Л. Пиранделло. Новая редакция. Генрих IV

               

               
                Л  У  И  Д  Ж  И    П  И  Р  А  Н  Д  Е  Л  Л  О

                Г    Е    Н    Р    И    Х       I  V

                Трагедия в 3-х действиях

                ( 1 9 2 2 )




                Перевод с итальянского ПОПОВА Валерия

                Н о в а я    Р е д а к ц  и я
 
                ( 2 0 0 8 )






























                Д   Е  Й  С  Т  В  У  Ю  Щ  И  Е     Л  И  Ц  А :
                -------------------------------------------------------
               
               
                Г е н р и х   I V

                М а р к и з а,    М а т и л ь д е   С п и н а

                Д о ч ь   М а р к и з ы,    Ф р и д а

                Ю н ы й  М а р к и з,   К а р л о  д и   Н о л л и

                Б а р о н,   Т и т о    Б е л ь к р е д и

                Д о к т о р   Д и о н и с и о  Д ж е н о н и

                Ч е т ы р е   м н и м ы х   Т а й н ы х   С о в е т н и к а   Г е н р и х а   I V:
               
                1 – ы й    С о в е т н и к,   Л а н д о л ь ф о   (Л о л о)

                2 - о й    С о в е т н и к,   А р и а л ь д о   (Ф р а н к о)

                3 – и й    С о в е т н и к,   О р д у л ь ф о   (М о м о)

                4 – ы й    С о в е т н и к,   Б  е р т о л ь д о   (Ф и н о)

                С т а р ы й    к а м е р д и н е р,   Д ж о в а н н и

                Д  в  а    п р и д в о р н ы х    п а ж а, 
                в   к о с т ю м ч и к а х   э п о х и    Г е н р и х а   I V


               

               
Действие пьесы протекает  в наши дни в Умбрии (Италия), в сельской местности,
на одной из вилл, одиноко стоящей в стороне от больших дорог.   

               









                Д   Е   Й   С   Т   В   И   Е        П   Е   Р   В   О   Е


Салон, в одном из помещений виллы, в котором тщательнейшим образом воспроизведена обстановка тронного зала Генриха IV из  императорского Дворца  в Госларе. Среди древнего убранства на стене, что находится в глубине зала,  выделяются два огромных портрета, выполненные в современном стиле, в натуральную величину, расположенные  на небольшом расстоянии от пола, на деревянном, отделанном лаком  цоколе, который пробегает вдоль всей стены.  Цоколь достаточно широк и выдается из стены, настолько, что на нем можно свободно усесться, как на скамье.
Этот цоколь разбит на две половинки. Одна половика находится – справа и другая - слева, а между ними,  в центре стены, размещается тронное место, включающее в себя собственно императорское кресло и небольшой балдахин. На портретах изображен один синьор и одна синьора, оба в молодом возрасте, одетые в карнавальные костюмы.  На первом портрете изображен «Генрих IV» и на втором – «Маркиза Матильда Тосканская». Имеется два прохода – справа и слева.


При поднятии занавеса оба пажа, лежащие безмятежно на цоколе, спрыгивают с него, словно застигнутые на месте преступления, и тут же замирают, словно статуи, со своими алебардами, справа и слева от ножек императорского кресла. После этого из правого прохода появляются Ариальдо, Ландольфо, Ордульфо и Бертольдо – молодые ребята, получающие зарплату от маркиза Карло ди Нолли за разыгрывание ролей мнимых «Тайных советников» Императора. Когда-то Генрих IV рекрутировал таких советников  в свой Двор,  из числа своих вассалов, неизменно отдавая предпочтение выходцам  из самых низких аристократических сословий. Поэтому все они одеты в немецкие рыцарские костюмы XI века. Для последнего из них, Бертольдо, настоящее имя которого - Фино, это первый выход на работу. Трое его товарищей начинают вводить его в суть дела и  принимаются подтрунивать над ним.  Вся сцена протекает в хорошем, живом ритме.

ЛАНДОЛЬФО:  (Обращается к Бертольдо, словно продолжая ему что-то объяснять).  А это – Тронный Зал!
АРИАЛЬДО:  Находящийся в Госларе!
ОРДУЛЬФО: Или, если тебе это более подходит - во Дворце в Гарцах!
АРИАЛЬДО: Или в Вормсе.
ЛАНДОЛЬФО:  В зависимости от того, какую историю мы будем представлять, ты будешь вместе с нами прыгать то туда, то сюда.
ОРДУЛЬФО: То в Саксонию!
АРИАЛЬДО: То в Ломбардию!
ЛАНДОЛЬФО: То на Рейн!
ОДИН ИЗ ПАЖЕЙ:  (Бесцеремонно вклинивается в разговор и произносит тихим голосом)  Тссс! Тссс!
АРИАЛЬДО: (Оборачиваясь на звуки)  В чем дело?
ПЕРВЫЙ ПАЖ:  (По-прежнему стоит на своем месте, словно статуя и спрашивает вполголоса)       Так как? Он собирается войти сюда или нет?    (Намекает на Генриха IV).


                4.-

               
ОРДУЛЬФО:  Нет. Он пока спит. Можете расслабиться.
ВТОРОЙ ПАЖ:  (Покидает, вместе с первым пажом, свой пост у трона, и снова разваливается беззаботно на цоколе)   Черт подери, могли бы это сказать и раньше!
ПЕРВЫЙ ПАЖ:  (Подходит к Ариальдо)  У тебя, случайно, не найдется спичек?
ЛАНДОЛЬФО:  Смотри у меня! Здесь запрещено курить трубку!
ПЕРВЫЙ ПАЖ:  (В то время как Ариальдо протягивает ему зажженную спичку) 
Знаю. Я собираюсь выкурить всего лишь одну сигарету!

Закуривает сигарету,  после чего также беззаботно, как и другой паж, разваливается на цоколе, покуривая свою сигарету.

БЕРТОЛЬДО:  (Все это время удивленно разглядывает Тронный Зал, после чего переводит свой взгляд на свою одежду и одежду своих друзей)  Но, простите…
Этот зал… Эта одежда… О каком Генрихе IV идет речь?  Я что-то никак не могу понять – О французском ли короле или каком-то другом?

При этом вопросе Ландольфо, Фриальдо и Ордульфо – прыскают со смеху.

ЛАНДОЛЬФО:  (Все время смеется и рукой показывает своим товарищам,  которые также хохочут без остановки, на Бертольдо, словно собирается пригласить их поиздеваться, как следует над Бертольдо)      Он подумал, что речь идет о французском короле!
ОРДУЛЬФО:  Надо же такое подумать!
АРИАЛЬДО:  Речь идет, дорогой мой, о германском императоре  Генрихе IV!  Из Салийской Династии!   
ОРДУЛЬФО:  О великом и трагическом императоре!
ЛАНДОЛЬФО:  О том, которого весь мир знает под именем Генриха Каносского!  Каждый божий день мы разыгрываем здесь ужаснейшие баталии между  Государством и Церковью! Видел бы ты их! Ха-ха!
ОРДУЛЬФО: Участвуем в изнурительной войне, которую  Император ведет против Папского государства! Ха-ха!
АРИАЛЬДО:  Становимся свидетелями тех войн, которые ведут между собой  Папы и Антипапы!
ЛАНДОЛЬФО: Сражаемся на стороне короля в его войнах с всякими  самозванцами!
ОРДУЛЬФО:  Воюем с Саксонцами!
АРИАЛЬДО: Со всеми этими взбунтовавшимися князьями!
ЛАНДОЛЬФИ: И даже с сыновьями самого Императора!
БЕРТОЛЬДО:  (От нахлынувшего на него потока информации, он  прикрывает немного руками свою голову)   Всё, я понял! Я понял! – Именно поэтому, войдя в этот зал,  я не мог сообразить сразу, почему я одет в эту одежду!  Хотя я сразу
отметил для себя,  что  моя одежда никак не соответствует пятнадцатому веку!
АРИАЛЬДО:  И откуда было взяться здесь одежде пятнадцатого века!
ОРДУЛЬФО: Мы здесь находимся в эпоху, охватывающую период времени
с десятого по одиннадцатый век!
ЛАНДОЛЬФО:  Можешь сам посчитать, к какому периоду времени относятся наша одежда, если 25 января 1071 года мы находились у стен Каноссы…


                5.-


БЕРТОЛЬДО:  (Еще более расстроившись)  О, Боже, но тогда я погиб!
ОРДУЛЬФО:  Неудивительно! Если ты все это время думал, что тебе предстоит обитать при Дворе французского короля!
БЕРТОЛЬДО:  Вся моя историческая подготовка – пошла насмарку…
ЛАНДОЛЬФО:  Мы все, дорогой мой, обитаем здесь на четыре столетия раньше!  Так что ты для нас – самый настоящий мальчишка!
БЕРТОЛЬДО  (Обижаясь)  Боже мой! Но, хотя бы меня предупредили, что речь будет идти о германском Генрихе IV, а не французском! Одному только мне известно, сколько пришлось проштудировать книг, в те пятнадцать день, что были выделены мне на мою подготовку!
АРИАЛЬДО:  Извини меня, но, разве, ты не знал, что бедному Тито до этого пришлось играть здесь роль бременского епископа Адальберта.
БЕРТОЛЬДО:  Какого ещё Адальберта! Первый раз слышу о таком!
ЛАНДОЛЬФО:  Значит ты не в курсе дел? Когда умер Тито, молодой маркиз ди Нолли…
БЕРТОЛЬДО:  Именно молодой граф, должен был предупредить меня обо всем этом!...
АРИАЛЬДО:  Но, может быть, он подумал, что ты все знаешь и так, сам!
ЛАНДОЛЬФО:  В начале он не собирался больше брать кого-либо на замену Тито..  И полагал, что нас троих ему будет вполне достаточно. Но наш Генрих принялся кричать, что есть сил:  “Теперь они забрали у меня и Адальберта!”  - Он даже на миг не мог себе представить, что бедный Тито мог умереть своей смертью. Ты меня понимаешь? Он полагал, что все это было делом рук его противников из Кёльна и Майнца, решивших убрать епископа Адальберта из его Двора.
БЕРТОЛЬДО:   (Крепко обхватывает себе голову обеими руками)  Но я совершенно не в курсе всей этой истории!
ОРДУЛЬФО:  В таком случае, дорогой, ты действительно попал в хорошенькую историю!
АРИАЛЬДО:  Беда заключается в том, что  даже мы не знаем, какую он отвел тебе роль во всем этом спектакле!
БЕРТОЛЬДО:  Даже вы!? Вы тоже не знаете, какую мне предстоит играть роль?
ОРДУЛЬФО:  Возможно, роль “Бертольдо”!
БЕРТОЛЬДО:  Какого ещё Бертольдо? Почему именно Бертольдо?
ЛАНДОЛЬФО:  Поскольку, после смерти Тито, наш Генрих принялся кричать следующие слова:  У меня похитили моего Адальберта!? В таком случае, я хочу, чтобы мне его заменили хотя бы на  Бертольдо! Хочу Бертольдо!
АРИАЛЬДО:  При этих словах Генриха, нам ничего не оставалось, как только переглянуться друг с другом, совершенно не понимая, кем все-таки является этот Бертольдо!?
ОРДУЛЬФО:  Раз ты уже здесь, то будешь играть, дорогой мой, роль Бертольдо!
ЛАНДОЛЬФО: И смотри - постарайся не подкачать!
БЕРТОЛЬДО:  (Решительно возражает и собирается удрать из Тронного Зала куда-нибудь подальше)  Нет, такой роли мне не надо! Спасибо, большое-пребольшое! Я ухожу! И ухожу тотчас же!
АРИАЛЬДО:  (Удерживает Бертольдо вместе с Ордульфо, не прекращая ни на секунду смеяться)  Только не так! Да успокойся же! Успокойся!
ОРДУЛЬФО:  Чего ты испугался?! В конце концов, тебе не придется играть роль всем известного, мифического Бертольдо!
                6.-


