Вариант сознания... ч. 106

               
   Неизвестное  о  Неизвестном
      Однажды   я привез из Лондона книгу  Николая  Новикова «Эрнст Неизвестный:  искусство и реальность»  (Нью-Йорк,  1981). Книга оказалась хорошо иллюстрирована,  что по тем временам  было   немаловажно:  кроме известного портрета  Хрущова на Новодевичьем  кладбище,  других  работ скульптора  я   не видел.  Неизвестный  действительно  был  неизвестным.  Еще  тогда    меня поразили  странно  трансформированная  -  если не сказать - изуродованная  человеческая  плоть в  работах  маэстро.  Сегодня  специально сел за статью  Новикова, чтобы понять место Неизвестного  в     грандиозной  мировой мистерии,   которую я  называю  путем человека от зверя к  ангелу.  Пробуждает ли  Неизвестный  ангельские  чувства? Является  ли добро  той  целью,  для которой  совершается   нелегкой   труд  скульптора? Есть подозрение, что  гуманизм,  человечность  в  этом   искусстве  далеко не  главное…
                . . .    
    Какова природа  искусства Неизвестного? -  спрашивает  Николай  Новиков. Ответ подсказывает яркая особенность образа в искусстве Неизвестного, которую он назы¬вает парадоксальностью. Образ  у Неизвестного состоит из предметностей, имеющих культурный, духовный или антикультурный, антидуховный смысл; в одних скульп¬турах Неизвестного  видна  проблемность свободы и насилия, в других - проблемность силы разума и подавляющей человека силы животного неразумия, в третьем - проблемность иррациональ¬ного, стихийного начала смерти в живом, в четвертом —стихийное начало любви.  Но в то же время  образность Неизвестного принципиально  не сводима к человечески-мирской проблемности.
     Символическое значение предме¬тов, поз, конфигураций выражено в рисунках и скульптуре Неизвестного очень мощно; однако в тот самый момент, когда символизм выражения полностью подчиняет мою душу, я обна¬руживаю, что не в состоянии указать на объект символизации: символ жизни  воспринимает¬ся мной и как символ смерти, за символами зверства вдруг проглядывает лик нежности, а те позы, которые переживаются мной, как символ братоубийства, вдруг  начина¬ют обозначать любовь. Если же речь идет о традиционных символах рождения, смерти, героиз¬ма, страха  в античной, древнеиндийской, христианской и т. п. культурах, то они занимают в искусстве Неизвестного второстепенное место. Существенно другое: в графике и скульптуре Неизвестного традиционная символика  под¬вергается разрушению и разложению. Самым ярким и по¬трясающим примером этого -  распятия Неизвестного. Это  распятия, в которых геометрия креста слита с судорогой тел — воплощений душ, искаженных мукой, природа которой не задана в муке Христа; это — распятия, в которых христианский символ человечества и человеческого в человеке — крест — переживает такую трансформацию, что геометрия расплавляющих его форму тел, потоков напря¬жения и т. д. становится символом того, что лежит за преде¬лами Распятия...
     Можно сказать,  констатирует Новиков, что процесс разрушения и одновременно сохранения реальности, — одна из самых существенных черт искусства Неизвестного.
     Эта особенность – одна из тайн  творчества Неизвестного. Парадоксальность Неизвестного становится объяснимой, когда понимаешь различие двух видов реальности, скрытое в этой образ¬ности. Один вид — это известная нам реальность; другой — неизвестная нам реальность. Известность, знакомость, испытанность — это то, что человек знает, и то, что выводимо из его знания, опыта. Незнакомость, неизвестность, неиспытанность — это то, что лежит за преде¬лами его индивидуального и коллективного опыта.
      Как человек может установить наличие этой границы в мире, создаваемом искусством ? Как может он зафиксировать факт, что имеет дело с неизвестным ему, неиспытанным ми¬ром? Ведь человек не может понять его иначе, как в формах человеческого. Ведь этот мир, чтобы достичь человека, должен пройти через пространство, заполненное веществом культуры, инстинктов; он проникает в наш мир в его формах и красках. Когда я скажу, что неизвестность и неиспытанность реализует себя, на¬пример, в виде взгляда, разрушающего скалы; мысли, движу¬щей материками; больного, исцеляющего врача; разума, заклю¬ченного в ноготке; жизни — в смерти; смерти — в жизни, - то я уже одену эту неизвестность в одежды привычного и знакомого. Сведение (редукцию) к человеческому и мирскому будет представлять любая попытка понимания.    Имея дело с ве¬ликим искусством, человек не в состоянии свершить главную, исходную операцию по редукции его образности к человечески-мирскому; а именно — отнестись к ней как к реальности вооб¬ще: эта образность принципиально не удовлетворяет критериям человечески-мир¬ского смысла...
