Сашка-леший быль-фантазия

Отмечали сорок дней бабе Дуси - матери Сашки. Сашка - бобыль, потому, наверное, и ходил как самому хочется: с короткой бородой – лопаткой, торчащей  к верху, нечесаный – на голове седые разлохмаченные остатки волос, - в сапогах-кирзачах и старенькой телогрейке. И для всех в деревне он был «Сашка» или «Сашка-леший», если за глаза, хоть для мальчишек, хоть для девяностолетней бабки Серафимы, которая тоже приковыляла на поминки.

Что и говорить, похож он на этого лесного жителя, что внешне, что повадками. Самому уже лет за шестьдесят, а женат не был. Так с матерью и прожил жизнь. Он - то на охоте, то на рыбалке, то по грибы убежал, то по ягоды выбрался, мать - дома – за огородом присматривала, курей, утей, телку кормила. Нормально жили. На поминки приехала старшая сестра Сашки – Маша, точнее, баба Маша. У нее, в отличие от брата, семья – полная чаша, трое взрослых детей, да внуков – пятеро. Все – городские, занятые. Не смогли вырваться.

Баба Маша – тетка активная, приехала заранее – дня за два, надо же все приготовить, стол накрыть, соседки, конечно, пришли помочь, но кому-то же надо и командовать. Кому же, как не дочери усопшей? Под ее руководством наварили пару здоровых тарелок холодца из кабанятины, что Сашка пару дней назад из леса приволок – браконьерничал. Куски, которые получше, зажарили целиком, с лучком, чесночком, лаврушкой. Настояли заливное из щуки, килограмма на два – опять его улов. Пару утей забили и целиком в духовке зажарили, яиц вкрутую наварили, картохи с укропом целую десятилитровую кастрюлю приготовили, опять же огурчики свои, груздочки хрустящие, опята со шляпками не больше пятикопеечной монеты, той, советская которая, - Сашка солил.

Подали в сметане и в масле растительном, которое Женька-фермер делает. Капуста квашенная, опять же в масле душистом, с лучком сладким. Салат оливье – тазик, не меньше. Хлеб тетя Нюра по просьбе Маши напекла. Хлеб, надо сказать у нее в деревне лучше всех получается. Душистый, во рту сам тает. Ну, и самогончик, конечно, куда ж без него? Его еще тетя Дуся покойная выгоняла. Самогон на столе двух видов: прозрачный и густо-коричневый – на кедровых орехах настоянный. Стол, понятно, скромный вышел - все свое, без магазинного разнообразия. Да где его взять-то? Автолавка, которая раз в неделю в деревню заезжает, ничего такого и не привозит – в основном муку, крупы разные, сахар, разве что когда печенье и конфет выложит, но то редко бывает. Тетка Маша плотная, как тумбочка, в красном новом платье, что недавно купила к собственному юбилею, и только раз одевала, оглядела критически стол, вздохнула. «Ладно, пойдет», -  махнула рукой.

Собрались гости – соседи всё, чинно  расселись. Я с супругой скромно пристроился в уголке комнаты. Бабушку Дусю мы знали хорошо, уважали и искренне сочувствовали ее родственникам. Я обратил внимания, что почему-то не пришел с первой «партией» гостей заядлый Сашкин друг – Колька, местный строитель и по мере зарабатывания денег собутыльник всей местной неработающей братии. «Наверное, решил попозже подойти», - решил я.

Стол длинный, метра четыре, специально для поминок собрали из трех уличных, рабочих. Скатертью застелили, и нормально. Вдоль него с обеих сторон лавки поставили, тоже ткань поверх кинули, чтобы теплей и мягче сиделось. Еле в горнице поместились. Но ничего, в тесноте – не в обиде, деревенских предупредили, чтобы не все сразу приходили, а по-очереди.

За первыми неуверенными  разговорами потянулись руки с ложками к закуске. Выпили по-первой, занюхали хлебцем, по-второй – захрумкали разносолами. Активней разговор пошел. Сашка старательно гонял ложкой кусок кабанятины, но тот не поддавался: твердый – серьезный зверь был. Сашка еще наддал, а кусок возьми, да выскользни с тарелки, и прямо на колени тети Маши, на ее новое платье.

Сашка от изумления замер с вытянутыми над столом руками и даже рот открыл, а гости настороженно замолкли.
Тетка Маша в первый момент бестолково уставилась на кусок мяса, приткнувшийся на коленях, потом плюнула с досады:

- Унеси тя леший, - она, наконец, пришла в себя и, брезгливо сморщившись, подняла кусок двумя пальцами и аккуратно переложила его брату в тарелку, - на, ешь теперь. Платье испортил.
На глазах тетки вступили слезы.