ЛАНДОЛЬФО:  Ты можешь утешиться тем, что и мы тоже не знаем, кого мы здесь играем. Он, например, играет роль Ариальдо; этот – Ордульфо; и я – Ландольфо… Он обращается к нам, используя эти имена,… Мы к этому уже привыкли. И, кто мы тут на самом деле? Всего лишь имена, взятые из той далекой эпохи! Таким же именем, взятым из той эпохи, будет и твое имя - “Бертольдо”. Из нас троих – только у бедного Тито была отменная роль: роль исторического персонажа – бременского епископа. Он, действительно,  походил на епископа! Бедный Тито, был просто великолепен  в этой роли!
АРИАЛЬДО:  Иначе и не могло быть, он был человеком начитанным!
ЛАНДОЛЬФО: Он даже позволял себе иногда покомандовать над Его Величеством. Мог ему возразить, и часто направлял его действия, выполняя де-факто функции его
ревностного защитника и советника. Мы тоже являемся “тайными советниками императора”, но берем разве что только численным перевесом, так как во всем другом нам весьма далеко до него. Мы находимся здесь только постольку, поскольку в истории написано, что Генриха IV ненавидели богатые аристократы, которым не нравилось, что он формировал свой Двор исключительно только из аристократов, принадлежащих к нижним слоям населения.
ОРДУЛЬФО:  То есть, из таких существ, как мы.
ЛАНДОЛЬФО:  Вот именно, из обычных, скромных императорских вассалов. Из простых подданных, беззаветно преданных своему монарху, в меру развратных и веселых…
БЕРТОЛЬДО:  И я тоже должен уметь быть веселым?
АРИАЛЬДО: А. как же!? Точно так же, как и мы!
ОРДУЛЬФО:  И знаешь, делать это не очень-то просто!
ЛАНДОЛЬФО:  Жаль, что здесь пропадает столько добра! Поскольку, как ты видишь, театральных реквизитов здесь, сколько душе угодно. Наши костюмы могли бы стать украшением любого исторического спектакля. Ведь, они так востребованы сейчас всеми театрами! А таланта, которого тут надо проявлять, хватило бы с лихвой  ни на одну, а  несколько трагедий. История, связанная с Генрихом IV, это вполне позволяет. Но, увы! Мы вчетвером здесь, и те двое ненормальных, стоящие на вытяжку у трона… просто убиваем здесь время, никто с нами толком  не занимается и не требует от нас разыгрывать тут какую-нибудь настоящую сцену. Есть, как бы сказать, форма и нет содержания! Наше положение гораздо хуже того положения, в котором находились настоящие тайные советники Генриха IV. Потому что никто от них не требовал играть какую-то определенную роль. И никто, по крайней мере, не принуждал их к этому. Они просто играли свою роль, так как участвовали в этом спектакле. И это не было их ролью, а являлось неотъемлемой частью их жизни. Короче, каждый из них старался преследовать свой личный интерес, в ущерб интересу других! Они торговали инвеститурами и мало ли чем еще, о чем я не имею никакого представления. Мы же, наоборот, находимся здесь, одетые в наши костюмы, в этом прекрасном императорском Дворе,… чтобы заниматься чем? Да, ничем!... Словно шесть марионеток, подвешенных на стену, ждущих, когда кто-то вдруг возьмет их и начнет ими манипулировать – так или вот так  (показывает руками) -  и заставит их открывать рот.
АРИАЛЬДО:  Э, нет, дорогой! Прости меня! Надо не просто открывать рот, а уметь отвечать в тон! Уметь делать это профессионально! И горе тому, кто ответит на его слова что-нибудь невпопад!
ЛАНДОЛЬФО:  Это так и есть, что верно, то верно!

                7.-


БЕРТОЛЬДО:  И ты даже мне ничего не сказал об этом! Как я смогу отвечать ему в тон, если я готовился к встрече с Генрихом IV французским, а теперь выясняется, что речь идет о Генрихе IV германском!

Ландольфо, Ордульфо, Ариальдо снова прыскают со смеха.

АРИАЛЬДО:  Ха-ха! Тебе надо будет срочно устранять этот пробел!
ОРДУЛЬФО:  Только не падай духом! Мы тебе обязательно поможем!
АРИАЛЬДО: У нас здесь есть уйма книг! В начале тебе будет достаточно только пробежаться по ним!
ОРДУЛЬФО:  Сможешь почерпнуть из них что-нибудь полезное,  в общих чертах…
АРИАЛЬДО:  А сейчас, посмотри туда!

Разворачивает его  и показывает на портрет маркизы Матильды, расположенный на фронтальной стене Зала.

Как ты думаешь, кто там изображен?!
БЕРТОЛЬДО:  (Смотрит на портрет)  Кто там изображен? Извините, но, прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы отметить во всем этом отсутствие какой-либо гармонии. Просто непонятно, откуда могли взяться здесь, среди этой почтенной старины, эти две картины, выполненные в современном стиле?!
АРИАЛЬДО:  Ты абсолютно прав. В начале их там не было. За этими портретами находились две ниши. В них собирались поместить две мраморные статуи, выполненные в стиле той далекой эпохой. Но эти ниши так и остались незанятыми  и были, затем спрятаны за этими двумя полотнами.
ЛАНДОЛЬФО:  (Перебивает Арнольдо) О какой гармонии ты говоришь, если эти полотна не являются настоящими картинами!
БЕРТОЛЬДО:  А, что они тогда, если не являются картинами?!
ЛАНДОЛЬФО:  Если, подойти и потрогать их – то они являются картинами. Но для него (показывает загадочно направо, намекая на Генриха IV),  который никогда не прикасается к ним…
БЕРТОЛЬДО:  Нет?! Но тогда, что они для него?
ЛАНДОЛЬФО: Сейчас я тебе скажу, только слушай меня внимательно! В конце концов, это легко объяснимо.  Для него это всё лишь лики вполне определенных людей. Всего лишь лики… можно сказать, просто отражения этих людей в зеркале.  Пояснить тебе? На этом портрете (показывает на портрет Генриха IV), он изображен сам, собственной персоной, на фоне этого Тронного Вала, который так же, как  и портрет,  выполнен в соответствии со стилем, присущим той далекой эпохе.  Если тебя поместить перед зеркалом, разве, разве ты не увидишь себя точно таким, каким ты есть в данный момент, одетым в этой старинной одежде? Короче, там у нас, словно в двух зеркалах, отражаются живые люди, со всем этим великолепием Тронного Зала…
Поэтому, не забивай лучше себе голову лишними вопросами! Вот увидишь, поживешь с нами и быстро обретешь ту уверенность, которой тебе сейчас так не достает!
БЕРТОЛЬДО: Знаете, я вовсе не собираюсь оставаться здесь и сойти с ума!
АРИАЛЬДО:  Сойти с ума?! Надо же сказать такое?! Наоборот, ты здесь сможешь великолепно повеселиться!


                8.-


БЕРТОЛЬДО:  Хотелось бы верить этому! Но, может быть, вы мне все же скажите, каким  это образом вы все здесь стали такими учеными?!
ЛАНДОЛЬФО:  Дорогой мой, как можно вернуться в историю на восемьсот лет назад и не прихватить при этом с собой немного ранее накопленного опыта?!
АРИАЛЬДО:  Пойдемте! Пойдемте! Вот увидишь, как мы тебя быстро научим всем этим премудростям!
ОРДУЛЬФО:  В этой школе и ты тоже станешь ученым! 
БЕРТОЛЬДО:  Я согласен, но только ради бога, помогите мне уже сейчас, не откладывая ничего на завтра. Посвятите меня в суть происходящего, хотя бы в общих чертах!
АРИАЛЬДО:  Можешь полностью положиться на нас! Каждый из нас что-нибудь да подскажет тебе…
АРИАЛЬДО:  Мы тебя снабдим веревочками и отладим так, что ты будешь выглядеть самой совершенной  марионеткой из всех когда-либо существовавших
на свете! А теперь, нам надо идти! Пойдемте!

 Берет Бертольдо под руку, чтобы увести его из Тронного Зала.

БЕРТОЛЬДО:  (Останавливается и пристально вглядывается в портрет, расположенный на стене)  Подождите немного! Вы мне еще не сказали, кто изображен на том портрете. Жена Императора?
АРИАЛЬДО:  Нет. Женой императора является Берта Сузская, сестра Савойского короля Амедео II.
ОРДУЛЬФО:  Кстати, Император, который хочет быть таким же молодым, как и мы, не переносит своей жены, и хотел  бы развестись с ней.
ЛАНДОЛЬФО:  На этом портрете изображен его самый заклятый враг: Матильда, маркиза Тосканская…
БЕРТОЛЬДО:  Я понял, эта та, что приютила в своем замке Папу римского…
ЛАНДОЛЬФО: Да, да.  Именно в своем замке в Каноссе…
ОРДУЛЬФО:  И не просто какого-то Папу, а самого Великого Папу Григория VII!...
АРИАЛЬДО:  Который тут наводит на всех нас дикий страх! Пойдемте, пойдемте!

Все четверо собираются выйти через правый проход, через который они до этого появились на сцене. Но неожиданно из правого прохода на сцену выходит старый камердинер Джованни, одетый во фрак.

ДЖОВАННИ:  (Торопится и чувствуется, что он чем-то взволнован)   Тсс! Тише!
Франко! Лоло!
АРИАЛЬДО:  (Останавливается и оборачивается на голос Джованни)  Ты зачем, так неожиданно пожаловал к нам?
БЕРТОЛЬДО: (Он крайне удивлен неожиданным появлением Джованни, да еще одетым во фрак)   Позвольте?! Но каким образом он очутился здесь?
ЛАНДОЛЬФО:  Человек из двадцатого века! А, ну-ка, марш отсюда!

Ландольфо подбегает к Джузеппе вместе со своими друзьями. Все они начинают подшучивать над Джузеппе и грозятся прогнать его прочь. 



                9.-


ОРДУЛЬФО:  Да, его, наверняка, подослал к нам Папа Григорий VII! А, ну-ка прочь, отсюда!
АРИАЛЬДО:  Прочь! Прочь отсюда!
ДЖОВАННИ:  (Защищается, как может, и решительно требует прекратить весь этот балаган)  Довольно! Пошутили – и хватит!
ОРДУЛЬФО:  Ты что, забыл, что тебе запрещено ступать сюда своей ногой!
АРИАЛЬДО:  Просим тебя немедленно удалиться!
ЛАНДОЛЬФО:  (Обращается к Бертольдо)  Просто непонятно, откуда он  мог тут взяться! Это какой-то демон, подосланный сюда римским Магом - Григорием VII!
А, ну, Бертольдо, покажи-ка ему свою шпагу!    (Сам Ландольфо тоже пытается вытащить из ножен свою шпагу).
ДЖОВАННИ: (Кричит, что есть сил)  Прекращайте! Что я вам говорю?!
Прекращайте эти глупые шутки! Только что прибыл синьор Маркиз,  с хорошенькой  компанией…
ЛАНДОЛЬФО:  (Принимается приятно потирать руки)  Вот как!? Великолепно!
Случайно, не с дамами?
ОРДУЛЬФО:  ( Также начинает потирать от удовольствия руки)  И кто эти дамы? Молодые? В возрасте?
ДЖОВАННИ:  С ним прибыли две дамы.
АРНАЛЬДО:  Но, кто?  Кто они эти дамы? Меня интересуют, прежде всего, дамы!
ДЖОВАННИ:  Синьора Маркиза и ее дочь.
ЛАНДОЛЬФО:  (Удивленный)  Ну и ну! Интересно, какими это путями занесло их сюда?!
ОРДУЛЬФО:  (Также удивленный)  Ты сказал Маркиза?
ДЖОВАННИ:  Да, Маркиза! Маркиза!
АРИАЛЬДО:  А, кто с ними прибыл из господ?
ДЖОВАННИ:  Пока не знаю.
АРИАЛЬДО:  (Обращается к Бертольдо)  Они, наверняка,  появились здесь, чтобы наполнить форму также и содержанием! Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу этим сказать?
ОРДУЛЬФО:  Все до одного подосланы Папой Григорием VII! Теперь мы сможем вдоволь повеселиться!
ДЖОВАННИ:  Послушайте, вы мне дадите хоть раскрыть рот!?
АРИАЛЬДО:  Говори! Говори! Мы тебя слушаем!
ДЖОВАННИ:  Мне показалось, что один из этих двух синьоров – врач-психиатр.
ЛАНДОЛЬФО:  Понятно! Один из тех медиков, которые обычно занимаются лечением сумасшедших!
АРИАЛЬДО! Браво! Молодец, Бертольдо! Ты нам явно приносишь фортуну!
ЛАНДОЛЬФО:  Вот увидишь, как мы этого синьора-медика заставим отменно попотеть!
БЕРТОЛЬДО:  Мне кажется, я сразу же попал в хорошенький переплет.
ДЖОВАННИ:  Выслушайте, пожалуйста, меня! Они собираются вскоре появиться здесь, в Тронном Зале!
ЛАНДОЛЬФО:  (Чувствуется, что он  в какой-то мере удивлен и растерян)  Как? И она тоже здесь? Маркиза?
АРИАЛЬДО:  Я не удивлюсь, если здесь мы увидим ещё что-то, помимо содержания!
ЛАНДОЛЬФО:  Здесь может разыграться самая настоящая трагедия!


