Асфальт. Несостоявшийся сеанс психотерапии

– Ну и что?!
– Как ну и что?! Миша, родной! Он же законченный, понимаешь, законченный подлец! Он же гнилой насквозь! С ним не то что здороваться…
– Ну и что? Зато он умеет себя вести.
Последние несколько месяцев он часто вспоминал этот разговор. Даже не сам разговор, а свою фразу: «Зато он умеет себя вести». Тогда вышел спор, он в том споре оказался в меньшинстве, точнее, он спорил со всеми, а ещё точнее, все спорили с ним. Это был не дружеский, а скорее деловой спор. Остро обсуждали деловые и человеческие качества одного человека. Тогда-то он и сказал: «Зато он умеет себя вести». И последние несколько месяцев эта фраза часто ему вспоминалась.
Он вдруг понял, что сказал эту фразу вполне искренне. Понял, что умение себя вести в том человеке, о котором тогда шла речь, ему важнее всего остального. А ещё он понял, что всё остальное в том человеке его просто не волнует и не интересует. Он удивился, потому что раньше его интересовало в людях именно всё остальное.

                (Е. Гришковец «Асфальт»)


«Рефлексия – ….всякое перенесение переживания с внешнего мира на самого себя»

                (А. Буземан)


1.

Выбрав для чтения «Асфальт» Е. Гришковца я, разумеется, думала о том, что беру читать книгу автора, написавшего «Город», «Зима» и другие  произведения с саморефлексирующими (а этот навык для личности, на мой взгляд, очень важен), по-своему симпатичными персонажами и такой знакомой «уходящей натурой». Гришковцу, можно сказать, повезло: он вошел в литературу именно тогда, когда у представителей нашего мидл-класса, в коем-то веке, возникла иллюзия «сытости».  Удовлетворив свои «базовые потребности» (в еде, жилье, безопасности, работе, сексе), его представители (вполне вероятно, что впервые) позволили себе задуматься о смысле жизни вообще и о собственной жизни, в частности. Как известно, период этот был недолгим, но – бурным, а серьёзно попали под «скромное обаяние буржуазии» те, чей возраст располагался на шкале «чуть меньше тридцати – чуть больше сорока». Собственно, в этом же диапазоне находится и пресловутый «кризис среднего возраста», основная задача которого – пересмотреть былые ценности и сделать выбор в пользу того, с чем человек собирается шагать по жизни далее (до следующего кризиса).

Вот такая рефлексия в квадрате. Не удивительно, что персонажи произведений Е. Гришковца, находящиеся в гуще аналогичных терзаний, встречали восторженный отклик у читательской или зрительской (смотревшей его моноспектакли) аудитории, состоявшей в своем большинстве, как раз из таких «героев».

Лично я знаю людей (правда, моложе меня лет на десять), кому именно «это» в персонажах Гришковца и не нравится. Например, я предложила посмотреть спектакль «Планета» (того же автора), но встретила непонимание: как это, мол, вообще можно смотреть? Поясню, что в «этом» привлекает именно меня: «бог мелочей», –  как выразился М. Эпштейн. Да, мне, в принципе, близок такой подход – пристальное внимание к «мелочам». Но… И тут я встану на сторону недоумевающих, поскольку то, что делает автор в приведенном примере  (спектакле на два персонажа) – не реальная жизнь и Е. Гришковец, конечно, творец, но – не Творец же, чтобы стремиться «сохранить всё» в данном «формате».  А именно: действительно, количество рассматриваемых «мелочей» и время на их «рассматривание» не должно быть больше и длиться дольше, чем человек (в данном случае, пришедший на спектакль) в состоянии воспринять.  Иначе это уже не сотворчество выходит, а …. Ну, это понятно. Однако – рынок… Да. Надо зарабатывать, пока существует «спрос» на твое «предложение». А то там уже очередь из следующих… творцов подпирает, им ведь тоже  хочется –  и не только «пятнадцати минут славы»…

Увы, аналогичное впечатление после прочтения романа «Асфальт», смутно напоминающее (или это оно и было?) нечто химерическое, создалось и у меня. То ли «день открытых дверей на сеансе у доктора Фрейда», то ли иллюстрация к высказыванию писателя М. Веллера о литературном приёме «не выстрелившее ружье». Но больше всего меня огорчило (потому что творчество Гришковца, как я уже сказала, мне интересно) сходство романа «Асфальт» со старой юмореской о спортивном репортаже с соревнования по толканию ядра…по радио. «Протираааает ядро… протираааает…», - чуть не засыпая, комментирует обозреватель, поскольку ничего не происходит, и комментировать нечего, - «и, наконец,… опять начинает протирать ядро».