- Солью, скорей, – подскочила тетя Нюра. За ней Людка – молодая бабенка - выбралась из-за стола и прямиком унеслась на кухню. Через секунду она уже сыпала горстью соль на пятно. 

- Ничего, - попытался ослабить последствия дядя Коля – на пару лет младше Сашки, худой, маленький, в очках, - леший сейчас придет, а мы его за стол, да самогоночки нальем. Если попервой Сашку не уволокёт, конечно.
- Хоть бы и, правда, унес, – тетка Маша сердито покосилась на брата, – вздохнули бы свободней.
Сашка ссутулился за столом и молчком в окошко уставился. Обиделся.

Тимофей Кузьмич – седой благообразный старец, хоть завтра петь в церковном хоре,           отправил огурец в рот и с хрустом добавил:
- А вот это вы зря. Леший-то и правда может забрать. Шутки-то плохие.
Тетка Маша поморщилась.

- Ты еще сказки нам расскажи. Какие лешие? Где они? Если и были когда-то, давно вымерли.
- Ага, - хохотнула Людка, - не все вымерли, один остался – Сашка. Сам леший вылитый.

Сашка опустил голову и, сжав губы, ткнул вилку в крохотный груздок. Тот увернулся и он карябнул тарелку. Сразу замер испуганно – не улетел бы и грибок по тому же адресу. Потом расслабился и пробубнил:
- Была бы мать жива, она бы подтвердила, что Лешие не выдумки, а самые настоящие, как люди, только лесные.

Тетка Маша растерла соль на коленках.
- Еще скажи, что встречал лично.
- А что? - взъелся Сашка, - и встречал. Если хочешь знать, мать мне рассказывала, что меня малого вот также к Лешему отправила, и чудо – спасибо свекрови, бабке Марфе, -  что я к нему не попал.
- Это как так? - дядя Коля опустил уже занесенную над холодцом вилку, - расскажи.

Сашка пожал плечом:
- Что не рассказать, расскажу.
Он запил клюквенным морсом шмат мяса, побывавшего на коленях сестры, сейчас недоверчиво щурящейся в его сторону, вытер хлебом лоснящиеся губы и в опустившейся тишине начал хриплым голосом:

- Во время войны то случилось. Я малой еще был, в люльке пеленки пачкал. Но уже тогда к жизни относился очень привередливо. Орал, проще говоря, и день и ночь, как мамка сказывает. Замучил ее совсем. Вот как-то, на ночь глядя, совсем ее допек, она и скажи: «Чтоб тебя леший забрал». А тогда она со свекровкой – бабкой нашей - жила, отец на фронте же погиб. Та  тетка опытная. Знала, что слова тоже силу имеют, испугалась: «Ты что такое говоришь? Дурная баба».  Мать ей возражать взялась, и совсем было переругались, как тут в окошко стук. Постучали, значит.

Мать створку приоткрыла. Видит: соседка стоит, не помню уж как звали, с бабкой моей обе после отечественной померли. «Чего тебе», - спрашивает.
А та и говорит:
- Больно тебя, смотрю, сынок замучил. Давай его мне на ночь, я понянчусь.
Мать и заколебалась. Так ей захотелось хоть одну ночь спокойно поспать. И отдала бы, наверное, но тут  бабка Марфа встряла:

- Да ты что делаешь? Доброе ли это дело - дите на ночь чужому человеку отдавать?
Мать послушала и не отдала. А эта бабка так разозлилась, что ей ребенка не дали, что створкой как стукнет – стекло вылетело.
Наши еще подумали: «Что это с ней?» Ну, а на утро мамка пошла к этой соседке спросить, что это ей так приспичило ребенка забрать и зачем стекло разбила.

Сашка налил рюмку темной самогонки и приготовился выпить в одиночку, но дядя Коля придержал его за руку.
- Ты погоди, сейчас вместе выпьем за царство небесное  бабы Дуси. Чем закончилось-то?
Сашка послушно опустил рюмку и сложил руки на коленях.
- Да что там продолжать-то? Оказалось, что соседка не ходила в тот вечер ни куда. Дома сидела.

- А кто тогда приходил? – не поняла тетка Маша.
- Не ясно, что ли? – Сашка снова взялся за полную рюмку, - Леший и приходил. Меня забрать хотел. Мать же меня ему посулила.
- Сказки, - фыркнула сестра. – И вообще говорят, раз уже лешему посулили, то он все равно свое заберет.