                10.-


БЕРТОЛЬДО:  ( Проявляет любопытству, к тому, что происходит)                Каким образом? Почему вы так думаете?
ОРДУЛЬФО:  (Показывает на портрет)  Эта маркиза и есть та женщина, что изображена на том портрете?  Тебе это, разве, непонятно?
ЛАНДОЛЬФО:  А её дочка является невестой нашего маркиза.
АРИАЛЬДО:  Что это вдруг заставило их примчаться сюда? Хотелось бы это узнать!
ОРДУЛЬФО:  Если он увидит ее здесь, такое может произойти, что никому это и не снилось!
ЛАНДОЛЬФО:  Рано говорить об этом. Может, он  ее вообще не узнает!
ДЖОВАННИ:  Надо, чтобы вы его пока придержали там, если он вдруг сейчас проснется.
ОРДУЛЬФО:  Легко сказать!  Ты никак решил пошутить?  Но как это сделать?!
АРИАЛЬДО:  Ты прекрасно знаешь, как это делается!
ДЖОВАННИ:  Да, хоть силой, черт подери! – Мне так приказано! А теперь, идите! Идите!
ЛАНДОЛЬФО:  (Направляется на выход вместе со всеми и обращается к Джованни)     Постарайся узнать поподробнее, почему это они вдруг решили пожаловать сюда!
ДЖОВАННИ:  (Кричит им в след)  Заприте дверь на замок и обязательно спрячьте ключ!  То же самое проделайте и с этой дверью!  (Показывает на проход с правой стороны).

Ландольфо, Ариальдо и Ордульфо удаляются со сцены через правый проход.

ДЖОВАННИ:  (Отдает указание также и пажам)  Вы тоже уходите отсюда! Да только побыстрее!    (Показывает на проход справа)   
Заприте за собой дверь и не оставляйте в двери ключа!

Два пажа выходят через правый проход. Джованни направляется к левому проходу, открывает дверь и пропускает на сцену маркиза Ди Нолли.

ДИ НОЛЛИ: Ну, как? Ты уже успел дать всем необходимые указания?
ДЖОВАННИ:  Да, синьор Маркиз. Можете не беспокоиться.

После чего, Ди Нолли, приглашает пройти на сцену других членов своей компании.
Первыми в зале появляются барон Тито Белькреди и доктор Дионисио Дженони. Затем появляются маркиза Матильда Спина и ее дочь, молодая маркиза Фрида.
Джованни тем временем успевает откланяться и удалиться.
Маркизе Матильде Спина что-нибудь лет под 45. Она по-прежнему красива, обладает достаточно пышными формами тела, однако, на ее лице легко просматриваются следы, хотя и интенсивного, но умело выполненного макияжа, скрывающего морщины,  неизбежно появляющиеся на лице у женщин ее возраста. У нее милая головка, чем она напоминает собой храбрую валькириеву деву. Ее макияж резко контрастирует с ее губами, красивыми, но в то же самое время бледными. Она уже много лет, как вдова, но у нее имеется друг сердца, барон Тито Белькреди, которого она, как и другие, не принимает всерьез. По крайней мере, такое впечатление создается внешне. Что значит для нее Тито Белькреди, это знает только он один. Он только улыбается, если его подруга начинает делать вид, что их


                11.-


ничего не связывает. И с улыбкой всегда встречает тот смех, которым другие сопровождают шутки маркизы, выпущенные в его адрес.
Тито Белькреди – синьор, худого телосложения, рано поседевший, чуть моложе Маркизы,  до всего любопытен, с небольшой головкой, как у птицы. Мог бы считаться очень живым мужчиной, если бы его прирожденная кошачья проворность (недаром, благодаря этой проворности, он считается опасным дуэлянтом), не дремала бы в нем, как в каком-нибудь ленивом, вечно дремлющем арабе. Подтверждением тому служит его тягучий голос и манера говорить в нос.
Фрида - дочь маркизы. Ей всего лишь 19 лет. Она все время находится в тени своей матери, слишком властной и слишком заметной женщины,  И чувствует себя сильно уязвленной, видя то,  с какой легкостью та злословит на счет  своих близких, чем вредит не столько себе, а сколько ей.  К счастью, она уже обручена с маркизом Карло Ди Лолли.
Ди Лолли, молодой маркиз - человек с твердым характером, хотя и весьма снисходительный по отношению к другим. В то же самое время, он  совершенно закрыт и непреклонен, в том малом,  чего он уже добился и, что у него уже имеется в этом мире. Но, видимо, он сам толком не знает, чего же он все-таки смог добиться в этом мире конкретно. Он тяготится той большой ответственностью, которая легла на его плечи. Другие могут говорить, сколько им захочется (счастливчики, однако же!) и веселиться, сколько вздумается. Он же – нет. Не потому, что он не хотел бы это делать, а просто потому, что он себе это не может позволить. Он всё ещё носит траур по поводу смерти своей матушки, недавно ушедшей из жизни .
У доктора Дионисио Дженони – красивое, нагловатое лицо с глазами навыкат, рубинового цвета, как у сатира, короткая остроконечная бородка, поблескивающая на свету, словно серебро. Он обладает красивыми манерами. Почти лысый. 
Вся компания входит в зал в состоянии тревожного ожидания, почти со страхом и тут же принимается разглядывать убранство зала с определенным любопытством (за исключением Ди Нолли). В начале все говорят вполголоса.

БЕЛЬКРЕДИ:  Великолепно! Не нахожу других слов!
ДОКТОР:  В высшей степени интересно! Даже сама обстановка отражает душевное, бредовое состояние больного! Да, да, великолепно! Просто великолепно!
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Ищет глазами свой портрет и, как только его находит, тут же устремляется к нему)  А вот и он.

Разглядывает его с достаточного расстояния. Видно,  при этом, что  ее обуревают самые различные чувства.

Надо же!... Нет, нет, ты только взгляни на него… Бог ты мой…     (Зовет дочь)    Фрида, Фрида…  Подойди, ко мне…
ФРИДА:  Это что? Твой портрет?
ДОННА МАТИЛЬДА:  Просто невероятно! Взгляни на него внимательно! Да, это не я! Там изображена ты!
ДИ НОЛЛИ:  Ну, что, теперь вы поверили?! Я все время говорил вам об этом!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Я бы никогда не поверила в это, если бы не увидела все это
собственными глазами!   (Вся дрожит так, словно дрожь у нее идет от спины)
Боже, надо же! Вы, как в воду глядели!  (Затем смотрит на дочь).  Фрида, что ты

                12.-


можешь сказать обо всем этом?   (Подходит к ней и обнимает ее за талию).  Подойди поближе! Разве, ты не находишь себя, там, в моем портрете?
ФРИДА: Право, я затрудняюсь сказать что-либо на этот счет!…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Как?! Разве, тебе не кажется, что там это ты?!   (Оборачивается в сторону Белькреди).  Тито, взгляните вы! Что вы можете сказать!?
БЕЛЬКРЕДИ:  (Даже не бросив взгляда в сторону портрета)  Только не это, даже не просите! Для меня априори все ясно, что в этом портрете не может быть никакого сходства с вашей дочерью!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Надо же быть таким глупым! Он думает, что этим  своим заявлением он сделал мне комплимент!    (Решает обратиться к доктору Дженони).
А, что вы, доктор, можете сказать мне на этот счет?   (Доктор собирается приблизиться к Донне Матильде)
БЕЛЬКРЕДИ:  (Находясь спиной к Доктору и делая вид, что он говорит с Доктором тайком) Тсс! Не надо, доктор! Ради бога, не придавайте этому никакого значения!
ДОКТОР:  (Удивляется такому заявлению, но, тем не менее, улыбается)  Это, почему же я не должен придавать этому никакого внимания?!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Не слушайте его! Он просто несносен! Подойдите, пожалуйста, к портрету!
ФРИДА:  Разве, вы не знаете, что он, к тому же, еще и шут по профессии?
БЕЛЬКРЕДИ:  (Обращается к Доктору, видя, что тот собирается подойти к портрету).  Я бы, прежде чем приблизиться к портрету, попросил бы вас обратить внимание на свои ноги!
ДОКТОР:  (Всё, как выше).  На ноги? А в чем дело!
БЕЛЬКРЕДИ:  У вас такие огромные ботинки.
ДОКТОР:  У меня?
БЕЛЬКРЕДИ:  Да, у вас. Вы так ретиво разбежались,  как бы, случайно,  не прошлись по этим четырем нежнейшим ножкам!
ДОКТОР:  (Громко смеется).  Не волнуйтесь за меня!  Кроме того, мне кажется, что  нет ничего удивительного в том факте, если дочь бывает очень похожа на свою мать…
БЕЛЬКРЕДИ:  Бабах! Выстрелил так, словно на этот счет не может быть иного мнения!
ДОННА МАТИЛЬДА: (Не скрывает своего раздражения  комментарием Белькреди, и направляется в его сторону).  Это почему ещё – бабах! Что это значит? Что он тут сказал такого невероятного?!
ДОКТОР :  ( Реагирует совершенно спокойно).   Разве, это не так? 
БЕЛЬКРЕДИ:  (Отвечает маркизе).   Он сказал, что в этом сходстве нет ничего удивительного. В то время как вы, наоборот, этому очень удивились! Отчего это, извините меня, если это все для вас сейчас так естественно!?
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Сердится на Белькреди ещё больше).  Ну и глупый же! Надо же быть таким твердолобым!  Именно потому, что это так естественно! Потому что там изображена вовсе не моя дочь.   (Показывает на полотно).  Это мой портрет!  Но, обнаружив на полотне, вместо себя, свою дочь, я естественно  была  этим удивлена. И мое удивление, поверьте мне, было совершенно искренним.  Поэтому я запрещаю вам ставить его под сомнение!

После этой бурной вспышки эмоций,  все чувствуют себя как-то неловко и, на некоторое время в зале воцаряется тишина.

