Коррида

Ванька  учился  в  первом  классе, а  на  летних  каникулах  пас  овец, телят, собирал  берёзовые  почки  или  пропадал  на  конюшне.  В  том  году, в  течение  нескольких  недель,  он  пас  телят.  Ему  доверили  стадо  из  десяти-двенадцати  голов  до  трёхмесячного  возраста.  После  этого  их  отлучали  от  маток  и  переводили  в  другое  стадо, посолиднее, к  более  серьёзным  пастырям.  Среди  Ванькиных  подопечных  оказался  полуторамесячный  бычок  с  Шаляпинским  басом  и  мягкими  мохнатыми  бугорками  на  месте  будущих  рог, прозванный  за  неуёмную  игривость  Скоморохом.
 Кто  дал  телёнку  это  непонятное  и  труднопроизносимое  имя, Ванька  не  знал, как  и  не  знал, что  это  значит.  Но  он, как  и  его  друзья, мальчишки, называл  бычка  Скоморохом.  Так  было  им  удобней.  А  сам  бычок  откликался  на  это  имя  тут  же, не  раздумывая, исказили  его  имя  или  нет.  С  этого  времени  он  так  и  остался  Скоморохом.  Родители  мальчишек  и  все, кто  работал  на  скотном  дворе, вскоре  привыкли  и  называли  бычка  так  же.  Рассказывая  о  бычке, Ванька  особенно  напирал  на  его  не  в  меру  драчливый  характер, однако  никак  не  хотел  признать, что  его  агрессивную  наклонность  в  нём  воспитал  сам.
 О  многогранном  и  непредсказуемом  характере  бычка, например  о  его  бандитской  жестокости, ему  ещё  предстояло  узнать  на  собственном  опыте.  В  начале  их  знакомства  они  воспылали  друг  к  другу  горячей  симпатией  и  целый  день  носились  по  зелёному  лугу, одаривая  окрестную  природу  то  Ванькиными  криком  и  визгом, то  рёвом  Скомороха, от  которого  шарахалось  в  сторону  всё  живое  и  даже  жаворонки  цепенели  на  какое-то  время  и  переставали  петь.
 Из  книжек  своей  старшей  сестры  Ванька  как-то  вычитал, что  в  далёкой  стране, на  больших  и  красивых  аренах, при  огромном  стечении  зрителей  происходят  поединки  человека  с  быком.  Там  же  рассказывалось  о  красных  тряпках  и  острых  шпагах, которыми  закалывали  в  конце  представления  этих  быков, об  отрезанных  бычьих  ушах  в  честь  прекрасных  дам, а  то  и  в  честь  королевских  высочеств.
  Эти  сведения  не  давали  Ваньке  покоя.  В  его  воображении  Скоморох  стал  выглядеть  чудовищным  монстром  с  рогами, подобными  бивням  мамонта.  Тысячи  собравшихся  в  нарядных  одеждах  рукоплескали  им  под  вечереющим  небом, проявляя  нетерпение.  Вдруг, как-то  сразу  он  почувствовал  себя  маленьким  и  ничтожным  перед  Скоморохом, стоявшим  прямо  перед  ним  и  в  упор  сверлящим  его  своими  злобными  и  кровавыми  глазами.  Ваньке  стало  страшно.  Но  намного  страшнее, нежели  перед  Скоморохом  с  его  рогами, было  возможное  осмеяние  бесчисленными  зрителями, если  он  проиграет.  Им  безразлично, как  он  попал  на  арену, умеет  ли  махать  тряпкой, или  как  держит  шпагу, правильно  или  ручкой  вперёд.  Они  громовым  воплем  требовали  крови  и  зрелища.
 Ещё  больше  он  боялся, что  свидетельницей  его  осмеяния  и  позора  станет  прекрасная  дама, подозрительно  похожая  на  Лильку  Абих, умевшую  чирикать  точь-в-точь, как  это  делают  воробьи  и  которой  он  собирался  посвятить  отрезанные  уши  Скомороха. Ванька  знал, что  она  сидит  где-то  там, высоко-высоко, в  предпоследнем  ряду  трибун, - голубую  тряпицу  её  платья  он  заметил  с  самого  начала.  Она  училась  с  ним  вместе, в  одном  классе, однако  встречаясь, они  проходили  мимо, подчёркнуто  не  замечая  друг  друга, а  Лилька  ещё  отзывалась  о  Ваньке  с  пренебрежением  и  насмешкой.  Такие  у  них  сложились  отношения.
