Диалог с носителем американского инглиша

     Когда находишься в Нью-Йорке и при этом имеешь так называемый базовый английский, тянет перекинуться парой слов с кем-нибудь из окружающих тебя носителей американского инглиша. Понять, насколько многолетнее обучение иностранному языку в школе и университете соответствует местному уровню.

     ... На входе в музей Метрополитен нам дали синие значки. Такой алюминиевый кругляшок с загнутой скобкой.  Повесил на карман пиджака – и входи-выходи хоть целый день. А на следующий день посетителям дают такие же круглые значки, только другого цвета. С синими уже не пускают. Насколько широка у них полная радуга – не знаю, всё это нам рассказала наш гид. Закончила экскурсию по городу, вручила нам музейные синие значки и отпустила нас осматривать живописные сокровища. Все сплошь подлинники.

     Первые полчаса в Метрополитен заворожили меня. Такого количества знакомых по репродукциям картин известнейших мастеров мне еще не приходилось рассматривать. А это было всё настоящее, подлинное, здесь с каждого прямоугольника веяло авторством. Но постепенно желание покурить взяло верх – и я понял, что стал переходить от полотна к полотну всё быстрее, будто желая поскорее закончить со всем этим осмотром.

     Выйдя мимо полицейского из здания, я как будто вспомнил что-то и через несколько секунд вернулся. Охранник мельком взглянул на меня и снова устремил свой взгляд в носки своих ботинок. Сработало, подумал я. Действительно, значок работает как пропуск. Теперь я уже уверенно вышел из музея, закурил свой «Космос» и осмотрелся. Был солнечный, но холодный февральский день девяносто первого года. Градусов десять мороза, вероятно. Пешеходы ежились, поднимали воротники, опускали на уши поля кепок, оборачивали шарфы вокруг горла. Никаких шуб или там дублёнок. По их меркам, наверно, уже расцветала весна – и если вдруг случился этот мороз, то это ведь всего лишь на день-два, дазэнт ит?

     Я спустился по ступеням вниз, поближе рассмотреть лица этих заокеанских прохожих. Оказалось, в общем, что у них по улице ходят такие же люди, как и в Москве. Отрешённость, погружение в себя. Но какие-то свободные лица, с явным ожиданием исполнения желаний.
    Огонёк моей сигареты постепенно, но уверенно приближался к фильтру. Но вдруг, ещё не выбросив окурок, я ощутил на себе взгляд с противоположной стороны улицы.
    Обычный американец в обычном плаще с поднятым воротником, с потёртым портфелем, в кепке с опущенными на уши полями безотрывно смотрел на меня и приближался прямо ко мне, переходя двухполосную дорогу по диагонали.
    Я оглянулся. Мало ли куда смотрит и к кому идёт этот американский организм в плаще. Нет, не показалось. Он идёт прямо ко мне. Вот уже пять метров, три, метр между нами. Смотрит прямо в глаза. Его свободная рука полезла в карман плаща, что-то там нащупывая. Я машинально повернулся к нему левым боком и взял окурок левой рукой, освободив правую.
     И я уже вижу его большие серо-зелёные злые глаза, различаю узорчатую фактуру ткани его синего галстука, небрежно съехавшего в сторону, суточную щетину на щеках и малозаметный смазанный след губной помады на воротнике рубашки...
     Рука его дернулась из кармана, взлетела на уровень головы. Неожиданно глаза на этом злом лице как-то по-доброму сощурились и он тихо, доверительно выдохнул слабо ощутимым перегаром:
     - Хэвюэлайта?
     Увидев в его губах незажжённую сигарету, я машинально вынул из кармана зажигалку, чиркнул и дал прикурить. Американец затянулся, кивнул, вернулся на свою сторону улицы и быстро затерялся среди пешеходов.
     Ошарашенный, я несколько секунд стоял без движения, осмысливая произошедшее.
    - Что он спросил? - вспоминал я. - Лайта… Зажигалка! Он попросил прикурить! Он попросил, а я… Надо же, лайта… Но почему слово на ха, а не на эль?.. Хэвюэлайта!  Хэв ю э лайта. Как просто! Хэв ю… Хэвюэлайта!
     Я поднялся по ступеням, вернулся в тёплый зал музея и теперь уже безвыходно осмотрел все картины, во всех оставшихся помещениях.
     Но если те, первые, утренние картины я запомнил поштучно, особенно творения Ван Гога, то полотна после перекура совершенно не задержались в моей памяти и смешались в один  пёстрый сезан. Зато каждые три часа еще день-два в голове вспыхивало заветное: Хэвюэлайта! Хэвюэлайта? Хэвюэлайта!
     Диалог советского человека с американцем – нелёгкое испытание.
     Никогда не угадаешь, что у них на уме.