Праздник все-таки

             Коч Вась был здоровый, крепкий мужик с толстой, бычьей шеей. И не скажешь, что пенсионер. Такие, как он, до ста лет живут. Однажды, давно уже, ревнивый Вась искал свою жену по всей деревне и не мог найти, разозлился, а тут  попалась ему под руку больно бойкая тетка, тетя Таня Иванова, Что-то не так, как надо, она ответила ему на вопрос: где Эльза? Коч Вась схватил тетю Таню и ударил ее. Об асфальт. Тетя Таня еле жива осталась. После того, как ее выписали из  больницы, был товарищеский суд. При социализме еще было, тогда на такие пустяки еще обращали внимание. Коч Васю заставили извиниться  перед побитой им женщиной публично. Он вполоборота, не  глядя на тетю Таню, процедил:

            - Извините.

            Вася был не только крепкий мужик, но и хозяин крепкий. При помощи соседей построил дом. Не дом, - хоромы. Громадный, на две половины, с верандой. На высоком берегу реки. По вечерам Вася так расплачивался с мужиками, помогавшими ему дом поднимать: наливал и подносил каждому по стакану водки. Какой дурак откажется? Никто и не отказывался. Уставшие, наработавшиеся мужики, выпив на пустой желудок, падали замертво. И закуси не надо. Экономия. Один из мужиков, Мишка, выпив так стакан водки, поплелся домой. И не дошел. Упал, и помер...

            Выкрасил Вася дом голубой краской, украсил окна и двери  резными кружавчиками. Жить бы да жить. Детей - трое. Тоже здоровые ребята, с крепкой шеей. Но подросли и все в город уехали, искать  лучшей доли, чем деревенская жизнь. А тут еще и Эльза взбрыкнула, терпение у нее лопнуло: развода потребовала. Надоела ей постоянная, изнуряющая ревность мужа, надоели и споры, кто больше в дом приносит. Эльза  помнила, а Коч Вась старался забыть, что водка-то, затраченная на строительство дома, - она ведь на ее отпускные была  куплена! Споры доводили иной раз до драки, а здесь  Васю было не одолеть. Вот Эльза и уехала в город, к сыну, в общагу. Уехала, но  в суд подала, на половину дома замахнулась!      Коч Вась твердо сказал своей бывшей:
 
            - Пока я жив, тебе здесь не жить!

            И спешно продал свой старый, еще отцовский дом, дачникам, чтобы суду нечего было делить. Но здесь промашка вышла: деньги от продажи  он положил на сберкнижку, а тут как раз грянули гайдаровские времена. Глазом не успел моргнуть Вася,- деньги в пыль обернулись. Досадно! Эту досаду он испытывал всякий  раз, видя дачников, снующих, как хозяева, по его бывшему, кочвасиному огороду. Но ничего. Главное - Эльзе не досталось. Та, приезжая иногда в деревню, останавливалась у своей подруги. В свой дом, а суд присудил-таки ей половину, идти не смела. Знала характер Васи. Он хоть и не пил в последние годы,  сам знал за собой: злой слишком по пьяни, как бы кого не зашибить насмерть, но мог и трезвый буйство проявить.

            Завел себе Коч Вась полюбовницу, фельдшерицу Галину. Та жила при фельдшерском  пункте. Она была польщена вниманием  такого справного хозяина, как Коч Вась. В деревне все мужики, кто холостые, пьянь несусветная, а тут такой кавалер. Сначала Коч Вась каждый вечер делал бодрые марш-броски через всю деревню к фельдшерскому пункту, легкомысленно бросая свой громадный терем на всю ночь без присмотру, а потом позвал Галину к себе жить. И тут ее ждало большое разочарование: жадный был Вася, очень жадный. Один день сам хлеб покупал, в другой - Галину посылал, чтобы свои деньги тратила. Она вкалывала на своего сожителя, не покладая рук: закатывала банки с грибами, овощами, ягодами, картошку копала на  необозримом кочвасином огороде, а Вася все добро  прятал в подпол, под замок, ключ - в  карман. Какого черта! - решила Галина и ушла обратно на свой пункт. Вася снова стал бегать туда, упрашивал и угрожал. Чем бы дело кончилось, - Бог  знает, - но зима грянула, Галина простудилась  и умерла от воспаления легких. Такая вот в деревне оказалась медицинская помощь.

             И тут Коч Вась запил! Запил по - черному и завел себе полюбовницу. Фигура у этой Аньки такая, хоть на подиум: тонкая, изящная, даже можно сказать - изысканная. Коса - до колен. Лицо одухотворенное, как у мадонны с картины Боттичелли. Да и молодая, лет на двадцать пять моложе Васи. У нее от неизвестных отцов было две дочери. Старшая - подросток, младшей  - год - полтора. Не похоже, чтобы они были от святаго духа. Вася  Аньку жить к себе не звал, но она  у него ночевала  когда две, когда три ночи подряд, а то и на неделю застревала, пока пенсию васину не пропьют. Дочку младшую бросала тогда Анька  на дочку старшую, но иногда и с собой ее брала. Не мадонна, но мать все - таки. Вдвоем с Васей они пили, засыпали как  получится, вместе  или по  разным углам. Просыпались и снова пили. И так далее.
       
