Дослужился до директора. Но только в тюрьме

 Мой директор скоропостижно скончался, а тут еще незаметно подкралась перестройка. Перестали работать заводы и НИИ, а весь научный и инженерный люд вышел к метро торговать кофточками. Прекратилось финансирование и у меня.  Сначала я уволил всех химиков, потом конструкторов и станочников, а денег все равно не  хватало даже на зарплату. Тогда  сдал помещение лаборатории в аренду кооператорам, а сам стал на своих станках   работать у них токарем и фрезеровщиком. До пенсии мне оставалось полтора года.

В это время зашел ко мне на работу мой приятель, отчаянный кооператор.  Ему надо было   выполнить токарные работы. Посмотрел он на мою лабораторию и спрашивает:
- Сколько ты здесь зарабатываешь?
Сейчас не помню точно цифру, которую я ему назвал, но она была порядка десяти - двадцати тысяч рублей в месяц. У приятеля, его звали Иван, лицо искривилось, как от зубной боли.
- А хочешь - говорит он мне – получать миллион?
- Если не воровство и бандитизм, то  когда выходить на работу? – полагая, что он шутит, с улыбкой ответил я.
- Завтра, в середине дня приедет за тобой машина - совершенно серьезно сказал он и больше ничего не сказал. А я ничего не спросил, думая, что опять шутит.

Но на следующий день мне позвонили, что за мной отправлена  машина. Подъехала «Волга». Но садиться в машину мне расхотелось, так как водитель и два человека в ней были в военной форме. Меня пригласили сесть на заднее сидение. Надо учесть, что это происходило в начале девяностых годов, в самый пик расцвета преступности.   
Военный впереди меня, не оборачиваясь, спросил: - Паспорт с собой? Я ответил утвердительно, и мы поехали. За сорок минут никто не проронил ни слова.  В Ленинграде я  ориентировался и понял, что едем в центр города. Мы подъехали к Финляндскому вокзалу и свернули в переулок. Я знал, что несколько лет назад там находилась психиатрическая больница. Машина к ней и подкатила. Один из военных  попросил мой паспорт, вышел из машины и исчез в одноэтажном здании. Вскоре он появился и знаками пригласил нас войти туда. Когда я подошел ближе и прочитал вывеску у двери у меня пробежал холодок внутри. На ней крупными буквами было написано: «Следственный  изолятор ». Военный передал мне мой паспорт с листком пропуска, и мы вошли в здание. Это была проходная тюрьмы.

  Я не знал, зачем меня сюда привезли. Успокаивало то, что мне вернули паспорт. Предъявлял пропуск и документы я лично, следовательно,  арест исключался, ибо при аресте, как я знал из фильмов, все документы оформляют в милиции. Преодолев несколько автоматически открывающихся металлических дверей, мы вошли в тюремный двор. Один из военных шел впереди меня, а второй сзади. Первый  держал руку в кармане, придерживая какой-то  большой предмет, который был виден через оттопыренную ткань куртки. Мы пересекли двор-колодец, образованный несколькими кирпичными многоэтажными зданиями и подошли к закрытым металлическим воротам. Идущий впереди  военный вынул руку из кармана и извлек от туда гигантских размеров ключ, вставил его в замочную скважину, открыл калитку ворот, и мы прошли в следующий изолированный двор. Кроме того, что угнетал вид многоэтажных зданий с «зашторенными» снаружи окнами, трудно было привыкнуть к постоянному за собой наблюдению вооруженных часовых на вышках вдоль забора тюрьмы. От этих впечатлений  я даже забыл, что меня ведут на работу с фантастическим заработком. И так, открывая ключом металлические ворота, мы прошли несколько дворов.

  В третьем дворе мы остановились около одноэтажного здания. Военный подошел к двери и нажал кнопку звонка. Дверь открыл молодой парень в белой одежде работника кухни. Он почтительно отступил в сторону, пропуская  гостей. Первым кого я увидел, был мой приятель Иван. Он с улыбкой поздоровался, протянул мне руку и сказал:
- Вот здесь, я хочу, чтобы ты работал. Тебе я предлагаю  должность  директора хлебопекарни. Сейчас здесь работает всего десять процентов оборудования и мало рабочих. Твоя задача - чтобы здесь круглосуточно работало   всё - этот разговор проходил на ходу, когда мы осматривали производственные помещения, зал с десятком электрических ротационных печей - надо набрать людей, обучить их, отладить технологию всего процесса от доставки муки, до сбыта готовой продукции. Ты будешь не один. Рабочих, из числа заключенных, по твоему выбору предоставит подполковник - военный, сопровождавший меня и оформлявший пропуск, подошел и мы обменялись рукопожатиями - он же обеспечит тебе связь, если потребуется,  с администрацией тюрьмы и обеспечит беспрекословное подчинение и дисциплину осужденных.   По твоему требованию тебе приведут любого специалиста, хоть профессора. Поверь, здесь в тюрьме, это сделать проще, чем на воле. Майор - ко мне подошел второй военный - обеспечит тебя любыми материалами, как для процесса выпечки, так и обеспечит поставку любого оборудования и комплектующих деталей к ним. Он будет отвечать за снабжение и транспорт. За технологический процесс будут отвечать два технолога. Сейчас работает один. Вот эта женщина – мы проходили мимо нее – опытный  технолог с многолетним стажем.