     В образности искусства Неизвестного знакомая, испытанная нами реальность - это элементы образности, фик¬сируемые на уровне зрительности, "осязаемости": формы человеческого тела, "движения души", психологические состоя¬ния и т. д. Неиспытанная, неизвестная реальность — это влитое в смыслы этих предметностей содержание, это сила их значений, ведущая за собой переживание... Область смыслов-значений - вот где сосредотачивается в искусстве Неизвестного неиспытанный, принципиально незнакомый вне-мир.
     Эта внутренняя структура образности в искусстве Неизвестного и делает невозможной редукцию его мира к чело¬вечески-мирским смыслам и значениям.
     Всякое великое искусство ставит человека перед невозможностью редукции его мира к человече¬ски-мирской реальности. Эти трудности бывают столь велики, что мучительность попыток сведения мира данного искусства к миру человеческо¬му может стать самостоятельным источником наслаждения. Человек может сказать: "Не могу понять, не знаю, в чем тут дело, но это — столь далекое от меня — мое!" Так происходит в общении человека с великой поэзией, великой прозой, великой живописью, великой скульптурой...
      Мы хотели бы сказать, но не можем высказать истину, мы хотели бы закричать, но чувствуем, что нашему крику будет не хватать силы, мы хотели бы заплакать, но знаем, что нашим слезам будет не хватать искренности.   Искусство Неизвестного - чрезвычайно яркий пример того, как образность воплощает, сосредотачивает в себе человече¬ский и внечеловеческий мир и делает это настолько органично, что сведение ее к человеческому смыслу, человеческому значению в каждый данный момент не удается. Здесь мы  имеем дело с творческим гением; объяснить же творческий гений - это зна¬чит пытаться редуцировать его к человеческому и мирскому. Не станем совершать этой популярной в наши дни ошибки.
     Все сказанное проясняет парадоксальность образности у Неизвестного. Эффект присутствия вне-мира в образности искусства Неизвестного выражается в том, что тот же самый знакомый, испытанный, человеческий мир переживается как незнакомый, неиспытан¬ный и "иной" в одно и то же время.
                …
  Возвращаясь к искусству Эрнста Неизвестного, следует сказать, что указанная форма поиска вне-мира в евро¬пейско-американском искусстве является тем направлением творческих усилий, которое искусство Неизвестного разви¬вает и которое — впитывая открытые им тайны — искусство Неизвестного существенным образом преодолевает... Преодоле¬вает за счет того, что использует иное понимание границ вне-мира...
     Статус реальности приобретают в его искусстве как те предмет¬ности, которые переживаются в качестве культурных, духов¬ных, так и те, которые переживаются в качестве антикультур¬ных, антидуховных, некультурных, недуховных. В искусстве Неизвестного культурное и некультурное (антикультурное, подкультурное) оказываются тождественными: они - человечески-мирское в целом, преобразуемое силами лежащего за его пределами вне-мира. Иными словами, вне-мир в искусстве Неизвестного - это такая реальность, которая выходит за границы всех форм чело¬вечески-мирского. Соотношение всей пости¬жимой реальности мира (человека) и вне-мира как тайны - такова главная проблема образности искусства Неизвестного...
     Такое понимание границ вне-мира (и соответственно границ человечески-мирского) по своему происхождению, очевидно, является не только чисто эстетическим принципом... Современное человечески-мирское все более явственно вопло¬щает в себе тождественность человеческого и нечеловеческого, культурного и некультурного... Роль регулирующих механизмов в обществе начинает выполнять не культура, а "органы управления", технико-инструментально-организационные образования, обладающие властью. В этих условиях культура становится системой лицемерных штампов и клише. Культура — словно смазочный материал, вполне доступный, дешевый; его использование содействует движе¬нию человека в обществе, способствует его изворотливости и "скользкости"...
