Ужастик, однако

                Ужастик, однако.

      Вот скажите – бросить пить сложно ли? Да запросто! Для энтого токо случАй нужён подходяшший.
      Я-то уж лет двадцать ни-ни. И особо не тянет. А как потянет, так и случАй вспоминается.
      В общем, про случАй и послухАйте.
      Гудели мы с Димычем у него в гостях. Димыч – товарищ мой заворотничный. Ну, в смысле, за воротник с ним вместе любили заглатывать.
      Так-то он – мужик што надо. Умелый, обстоятельный, хозяйственный. Дом на загляденье построил, и в дому – полный порядок. Токо иногда клюкнуть не дурак. Раньше-то всё больше со мной.
      Одним словом, отдыхали с ним летним вечером хорошо и культурно. На улице, возля баньки.
      Настроение уже идеалистическое и философское. Солнышко на закат падает. Соловей в кустах такую трель выводит, што тебе Шаляпин. Не, вру, у Шаляпина бас был. Во, как, значит, Лемешев. Или лучше.
      Состояние у обоих – ты меня понимаешь. А у Димыча даже чуток крутее. В смысле, понимать-то он ещё што-то понимает, а встать уже не может.
      У меня немного лучше. И я догадываюсь, што за Димычем догнаться нужно.
      Нужно, а нечем. Закончилась самогонка.
      На бутыль Димычу показываю и заявляю авторитетно:
      -Заправка кончилась. Не догоню тебя, Димыч!
      -У меня заправка не кончается! – отвечает обиженно. И встать пытается, но не может. – Вощем так! Идёшь сщас в сарай. Там люк в полу открыт. Спущаешься вниз и видишь – по правым полкам четверти с самогоном стоят, подписанные. Берёшь мятную и назад. Само главное, спущаться будешь – вилку в розетку воткни, иначе заблудишься.
      Пошлёпал я. Во дворе – сумерки. В сарае – почти темно. Но люк нашшупал, потому как на четырёх точках продвигался. Мало того, даже вилку в розетку вставил. Подвал осветился.
      Вот тут-то главная ошибка получилася. По энтому делу, выпившему, ступеньки совсем не крутыми показались. Решил их так же, для устойчивости и верности, на четырёх точках преодолевать. Форсированным маршем.
      Не расшитал, дура! Ведь не крутыми ступеньки-то показались. Пошёл лицом вниз. Да ручки слабенькие подвели.
      Подогнулися рученьки. Тут я кубарем в подвал и укатился. И чё меня покинуло? Сознание или ум? Наверно, то и другое сразу!
      Когда очнулся, ничё понять не могу. Где я? Чё я?
      Морда в крови, правого верхнего клыка, как и не бывало вовсе! Кругом тьма тьмущая. Видно, когда летел, вилку-то из розетки ногой-то и выдернул.
      Лежу тихо и вспоминаю, зачем и почему я здеся! Одно слово – полная контузия, потому и соображается плохо.
      Лежу, прислушиваюсь – вроде и сопит кто-то. Головёнку с трудом поворачиваю. Мля!!! На фоне едва различимого люка голова с бородой и рогами.
      Сердце замерло и в раз куда-то к пупку спряталось. И даже ниже.
      «Допился, - думаю, - ***венбин чёртов! Это ж преисподня, а там черти совешшаются, чё со мной дальше делать!»
      От мысли такой зараз поплохело. Со страху в отключку  вывалился.
      Скоко без сознаниев пролежал, не знаю. Токо очнулся от того, што по лицу моему борода елозит. Туточки на раз всё и вспомнилось, што в аду я уже. И это бес меня бородкой поглаживает. Примеривается, как за горло лучше цапнуть.
      Хотел бежать со страху, да куды там – силов нет. Токо и смог на спину повернуться. От ужаса энтого опять в бессознанку свалился.
      Когда в себя снова пришёл, вижу – надо мной два тусклых зелёных глаза нависли. Ещё и раскосые вроде как! А тут на лицо што-то склизкое капнуло. И опять сопение.
      «Ну, бляха, - думаю, - попал! Точно, бес!!! Уже слюни пускает! Щас лопать начнёт! Живьём!»
      Со страху-то я как по морде бесовской хрястнул, да по рогам попал. Бес-от не ожидал! С перепугу как отскочит, токо копыта по доскам зацокали.
      «Врёшь, - про себя говорю, - меня запросто так не возьмёшь! Я и с тобой ишо пободаюсь!»
      Но и бес озлился. В атаку пошёл. Слышу, копыты по доскам зацикотили. И не две копыты, а больше. Окружают, значится, сволочи!
      Лягнулся я и в бочину бесовую попал. Озлился бесяра. Как рогами в меня ткнёт. В живот и чуть ниже попал. Тут уж меня сразу-то и по большому, и по малому прорвало. Сами подумайте – страсть какая! Бес меня на рога насаживает.
      …Очнулся под самое утро. Через люк свет от восходяшшего солнца прокрадываится. Петухи в деревне один за другим кукарекают. Поёрзал, што-то в штанах жидковато, и дермецом попахивает. Нюхнул и сразу вспомнил, как ночью от чертей отбивался.
      Обрадовался, што жив остался. Перекрестился и Богу воздал за спасение своё. Огляделся по сторонам. Всё тихо, никого нет. Пот холодный со лба вытер.
      «Вот ведь, - думаю, - до белочки допился! И впрямь чуть со страху не помер! Завязывать с энтим делом надо!»
      Встал кое-как. По лестнице начал выбираться. На верх-то глянул, а там Манькина козья морда торчит над люком. На меня зелёным глазом косит, бородой трясёт и ухмыляется, зараза! И сочно так морковку дожёвывает.
      Вышел на свет Божий. Солнышку и миру порадовался, соловьями заслушался. Пошёл к бочке с водой мимо дрыхнущего в кресле Димыча – следы своей трусливой деятельности замывать.
      С тех пор на грудь принять – да вы што?! Токо начнут предлагать, так сразу в подбрющье рога вспоминаются, в животе бурлить начинает, и ваще расслабуха.
      Жена не нарадуется.
      -Это, - говорит, - Стёпа, я тебя от вина отучила. Это я свечки в церкве чаше неупиваемой ставила.
      Тьфу, на неё. Балалайка старая! От вина она, видите ли, отучила! Смех, да и токо! С моё бы спытала, то ж бы в раз с выпивкой покончила.
      Вот недавно узнал, што в Марокке ихнеи козлы с козами от голода по деревьям лазают. И высоко даже залазят. Закралося у меня сомнение. – Раз там лазают, то почему бы Маньке Димыча в подвал за едой было не спуститься по ступенькам.
      В общем, закралось сомнение нащёт бесов, за мной приходивших. Да только всё равно пить уж не тянет. Привык, однако.