, который смог победить мой несгибаемый консерватизм, стал ежевик. В детстве я считала его ложной лисичкой и не собирала, хотя его внешний вид всегда доставлял мне удовольствие. Потом я как-то ненароком почитала несколько грибных справочников и обнаружила свою «ложную лисичку» в качестве вполне уважаемого съедобного гриба. Но не это заставило меня переменить убеждения.

Однажды, будучи в гостях на даче у своей подруги, сподвигла я ее встать пораньше и отправиться в лес. Признаюсь, я никогда не интересовалась раньше ее отношением к тихой охоте. Оказалось, что в грибах она – полный профан, собирать их любит, но не умеет, за одним исключением: из всех грибов она знает, умеет находить и готовить ежевики! Остальные для нее – просто грибы. В тот раз то ли, по выражению той моей подруги, «что-то случилось в атмосфере», то ли лес за ее дачей имел какую-то специфическую особенность, но набрали мы именно ежевиков. С тех пор я уже никогда не обхожу их стороной.
Именно тогда я стала самостоятельно осваивать бабушкины рецепты приготовления грибов, тогда же появились и многочисленные поедатели моих заготовок. Друзья охотно принимали в подарок банки с маринованными грибами и даже поговаривали, когда случалось испробовать грибы не моего приготовления, что «грибы все-таки должна делать Марина», я, то есть.

Ленинградское направление осваивалось мною планомерно. Постепенно запоминалась последовательность остановок, становилось понятно, за чем и когда нужно ехать в Решетниково или Конаковский мох, когда стоит рискнуть сойти на Черничной, где останавливается далеко не каждая электричка и где можно на обратном пути прождать поезда три, а то и все пять часов, почти в буквальном смысле умирая от голода и холода. С этой дорогой связано одно из ярчайших воспоминаний моей жизни. Приключение то к грибам вообще никакого отношения не имеет, кроме разве того обстоятельства, что хорошее знание расписания пригородных поездов явилось его косвенной причиной.

Первое мое замужество было романтическим и довольно нищим. Еще гуляли ветры в голове, и хватало сил на поступки необдуманные и решительные. К числу таковых отношу нашу поездку в славный город Торжок. Родители мои много повозили меня по древним русским городам, но Торжок, будучи многократно запланирован, так ни разу и не вписался в маршрут. Муж мой тоже не был чужд «охоты странствовать». Но в карманах было пусто, или почти пусто, и мы встали перед выбором: или купить билеты на поезд, в ненавистный плацкартный вагон, потратить кучу времени на дорогу и оказаться в Торжке без гроша, или найти другое решение. И оно было найдено. Мы решили ехать зайцами на перекладных, то есть сначала добраться до Калинина на электричке, а потом пересесть на какой-то другой местный поезд и тоже без билетов доехать до Торжка. Расчет был точен, расписание тщательно выверено, но «Случай, неведомый бог», конечно, вмешался.

Контролеры застали нас уже недалеко от Клина. Избежать штрафа можно было только одним способом: уйти вперед по вагонам и выйти из поезда на ближайшей станции. Денег у нас было так мало, что штраф, равно как и билеты разрушили бы нашу поездку до основания. И мы выскочили на Черничной.

Прождав следующую электричку три часа, мы оказались в Калинине глубокой ночью. Усталость брала свое. Мы стояли на городской площади и обсуждали гипотетический ночлег в гостинице, как будто такая возможность существовала! И дело было не в деньгах, на одну-то ночь нам бы хватило. Просто в те времена в гостиницу в принципе было невозможно попасть без предварительного заказа, даже в провинциальном городе.
Поблизости находилось некое строение, которое, по-видимому, являло собой торговую точку типа павильон «Овощи-Фрукты». Звуки, раздававшиеся оттуда, недвусмысленно означали проникновение внутрь злоумышленников. Не хватало только оказаться свидетелями ограбления! Пока мы соображали, в какую сторону смыться, от ларька отделилась фигура и направилась в нашу сторону, торопливо пряча что-то на животе под рубашку. Грабитель подошел к нам, сказал, что его зовут Лёха, и спросил, что мы тут делаем. Мой спутник не нашел ничего лучше, как рассказать Лёхе всю правду: что едем мы из Москвы в Торжок, что опоздали мы на торжокский поезд, что в гостиницу нас не пустили и мы не знаем, куда нам деваться этой ночью. Лёха сказал:
– Пойдем ко мне, – и повел нас к себе домой.
Дома он разбудил жену, накрыл стол, они вместе накормили нас ужином. Потом нам была предложена постель. Пожелав нам спокойной ночи, Лёха сказал, что ему надо доделать дело, а к утру он вернется, и чтобы мы ни о чем не беспокоились. Говоря это, он задрал рубашку, и мы увидели у него за поясом довольно внушительных размеров нож. Это его он прятал, когда увидел нас на площади. В ответ на наши округлившиеся глаза он рассмеялся и ушел.
Мне все-таки удалось заснуть той ночью. Разбудил нас Лёха. Он был в той же рубашке, но ножа за поясом у него уже, по-видимому, не было. Он выглядел, как человек, который вполне успешно сделал дело и этому рад. Сообщив, что жена уже ушла на работу, он накормил нас завтраком и пожелал удачно доехать до Торжка.