Исключительно тягостное впечатление осталось от главного героя романа. Это уже не просто «думающий» и «переживающий» о смысле собственной жизни персонаж, но, как бы один из неудавшихся продуктов бесплодных и бесконечных (или пустопорожних, направленных в никуда), не столько размышлений, сколько  рассуждений «мужчины, в полном расцвете сил». Но самое тяжкое – затесавшаяся в душу «благодаря» этому тексту мысль: «И ведь столько людей живут именно ТАК, ужас!». 

По-моему, и самому автору тоже должно быть грустно, что такие тексты продают в виде книг и за деньги. Это же не искусство, а какой-то цинизм.

Один из замечательных героев Дж. Лондона, Мартин Идеен, был потрясен тем фактом, что издатели, ранее не хотевшие платить за его рассказы ни цента, теперь, когда он стал «популярным», скупали у него даже те рукописи, которые долгое время сами же высылали назад. Он так и не смог пережить понимания того, что занятие литературой – не столько творчество и желание художника сделать этот мир лучше, сколько бизнес и циничное зарабатывание денег.

Впрочем, то был литературный, вымышленный персонаж…

2.

«Мы ещё нарисуем наши полоски на асфальте», - говорит главный герой романа, занимающийся разметкой дорог по городам и весям нашей необъятной Родины, где бездорожья и плохих дорог (в отличие от количества мест, «где на Руси жить хорошо»), по-прежнему много. И не понять: то ли он так заклинает (кого?), то ли грозится, то ли занимается самогипнозом.

Сначала, пересказывать содержание книги намерения у меня не было: столько там ненужной информации, что напрягать ради неё память, в некотором смысле, опасно для здоровья, честное слово, поскольку, уж очень напоминает бред с медицинской точки зрения. Но потом я передумала.  Дабы не сложилось впечатление, что я хочу косвенно поспособствовать её скрытой рекламе. Нет-нет, это – не реклама! Сомневаюсь, что написанное (в отличие от прежних пьес автора) «прокатило» бы и в виде театральной постановки. А если говорить об экспериментах с «потоком сознания», то, скажем, после Джеймса Джойса или Виржинии Вульф на этой «ниве», кажется, и делать больше нечего (Гришковец – филолог, наверняка, лучше меня в этом вопросе осведомлен). В общем, грустно.

Так, о чем же там речь? А речь в романе – о провинциале Мише  (далее – просто главный герой), приехавшем когда-то из своего далёкого города «завоёвывать Москву». (Поскольку геоцентрическое положение Москвы в строении Вселенной России известно каждому школяру… не будем об этом). По молодости играл он музыку в самодеятельной группе и хотел стать художником. (Ну, кто же этого, по молодости, не хочет… мда). А приютил бедного провинциала в эти далекие годы «больших мечт» его приятель. Но, как следует из всего романа с «лихо закрученным сюжетом», особенно его опекала в те непростые для юноши годы старшая сестра приятеля (в хорошем смысле слова), жившая с ними под одной крышей. Отзывчивая к проблемам других, но «аскетичная» к своим собственным потребностям барышня: что-то среднее между «синим чулком», Склодовской-Кюри и «добрым ангелом».
 
И вот (с этого роман, собственно, и начинается), главный герой, который к тому времени довольно прочно обосновался в мегаполисе, давным-давно забросил всю свою музыку (вместе с художествами), женился, остепенился, родил дочь, имеет доходный, хотя и не богемный бизнес (занимается разметкой дорожных знаков на дорогах и т.п.), дружит с теми, с кем нужно, ездит за границу… в общем, всё у него «окей», – узнает, что «подруга дней его суровых», покончила жизнь самоубийством: повесилась.

