Карманьонцы

В оркестре кое-кто уже догадался, что флейтистка Майя - в положении, несмотря на её весьма свободное , очень красивое, с узким, но глубоким декольте, чёрное дизайнерское платье. И пошёл слушок. Не шуточная проблема для музыканток. Духовичек - особенно. Правдами, а чаще - неправдами, каждая, в такой период, старается, чуть не все девять месяцев, пробыть на больничном. Риск превратиться любому из концертов в подобие захромавшей на полном ходу лошади вполне реален. А потерю ребёнка от напряжения гладких мышц при игре женщине сулил любой из "интересных" дней. Годом раньше, гобоистка с трудом отыграла очень важный праздничный концерт, и сразу после него за кулисами свалилась в обморок, оказавшись беременной. Седовласый дирижёр Лев Абрамович, на этот раз, счёл своим долгом подстраховаться и, застав любимицу Майю в репетиторской, с отеческой улыбкой и с музыкальным юмором, но  очень деликатно, как ему казалось, спросил:
- Майечка, как вы себя чувствуете? Вам очень идёт это платье-большая-секста-моды.
Майя была совсем не обидчивая. Тем более на такого потрясающе искреннего и талантливого во всём старика. К тому же, девушка знала себе цену. Её лёгкий ответ раз и навсегда успокоил Маэстро. Так, и в шутку, и всерьёз, называли оркестранты за глаза своего руководителя. Она на пару секунд застыла в нарочитой улыбке, затем лихо выдала виртуозный флейтовый пассаж из Баховской "Шутки" и с хитринкой ответила старику:
- Седина - в бороду, Лев Абрамович? Марик услышит - заревнует, сольный концерт для себя потребует.
Так и играла в оркестре Майя: активно, без скидок на своё положение до самого декретного отпуска и даже несколько дольше. Потом, дома, только любимое повторяла, ну и оркестровые трудности, конечно. И слушала, слушала... Она не могла не слушать. Музыкальные звуки - это главный язык её жизни. В буквальном смысле. Именно с ним и связана вся эта история. Это язык её детства. Детства в сиротском доме , а затем в интернате для музыкально одарённых детей.
По сути, это был обычный приют. Со всеми присущими приютам минусами. Её, странную, замкнутую тогда девочку, сверстники и насмешливо унижали, и злобно травили, а воспитатели жалели, но ничего не предпринимали. И это было прескверно. Однако, погружение в прекрасный и удивительный мир звуков всё-таки наполняло её детство счастьем. Как в такое заведение попадают дети, кто их тестирует и отбирает? Отбирают, слава Богу. И на такую девочку, как Майя не могли не обратить внимание.
Милые её сердцу  , живые музыкальные звуки, как ей помнилось, всегда, бесспорно - с самого рождения, звучали у неё в мозгу.  Они утешали и развлекали её, увлекали и учили, любили её и были ею любимы. Наверное,  ей, совсем крошечной, бесконечно любящий её голос когда-то пел колыбельные. И пел прекрасно. По-видимому, голос этот, однажды, вдруг, уплыл далеко-далеко и не возвратился. Но колыбельные песни остались в ней. Вместе с ней они росли, созревали и усложнялись, превращались в потрясающие глубокие палитры сложных гармоний, интервальных сочетаний и мелодических цепочек, продолжая оставаться непостижимой никем тайной, её персональным миром, не досягаемым ни для кого из окружающих людей.
Вскоре, после облетевшей всех оркестрантов новости, они, друзья-коллеги, разговаривали с Майей только на одну тему, придумывая ей в поддержку шутки типа таких: "После яслей ребёночка сразу в консерваторию отдавай, и не сомневайся, примут вне конкурса". Или: " Дать чаду музыкальное образование ещё до его рождения в нашем академическом оркестре - мудро, Майечка. "
По сути, всем было несколько тревожно, оттого и шутили остро. Тревожились и за неё, беременную, напрягающуюся ежедневно в оркестре. Беспокойство невидимым облаком витало над сценой. Да и за дело боялись. Только Майя да муж её , сорокалетний красавец скрипач-концертмейстер Марик, были , как обычно, спокойны и уверены в себе.
