Он не будет ковырять пальцем в носу. Рассказ

 Сначала, как обычно, только серая пелена была перед глазами. Следом, появился костёр. Он высветил пещеру, с острыми гребнями нависающих скал. По бокам, на стенах, словно бы из ничего возникли два пылающих факела, добавили света.
 - Надо прятаться! – решил я, беспокойно выискивая глазами надёжное убежище. Даже зад не успел оторвать от жесткой подушки, на которой, оказывается, сидел у костра. Из полумрака вышел довольно странный тип. Волосы длинные, до плеч. На ногах, худых и грязных, сандалии на босу ногу. Одет в рубище серое, неприглядное - обноски для пугала. На боку сума, выцветшая от солнца. В руке серый свёрток.
 “Бомж времён Иисуса! – отчего-то, уже весело подумал я. Улыбкой ответил на взгляд , острый и проницательный, словно у того самого, незабвенного Назарянина, когда он всепрощение творил. И тут, чуть больший интерес к оборванцу проявил: “А ведь взгляд у него, как…, как у актёра, сыгравшего Христа в фильме “Страсти Христовы”. Его снял…, ну да, знаменитый американский актёр и режиссер Мел Гибсон. А актёры в нём заняты были ещё примитивного, звукового кино, предвестника нейрофильмов: Джеймс Кевизел, Моника Беллуччи, Христо Живков…”.
 Только тут заметил, что незнакомец смотрит сквозь меня. Оглянулся. За спиной не было ничего интересного. Разве что… скелет человеческий в углу пещеры, который притащил из пустыни и заботливо собрал, чтобы случайные “гости”, разные проходимцы и суеверные пастухи, не разграбили пещеру в моё отсутствие….
 Что-то насторожило, неясный звук какой-то, или ощущение взгляда в затылок. Я резко оглянулся и… отшатнулся в испуге. В углу пещеры, на железной цепи толщиной с три пальца, сидел рогос и невозмутимо поглядывал то на меня, то на пришельца…. Невозмутимо?! Как бы не так! Рогосы, единственные животные планеты Аймаро, не боятся людей. А если смотрят так, то….
 “Стоп! – вскричал мысленно. - Откуда я это знаю?!”
 И тут вспомнил, что это мой рогос! Мой славненький, миленький рогосик, готовый любого порвать, на кого укажу пальцем. Центнер одних лишь мускулов в нём, жилами в бугры переплетённых. Шкура песочного цвета, почти без волосяного покрова, в боевых и прочих шрамах. Самый приметный с левой стороны груди, почти смертельный. Его я же и нанёс, когда щенком приручал. Сначала чуть не убил, а затем, напоив отваром травы забвения, выходил…. Только так можно сделать ручным рогоса. Он признаёт одного хозяина. Того, который его спас. А рогосом зовётся зверюга этот потому, что на увесистой голове его, слегка на бульдожью смахивающей, над скулами и за острыми ушками костные выступы, похожие на рожки.
 Только тут дошло, что о рогосе, (впрочем, как о пещере, с утварью и предметами малознакомыми, проявившимися следом, и уж тем более о незнакомце), ещё пару минут назад ничего не знал. Только тут понял, что это информация пошла, вводная….
 - Есть кто?! - зычно спросил незнакомец. Меня он не видел, хотя не раз скользнул по мне взглядом.
 “И он ещё не вжился в образ”, - заулыбался я.
 - Есть кто?! – повторил незнакомец.
 Рогос угрожающе зарычал, а этот оборванец не вздрогнул даже. Значит… не видел и его. Пока не видел, на счастье своё. Многие, узрев столь грозного зверя в нескольких шагах от себя, впоследствии до конца жизни заикались.
 В миг этот я уже знал многое, верил во многое: образ пошёл, как говорят киношники. Дошло главное: и я безобразно долго вхожу в роль. Настолько безобразно долго, что меня отсеять могут только за это.