                13.-


ФРИДА:  (Тихим голосом, не скрывая своего раздражения).  Боже мой, всегда одна и та же история… По каждому пустяку –  он готов тут же организовать целую дискуссию!
БЕЛЬКРЕДИ:  (Также тихим голосом, словно поджав под себя хвост, извинительным тоном).  Я вовсе ничего не собирался ставить под сомнение. Мне только показалось, что ты в начале не очень-то разделяла этого удивления твоей матери. Если тебя что-то и поразило, так это то, что твоя матушка обнаружила удивительное сходство между тобой и этим портретом.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Надо же сказать такое! Дело в том, что она просто не может знать того, какой я была в ее возрасте. Мне же не составляет никакого труда сделать такое заключение.
ДОКТОР:  Совершенно верно! Поскольку изображение на портрете является всего лишь отражением определенного момента жизни. В далеком прошлом, и к тому же не может вызвать каких-либо воспоминаний у молодой маркизы. В то время как синьоре Маркизе оно может напомнить многое: движения, жесты, взгляды, улыбки, много других вещей, которые на полотне отсутствуют…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Вот именно!
ДОКТОР:  (Продолжает свои рассуждения, адресуя свои слова маркизе).   И вы, естественно, теперь можете их вновь отыскать в своей дочери.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Вы не знаете его, при каждом удобном случае он  старается испортить мне настроение, даже, если на меня  находят самые невинные  чувства, можно сказать  просто так, ни из-за чего,  лишь бы только насолить мне.
ДОКТОР:  (Почувствовав, что он нашел свою тему, с профессорским  тоном обращается к Белькреди).  Дорой Барон, поразительное сходство некоторых людей часто является продуктом совершенно необъяснимых вещей! Поэтому абсолютно неудивительно, если…
БЕЛЬКРЕДИ:  ( Прерывает устроенный ему урок).  Кто-то сможет отыскать некоторое сходство  между мной и ею! Вы это хотели сказать, дорогой Профессор!?
ДИ НОЛЛИ:  Всё, прекращайте! Прекращайте! Прошу вас!

Показывает на проходы справа, как бы стараясь предупредить всех, что там может оказаться кто-то и подслушивать их.

Мы и так уже хорошо пообщались, пока добирались сюда…
ФРИДА:  Иначе и не могло быть! Когда он есть, всегда так… (Намекает на Белькреди).
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Сразу же добавляет после слов, сказанных дочерью).
Если бы вы только знали, как я не хотела, чтобы он приезжал сюда вместе с нами!
БЕЛЬКРЕДИ:  Лучше признайтесь, сколько раз вы подшучивали надо мной, делая  все это за моей спиной! Откуда у вас только берется такая неблагодарность!
ДИ НОЛЛИ:  Всё, хватит, прошу тебя, Тито! Здесь в нашей компании находится доктор, и все мы пришли сюда по очень серьезному вопросу. Ты отлично знаешь,
что я из-за этого вопроса совершенно не имею никакого покоя.
ДОКТОР: Вот именно. Давайте, в начале уточним некоторые моменты, связанные с этим посещением. Извините, синьора, меня интересует ваш портрет, который находится там. Это что, был ваш подарок, сделанный ему?
ДОННА МАТИЛЬДА:  Нет, нет. С  чего бы это я стала дарить этот портрет ему?!  Я тогда была еще совсем юна, как Фрида, и даже не была ещё ни с кем обручена. Я,


                14.-


просто уступила этот портрет, через три-четыре года, после случившегося несчастного случая. Уступила его, идя навстречу нескончаемым просьбам его матери.  (Показывает на Ди Нолли).
ДОКТОР:  Которая была его сестрою?   (Показывает на правый проход, намекая на Генриха IV).
ДИ НОЛЛИ:  Да, доктор. И это мой  святой долг – наше совместное посещение этого Зала -  перед моей матушкой, которая покинула меня всего лишь месяц тому назад. Если бы не это обстоятельство, то я и Фрида, мы уже находились бы в дороге, так как решили  еще раньше отправиться в путешествие…
ДОКТОР:  И у вас были бы совсем иные заботы! Я вас отлично понимаю!
ДИ НОЛЛИ:  Кто знал, что все так получится! Она умерла с твердым убеждением, что уже близко выздоровление ее брата, которого она так обожала.
ДОКТОР: Извините меня, но вы не могли бы сказать мне, по каким  признакам она могла прийти к такому убеждению?
ДИ НОЛЛИ: Мне кажется в результате какого-то  разговора, который состоялся у них,  буквально за  пару дней до смерти моей матушки.
ДОКТОР:  Какого-то разговора?! Интересно, было бы в высшей степени полезно узнать, о чем они там говорили!!
ДИ НОЛЛИ:  Простите, но я этого не знаю! Знаю лишь, что моя матушка вернулась с той последней встречи вся взволнованная. Поскольку ей показалось, что он был необычно нежен с ней, словно предчувствуя ее близкую смерть! Со своего смертного одра она попросила меня поклясться, что я никогда не брошу ее брата одного. Чтобы я никогда не  оставлял его без внимания и не забывал навещать его…
ДОКТОР:  Понятно. Очень хорошо. А теперь неплохо было бы кое-что   прояснить…Часто можно сделать правильные выводы даже по самым незначительным фактам… Так что,  давайте, вернемся к нашему портрету…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Не думаю, доктор, что стоит придавать этому портрету столь большое значение. Он произвел на меня столь сильное впечатление лишь только потому, что я его уже не видела много лет.
ДОКТОР:  Не волнуйтесь, не волнуйтесь… и имейте немного терпения…
ДИ НОЛЛИ:  Что, правда, то, правда! Этот портрет находится там уже лет пятнадцать…
ДОННА МАТИЛЬДЕ: Больше! Уже целых восемнадцать лет!
ДОКТОР:  Прошу вас не забегать вперед, если вы еще даже не знаете, о чем я собираюсь спросить вас! Этим двум портретам я придаю большущее значение,..  Они, как мне кажется,  были написаны еще до той, всем известной и так ужасно закончившейся  кавалькады. Это верно?
ДОННА МАТИЛЬДА:  В этом вы можете не сомневаться!
ДОКТОР:  То есть в тот период, когда он еще находился в совершенно здравом уме и рассудке. - Я хотел сказать именно это! – Это он уговорил вас сделать этот портрет?
ДОННА МАТИЛЬДА:  Нет, нет, доктор! Мы все, кто участвовал в кавалькаде, решили сделать такие портреты. Просто так, на память.
БЕЛЬКРЕДИ:  Я тоже заказал себе портрет, на котором я был изображен «Карлом Анжуйским!».
ДОННА МАТИЛЬДА:  Нам их сделали, как только были сшиты наши костюмы.
БЕЛЬКРЕДИ:  Почему мы их сделали? Всё очень просто. Кто-то предложил собрать их вместе, в зале виллы, где проходила кавалькада,  на память, как обычно

                15.-


выставляют картины в галерее. Но затем, каждый из участников кавалькады, решил оставить свой портрет у себя.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Что касается моего портрета, то я, как уже сказала вам,  уступила его – совершенно не жалея об этом – его матушке… (Снова показывает на Ди Лолли). 
ДОКТОР:  А вы не знаете, случайно, может, эта просьба исходила от него самого?!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Этого я не знаю! Возможно… Не исключено, что сестре, которая так сильно любила своего брата, захотелось сделать ему приятное…
ДОКТОР:  Ещё один момент! Ещё один! А, как на счет кавалькады, эта идея пришла именно ему или кому-то другому?
БЕЛЬКРЕДИ:  (Тут же вклинивается в беседу).  Нет, нет! Это была моя идея! Моя идея, полностью!
ДОКТОР: Не могли бы вы рассказать поподробнее, как это было…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Не верьте ему. Эта идея пришла бедному Беласси!
БЕЛЬКРЕДИ: Причем тут Беласси?
ДОННА МАТИЛЬДА:  Именно графу Беласси! Бедняжка, умер скоропостижно, через два-три месяца спустя, после того события.
БЕЛЬКРЕДИ:  Беласси не было и в помине, когда я…
ДИ НОЛЛИ: (Недовольным голосом, боясь, что этот разговор может снова, перерасти в очередную дискуссию).  Простите, доктор,  но вам что, так это важно установить, кому эта идея пришла первому?
ДОКТОР: Не знаю как кому, а мне да…
БЕЛЬКРЕДИ:  Я уже сказал, что она пришла именно мне! И история этой идеи была очень оригинальна! Простите, но мне не зачем хвастаться этим фактом, зная, чем  закончилось это мероприятие. Выслушайте меня, доктор – я это отчетливо помню - это было вечером, в первых  числах ноября, когда я находился у нас в Клубе. От нечего делать, я перелистывал там какой-то немецкий иллюстрированный журнал, 
(разумеется, я там рассматривал  одни только картинки, так как совершенно не знаю немецкого языка). На одной из них был запечатлен германский Император. Не знаю, в каком университетском городе это происходило, но зато отчетливо помню, что на снимке он одет был  в студенческую форму.
ДОКТОР:  Это, наверняка, был Бонн. Бонн.
БЕЛЬКРЕДИ:  Пусть, это будет Бонн, мне как-то это  все равно. Император был при полном параде, на лошади, и на нем был надет необычный традиционный костюм старейшего студенческого Общества Германии. За ним следовал кортеж из других студентов, принадлежащих самому высокому сословию.  Все они также были на лошадях и в студенческих костюмах. Идея зародилась в моей голове именно после того, как я увидел ту небольшую иллюстрацию. Как раз в то время, у нас в Клубе, все гадали, как лучше организовать маскарад по случаю ближайшего карнавала. Я взял  и предложил эту историческую кавалькаду. Историческую, чисто условно.
Это было самое настоящее вавилонское столпотворение. Каждый из нас должен был выбрать для своего представления какой-либо исторический  персонаж того или иного века. Это мог быть король, император или какой-нибудь князь. Причем, подле каждого из них должна была быть своя дама, королева или императрица, сидящая на лошади.  Разумеется, все лошади должны были быть украшены в соответствии с  традициями определенной эпохи. И мое предложение было принято.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Что касается меня, то, приглашение поучаствовать в этой
кавалькаде, я получила лично от Беласси!

                16.-


БЕЛЬКРЕДИ:  Это незаконное присвоение авторства, если он вам сказал, что идея была его. Когда я делал свое предложение тем вечером у нас в клубе, его в этот момент там вообще не было. Как в прочем и не было его!  (Намекает на Генриха IV).
ДОКТОР:  И он тогда выбрал себе роль Генриха IV?
ДОННА МАТИЛЬДА:  Он это сделал, постольку, поскольку я – когда мне предложили выбрать себе имя – просто так, не очень задумываясь  над этим – сказала, что хочу быть «Маркизой Матильдой Тосканской».
ДОКТОР:  Извините,… но я что-то не очень понимаю,  какая существует здесь связь…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Видите ли! Я и сама в начале ничего не поняла, когда он мне вдруг ответил, что хотел бы находиться у моих ног, точно также как находился когда-то у моих ног в Каноссе Генрих IV . Да, я что-то слышала о Каноссе, но, говоря по правде, не помнила хорошо этой истории. Но затем, когда я с ней подробно познакомилась, чтобы освоиться со своей ролью, она произвела на меня сильнейшее впечатление, и  я почувствовала себя самой верной и самой ревностной союзницей Папы Григория VII, из всех когда-либо существовавших на свете, в его бескомпромиссной борьбе против германской Империи. И тогда я поняла, почему, после того, как я выбрала себе роль его заклятого врага, он захотел быть рядом со мной, в той кавалькаде, в качестве Генриха IV.
ДОКТОР:   А! Так вот оно что!? Он это сделал, может быть, потому что …?
БЕЛЬКРЕДИ:  Доктор, как вы не можете до сих пор догадаться! Он это сделал по одной единственной причине!  Только потому, что он тогда страшно ухаживал за ней и она, (показывает на Маркизу), естественно…
ДОННА МАТИЛЬДА:  (С жаром, делая акцент на слове «естественно»).                Естественно, вот именно! Естественно! Иначе и не могло быть, как «естественно»!
БЕЛКРЕДИ:  (Показывая на нее).  Пожалуйста, заявлять такое! Хотя тогда не стеснялась всем говорить, что она его просто не переносит!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Это неправда! Он вовсе не был мне антипатичен. Скорее, наоборот! Просто, всякий раз, как кто-то начинает ухаживать за мной серьезно…
БЕЛЬКРЕДИ:  (Перебивает ее).  Вы тут же стараетесь выставить его на всеобщее посмешище!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Нет, дорогой! В данном случае вы ошибаетесь! И даже очень!
Поскольку его никак нельзя было назвать глупым, чего, уж точно, нельзя сказать о вас!
БЕЛЬКРЕДИ:  Я никогда не принимал ваших слов за чистую монету!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Вас я знаю как облупленного! Но с ним - шутки были плохи! Можно было и поплатиться!

