По-над землёю навзрыд

Шла по свету весна - молодая, красивая, стройная. Вся игристая нетерпением надежд и бурлящая жаждой раздарить поскорее искромётное чудо рождения. Скорее не шла, - неслась по земле.
Её путь был ещё не долог, как сама молодость, и тоненький ручеёк, недавно отогретый ею в лесу, только учился журчать, как положено.
Она хотела растопить постылое одиночество, расплавить липкую зависть, растворить в вешних водах и вынести прочь тоскливый страх перемен. А он хотел только озорничать.
Аллеи и рощи стремительно покрывались нежной салатной дымкой, сочной и клейкой. Воздух пенился новыми запахами, неправдоподобно свежими и поразительно острыми. Молодые травинки жадно пробивались сквозь влажный терпкий чернозём к солнцу и, пробившись, замирали на мгновение, ошеломлённые его теплым участием. Родившимся сейчас, аллеям и рощам было наплевать на богатство мудрого листопада, как пенному воздуху - на весомую значимость июльского смога, а для молодых бесшабашных травинок ещё ничего не означало слово «сено».
Какое счастье, что у природы нет ни историков, ни финансовых аналитиков!
Весна спешила.
К последнему морю!
Она должна была вдохновить избранных, осчастливить влюблённых, осадить надменных, соединить разлучённых… А ручеёк спешил забраться в сапоги к вездесущим мальчишкам. Так и неслись они  не по земле даже - по-над землёй.
Порозовев от бега, весна расцветала, и ручеёк набирался сил. Вокруг искрились купели, открывались глаза, освобождались реки, и становились глубокими вздохи. Внезапно их взору открылась неожиданная картина. Вдали от городов и дорог, укрытые вётлами от непогод и вороньего крика, ; памятники, стелы, кресты без числа, а на них вместо цифр ; только рваные строчки, да забытые рифмы.
Кладбище поэтов. Весна опешила, а ручеёк завертелся у её ног: «Чего ты хотела? Поэтами не рождаются, - поэтами умирают…» Прожурчал и, снова припустив своей забавной иноходью, удивился сам, как быстро он вырос.
…К последнему морю!
Не сговариваясь, они не кружили больше, не обтекали оврагов, не останавливались, затаив дыхание перед новой перспективой, а неслись напролом и дышали взахлёб.
Ведь если твой путь слишком извилист, всегда может оказаться, что ты идешь по кривой дорожке.
Леса, беснуясь, трещали, ручьи рокотали, луга утопали, а на одной размытой переправе тонул дородный человек в богатых одеждах.  «Всё тонет в фарисействе. Каиафа - не исключение», - обронил ручеёк. Она могла бы его спасти, могла протянуть руку… «Господь учил прощать…» - булькал пузырями первосвященник. «…но, видимо, не вас», - отозвался ручей. Она могла бы протянуть ему руку, но не протянула.
Грозит ли ад язычникам?
На высоком берегу стоял юноша. Он был угрожающе строен и болезненно бел, но щёки его горели, как дикие тюльпаны, а губы бредили бессвязно и немо. Прозрачные глаза блуждали, не зная на чём остановиться, какую точку ветреного горизонта избрать себе целью, опорой,  пределом… Весна ждала от него признаний, но он стыдливо молчал про любовь.
Поймёт ли он, что жизнь - это бред, который мы выбираем?
Весна внезапно - вдруг - осознала, что ей нечего сказать ему. И ощутила горечь. Капля горького есть в каждом новом листке, и это понятно, но… Почему-то её дыхание стало прерывистым, хриплым, и что-то похожее на обиду  сдавило горло изнутри.
Спешивший к последнему морю полноводный ручей (уже давно не ручеёк) обнаружил в проснувшейся долине странное создание - одинокую девочку с блестящим взглядом широко открытых глаз. Он увивался у её ног, а она плевала в него подсолнечной шелухой. Весна приблизилась, и стало ясно, что девочка устала, тридцатипятилетня и близорука, что уже распрощалась с надеждой, но ещё не дошла до любви. Дойдёт ли?
Весну душили досадные слезы.
Птицей неслась она по небу. Калейдоскопом вспыхивали города, где саблезубые нувориши охотились за своими счетами при сотворённом свете, мелькали нации, вдохновляющиеся алкоголизмом и суицидом, проносились страны контрафактных ароматов, фальсифицированного добра и подсказанных заблуждений…
Она кусала губы и крепилась, боясь… Чего? Господи! …И, конечно не сдержавшись, пролилась на мир грозами откровений с молниями минутных прозрений и зарницами далёкой любви.
По-своему. Как умела. Навзрыд.
А могучий ручей уткнулся в отвесные скалы и, застоявшись, плотью ушёл в болото.


P.S.
Боже мой! Как я устал заклинать людей, - не забывайте о круговороте воды в природе!