  Даже мое возбужденное состояние не помешало мне обратить особое внимание на технолога. Этой женщине было тридцать - тридцать пять  лет. Высокая, упитанная, блондинка с шикарным бюстом передвигалась по пекарне быстро,  весело, с радостной улыбкой на лице. И на лицах, работающих с ней пекарей, была тоже улыбка. Они быстро, даже с радостью выполняли все ее распоряжения. Я даже подумал, что только одно присутствие красивой  женщины, может для мужчины сделать праздник даже в неволе.

  Осмотр пекарни заканчивался, мы двигались к выходу и мой приятель  продолжал:
- Все делопроизводство будет вести бухгалтер. Ваш с ней кабинет расположен в другом, административном здании. Мы сейчас пройдем туда.
Мы снова вышли на улицу. Во время экскурсии по пекарне я не  проронил ни слова, от увиденного я был в полнейшем нокдауне: все слышал, все видел, многое понимал, но не верил, что это происходит со мной.

  Иван закончил Леинградский торговый институт. Был успешным торговым работником. Потом, как он рассказывал, его подставили и посадили на восемь лет. Как только вышел на свободу, буквально  через три, четыре месяца, он уже сам работал и заведовал производством картин в стиле маркетри, выполняемых из  шпона разных пород дерева. Одновременно он организовал несколько кооперативов разного профиля. Но как он смог организовать кооператив внутри тюрьмы и зачем?  Иван говорил, что больше всего денег валяется на земле, у всех на виду и надо просто их увидеть, посмотрев под определенным углом. На  земле тюрьмы, видимо, он увидел большие деньги, на которые клюнула даже администрация тюрьмы и милиция. Но быть распределителем этих денег мне было страшно и я решил не соглашаться.

  В одноэтажном административном здании было несколько комнат. На одной двери висел лист бумаги, на которой я причитал   надпись «Пекарня». В маленькой комнате стояли три письменных стола, шкаф с документами и  сейф. Только за одним столом сидела женщина сорока – сорока пяти лет. Мой приятель поздоровался и сказал:
- Это Надежда, наш, а теперь и твой, бухгалтер. А вот этот - он показал пальцем на один стол- будет твой, а вот здесь – он показал на второй стол – будет сидеть майор, но он часто будет в разъездах, так что вы будете здесь вдвоем.

Мне очень не нравилась манера разговора. Я еще не дал согласия, а меня уже представляют  моим подчиненным как директора. Но больше всего я злился на самого себя за то, что я не могу отказаться от баснословной зарплаты. Страх безденежья был больше, чем страх работы в тюрьме. И мой приятель это понял. Но главное, что меня очень  беспокоило – как я буду управлять моими подчиненными, майором и подполковником милиции. Не получится ли, что они фактически будут управлять мной? Ведь трудовое законодательство за забором  тюрьмы не работает.

  Иван с улыбкой смотрел на мое возбужденное лицо, полагая, что дело сделано, а остальное, как он говорил, рассосется. Но я попросил его и подполковника обсудить некоторые административные вопросы. Бухгалтера Иван попросил выйти из кабинета, мы закрыли дверь на ключ и сели за столы.

  Я очень волновался и не мог понять, почему выбор пал на меня и выбор ли это. Может быть, я один из нескольких кандидатов и могу ли оговаривать для себя особые условия? Мне необходимо было в этом разобраться и я начал разговор:
- Я так и не понял, почему для  управления работой пекарней вы пригласили меня, научного сотрудника, кандидата технических наук,  в то время, как здесь мог бы работать человек даже без образования, но с опытом работы?
- Мне так и советовали сделать работники существующих пекарен и даже рекомендовали опытных людей – мой приятель посмотрел при этом на подполковника и тот кивнул в знак согласия – но никто из них не давал гарантии о честности этого кандидата, предоставив мне самому организовать проверку. Кроме того, взяв этого человека, мы должны будем принять на работу еще несколько человек технического профиля и платить им большие деньги. А взяв тебя, мы этих людей вообще не будем брать. Ты их выберешь из осужденных, сам проверишь их квалификацию и, если надо, научишь. Но самое главное, ты не умеешь воровать, сам не будешь  и никому не дашь это делать. Ты будешь удивлен, но из тюрьмы легче вывезти муку, сахар, оборудование, нежели с обычной пекарни.

  Иван говорил спокойно, убедительно, я тоже как-то успокоился и решил перейти к обсуждению   работы:
- Хочу предложить такой план начала моей работы. Я увольняюсь из института и начинаю работать в пекарне. В течение месяца постараюсь понять мое ли это дело и, главное, смогу ли работать в тюрьме. Вы тоже поймете, устраиваю  ли я вас. Прошу вас только об одном условии. Я не хочу отвечать за финансовую  деятельность, я не умею работать с деньгами. Я инженер и  возьмусь только за  подбор кадров, их обучение, налажу работу существующего оборудования, буду приобретать, и осуществлять пуск нового и буду управлять  технологическим процессом.

  Иван и  подполковник, к моему удивлению, без дискуссий спокойно согласились, более того, как мне показалось, что они даже обрадовались этому предложению. Меня поставили в известность, что я буду работником  кооператива, но поскольку он расположен на территории тюрьмы, то я должен написать заявление начальнику тюрьмы о приеме на работу, пройти инструктаж в оперативном отделе  изолятора и подписать обязательство по выполнению особых требований.