Меняет тон голоса, обращаясь к Доктору.

Нам женщинам, дорогой Доктор, среди многих испытаний, выпадающих на нашу долю, то и дело приходится видеть перед собой пару глаз, с выверенным взглядом, нацеленным на нас, и, обещающим нам вечную, никогда не проходящую любовь!

Разражается пронзительным смехом.

Нет ничего более смешного этого! Вот было бы здорово, если бы мужчины,  хоть раз смогли бы взглянуть на себя, в тот момент, когда они обещают нам этим


                17.-


выверенным взглядом эту «вечную» любовь… Я всегда смеялась над ними
подобным образом! А тогда – даже ещё больше того, чем это требовалось на самом деле. Но должна вам признаться - сейчас я могу себе это позволить, после того как уже прошло с тех пор более двадцати лет.
Когда же я смеялась подобным образом над ним,  я это делала также из-за страха, охватывавшего меня. Возможно потому, что тем обещаниям, которые исходили из его глаз, можно было верить. Но бросаться в этот омут страстей, позабыв обо всем на свете, было в высшей степени опасно!
ДОКТОР:  (Оживляется, концентрируя все свое внимание на последних словах Донны Матильды).  Именно это! Мне бы очень хотелось узнать поподробнее  именно об этом! Вы говорите, что это было бы в высшей степени опасно?!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Да, потому что он не был похож на других! А, поскольку и
я, по правде говоря… была немного того… не ангел … (старается выбрать слово помягче)  - была взбалмошная, да, да, взбалмошная, то не умела контролировать свои поступки и правильно вести себя в сложных ситуациях! - Я была тогда слишком юной. Вы меня понимаете? К тому же, женщина. Мне надобно было в той ситуации закусить удила – но для этого надо  было быть решительной, а вот решительности то у меня и не хватало! -  Вместо этого я отпускала шутки и в его адрес. Хотя затем  каялась и презирала себя за это, поскольку видела, что мой смех часто смешивался со смехом других - самых настоящих глупцов! Которым нравилось подтрунивать над ним!
БЕЛЬКРЕДИ:  Приблизительно, как это происходит и со мной.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Над вами все смеются, и вы все проглатываете, дорогой мой. 
Он же, наоборот, такого не допускал! Это большая разница! – К тому же, вы позволяете, чтобы вам смеялись прямо в лицо!
БЕЛЬКРЕДИ:  Уж, лучше, пусть говорят в лицо, чем делают это за моей спиной!
ДОКТОР:  Вернемся к нашему разговору! – Итак, можно сказать, что он уже тогда был немного неуравновешенным, способным на необдуманные поступки. Я, по крайней мере,  пришел к такому заключению!
БЕЛЬКРЕДИ: Да, доктор, но в то же самое время он был каким-то странным!
ДОКТОР:  Как вас понимать?
БЕЛЬКРЕДИ:  Я бы добавил даже… каким-то холодным…
МАТИЛЬДА: Сказать такое! Холодным! Да, доктор, он был немного странным.  Но это, оттого что он весь был полон жизни!  Был сам огонь!
БЕЛЬКРЕДИ:  Я не собираюсь утверждать, что он притворялся в те моменты, когда демонстрировал свою повышенную возбудимость.  Скорее, наоборот, я могу  сказать, что эта возбудимость проявлялась в нем довольно-таки часто и была не наигранной. Но я готов поклясться, доктор, что его невозможно было спутать ни с кем другим в момент такого состояния. И полагаю, что эти неуправляемые импульсы могли возникать в нем по самому банальному пустяку. Скажу вам больше – я уверен, что он страдал от всего этого. Иногда вспышки своей ярости, он обрушивал на  самого себя! Видеть все это было ужасно комично!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Что верно, то верно! Такое бывало!
БЕЛЬКРЕДИ: (Обращается к Донне Матильде).   И, как вы думаете, чем все это можно было объяснить?

Дальнейшие слова адресует Доктору.


                18.-


На мой взгляд, это можно было объяснить тем, что, в те моменты, когда на него находило просветление, он начинал неожиданно терять реальную связь с теми чувствами, которые находили  на него в тот момент. Они начинали представляться ему  не просто  настоящими чувствами, а чем-то, чему непременно надо было придать какое-то особое значение.  Какое именно значение? Не знаю! Главное для него было, чтобы все это делалось компетентно, с умом, и, чтобы сопровождалось возникновением в его теле настоящего сердечного тепла, которого ему так недоставало. В результате он много импровизировал, мог наговорить что-нибудь лишнее, или, наоборот, на все махнуть рукой. И все это ради того, чтобы отвлечься от текущих проблем и больше не вспоминать о них. Он казался непостоянным, каким-то легкомысленным,… а иногда даже, это можно смело сказать, смешным.
ДОКТОР:  Я вижу,  вы перечислили всё… Вам остается только сказать, что он был еще  и нелюдимым!
БЕЛЬКРЕДИ:  Нет, нет! Вот этого как раз о нем никак нельзя было сказать!  Он был большим специалистом по части организации живых картин, танцев, благотворительных спектаклей. Специалистом я назвал его просто так, ради шутки!  Но декламировал он свои роли, надо признаться, великолепно!
ДИ НОЛЛИ:  И, лишившись рассудка,  он стал великолепным артистом, хотя и, одновременно, вызывающим в людях настоящий страх!
БЕЛЬКРЕДИ:  Великолепным актером он был уже с самого начала! Представьте себе, когда случился тот несчастный случай, и он свалился с лошади…
ДОКТОР:  И ударился о землю затылком. Верно?
ДОННА МАТИЛЬДА: Вы даже не представляете себе, как все, увидев это, не на шутку перепугались! Всё произошло буквально на моих глазах. Я вдруг его увидела между копыт лошади, вставшей на дыбы…
БЕЛЬКРЕДИ:  Но нам в начале даже не показалось, что случилось что-то серьезное.
Да, было небольшое замешательство и сбой в кавалькаде. И было желание поглядеть, что же там все-таки случилось. Но его быстро подобрали и, не мешкая, унесли на виллу.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Знаете, на нем ничего не было! Даже небольшой ранки!
Или капельки крови!
БЕЛЬКРЕДИ:  Все подумали, что он только потерял сознание…
ДОННА МАТИЛЬДА:  И, когда два часа спустя…
БЕЛЬКРЕДИ:  Он появился вновь в салоне виллы – я хотел бы отметить следующее…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Лицо у него было ужасное! Я это заметила сразу же!
БЕЛЬКРЕДИ: Нет, нет! Вы не правы! Никто из нас, доктор, этого даже не заметил! Можете мне поверить!
ДОННА МАТИЛЬДА!  Ещё бы! Ведь, вы все выглядели так, словно сошли с ума!
БЕЛЬКРЕДИ:  Каждый из нас по инерции продолжал веселиться и играть отведенную ему роль! Это было самое настоящее вавилонское столпотворение!
ДОННА МАТИЛЬДА: Вы даже представить себе не можете, доктор, какой пережили мы шок,  когда, вдруг, поняли, что, в отличие от нас,  он свою роль играл совершенно серьезно!
ДОКТОР:  Видимо, это оттого что, он уже начинал потихоньку сходить с ума…
БЕЛЬКРЕДИ: Несомненно! Когда он появился среди нас, мы подумали, что он уже пришел в себя. Он принялся  играть свою роль так же, как и мы,…  но делал это

                19.-


лучше нас, поскольку, как я уже это сказал ранее, он был прирожденным актером. Короче, он играл  и, при этом, ничуть не шутил!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Участники маскарада начали, между тем, отпускать в его адрес шутки…
БЕЛЬКРЕДИ: И тогда он – поскольку был при оружии, как и подобает истинному королю – выхватил свою шпагу из ножен и бросился с нею на двоих или даже троих своих обидчиков. Никто не ожидал от него такой прыти, и все на какое-то мгновенье были буквально терроризированы его выходкой.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Никогда не забуду той сцены и наши перепуганные и перекошенные от страха лица, очутившиеся перед его ужасной маской, которая уже не являла собой маску, а что-то такое, откуда исходило само Безумие!
БЕЛЬКРЕДИ: Это был Генрих IV! Генрих IV, собственной персоной, в момент своего дикого исступления!
ДОННА МАТИЛЬДА:  Он был просто одержим свой игрой и, поверьте мне,  я чувствовала, что его нервы могут не выдержать, и, что он может в один прекрасный  момент сорваться во время маскарада, так как он находился в том ненормальном состоянии уже более месяца. Эта  его прямо-таки дьявольская одержимость просматривалась в любом его действии!
БЕЛЬКРЕДИ:  Лежала в основе всей его тщательнейшей подготовки к маскараду!  И проявлялась в любых мелочах… самых незначительных…
ДОКТОР:  В таком случае, всё очень легко объяснимо! Видимо, именно эта его одержимость и зафиксировалась у него в голове при падении с лошади, так как сильный удар о затылок, привел к нарушению нормальной деятельности головного мозга. Зафиксировалась у него в голове и теперь не покидает его головы ни на минуту. В подобных ситуациях можно либо лишиться ума, либо стать сумасшедшим.
БЕЛЬКРЕДИ:  (Обращается к Фриде и к Ди Нолли).  С этим, дорогие мои, не шутят!
(Обращается к Ди Нолли).  Тебе тогда было всего четыре года. От силы – пять лет.
(Обращается к Фриде).  Твоей матери кажется, что ты заменила ее там на этом портрете. На портрете, который писался еще в те времена, когда она ещё и не знала, что родит тебя на свет! У меня уже полно седых волос в голове.  А он: полюбуйся им на картине (показывает на портрет) – Бабах! Свалился с лошади, ударился затылком о землю  - и больше не сдвинулся с этого портрета: как был Генрихом IV, так им и остался!
ДОКТОР:  (Все это время над чем-то размышляет.  Наконец, подносит к своему лицу руки, стараясь таким образом привлечь к себе внимание всех, кто собрался в зале.  После чего дает тому, что случилось,  свое собственное научное объяснение).  Да, да, господа. Произошло  именно это!

В этот  момент неожиданно открывается дверь правого прохода (ближайшего к авансцене) и на сцене появляется Бертольдо, с совершенно перепуганным лицом.

БЕРТОЛЬДО:  (Врывается так, словно у него не было иного выхода).  Разрешите? Прошу прощения…

Резко останавливается, почувствовав, какую сумятицу он внес  в ряды присутствующих своим появлением.

ФРИДА:  (Вскрикивает от испуга, закрывая лицо руками).  О, Боже! Это никак он!?

 
                20.-


 ДОННА МАТИЛЬДА:  (Отступает назад, вся перепуганная, закрывая себе рукой лицо, чтобы не видеть его).  Кто это? Неужели это он?
ДИ НОЛЛИ:  (Тут же реагирует на происходящее). Да нет же! Нет! Это не он! Не волнуйтесь!
ДОКТОР:  (Изумленный).  Но тогда, кто же это?
БЕЛЬКРЕДИ:  Видимо, один из тех, кто сбежал с нашего маскарада!
ДИ НОЛЛИ:  Это один из тех четырех молодых людей, которых мы держим  здесь для потакания его прихотям, связанных с его безумием.
БЕРТОЛЬДО:  Синьор Маркиз, прошу прощения…
ДИ НОЛЛИ:  Какое еще прощение! Разве я не отдал приказа закрыть все двери на ключи и никого сюда не впускать?!
БЕРТОЛЬДО: Я в курсе! Но я больше не могу! И прошу меня тотчас же уволить!
НИ НОЛЛИ:  А, так значит, вы и есть тот самый, кто должен был приступить к исполнению своих обязанностей сегодня утром!?
БЕРТОЛЬДО:  Да, синьор. И повторяю, что я больше не могу…
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Обращается к Ди Нолли, не скрывая своего смущения).  Стало быть, он не такой уж и спокойный, как ты нам говорил о нем до этого?!
БЕРТОЛЬДО:  (Тут же отвечает, вместо Ди Нолли).  Нет, нет, синьора! Речь идет ни о нем! Это все устроили трое моих друзей! Вы, синьор Маркиз,  сказали, что надо потакать любым его прихотям? Что вы говорите! Эти ребята  заняты совсем другим! Настоящие сумасшедшие – это они! Я появился здесь в первый раз, и, вместо того, чтобы помочь мне, синьор Маркиз…

В этот  момент через проход справа появляются Ландольфо и Ариальдо. Чувствуется, что они спешат и взволнованы. Останавливаются у двери, прежде чем пройти вперед в Тронный Зал.