 Язычники  Пунического  мира, пришедшие  на  Иберийский   полуостров  с  Гамилькаром  Баркой  и  язычники-галлы, жившие  здесь  с  незапамятных  времён, одинаково  приносили  своим  богам  кровавые  жертвы.  Только  карфагеняне  отдавали  своему  кровожадному  божеству  первородных  сыновей, тогда  как  иберийцы – жертвенного  быка.  Можно  предположить, что  за  сотни  лет  пребывания  на  полуострове, карфагеняне  не  только  перемешались  с  галлами, или  кельтами, но  и  переняли  многие  обычаи, включая  и  принесение  на  языческий  алтарь  жертвенных  животных.
 Гамилькару  Барке, уберёгшего  от  подобной  смерти  своего  малолетнего  сына  Ганнибала  путём  обмана  карфагенских  жрецов  и  вывезшего  на  полуостров, в  особенности  должны  были  понравиться  местные  обычаи.  Недаром  иберийские  племена  поддерживали  вождя  карфагенян  в  войне  против  могущественного  Рима, а  место  его  высадки  вот  уже  почти  двадцать  три  столетия  носит  название  Барселона.  Народы, пришедшие  сюда  с  Гамилькаром, как  потомки  филистимлян, так  и  североафриканские  берберы  с  ливийскими  гарамантами, смешались  с  местными  племенами  и  дали  сегодняшних  испанцев, а  они  в  свою  очередь, древнему  жертвенному  быку  предоставили  возможность  выстоять  или  погибнуть  в  поединке  с  человеком, доведя  этот  ритуал  до  высот  искусства  и  назвали  его  корридой.
 С  тех  самых  пор  в  генах  у  испанцев  сохранилась  тяга  к  кровавым  зрелищам  коррид, повышая  адреналин  в  крови,  как  участников, так  и  зрителей.  Потрясающе  красивый  танец  «Фламенко»  с  точными, законченными  фигурами  и  движениями, полными  драматизма, похожий, скорее, на  смертельный  поединок  в  корриде, так  же  родом  оттуда, как  пластический  портрет  его  создателей.  Нередко  поединки  заканчивались  трагически, а  об  участниках  слагались  стихи  и  песни.  Знаменитые  писатели  и  художники  посвящали  им  свои  откровения.  Всё  это  будоражило  Ваньку  и  толкало  к  подвигам.  Он  справедливо  считал, что  ему  так  же  по  силам  участвовать  в  корридах.
 «Эка  невидаль!  Маши  себе  красной  тряпочкой, а  потом – чик  шпагой, и  уши  твои»! – Примерно  так  рассуждал  Ванька.  Немедленно  обзавёлся  красной  тряпкой, куском  старого  лозунга, призывавшего  колхозников  к  бдительности  против  иностранных  шпионов  и  троцкистов-бухаринцев.  Выполоскал  её  в  реке, удалив  буквы, намалёванные  зубным  порошком, после  чего  она  приняла  вполне  пристойный  вид, не  хуже, чем  описанная  в  книжке  его  сестры.
 Как-то  он  вынул  свою  тряпку  из-за  пазухи, развернул  и  помахал  ею  перед  мордой  Скомороха. Что  произошло  после  этого – неописуемо!  Со скоростью  пушечного  ядра, с  оглушительным  рёвом  он  бросился  на  Ваньку.  С  трудом  он  увернулся  от него  раз,  увернулся  ещё…  Сколько  можно?  Ему  бы  бросить  злополучную  тряпку  в  сторону и  бежать, однако  от  страха  он  стал  защищаться  от  зверюги  этой самой  тряпкой, стараясь  прикрыться, отчего  Скомороха  охватило  неистовство.  Телята  паслись  на  лугу.  Ни  деревьев, ни  изгороди  поблизости  нет  и  негде  спрятаться.
 На  третьем  или  четвёртом  заходе  Скоморох  поддел  Ваньку  лбом  и  подбросил  высоко  в  воздух, а  когда  тот  рухнул, начал  бегать  по  нему, катая  то  в  одну, то  в  другую  сторону, пока  тряпка  его  не  оказалась  в  стороне.  Когда  Ванька  пришёл  в  себя  и  открыл  глаза, подопечные  его  стояли, окружив  тряпку, хвостами  наружу, выказывая  тем  самым  неуважение, даже  пренебрежение  к  своему  защитнику  и  пастырю.  Тёлочки  тревожно  мычали, а  бычки, как  и  положено  им, агрессивно  приготовились  к  атаке.  Ванька  медленно  отполз  в сторону  и  встал.  Скоморох  куда-то  исчез. «Должно   быть  обнюхивает  тряпку». – Подумал  Ванька, нашёл  прут  и  погнал  телят  домой.