  Начальник тюрьмы, полковник сорока-сорока пяти лет, сидел за большим письменным столом и  жестом пригласил меня присесть в кресло напротив. Перед ним лежала записка видимо с моими данными. Он посмотрел в нее и сказал: - у меня  и до сих пор работали   специалисты с учеными  званиями, но это были врачи, юристы, психологи. А вот вы, первый у нас кандидат технических наук.

  Первым делом я начал изучать материалы по проектированию пекарни и техническую документацию на установленное оборудование. К сожалению, все документы находились у разных людей, в разных местах или вообще отсутствовали. Я решил все документы собрать у себя и поместить под ключ. Через подполковника я узнал, что в коридоре, за дверью моего кабинета, стоит бесхозный сейф, который мне разрешили взять. Но оказалось, что у сейфа потеряны ключи. В обычной жизни это значило, что мне подарили вещь, которой я никогда не смогу пользоваться. Но это  в обычной жизни, а не в тюрьме.
Я снова обратился к  своему подполковнику с возникшей проблемой. К моему удивлению он произнес пугающую фразу:
- Не переживайте, скоро вы привыкнете, что в тюрьме проблемы «что-то не открыть» нет. Здесь даже есть штатный умелец, его специальность ключник. Запишите его внутренний телефон. Он придет к вам в удобное для вас время суток. Теперь вы работник тюрьмы, Ваши заявки будут выполняться беспрекословно.
- Как, в любое время? Он работает сутками, по определенным дням?
- Нет, – подполковник сделал паузу и долго смеялся в трубку – он действительно работает круглосуточно и уже шесть лет и, кажется, еще года четыре так будет работать.
- Так он что, осужденный?
- Конечно. Вас удивляет, что ключи и возможность самовольного прохода в служебные помещения имеют осужденные? Здесь, в тюрьме это гарантия, что все будет на месте.

  Работа с незнакомой технической документацией занимала много времени. Я старался это делать вечером, после окончания рабочего  дня, когда никто не отвлекает. В это же время и пришел ко мне ключник. Молодой парень, одетый в офицерский френч и брюки, с небольшим чемоданчиком в руке.
Ну, где же у вас этот сейф?
В  коридоре было темно. Видимо перегорели лампочки. Я открыл дверь в коридор, чтобы светом из кабинета хоть как-то облегчить работу и показал на ящик, стоящий в дальнем, неосвещенном углу коридора.
- Может быть, вам принести переноску и поставить настольную лампу, чтобы побыстрее закончить работу? – спросил я парня.
- Нет, работа здесь не сложная и я справлюсь за полторы-две  минуты.
- За полторы минуты ключом то не открыть сейф, а вы собираетесь в темноте это сделать без ключа – я даже не скрывал раздражения, что не доволен бахвальством рабочего.
- У вас есть на часах секундная стрелка?
- Есть.
-Тогда вы сейчас в этом убедитесь. Я сейчас приготовлю необходимый для работы инструмент и дам команду на включение секундомера.
Через пару минут, ключник  перестал греметь какими- то железками и дал команду «Пуск», а я стал следить за бегущей стрелкой. Было такое ощущение, что в коридоре никого нет. Было тихо. Только на второй минуте я услышал громкий щелчок, потом еще какие-то механические звуки и сразу же «Готово!». Секундомер показывал минуту сорок две секунды. Я был в растерянности, мне не хотелось идти в коридор, я боялся правды. Но в коридоре, около открытого настежь сейфа, стоял улыбающийся парень.
-Ну, как работа?
- Такой работы я еще не видел – не скрывая удивления, я благодарно пожал руку рабочему и передал, как мне подсказали, самый ценный для осужденных подарок, пачку сигарет.
- Спасибо! Сколько вам сделать ключей? Двух хватит? Когда сделаю, предварительно позвоню и принесу.
Парень ушел, а я сидел, не понимая, как я буду работать, как в своем кабинете буду хранить документы и деньги? Зачем закрывать на ключ дверь и сейф, если в темноте за полторы минуты их могут открыть без ключа?

  Но на следующий день «аттракционы» тюремной жизни продолжали меня пугать. Причем так, что и сейчас, через много, много лет, когда вспоминаю этот случай, по спине бегают мурашки.Работая в электрощите, я зацепился штаниной за торчащий винт и вырвал клок ткани. Пришел в кабинет просить помощи у бухгалтера. Она  не взялась выполнить  сложный ремонт, а порекомендовала обратиться в швейный цех, где работали осужденные женщины. Здание цеха было рядом и  переодевшись , я принес туда брюки. Меня встретила охранник, молодая женщина в военной форме с оружием. Я представился и попросил помочь. Она прошла в цех и вернулась с работницей-швеей. Эта работница не была похожа на осужденную. Она была какая-то  уютная, домашняя. Ей было за сорок лет, темные волосы, как у сельских учителей, были собраны на затылке в большой узел. Круглое, спокойное лицо счастливой женщины и очки на веревочке, лежащие на груди.  Одета она была тоже по домашнему: цветная кофточка с коротким рукавом, темная юбка и домашние тапочки.
Когда она вошла, мне показалось, что женщина чем-то смущена. Она смотрела себе под ноги, как будто боялась смотреть на постороннего человека. Но когда ей охранник передала брюки и объяснила задачу, она стала улыбаться и впервые радостно посмотрела на меня. Меня поразило несоответствие радостного лица и тревога темных, маслянистых глаз. Она взяла брюки и, ничего не говоря, пошла обратно в цех. Охранник попросила меня зайти через час. Я спросил, курит ли эта швея и, поучив утвердительный ответ, вышел.