- Как видишь, не забрал, - напустил ехидности в голос Сашка.
- Ну, не скажи, - повернулся к Маше дядя Коля. - Совсем не сказки это. У меня тоже отец с Лешим как-то пересекался. Тот его в самые дебри завел. 
- Расскажи, дядя Коля, - Людка подперла щеку кулаком.
- Отчего не рассказать? Только сначала горло промочить бы, а то пересохло что-то.

- Это - надо, - Сашка поднял рюмку и, провозгласив: «Царство небесное, тебе, мать», аккуратно опрокинул ее в волосяную пещерку.
За ним выпили и остальные.
Дядя Коля кинул в рот один за одним пару опят, отломил кусочек хлеба, закинул следом и приготовился говорить. Гости, стукая ложками, прислушались.

- Как-то отец, шкет тогда еще, пошел со своим батей – дедом моим - на покос. Покос недалеко был километрах в двух от деревни, где сейчас поле у колхоза. Дед здоровый, шагает широко, отец – за ним не поспевает. Тут еще дорогой по нужде ему приспичило. Отстал, короче. Ну, дорогу знает, побежал за ним. И вскоре увидел его спину. Отец торопится, хочет догнать, кажется, вот-вот и нагонит, ан нет, не выходит. Отец его кличет, ну чтоб подождал. Он отзывается: «Давай, давай, догоняй!», а сам шагает… Отец бежит, уже устал весь, а догнать не может… Что за напасть? А жара уже с утра давила. Отец вспотел, но не останавливается, боится отстать. И идти-то вроде недалече, а никак не дойдут.

И тут кто-то в лесу деда спросил со смешком: «Ты кого ведешь-то?» Дед также весело отвечат: «Кого? Да Гришку». Я Григорьевич по отчеству. И тут вдруг дед начал расти, расти, и вырос как самые высокие деревья. Отец-то и понял, что это его леший ведет. А леший руками захлопал, заохал, захахакал да пошел прочь. Только тут отец оглянулся и увидел, что завел его лешак совсем в другое место, куда-то в сторону рудника, километров за десять от деревни. Ну, отец перекрестился и бегом на покос. Вот, думает, куда меня занесло, кому рассказать – не поверят.  Приходит туда, а дед уже докашивает. Вот такая история.

Тетя Маша  прищурилась.
- Да врал, поди, батька твой, лень ему было с отцом работать, вот он и придумал того лешего.
- Дура ты, Машка, - спокойно заметил дядя Коля, - в то время разве кто  такие шутки шутил? Да чтобы против слова батьки что-то помыслить, и в голове такого не появлялось. Не мог он до такого додуматься.
Сашка поднял полуобглоданную утиную ножку вверх и потряс ею.

- С лешим тоже не шутят. И в суе не поминают. Потому как в его вотчине – в лесу, считай, живем, завсегда может отмстить, если что не понравится.
Бабка Серафима закашлялась – не в то горло, видать, самогонка попала. Она подставила спину соседке – моей супруге. Та деликатно постучала. Бабушка прокашлялась.
- Эх, не туды пошла… 

Сашка усмехнулся:
- Вы бы, тетя, поаккуратней, а-то еще одни поминки я не выдержу, - и лихо опрокинул рюмку.
- Так жрать, конечно, не  выдержишь, - проворчала бабка Серафима и громче добавила,  – у меня тоже про лешего история есть – с шурином моим случилась.
Мы с женой дружно положили ложки – очень интересно вот так про старину всякую послушать, сказки про нечисть разную… Замолчали и другие.  Бабка склонила высохшую головку в платочке набок и, поглядывая почему-то на меня, негромко заговорила:

- Раз как-то к шурину моему во двор вошел странник – маленький такой, плюгавенький старичок, типа Сашки нашего, - она указала на невозмутимого Сашку подбородком, - и попросил воды напиться. Шурин ему вынес. Тот выпил и просит поесть чего-нибудь. Шурин - мужик не жадный, правильный вообще был мужик. Наложил тарелку каши и поднес старичку, да еще и яйцо положил. Тот съел, вытер губы ладошкой, поблагодарил и говорит: «Вижу, что ты человек хороший. А за то, что меня накормил и напоил, можешь теперь коров своих спокойно в лес отпускать, и пропадать они у тебя не будут». Сказал и пошел. Вот тогда и понял шурин, что с самим лешим разговаривал.

