Пасха

Картинка из интернета
               
       Я родилась и выросла в городе Одессе при Советском режиме, и при этом росла законопослушным ребёнком, верящим, что в нашей стране всё делалось правильно и справедливо. А слова великого вождя и учителя дедушки Ленина не оспаривались. Они гласили: «Религия – один из видов народного гнёта», «Религия – опиум для народа». А ежели это так, то, значит, церковь – наш идейный враг! Что же сказать? В школьные годы меня нисколько не привлекало туда заглянуть, так как выросшая на этих идеях я считала этот поступок чем-то зазорным. У школьников церковь также не вызывала никакого интереса. А  в среде шалопаев и розгильдяев даже считалось геройством поглумиться над церковью: насмешки над верующими, бросание камней в витражи, богохульные надписи, и даже запускание футбольным мячом в толпу молящихся. А однажды произошёл случай, когда группа подростков забежала в церковь. В руках одного была гитара, на которой он начал бренчать, за что был выдворен верующими взашей.
       В школах, конечно же, велась активная пропаганда, чтобы навсегда выбить из нас желание  посещать церкви, а перед Пасхой и Проводами около церквей, кроме милиции, должны были также дежурить учителя, чтобы обнаруживать своих учеников и устраивать им за это в школе разгон по полной программе, вплоть до позорных разборок на пионерской линейке. 
       Когда мои родители получили квартиру в районе посёлка  Таирова, я перешла учиться в местную школу. Там дети были более сметливые, и когда начиналась Пасха, девчонки одевались в бабушкины тулупы, обвязывали голову и лицо старческим  платком, могли даже загримироваться. Артистки, да и только! Однажды наш классный комсорг – Ира Борисенко, была схвачена за руку, дежурившим около церкви милиционером. Но она быстро выкрутилась:
       – У меня бабушка старая и больная, ходить не может и, поэтому, послала меня пасочку и яйца посветить.
       Но, правда, когда наши школьные годы закончились, и некому было нас поучать, она первая бросила на полку свой комсомольский билет и начала дома праздновать все двенадцать главных христианских праздников, закреплённых народной историей. Я уже тоже начинала задумываться, наблюдая, как наши идейные святоши, разводящие свою пропаганду  на служебном месте, дома не прочь были поменять пластинку и отпраздновать очередной церковный праздник. Когда я устроилась работать в ателье, то слышала рассказы моих деревенских коллег о том, как они дома готовят кутью на Рождество, на Крещение  и Сретение, ходят в церковь за свячёной водицей, как светят на Пасху выпеченные в домашней печи куличи и посещали кладбище на Проводах Пасхи. А когда они были ещё детьми, то взрослые в ответ на «ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ» произносили «ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ» и задаривали их куличами и крашеными яйцами.
       – А вам учителя  не запрещали? – спросила я у соседки за столом.
       – В школе, они, конечно, пропагандировали атеизм, но если у них самих родители на кладбище похоронены, то куда им было  деться. Хочешь не хочешь, а придётся на Проводы деревенское кладбище посетить.
      – А не желаешь поехать на Пасху ко мне в гости в Кодыму, предложила мне сидящая в другом конце стола Аня. – Покажу тебе весь праздник от начала до конца.
       Что я могу сказать? В Одессе я на это не решилась бы, но как мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на то, что запрещено! А тут, представилась возможность поехать в края, где меня никто не знает, и увидеть своими глазами то, что столько лет запрещалось. Я, конечно, с удовольствием согласилась.
       И вот долгожданный день. Мы едем в поезде на границу Одесской области, в районный центр – Кодыму. Анина семья проживала в деревне, которая тоже называлась почему-то Кодымой и находилась впритык к районному центру. Границей между ними служила железная дорога.
       Мы приехали где-то примерно  после 12 часов ночи. Анина мать тётя Галя уложила нас спать. В течении двух часов я проворочалась с боку на бок, но так и не заснула. А в четыре часа подошла ко мне Аня  и скомандовала
      – Вставай!
      Я, сонная, заворочалась, но Аня церемониться не собиралась.
      – Не хочешь вставать, лежи, пойду без тебя вместе с соседками.
     Вскочив с кровати, как солдат-новобранец, я побежала одеваться.
      – Как я вам завидую! – подала голос младшая Анина сестра Маруся, когда мы уже были на пороге.
      – А почему ты с нами не идёшь?  - полюбопытствовала я
      – Пошла бы с удовольствием, но меня тогда с работы уволят. Я, ведь, тут работаю в школе в группе продлённого дня и учусь заочно в университете на филфаке. А когда освободится вакансия, буду в школе преподавать русский язык и литературу.