ЛАНДОЛЬФО:  Разрешите?
АРИАЛЬДО:  Разрешите, синьор Маркиз?
ДИ НОЛЛИ:  Входите! И, объясните мне, что тут происходит? Чем это вы тут занимаетесь?
ФРИДА:  О, Боже! Я должна убежать отсюда! Немедленно! Я боюсь!
 
Собирается удалиться из зала через левый проход.

ДИ НОЛЛИ:  (Сразу же удерживает ее).  Да, нет же, Фрида! Не бойся!
ЛАНДОЛЬФО:  Синьор Маркиз, просто все это случилось из-за этого дурня… (Показывает на Бертольдо).
БЕРТОЛЬДО:  (Решительно протестует).  Э, нет, дорогие мои! Большое спасибо! Я так не согласен! Не согласен!
ЛАНДОЛЬФО:  Как это ты не согласен?!
АРИАЛЬДО:  Он все испортил, синьор Маркиз, сбежав оттуда сюда!
ЛАНДОЛЬФО:  Он довел его до белого каления! Теперь, мы с трудом его сдерживаем там. Он отдал приказ, чтобы мы его немедленно арестовали, и он собирается тут же «судить» его, сидя на своем троне! –  Как нам быть?
ДИ НОЛЛИ:  Первым делом, закройте дверь! И немедленно! Делайте то, что я вам говорю!  (Ландольфо тут же направляется закрыть дверь).

                21.-


АРИАЛЬДО:  Одному Ордульфо  там не справиться с ним, он просто не сможет удержать его…
ЛАНДОЛЬФО:  Послушайте, синьор Маркиз, нельзя ли, по крайней мере, тот час же объявить ему, об их визите, чтобы отвлечь его от этой своей затеи. Уважаемые господа, уже решили, в каких костюмах они готовы предстать перед ним?…
ДИ НОЛЛИ:  Да, да. Мы уже все обсудили.   (Обращается к Доктору).
Если вы, Доктор, тоже решили участвовать в этой встрече…
ФРИДА:  Что касается меня, Карло, то я нет,  я не собираюсь встречаться с ним!  Я предпочитаю воздержаться от такой встречи. И ты, мама, ради бога, не оставайся здесь и присоединяйся ко мне. Давай уйдем отсюда вместе и быстрее!
ДОКТОР:  Простите, я хотел бы поинтересоваться… он, случайно, там не вооружен?
ДИ НОЛЛИ:  С чего вы это взяли? Он там совсем не вооружен, Доктор!   (Обращается к Фриде). Извини, Фрида, но этот твой страх… -  так ведут себя только дети! Ты, ведь, тоже хотела прийти…
ФРИДА:  Это не я, прошу тебя. Это была мама!
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Решительно).  Что касается меня, то я подтверждаю, что готова встретиться с ним! И хотела бы знать, что нам для этого надо сделать?!
БЕЛЬКРЕДИ:  Извините, но это что, так необходимо, чтобы мы все переоделись для встречи с ним?
ЛАНДОЛЬФО:  Это просто необходимо! Иного и не может быть, господа! К сожалению, он видит нас всегда только в таком виде…  (Показывает на свой костюм).   Берегитесь, господа, если он увидит вас одетыми в современную одежду!
АРИАЛЬДО:  Он может подумать, что речь идет о, неизвестно откуда взявшимся травеститах,  посланных ему, наверно, самим дьяволом. 
ДИ НОЛЛИ: Подобно тому, как вам они, эти слуги Генриха IV, кажутся переодетыми, также  и ему, мы бы показались, в нашей одежде,  переодетыми, причем, как-то странно…
ЛАНДОЛЬФО:  Было бы ещё ничего, синьор Маркиз, если бы ему, вдруг, не начало казаться, что все это является делом рук его смертельного врага.
БЕЛЬКРЕДИ:  Папы Григория VII?
ЛАНДОЛЬФО: Именно это! Он все время говорит, что этот Папа был «язычником»!
БЕЛЬКРЕДИ:  Папа? Ничего себе, говорить такое о Папе!!
ЛАНДОЛЬФО:  Да, господа. И, что Папа умеет вызывать души мертвых с того света! Он обвиняет его во всех дьявольских проделках.  И ужасно боится его!
ДОКТОР:  Да он никак еще страдает и манией преследования!
АРИАЛЬДО:  Случись что-нибудь странное, он тут же придет в дикую ярость!
ДИ НОЛЛИ: (Обращается к Белькреди). Извини меня, но я не вижу никакой нужды, чтобы ты оставался здесь и дальше. Мы все уйдем отсюда. Достаточно будет и того, что с ним повидается Доктор!
ДОКТОР:  Вы говорите я… один?
ДИ НОЛЛИ:  Но, ведь, они тоже будут в вашей компании!   (Показывает на трех молодых людей).
ДОКТОР:  Нет, нет… вот, разве, что в моей компании останется также и Маркиза…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Можете даже в этом не сомневаться! Я тоже хочу быть здесь! Тоже! Я горю желанием увидеть его вновь!
ФРИДА:  Но почему, мама, почему? Я тебя очень прошу… Давай, уйдем отсюда вместе!


                22.-


ДОННА МАТИЛЬДА:  (Величественно).  Позволь мне поступать так, как того хочу я! Я пришла сюда именно с этой целью!    (Обращается к Ландольфо).  Я буду играть роль «Аделаиды», матери моей дочери.
ЛАНДОЛЬФО:  Прекрасно. Стало быть, вы будете матерью императрицы Берты, прекрасно!  В таком случае, вам будет достаточно надеть на голову герцогскую корону и сверху покрыться мантией, чтобы она полностью скрывала вашу одежду.
(Обращается к Ариальдо).  Иди, иди, Ариальдо!
АРИАЛЬДО:  Минутку! А, что мы будем делать с синьором?  (Показывает на Доктора).
ДОКТОР:  Насколько я знаю, мне была отведена  роль Епископа… Епископа Уго,  из Ордена бенедиктинцев в Клюни.
АРИАЛЬДО:  Вы, хотите сказать Аббата? Прекрасно. Значит вы будете Аббатом Уго,  из Ордена бенедиктинцев в Клюни.
ЛАНДОЛЬФО:  Он уже бывал здесь ранее,  причем, несколько раз…
ДОКТОР:  (Удивленный).  Как, разве, он уже бывал здесь ранее?!
ЛАНДОЛЬФО: Не волнуйтесь! Вас ждет всего лишь простенькое переодевание…
АРИАЛЬДО: Аналогичное тому, что мы проделывали в прошлые разы.
ДОКТОР: Но…
ЛАНДОЛЬФО: Нет никакой опасности, что он может заподозрить что-то. Он больше смотрит на одежду, чем на людей.
ДОННА МАТИЛЬДА:  В таком случае, такое переодевание годится и для меня.
ДИ НОЛЛИ:  Пойдем, Фрида! И ты, Тито, тоже следуй за нами!
БЕЛЬКРЕДИ: Простите, но, если остается она (показывает на Маркизу), то я тоже останусь здесь, вместе с ней.
ДОННА МАТИЛЬДА: Но я совершенно не нуждаюсь в вашем присутствии!
БЕЛЬКРЕДИ: Я и не говорю, что вы в нем нуждаетесь. Мне просто самому тоже  ужасно хочется увидеть его.  Разве, это запрещается?
ЛАНДОЛЬФО:  Пожалуй, если вы останетесь втроем, так будет даже лучше.
АРИАЛЬДО: Ну, так что скажите мне, синьор?
БЕЛЬКРЕДИ: В таком случае устройте и мне какое-нибудь переодевание, но только  подберите мне что-нибудь попроще.
ЛАНДОЛЬФО:  (Обращается к Ариальдо).  Что-нибудь типично клюнийское.
БЕЛЬКРЕДИ:  Клюнийское? А, как оно выглядит?
ЛАНДОЛЬФО: Мы  вас нарядим в бенедиктинскую тунику, ту, что носят монахи клюнийского Аббатства. И включим вас в свиту Монсиньора Аббата. 
(Обращается к Ариальдо). Все иди, иди!
(Обращаясь к Бертольдо).  Ты тоже иди. И прошу тебя больше не появляться здесь весь этот божий день!

Но,  как только те начинают удаляться, снова обращается к Ариальдо и Бертольдо:

Подождите!   (В начале обращается к Бертольдо).    В начале принеси сюда  одежду, которую он даст тебе!  (После чего обращается к Ариальдо).  А ты, тут же иди и объяви о визите «Герцогини Аделаиды» и «Монсиньора Уго из Клуни». Тебе  все понятно?

Ариальдо и Бертольдо быстро удаляются через первый проход справа.


                23.-


ДИ НОЛЛИ:  Мы тоже уходим. 

Удаляется вместе с Фридой через проход слева.

ДОКТОР:  (Обращается к Ландольфо).  Надеюсь, что в одеянии Аббата Уго из Клюни, он меня встретит благосклонно.
ЛАНДОЛЬФО:  Несомненно. Можете быть спокойными. Монсиньора он всегда принимал здесь с большим почетом.  Вы тоже, синьора Маркиза, можете быть спокойными. Он все время помнит, что всецело обязан своей жизнью  двойному заступничеству, вашему и Аббата Уго, когда он после двух дней ожидания в поле, среди снега, уже почти замерзший, был-таки, допущен в замок в Каноссе и принят Григорием VII, который до этого не хотел принимать его ни при каких условиях.
БЕЛЬКРЕДИ:  А, как должен вести себя я?
ЛАНДОЛЬФО:  Вам надо держаться все время почтительно и в стороне.
ДОННА МАТИЛЬДА:  ( Вся возбужденная, с трудом справляется с нервами).  Было бы самое лучшее, если бы вы ушли отсюда!
БЕЛЬКРЕДИ:  (Тихо, рассерженно).  Я вижу, вы сильно взволнованы…
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Отвечает гордо).  Какая уж, есть! Оставьте меня в покое!

В этот момент возвращается Бертольдо с одеждой.

ЛАНДОЛЬФО:  (Увидев, что Бертольдо входит в зал).  А, вот и одежда! – Эта мантия – для Маркизы.
ДОННА МАТИЛЬДА:  Подождите немного, я сейчас сниму с себя шляпку!

Снимает с себя шляпку и протягивает ее Бертольдо.

ЛАНДОЛЬФО:  Только не забудь затем, унести ее отсюда.

Затем обращается к Маркизе, показывая ей, что хотел бы одеть ей на голову герцогскую корону.

Позвольте?
ДОННА МАТИЛЬДА:  Извините, но здесь, случайно, нет зеркала?
ЛАНДОЛЬФО:  Зеркала у нас находятся там.  (Показывает на проход слева).
Если синьора Маркиза желает справиться одна…
ДОННА МАТИЛЬДА:  Да, да. Так, пожалуй, будет лучше. Дайте мне мою шляпку.   Я все сделаю сама.

Берет назад свою шляпку и выходит вместе с Бертольдо, несущим  в своих руках ее мантию и корону. Тем временем, Доктор и Белькреди  одеваются самостоятельно, надев на себя, наскоро, туники бенедиктинских монахов.

БЕЛЬКРЕДИ:  Я, по правде говоря, не ожидал, что мне придется рядиться под бенедиктинца.   И теперь смело могу заявить, что это его сумасшествие стоит таких же сумасшедших денег!
ДОКТОР:  Да, и другие многие подобные недуги стоят ничуть не меньше…


                24.-


БЕЛЬКРЕДИ:  Чтобы потакать его капризам, требуется целое состояние…
ЛАНДОЛЬФО:  Вы абсолютно правы. У нас там гардероб буквально забит всеми этими костюмами той далекой эпохи, выполненными на самом высоком уровне по античным образцам. Я этим занимаюсь лично. Все отшивается в лучших швейных театральных мастерских. За все надо платить кучу денег.