Если вы думаете, что, прочитав роман, узнаете, что же произошло с несчастной, не обольщайтесь. Ни одно ружьё, заряженное по ходу действия, не выстрелит. Так было задумано.

Смерть сестры приятеля служит лишь неким «информационным поводом» для того, чтобы читатель поближе познакомился с главным героем и его бесконечным (ох…) монологом в голове. Действия в романе почти нет. То есть, персонажи куда-то время от времени перемещаются (из офиса на кладбище, например, чтобы проводить в последний путь «доброго ангела»), однако происходит это, как в старом фильме про старика Хотабыча – трах-тибитух! Т.е. просто для того, чтобы на сцену «из-за кулис» вышел новый персонаж (а их там – мнооого и, по мере чтения, создается впечатление, что количество их в романе возрастает в геометрической прогрессии). «Но, что самое печальное…» (как многозначительно говорит герой пьесы Вампилова «Старший брат») – второстепенные герои выводятся на сцену автором не для того, чтобы главный герой (а с ним и читатель) узнал что-то нужное или существенное по поводу самого себя (или сюжета). Это и есть «поток сознания» главного героя, в лицах. Чаще всего,  увы, без… осознания. 

О чем речь? Допустим, начнете вы рассказывать (кому угодно, хоть мне) свой сегодняшний день с того самого момента, когда у вас зачесалась нога, и от этого вы проснулись, и далее, со всеми подробностями, насколько вам это удастся. Примерно так: встали, потом  прошли в туалет, затем – в  ванную. А так как по пути вас посещали какие-то мысли, вы их тоже начнете подробно пересказывать. И так – каждый шаг, поминутно.  Или (чтобы совсем не спятить) с интервалом в полчаса, описывая всё и всех, кого встречали на пути, перемежая свои собственные пересказы минувшего, с вкраплениями прямой речи тех, кого встречали и что в тот момент времени вам говорили. При этом (то ли забывая, то ли нарочно?), не будете утруждать себя пояснениями: А К ЧЕМУ, собственно, ВЫ ВСЁ ЭТО пересказываете?! То есть, одно дело, когда встреченный на вашем пути некто сказал «то-то и то-то», и вы подумали (допустим): «Надо же! А ведь я всю жизнь думал об этом «вот что». И, совсем другое, – если вы (иногда) о чём-то таком и успеваете подумать (и сообщить слушателю/читателю), но по большей части, просто продолжаете нудно описывать происходившее. Причем, не столько то, что происходило в действительности (как мы с вами понимаем, человек вообще на это не способен), а то, что сложилось в некую «картину происходившего» у вас в голове. Это наглядный пример того, как ведётся рассказ от имени главного героя.  Хотя, как известно, для того чтобы бы создать многомерность (объём) происходящего, а не его плоское изображение (простите, за двусмысленность) – необходимы и другие точки зрения  (углы? повороты? зигзаги?... уф…).

Кому, как не главному герою, закончившему архитектурный институт, знать о таких вещах? Но «герой», похоже, этой несостыковки не замечает. И вот тут уже становится реально страшно. Почему? Сейчас объясню.

Со слов героя романа создается впечатление, что встреченные им (по жизни) люди, считают его вполне адекватным. Поскольку мы не знаем (и никогда не узнаем), что они по поводу данного рассказчика думают сами, то предположим, вывод они этот делают, ориентируясь на его действия (исходя из его реакций на какие-то ситуации и т.п.). И, исходя из этих выводов, на их основании с ним и обращаются (общаются).  Предположим. Но, Боже мой! Когда вы имеете удовольствие (в отличие от этих простодушных счастливцев) узнать, ЧТО в момент того или иного действия/поступка  ДУМАЛ главный герой… то (как минимум) возникает вопрос: а как ему вообще-то удается  так эффективно «функционировать»? И: «Если мы все ТАК ЖИВЁМ и ОБЩАЕМСЯ, то…».  Кошмар, короче.