 И тут, произошло то самое. Незнакомец запустил кривой и грязный мизинец в ноздрю и принялся усердно в ней ковырять.
 Человеку, в обыденной жизни, подобного поведения я б не простил! Пусть тактично, но осадил бы. А если б брыкаться стал, да ещё б в пивнушке, поочерёдно все пальцы б переломал, пока пальцемвносуковыряние не стало б ему казаться самой отвратительной привычкой…. Увы, с незнакомцем не повоюешь, пока сам не войдёшь основательно в нейрообраз.
 Меня передёрнуло от омерзения. И нахлынули воспоминания, те самые…. Стоит ли вспомнить?!
 Стоит!
 Ради роли и зрителей…. Ради того, быть может, чтобы впредь не снился отец - эта родственная сволочь! - в одном и том же ночном кошмаре.
 …Мне было семь лет. Я забыл закрыть дверь в туалет, сидел на унитазе и ковырял пальцем в носу. Отец, пьяный и очумелый от ненависти к собственной никчемной жизни, распахнул дверь и заорал:
 - Я буду не я, если не отучу тебя от этого любимого занятия!
 Он сорвал меня с унитаза, резко развернул и сунул указательный палец моей правой руки в г..но. Ладно бы это! Он тотчас засунул отвратительно пахнущий палец мне в ноздрю и… ослабил хватку.
 - Извини, - поморщился брезгливо. Покачиваясь, ушёл. Вскоре из спальни послышался храп. А я…, я…, нет, ни к чему вспоминать дальнейшее. Достаточно сказать, что вскоре мать, не без помощи своих отнюдь не воинственных братьев, ставших не по своей воле озлобленно воинственными, вышвырнула из дома и своей жизни этого урода, которого мне приходилось звать отцом…. Будучи уже взрослым, я не пришёл на его похороны. До сих пор не знаю, появляются ли на его могиле цветы.
 Что бы ни высветил студийный комп, какое б виртуальное изображение моего партнёра по нейрофильму не воссоздал, какими б отвратительными привычками не наградил, мне предстояло смириться. С этим бомжом времён Иисуса, выдуманным программистами, сценаристами и продюсерами, по всей видимости, общаться мне предстояло не один день. Возможно - не один месяц. Стоило ли терять работу из-за какой-то фобии, родом из детства?!
 Тем более, из-за фобии родом из детства!
 Ведь не сам же я тогда - не сам!!! - толкал свой палец в г..но. И не сам испоганенный палец засунул в собственную ноздрю.
 Пора бы успокоится…, пора бы.
 Я вперил в незнакомца твёрдый, несокрушимый взгляд. А он - вот скотина! - с усердием продолжал своё мерзопакостное занятие: прочищать начал другую ноздрю, сменив правый мизинец на левый…. Бог ты мой! Он омерзителен!
 Как он омерзителен!!!..

 Мне нравится моя работа. Чтобы не потерять её, (когда без роли), ежедневно часа два-три истязаю себя в лучших тренажёрных залах города, (обычно в тех, которые имеют бассейн и сауну). Ещё столько же за разгадкой жизненных ситуаций, (коих полно в Интернете). И не менее двух часов с книгой в руке, (чтение наиболее успешно развивает воображение и ум!). На все прочие радости, за вычетом строгих трехсот минут на сон и времемени затраченного на прочие необходимости, остаётся у меня в земной жизни не более пяти часов в сутки.
 Не мешало бы уточнить: наиболее успешно развивает воображение и ум чтение классиков. То есть, тех писателей, которые почитаемыми остаются даже после собственной кончины. Смерть - рубеж, за которой забвение. Если человек после смерти продолжает жить в сердцах людей, если прахом становится его тело, а не деяния и прозорливые мысли, согласитесь, у него есть чему поучиться.