А заменить равноценно, в случае чего, Майю в оркестре было действительно некем. Она была, пожалуй , единственная из солистов, кто наряду с Маэстро Львом Абрамовичем мог выступить символическим брэндом , лицом оркестра. О её музыкальном феномене за стенами филармонии и дальше, в музыкальном мире города, ходили легенды. Кстати, о главной и тайной причине таланта никто не подозревал. Знали только, что она была в детстве ребёнком-вундеркиндом. Не натасканным супер-методиками, а - настоящим, с феноменальным слухом и всем перечнем необходимых к нему способностей. Накопив внушительную стопу конкурсных наград, Майя остыла ко всем поездкам, предложениям эмигрировать и вышла замуж. Для неё, сироты, оказалось важнее обрести дом и семью на родине.
Коллеги, как водится среди музыкантов, лишь, восхищались, завидуя и завидовали, восхищаясь. По-доброму, большей частью. Привыкнув и к исключительности , и к странностям Майи, музыканты то подтрунивали и шутили над ней, как над равной, то не замечали или делали вид, что не замечают её гениальности. Чему Майя , как истинный гений, не придавала абсолютно никакого значения. Приютская закалка тоже немалую роль играла. Майя всегда легко отшучивалась. Марик не встревал. Наоборот приветствовал такую весёлую предродовую психотерапию среди товарищей. Дома же пылинки с супруги сдувал. Всю нагрузку взял на себя. И - только  нежнейшие слова в её адрес...
Как только героический срок бремени проявился во всей ему надлежащей одежде для беременных, в коллективе родилась новая приколистская фраза . Особенно за кулисами, она, порой в непечатных , по-свойски, вариантах, догоняла героиню чаще разных других шуток. Однако, всё равно нисколько её не конфузила :
- Не иначе, нового Моцарта родишь, прямо в кулисах, подруга, - это суть, над которой в красках , пусть и снисходительно, импровизировал всяк, как мог. Майя за словом в карман не лезла. Тоже изощрялась в остроумии.
- В ю-у-бо-очке, в ю-у-бо-очке... , - нараспев под тему именно моцартовского "Турецкого марша" однажды ответила будущая мама , узнав , что у неё будет девочка.
Кажется, пора наконец, раскрыть и главную тайну этой истории. Все удивлялись отменному здоровью Майи и работоспособности в спорный период. А Майя , как всегда, демонстрировала цветущее женское здоровье. Она и в детстве практически не болела. Некие карманьонцы не допускали такого. Это они увлекали её сознание в мир идеальных звуков и волшебных гармоний. В унисон миру звучащему настраивалась каждая клеточка её организма, приобретая непробиваемый иммунитет, выносливость.
Карманьонцы, как они сами себя называли, были народцем, вроде гномиков или эльфов. Себя и этих невидимых маленьких карманных человечков Майя помнила лет с двух-трёх. Ей тогда казалось, что они были с ней всегда. Копошились у неё в карманах, словно озорные мышки. Возле подушки, в тумбочке, среди игрушек, в ранце. Другие их не видели и , тем более, не слышали. Но вполне могли осязать, замечать следы. Однако, карманьонцы были очень ловки и осторожны, не позволяли себя обнаруживать никому, кроме Майи.
Во-первых, их местонахождение, если они были рядом, ей легко можно было определять по их движению. Оставались следы-ямки на подушке, двигались и падали карандаши, шуршали другие мелкие предметы, шевелился карман. И было чуть-чуть щекотно. Она на ощупь чувствовала плотные, гладкие и шустрые тельца , запуская пальчики в карманы. Какого ребёнка это не веселило бы, не отвлекало от стрессов? Иногда ей казалось, что - это действительно мышки. Впрочем, никто, кроме неё никто этих мелких фактов не замечал. Плюс к этому, у неё было что-то вроде разрешения слышать их, понимать и даже частично видеть во время их певучих разговоров.
По сути, Майя , с появлением вокруг неё маленького народца,  получила от него чудесный дар слышать и видеть нечто невозможное для других и удивительно прекрасное. А когда человечки говорили между собой или с ней на своём певучем языке, то мягко излучали друг перед другом и для избранных разноцветное сияние, которым Майя не уставала любоваться. Свечение быстро изменялось, цвета переливались и мелькали в самой разнообразной очерёдности. Как в чудесную живую звучащую радугу умели окутываться карманьонцы. При этом Майе становились заметными немного и тенеподобные силуэты человечков внутри их ореолов. Отдельные цвета, оттенки соответствовали звукам, их сочетания - словам, вообще всей удивительной певческой речи этих крошечных людей.