Случай тот навсегда врезался в мое восприятие русского национального характера. Человек грабит ларек, прерывается, чтобы отвести к себе домой, накормить, напоить и спать уложить двух совершенно незнакомых ему людей, потом возвращается, чтобы довести ограбление до конца, и радуется, что все так хорошо получилось. Ну, скажите, кто еще способен на такое гостеприимство?

Несколько лет спустя, уже с другим мужем и на машине немало поездили мы за грибами и по Тверской области. Работа позволяла делать вылазки с двумя ночевками. Мы уезжали из Москвы вечером с таким расчетом, чтобы приехать на место и поспать, а утром уже начать собирать грибы. Можно было посвятить этому весь день, потом снова отдохнуть и неспешно возвратиться.
Вот так однажды где-то в тверских лесах мы с самого утра собирали грибы, потом жарили шашлыки, и можно было уже ехать домой. Путь предстоял неблизкий, и, чтобы не рисковать в дороге, муж мой решил немного вздремнуть. Мне спать не хотелось, и я стала бродить вокруг машины, а глаза-то заточены под грибы. И грибы мне попадаются. Недалеко от нашего бивака начинается что-то вроде косогора, на котором почти ковром растут мелкие козлята (так я до сих пор называю бежевенькие грибочки, которые в книжках именуются перечными, хотя я никогда не замечала в их вкусе никакой специфической остроты) и серенькие молоканочки (их я до сих пор про себя именую говорушками и не собираю, пробовала однажды – получились, как соленая бумага). Росли они вперемешку и в таком количестве, что собирать их пришлось буквально ползком. Вот ползу я в гору, срезаю своих козлят, тщательно лавируя между говорушками, и слышу чье-то пыхтенье. Кто-то ползет мне навстречу. Доползаю до гребня того косогора и вижу ползущую мне навстречу тетку.
– Ты че собираешь? – сердито спрашивает тетка.
– Вот этих, – говорю я и показываю на козлят.
– А я – этих, – отвечает тетка и показывает на говорушки.
И мы поползли дальше, довольные друг другом. Никогда больше не попадались мне эти грибочки в таком количестве. Они очень прикольные в маринаде: от уксуса они становятся фиолетовенькие и очень хороши во всяких салатах. Я и теперь нахожу их, даже знаю места, где бывает их довольно много, но все равно на отдельную банку набрать их под Москвой не удается.

Тверская губерния и теперь мне представляется сказочным грибным царством. Вспомнилось одно лето…
Родители мои были киношниками. Работа эта никакой регулярности в занятости и отдыхе не подразумевала. Случались, однако, киноэкспедиции, которые с лихвой компенсировали невозможность летнего отпуска. Если условия командировочного житья позволяли взять с собой ребенка, то мама вспоминала, что слишком мало уделяет мне внимания, а бабушке с дедушкой надо же когда-то от внучки и отдохнуть. А так как в экспедиции работы было все-таки много, то и получала я несколько месяцев абсолютной вольницы.
В то лето снимался какой-то фильм из военной жизни. Съемки проходили в окрестностях Калинина, а киногруппа усиленно перевыполняла план по постояльцам свежепостроенного мотеля «Тверь».
Обследовав окрестные перелески, я обнаружила массу грибных мест. Тогда еще не был в ходу известный автомобильный афоризм о том, что машина может быть любого цвета, но цвет должен быть черный. Но перефразируя его, можно сказать, что в окрестностях Твери растут любые грибы, но все эти грибы – маслята.
Раньше мне попадалось их до обидного мало. А в то лето, казалось, я насобиралась их досыта. По вечерам мы их чистили и уже ночью варили в гостиничном номере на электрической плитке. В выходные дни приезжал отец и увозил очередное ведро слегка присоленных грибов бабушке, которая таким образом от внучки отдыхала.
Кроме маслят, в то лето я впервые в жизни познакомилась с рыжиками. Знакомство было приятным, но не плодотворным: в отличие от девственно чистых маслят рыжики были поголовно червивые.
В тот год руки от маслят до конца отмылись, кажется, только к Новому году, а сами маслята лет на двадцать почти исчезли из моей жизни. Следующая встреча имела уже совсем другие последствия.