 Во время нейросъёмок, даже под наблюдением опытнейших врачей, тело хиреет и худеет в би-энтриробной ванне. Дух же витает в компьютерной виртуальности. От того, насколько успешно сознание проявит себя в ней, зависит…, что ж не ясного - зарплата! Моя зарплата. В профессии моей это аргумент номер два. (О первом сообщил, кстати). Отсыплет студия нейрофильмов тугриков немерено, тело восстановить не проблема. Лучшие тренеры и спортзалы к услугам. И…, лучшие девочки, которым страсть как нравится разводить удачливых молодых актёров на эти самые тугрики, кредитки то есть.
 От меня не так уж много требуется - импровизация. Угадывать сюжетные ходы, создавать собственные, устраивать драки, уходить от погони, убивать без жалости, (чаще нечисть разную, с ней нейрофильмы наиболее популярны), тискать виртуальных девок, пить вино, а то и более крепкие напитки, не особо хмелея, и хмелеть от такой чепухи, как красивый закат…. Не так уж много!
 У меня своё амплуа. Было б удивительно, если б мне предложили роль размазни-любовника, или роль безропотного доходяги, жалко канючащего у жизни, у этого монстра с волчьими зубами, капелючечку личного счастья.
 В нейрореальностях я отрываюсь по полной. Позволяю себе быть лентяем, засоней, обжорой, ловеласом, неукротимым любовником…, без меры могу предаваться всем страстям человеческим, если того позволяет сценарий. Удивительно, но эти ощущения приходятся по вкусу зрителям. Как и другая фишка: жизнерадостностью, жизнелюбием и оптимизмом генерировать поля любви, создавать вокруг себя атмосферу предвкушения счастья.
 Даже когда играю конченых злодеев, я не отнимаю у них полностью право на человечность. Мои злодеи, порой, плачут по-настоящему и страдают по-настоящему. Правда, от этого они выглядят ещё большими злодеями, но…, то другой разговор.
 Когда герой, которого играешь, поступает так, как сам он того желает и мыслит так, как сам он того желает - высший пилотаж. Так многие нейроактёры считают, даже именитые. Но не я. Мне в этих рамках тесно. Мне важнее взрастить ту часть сознания, которая к фильму, казалось бы, не имеет никакого отношения. Эта часть моего я обязана быть сторонним наблюдателем и вносить в элементы игры нечто своё. Наверное, поэтому я стал великим актёром, которым не стыдно восторгаться…. Впрочем, именно этого я не могу понять до сих пор. Многие из моих друзей играют лучше, гораздо лучше, но не стали настолько востребованными.
 Каждый нейрофильм - маленькая жизнь. В каждый я вношу нечто своё. Даже недругов своих я могу интуитивно заставлять делать то, что мне выгодно, (если в главной роли, конечно же). Могу соблазнить любую девку…, ха, сама упадёт в объятия! На моих глазах нищего может задавить повозка только потому, что так захочу я. А мордастая баба так отделает стражника, что у него кровь из ушей потечёт…. Это самое сладкое…, настолько сладкое, словно в нейрореале я Бог.
 Загнул, конечно же! Студийный комп наши инновации может превратить в мышиную возню - вот кто Бог! Актёр - марионетка, которой дозволено привносить в сценарий кое-что своё, по мелочам. Если компьютер, (по сути - мощнейший искусственный мозг), не сочтёт нужным внести в сценарий изменения, хоть упрись, желанную красавицу не удастся уговорить даже на совместный ужин, повозка не задавит нищего, а мордастая баба в испуге шарахнется от худосочного стражника.
 Самое неприятное при съемках – строгий голос, который звучит словно с неба:
 - Стоп! Эту сцену предстоит переснять!
 Фоновые актёры и предметы, (голограммики, то есть), которые придумал компьютер, исчезают бесследно, а ты, будь добр, виртуально топай пешочком в исходное месторасположение, даже если оно находится в нескольких километрах. Вернуться можно на любом транспортном средстве, но только на тех, которые есть в тех мирах, в которых живёшь виртуально, (актёрствуешь, то есть). На вирттелепортацию актёров запрет наложили медики - у них свои заморочки. А временно выводить актёров из нейрореальности не хотят те, кто на них деньги делает – излишние затраты!
