Заходи, ты дома

                Мы прошли через все УВД и начали спускаться в подвал, резко запахло сыростью и хлоркой.
Внизу с двух сторон коридора, располагались двери обитые жестью издырявленной гвоздем или подобным предметом. Как и стены, они были покрыты грязной побелкой и от этого казались еще более отвратительными. В голову лезли навязчивые мысли: Что если протащат по такой двери, от одежды точно останутся только клочья! А что будет, если биться в такую дверь головой или даже ладонью?…  На душе стало совсем тоскливо и очень захотелось домой.
                У одной из дверей «свита» остановилась, дежурный милиционер заглянул в глазок, снял со щеколды висячий замок и подтолкнул меня внутрь, - проходи, чего встал.
                За спиной дверь сразу захлопнулась, громыхнула щеколда, и камера погрузилась в полутьму. Запах хлорки частично уступил место мерзкой вони от прокисшей мочи и дерьма, к горлу подступил рвотный комок. Я сделал шаг вперед и уперся бедром в холодный металлический уголок, крепивший деревянные нары. На ощупь присел на край и старался дышать ртом, чтобы не стошнило. От лампочки из ниши в стене над дверью исходил тусклый желтый свет, глаза медленно привыкали к темноте. Вонь исходила от металлической бочки с крышкой, которую я разглядел в углу. На нарах кто-то храпел, прикрывшись с головой пиджаком.
                Мысли в черепной коробке метались от виска к виску, словно свинцовый шарик. Я вспомнил, что место, где я нахожусь, называется камерой предварительного заключения (КПЗ). Об этом я слышал от ребят во дворе из беседки, от Игоря из оперативного отряда и от Генки в Свердловске. Но в этих рассказах КПЗ не было таким отвратительным и жутким как сейчас. Я был совершенно ошарашен происходящим и несколько минут просидел, не шевелясь в полном оцепенении, свинцовый шарик у виска постепенно успокаивался.
- Почему меня забрали? Что значил для них пистолет, который нашли в папке? Связано ли это задержание с квартирными кражами, и что им известно? Почему мне ничего не объяснили по поводу задержания? Какую роль во всем этом играет протокол об изъятии пистолета?...
                Это лишь малая толика тех мыслей, которые колотили по мозгам и не отпускали меня ни на минуту. Я понимал – не стреляющий пистолет лишь повод, но так хотелось надеяться, что произошла ошибка, через несколько минут откроется дверь, и меня отпустят...

                «Куча» под пиджаком зашевелилась, затем приподнялась и стала приобретать форму человеческого тела. С трудом из нее можно было выделить голову совершенно обросшую и грязную. Это был парень лет тридцати или сорока, из тех, к кому на улице я обращался: «Эй, мужик».
- Привет! Как тебя кличут, курить-то есть? – мужик присел на нарах, подобрав колени к подбородку. Он рассматривал меня как неодушевленный предмет, при этом копаясь в волосах, будто что-то там потерял.
- Лев! Я не курю, - мне было не до разговоров, я смотрел в черную пропасть под нарами, затылком чувствуя обыскивающий взгляд соседа.
- Повезло тебе, а я вторые сутки без курева, уши пухнут. Вчера тоже одного молодого подсаживали из некурящих. Думал, хоть сегодня с куревом кого, подкинут, - мужик приподнялся, вытащил из-под себя подстилку похожую на старое потрепанное пальто и передвинул ее ближе к темно-серой стене. Камера видимо была рассчитана на троих, места было предостаточно.
- Меня Лехой кличут, ты располагайся, теперь до утра не выдернут, - было заметно, что соседу хочется поговорить. Слова Лехи меня взволновали. Я сбросил с ног туфли, снял куртку и забрался на нары.
- А матери сказали, что меня ненадолго, только выяснить что-то хотели?
- Да они наговорят, только уши подставляй. Тебя за что замели то? – рассказывать незнакомцу свою историю не хотелось, да я и сам до конца не был уверен  ни в одной из версий своего задержания.  Чтобы не молчать, рассказал, как неожиданно проходило задержание и о пистолете, который у меня нашли.