Кроме этого, по мере чтения приходишь к мысли, что главный герой (а повествование ведется то от его имени, то имени автора) больше всего (во всяком случае, всё время своего «благополучного» существования) озабочен тем, как в жизни что-то ВЫГЛЯДИТ, внешней стороной.  Я имею в виду те же его поступки или то, чем герой в своей жизни, будто бы, дорожит. Например, ему очень важно, какое МЕСТО в социуме он занимает; КАК ДЕРЖИТСЯ среди других людей (и как это удается или нет, другим); насколько благополучно ВЫГЛЯДИТ его собственная жизнь (в его собственных глазах, но, конечно, и по СРАВНЕНИЮ с другими) и т.п.

Возьмем, самый наглядный для характеристики семейного человека, пример: его личную жизнь. Очевидно, данный герой дорожит не живыми близкими людьми, а тем «образом», который он для себя сложил и который для него очень важен. Как только этому «образу» начинает что-то угрожать, у бедного главного героя буквально «едет крыша» (если она у него ещё не съехала, конечно). Так, он «рефлексирует» (я специально поместила это понятие в кавычки, ибо по факту это называется по другому) по поводу своей жены: о том, как ему необходимо, чтобы она была в его жизни. При этом, ни на одной странице романа (!) вы не найдете этому действенного (реального) подтверждения, кроме рассказа, как однажды некая любовная «интрижка» выбила героя из психологического равновесия, и он, пребывая в жуткой панике, поспешил её (эту «интрижку») поскорее «задвинуть». НО ВОВСЕ НЕ ПОТОМУ, что ЭТО ПРИНЕСЛО БЫ БОЛЬ ЕГО РОДНОМУ ЧЕЛОВЕКУ (!) (жене, в данном случае), а ПОТОМУ, что ЕМУ БЫЛО ТАК УДОБНЕЕ (привычнее, комфортнее). Но самому себе «герой», конечно, объясняет всё иначе. Или, умиляется на свою маленькую дочь, но сам же (!) удивляется тому, что, практически никогда с ребенком не общается и вообще мало с ней контактирует: даже специально с работы приходит попозже. Если та ещё не спит, то он, конечно, выполнит свой «отцовский долг»: прочтёт сказку или скажет строго: «спи»…  В остальное время (даже в выходные) ему гораздо приятнее (интереснее) сидеть в своей комнате одному, вперившись в монитор компьютера (опять же, СОЗДАВАЯ ВИДИМОСТЬ своей занятости),  претворяясь, что не слышит (!), когда жена или дочь обращаются к нему с какой-нибудь  пустячной просьбой или вопросом… Вот такая ЛЮБОВЬ.  Вопрос: для чего нужны главному герою БЛИЗКИЕ ЛЮДИ (жена и дочь)? Ясно, для чего: для «мебели»…

Ну, а дальше – поверьте на слово – всё то же самое, по мере убывания (т.е., чем меньше человек нужен главному герою, тем ЕЩЁ меньше (!) он этим человеком искренне интересуется).

На самом деле, как мне кажется, такому странному поведению героя (и его мыслительному процессу), есть некоторое объяснение. На мой взгляд, конечно. В детстве он случайно столкнул с крыши, пристававшего к нему местного хулигана. Парень упал и разбился насмерть. Главный герой «с места преступления» скрылся. То есть на помощь звать никого не стал. А вдруг этот человек, пусть и хулиган, был ещё жив?  И все решили, что это несчастный случай. Так вот за всю свою жизнь он НИКОМУ, ни единой живой душе об этом не рассказал! То есть, даже «не поплакался», не выговорился, не то, чтобы покаялся в этом поступке. Главный герой этот эпизод, как Клим Самгин у Горького, загнал так глубоко, что только из-за случившегося (самоубийства подруги), всколыхнувшего его психику и память, вдруг, вспомнил: «А был ли мальчик?»…

Если кто-то считает, что жить с таким грузом для человека (особенно, ребенка!)  –  нормально, то лично я так не считаю. И, пожалуй, самое трагичное для самого героя, что у него даже не возникает желания снять с души такой груз. Так он и живёт с этим «камнем за пазухой», который как компьютерный вирус «Троян» медленно, но верно, разрушает его личность. Но он этого, конечно, не понимает, искренне считая, в конце повествования, что всё у него хорошо, всё нормализовалось, наладилось и вообще, вошло в привычное русло. Беда.