             Вася, случалось с ним и  такое, забывал иной раз о жадности, тягал из подпола одну банку за другой, на закуску. А один раз, было  это перед первым мая, не закрыл подпол на ключ, уснул. Проснулся оттого, что банка об пол грохнулась. Анька, нахапав как можно больше из его припасов, да еще и почти полную бутылку водки прихватила, курва, хотела уже слинять, но рук не хватило, уронила трехлитровку с солеными огурцами. Варенье цело осталось. Нельзя сказать, что совсем уж дочек забыла. Для них  старалась, варенье - то для них ведь прихватила. Она стояла, замерев, в хрустящей  луже из огурцов и стекла и молча смотрела на проснувшегося Васю. Тот, осознав происходящее, вскочил, но и Анька уже опомнилась. Кинулась к дверям, бросив затаренные сумки, выскочила за порог и успела выбежать на дорогу, на асфальт, когда Вася ее нагнал. Одной ручищей он схватил ее за тонкую, изящную руку, а другой наотмашь ударил по лицу. И раз, и другой, и третий. Анька шаталась и падала, а Коч Вась, придерживая и не давая ей осесть, бил и бил в кровавое месиво, бывшее несколько мгновений назад анькиным одухотворенным лицом. Из дома напротив в окошко за этим наблюдала битая им много раньше та самая вышеупомянутая тетя Таня. И на выручку, понятное дело, не спешила. Наконец Коч Вась выпустил  Аньку. Она упала, а он, повернувшись, зашагал обратно в свои хоромы, складывать в подпол  вытащенные банки. Анька встала  на колени и выплюнула выбитые зубы. Если  учесть прежние потери, то, несмотря на молодые анькины годы, их осталось немного. Тетя Таня вышла, помогла Аньке встать и повела ее по дороге в нижний конец деревни, к дочкам.

             Коч Вась, допив водку из отвоеванной назад бутылки, обнаружил  пропажу остатков своей пенсии, взбесился снова, решил, что Аньке мало досталось и пошел  нанести ей визит. Оделся молодцевато: в спортивный костюм, кроссовки. Не знал Коч Вась, что идет умирать. А и знал бы - пошел ли  бы обратно?

             Анька уже  успела оклематься от побоев: баба, живучая. Она сидела дома за выпивкой  с братом и братовыми друганами Сашкой, Федькой, Шуриком и Толиком, опрокидывала стопку за стопкой в разбитый рот и шепеляво рассказывала о бешеном, жадном и кровожадном полюбовнике. Компания сочувственно ей внимала: выпивка была за ее счет. Да и то сказать, подтверждение было налицо. Или  на лице? От красоты мадонны и следа не осталось. На эту- то компанию и нарвался  разгоряченный Коч Вась. Они заметили  его в окно и вышли навстречу. Ему ничего не было страшно, ну и получил он сполна: били его дружно, весело. Устроили свой товарищеский суд. И анькин брат, и друганы, да и Анька  его попинывала, нашла в себе силы. Пнули его напоследок еще по разу, уже лежащего, не сопротивляющегося. И в дом пошли. Допивать. А Коч Вась умер. И валялся у порога до вечера. Тут снег пошел:  хоть и весна, но север  все же, погода переменчивая. Вечером компания сменила  гнев на   милость, праздник  все - таки, день труда. Чтобы мужик не замерз, решили затащить его в сени . Тут - то и  обнаружили, что Коч Вась мертв и даже успел окоченеть. Погиб, защищая кровное свое добро - банку с солеными огурцами, закатанную еще старательной Галиной. Такая вот судьба у мужика оказалась.

             А в хоромах живет сейчас вернувшаяся из города Эльза. Прав оказался  Коч  Вась: пока я жив, тебе здесь не жить...Синяки с анькиного лица давно сошли. У нее, как и прежде, одухотворенное лицо. Если не с похмелья и если рот не открывать. Ей, одной из всей компании, дали срок, два года. Условно.
               
             Всем хорошо, в общем - то.

             Узнают дети Коч Васи своего отца в  этом рассказе - и накостыляют автору по захудалому хребту. Но его, автора, родной, великий и могучий русский язык - его враг. Так и норовит всю правду рассказать. Хотя какую правду?

     Первый читатель этого рассказа и персональный литературный критик автора, Венька - пограничник, очень был возмущен :
 
     - Не об асфальт он стукнул тетю Таню! Не было тогда асфальта! Об землю! А это что: вполоборота, не глядя... Как это может быть? Да ведь, когда товарищеский суд был, Коч Вась на сцене сидел! На сце - не! А тетя Таня в зале, внизу! Как он мог извиняться вполоборота? И не за огурцы он Аньку бил, какие огурцы, у него всего лишь один маленький парничок был, это сейчас Эльза  теплицу поставила, а тогда ее не было! Анька у него бутылку стащила! И не пинали его! Один раз только пнули! Его стукнули головой об столб, все так говорили! П... шь ты все! Слушаешь, что тебе говорят, а пишешь совсем не то! Позоришь нашу деревню.

      Таким было его резюме. Обыденный ужас случившегося не задел Веньку. Вот и выходит: и автор, и Венька видят одно и то же , да по - разному. Сколько зеркал, столько отражений. Это еще один довод в пользу  утверждения, что мир непознаваем.

      ... Знает, знает автор, что жизнь у нас больно дешева. А все равно не жаль ему Коч Васю. И никому не жаль. А ведь, казалось бы, все сделал он как надо, по пословице: дом, хоть и с человеческими жертвами, построил, сына, и не одного, вырастил, дерево - ну не дерево, а кусты смородины - то уж точно, - посадил.


Июнь - декабрь 2001 г.