Когда человечки замолкали и становились для неё, как и для всех, невидимыми, то куда-то уходили. А может быть, исчезали. Маленькая Майя без них немного скучала и ждала их с искренней надеждой, не умея позвать своих крошечных волшебных друзей всегда, когда ей вздумается. Тайна маленького народца должна была сохраняться под их строгим контролем. Но человечки, взявшись опекать сиротку, всегда были рядом в нужный момент и необходимое время. Не было ни одной мысли, эмоции, звучавшей в душе их избранницы, о которой бы карманьонцы не знали, которую бы не чувствовали, как параллельную тональность.
Каким образом научилась понимать их, разговаривать на их языке, Майя не помнила.. Это произошло так же естественно, как все дети учатся говорить, общаясь со взрослыми. Понятно, что в обществе людей ей было не так интересно, как с чудесными человечками. Избегая сверстников, а по возможности и взрослых, она заслужила репутацию странной девочки, постоянно мурлыкающей что-то себе под нос. Совсем крошкой, Майя не могла, а , освоив нормальную речь, поняла, что не должна открывать свою тайну ни сверстникам, ни воспитателям приюта. Дети её часто дразнили , а взрослые странную замкнутость и упрямство старались перевести в усидчивость. Получалось. Усиленные музыкальные занятия Майю не утомляли. Но только карманьонцы умели её по-настоящему успокаивать, развлекать, убаюкивать.
   Человечки  простились с Майей,  когда она научилась полностью контролировать свои эмоции и завела подруг, перестав замыкаться. Это случилось лет в одиннадцать. Расцвела. Стала получать удовольствие от общения и со всеми остальными  людьми. Её уникальные способности к музыке , талант, успехи оказались на виду. Постепенно она раскрылась людям и полюбила с ними общаться, как полюбила и их самих.  Со временем,   Майя даже приобрела репутацию "души любой компании". Тем не менее продолжала чувствовать, что карманьонцы не покинули  её абсолютно.  Они     навсегда -  в курсе её жизни.  Неизменно  помогают и хранят её, как незримые чудесные ангелы. Ведь чудеса не перестали быть. Волшебный народец   удалился, но оставил Майе свой чудесный радужный мир звуков. Недоступен  большинству непосвящённых  людей, но естественен для  Майи   тончайший абсолютный музыкальный слух. Обычно для неё чудесное цветовое восприятие музыкальных и природных звуков.   Она продолжала глубоко видеть гармонию  звучащего мира  и чутко слышать  переливы множества цветовых   оттенков. И - реальные, и  - воображаемые.  Впрочем, она ни с кем  не собиралась делиться своими тайнами.  Потому что оберегала своих любимых человечков, как и они её.  Но готова была через исполняемую ею  музыку поделиться со всеми  людьми красотой и совершенством своего восприятия окружающей жизни.  Кто-то из музыкантов до её уровня пытался подтягиваться, все были в  её безграничном профессионализме уверены,  её уникальными  возможностями восхищались, а сольным исполнением наслаждались. Как  поклонники, так и коллеги.
     Майя давно уже постоянно не думала о карманьонцах, хотя и не забывала о них, конечно. Перед рождением дочки у неё тоже не появлялось и мыслей о том, что они могут снова дать о себе знать. Став взрослой, Майя поняла причину их появления в её судьбе. Человечков притягивает к младенцам с врождённым абсолютным тонким слухом возможность повлиять на феномен, проконтролировать , усилить и развить его. Не дать ему пропасть в людях. Своим , словом, помогают. Однако, не всем. А только сиротам. Не обласканным  родительским вниманием.  Не знающим безусловной трепетной материнской любви,  нежно-требовательного общения.  Именно одинокие дети, с  истончённой, ранимой и беззащитной психикой,  оказывались, стало быть,  в  поле внимания карманьонцев.   Через большую любовь, понятно,   даже  таким чародеям пробиваться  трудно . Да и зачем? Любящие люди не дадут пропасть никакому дару своего дитя. А в обделённой любовью душе искра таланта погаснуть может. Вот они и окружают такого младенца своей опекой. Как могут. Нежно, игриво, красиво, требовательно, но весьма однобоко. Музыкально, то бишь.
