Из записных книжек 140. Грузчики

               

     Лето шестьдесят пятого года. Закончил десятый класс. Впереди одиннадцатый. Отец недоволен. Он рассчитывал, что после десятого пойду работать. А тут Хрущев придумал одиннадцатый.
     Денег в семье не хватало и, чтобы хоть частично оправдать затраты на меня в предстоящем году, иду работать в порт грузчиком. Как думал,- на все лето...
     Отец договаривается, чтобы взяли в блатную бригаду. То есть, в которой дают зарабатывать.
     Грузы в порт идут самые разные, начиная с негашеной извести, кровельного железа, и кончая спиртом, конфетами и... чем угодно еще. Разгружать выгодно далеко не все. Можно, например, стекловату. Она не тяжелая. Но сколько стекольной пыли за смену вдохнешь? А заработаешь, дай бог, три рубля.
     Кстати, когда мне было двенадцать лет, нескольких мальчишек, включая и меня, пригласил один ушлый завскладом разгружать именно стекловату. По-видимому, из взрослых никто не брался. Мы выгрузили. И пошли в Амур отмываться. Чихали и кашляли, кожа неприятно зудила. Начислили нам по три рубля, но удержали два налога. Подоходный - 13%, и за бездетность - 6%. Особенно нам польстил последний. Еще бы! С нами обошлись, как со взрослыми мужиками.
     Разгружать яблоки тоже не выгодно. Мало за них платят. Одна радость – наешься до диареи. На негашеной извести можно четырнадцать, а то и пятнадцать рублей за смену заработать. Но ведь это же негашеная известь! К концу дня воспаляются, исходят слезами глаза. Кожа на всем теле горит, как обваренная.
     Если бригадир родственник какого-нибудь начальника, то бригада то и дело, как бы случайно, ставится диспетчером на выгодный груз. Например, на выгрузку цемента, риса, или сахара. А то и спирт в бочках катать.
    Отцу удалось устроить меня именно в такую, блатную бригаду.
    Мой первый трудовой день начался с выгрузки риса. Мешок риса весит восемьдесят килограмм. Поднять его с пола одному – не реально. Поэтому двое становятся на «подачу». Берут лежащий мешок за углы и забрасывают на загривок третьему. Тот бежит по вагону к открытой двери и там сбрасывает груз на поддон.
     Сбросить нужно так, чтобы мешок накрыл собой часть одного и часть другого из уже лежащих мешков. Наподобие кирпичной кладки. Иначе, при подъеме поддона автопогрузчиком, семи-восьмислойная конструкция может развалиться. Это грубый брак в работе. Тогда грузчики, матерясь, спускаются из вагона на землю. И, матерясь еще больше, начинают перекладывать мешки на поддоне по новой, укрепляя конструкцию, как должно. Это требует времени, большой затраты сил. А, главное,- не оплачивается.
     По этой причине новичков в бригаду берут неохотно. А я, как выяснилось, еще и школьник. Против моей кандидатуры были откровенные возражения. Но бригадир, мой сосед, Петр Мокринский заявил.
   - За этого «молокососа», как кто-то тут сказал, я отвечаю.
   - Мы за него вкалывать не будем.
   - Он стоит любого из вас.
     После такой рекомендации я, конечно, старался.
     При росте метр семьдесят три, вес у меня был шестьдесят пять килограмм. Зимой в секции штанги  мой личный рекорд ровнялся семидесяти двум килограммам в рывке и восемьдесят пять – в толкании. Но одно дело поднять вес единыжды, или несколько раз, пусть даже над головой, и совсем другое – перенести на горбу двести восьмидесятикилограммовых мешков. И правильно уложить их на поддон. Это - до обеда. И столько же - после обеда. К концу смены колени дрожали мелкой дрожью. Я непроизвольно всхлипывал. Дома, едва поев, повалился спать.
     А на следующий день был цемент. И – жара. Положено работать в робе: брюки и наглухо застегнутая куртка. На голове – головной убор, полностью закрывающий волосы. Обувь – тоже «глухая». На нижней  части лица – респиратор. Но когда на улице 28, а то и 30 градусов, а в вагоне от горячего, только что из печей цемента, -  40-45, то от всей экипировки остаются только штаны, да башмаки. И те кажутся лишними.