 Прошло  несколько  ничем  не  примечательных  дней.  Мировые  события  двигались  своим  чередом.  Как-то  Ванька  залез   в  колхозный   огород  и  вернулся, сунув  за  пазуху  полдюжины  огурцов.  Из-за  нагруженности  и  разбухших  габаритов  он  под  оградой  и  не  заметил, что  снаружи  его  подстерегает  Скоморох.  Увидев  его, Ванька  подумал, что  он  хочет  просто  побегать  с  ним, поиграть, как  обычно  и  даже  поприветствовал  его.  Ведь  у  него  не  было  тряпки, чего  же  опасаться?  Поэтому  он  начал  спокойно  подниматься  на  ноги, чтобы  приняться  за  огурцы.
 Не  успел  он  выпрямиться, как  на  него  обрушился  ошеломляющий  удар  Скомороха. Бедный  Ванька!  Ему  показалось, что  на  него  обрушились  стены  многоэтажного  дома, два  или  три  огурца  вылетели  из-за  пазухи  и  разлетелись  в  разные  стороны, а  один  из них  взорвался  на  расстоянии  вытянутой  руки.  Это  какой  же  удар  должен  быть?  «Ну, Скоморох!  Ну, ты  и  червяк!  Вот  я  тебе  сейчас! – Заорал  Ванька.
 Только  он  попытался  встать, как  этот  подлый  червяк  снова  сбил  его  с  ног  и  пробежал  по  ещё  целым  огурцам.  Скоморох  не  позволял  ему  встать, каждый  раз  отбрасывая  из  стороны  в  сторону, катая  и  валяя  по   траве, выдавливая    сок  из  оставшихся  огурцов  и  получая  от  этого  какое-то  садистское  наслаждение.  Во  всяком  случае, так  Ваньке  показалось  тогда.  Всё  это  время  остальные  одиннадцать  голов  его  подопечных, будто  зрители  на  трибунах  широкой  арены, стояли  поодаль  и  с  нескрываемым  любопытством  наблюдали  за  их  титаническим  поединком, подбадривая  их  взмахами  своих  куцых  хвостов  и  мычанием.  Хорошо  хоть, лоб  и  копыта  Скомороха  ещё  мягкие, не  успевшие  отвердеть, и  он  не  нанёс  Ваньке  опасных  повреждений, однако  огурцы  растоптал  всмятку – холодный  огуречный  сок  обильно  стекал  по  его  телу.   Мокрые  рубашка  и  штаны  прилипли  к  телу  и  вязали  движение.  От  обиды  по  его  щекам  текли  слёзы.
 Ему  было  непонятно, как  это  всего-то  полуторамесячный  червяк  Скоморох  раз-за-разом  оказывался  сильнее, чем  он.  У  него  же  совсем  нет  веса, ну, разве  что  чуть-чуть  больше, чем  у него, Ваньки.  Живот  у  него, не  больше, чем  у  зайца, голова, ноги…  Вот  ноги  у  него  толстые, как  у  всех  телят.  И  весь  он  какой-то  плоский, не  толще  букваря, однако  небрежным  движением  головы  играючи  сбивает  Ваньку  с  ног  и  тут  же, на  радостях, начинает  скакать  и  прыгать, отталкиваясь  одновременно  всеми  четырьмя  ногами.  Прыжки  эти  сопровождались  скрипуче-басовитым  рёвом  с  новыми  оттенками, которых  он  раньше  не  слышал.  В  оттенках  этих  явно  выделялись  насмешливые  тона, даже  издевательские. Ванька  принимал  это  как  ничем  не  прикрытое  оскорбление.  Если  поединки  их  случались  утром, то  примирение  происходило  аж  после  обеда.  Если  же  коррида  проходила  после  полудня, то  мирились  они  только  на  следующее  утро.
 Так  закончились  три  или  четыре  из  состоявшихся  поединков, которых  было  не  менее  десятка.  С  одними  и  теми  же  участниками, с  теми  же  зрителями  и  одинаковым  результатом.  Это  противостояние  могло  продолжаться  и  дольше, если  бы  через  некоторое  время  Ванька  не  сбежал  к  своим  более  покладистым  овцам, да  и  жеребёнок  Волчок  со  щенком  Султаном  нуждались  в  его  внимании.