Эшелон новобранцев

------------------------------

Наступила осень 1960 года. Настала пора и мне отправляться в армию. После положенных проводов, бессонной и пьяной ночи, собрали нас в районе города Химки, (в то время Солнечногорск относился к Химкинскому району), а потом на автомашинах отвезли в город, (кажется Клин), где перед нами выступили какие-то военные и гражданские люди.

Они долго говорили перед нашим строем. Представители школы ДОСААФ радовались за тех, кто учился в их школе и приобрел военную специальность, необходимую для Советской Армии. Теперь им, по их словам, будет гораздо легче постигать азы военной службы и вживаться в новую обстановку.
 
После окончания торжественного мероприятия, мы, под музыку марша «Прощание славянки» прошли по городу, к только что подошедшему железнодорожному составу.

Многим в нашем строю показалось, что это построение, в основном было затеяно, чтобы отвлечь нашу публику от «дурных» мыслей, в ожидании припозднившегося эшелона…

…Эшелон состоял из обычных товарных вагонов, которые в народе называли «телятниками». Внутри вагонов настилали два яруса полок, для размещения большого количества людей, а при необходимости в таких вагонах ставились печки-буржуйки и тогда телятники назывались «теплушками».
 
Но было еще тепло - стоял конец сентября месяца и печки для отопления вагонов, не требовались.
 
- «Прости меня, но я не виновата, что я любить и ждать тебя устала!» - горланили ещё не протрезвевшие, ребята из Электростали, а в другой стороне вагона, ребята из Солнечногорска, запевали свою: «Всё ждала и верила сердцу вопреки. Мы с тобой два берега, у одной реки!» - песни из кинофильмов, недавно появившихся на экранах кинотеатров.
 
Один из сержантов, сопровождавших нашу братию, заметил:
- Ребята! – вы все поёте вразнобой. Спойте что-нибудь общее. Вам скоро предстоит петь одну песню в строю – вот и попробуйте спеть здесь вместе, для начала!
Но вместо одной общей песни, кто-то запел частушку, а другие парни подхватили эту «эстафету».
 
Я тоже, чтобы не отставать, спел услышанную где-то частушку, где говорилось о смерти, девочках и прелести райской жизни. Парни из Электростали посмотрели на меня, многозначительно переглянулись, но «пластинку не сменили», и опять начали своё:

- А были ведь мы счастливы когда-то,
любили мы, а разве это мало?
Пришел другой и я не виновата,
что я любить и ждать тебя устала…
 
Потом Петя Давыдов, из Солнечногорска, сказал мне, что подслушал разговор тех певунов, и из их разговора понял, что они приняли меня за «блатного». «Блатной», в понимании тех лет, был человеком, связанный с криминалом.

Некоторые «умельцы», по совету уже отслуживших ребят, в грелках сумели пронести спиртное в вагон и потихоньку, чтобы не увидели сопровождающие сержанты, потягивали ободряющую жидкость. Доехали мы без скандалов и приключений, и на другой день к вечеру, выгрузились в Пинске, (Белоруссия).

Нас посадили в автомашины, (приблизительно человек сто), и привезли на огороженную территорию, где имелись два деревянных, одноэтажных барака. Построили, нашу разношерстную публику перед бараками и объявили, что сейчас начнут стрижку наших гражданских шевелюр, под «ноль».
 
Подстригали прямо на улице, перед баней, откуда мы вышли одетыми в новую солдатскую форму, и по началу, с трудом узнавали друг-друга…


Наутро нас построили, и перед нами появилась группа офицеров. Слово взял майор. Он долго говорил о долге перед родиной и народом, а затем прочитал четверостишие, которое я запомнил на всю жизнь:
 
«Друг мой, бдителен будь, на земле, под которой я стыну!
Право требовать это я смертью своей заслужил.
Я ушел на войну и убит в день рождения сына –
Я убит - чтоб он жил. Я убит - чтоб ты жил».
 
Фамилия майора Бахтеярова, сохранилось в моей памяти, я думаю, из-за прочитанного им стихотворения. Год рождения нашего призыва был 1941 и поэтому, стихотворение этого неизвестного поэта, было обращено именно к нам. (Спустя много лет я узнал, что это стихотворение было написано Константином Симоновым).

После выступления майора, пришло время общения с нами лейтенанта Матяшева. Он объявил, что назначен командиром учебной роты и отныне является нашим начальником.
 
После него перед строем появился сержант Манштейн (родственник генерал - фельдмаршала?) и предложил нам «по-хорошему» сдать имеющиеся у нас спиртное. Шеренга ответила молчанием и нам была дана команда «Вольно», но не разрешено разойтись…

Началась проверка наших вещей в казарме. Она продолжалась около часа. Потом, перед строем появилась группа проверяющих, с несколькими бутылками водки, и сержанты безжалостно разбили все бутылки, которые приобрели, но не успели выпить, ребята.

По вещам, где спиртное было найдено, определили, кому оно принадлежало, и хозяев этой водки, в назидание всем остальным, заставили убирать прямо перед строем, все, что осталось от посуды, вручную. Ребята ползали на корточках и собирали в ведро осколки от водочной тары.

Один из провинившихся осмелился попросить метлу, но ему сержанты, с издевательскими нотками в голосе, отказали в этой наглой, по их мнению, просьбе.

Мы с сожалением и солидарным сочувствием наблюдали за наказанием. Провинившимся ребятам долго пришлось ползать по земле, собирая мельчайшие остатки от несостоявшегося вечернего веселья.
 
Наконец, все осколки были тщательно убраны и на «сцену» снова вышел лейтенант Матяшев. Он говорил о недопустимости пьянства в рядах защитников Советского народа и моральном облике военнослужащих. Утреннее построение продлилось до обеда, и прямо оттуда нас повели в столовую
 
Но, невзирая на показательное наказание, которое произошло утром перед строем, вечером в нашей роте, опять появлялись «повеселевшие» ребята.

Дощатый забор для многих не был преградой, а деньги у нас водились. Тогда существовало негласное правило и провожающие дарили деньги призывникам, перед отправкой на призывной пункт.

За дощатым забором нашей части находился поселковый магазин с водкой, а в домах – белорусская самогонка, под названием «чемер», который мы впервые и попробовали там...

----------------------