И мысли не допускала Майя, что Карманьонцы на горизонте её дочки могут появиться. Не сироткой будет, ведь. Слава Богу, и она сама, и Марик с радостью ожидали важного события. Однако, когда дочка Региночка родилась, сразу няню пригласили , а Майя быстренько вернулась на свою , заслуженную свою должность первой флейты и солистки.
- Засидишься в декрете, на твоё место, мамаши с ребёнком, постоянного возьмут, - рассуждала она, решая с мужем, сидеть ей с грудничком дома или выходить на работу.- Нет, не слабого. Просто, кого-нибудь "своего" протащат. Не справедливо будет. К тому же, другие городские оркестры - не моего любимого уровня, а искать работу на стороне я не собираюсь. И коллектив, и оркестр жалко. Без меня - потускнеет.
- И у меня авторитет в оркестре съедет без такой уникальной жёнки, - смеясь, поддержал Марик. - Как бы тоже не потурили без твоего наличия, опора моя. Хочешь, - садись в оркестр , играй. Вырастим ребёночка. Не мы первые, не мы последние. Всё будет так, как ты , моя драгоценная, пожелаешь.
- Желаю обратно, в коллектив. Тебе-то ничто не грозит, не юродствуй, прима-скрипка. А вот, куда Лев Абрамович без меня? - с искренней печалью в голосе стала говорить Майя.- Он мне, как дедушка. Добрый он. И музыку чувствует тонко. В его годы слышит - отлично. Уж можешь мне поверить. Кто ещё, кроме него без камертона может звон любого бокала до четверти тона определить?
- Ты и можешь, единственная моя такая, - чудачится по привычке Марик.
- Я - само-собой. Не обо мне речь. Заклюёт его администрация, на пенсию спровадит. Полгода назад ещё из столицы кого-то сватали. Будто своих дирижёров мало. Нельзя Льву Абрамовичу на пенсию. Сразу помрёт.
- Да. Одно имя его сколько весит. Многие лета Льву Абрамычу! А тебе, любовь моя, и нашей дочурке - здоровья. - Марик никогда не перечил жене, даже когда она чего-то недопонимала в жизни. Учитывал: сиротой росла. Оберегал доставшийся ему драгоценный алмаз. Жизненными обстоятельствами любимую не грузил. Держал их под контролем, по-мужски корректировал,  незаметно подправлял. И сейчас тоже понял, что быть ему дочке и папой, и мамой. В некотором смысле... Частично... Если получится... Не великой бы ценой... Ну, какое-то время , может быть... Пока в Майечке мать не проснётся. Очень он на это мудро надеялся.
- А помнишь, Майечка, как ты ещё на четвёртом курсе , неожиданно для всех , на вакансию в оркестр победила? - перевёл разговор на мажор Марик.
Майя, ничего не ответив, только засмеялась. Она поняла, что муж не совсем в восторге от её решения срочно закрыть декрет. Просто, уступил ей. Но от своего желания она избавиться не могла.
А начало работы в родном коллективе она помнит, как сейчас. Очень ей нужно было поскорее со стипендий и разовых гонораров на стабильный доход перейти. С каким единогласным воодушевлением её тогда приняли! Поддержали. Для проформы во время госэкзаменов, той весной, в консерватории объявление о вакансиях вывесили. Студенты-выпускники понимали, что в филармонию соваться бесполезно. А она взяла и пошла на удачу. И потеснила, ещё студенткой предпоследнего курса, всех "своих" и продвинутых, опытных и сразу всех пришедших и не пришедших трусливых выпускников . Впрочем, никто и не удивился. Майя была - лучшая. И везде успела.
Коллеги раннему возвращению Майи после родов были удивлены и не удивлены. От неё можно было ожидать сюрпризов необыкновенных. Поначалу все интересовались ребёнком, здоровьем, настроением. Спустя недолгое время молва успокоилась, и музыкальная жизнь потекла в привычном возвышенно-артистическом ритме.