  Собираясь в швейный цех, я взял три буханки горячего хлеба и две пачки сигарет. Хлеб я передал охраннику, а сигареты протянул улыбающейся швее с тревожными глазами. Женщины с удовольствием приняли подарки и сказали, что если будут проблемы с одеждой, то будут рады помочь. Такой случай вскоре появился.

  Пришла холодная сырая Ленинградская осень. Стало зябко выходить из «натопленной» пекарни на улицу. А выходить приходилось часто. Моя бухгалтер посоветовала мне заказать у швейников  безрукавку, которую очень недорого и быстро делали наши соседи из отходов  основного производства. Но моя жена посоветовала мне спросить, можно ли сшить безрукавку из своей старой  шубы. Это предложение приняли. Я принес шубу,  к себе в кабинет, туда же  пришла знакомая мне швея, сняла  мерку и ушла. После ее ухода я обратил внимание моего бухгалтера на странную  улыбку этой работницы. Ее ответ меня, мягко говоря, озадачил:
- Подруги этой швеи считают, что у нее «поехала крыша» из-за мужиков. Она отбывает длительный срок за то, что зарезала мужа. Причем дважды. Первый раз, первого мужа, она зарезала кухонным ножом, но как-то  смогла снять с себя подозрение. Вышла она замуж второй раз и опять таким же способом, с задумчивой улыбкой, убила и этого мужа, но отвертеться ей уже не удалось. Сейчас она отбывает срок за два преступления.

  Прошла неделя, в заботах я забыл об этом «веселом» разговоре. Но днем, когда мы были в кабинете с бухгалтером, без предварительной договоренности  входит моя портниха уже с готовой безрукавкой в руках и предлагает мне ее примерить. Я встал и одел безрукавку. Все было сделано аккуратно, но сзади давил на шею воротник. Заметили это не только я, но и портниха:
- Надо здесь немного поправить ворот. Это можно сделать сейчас,  я прошу вас поставить стул на середину комнаты и сесть спиной к свету, чтобы мне было лучше видно.
Я поставил стул, как она просила и сел на него. Так получилось, что напротив себя я видел бухгалтера, а сбоку, в зеркале, висящим на стене, видел себя в профиль и действия портнихи.  Она провела рукой по моей шее, где давил воротник, потом  опустила руку в боковой карман, извлекла от туда бритву и поднесла ее к моей шее. Я не успел, да и не мог сказать, что правильнее и, главное,  безопаснее было бы просто взять мел и провести им линию требуемой коррекции, но портниха, приблизив лицо к моей шее, начала действовать. Я слышал и чувствовал ее учащенное дыхание и видел искаженное в страхе лицо бухгалтера, а в боковом зеркале знакомую улыбку портнихи с бритвой. Через три минуты портниха сделала вырез и сказала:
- Вот и все. Снимайте безрукавку, завтра сможете ее носить.
От напряжения я не мог сразу встать, у меня затекли от напряжения руки и ноги. Но когда мне это удалось сделать, то почувствовал, что по моей спине текут ручейки пота.

  На новой работе я очень уставал. Не мог привыкнуть к проходной с цепью щелкающих дверей, которые надо ключом последовательно открывать и закрывать  Не мог собрать воедино чертежи проекта здания, акты, документацию на оборудование. Не мог понять схему финансирования, не понимал кто действительный хозяин предприятия.
Уходил домой поздно и обратил внимание, что мой бухгалтер и технолог, женщины такого возраста, что должны иметь мужей, детей, а может быть, и внуков, но, по какой-то причине, тоже оставались работать вечером. Пытался выяснить у них, почему они не стремятся к своим семьям и что их держит на работе в вечернее время. Но не смог, но чувствовал, что я им , как кость в горле, очень мешаю. Боясь, что в позднее время происходит хищение со склада, я попросил майора сделать неожиданную ревизию муки, сахара и масла. Через день он представил мне акт с очень приличными данными. Тогда мне пришлось пойти на хитрость.