Возвращается Матильда в мантии и с короной на голове.

БЕЛЬКРЕДИ:  (Сразу же обращает внимание на преобразившуюся Маркизу и выражает свое восхищение).  Просто великолепно! Ты в этом одеянии выглядишь, как настоящая королева!
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Увидев Белькреди в новом одеянии, разражается смехом).
Боже мой! На кого вы похожи! Быстрее снимите эту чудовищную одежду!  Вы в ней похожи на страуса, выряженного монахом!
БЕЛЬКРЕДИ:  А взгляните на Доктора! Он что, лучше!
ДОКТОР:  Ничего не поделаешь… Надо будет смириться с этим.
ДОННА МАТИЛЬДА: Нет, доктор, вы выглядите даже неплохо… А вы (обращается к Белькреди) не вызываете во мне ничего иного, кроме смеха!
ДОКТОР:  (Обращается к Ландольфо).  Стало быть, здесь часто проводятся приемы!
ЛАНДОЛЬФО:  Как сказать. Дело в том, что он в любой момент может потребовать от нас, чтобы перед ним предстал тот или иной исторический персонаж. И тогда  надо срочно искать кого-нибудь, кто бы захотел предстать перед ним. В том числе, это могут быть и женщины…
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Чувствуется, что эти слова задевают ее самолюбие, и, что она пытается скрыть это от присутствующих).  И женщины тоже?
ЛАНДОЛЬФО:  В первые годы своего затворничества, да… Их было даже много.
БЕЛЬКРЕДИ:  (Смеется).  Надо же! И тоже в костюмах?  (Показывает на Маркизу).  Как одета сейчас Маркиза?
ЛАНДОЛЬФО:  Речь идет о тех, что…
БЕЛЬКРЕДИ:  Я понял, о тех, что оказывают определенные услуги…  (С намерением  задеть гордость Маркизы).  Осторожно, Маркиза, он и в самом деле становится для вас опасным!


Открывается дверь второго прохода справа, и появляется Ариальдо, который в начале подаёт незаметно знак прервать в зале любые разговоры, и,  после чего объявляет торжественно:

АРИАЛЬДО:  Его Величество Император!

В начале в зал входят два пажа, которые тут же располагаются у ножек трона. Затем появляется Генрих IV, в окружении Ордульфо и Ариальдо.  Они  держатся,  как и полагается в таких случаях, немного позади его.  Генриху IV - лет под пятьдесят, он очень бледный. Волосы сзади головы у него уже седые. И, наоборот, на висках и  спереди они у него кажутся белокурыми, благодаря легкой окраске, хотя и  заметной на глаз.  На его бледных скулах отчетливо  видны румяна, которые обычно наносят на щеки кукол. Поверх своей королевской одежды он надел тунику, которую носят кающиеся монахи, точь-в-точь, как он был одет когда-то в Каноссе. Глаза у

                25.-


него выглядят стеклянными, и весь его вид может вызвать разве что только страх. Все это контрастирует с поведением человека, который хочет казаться раскаявшимся грешником, и, который старается выставить напоказ свое раскаяние с тем большим усердием, чем сильнее чувствует, что он не заслужил подобного унижения. Ордульфо несет в обеих руках императорскую корону,  а Ариальдо  скипетр с орлом и державу - золотой шар с крестом наверху.

ГЕНРИХ IV:  (Поклонившись в начале Донне Матильде, а затем Доктору)  Мадам… Монсиньор… Мое почтение…

Затем бросает взгляд на Белькреди и собирается поклониться также и ему, но затем поворачивается в стороне Ландольфо, который находится возле него, и спрашивает его в полголоса, словно неожиданно заподозрив в чем-то Белькреди.

Это кто? Никак Пьетро  Дамиани?
ЛАНДОЛЬФО:  Нет, ваше Величество, это монах из Клюни, сопровождающий  Аббата.
ГЕНРИХ IV:  (Продолжает следить за Белькреди, все с более возрастающей подозрительностью, и, заметив, что Белькреди, тоже заподозрил что-то, и, чем-то, смутившись, перевел свой взгляд на Донну Матильду и Доктора, словно намереваясь получить от них, незаметно глазами, какой-то совет, тут же набрасывается на Белькреди, повысив голос).   Да, это же Пьетро Дамиани! – И я бы не советовал вам, святой отец, искать своими глазами поддержки у Герцогини!

Тут же переводит свой взгляд на Донну Матильду, словно собирается предотвратить какую-то опасность.

Могу поклясться вам, Мадам, что мое отношение к вашей дочери сейчас резко изменялось! Признаюсь вам, что если бы он  (показывает на Белькреди) не явился бы сюда и не помешал бы мне, действуя по прямому указанию Папы Александра, то я бы ее непременно оставил! Тем более что к тому моменту я уже нашел  одно лицо – епископа из Майнца - предложившего мне помощь в расторжении моего брака за вознаграждение в сто двадцать владений.

Бросает быстрый взгляд на Ландольфо, который стоит с растерянным видом, и тут же извиняется:

Впрочем, мне не следует в этот момент отзываться дурно о епископах.

Возвращается смиренно, словно овечка, к Белькреди:

Я вам очень признателен, Пьетро Дамиани, поверьте мне, я вам очень признателен, сейчас, за то, что вы тогда помешали мне совершить столь опрометчивый шаг! Моя
жизнь – это сплошные унижения: в начале это были моя мать, затем Адальберто, Трибур, Гослар – и теперь вот эта монашеская ряса, которая одета на мне.

Меняет неожиданно тон голоса и говорит, предварительно мастерски взяв небольшую паузу.


                26.-


В прочем, какое это имеет значение! Главное это сохранять ясность мышления, быть прозорливым, уметь сносить с достоинством все унижения и держаться даже тогда, когда фортуна отворачивается от тебя!

После чего обращает свой взгляд на всех присутствующих и говорит голосом раскаявшегося грешника:

Я умею признавать свои ошибки. Так что и перед вами, Пьетро Дамиани, я тоже  покорно склоняю свою голову!

Отвешивает глубокий поклон и задерживается, склонившись, перед Белькреди, словно   в нем зародилось какое-то подозрение, которое непроизвольно проявилось в резкой перемене тона его голоса, который неожиданно стал  угрожающим:

Хотя я до сих пор всё еще не уверен, что это не с вашей подачи распространялся грязный слух о том, что моя ничем непогрешимая матушка, Аньезе, имела внебрачную связь с Епископом Энрико д’Аугустой!
БЕЛЬКРЕДИ:  (Поскольку Генрих IV по-прежнему остается, склонившимся перед ним, и с грозно нацеленным на него указательным пальцем, Белькреди подносит к своей груди руки, после чего решительно протестует).  Нет, нет… я здесь ни причем…
ГЕНРИХ IV:  (Выпрямляется во весь рост).  Вы говорите, что это не правда?! Грязная выдумка?!

Окидывает взглядом Белдькреди, с ног до головы, после чего говорит:

Впрочем, я не допускаю, что вы способны на такое.


Приближается к Доктору и тянет его немного за полу, хитро подмигивая:

Все эти гадости, Монсиньор, как всегда,  распространяются одними же теми лицами!
АРИАЛЬДО:  (Тихо, вздыхая, словно, подсказывая, Доктору). Несомненно! Этими ворами-епископами!
ДОКТОР:  (Поддакивает Ариальдо, поворачиваясь в его сторону).  Да… Это несомненно их «рук» дело…
ГЕНРИХ IV:  Им всегда всего было мало! – Что им нужно было, например, тогда, Монсиньор,  от маленького мальчишки?!... Рос - как все, проводил время в играх, не задумываясь над тем, что являюсь королем. Мне было всего шесть лет, когда они  похитили меня у моей матери и использовали меня против нее, а я об этом даже не знал! В ущерб власти нашей Династии, оскверняя все подряд, и воруя, воруя все, что только попадется им под руки… Один больше другого: Анно больше Стефано, Стефано больше Анно!
ЛАНДОЛЬФО:  (Вполголоса, пытаясь погасить эмоции Генриха IV).  Ваше Высочество…




                27.-

ГЕНРИХ IV:  Вы правы! Я не должен в этот момент отзываться столь дурно о епископах. – Но эта гнусная выдумка в отношении моей матери переходит уже всякие границы!

Бросает взгляд на Маркизу, и его голос неожиданно становится мягким и нежным.

Теперь я даже не могу поплакать нормально о своей матушке, Мадам! – Вы меня поймёте, так как вы должны знать лучше других, что значит материнское сердце. Она не выдержала, сбежала из своего монастыря и нашла  меня здесь, месяц тому назад. А, ведь, меня уверяли до этого, что она умерла.

Возникает долгая пауза. Все потрясены таким сообщением. После чего Генрих IV говорит, печально улыбаясь.

Я даже не могу спокойно поплакать о ней, поскольку, если вы сейчас находитесь здесь, а я одет подобным образом,  (показывает монашескую тунику, одетую на себе), то это значит, что мне все ещё двадцать шесть лет.
АРИАЛЬДО:  (Почти вполголоса, мягко, как бы стараясь утешить его).  И, что она, таким образом, Ваше Величество, еще жива.
ОРДУЛЬФО:  (Также, как и Ариальдо).  И всё ещё находится в своем монастыре.
ГЕНРИХ IV:  (Поворачивается в сторону Ариальдо и Ордульфо).  Верно. И, таким образом, мне еще рано печалиться.

Показывает Маркизе, почти кокетливо, те волосы у себя на голове, которые подкрашены.

Посмотрите сюда, Они всё ещё белокурые…

Затем тихо, словно переходит с ней на конфиденциальный разговор:

Это я сделал для вас! – Конечно, я мог бы обойтись и без этого. Но какой-нибудь внешний знак никогда не повредит. Следы времени! Уважаемый Монсиньор, что вы скажите, я правильно говорю?

Вновь приближается к Маркизе и внимательно смотрит на ее волосы.

Ну, и ну… Я вижу, что… и вам тоже, Герцогиня…

Подмигивает и свои дальнейшие слова сопровождает выразительным жестом.

Вам тоже, неподвластно время… Надо же, итальянка…

Произносит такой интонацией, словно речь идет об итальянке, но не настоящей. 
И делает он это без тени гнева, даже, наоборот, с восхищением, отмеченным  лукавством.

О, Боже, сделай так, чтобы я не показался своими действиями или поступками слишком невоспитанным или же, наоборот, легко приходящим  в восторг, по

                28.-


каждому поводу и без повода. Таково мое скромное и невинное желание! - Никому не нужна такая демоническая, фатальная власть, которая бы определяла пределы нашей силы воли. Я имею виду сам факт нашего появления на свет и нашей смерти!
Ответьте мне, пожалуйста, Монсиньор, у вас было желание появиться на свет? Что до меня, то у меня нет! – Между рождением и смертью, двух событий, независимых от нашей воли, происходит масса таких вещей, которые мы не хотели бы, чтобы происходили, и, которым мы подчиняемся, скрепя сердцем!
ДОКТОР:  (Говорит лишь бы что-то сказать и в то же самое время не прекращает ни на секунду наблюдать за Генрихом IV).   К сожалению, это так!
ГЕНРИХ IV:  А, когда мы не подчиняемся этим вещам, тут же появляются у нас  всякие невинные желания. Так, женщина, вдруг,  хочет стать мужчиной… Старец – юношей… Никто из нас, при этом, не лжет и не притворяется!  -  Это можно объяснить лишь тем, что мы вполне искренне верим тому, что творится в наших головах.  Уважаемый Монсиньор, в то время как вы стойко придерживаетесь своих убеждений, ухватившись обеими руками за свою святую тунику, из ваших рукавов медленно выползает, вырывается наружу, словно змея, что-то такое, чего вы даже не замечаете.  Монсиньор, я говорю о жизни! И. когда  она появляется, таким образом, перед вами, ускользающая от вас, вы бываете страшно удивлены этим. Начинаете возмущаться и гневаться на себя. Мучиться угрызениями совести. Да, да, также и угрызениями совести. О, если бы вы только знали, сколько мне довелось их пережить! Лицо у меня, при этом, становилось таким ужасным, что я не мог смотреть спокойно на себя в зеркале…

Вновь приближается к Маркизе…

С вами такого никогда не случалось, Мадам? Вы всегда были той, какой вы себе кажетесь? О, Боже! Как это могло случиться?! Как вы могли позволить себе совершить в один прекрасный день  подобный поступок… (Смотрит на нее столь пристально, что Маркиза под его взглядом чуть не падает в обморок).  – Да, да, «именно тот поступок»! – Мы прекрасно понимаем с вами, о чем идет речь! (Нет, нет, вы можете быть спокойны, я никому не выдам этой тайны!). Меня интересует также и то, каким образом - вы, Пьетро Дамиани, могли быть другом этого ужасного типа…
ЛАНДОЛЬФО:  (Как выше).  Ваше Величество…
ГЕНРИХ IV:  (Не дает закончить Ландольфо фразу и продолжает).  Нет, нет, я не стану называть ему его имени! Знаю, что это имя может вызвать у него только презрение!