Бабка Серафима потянулась к стакану с морсом. Сделала несколько глотков. Тетка Маша не выдержала:
- И что, не пропадали коровы?
Бабушка поставила стакан.

- Не, не пропадали. Наоборот. Стали такими упитанными приходить… И молока вдвое больше давать. Он и горя не знал. Пока из-за собственного любопытства все не испортил.
Я выглянул из-за супруги.
- Как это?
Бабушка улыбнулась и снова нашла меня глазами.
- А захотел посмотреть, кто же его коров пасет, и пошел за ними в лес. А там ему навстречу старичок тот же, что к нему приходил, вышел.

- Меня проверить, что ли пришел? – спрашивает.
- Да, нет. Интересно просто.
- Ах, тебе интересно? Сам и паси.
Повернулся и ушел. С тех пор у шурина коровы опять на общих основаниях стали пастись. В стаде. Как он жалел, что пошел за ними. – Бабушка покачала головой.

Мужики начали выбираться из-за стола – покурить. В комнате разом стало пусто и скучно, на лавках остались только женщины. Я хоть и не курящий, но тоже решил выйти на крылечко: с мужиками из солидарности.  Сашка – тоже не курит, пока трезвый, - уже затягивался «стрельнутой» сигаретой и что-то рассказывал, размахивая руками окружившим его мужикам. За низенькими воротцами показались головы новых гостей. Они шумливо толкнули калитку и сразу заполнили двор. Некоторые из «старых» соседей засобирались домой. Последним во двор вошел высоченный Колька. Он был как-то непривычно тих, хмур и больше обычного сутулился. Завидев Сашку, он окликнул его. Сашка махнул ему рукой:

- Иди к нам.
Колька покачал головой.
- Потом. Иди ты на минутку.
Сашка выдохнул дым густым облаком и спустился с крыльца. Колька что-то проговорил Сашке, тот кивнул и оба вышли со двора. Над воротами подлетел по дуге выброшенный щелчком «бычок». Я вернулся в дом. Застолье продолжалось своим чередом, приходили и уходили гости. Вскоре и мы с женой откланялись, уступив место другим знакомым, пришедшим помянуть бабу Дусю. Приближаясь ко двору, увидели выходящего из дома Кольку. Тот живо заскочил на пригорок дороги и, улыбаясь, направился в нашу сторону.

- Привет, - поздоровался он издалека и, приблизившись, протянул ладонь – лопату.
- А куда Сашку дел? - поинтересовался я, опасливо пожимая ладонь, которая спокойно гнула 12-миллимитровые арматурины.
- Какого Сашку? – он заглянул мне в лицо, - он же дома должен быть, на поминках.
- Так он и был там, - удивился я, - пока ты его не увел.
На лице Кольки промелькнуло изумление.
- Я?!

- Ты, - подтвердил я и заглянул снизу - вверх, - придуриваешься?
- Да вы что, ребята? Какое «придуриваешься»? - он нервно хохотнул, - я его последний раз вчера видел.
Жена переводила непонимающий взгляд то на меня, то на него.
- Потом объясню, - сказал я ей и снова повернулся к Кольке, - и что, к нему час назад не заходил?
- Да я десять минут, как только с работы пришел. Руки помыл и на поминки.

Мы с женой переглянулись.
- Ты ничего не путаешь? - уточнила она, быстро уяснив суть дела.
- Да, нет же, его все видели. – Я растерянно оглянулся на видневшийся сашкин двор. - И с кем же тогда ушел Сашка? 
- А леший его знает.., - Колька развеселился, – вы там того, не перебрали?
- Леший! - Почти разом повторили мы с супругой, - а ну, пошли к Сашке, точнее в его дом.

Мы втроем дружно направились в обратную сторону.
Нужно ли говорить, что Сашку в тот день мы так и не нашли. Не появился он и на следующий день, и через месяц, и даже через год,  Сегодня, когда я пишу эти строки, с тех поминок миновало почти полтора года. Сашкин дом стоит по-прежнему пустой. Только иногда приезжает проведывать его тетя Маша. Поначалу она, чувствуя себя виноватой, поставила на ноги всю районную милицию. Даже поиски в лесу организовали, да безрезультатно.

Постепенно тетя Маша успокоилась и  вроде даже смирилась. Хотя, когда она проходила мимо нашего дома на электричку, я  частенько видел у нее заплаканные глаза и отекшие щеки.  Как дети ее не уговаривают, она не продает дом, видно все еще на что-то надеется.
Продолжеие следует...