     Нечеловеческое, некультурное становит¬ся открытым в виде форм, приобретаю¬щих социальное, политическое и экономическое значение, -  безумие, сновидчество, детскость... Безумие как тип политиче¬ского мышления и действия индивидов и социальных групп; их витание в облаках сновидчества наяву, жизнь "во сне" или "словно во сне"; детски-безответственное, детски-эгоистиче¬ское отношение к себе и к окружению — все это характерные черты современного общества. В том числе и та сила (власть), с которой соотносится культурно-некультурное в обществе, также все более склоняется к безумию, сновидчеству и инфан¬тилизму... Дело в том, что все более безумными становятся цели этой силы (власти)...    
   ... Нечеловеческое (некуль¬турное) в целом перестает составлять тайну, для обнаружения которой необходима концентрация творческих  усилий. Оно лежит на поверхности. По этой причине в наши дни обращение к нечеловече¬скому результирует лишь натуралистически-фактографическую ориентацию искусства... Точность его фиксации и описания вернее всего достигается в работе историка, социолога... В свое время Кафка должен был построить особый образный мир, чтобы проникнуть в бюрократическую сущность процедур в европейском обществе, вы¬явить в них иррациональное начало. В наши дни иррациональ¬ность судебно-государственных порядков, абсурдность челове¬ческих отношений не надо вскрывать с помощью творческого поиска. Достаточно описать реально действующую машину, работу институтов, обыденность частной жизни, чтобы их не¬человеческое содержание стало ясным и очевидным.
      Эти тенденции вы¬двигают перед искусством проблему соотношения "всего этого мира" (в котором уже нет различий между человеческим и нечеловеческим, между культурой и отбросами психологии и морали) и вне-мира — того, что в принципе лежит за пределами человеческого и мир¬ского. Оказалось, что с помощью безумного, сновидящего и детского сознания искусство не может сделать вне-мир фактом своей образности.
      В конечном счете, проблема вне-мира — это проблема Бога.  Новиков почему-то специально оговаривается, что не имеет в виду  тождественность вне-мира и Бога... Бог - область тайны, в особенности творческой по отношению к человеку и миру тайны... Тайны - принципиально и всегда, несмотря на все дви¬жение чувства и разума, остающейся неразгадываемой, сосредо¬тачивающей в себе неиспытанную, незнакомую, неразумеемую реальность...
     Ничто, по убеждению, автора, не основано в столь высокой степени на здоровье, бодрствовании и возмужалости сознания, как уверенность в существовании Бога. Однако художнику вовсе не обязательно формулировать свою веру в существование вне-мира, чтобы внести его в ис¬кусство. Это так же верно, как то, что не обязательно форму¬лировать убеждение в необходимости милосердия, чтобы быть добрым, или убеждение в необходимости зла, чтобы быть под¬лецом.
    То, что испытываешь, глядя на монументалистику, рисунок или графику Неизвестного, — это то, что в них рукой художника сделано все, чтобы уничтожить логику, намеренность и целесообразность создаваемого мира. И в то же время человека не оставляет ощущение, что каждый кусочек этого мира — продукт какого-то плана, слепок с какой-то, но несомненной цели.
        Искусство Неизвестного представляет собой акт самовыражения. На уровне интеллектуальном его позиция совпадает с реализмом. Это - акцент на признании очевидностей — очевидностей настолько чудовищных, что люди рады с ними не согласиться, или же настолько обнадеживающих, что люди страшатся в них поверить; вылущивание их из скорлупы мифологических, идеологических, культурных структур; нако¬нец, это  признание высшей очевидности — бытия  вне-мира.

                * * *
      С  тяжелым  чувством  читал я  эту статью… Сколько напыщенной  зауми! Почему с самого начала не сказать, что для  Неизвестного вне-мир -  это Бог?  Но если  это так,  то зачем вносить в  образ распятия  не  только внечеловеческое,  но и внебожественное содержание? Тайна, кажется,  не  так  уж и глубока:  вне-мир Неизвестного-  это  не  только Бог, но и Дьявол... Это слово ни разу (!)  не упомянуто   Новиковым,  оно маскируется,  но... Мне представляется, что Неизвестный  привносит дьявольское начало в  этот мир. С какими целями -  вопрос.  Вот  в чем тайна  его  творчества. Все  эти расчлененные,  деформированные человеческие торсы,   все  эти Сатурны, пожирающие  людей,  все  эти  изуродованные  распятия  -  суть одно:  облик  Дьявола и проявлений  дьявольского начала   в  этом мире.
                27  августа  2007.