     Мешок весит пятьдесят килограммов. Когда ряд только начат, стаскиваешь мешок сверху на плечо и бежишь к двери. Там бросаешь на поддон. Если ряд уже на уровне грудной клетки, так и несешь на груди и руках, согнутых в локтях. На уровне пояса – прижимаешь мешок ребром к лобку, а с торцов держишь на выпрямленных руках. Самое трудное – брать с пола.
     В вагоне шестьдесят тонн. Работают втроем. На перекур садятся только выгрузив половину, то есть - по десять тонн на каждого. За смену выгружалось два вагона. Итого, на каждого приходилось сорок тонн, по восемьсот мешков. Сейчас это кажется фантастикой. Тогда – просто будни.
     Первый вагон был с чистым полом. А во втором бегали по щиколотку в цементе. К концу дня – седые от цементной пыли волосы и ресницы. Лица пепельного цвета. А сколько вдохнули этого "счастья"? Зато заработок какой! Наряды закрыли по десять-одиннадцать рублей на человека!
     На третий день катали бочки с медицинским спиртом. То-то случился праздник. Явилось много народа. Приемосдатчица из порта, весовщица с железной дороги. Кое-кто из портового начальства. И даже - следователь Александр Сергеевич Волков из Хабаровска приехал. Великолепного роста, с густой черной шевелюрой и большими голубыми глазами. Дамы не сводили с него глаз, а он – с грузчиков.
      Ему много раз рассказывали, что, когда бригада катает двухсотлитровые бочки со спиртом, закрытые металлическими винтовами пробками и опломбированные по всем правилам торговой науки, то уже через полчаса все пьяны. И валятся на эти самые бочки. Он не верил. И вот выбрал время, приехал из Хабаровска специально, чтобы по окончании выгрузки лично проверить сохранность всех пломб.
     Следователь был убежден: если пломбы окажутся целы – пьяных не будет.
     Бригада из двенадцати человек была разделена на четыре группы по трое и поставлена на разгрузку четырех вагонов.
     И уже через полчаса все двенадцать человек валились с ног. Волков остановил разгрузку. С приемосдатчицей и весовщицей, используя мощную лупу, тщательно проверил пломбы на всех выгруженных бочках. И…  нашел их  в идеальном порядке. Но факт оставался фактом – от грузчиков разило спиртом и они едва держались на ногах. Не в силах объяснить сей парадокс, Волков плюнул, выматерился. И уехал.
     А парадокса, конечно же, не было. В конце вагона в одной из стоящих бочек шилом пробивается небольшое отверстие. На высоте примерно пятнадцать сантиметров. Под струйку ставят складной металлический стакан. Такие до сих пор продаются в комплекте с корманными фляжками для коньяка.
     Когда все накушались, отверстие затыкают спичкой. Потом ее обламывают, оставляя лишь коротенький незаметный кончик. А бочку, среди прочих, тоже катят в склад.

     В гордом звании «портовый грузчик» я пребывал всего неделю. Карьера оборвалась внезапно. Однажды меня увидела на разгрузке сахара поселковая фельдшерица Ксения Михайловна.
   - Тебе восемнадцать есть?
   - Есть!
     И тут она меня подловила.
   - С какого ты года?
     И я на автомате выпалил:
   - С сорок восьмого.
   - Сейчас шестьдесят пятый. Значит, тебе семнадцать. Чтоб я больше тебя здесь не видела!
     За эту неделю мне начислили пятьдесят пять рублей. По тем временам -   немалые деньги. Через пару лет, работая на стройке плотником, в месяц получал шестьдесят.
     Но Ксении Михайловне я благодарен. Премного. Ей, как медику, было хорошо известно, что портовые грузчики за пять – семь лет, дыша цементной, стекольной и известковой пылью, неминуемо зарабатывали неизлечимый силикоз. А параллельно – спивались. Почти поголовно.

  - присутствую и на стихи.ру