- Темнишь ты пацан. Пистолет у тебя уже здесь нашли, да и не стреляющий он, а значит не причем. За тобой наверняка другие хвосты имеются, если менты на тебя такую облаву устроили. Да ладно, не хочешь не говори, это я так, чтобы скучно не было. Некоторое время мы лежали молча.
                Снаружи затвором громыхнула дверь. От нее откинулась небольшая дверца и в отверстии на мгновение показалась голова милиционера.
- Обед принимайте, да порасторопней, у меня кроме вас еще пять камер, - в кормушку просунулась рука с алюминиевой миской.
Леха проворно соскочил с нар, забрал миску и проворчал в открытую форточку.
- Начальник, что кроишь, клади больше, - кормушка ничего не ответила и захлопнулась.
                Леха поставил на край нар две миски, на дне которых лежали небольшие горки каши по куску черного хлеба и ложки с обломанными ручками, - совсем менты оборзели, накладывают, как птичкам поклевать, ты мечи кашу, скоро еще чай принесут.
- Да ладно,  я все-равно есть не хочу, - вид еды на фоне запаха, исходящего от параши опять вызвал у меня острое чувство отвращения, граничащее с тошнотой.
- Так это и понятно, из тебя еще домашние пирожки не вышли, а я уже второй месяц чалюсь, и когда выйду неизвестно, - Леха аккуратно соскребая ложкой со дна, переложил все в одну миску и стал с аппетитом уплетать кашу. Затем принесли чай - так здесь назывался уже успевший остыть кипяток желтого цвета.
– Ты чайку попей, - он пододвинул ко мне мятую алюминиевую кружку, - а хлеб я на «решку» положу, завтра сухарики погрызем.
                Затем еще раз громыхнула задвижка, и Леха сунул в открывшуюся «пасть» кормушки пустую посуду, - начальник, стрельни курить у соседей, опух совсем, - кормушка захлопнулась.
- Ну, вот теперь до ужина никого не будет, после обеда жить можно, - Леха удобно развалился на нарах и  поглаживал живот.
                Я сидел, прижавшись к стене под небольшим зарешетчатым отверстием за которым очевидно была свобода, продолжая мучительно размышлять о происходящем. Переход из одного мира в другой произошел так неожиданно, что я совершенно не мог прийти в себя и освоиться в новой действительности. Сколько прошло времени, я не знал, «окно» находилось в глубокой обложенной кирпичом яме, и свет через него почти не поступал. Но страшней всего была неизвестность, из-за которой каждая минута ожидания тянулась как час. За дверью камеры было тихо. Лишь иногда слышался грохот задвижки какой-нибудь из дверей, а затем неразборчивые слова дежурного. Потом снова мучительная тишина и ожидание, что за мной сейчас придут и весь этот кошмар закончится.
                По словам Лехи сейчас три часа. С момента, когда я вернулся домой из школы, прошло совсем мало времени, но мне оно казалось целой вечностью.
- Ложись, отдыхай, до понедельника нас уже не дернут, - от этих слов меня словно подбросило. Я впервые с момента задержания вспомнил о Рите и о свидании, к которому готовился всю неделю. То что я не думал о ней несколько часов подряд, это пожалуй был первый случай с того момента, когда я в апреле начал ее поиски в районе набережной.
                Сегодня вечером Рита будет ждать меня на том месте, где произошло наше первое свидание. А я не приду! Это был второй удар, который обрушился на меня сегодня. Который из них был для меня страшней, я не понимал, они оба слились в одну большую беду, от которой хотелось выть и биться головой о дверь, обитую для этого случая специальной жестью. Если б я был один, наверное, так и случилось. Но сейчас нужно было взять себя в руки и ничем не выдать перед соседом по камере свое состояние. Однако Леха и так ничего не замечая, продолжал о чем-то со мной разговаривать…
                …Уже длительное время мне нестерпимо хотелось в туалет. За время, проведенное мной в камере, Леха уже дважды справлял малую нужду. Когда он подходил к параше и открывал крышку, камера заполнялась такой жуткой вонью, что можно было запросто сойти с ума. Поэтому даже мысль подойти к параше и взяться рукой за мерзкую ржавую дужку на крышке приводила меня в ужас…

- Тут до тебя тоже молодой был, как ты - не курил, рассказывал что спортсмен, но щупловат не то, что ты. Все по воздуху кулаками дубасил…
- А его не Лешкой звали, он что боксер? – не знаю, почему мне вдруг в голову пришла эта мысль.
