Российский Левиафан

 Моё четвёртое декабря началось с того, что с голубого экрана дедушка с большой бородой, главный в стране N. по выборам, о чём-то говорил населению; затем с ещё более голубого экрана миловидная женщина с натянутой улыбкой сообщала о каких-то цифрах и  о каких-то процентах – неплохое дополнение к блюду из трёх яиц. На улице серые тяжёлые тучи давили своей серостью на обнажённые деревья, которые гнул ветер; ии... из громкоговорителя сухой монотонный мужской голос сообщал, что в N. выбирают в Государственную Думу. Пожалуй, идеальный день, чтобы сделать свой выбор. Да, похоже на один из ландшафтов Евгения Замятина.
 Выборы - это демократический институт, и ,как это не странно, в республике N. демократия, но, конечно же, особенная, но конечно же!.. Александр Блок назвал бы её гуманистическим туманом. Очень давно, когда я родился, двадцать лет назад, когда «Мир, Труд, Май» был трансформирован в «лежать! бояться!», в моей стране после расстрела Парламента из танков приползла к власти зубастая монстрюга с большим аппетитом.  Посмотрев по сторонам, скажу пару слов об этом Левиафане.
 Он опирается на класс властесобственников, которые распилили между собой достояние и завоевания моих предков. Он сгноил здравоохранение. Он расчленил образование. Он вытер свои лапы об культуру. Он плюнул в армию. Он дал права и свободу носить леопардовые штаны и тыкать пальцем в iPhone (спасибо, оставьте эту свободу себе). Он каждый день ест N. по чуть-чуть, заправляя всё это дело приправой о райском капитализме, который вот-вот появится. И он нацелен на то, чтобы осталось двадцать миллионов пролов, которые будут обслуживать нефтетрубу. Вы видели, как праздновал своё восьмидесятилетие Орбачёв в Ондане? Вы видели, как улыбался Убайс, когда говорил, что ни о чём не жалеет?( А те, о которых нельзя говорить и писать, лучше?) А если не видели этого, то вы видели, как к приезду высоких господ в нашей академии выстроили берлинскую стену; вы чувствуете за кого вас считают?..
 Левиафан лукаво призывает меня проголосовать. Сделать свой выбор. Реализовать своё конституционное право.
                «Мне хочется бежать от моего порога.
                Куда? На улице темно,
                И, словно сыплют соль мощеною дорогой,
                Белеет совесть предо мной».
                Осип Мандельштам
И вот я на своём избирательном участке прохожу регистрацию.  Я в пиджаке и в белой постиранной рубашке, немного помятой,  думаю о Мандельштаме. Меня не оказывается в избирательных списках, и я встаю в очередь к  столу с дополнительными избирательными списками. Нас в этой очереди много, и мы все возмущены. По дополнительным спискам больше людей, чем по основным. Наблюдатели заверяют, что всё хорошо. Нас двадцать лет в этом уверяют. Я опускаю бюллетень в урну и ухожу. Я знаю, какой будет результат, я знаю, что Левиафан всё посчитает правильно. Не хочу утомлять себя значением этих выборов, ведь я знаю, что выбрал совсем другое. Но зачем я пошёл? действительно, зачем? Не знаю, наверное, чтобы быть ближе к массе и, наверное, чтобы потом легитимировать своё право, о котором писал Жан-Жак Руссо. «Чёрная злоба, святая злоба».
 Совесть белеет оттого, что была произнесена клятва четвёртому сословию.  Стыдно. Стыдно перед живыми и мёртвыми. Стыдно будет перед теми, кто лёг на Уликовом поле; стыдно будет перед теми, кто погиб на стенах Змаила; стыдно будет перед теми, кто пал смертью храбрых под Урском и тихо умер в Енинграде; стыдно будет, если N. уйдёт с исторической сцены навсегда. Ольшевики встретили N. со сохой, а оставили с ядерным реактором. Что можно сделать за двадцать лет? Отстроить страну и запустить человека в космос. А Левиафан хочет оставить N. даже без сохи, но с капиталом, капиталом боли, и за это он предлагает голосовать.
Кто виноват? смешной вопрос. Что делать? Андрей  Платонов писал: «Мы умны и могучи, когда вместе: в одиночку – мы погибаем». Четвёртого декабря я выбрал Фёдора Михайловича Достоевского и Карла Маркса!..
P.S. Текст был написан для студгазеты,но не прошёл цензуру.