Случилась как-то в знаменитом городе атомщиков Дубне одна научная конференция. Продолжаться она должна была целую неделю и вполне тянула на полноценную командировку. Но до Дубны два часа езды, а я водитель с тридцатилетним стажем! Неужто при таком раскладе я все брошу и поселюсь в тамошней гостинице? Ну, уж нет! Прошли те времена, «как под каждым ей листком был готов и стол, и дом». Теперь гостиничному бытию я предпочитаю домашние тапочки и халат. И я решила, что на конференцию вполне можно ездить, как на работу, пропустив заодно часть не интересующих меня выступлений.
В первый же мой приезд в знаменитый дубнинский институт прямо на автомобильной стоянке мне бросились под ноги маслята. Размер грибов и их качество заинтересовали меня много больше, чем профессиональная часть моего вояжа. Спасло меня только то, что приехала я не одна, и коллеги удержали меня от несанкционированного прочесывания институтской территории. Тщательно следили они и за дальнейшим моим поведением. Однако на обратном пути я уже внимательнее смотрела по сторонам, прикидывая, какие места могут стать целью специально грибной поездки. А так как в течение той недели я проехала по трассе Москва – Дубна раз восемь, то и представление о возможных грибных местах у меня сложилось достаточно точное, как мне тогда показалось. Дело было уже поздней осенью, свой грибной сезон в тот год я уже закрыла, и постановила непременно наведаться туда следующим летом.

Следующий год грибами не изобиловал. Начало лета серьезных урожаев не принесло. И разведывать новые угодья я отправилась только в июле. Обычно я еду за грибами на второй-третий день новолуния. Так я поступила и в этот раз. И прогадала.

Молодой лес был светел и прозрачен, мшистая подстилка и песчаные почвы являли собой сочетание, в котором, ну, просто не может не быть множества самых разнообразных грибов. И их оказалось действительно множество… – маслят. В основном, переросших и червивых.
Как же я себя кляла, что пропустила нужный день! Ведь опоздала я всего на день-два. Сюда нужно ехать точно в новолуние, постановила я. И в точности исполнила свой завет в августе. И была вознаграждена. В первый день августовского новолуния я набрала маслят столько, что когда выгружала их около подъезда своего дома, вокруг машины собралась толпа зевак.

Чистили мы их вдвоем с дочкой почти двое суток, а варили еще неделю. Выручали две довольно внушительных размеров морозильные камеры. До сих пор при слове «маслята» дочка моя порывается сбежать из дома.
Теперь я стабильно собираю урожай маслят каждый год, невзирая на общую грибную обстановку. Грибной год, не грибной, не важно, – маслят я все равно набираю достаточно, чтобы поразить воображение гриболюбов и грибоедов.



Я грибник-практик. Грибы собирать умею и люблю, но научную базу подводить под эту свою страсть никогда не стану. Не интересуюсь я и грибами, растущими в недоступных моему собирательству краях, и уж вовсе безразлична к неизвестным мне грибам, произрастающим в иных, кроме Подмосковья, климатических зонах. Однако некое лирическое отступление от этих принципов в анамнезе все же имеется.

В жизни каждого, кто учился в школе, был рубеж, миновать который вряд ли кому удавалось незаметно. Последние каникулы, а не выпускной бал, проводили ту невидимую черту, за которой навсегда оставалось детство. Все дальнейшие события уже были частью взрослой жизни, взрослой ответственности, необходимости делать выбор и самостоятельно планировать свое будущее. В последнее же детское лето еще можно было бездумно плыть по воле волн …Южного Буга.

Детство отца моего прошло в городе Виннице, там жили его мать и сестра, по югу Малороссии разбросаны были и многочисленные родственники. Воспоминаниями отец мой никогда не делился, но в последнее мое школьное лето отчего-то решил свозить меня именно в те края. Мама в то лето уехать из Москвы не могла, и я впервые в жизни оказалась на отдыхе с отцом один на один в настоящем украинском селе в окрестностях Винницы. Стоял жаркий август. Цивилизация осталась где-то за горизонтом бескрайних полей, где уже созрело все, что коснулось этой плодородной земли, о которой рассказывали, что в ней прорастает и плодоносит даже сухая палка, если ее воткнуть «вверх ногами».