Региночка росла спокойной. Плакала мало. Скорее, негромко подвывала или гулила подолгу, звучала по-своему. Заботливая, сердобольная няня тоже была тихая. Песенки малышке пела. По выходным Майя сама нянчилась. Уставала - ужасно. Только музыка и выручала. Включит дочке классику негромко, та и перестаёт на руки проситься, замрёт среди игрушек, или лепечет нараспев . Иногда Майя ей сама наигрывала, а Марика просила подстучать ритм пальцами по столу. Надо было видеть, как сияли глазёнки у ребёнка.
- Ясное дело. Живая музыка вкуснее музыкальных консервов, шутил довольный папаша.
Когда ходить научилась, любимым занятием у малышки было слушание музыки с закрытыми газами, стоя на одном месте спиной к плееру и еле заметно покачиваясь. Но чаще, она в тишине негромко попевала, гудела, урчала разновысотные звуки, как бы играя голосом.
- Это Региночка танцует. Это Региночка поёт, - умилялась в догадках няня.
"Да - нет. Говорить дочь учится", - вздыхая и практически не сомневаясь, добавляла про себя Майя. Она не сразу, но поняла, что карманьонцы вернулись. В звуках дочки Майя начала отчётливо угадывать слова их языка, которые представляли из себя звуковые интервалы и последовательности конкретных музыкальных звуков.
- А-а-а!- тихонько пропела Майя три звука "до-ми-соль". Она решила проверить, понимает ли уже Региночка слова карманьонцев или только подражает их речи.
"Ты где?" - поняла девочка и ответила маме из детской:
- У-а! - совсем по младенчески получились звуки "ля -фа".
"Я - здесь!"- означала эта пара звуков. И Региночка подбежала к маме со счастливой улыбкой. Ведь мама с ней впервые заговорила так, как ей было удобно.
Нормальную речь девчушка активно осваивать пока не спешила. Майя чуть не прослезилась. Не поняла только от чего: от счастья или наоборот? С одной стороны этот идеальный абсолютный музыкальный цветовой слух открывал перед дочкой такие же уникальные возможности в музыке , как и ей самой. Но с другой - этот же дар карманьонцев реально ограничит ей жизненный выбор. Ведь, они не оставят ей никакого другого. Они её выбрали как свою воспитанницу. Талантливую, с задатками, но обиженную невниманием. И без сомнения, уже давно добиваются явных успехов.
А вдруг, Региночка без них развивалась бы совсем по-другому, гармоничнее, всестороннее. "Наверное, я опоздала со своими предположениями. Дочка, по всему видно, уже полюбила и карманьонцев, и свой дар", - уже со всей ответственностью подумала Майя.- Ничего не остаётся, как только радоваться, хотя бы, этому факту. А по поводу другого - крепко задуматься. Ведь, главная причина появления сердобольного чудесного народца - проблемная, ранимая психика моей бедной малышки. Региночки моей, доченьки. И вина в том - полностью лежит на мне, непутёвой матери. Почему не проснулся , как следует тому быть, мой материнский инстинкт?" Майя долго-долго  ходила по квартире, нежно и крепко  держала  дочку на руках,   прижимая к груди.
- М-м-м-м-м!- "до-ре-ми-фа-соль", промычала Региночка маме на ушко, нежно прижавшись. "Мамочка, я тебя люблю", - очень трогательно звучала эта мелодия.
- - М-м-м-м-м-м-м-!- "до-до-до-ре-ми-фа-соль- соль-соль!" -- "я тоже тебя люблю, очень-очень!" - ответила Майя Региночке.
Майя поняла, что другого выбора уже не будет. " Главное, чтобы Региночка не замкнулась ещё больше, была поближе ко мне", - продолжала внутренне каяться не знавшая сама материнской любви молодая мать. Она всё ласкала и ласкала ребёнка. Гладила дочку по спинке, ручкам, ножкам. И отчётливо чувствовала: в кармашке детских штанишек притаились карманьонцы.
" Как же мало я уделяла ей времени, - никак не могла успокоиться Майя. - Но, ведь, она не сирота. Я всё исправлю. Я помогу моей кровиночке. А маленькие человечки уйдут, как только научат её всему, чему хотят. Это произойдёт однажды, когда Региночка подрастёт и перестанет замыкаться, оттает душой. Я знаю . И всё для этого сделаю. И перекочуют карманьонцы  к другому заброшенному малышу, который будет нуждаться в их заботе. Они же - кочевники".