Бусинки, цвета шоколадного мороженого

Было очень тепло, но дул ужасный, пронизывающий каждую клеточку моего пальто, шарфика и тела ветер. Я купила десять разноцветных шариков с надписями «С днем рождения» и «Поздравляем». Жутко торопясь, я быстро перебирала тонкими ногами, ударяя звонкими каблучками об асфальт.
- Где ты? - недовольно спросила мама.
- Я уже подхожу, вход в больницу справа или слева?
- Слева, там еще много глины перед входом.
- Все, я тебя вижу. Бегу!

Когда Гошенька был у мамы в животе, мне было десять лет. Всю жизнь я хотела братика или сестренку, уж очень всегда мне было одиноко. И вот через одну десятую века родители заявляют о том, что я скоро буду нести огромную ответственность за кого-то очень доброго и любимого мною! После нового года, когда срок у мамы был 6 месяцев мы всей семьей пошли на УЗИ. И снимок показал, что будет мальчик, но врача очень насторожило то, что ребенок сосет палец. Она тогда сказала: «Готовьтесь, когда родится, все будет «тащить» в рот». Так все и случилось. Обычно дети сосут пустышки, а он родился- и по привычке начал сосать палец. Все вокруг ругались, кричали – «Гоша! Палец! Убери!». А я не придавала этому особую серьезность, думала, вырастет- пройдет эта печальная привычка, поэтому малыша никогда не отчитывала за это. Вообще когда он родился, я дала себе слово, которое всегда буду исполнять: «Я никогда не допущу, чтобы с ним что-то случилось. Я люблю его больше всех на свете, это самый главный мужчина в моей жизни и никого другого полюбить также сильно я никогда не смогу! Я в ответе за него, навсегда!»

- Какая у него палата?- спросила я у мамы.
-306-ая, - ответила она немного дрожащим голосом. Я понимала, что происходит, но держала себя в руках.
Он лежал в больнице уже три дня. Я пришла тогда в первый раз. Это было 25 апреля, Гоше исполнилось 5 лет. Я не приходила до этого не потому, что не хотела его видеть или была слишком занята. Нет. Я просто боялась. Боялась посмотреть на него, увидеть его влажные глаза…
Мама достала из пакета огромный набор из десяти пожарных машин. А я стояла с этими разноцветными, накаченными гелием шариками и руки дрожали от волнения. Дверь лифта с трещащим скрипом открылась, и оттуда вышел вроде бы наш ребенок. На всем лице я видела лишь огромные глаза цвета шоколадного мороженого, наполненные килограммом слез. В его маленькой ручке был полупустой пакет, а тела будто бы и не было. Он стал на столько худым, что я едва распознала в нем своего Гошеньку, своего любимого Гошеньку… Он выбежал из этого металлического параллелепипеда с дверью и бросился ко мне. Он начал рыдать, захлебывался слезами, пытаясь мне объяснить, что произошло. Гоша вцепился своими маленькими рученками в мое холодное драповое пальто и не отпускал, будто боясь потерять меня навсегда. Мама тоже плакала, наблюдая за ним, но пыталась показать Гоше те разноцветные пожарные машины, что она ему купила. Гелиевые шарики разлетелись по всему приемному отделению, а мы сидели втроем обнявшись. Такие огромные слезы вытекали из моих глаз, а сердце просто разлеталось от боли на мельчайшие частички.
Ему вырезали опендицит. Врач сказал, что причиной этого в таком раннем возрасте может быть лишь одно- Гоша сосет палец. Детей кладут в больницу с родителями до двух лет. Ему было уже пять. Палата была из шести человек. Пять из них были десятилетние ублюдки из ближайшей деревни. Каждый день мама с папой привозили Гоше новые игрушки, печенье и воду. Он не успевал все это донести до палаты, как его соседи отбирали у него все, что передали родители. А Гоша сидел в уголке и тихо плакал. Каждый день папа ходил и разговаривал с этими детьми, медсестрой, врачом и каждый день Гоша спускался с пустыми бутылками воды, обертками от печенья и сломанными машинками и горько ревел, обнимая родителей.

Я пыталась его отвлечь от слез, приподнимая его голову, стирая слезы со своих щек и говоря:
- Гошенька, шовчик не болит?
- Нет, Соня, не болит. Он почти зажил, поэтому я скоро приеду домой и мы снова будем вместе, - и он снова начинал плакать.
Мы собрали с ним все 10 шариком, взяли новый пакет с водой, печеньем и пожарными машинками и поехали на серо-зеленом лифте на третий этаж. Двери открылись, и палата № 306 была прямо перед нами. Он забрал у меня пакет и шары и отнес все это в палату. Затем вышел и обнял меня. Мы стояли минут пятнадцать, прижимаясь друг к другу. А потом я сказала, что мне пора идти, потому что пришла медсестра и стала ругать нас, мол не принято взрослым находится на этаже. Я последний раз посмотрела в его маленькие бусинки и отправила в 306-ую. Нажала на будто обугленную кнопку лифта и стала ждать его прибытия. Вдруг распахивается дверь Гошиной палаты и выбегает парень, пьет воду, которую мы привезли малышу, а в руках у него связка шариков. На заднем плане стоит Гоша и тихо ревет, пронизывая меня своим взглядом, будто говоря: «Сонечка, почему я здесь? Забери меня пожалуйста отсюда! Я не могу, я не хочу, я…я хочу быть рядом с вами, с мамой, папой, тобой, хочу домой вернуться, мне страшно здесь!». И в его глазах, правда, царил и горел страх и боль! Боль от несправедливости, от обиды…
Медсестра наорала на тех мальчиков. Я сказала, что у Гоши день рождения и попросила, умоляя, из глаз текли слезы, чтобы хотя бы сегодня они не трогали его, чтобы он не плакал. По ее взгляду я поняла, что она исполнит мою просьбу, что она понимала мою и Гошину боль.
Через десять дней мы забирали Гошу из этой больницы. Тогда у него на лице, в глазах не было не капельки эмоций, но и не было безразличия. Он будто повзрослел на несколько лет. Каждый из нас, мама, папа, я, чувствовали, как ему было больно и тяжело, как он в свои маленькие пять лет старался бороться, бороться один, без нас. И он побелил. Это была его первая, горькая, такая тяжелая, настоящая победа…