Мне предстоял месяц абсолютно растительного существования. Не утруждая себя заботами о прокорме вверенного ему ребенка, отец подкупил квартирную хозяйку и целиком посвятил отпуск рыбалке, а я познала все прелести настоящей украинской кухни, рискуя растолстеть к первому сентября до полной смены гардероба. Оставалась хрупкая надежда, что ежедневные продолжительные купания в реке уберегут девичью фигуру, но водные процедуры, как известно, возбуждают аппетит, а галушки и к;ржи з маком «отращиванию» талии немало способствуют.

Путь от села к берегу Южного Буга лежал через молодую дубовую рощу. Пейзаж ничем не напоминал знаменитую картину Шишкина. Роща была рукотворной. Но в отличие от бездумных еловых посадок, в которых мне раньше случалось собирать грибы, продираясь через заросли сухих, слишком часто натыканных стволов, здесь во всем чувствовалась иная школа. Каждое дерево было посажено с таким расчетом, чтобы даже через сотню лет кроны разросшихся дубков не касались друг друга. В ту пору саженцам было лет по двадцать, лесок был светел и прозрачен, однако высокой травы в нем не было, и грибы были хорошо видны издалека. Разнообразием они не отличались, а размерами поражали. Средний размер гриба был сравним с самыми крупными белыми грибами, которые мне случалось когда-либо находить. Встречались экземпляры и побольше. По всем признакам грибы эти безусловно должны были бы считаться белыми. Отличали их только белесая, без каких бы то ни было оттенков коричневого, верхняя поверхность шляпки и зеленоватый даже у самых молодых грибов цвет трубчатого слоя. Вкус, запах и фактура мякоти «украинских поддубовиков» в точности соответствовали хорошо мне знакомым классическим белым грибам.
Каждое утро я шла через дубовую рощу с почти зажмуренными глазами, чтобы насладиться купанием, не беспокоясь о сохранности грибов на солнцепеке. А на обратном пути давала себе волю и застревала в дубках надолго. Вот удивительно, совершенно не помню, во что я их там собирала. Корзины у меня не было, в подол платья, как в детстве, в шестнадцать лет я уже точно грибы складывать не могла, полиэтиленовые пакеты еще не вошли в обиход так широко, чтобы ходить с ними по грибы… Наверное, была какая-то довольно жесткая тара, но в памяти ничего не задержалось. Не помню я и что с ними было потом, как их готовили и ели. Запомнились только сами грибы, и как они росли. Мне кажется, попадись они мне снова, я сразу их узнаю и встречу, как старых знакомых.



