Валентину Распутину 75 лет

Газета "ЗАВТРА". Живём и помним
 14.03.2012

 Одному из признанных лидеров
 русской национальной литературы,
 Валентину Григорьевичу Распутину,
 15 марта исполняется 75 лет. Третье тысячелетие
 сурово прошлось по его судьбе.

 Впрочем, и эта трагичность распутинской судьбы
 как-то сопрягается с трагичностью самой русской культуры,
 с трагичностью уходящей классической России,
 с концом её традиционного уклада.
 Даже ничего последнее время не публикуя,
 Валентин Распутин судьбой своей
 остается одним из символов современной русской литературы.

 Но мы, читатели и светлых, и грустных страниц его прозы,
 всё ещё живем и помним повести и рассказы, им написанные.
 Да и сама Россия целиком — всё еще живет и помнит,
 несмотря ни на что.
 Как то стойкое дерево в "Прощании с Матерой", —
 и срубить его не смогли, и спалить.
 Живет и помнит.

 У Валентина Распутина душа болит за своих героев, он их не выдумывает, он не вымысливает, он творит их из самой глуби русской национальной жизни. И если есть сейчас в России подлинный национальный писатель, сотворитель русского бытия, то, несомненно, это Валентин Распутин. Он погибает вместе с Матёрой, он гибнет вместе с Настёной в "Живи и помни", он расстреливает в упор подонка вместе с Тамарой Ивановной, героиней его последней повести "Дочь Ивана, мать Ивана".

 Валентин Распутин воистину обладает народным сознанием,
 он, если пишет, то через образы его героев,
 через их действия и поступки
 до читателя доходят импульсы национального русского сознания.
 Может быть, поэтому его и боятся
 читать наши нынешние власти?
 Боится читать наша интеллигенция, чтобы, не дай Бог,
 не проникнуться хоть на миг национальным сознанием.
 Его боятся экранизировать, боятся допускать к телевидению,
 ибо за ним всё ещё живая Святая Русь.
 
 Чем более бесконечен русский миф,
 тем труднее и непостижимее он для писателя.
 Оглядывая минувшую даль времени, думаю,
 а не создано ли было в начале восьмидесятых годов
 главное крупнейшее произведение русской литературы
 всего послевоенного периода — "Прощание с Матёрой"?

 И не есть ли это тот бесконечный русский миф о матушке-земле, который каждый раз приводит к прощанию русского мужика
 со своей землёй (начиная с самых древних былин и сказок),
 и каждый раз вновь возвращает его на ту же землю?
 Несомненно, Валентин Распутин мифологичен,
 и потому, как писатель, уже живёт вне своего времени,
 поверх него.

За "Прощанием с Матёрой"
 не только человеческий опыт,
 да и нет там реального человеческого опыта Распутина,
 а уже вся объёмность русского мифа.
 Это столкновение бессмертного с обычным, земным,
 это откровение, закинутое и в прошлое, и в будущее,
 проглядывающее как все наши перестроечные зигзаги,
 так и всевозможные фольклорные сюжеты.
 Он написал эту свою главную книгу и как бы остановился.
 Потом много ещё чего было, вплоть до последней повести "Дочь Ивана, мать Ивана", и всё-таки главное оставалось там, в прошлом.

 За это главное ему давно бы следовало дать ту же Нобелевскую премию, если бы её давали по справедливости и исключительно по литературным заслугам, но, может, в том и гордость нашей литературы, что все крупнейшие русские прозаики, от Льва Толстого до Антона Чехова, от Владимира Набокова до Андрея Платонова, от Юрия Казакова до Валентина Распутина — обошлись без этой явно политической премии. Думаю, в сегодняшней России единственно Валентин Распутин мог бы претендовать на Нобелевскую премию по литературе, но нужен ли Западу голос национальной России? Этот голос, уловленный и отражённый Распутиным, не слышат, не видят и не хотят говорить о нём. Наша, всё ещё из последних сил господствующая либеральная культура, разрушающая добро, не слышащая добро и не видящая его, хотела бы пройти мимо юбилея Валентина Распутина, но она с ужасом слышит гул его подземной Руси, ей нечем заткнуть пробоины в своём корабле, и она вынуждена, уверен, будет заговорить и об этом юбилее, и даже, как и положено, перехватить все микрофоны, пропеть осанну.