Поворачивается в сторону Белькреди и говорит как бы мимоходом.

А, как вы? Какого мнения придерживаетесь вы на этот счет?... – Ведь, все мы, хотя бывают и исключения, держимся, вцепившись обеими руками за наши убеждения. Подобно тому, как человек, начавший седеть, упорно не хочет выдавать этого посторонним и красит себе волосы. Впрочем, какое это имеет значение, если мои окрашенные волосы не соответствуют вашему представлению о том, какого цвета должны быть мои настоящие волосы? Вы, Мадам, красите их, наверняка, не для того, чтобы обманывать кого-то и саму себя. Красите чуть-чуть и лишь только для того, чтобы вам было приятно смотреть на себя в зеркало. Я крашу их, чтобы

                29.-


позабавить окружающих. Вы же это делаете совершенно серьезно. Но, смею вам заметить, поскольку вы делаете это серьезно, у вас, Мадам, видимо, есть на то веские причины, чтобы тоже что-то  скрывать. Речь не идет о вашей короне, достойной почтения, прикрывающей ваш лоб, и, перед которой я смиренно преклоняюсь, или вашей герцогской мантии. Речь идет о вполне конкретном моменте из вашей жизни и, который вы хотели бы сохранить в своей памяти. Том моменте, когда вы были белокурой блондинкой и в один прекрасный день свели с ума одного молодого человека. А, может, были брюнеткой, с великолепными волосами каштанового цвета! И, хотя вы стараетесь поддерживать свою красоту,  тем не менее, вы прекрасно понимаете, что вы сейчас уже далеко не такая, какой были в молодости.
А вам, Пьетро Дамиани, наоборот, при воспоминании о том, кем вы были, и, что вы успели сделать в своей жизни, наверняка, приходят на ум, прежде всего те реальные  вещи, участником которых вы были в прошлом, и, которые прошли перед вами, словно какой-то сон.  – Прав я или нет? – И мне тоже – жизнь представляется каким-то пестрым калейдоскопом снов. Причем, многие из этих снов мне до сих пор остаются совершенно необъяснимыми… - Но, видимо, такова жизнь! –  И не удивляйтесь этому, Пьетро Дамиани. Завтрашний день в нашей жизни будет точно таким же, как и сегодняшний день!

Генрих IV неожиданно, приходит в ярость и хватает руками свою монашескую рясу. Он делает движение, показывая всем своим видом, с каким удовольствием он хотел бы сорвать с себя эту рясу. Но тут же подбегают к нему испуганные Ариальдо, Ландольфо и Ордульфо, словно желающие остановить его от исполнения этого чудовищного акта.

Эта проклятая ряса! Да, простит меня Бог за это!

Чуть отходит назад, срывает с себя рясу и кричит, обращаясь к присутствующим:

Уже завтра, двадцать семь епископов из Германии и Ломбардии, подпишут вместе  со мной акт о низложении Папы Грегория VII. Никакой он ни римский Папа, а самый что ни на есть - лжемонах!
ОРДУЛЬФО:  (Вместе со своими двумя друзьями, пытается уговорить его не продолжать дальше своей столь обличительной речи).  Ваше Величество! Ваше Величество! Умоляем Вас именем Бога!
АРИАЛЬДО:  (Показывает жестами одеть назад рясу).  Следите, пожалуйста, за тем, что вы говорите!
ЛАНДОЛЬФО:  Монсиньор и Герцогиня - находятся здесь как раз для того, чтобы замолвить перед Папой за вас слово!

Настойчиво, незаметно, показывает знаки Доктору, чтобы тот тут же сказал бы что-нибудь.

ДОКТОР:  (С растерянным видом).  Да, да… Мы здесь, как раз, для того, чтобы замолвить за вас слово…
ГЕНРИХ IV:  (Тут же раскаивается в своей выходке, почти испугавшись, позволяет, чтобы трое его слуг снова надели на него рясу, и прижимает ее к себе трясущимися руками).  Прошу прощения, Монсиньор… Да, да… прошу прощения. Также я прошу

                30.-


прощения у Мадам.  Я ощущаю всеми фибрами своей души, клянусь вам, что значит быть преданным анафеме!

Склоняет голову, обхватив голову обеими руками, словно ожидая, что что-то вот-вот должно обрушиться на него и оставить от него одно только мокрое место. Некоторое время он находится в этом положении, но затем, поменяв интонацию, ничуть не смущаясь, говорит тихим голосом, обращаясь конфиденциально к Ландольфо, Ариальдо и Ордульфо:

Не знаю почему, но сегодня, как только я вижу его перед собою,  мне никак не удается держать себя в руках и быть сдержанным и покорным!

Произносит фразу и одновременно показывает как бы тайком на Белькреди.

ЛАНДОЛЬФО:  (Вполголоса).  Ваше Величество. Это потому, что вы упорно хотите видеть в нем Пьетро Дамиани, хотя он им не является.
ГЕНРИХ IV:  (Поглядывает боязливо на Белькреди). Не является Пьетро Дамиани?!
АРИАЛЬДО:  Нет! Он всего лишь бедный монах, Ваше Величество!
ГЕНРИХ IV:  (Находится в подавленном состоянии, все время вздыхает, однако, не скрывает своего раздражения).  Никто не в состоянии отдавать отчета своим действиям, если он делает это инстинктивно… Возможно, Мадам, вы сможете понять меня лучше других, потому что вы – женщина…
(Для меня сейчас наступил торжественный и решающий момент. Я мог бы тотчас же, можете мне поверить,  пока я тут разговариваю с вами, получить помощь епископов Ломбардии  и пленить Папу, организовав осаду Замка, в котором он укрылся. Сразу же помчаться в Рим и избрать там Антипапу. Протянуть руку дружбы Роберту Жискару и заключить с ним союз.
- И Григорию VII тут же пришел бы конец! – Но я сдерживаю себя от такого соблазна. Поверьте мне, я слишком благоразумен, чтобы поступить таким образом!
Я слышу, куда дуют ветры времени, и знаю, в чем заключается величие настоящего Папы! Вам, наверно, сейчас хотелось бы посмеяться надо мной, увидев меня в таком состоянии? Но не торопитесь оказаться глупцами! Вам даже невдомек, что это именно моя политическая мудрость подсказывает мне носить пока эту смирительную рясу. Поверьте мне, но уже завтра мы можем  полностью поменяться ролями! И, что вы тогда будете делать?! Случайно, не станете смеяться и над Папой, но теперь, находящегося уже в роли пленника?! – Сомневаюсь. – Таким образом, мы были бы квиты. – Сегодня – я, прячущийся в тогу кающегося грешника, а завтра уже он, встречающий свой день в качестве пленника. Но горе тем, кто не умеет скрывать свои мысли за завесой маски, будь то Король или Папа! – Наверняка, Папа сейчас немного перегибает палку, идя в качестве наказания на крайние меры).
Знаете, Мадам, что Берта, ваша дочь, к которой, я повторяю, у меня резко поменялось отношение…

Неожиданно поворачивается в сторону Белькреди и буквально кричит ему в лицо, как если бы тот посмел усомниться в искренности его слов.

Да, да, у меня резко поменялось отношение к ней,  из-за той любви и преданности, которые она продемонстрировала мне в этот ужасный момент!

                31.-


Останавливается, весь дрожащий, от внезапной вспышки гнева, и пытается взять себя в руки. Голос у него срывается на стон. После этого снова обращается к Маркизе нежным, покорным голосом.

Она прибыла сюда вместе со мной, Мадам. И сейчас находится внизу, во дворе. Решила везде следовать за мной, словно нищая. Она вся замерзла, за те две ночи, что провела там, все время, находясь под открытым небом, и непрерывно падающим
снегом! Вы – её мать! У вас должно дрогнуть сердце от всего услышанного, и вы, вместе с ним, (показывает на Доктора), должны  вымолить для нас прощение у Папы, и, уговорить его, чтобы он, наконец, дал нам аудиенцию!
ДОННА МАТИЛЬДА:  (Вся дрожит и отвечает тонким голоском).  Конечно же. Конечно же…  это будет сделано немедленно…
ДОКТОР:  Будет сделано! Можете не сомневаться!
ГЕНРИХ IV:  Это совсем другое дело! Совсем другое дело!

Собирает присутствующих вокруг себя и говорит им тихим голосом, словно по секрету.

И то, что он примет меня, это еще недостаточно. Вы прекрасно знаете, что он может всё! – Повторяю: всё! – Может даже вызывать с того света души умерших!   (Бьет себя в грудь).  Вот, полюбуйтесь мною! Сами видите, во что я превратился! – Нет такой магии, которая была бы ему неподвластна. И, тем не менее, Монсиньор и Мадам, моим настоящим приговором является вот этот портрет…

Показывает почти со страхом на свой портрет, находящийся на стене.

Вы даже не представляете, что со мной  может случиться, если вы не сможете оторвать меня от этой работы, являющейся явным продуктом магии!  - Сейчас я кающийся грешник, и таким я и останусь. Клянусь, что я буду им, пока ОН не примет меня у себя. Но затем вы двое, после отзыва моего отлучения от церкви, должны также молить Папу (это ему ничего не стоит!) снять меня оттуда… (снова показывает на портрет)… и предоставить мне, наконец, возможность, чтобы я смог полностью прожить эту мою несчастную жизнь, из которой я был полностью исключен… Нельзя, Мадам, чтобы чья-то жизнь остановилась, раз и навсегда, всего лишь в какие-то двадцать шесть лет!
Я об этом прошу вас также ради вашей родной дочери. Чтобы я мог любить ее так, как того она заслуживает. Как это я готов делать сейчас, тронутый той жалостью, которую она продемонстрировала ко мне. Я хочу просить вас только об этом. Я в ваших руках, Мадам…

Отпускает всем поклон.

Мадам! Монсиньор!

Генрих IV cобирается удалиться со склоненной головой через проход, откуда он появился в Зале. Но, заметив, что Белькреди смотрит в глубину Зала, и, заподозрив,



                32.-


что тот хочет украсть  его императорскую корону, которую он оставил на троне, среди воцарившегося всеобщего удивления и страха, он бежит за ней к трону, берет ее и тут же прячет под монашескую рясу. После чего, хитро улыбаясь, снова начинает кланяться и исчезает за дверью.
Маркиза настолько потрясена всем,  увиденным и услышанным, что тут же валится с ног на стул,  лишившись чувств.

               

                З    А    Н    А    В   Е    С



P.S.  За полным текстом перевода пьесы "ГЕНРИХ IV" обращаться непосредственно к Автору перевода: Попову Валерию. E-mail: mariapop@mail.ru
Перевод выполнен для Малого театра, Сезон 2009.