Коменданты Луны

Кое-кот гуляет по квартире.

В последний перед рассветом, cамый глубокий ночной час, когда птицы засыпают на гнёздах, комендант квартиры выходит на тропу. С виду – потёртый тулупчик, натянутый небрежной рукой на средних размеров мешок с картошкой, он обходит владения сна шагом пилы. Он игнорирует подмигивания немолодой, как и сам кое-кот, луны в окошке: эй, айда колоть шафрановые пятки бриллиантовым хвостом, целлулоидные веки поднимать! Ступай, cтупай восвояси, игривая, никак, опять набралась ты в незнакомой компании... Недолго тебе зеленить облака, уже поднялся с востока ветер и гонит твои одежды, и растрёпанные кудри, и поддельные усы...

Комендант квартиры знает свой путь. Он минует высокие диваны и книжные полки под потолок, откуда пыль льётся, льётся серой канителью: умные мысли покойных веков... коменданты вчерашних квартир. Обойти неслышно всё, уводя с дороги тех, бесплотных и ядовитых, что выбираются еле-еле из прокушенных вен, из сломанных костей, из сожжённых писем – они, как рисунки мелом на воздухе. Уважительно пятясь, отходят эти в сторону, они видели коменданта в деле, помнят его в бою: как одним ловким прыжком обратил домовых в метёлку и совок, как сделался треугольным кот с нарисованными усами под угрозой когтей... нет, мы не рискуем, мы уходим мышиной норой, задом наперёд, мы в этот дом ещё придём, когда комендант...

Много дел нужно успеть до света. Обвыть телевизор в углу – из него лезут хитрые да лукавые, морочить хозяевам головы, да отвлекать от другого... они и сейчас там, слышно – шушукаются, хихикают баском... Наделать у запертой двери: выйди рогатое и крылатое, в рассуждении позабавиться хозяйским здоровьем, и угодит нечисть копытом,  с жалобным воем унесёт себя обратно в своё Двуречье: сидеть на зиккурате, ругать судьбу с присущим демону артистизмом... А ещё – недурно будет преобразить ковёр на полу валами айвазовскими... хорошо дерут когти девятые, неплохо и десятые...

- Кешка! – спросонок погрозится хозяйка. – Тихо!

И – рукой за метёлку, мягкую, рисовую, вьетнамскую. Э, хозяйка... кое-кот уж не здесь – в соседней комнате укладывается, усталый, под боком у неспящего. А тот чешет коменданту тёплое пузо, и старые уши осторожно почистит, как ни отмахивайся лапой, и глазки...

- Экий ты, брат, толстый! Скоро и ходить не заможешь... не стыдно тебе? Умываться кто за тебя будет? Глаза-то совсем грязью заросли... Что – грязнулькой лучше жить?

"Грязнулькой лу-учше", - согласно хрипит кое-кот, хитро поджмурив жёлтые, разбойничьи глаза. Он играет когтями, "топчется": то выпустит, то снова вберёт в подушечки кривые лезвия. Из самых глубоких глубин звериного естества рвётся тот низкий, хриплый, свирепый звук, который меньше всего достоин нежного определения "мурлыканье"... но который, тем не менее, именно так и называется.

Всё идёт своим чередом не первый десяток лет. Однажды закончатся ночные дежурства. Однажды кот оставит свой пост, и метёлка в углу снова сделается домовым, борода веником. Тогда, святой преподобный Герасим Иорданский, укажи мне дорогу к нему. Ты знаешь все имена, все пути их, ты находишь потерянных кошек по молитве владельцев. И преподобный приведёт меня в ту квартиру, где мой кот спит посреди дивана, тяжёлой лапой укрыв нос от забот.

- Гамарджоба, батоно котэ!

- Э-э... гамарджоба, хозяин! Ты-то как здесь?

- Вот... пришёл.

- Располагайся, батоно хозяин!

- Мучас грасьяс.

- Пор фавор.

Здесь все понимают всех. Здесь язык команд един для войска. И мы расшалимся на радостях, расхохочемся, раскричимся в воспоминаниях: "- А он? – А она?" – пока добрый Герасим, в берёзовых очках, не кышнет нас вьетнамской мягкой метёлочкой: тихо вы! отдыхать мешаете!

Мы разлетимся в стороны, всяк в свой персональный тулуп. На этом сон закончится, начнётся другой, а за ним ещё и ещё...

И будет продолжаться это до тех пор, пока не придёт Великий Кот от Светлой Полуночи. И откроет Когти, и смахнёт Мои Кости в Колодец.


2011.