- Ну да, он мой тезка, а ты что знаешь его? У него в соседней камере подельник Толян сидел, они все через туалет записками «переговаривались». Он тот еще пройдоха, хоть и молодой. Видать вор настоящий. Всех карманников со Стахановской знает. Сам «щипачь», а по ходу еще квартиры бомбит. С ним целая бригада работает. Так вот у них на последней хате непруха, сделали все путем, а при выходе из подъезда на хозяйку напоролись, та их и признала. Но он говорит, брат с этой теткой должен договориться и их отмазать.
- Так они что, в своем дворе квартиру брали? – меня обожгла мысль, что мой арест каким-то образом связан с этим случаем.
- На какой хате они спалились не знаю, вот только воры Безымянские ему точно все знакомы. Я ведь тоже не пальцем деланный, хоть и «по бакланке чалюсь». Их как сегодня утром на допрос дернули, так больше в подвал и не опускали. Отмазались видать, - сомнений не было, в этой камере до меня сидел Семыка, а в соседней Конюх. Может об этих их делах весь вечер первого мая порывался рассказать Молодой? Но причем тогда здесь я, неужели…?

                …Терпеть дальше было невозможно, и я направился в угол камеры, где находилась параша.

                Всего несколько часов назад, жизнь была прекрасна и удивительна. Сколько планов и ожиданий было у меня впереди. И вдруг все изменилось на столько, что были моменты, когда казалось жить просто невозможно.
Чтобы уйти от тягостных мыслей, я стал размышлять о действительности и строить предположения относительно дальнейшей своей судьбы.
                Реальность была ужасной: я нахожусь в вонючей и мерзкой камере, свидание с Ритой не состоялось по моей вине и все что сейчас со мной происходит, скорее всего, это результат предательства тех, с кем еще недавно мы были «друзьями».
Но с другой стороны я, же не один сижу в этой камере. Вот Леха здесь много недель и ничего, улыбается и кашу уплетает по две порции, да и в соседних камерах полно народу. Потом совершенно неизвестно, чем все закончится, Семыка с Конюхом до меня тоже сидели, но их видимо выпустили.
                На какое-то время эти мысли отвлекали, и становилось легче, но через минуту все возвращалось в первоначальное состояние. В голову лезли новые вопросы, на которые ответов просто не было, а переживания вновь переполняли все мое существо.
- Послушай, ты что-то совсем скис, не ссы, может еще все обойдется, - Леха словно прочитал мои мысли. - Когда меня первый раз в камеру посадили, я тоже поначалу ошалел, - он удобно устроился на нарах и продолжил рассказывать историю своей жизни.
- Вначале было все путем как у всех, окончил я семь классов, потом как порядочный в ПТУшке на токаря два года оттарабанил и распределили меня на Моторостроительный завод. Ну, ты, конечно, слышал, это тебе не шарага какая-нибудь. Все тип-топ и цех путевый и народ что надо, я там даже подругу себе  нашел. Классная такая девчонка была, наладчицей по станкам работала, Катькой звали.  Погуляли мы с ней месяца два, ну и решили пожениться.