Очередная смена места жительства на несколько лет лишила меня грибных маршрутов. Поблизости не было вокзалов с первыми электричками, а после открытия метро шастать по общественному транспорту с корзиной мужества не хватало. Гуляя с собакой, я шарила глазами в поисках грибов в городских парках и скверах. Шампиньонов попадалось великое множество, но о вреде городских грибов уже начинали говорить на каждом перекрестке, да и сами шампиньоны в моем сознании как-то стояли особняком: правильные грибы в неволе расти не станут, а шампиньоны уже прочно вошли в огородный ассортимент, заняв место в ряду где-то между огурцами и картошкой. Посему искать-то я их искала, находить – находила, а домой не носила.
В те годы выбраться за грибами мне удавалось, только напросившись в компанию к кому-нибудь из знакомых грибников-автомобилистов. Два случая запомнились.
Один мой сослуживец слыл удачливым грибником. Я уговорила его взять меня с собой в очередную поездку. В ту пору у меня проживал пес размеров, прямо скажем, комнатно-подушечных, поэтому место в автомобиле нам было выделено для двоих. Четвертым был постоянный напарник моего приятеля, его старинный друг и однокашник. Обрадованная возможностью оказаться в лесу после долгого перерыва, я даже не поинтересовалась направлением поездки. Меня предупредили, что едем с ночевкой, так как путь не близкий, а торопить себя в лесу не резон. Выехали в пятницу днем с таким расчетом, чтобы приехать на место к вечеру, разбить палатку, поужинать, выспаться и к рассвету уже быть во всеоружии.
Не считая самых ранних моих семейных поездок, я всегда ходила за грибами только одна, позже в компании собак. Не представляла я, как может быть организован вояж грибников, далеких от всякой лирики и романтики, чего не скажешь о моей маленькой собачонке. Песик, казалось, всю жизнь только и подвизался в такого рода компаниях и просчитал всю ситуацию на много ходов вперед. Я знала, что его ангельский вид многих вводит в заблуждение, но такой прожженности от него не ожидала даже я.
Приехали мы на место позднее, чем рассчитывали, из-за проколотого по дороге колеса. Его замена и заезд в придорожный шиномонтаж задержали нас в пути, поэтому в лес мы приехали затемно. Мужчины быстро и привычно разбили палатку и накрыли поляну. Тут-то и выяснилась вся программа полностью. Оказалось, что в плане стояли целых две ночевки. То есть: ужинаем, спим, завтракаем, собираем грибы, ужинаем, спим и уезжаем. Поэтому первый ужин выполнял роль пикника и расслабухи после трудовой недели, естественно, с непременной согревающей составляющей.
Вообще-то я пикников не люблю и пристрастия к выпивке на природе не разделяю, чего нельзя было сказать о моем псе. Он принял в застолье самое деятельное участие. Съев намного больше того, что могло в нем поместиться, он тщательно припрятал в окрестностях куски колбасы и других вкусностей, что называется, на черный день.
Поужинав, спутники мои завались спать, а я полночи пожинала плоды неумеренного собачьего чревоугодия. Обожравшийся песик не мог заснуть и все время требовал вывести его до ветру. В конце концов, он заявил, что спать в палатке ему холодно, и угомонился только тогда, когда я запихала его к себе в спальный мешок. Согревшись, он, наконец, заснул и дал мне немного подремать до рассвета.
Когда рассвело, я тоже вылезла из палатки до ветру. Вылезти-то вылезла, а обратно никак дойти не могу. Польские грибы стоят если не стеной, то частым забором. Футболка полная за двадцать минут. Замерзаю. Лезу одеваться. Мужики спят, фиг с ними, я пошла грибы собирать… Пошла, – это громко сказано. Повлеклась, точнее. Разгибаюсь только для того, чтоб переставить корзину. А пейзажик-то украинский напоминает. Редкие молодые деревца: дубки, сосенки, жиденькая травка и мох. А говорят, польские только под елками. Елок нет, а поляки есть. Много. Корзина полная, надо идти к машине. Пес гуляет безо всякого энтузиазма, сказывается вечернее обжорство. Проснутся, скажу, чтоб Шарикову больше не наливать, тьфу ты, колбасы и прочего не давать.

Пока я грибы собирала, мои спутники проснулись, опохмелились на скорую руку, и готовы собирать грибы. Я перекладываю уже собранные грибы из корзины в рюкзак, и отправляюсь снова нарезать круги. Похоже, грибы отрастают сразу по моим следам. Крупные собраны, теперь попадаются помельче, но количество их возрастает. И снова в лес углубиться мне не удается… На этот раз на заполнение корзины времени ушло больше, но и тяжесть же!
Тем временем возвращаются мужчины. Они что, в мешки грибы собирали? В руках у каждого по огромной брезентовой сумке, доверху заполненной польскими грибами.
– А почему корзины-то с собой не взяли? – спрашиваю.
– Так больше ж входит, – отвечает мой коллега, – а корзину я в прошлом году продал вместе с опятами, когда жена отказалась их перерабатывать.
Дело к вечеру. Надо ужинать и спать, чтобы с утра пораньше выехать в сторону дома. Строгим голосом рассказываю о ночных собачьих мученьях и наказываю за ужином собачонке не потакать и колбасу не скармливать. К их чести, надо сказать, мужики запрет мой выполнили и кусков псу не давали. Да и сам ужин от вчерашнего сильно отличался в диетическую сторону. Проголодавшийся лохматый проказник, по-видимому, репрессии предвидел и воспользовался собственными запасами, сделанными накануне. Ночью все приключения повторились снова, но на рассвете я все же успела набрать еще целую сумку грибов. Ребята шутили, что под тяжестью моих грибов потонет паром, на котором нам предстояло перебираться через Оку на обратном пути.