Официально рабочий день у служащих тюрьмы заканчивался в семнадцать часов. За десять минут до окончания работы, я сказал бухгалтеру, что ухожу рано и попросил ее сдать ключи от помещения в охрану. Бухгалтер, как мне  показалось, проводила меня радостной улыбкой. Выйдя из проходной, я сел на автобус, доехал до ближайшего кинотеатра, взял билет и два часа с удовольствием смотрел хороший кинофильм. После кино я вернулся на работу. В охране ключа от  помещения не оказалось. Бухгалтер и технолог домой не уходили. Я тихо открыл входную дверь административного корпуса и, не включая свет в коридоре, также тихо подошел к двери своего кабинета. В кабинете кто-то был, слышался приглушенный шепот и дыхание. Дверь была закрыта изнутри, но когда я попытался ее открыть, шепот прекратился, тогда я спокойным, но требовательным голосом сказал:
- Я директор пекарни. Немедленно откройте дверь или я вызову спецназ.
Сразу же за дверью послышались торопливые звуки передвигаемой мебели и посуды. И тут же раздался щелчок открывшегося замка. Дверь открылась и из темноты кабинета показалась красное лицо бухгалтера с растрепанной прической, а дальше, в углу, я увидел испуганное лицо одного из пекарей, двадцатилетнего симпатичного парня и мой стол, на котором стояла бутылка и закуска. Не входя в кабинет, и не зажигая свет, я тихо сказал:
- Я вас не видел, через пять минут ключ сдать в охрану. Где технолог?
- Я не знаю.
- Вы хотите, чтобы ее нашел спецназ? – я разозлился и повысил голос.
- Она в пекарне, в помещении весовой.
- Зайдите в весовую. Передайте технологу, через пять минут ключ от весовой должен быть в охране. Все осужденные должны быть на рабочих местах. Разговор продолжим завтра.

  На работу я привык  приходить на полчаса раньше  начала рабочего дня. На свежую голову, рано утром, когда еще никого нет, хорошо думалось. Но в это утро, хотя я пришел рано, в кабинете уже была бухгалтер. Было видно, что она готовилась к этой встрече, но очень нервничала:
- Наш технолог просила передать вам заявление об увольнении с работы. У нее двое маленьких детей и она их растит одна, без мужа.
- А я ее не увольнял. Она взрослый человек и за свои действия должна нести ответственность. Как и вы.
- Простите меня,  что так получилось. Мне нельзя потерять работу. На моем иждивении еще два взрослых человека.
Я сделал паузу, как будто обдумываю решение, хотя у меня и в мыслях не было расставаться с бухгалтером и еще больше усложнить еще не наложенную производственную жизнь.
- Понять я вас могу, а забыть, об этом  случае, нет. Рассказывать, пока меня об этом не спросят, не собираюсь. Продолжайте работать.

  Постепенно я втягивался в новый для меня  производственный процесс. Запускал  в работу новое оборудование, увеличил объем продукции и все глубже погружался в невидимые, для постороннего взгляда, тайны тюремной жизни.  Набирая людей для работы, я ходил по камерам и почувствовал запах тюрьмы, запах прелых тел. Я присутствовал на утренних поверках, когда под присмотром вооруженных дежурных и лай кавказских овчарок, на этаже открывались камеры и все полуголые осужденные выстраивались в коридоре, наполняя этим терпким запахом весь  этаж. Этот запах проник в мою одежду, он меня преследовал. Я боялся принести домой этот запах как опасную заразу. Придя домой, я сразу же раздевался догола, вставал под душ и одевал новую, домашнюю одежду и только после этого садился ужинать. Первое время, для того, чтобы сбить  запах, я выпивал большую стопку водки. Но постепенно появились и организационные раздражители, от которых я не мог уснуть, и доза спиртного стала  увеличиваться.

  Пока объем продукции пекарни был относительно не велик, обеспечивая только потребности тюрьмы, особых трений не возникало. Но как только были пущены еще несколько печей, потребовалось организовать сбыт за стены тюрьмы. Мы договорились с моими военными, что они будут сами решать эту задачу.

Была куплена машина для перевозки хлеба, которую зарегистрировали в разных инстанциях, наняли водителя, и стали искать точки сбыта. Как это делалось, меня не ставили в известность и меня это не интересовало. Но через пару недель, меня вызвал командир спецназа и в моем присутствии арестовал водителя хлебовозки, у которого в хлебе обнаружили наркотики. Водителя арестовали, мой подполковник разговоры с спецназом взял на себя, но в этот вечер  я выпил двойную порцию «освежающего» напитка.

  С началом вывоза продукции возникло еще много новых проблем. К моему удивлению выяснилось, что никаких документов на вывоз хлеба за ворота тюрьмы  вообще не оформлялось и   налоговые отчисления на эту произведенную продукцию не проводились. Мои военные успокоили меня, что я директор пекарни, выпускающей продукцию только для внутреннего потребления.   В остальных документах моей подписи нет.  А прийти на производство, обследовать и проверить документы никакая инспекция не сможет. А без этого, любые действия и претензии незаконны.

  В один из рабочих дней,  я работал один в кабинете, а бухгалтер отпросилась к врачу. Пришел ко мне водитель нашей машины просить деньги на бензин, поскольку бухгалтера, у которого он их брал,  не было. Деньги я ему дал и поинтересовался, как идет продажа хлеба. Парень бесхитростно мне все рассказал.

  В начале девяностых годов хлеб продавался не только в магазинах, а в ларьках, которые появились на каждом углу. Принимался хлеб от любого, кто доставит товар и договорится о цене. Санитарного контроля и контроля качества не было. А вот война за рынки сбыта была смертельная. Но мои милиционеры решили эту проблему быстро. Они подъезжали к ларьку на милицейской машине и говорили продавцу из Узбекистана или Грузии:
-С завтрашнего дня ты хлеб будешь брать только у меня. Если кто-то будет тебе мешать, пусть позвонят в рабочее время по этому телефону. Каждое утро к тебе будет приезжать машина с хлебом. Ты возьмешь у нас сто-двести буханок по цене ниже, чем другие поставщики. Каждый вечер мы будем приезжать за деньгами. Никаких накладных, никаких печатей, только записка. И никаких проблем. Так под  контроль нашей пекарни была поставлена продажа хлеба всех точек на Сытном рынке.