                Леха смаковал историю своего «романа» в таких подробностях, что мне иногда становилось неудобно слушать. – Катька переехала жить к нам с матушкой в коммуналку, а у нас там двенадцатиметровка и соседей целый взвод. Пожили полгода все в одной комнате, а потом в общагу ушли. Представляешь, после очередного праздника по случаю получки, просыпаюсь я утром в такой же камере. Ну, совсем ничего не помню, а следак мне сует в нос заявление от Катюхи, а там, в подробностях как я ее избивал, как дверь у соседей выламывал и все в таком же духе на двух листах мелким почерком. А я не помню совсем ничего и стою на своем: ничего не помню, ничего не знаю, ни в чем не виноват. Пару дней меня в подвале подержали и в тюрягу перевели. Там народ ушлый, подсказали, что к чему. Так я внесознанку до суда и дошел. Только все бесполезно, следак еще кучу бумаг насобирал от соседей по общаге, с работы и комендант характеристику дал – без слез не взглянешь, еще чего-то наковырял… Мне тогда трешку общака дали вообще ни за что. А было мне всего двадцать пять. Матушка уже старенькая, отца я вообще не знал, помогать некому – ни на свиданку приехать, ни передачку принести. Все три года зубами на Катьку скрипел, думал, выйду – все ребра ей переломаю, всю красоту попорчу.
                Его рассказ прервал стук задвижки: «На оправку готовьтесь, парашу выносить».
Леха нехотя спустил ноги с нар и позвал меня за собой. Более омерзительной процедуры мне делать не приходилось. Металлическая, тяжелая, насквозь пропитанная какой-то слизью параша невыносимо смердела. Приходилось браться за ручки из толстой арматуры, приваренной по бокам и тащить ее в туалет. Там, взявшись второй рукой за основание параши и приблизившись к ней лицом, мы  перевернули содержимое в отверстие туалета.
- Да ты не морщься, это еще цветочки, вот попадешь в пересыльную хату, где по полсотни рож целый день ссат и гадят, тогда поймешь всю тюремную романтику и Леха разразился дурацким хохотом.
Из туалета он вернулся в хорошем настроении, кто-то из соседней камеры оставил в тайнике пол пачки Примы. Камера заполнилась едким дымом. - Привыкай, впереди еще не то ожидает.
- Послушай Леха, а если молчать, то менты не смогут доказать, что я например в каком-нибудь деле замешан?
- Это, смотря в каком, и кто с тобой в деле был. Ты думаешь, я не понял, что ты с этими приятелями, которые до тебя были в одной шайке-лейке?! – он пустил к потолку густую струю дыма и многозначительно посмотрел на меня. – Сдается мне, что тебя твои же дружки сдали и плохи твои дела.
- Да не могли они меня сдать, Леха боксер, у него брат тренер в авторитете среди Безымянских.
- Все это конечно так, только крученый он уж слишком. Да и сдать по-разному могут, менты к примеру нужную информацию от него получат, а самого в тени оставят, вроде он и не причем, - такое предположение казалось мне совершенно абсурдным, но то что Семыка с Конюхом до меня сидели в камере и были отпущены, не выходило из головы.
- Тут братан такие обороты приключаются, только диву даешься. Когда жареным запахнет, еще неизвестно, кто и как себя поведет. Ты вот на блатного совсем не похож, живешь, поди, с папой-мамой, в школе учишься, так? А на кой хрен ты по хатам шаришь, что тебе жилось плохо? Романтики тебе захотелось, вот тебя и понесло…
- Ну и что теперь будет, если все так?
- Если дружков отпустили, то понятно кому сидеть, тут уже ничего не поделаешь. Могут и по полной впаять, если они на тебя «паровоза» повесили, - Леху понесло в демагогию о том, как можно избежать большого срока...
- Не буду я ни на кого и ничего валить, но если меня на самом деле сдали, я этого никогда не прощу.
                Утром к нам в камеру подсадили новичка. Молодой парень взахлеб рассказывал, как он чистил квартиры в заводском районе и все старался вывести меня на разговор. Я же поглощенный своими размышлениями почти не реагировал на его болтовню, а Леха с удовольствием поддерживал завязавшуюся беседу.
Вдруг ни с того ни с сего Леха врезал собеседнику по уху с такой силой, что тот с диким воем соскочил с нар и забился в угол у двери.
- Ты что тут нам лапшу на уши вешаешь, тебя сюда зачем подсадили? – но вместо объяснений пацан стал колотить в дверь до тех пор, пока не пришел дежурный и не вывел его из камеры.
- Нет, неспроста все это, опера точно хотят из тебя какую-то информацию выудить. Я хоть два раза за бакланку отсидел, но всего насмотрелся и этих тварей сразу чую. А ты осторожней будь, зря языком не мели.