 То - закулисье!
 Обывателю, в любом случае, преподнесут приукрашенную нейрореальность. Несколько десятков часов от многомесячного нашего актёрства. К тому же, второстепенные многоходовки создают подчас дублёры, а то и голограммики, образ же - един. А потому, он бывает порой слегка размыт, слегка приглажен, слегка подретуширован под усреднённого героя. Всё делается создателями нейрофильмов тип-топ: несуразности и не состыковки видны специалистам лишь. Зрители хавают сляпанное, словно младенцы манную кашу, добавки просят.
 В профессии моей не всё мёдом намазано. И всё же, мне безумно нравится моя работа. Настолько, что я не мыслю себя без неё. Терять её из-за какой-то фобии… - нет!
 Нет, нет и нет!!!
 Сказать, что я был взбешен - не сказать ничего! Если б челюсти сжал так же в реальной жизни, если б так же скрежетал зубами, от них осталось бы во рту острое, кровавое крошево!
 До сих пор полагал, что моему душевному равновесию в вирте помешать ничего не может. Фобия, словно гром среди ясного неба, заставила меня вздрогнуть и пригнуться. Заставила меня ощутить…. Стоп! Не собственную никчемность!!!
 Пора признать, что фобия та - пропасть. Пропасть между тем отцом, которого я продолжал любить, и тем, каким он был на самом деле. Порядочным людям свойственно обожествлять даже подонков. Вот и я…, всю жизнь мечтал об отце, которого не совестно было бы любить.
 Стоит ли стыдиться собственной порядочности?!
 “Я справлюсь, - подумал холодно. И провопил мысленно, превращая слово это в волчий вой, полный отчаянья и страха: - Справлю-у-усь!!!”

 Этот оборванец, наконец-то, посмотрел на меня осмысленно, а на зверюгу мою со страхом. Я проворчал:
 - Твоё счастье, что рогос на цепи.
 Незнакомец вынул палец из ноздри, кинул мне серый свёрток.
 - Переодевайся!
 Я бросил свёрток на грубо сколоченный стол.
 - С каких это пор мной начинают командовать?! - спросил холодно.
 - Я купил тебя.
 - Купил?!!! Но я….
 - Ты проигрался и просрочил выплату долга.
 - Подожди, дай сообразить…. Срок не вышел!
 - Срок вышел вчера, вечером. А сегодня, утром, ты стал моим рабом.
 - Докажи!
 Незнакомец вытянул перед собой руку и разжал кулак. На ладони его лежал мой именной медальон, который в залог оставил…, нет, не так - моё право быть свободным.
 “Убить его, наглеца! - мелькнула озверевшая мысль. Тут же отмёл её: - Свои же найдут. Из-под земли достанут. Казни лютой предадут. Гильдия не прощает отступников….”.
 По любому выходило - проще отработать!
 Но как получилось, что я, проигравшись в таверне, но имея основательный запас деньжат в пещере, не отдал долг вовремя?! От пещеры до городка того, если на рогосе… туда и обратно… трёх часов предостаточно…. И тут, я вспомнил лысого торговца, который подсел ко мне в таверне. Он подливал и подливал в мою кружку терпкое вино, а сам лишь губами касался живительной влаги.
 - Убъю скотину! - взревел я.
 Оборванец бровью не повёл.
 - Переодевайся! - сказал властно.
 - Когда я буду свободным? - спросил я.
 - Как только живым доставишь меня в столицу империи, в Айринхар. В то место, о котором я сообщу позже.
 - И ради этого ты пошёл на подлость?! - холодно спросил я. - Ты мог бы купить моё время, заплатив меньше, чем был мой долг! Разве не наслышан ты о кодексе чести свободных воинов?!
 - Что ты имеешь в виду?