       На улице в такую рань было довольно холодно. Земля, размытая зимними  снегами и начинающимися весенними дождями, была скользкой и вязкой. Темно. До рассвета оставалось ещё, по крайней мере, два часа. Одна из Аниных соседок, Явдоха, подхватила меня под руку, и я, полусонная, полностью доверилась её воли. По дороге мы болтали о разных житейских делах. Она мне объяснила, как нужно вести себя в этот день. Её деревенские рассказы пришлись мне по душе в отличие от набивших оскомину рассказов одесских кумушек о тряпках, моде и всевозможных поисков дефицитов. Дорога была дальней, но за интересной беседой её одолели быстро.
      И вот в предрассветной дымке перед нами заблестели купола  церкви. Перед входом уже были разложены на скатертях паски, покрытые сахарной глазурью и посыпанные просом, раскрашенные всеми цветами радуги крашенки и творожные запеканки.  Местные жители чинно прохаживались вокруг этого великолепия и вели беседы на свои житейские темы.
      – Если ты замёрзла в дороге, то давай зайдём в церковь, немножко погреемся, – предложила мне Явдоха.
       Мы зашли вовнутрь. И я с большим интересом начала рассматривать её убранство: иконостас, алтарь, иконы, рассказывающие о житие святых. Да, вот это красота! Хорошо, что хоть сюда не добралась рука правительственных вандалов, которые с такой лёгкостью взрывали в послевоенные годы церкви. Их многогрешной рукой был стёрт с лица земли знаменитый Одесский Собор, который находился в самом центре Одессы, а площадь, именуемою Соборной, на которой прошло моё «коммунальное» детство,  переименовали в площадь Советской Армии.
       Пока я рассматривала эти красоты, ко мне подошла одна женщина, протянула мне маленькую пасочку и сказала:
       – Возьми за упокой моей сестры Ганны.
       Я растерялась и сильно заморгала глазами. Я знала об этом обычае давать пасочку и крашенки  за упокой умерших родственников, но не могла сразу его воспринять.
       – С кем ты пришла? – спросила меня незнакомая женщина
       Я показала на Явдоху. Последняя, рассмеявшись, взяла пасочку и сунула мне в руку, а рядом неизвестный дедуля сунул мне в карман пальто рубль. Я думала, что провалюсь от стыда. Да, сразу трудно привыкнуть к новым для меня старым обычаям. Но в это время появился поп в своём праздничном облачении из расшитой парчи и запел довольно мощным оперным голосом псалмы. Каждое песнопение затем повторял словами Спасительного Андрея Златоуста, которое читается, когда за окнами православных храмов просыпается утро.  Некоторые болтуны пробовали перебрасываться во время службы словечками. Старик на них цыкнул:
       – Помовчить, бо служба йде!
       Когда пение окончилось, мы вышли во двор и стали около своих приношений. Выйдя вместе со свитой певцов, поп начал махать кропилом и обрызгивать все приношения  свячёной ещё в Крещение и Водосвятие водичкой. А потом начал брызгать на толпу. Я оказалась слишком близко и, поэтому, всё моё лицо попало под святую водичку.
       –  Христос воскресе! – поздравляли друг друга люди.
       –  Воистину воскресе! –  слышалось в ответ, после чего трижды целовались.
       Наступило утро. Оно оказалось солнечным, ясным, и мы со свячёными  пасками, творожниками и крашенками пошли к автобусу. Оказалось, что расстояние было далеко не близкое – около шести остановок.
       – Вот видишь, приняли тебя в нашу веру! – рассмеялась разгорячённая Аня. – Только чего же ты, вдруг, застеснялась, когда тебе паску поднесли? Я ж тебя предупреждала, обычай такой. А завтра зайдём в книжный магазин, купишь себе на этот рубль книжку, ты ведь любишь читать. Вот тогда этот рубль  запомнится.
       Когда мы приехали к Анне домой, нас уже ждал накрытый тётей Галиной и Марусей стол. В течение дня заходили соседи  со своими пасками, садились за праздничный стол разговляться после сорокодневного поста. Когда все пасхальные церемонии были окончены, начали обмениваться сплетнями. Шушукались, что поп-цыган, большой бабник, во время исповеди смотрит бычьим взглядом на женщин.