Грибы нужно переработать срочно по возвращении домой, они и так уже больше суток, как собраны. Две почти бессонные ночи дают себя знать, на следующий день надо идти на работу. И тут я понимаю, что даже просто переварить весь урожай я за сутки не успею, не говоря уже о раскладывании по банкам. Счастье еще, что это не маслята. Поляков достаточно вымыть, хотя… чтобы вымыть, все равно надо каждый грибок отдельно в руки взять… Нет, не справлюсь… Звоню маме. Она приезжает и забирает большую часть грибов с собой, чтобы подключить к их переработке бабушку…

В другой раз я навязалась в ту же компанию за опятами. По-видимому, мой сослуживец не любил смешивать грибы при сборе. Помня о совершенно промышленном сборе поляков, я уговорила его съездить в лес в опеночную пору. Для этого уезжать за триста верст от Москвы ему не понадобилось, но собачку свою я предусмотрительно все-таки решила оставить дома.
Выехали мы рано утром и уже через час были в окрестностях Звенигорода. Остановив машину на обочине бетонки, мужчины заявили, что у них вчера был тяжелый день, поэтому они слегка поспят в машине, снова предоставив мне возможность собирать грибы, не оглядываясь на компанию. На вопрос, в какую сторону идти, мне было сказано:
– Да, иди прямо вглубь леса перпендикулярно дороге и собирай.
Я так и поступила. Только далеко не ушла. Опятки, чистенькие и умытые росой, стали попадаться в траве, потом на пеньках и поваленных деревьях, а потом покрыли лесную подстилку сплошным ковром. Собирая их, я буквально ползла по земле, чертыхаясь во весь голос и чувствуя себя батраком на овощной базе. Помните, был такой способ использования работников умственного труда? Сбор опят мне до сих пор напоминает переборку и зачистку капусты в промышленных объемах.
Корзина у меня большая, за спиной рюкзак с запасной тарой, опята – грибы мелкие, количество их запредельное…

И пока я так ползла, спутники мои проснулись, заполнили опятами свои брезентовые сумки и позвали меня, дескать, можно уже и домой возвращаться. Да, я и сама согласна, кто ж спорит? Складывать грибы уже некуда, ненависть к этим поганкам тоже уже зашкаливает, а они все никак не кончаются…
Тут ребята поняли, что добровольно я из леса выйти не смогу, и решили проблему радикально. Погрузив в машину свои брезентухи, они вернулись за мной. Мужички они оба были не мелкие, прямо скажем. Подойдя ко мне, они не стали ни увещевать меня, ни призывать к умеренности, они подхватили меня на ручки, не забыв при этом взять уже доверху набитые корзину и рюкзак, и просто вынесли из леса и посадили в машину.
Дома мне стало дурно при одной только мысли о переработке собранных грибов. Но, как известно, глаза боятся, а руки делают. Были сварены, разложены по банкам и замаринованы все грибы и на этот раз.

Ну что в этих опенках такого? По вкусу – гриб самый что ни на есть посредственный. Собирать их – удовольствие весьма сомнительное. Красоты в них тоже никакой, то есть эстетической радости они тоже не доставляют. Люблю ли я собирать опята? Да, я их ненавижу! Обзываю поганками, ругаю, на чем свет стоит, считаю предательством их массовый выплод. По-моему, даже собаки мои считают сбор опят полным безумием. Но стоит августовской луне приблизиться к полнолунию, как вся моя жизнь снова подчиняется опяточному расписанию…



Первое, что я делаю, когда приходит пора планировать отпуск на следующий год, это открываю лунный календарь. Новолуние с апреля по октябрь становится главной отправной точкой всех событий теплой половины года.
Грибы начинают расти вместе с луной. Это не я выдумала, это старая народная примета. «Да, полноте, – скажет иной бывалый грибник, – я всегда нахожу грибы, при чем тут луна?» А при том, что на земле всё на свете растет по указке ночного светила. Растет луна – все жизненные силы растений устремляются вверх, к ней, то есть. Приливы-отливы помните? Они это наглядно демонстрируют. А когда луна пойдет на убыль, ослабит она свое притяжение, и все соки снова опускаются вниз, к корням. Овощеводы хорошо знают, что убирать урожаи морковки, свеклы, репки, картошки надо как раз в это время.
А гриб – то же растение, и растет по тем же законам. Только скорость роста у разных грибов неодинакова.

Быстрее всех растут белые грибы. Они вообще, несмотря на свою элитность и откровенно царственную внешность, на самом деле дурнее всех. И растут быстро, и место выбирают, как попало, и не прячутся никогда, а нагло торчат, лица не скрывая. Обращали ли вы внимание, где больше всего попадается белых? Ага, под ногами. На тропинке, на дорожке, на опушке,– словом, там, где они виднее всего. Мы, мол, главные грибы, а остальные – так, шантрапа!