Об этой  «кухне» я не догадывался. Мне просто давали заявку на ночь и к утру надо было выпечь определенное количество хлеба. И все. Кому этот хлеб будет доставлен, меня не ставили в известность. Я думал, что машина возит хлеб нашим «коллегам», в тюрьму «Кресты». Мне надо было только обеспечить бесперебойную работу оборудования. Хотя, временами я чувствовал, что для прокурора двери нашего изолятора могут открыться в любой день.

  В эти дни неожиданно, домой, поздно вечером, мне позвонил подполковник:
- У меня к вам просьба, я заболел и дня три не смогу принимать деньги на рынке, замените меня. Как и прежде, в ночные смены  надо выпекать такое же количество хлеба. Куда его развозить знает водитель. А вот собрать деньги с точек я, к сожалению, не смогу. Я прошу завтра это сделать вас. Собирать деньги надо перед закрытием торговых точек около девяти часов вечера. Все точки сосредоточены на Сытном  рынке. Конкретно номера точек  и суммы денег, которые будут вам переданы, водитель вам сообщит.
Эта просьба была такая неожиданная, что я ничего не успел  спросить.  А подполковник добавил:
- Деньги, на следующий день, утром надо передать бухгалтеру – и повесил трубку.
Меня озадачило, почему подполковник  дает поручение не майору, а мне.

Я позвонил Ивану и сообщил о своей озабоченности. Иван долго молчал, но потом, тщательно подбирая слова, начал говорить:
- Для того, чтобы понять, что он задумал, это поручение надо выполнить, но надо соблюдать максимальную осторожность. Извини, но кажется, эти милиционеры пошли на нас в атаку. Я уже начал терять деньги, но сделать ничего не могу. Оборудование, которое я купил и ты установил в пекарне, находится под охраной у них в тюрьме, а выплаты за его использование я не получаю уже второй  месяц. Подполковник не болен, я его видел сегодня в компании с милицейским начальством. Он был весел и здоров. Так что надо встретиться и обсудить план действий на завтра. Приезжай ко мне домой. Я тебя жду.
Я вернулся к себе домой поздно. Жене о своих проблемах не говорил, но она и так поняла, что у меня на работе серьезные неприятности.

  Спал я плохо. Все время проигрывал возможные варианты развития событий. По первому варианту мы предполагали, что на сборщика денег будет организовано нападение, а потом будет предъявлен иск на утраченную сумму и увольнение за недоверие. Иск предъявят мне и Ивану, как моему поручителю.
По второму варианту меня хотят сделать участником и руководителем сбыта неучтенного хлеба. В этом случае свидетели должны зафиксировать сбор денег с продавцов. Если это удается, то меня делают организатором и единственным ответственным в случае судебного преследования. Кроме того, при помощи шантажа и угроз появляется и значительно упрощается управление  мной и Иваном.

  На работу я приехал рано, положил перед собой план действий, который мы написали с Иваном в двух экземплярах, и приступил к выполнению пункта один.
Я вышел на улицу. Вынул из кармана маленький кусочек старой кинопленки. Поджег ее, когда сгорела половина пленки, бросил ее на землю и затоптал. Вонючий огарок положил в мыльницу, которую принес из дома, и пошел в пекарню. Стал осматривать работающие печи. Открыл дверь одной печи, в которой стояли тележки с формами, незаметно засунул огарок  пленки под не плотно привинченный лист стали пола и закрыл дверь. Сделал вид, что провожу осмотр всех печей и последовательно осмотрел и другие печи. Вызвал дежурившего пекаря и попросил его проверить, нет ли постороннего запаха в печах. Через десять минут он пришел ко мне в кабинет и доложил, что в одной печи пахнет горелой изоляцией. Бухгалтер уже пришла и слышала этот доклад.  Я пришел в пекарню, приказал выкатить тележки с формами из «аварийной» печи, отключил ее от электропитания и стал «искать» неисправность. Вынув незаметно огарок, и упаковав  его в мыльницу, поставил в известность пекарей, что в печи сгорел электродвигатель и автоматика. На печь я повесили табличку «Не включать! Идет ремонт», пришел в свой кабинет и попросил бухгалтера выдать мне все, имеющиеся у нее наличные деньги, для срочной закупки электродеталей. Она мне выдала большую сумму денег под расписку. Позвонил домой Ивану и показывая , что плохо слышно, закричал в трубку:
- Это склад? У вас есть детали для печи ПР1-15? – и повесил трубку.
Мы с Иваном договорились, что после выполнение каждого пункта плана, будет сделан звонок к нему домой  на любую и самую нелепую тему, но обязательно с любым числом. Но всегда, первая цифра этого числа, это номер выполненного пункта плана. В данном случае, Иван понял, что выполнен пункт №1 и  деньги из сейфа у меня. Явная сложность выполнения нашего плана была вызвана тем, что в то время не было сотовых телефонов, и я имел возможность пользоваться в тюрьме только  одним своим городским телефоном,  и мог позвонить только на стационарный телефон дома или  работы.