       Ну, что я могу сказать. В деревнях в те советские времена жизнь была довольно унылой и однообразной, поэтому всевозможные сплетни были у колхозников в большой чести. Даже случайный взгляд, брошенный в сторону чужого мужа или жены, мог послужить темой, чтобы сделать из мухи слона.  Однажды и я попала под похожий обстрел. К вечеру в их дом заглянул пожилой сосед с женой. Этот сосед мне тогда показался старым слюнявым стариком. Но он за столом после изрядно выпитой водки, вдруг, начал орать и поносить свою жену так, что последняя не знала куда деться. А дед орал, что любит молодых.
       – Какой молодке такой старик нужен, и чего он на свою жену орёт? – задала я Ане вечером вопрос.
       – Эх, ничего ты в жизни не понимаешь! – рассмеялась Аня. – Вот к нему одна гулёна лет восемнадцати забегает иногда. Он её всю облапает, а потом джинсы или ещё чего нибудь дефицитного покупает.
       – Бр-р!.. – поморщилась я. – А ей не противно?
       – Деньги не пахнут, и с неё не убудет!
       Может этот разговор я бы забыла. Но на следующий день, тётя  Галя с дочками решила сбегать на кладбище, а  отец пошёл по своим делам. Я осталась в хате. Во дворе играли Анин сын Вовка с Марусиным сыном и соседскими мальчишками. Вдруг, открывается дверь хаты и заходит вчерашний «рыцарь», подходит ко мне и говорит:
       – Христос воскресе!
       – Воистину воскресе! – ответила я.
       – Ты знаешь, что после этого делать надо.
       У меня потемнело в глазах. Положено после этого три раза поцеловаться. Я вообще редко с кем целовалась в детстве, и меня родители за это называли «дикарёнок», а тут целоваться с чужим слюнявым дедом.
       – Не знаю, – отвечаю. – Я  приехала из города, и ещё всех ваших обычаев не знаю.
       – Тогда дай мне водки выпить.
       – Я тут не хозяйка, а гостья и не знаю, где водка находится.
       Но дед не собирался сдаваться. Старый вампир, который любит щупать молодых, чтобы добавить себе жизненной энергии, которой с возрастом стало не хватать. Ко мне почему-то постоянно лепятся такие старые вампиры, начиная с самого детства. Вот, например, заходит  в тесный всегда переполненный советский автобус старый дедок. Уступаю своё место. Но ему этого мало. А полапать! Я держусь рукой за ручку сидения, а он свою руку на мою кладёт. Я пробую ладонь передвинуть, а он свою за моей двигает. Нахамить неудобно, да и стоит мне пикнуть, как другие вампиры на меня орать начнут, мол, старость не уважаю! Так вот пока домой после работы доезжаю, словно вторую смену отработала. А иногда встречаются мощные вампиры, от которых трудно отбиваться. Тем более что культурный ответ понимался как слабость. Но отбивалась. Правда с возрастом пришлось набраться жлобской смелости и посылать  их на хутор бабочек ловить.
       Но вернёмся к нашим баранам, как сказывал Панург. То бишь к деду. Похотливый дед хотел было выполнить обычай трёхкратного целования, но я с необычной для меня силой оттолкнула его, и он завалился в угол.  Пока он барахтался, я, выглянув в окно, позвала на помощь Аниного сына. Он малый, но смекалистый, сразу обстановку оценил и говорит:
       – Деда, ступай домой, взрослых дома нема, после придёшь.
       Дед ушёл. У меня отлегло от сердца. Я не знала, когда придут хозяева, а, вдруг, ещё один такой же гость заявится! Пришлось предложить ребятам играть в хате, пока их мамы с бабушкой не придут. Они обрадовались. Вовка все игры повытаскивал, которые на верху шкафов держали. Потом подбежал ко мне и запрыгал, как козлёнок, желая показать, что он что-то натворил. Но я только улыбалась, не поняв  в чём дело. А он, оказывается, достал из Аниной косметички французские духи, которые она за тройную цену у приходящих к нам в ателье спекулянтов  приобрела и надушился ими, вылив на себя весь флакон. Аня за эти вещи могла и нашлёпать его, а я ничего не поняла и не среагировала должным образом. Но как только старшие домой вернулись, всю малышню из хаты пулей вынесло. На полу полный бедлам: разбросанные по полу машинки, солдатики, мячики и прочие детские радости, и пыль столбом!
       – Ну, разве тебя можно с детьми оставлять! – отчитала меня Аня. – Смотри, какой они переворот в хате устроили. Зачем ты им игры достала?