 Как в кельтской цивилизации,
 духовно опирающейся на пять священных деревьев,
 так и в сакральной распутинской "матёрой" Руси,
 есть опора на "царский листвень", на дерево-символ,
 которое не одолеть никаким бензопилам.
 В Матёре всё сгорело, листвень остался,
 но из него уже бегут молодые побеги,
 и завтра они дадут пять Матёр, а послезавтра — пять тысяч Матёр.
 Если наши молодые русские патриоты умеют читать
 священные книги, то "Прощание с Матёрой"
 станет для них такой священной национальной русской книгой.
 Той, которая не горит.

 Неизбежное признание Валентина Распутина я связываю даже не с его огромным даром, не с признанием художественной законченности его шедевров, а с соучастием его в сотворении русского национального бытия. Всё-таки, в России всегда "вначале было слово…", и прочувствованная писателем проблемность национального существования, предел национальной униженности, нарастающая потребность в выстреле Тамары Ивановны прорвалась в его повести "Дочь Ивана, мать Ивана", практически не замеченной в широкой печати. Наступает время народных мстителей.

 Распутин — мягче воска,
 тише монаха-молчальника,
 скромнее и неприметнее застенчивого провинциального гостя,
 но распутинская поступь уже десятилетия
 определяет нашу русскую культуру.
 Его слова — это слова глубинной России,
 его беды — это беды всего русского народа.
 И даже в трагедии своей семейной
 он оказался рядом с народом,
 тоже погружённым в пучину мелких и великих трагедий.

 Нынешняя немногословность Валентина Распутина —
 это сакральное молчание национальной России.
 Или это молчание перейдёт в кладбищенскую тишину,
 которая ещё сотни лет будет пугать тех,
 кто осмелится заселить пространства затаённой Руси,
 или взорвётся, пропитанное кровью и потом низовой,
 униженной и обездоленной, коренной
 и всё ещё достаточно многочисленной нации,
 и сметёт, как в 1917 году, без жалости и без пощады
 всю верхушечную подкормленную элиту,
 или же выйдет на поверхность и перейдёт
 в новую мощь возрожденной державы.
 Никто предсказать из политиков не сможет.
 Прочувствовать могут только национально чуткие писатели — такие, как Валентин Распутин.

 В его поминальной молитве звучит не просто личностное,
 а всенародное искупление, он стоит перед Господом нашим
 как один из отвечающих за русский народ,
 за все грехи его и слабости.
 Зачем взвалена на него такая тяжкая ноша?
 Но пока он держит ответ, может быть,
 каждому из нас в чём-то легче жить.
 Тема смерти — одна из главных у Валентина Распутина.
 И смерть каждый раз не случайна, целый карнавал смерти,
 пляска смерти. Но языческий культ деревьев и домашнего очага
 у Валентина Распутина уже врастает в христианскую мистику.
 И это уже иной обряд, это уже — поминальная молитва.

 Валентин Григорьевич Распутин даже исторически жил и живёт уже в совершенно разные времена, в двух тысячелетиях, в двух разных цивилизациях, и какие бы столь разные они ни были, национальная Русь при всех переменах оказывается где-то в глуби. И вся распутинская сокровенная образная сострадательная проза, от первой повести шестидесятых годов, от "Последнего срока", до повести уже третьего тысячелетия, до "Дочери Ивана…", до последних его рассказов "Изба" и "В ту же землю", оказывалась голосом из русских национальных глубин. И голос этот становится всё жёстче и жёстче.

 Мы уверены, распутинская народная глубинная Русь
 вновь вырвется на наши просторы всё ещё необъятной России.
 Вот за это затаённое, глубинное предчувствие,
 за смелость и мужество
 в непрекращающейся попытке донести многоголосье Руси
 спасибо тебе, Валентин Григорьевич!
 Дай Бог нам и дальше вместе творить общее русское дело!

 Редакция «ЗАВТРА»

 +++