  По пункту два я должен был передать деньги Ивану, поэтому через полчаса я ему позвонил и сказал:
- Вы просили передать вам сгоревшие детали от печей ПР1-15. Я готов это сделать в удобное для вас время.
Иван все понял и назначил время встречи через час недалеко от проходной в кафе. На это же время я договорился с водителем хлебовозки, что он меня будет ждать там же. Мне надо было поехать с ним на рынок и записать адреса точек, где будет выгружаться хлеб и  его количество.
В назначенное время я вышел из проходной с матерчатой сумкой, в которой была огромная сумма денег. Я волновался. Ели бы меня обыскали, то могли позвонить подполковнику и у меня возникли бы серьезные проблемы.

  Около кафе стоял «Москвич» Ивана, я сел в кабину и передал деньги. Я знал, что подполковник собирал всегда деньги в девять часов вечера и мне он рекомендовал  делать сбор в это же время. Иван мне посоветовал изменить время и собирать раньше, дабы исключить встречу с подполковником или его людьми. Мы договорились, что я начну сбор  в самое людное, рабочее время, в восемнадцать часов. Через полчаса я должен буду войти в зоомагазин, который расположен в пятиэтажном здании справа от главного входа на Сытный рынок. Там меня будет ждать Иван. Директор магазина, приятель Ивана, проведет нас через второй, служебный вход во двор дома, где будет стоять наш «Москвич». Так что, если даже за мной будут следить и ждать выхода из магазина, то мы дворами  незаметно покинем рынок. Обо всем договорившись, я вышел из кафе, сел в кабину ожидающей меня хлебовозки и мы поехали на рынок.

  Пока водитель выгружал хлеб, я сидел в кабине, вальяжно наблюдая за работой, записывая номер точки, и сколько выгружено хлеба. Когда разгрузка была закончена, водитель, показывая на меня, сказал, что деньги вечером будет собирать директор пекарни. Я подошел к продавцу и тихо, чтобы не слышал водитель, сказал, что за деньгами я приеду около шести вечера. Так мы объехали все точки и вернулись в пекарню.

Я понимал, что если все пройдет по нашему плану, то этот день- последний день моей работы в тюрьме. Но сдать пропуск, ключи от сейфа с технической документации придется завтра. На завтра придется отложить и сбор своей одежды и разной мелочи.
Меня очень беспокоило, успею ли я за тридцать минут получить, пересчитать и спрятать деньги с восьми торговых точек. Пользуясь тем, что бухгалтера в кабинете не было, я разложил на столе восемь конвертов, на каждом написал соответствующую сумму и сложил конверты так, чтобы они повторяли последовательность моего движения по рынку. Это позволяло, подойдя к каждому ларьку, не глядя вытаскивать конверт из кармана и видеть сумму денег, которую я должен получить у продавца. На грудь я подвесил  матерчатый мешок для сбора конвертов с деньгами, а сверху одел куртку.

  В семнадцать часов я вышел из проходной тюрьмы и направился к месту утренней встречи с Иваном, к кафе. «Москвич» уже стоял , я сел рядом с Иваном, он тихо сказал «Ну, с Богом!» и машина  нас повезла в сторону Петроградской  стороны, на Сытный рынок.
Мы решили  машину сразу поставить во двор, около служебного выхода из зоомагазина. Иван вошел в магазин, а я, обогнув дом, через центральный вход направился на рынок. На всякий случай, для проверки, прошелся вдоль нескольких прилавков, наблюдая, нет ли слежки. Ничего подозрительного не заметил и подошел к первому ларьку. Продавец меня ждал, деньги быстро при мне пересчитал, я  сверил с написанной на конверте суммой и положил конверт с деньгами под куртку в мешок. И так, временами проверяя нет ли слежки, я, достаточно быстро , прошел все ларьки и вошел в зоомагазин. Иван меня уже ждал. По служебному коридору мы вышли во двор, сели в «Москвич» и тронулись в путь. Мы ехали и молчали, временами посматривая в боковое зеркало, нет ли за нами назойливой машины.

От волнения я не обращал внимания, куда мы едем. Когда немного успокоился, то понял, что едем  не домой к Ивану, а по неизвестному мне маршруту. Лицо Ивана было напряженным, он о чем-то думал и я не стал его донимать вопросами.
Мы остановились у незнакомого мне дома на Мытницкой улице. Иван заглушил двигатель и , повернувшись ко мне, спросил:
-Деньги у тебя где?
- Около сердца, - я расстегнул куртку и показал, висящий на шее мешок с деньгами.
- Хорошо! А я и не заметил. Мы сейчас пойдем домой к подполковнику. Оставлять деньги даже в закрытой машине опасно. Придется тебе еще немного попотеть с этим мешком. Раз я не заметил, не заметит и он. Общую сумму полученных сегодня денег ты подсчитал?
- Конечно, нет. Но это легко сделать. Бери карандаш и лист бумаги. Подсчет займет не более трех минут.
Пока Иван доставал записную книжку и ручку, я достал и разложил на сидении восемь пухлых конвертов с написанными на них суммами, продиктовал их, а Иван записал и просуммировал. Конверты мы уложили обратно на место, и я застегнул куртку.