Не отстают от них и маслята. Тоже вылезают сразу и рассыпаются по местам, не сильно потаенным. День-два, и все. Кто не успел, тот опоздал, день этак на третий маслята уже все червивые.

Пытаются подражать лидерам и подберезовики, но они ребята слабые, им, кроме луны, еще, как правило, дождика хочется, а от дождика они и вымокнуть могут, а значит, и весь свой товарный вид потерять. Вот и получаются у них сбои по срокам: то припозднятся из-за засухи, то рванут сразу и повсеместно, но на следующий же день и обмякнут.

Другое дело – подосиновики! Эти ребята поплотнее телом, потерпеливее по срокам, подобросовестнее в отношении собственной сохранности. Удивляюсь я порой, что не замечают грибники четкой калиброванности красноголовиков. Правда, не каждый год дают они возможность понаблюдать, как изменяется экстерьер их популяций изо дня в день. Но уж если случится год, урожайный для подосиновиков, то нетрудно заметить, что в один день всем попадаются самые молоденькие челыши, назавтра они уже подрастут, потом раскроют шляпки, а потом все грибники дружно будут жаловаться, что попадаются в лесу только подосиновики-переростки, а молодого отроста нет совсем.

Другие грибы растут долго. Проклятые опенки недели две продираются сквозь свои деревяшки и вылезают на поверхность тогда, когда нормальные грибы уже собраны. А вы думали, что им луна не указ? Да, нет, она и опенкам старт дает, да только путь у них тернист не в меру, вот и успевают они только к полнолунию, да и то при хорошем дождике. А в сухую пору лезут еще дольше, иной раз так и не достигая света белого.

С преодолением деревянных препятствий связан путь многих грибов, даже таких, которые не столь откровенно, как опенки, растут на пнях и корнях деревьев. Свинушки и польские грибы предпочитают живую древесину, не довольствуясь гнилушками, поэтому и россыпи их встречаются иногда уже после прохождения пика опеночного бума. Но зато и рост их более вдумчив: к поверхности движется вся популяция, но первыми вылезают грибы, чьи зародыши как бы постарше, а более молодое поколение появляется попозже. Получается, что одновременно можно встретить представителей нескольких поколений поляков, свинушек, козляков, и именно это сбивает с толку педантичных последователей лунной теории.

Совсем забыла про лисичек. Как правило, они появляются раньше всех, но мало кому удается собрать их раньше июньского полнолуния. Растут они так медленно, что тому, кто найдет их в самом начале роста, никакого терпения не хватит дождаться товарного размера. Обобрав один раз лисье место, грибнику туда не имеет смысла возвращаться раньше, чем через месяц, да и то не всегда может повезти… Застрахованные от червяков, лисички никуда не торопятся. Несобранные, они скорее засохнут, чем сгниют, удивляя иногда поздних собирателей своими замороженными экземплярами уже при первых холодах.

Редкий в подмосковных лесах поддубовик, хоть и конкурирует с белыми по части экстерьера, ведет себя намного осторожнее. Его плотное массивное тело не способно выпрыгнуть из земли по первому лунному слову. Поддубовики тоже вырастают уже после полнолуния, но не из духа противоречия, а исключительно по причине добросовестного отношения к собственному содержанию. Свою массу поддубовик набирает уже на поверхности: сначала появляется плотный круглый грибочек, напоминающий морской камушек-окатыш, потом он начинает расти, и дня через два-три миру является крупный, красивый и тяжелый гриб. Молодые экземпляры достигают таких размеров, кои свойственны только белым в стадии «нашел, но не взял». Шесть-восемь поддубовиков – и ведерная корзина уже полна. А удивление и восхищение зрителей такого великолепия обеспечено.

В разное время, презирая, казалось бы, лунный календарь, растут чернушки, волнушки и прочие сыроежки. Им меньше уделяется внимания, их собирают ради заполнения в корзинке пустот между «настоящими» грибами. Но если приглядеться повнимательней, то становится очевидной закономерность и их роста. Луна всем диктует свое расписание. Случается, погода вносит в лунный цикл свои поправки, иногда очень даже заметные. Но никто не может пойти луне наперекор.

