Час работы

Берлин, 1997 год


Звонит будильник. Очнись. Вставай. Беги в ванную. Такое раннее утро, и, черт возьми, не хочется вставать. И все из-за этих евреев. Не сидится им окаянным. Вчера отработали по квартире. Участковый вперед, ну и мы, с повязками дружинников на руках. Так они нам и поверили, что мы рабочие. Они нас сразу раскусывают. Уж очень мы холеные, и такая значимость в глазах. Да и участковый, уже поседевший майор, подобострастно смотрит на нас, пока мы проверяем документы. В квартире, несмотря на поздний час, довольно много гостей. Собрались люди, отдыхать. Или разговаривать. В нашей стране не терпят разговоров, когда говорят на кухне человек восемь, не нравится нам это. Пришли, как положено с участковым, проверка документов. Как всегда - поступила жалоба. Тихие люди. Девушки, мужчины, дети. Что-то отмечали. Одна женщина  на меня смотрела такими глазами. Такими глазами. Боже, какие бездонные глаза. Я таких никогда не видел. Столько в них было спрятано. Но не было ненависти. Всех переписали. Мы играем в игру. Для порядка предупредили, чтобы не хулиганили. Они знают, кто мы такие. А мы знаем, что они говорят о Советском Союзе.
Один из наших должен получить сейчас важную информацию от агента, о котором никто не должен узнать. Мы его тоже не знаем, да и вряд ли узнаем. Каждый из нас ведет по пять-десять таких агентов. Вчитываемся в фамилии, фиксируем имена, лица. Что надо им, людям, пытающимся найти какую-то  свободу. Мы же вам ее даем. Работаете, живете, едите. Почему евреи всегда ищут справедливости? Ну, гоняли их по пустыням, водили кругами, преследовали. Вот и революцию в России именно они сделали. Да во всем мире все беды от них. Они то деньгами ворочают, то перевороты устраивают. Наверху отлично понимают, что это за люди. Не дай им бог снова к власти прийти. Подан условный знак, значит уходим. Информация получена. Когда? Как же этого агента даже мы не раскрыли?

Так что сегодня опять час работы.
Одеваю «сбрую», заряжаю «ПМ» и вкладываю его в кобуру. Одеваю пиджак. Сегодня евреи устраивают митинг около ВЭИ. С тыльной стороны есть въездная площадка, довольно большая. Они уже и иностранных корреспондентов пригласили, плакаты написали.  Будем работать.
 
Вышел из квартиры, прошел по Лефортовскому валу, дошел до угла Красноказарменной. Сел в «наш» автобус. Утро раннее, все недовольны. Все пыхтят, рассуждают. Да, да. Всех бля…в Израиль. Ага, разогнались, а кто науку двигать вперед будет? Пол - страны в ученых – евреи. Видно мы рязанские, да псковские не дотянулись. Умишком не вышли. Нам то что, партия сказала, мы ответили- есть!
Эх, жизнь московская. Останавливаемся метрах в ста от института. Ждем сигнала. Наши координаторы уже там. Это было всегда, незаметное внедрение и попытки управления событием. Дадим корреспондентам поснимать, поговорить. Уже есть состав преступления – антисоветская пропаганда и агитация. Вышлем к чертовой матери из страны. Да и снимают они пока что мирную демонстрацию. Мы выжидаем. Митингуют. Корреспонденты начинают разъезжаться, им стало скучно. Команда! Выскакиваем. С трех сторон к площади.  Да, толпа большая. Человек пятьдесят. Группа «хельсинцев». Оцепление замыкает круг. Команда… и пошли вперед «дружинники». Что с них спросу. Как, получившие команду собаки - «взять». Рассекают толпу на части. Не церемонятся. Народные дружинники призваны защищать СССР. Мужчина поднимает плакат, а мне не время читать, что там написано. Его бьют в лицо, и он падает на асфальт. Трое его «вяжут» и волокут в автобус. Что я вообще здесь делаю? Бью в грудь парня со значком на груди. Может это комсомольский значок, но мне на это сугубо наплевать. На пути стоит  девочка лет пяти. Черные волосы. Наклоняюсь к ней. Кто-то бьет меня в затылок. Искры из глаз. Чуть не падаю. Резко оборачиваюсь, намереваясь нанести тот короткий, почти незаметный удар. И вижу ее глаза. Большие, бездонные. В слезах отразилось небо. И ненависть. Звериная ненависть, и опустошенность одновременно. Опускаю руки, а за ними голову. Она не произносит ни слова. Ее хватает за руки мой сотрудник. Отталкиваю его в сторону. Делаю ему знак рукой. Он удивленно смотрит на меня.
Говорю – «Я сам». « Идите за мной».  Беру девочку на руки и выхожу за оцепление. Она молча повинуется. Вывожу их на улицу. «Бегите, бегите!»
Возвращаюсь на площадку. Все уже заканчивается, автобусы набиты задержанными. Поочередно отъезжают. Со мной никто не разговаривает. Плохой знак, очень плохой. Руководитель операции подзывает к себе. Приказывает сдать удостоверение и оружие. Все. Остаюсь один на площадке. Все с этой минуты покатилось под откос. Карьера, успешность, значимость…жизнь. Я не понимаю, что произошло со мной, не понимаю,…Но не могу забыть ее глаза.
Зашел в пив - бар, заказал кружку холодного пива и порцию креветок. Официант Юрок, пронырливый «фарцовщик», постоянно сдающий нам своих друзей, угодливо спрашивает, не хочу ли я водки. Хочу! Сейчас, хочу! Приносит кружку с пивом, я знаю, там уже сто грамм водки. «От заведения!» Он никогда не просит денег с нас. Не уважает, но страшно боится. Да и что говорить, мы тоже его прикрываем. Выпиваю, становится тепло. На столик падает записка, оглядываю зал. Реакция подвела, никого не обнаружил.  Всего несколько слов.
« Бог вас не оставит!»

Из партии выбросили. С работы тоже. Все «коту под хвост». Университет, Академия. Квартиру отобрали.  В трудовой книжке  запись – уволен по приказу. С ней только сторожем устраиваться. Да и то не возьмут. «Пасти» бывшие коллеги будут, а они уж постараются. Набрасываются на жертву как шакалы.

Побриться что ли? А для кого? Женщины любят уют и деньги. Ничего у меня такого нет. На улице стонет вечер. Дождь. На столе бутылка водки. Прожил жизнь. Семьи нет, детей нет. Любви нет. Мне никто не нужен, так же как и я.  Становится темно. Включаю телевизор. Новая жизнь по «ящику». Как это приятно посмотреть в красках. Как и у всех стариков ломит кости - значит, дождь скоро не кончится. Что-то опять показывают. Какое - то заседание какого-то правительства. Голос…Надеваю очки. Женщина произносит речь. У нее седые волосы и такие же огромные бездонные глаза. Какие же у нее изумительные глаза!


Помню, я в детстве любил яблоки…Я столько лет скучаю по этим глазам, как по далекому детству.
 
Со мной опять говорит бог, а я с ним.