Иван замолчал, обдумывая что-то важное, а потом начал говорить:
- Наши милиционеры, ребята наглые и жесткие. Отвоевать все,  причитающиеся  мне деньги будет очень трудно. Мы с тобой так много сделали и вложили в общее  дело, что они теперь могут продолжать дело  и без нас, работая в недоступной для нас и любого контроля норке-тюрьме. Но война началась, и я должен вывести с поля сражения мирных граждан. Прежде всего, тебя, перед которым у меня есть обязательства. Сегодня, если подполковник дома, я ему объявлю, что завтра ты будешь уволен. С полученных из кассы денег, за вычетом затрат на «замену и ремонт узлов неработающей печи», ты, моим распоряжением, получишь все причитающиеся деньги. Для моего спокойствия, прошу тебя, сразу же уезжай  к себе в деревню, дабы здесь не попасть под горячую руку в драке. Мне придется с ними бороться долго и хорошо, что я буду один. Когда мы начнем разговор, веди себя так, как будто ты глухой и слепой. Не отвечай на любые вопросы и не реагируй на любые действия. Завтра ты отдашь пропуск, рассчитаешься с администрацией тюрьмы и вместе с женой уезжай из Ленинграда. Если я тебя попрошу выйти, то дождись меня около машины. Пошли.

  Мы поднялись на третий этаж и нажали кнопку звонка. Пришлось подождать, прежде чем мы услышали шаги. Видимо кого-то ждали, и не спрашивая, дверь сразу же открыли. Подполковник был в гражданской одежде. Он не смог скрыть растерянность. Иван этим воспользовался, рукой отодвинул хозяина с прохода, мы вошли в коридор и, не оборачиваясь, сказал:
- Надо поговорить. – и обернувшись, продолжая движение, добавил – Ты ведь не против?
Подполковник так растерялся, что молча, шел за нами. Иван видимо был здесь не впервые и поэтому смело возглавлял наше шествие по темному коридору. Одна дверь была открыта, освещая путь в комнату. Мы туда вошли. Было видно, что хозяин не закончил трапезу. На столе стояла тарелка с закуской , начатая бутылка водки и наполовину наполненный стакан. Пока мы шли от входной двери до комнаты, хозяин пришел в себя и скороговоркой произнес:
- Прошу к столу.
Сам подошел к буфету, достал две тарелки, два стакана и стал их наполнять водкой. Мы сели. Вернее сел Иван, а я, выполняя ранее полученные указания, молча повторял его действия. Подполковник, демонстрируя дружественность, спросил:
- За что пить будем?
- Мы приехали не пить. А договорится, не бросать дерьмо в кормушку, из которой все вместе едим. Ты регулярно получаешь деньги из моего кооператива? Исправно! А  тебе захотелось больше! И ты дал команду запустить еще несколько печей. И втихаря стал продавать продукцию на Сытный рынок. Хапнул денег, не поделился со всеми, кто работал, но, главное, не поделился со своим хозяином. Понял и струхнул. Тогда решил подставить меня и директора пекарни . После того, что ты сделал, я из последних сил сдерживаю себя, чтобы не натравить на  тебя собак из прокуратуры. Для непонятливых поясняю. Уже два месяца на мой адрес приходят к оплате счета на удивительные суммы за электроэнергию и воду, как будто у меня работает не пекарня, а металлургический завод. Чтобы обеспечить хлебом тюрьму достаточно работы двух печей. А мы запустили десять, чтобы заработать самим  и дать другим. Тебе и твоему начальству. А ты все схапал один. И наследил. В интеллигентных кругах тюрьмы, это называют «скрысятничал».  На склад пекарни ты завез пять тонн муки без документов и начал печь хлеб. А мне доложили, что муку ты спер со склада воинской части. Там ищут, куда исчезла мука? А ты, засранец, хотел пальчиком показать на меня и на директора пекарни, но так,  чтобы никто не видел.

  Значит, так. Иди к своему начальству и говори, что пекарня работает как часы, все налажено и теперь выгодно взять у кооператива в аренду все технологическое оборудование, а в конце года его выкупить и ни с кем не делиться. Я получу деньги, которые вбухал в пекарню, и не буду смотреть на вашу мышиную возню. Мы все год погреем руки и карманы у работающих печей. Через год ты станешь командиром и хозяином, а твой карман будет наполняться в два раза быстрее. Вот мое предложение. А пока разожми свой кулачок, и делись со всеми, кто дает тебе работу. Где меня найти, ты знаешь . Будь здоров, привет маме.

  Мы ушли и через два дня я стал простым пенсионером и больше никогда, нигде, ни у кого я не работал. Копал в своем саду грядки, выращивал редкие растения, пилил дровишки, ремонтировал свою старую избу, а вечерами смотрел, как оранжевый диск солнца тонет за  горизонтом Ладожского озера. Зимой, в теплой, питерской квартире стал пробовать писать рассказы,  в основном о прошлой жизни. А о работе в пекарне не мог. Было мерзко и страшно вспоминать. И  решил это сделать только сейчас, без малого через двадцать лет, находясь в очень симпатичной компании новых друзей сайта ПРОЗА.РУ. Рассказ дал почитать жене, а она заплакала. Знать и в ее душе старые рубцы еще болят.