– А Солнце? Разве не Солнце – источник жизни?
– Солнце? Солнце, как настоящий мужчина, светит, греет, заботится о сохранении жизни, обеспечивая питание, условия роста, витамины там, и все такое прочее. А управляет процессом женщина. Древняя богиня Селена ни с кем не делится властью, полностью подчиняя себе жизненный цикл всего растущего на земле…



Самая непригодная для сбора грибов погода та, что у остальной части населения пользуется наибольшей популярностью. В теплый или, что еще хуже, жаркий солнечный день собирать грибы можно только на рассвете, пока трава в росе, а солнечные блики не мешают сосредоточить внимание на лесной подстилке. Лучше всего, конечно, сухой пасмурный день. Но такое счастье выпадает редко. Затянутое облаками небо, во-первых, чревато дождиком, а во-вторых, отнимает самое лучшее рассветное время, отодвигая утро на час-другой. И только самые заядлые грибники ходят в лес в дождливую погоду. Я себя отношу именно к таковым, к большому неудовольствию моих собак.
Автомобиль позволяет выбирать грибные места подальше от деревень и прочего жилья, а плохая погода имеет то преимущество, что встречи в лесу с другими грибниками наименее вероятны.

Как-то в дождливый день, в очередной раз вспомнив, что когда совесть раздавали, я второй раз стояла в очереди за жадностью, пренебрегла я песьими намеками на известную поговорку о том, что «хороший хозяин в такую погоду…», и отправилась за грибами. Не скажу, что лило, как из ведра. Дождик моросил мелкий, на осенний манер. Низкое небо и плотная облачность создавали в лесу ощущение ранних сумерек. Но грибы собирать в такую погоду – одно удовольствие, а чувство собственного растворения в природе ни с чем не сравнимо.
Обычно моего лохматого черного спутника в лесу раздражают только белки. По-видимому, он их принимает за какую-то разновидность кошек, которых с удовольствием загоняет на деревья и облаивает на высоких нотах. Но в дождик белки отсиживаются по дуплам, поэтому лесная тишина нарушается только шуршанием дождя и нашими передвижениями.

И вдруг я слышу свирепое рычание. Потом хруст веток, и судя по интенсивности звука, ломается не лежащий на земле хворост, а что-то покрепче. Постойте, да рычат-то двое! Второй голос определенно не уступает низкому баритону моего спутника. Что за черт?! Пес мой – редкий дипломат, в драку вступает только в самом крайнем случае, когда слова оказываются бессильны. Другая собака? Не похоже.

Пока я пробираюсь через елки на шум, рычание становится громче. Потом снова треск сучьев и звук падения чего-то тяжелого. Опять рык, потом треск, падение, и все сначала. Да не видно же, черт побери, ничего!

Не помню, как продралась через дебри, не выколов себе глаза и не получив никаких телесных повреждений. И вижу: пес мой, страшно рыча, вскакивает на дыбы, а ему прямо в морду с елки падает что-то большое и черное. Что за зверь? Схватка длится считанные секунды, оглашая окрестности страшным рычанием. Противник пытается убежать, выбирая путь, недоступный его преследователю. Невероятных размеров черный кот проворно взлетает на елку, обламывая сухие ветки, и не удержавшись, снова сваливается прямо в пасть разгневанному псу. Пес пытается схватить кота зубами, зубы скользят по кошачьей шерсти, которая клоками разлетается в стороны, кот вырывается, взмывает на елку и опять падает. И оба рычат не своими голосами.

Понимая, что команда «Фу!» не сработает, потому что разъяренный пес ее просто не услышит, кидаюсь на него в тот момент, когда кот в очередной раз взлетел вверх, и каким-то чудом успеваю оттащить пса от елки, с которой через секунду неумолимо сваливается его противник. Не угодив при падении в пасть врага, кот, однако, сдаваться не собирался. Нет, чтоб таки уже удрать восвояси! Какой там! Он яростно выгнулся и зарычал еще громче, сделав попытку перейти в наступление. К счастью, мне уже удалось защелкнуть карабин поводка, и я буквально волоком потащила своего спутника подальше от места поединка.

Что делал в лесу огромный черный кот в дождливую погоду, для меня так и осталось загадкой. Поблизости не было никакого жилья, не было слышно и присутствия каких бы то ни было людей. Оставалось предположить, что кот либо пришел издалека, либо одичал и превратился в лесного жителя. Зрелище же поединка черного пса с черным котом в почти черном сумраке мокрого леса произвело на меня неизгладимое впечатление и прочно врезалось в память, как приключение совершенно сюрреалистическое.