Ремарка: я, конечно, понимаю, что Е. Гришковец, кроме того, что он филолог, писатель, ещё и артист… театра. Но, не все же, мне кажется, могут ВОТ ТАК: чтобы жил человек, а ближние его совершенно НЕ ЧУВСТВОВАЛИ,  что он перед ними только «Ваньку валяет». (Или?... ох….).

Понятно, что «люди всякие нужны, люди всякие важны». Но меня, вероятно, сильно расстроил тот факт, что такое…. написал именно Гришковец. Ведь, что такое разочарование? Это оно и есть: когда «очаровался», ожидая чего-то, а оно – не сбылось, потому что вовсе оно и не «такое», всё это иллюзии твои. Или потому (хотелось бы верить), что просто на этот раз (я про сотворение литературных произведений) – «не такое».

Увы, якобы рефлексирующий (т.е. размышляющий о себе) герой «Асфальта», на поверку, оказывается, не столько думает или даже  описывает, сколько ПЕРЕЧИСЛЯЕТ то, что с ним происходит. Более того: как только у него возникает серьёзная мысль, и он начинает её «думать», то тут же пугается того, до чего успевает додуматься и решает… не думать об этом  вовсе (!). Как, например, мысль, вынесенную в виде цитаты вначале моего текста. «Он вдруг понял, что сказал эту фразу вполне искренне. Понял, что умение себя вести в том человеке, о котором тогда шла речь, ему важнее всего остального. А ещё он понял, что всё остальное в том человеке его просто не волнует и не интересует. Он удивился, потому что раньше его интересовало в людях именно всё остальное». Разве, не страшно?!  Ведь, и у неодушевленного архитектурного сооружения имеется несколько измерений  (длина, ширина, высота), а герой Гришковца не столько выделяет одно качество перед множеством других  качеств, но вообще сводит всего человека  (для себя) до ОДНОГО этого качества, игнорируя другие. В такой проекции «план» данного человека выглядит не то что прямой линией (плоской, но хотя бы, «уходящей вдаль»), а… отрезком: «от» и «до». То есть, живые люди «в голове» у главного героя превращаются в одномерную «функцию», и он этому, чуть ли, не искренне радуется, поставив на человеке, как на определенном участке дороги, соответствующий знак. Замечательно! А если эта функция у человека, как говорится, «того»,  отомрет? А ничего страшного не произойдет. Герой в ком-нибудь другом найдёт милую его сердцу функцию, а необходимость в том человеке, за ненадобностью, отпадёт.

Но самое страшное заключается, на мой взгляд, в том, что: зачать, к примеру, ребенка, с таким мироВОЗЗРЕНИЕМ – возможно, а вот ЛЮБИТЬ, реагировать на непосредственные проявления его любви и наслаждаться ими (а НЕ СОЗДАВАТЬ ВИДИМОСТЬ) – нет…

Короче говоря, из ЖИВОГО  молодого мужчины главной герой романа постепенно и сам превращается в более-менее функционирующий «автомат»,  в биоробота, держащегося обеими руками не за смысл своей жизни, не за настоящую (а не умозрительную) любовь, а за свои… «полоски на асфальте»…


И стало мне, под конец прочтения, необычайно тоскливо. Не только потому, что было совестно за автора, так нехорошо, мягко говоря, поступившего со своим читателем. (Ведь это не литературно-художественный текст, а, по сути, бесконечная «сводка». Читать такое по силам, наверное, только Господу Богу, поэтому он и «сохраняет всё». Вот только в отличие от главного героя,  да и нас, грешных, он точно «знает»: ЗАЧЕМ всё это и ПОЧЕМУ). А ещё, возможно, от того, что очень всё это похоже на правду… Болезненно похоже.


Так что, с другой стороны, всё равно, спасибо автору; с невероятно большим трудом пробившись сквозь толщу московского «Асфальта», как-то по-особенному остро начинаешь ценить… собственную, ещё не целиком заасфальтированную, жизнь.