                Не смотря на предположения Лехи, что нас после драки вызовут к оперу и разведут по разным камерам, все обошлось без последствий. День прошел на удивление спокойно и в камере никто не появился. Меня это происшествие отвлекло от пустых переживаний, и я теперь все больше прислушивался к тому, о чем говорил не умолкающий Леха.
- Попадешь в тюрьму, сразу держи марку, с шушерой не якшайся, с такой статьей и воровской «профессией» ты вообще можешь в авторитетных ходить, - слушая его наставления, я все больше понимал, что чудовищное «недоразумение» которое вчера произошло, закончилось. Игра в крутых ребят, желание выглядеть значимым среди не только сверстников, но и блатных в беседке, обернулась чем-то совершенно другим, что я еще не мог или не хотел понимать. Я вспоминал ребят - домушников из Свердловска, спокойно рассуждающих о своей воровской судьбе и понимал, что никогда не хотел этого для себя. Но все что теперь со мной происходило, в точности походило на то, что рассказывали свердловчане и может стать моей жизнью.
И это несоответствие между моим представлением о себе,  моей жизнью и действительностью никак не укладывалось в сознании.
- Лех, а если я верну все, что украл и дам слово, больше никогда этим не заниматься, меня могут отпустить? – я смотрел на него с такой надеждой, словно это от его слова зависело все, что сейчас произойдет в моей судьбе и с замиранием сердца ожидал этого последнего слова.
                Через мгновенье камеру сотрясал Лехин хохот.
- Ну, ты меня и уморил, вот артист, - мой «спаситель» смахивал с глаз смешинки грязным рукавом серого пиджака,- ты еще у следока прощения попроси.

Он пытался изобразить сценку, как это обычно делают дети: «Дяденька, простите меня, я больше не буду!»
                И вдруг осознав всю нелепость своего вопроса, я рассмеялся вместе с ним. Да и что я сейчас мог вернуть – электробритву, или столовый набор в коробке, которые Гришка все еще никак не мог продать? Нет, поздно, «целая куча» вещей уже давно продана: духи, женские туфли, свитер и еще с десяток разных вещей из обворованных квартир, разошлись среди Гришкиных знакомых.
                Я почувствовал острую потребность выговориться и рассказывал  о своих отношениях с родителями, о Шорохе, побеге из дома, карманниках из беседки и встрече со Свердловскими ворами. На удивление он за время моего рассказа не проронил ни слова и сейчас молчал, что-то обдумывая.
- Вот что я тебе скажу пацан! Ты такие разговоры больше ни с кем не веди, если хочешь срок без проблем отсидеть. И о том, что доходов почти не имел, тоже забудь. Здесь так - или ты фартовый вор, или шушера, до которой каждый докапывается, норовит обобрать да унизить. «С волками жить – по-волчьи выть!» Слышал такое?  Так вот это теперь про твою жизнь. Да ты быстро все поймешь, по тебе видно,  что не овца. Только сам не зарывайся, и когда «овечку» встретишь, не торопись зубы показывать.
                Больше мы об этом не говорили. Да я вообще почти не разговаривал, а Леха рассказывал истории из своей жизни, в которых правды было не больше чем в сказках.
                Воскресенье пролетело незаметно. Утром поход в туалет, после «завтрака» Леха развлекал нас обоих своими байками, в обед я уже не брезговал баландой из алюминиевой миски, а вечером не кривляясь таскал мерзкую парашу.
                В понедельник после завтрака к нам в камеру подсадили пожилого мужчину. Он спросил, куда ему можно прилечь и больше мы его не слышали.
- Тебя сегодня обязательно должны вызвать, трое суток заканчиваются. Или арест подпишут или отпустят, - Леха все внутренние порядки знал как «отче наш». Перед обедом дежурный предупредил, чтобы я готовился на допрос.
- Ты главное не ссы, следак тебе будет угрожать, нести всякую пургу, а главное он попытается тебя на чем-нибудь подловить, тут смотри в оба.
                Я слушал наставления Лехи, а думал совсем о другом…