 - Будучи свободным, я мог бы не менее эффективно охранять тебя?
 - Что ты имеешь в виду под подлостью? - уточнил он.
 - Какое число сегодня? - спросил я.
 - Третье от седмицы мученика Михаэля.
 - Так знай, меня опоили сон-травой! Сутки проспал в таверне! И травой забвения. Только поэтому расстался с медальоном и не отдал долг вовремя!
 - Я выкупил твой долг только потому, что иначе ты мог бы не согласиться сопровождать меня. К остальному непричастен.
 “Ещё как причастен!” - подумал я, успокаиваясь.
 Картина вырисовывалась. Всё просто: кто-то очень заинтересован в том, чтобы лучший воин гильдии “Презирающие страх” собачкой трусил рядом с этим оборванцем, который лишь с виду оборванец, и охранял бы его не только за совесть, (о деньгах умолчим), но и за страх потерять свободу. Этот кто-то умён, но не настолько, чтобы остаться в живых. Приговор себе он подписал, смертный. Хотя бы тем, что гильдию оскорбил неверием. Хотя бы тем, что меня принял за наивного мальчишку, которого легко можно обвести вокруг пальца.
 Такое не прощается!
 Найти обречённого на смерть просто. Этот кто-то, скорей всего, маскируется под торговца. Сопровождают его опытные воины…, пятеро, не больше, чтобы не вызывать у людей излишнее любопытство. При переходах они скрытно идут за господином своим следом. В городках и деревнях главарь находится от него неподалеку, тайно охраняет. При этом, скорей всего, меняет личину. По какой-то причине, он вынужден действовать скрытно. Всегда имеет возможность присматривать, но не всегда имеет возможность вмешаться быстро, спасти от неожиданной смерти.
 Это одна из причин, для чего мог понадобился я, но - согласитесь! - весьма весомая и правдоподобная.
 По отношению ко мне глава охраны разыграл беспроигрышную комбинацию. Одно не учёл: воинов гильдии “Презирающие страх” больше учат не “след читать”, не выживать, не с оружием обращаться и ядами, а думать. Скрупулезно сопоставлять и анализировать даже разрозненные события. Запоминать накрепко не только увиденное, но и тончайшие оттенки собственных эмоций, предвестников интуиции. Это давно уже не тайна, но воины остальных гильдий по-прежнему предпочитают тренировать тело, а не дух и не разум. Потому и слабы.
 - Ну, и долго я буду тебя ждать?! - повысил голос незнакомец.
 - Я согласен идти с тобой, - сказал я.
 - Твоё согласие мне не нужно, - ответил незнакомец. И потребовал: - Переодевайся, и быстрее!
 Забавно, мне захотелось его сопровождать.

 В свёртке были лохмотья.
 - Что это?
 - Наряд нищего.
 - Зачем?!!!
 - Так мы будем более неприметны. В том, что пророка сопровождает нищий, нет ничего необычного.
 - Вот как? - пробормотал я.
 Не люблю пророков.
 Не люблю священников и пророков. Первых за то, что они, призывая к святости, сами предаются порокам. (Не все, к счастью для веры). Вторых за то, что их убивать грех. Грех не смываемый. Они… от Бога. Так все говорят. А ещё говорят, что ни один самозванец пророком быть не может: гром поразит и кара небесная.
 Вообще-то, и священников убивать грех. Но это, убеждён, они сами придумали. Подстраховались хитро. Иначе б в их объёмные животы, из-под ряс выпирающие, только ленивый нож не вонзил…. По крайней мере, двоих я прищучил по-тихому, по заказу более “светлейшего”. Удавочку на шею и…, ничего, сам жив покудова. Отец небесный за них заступаться не стал. А мог бы, коль веру одобряет!
 И тут подумал, (тем вторым я, которое всегда создаю с момента внедрения в нейрофильм, чтобы отслеживать ситуацию): “Не в ту сторону мысли мои понесло!”. Тотчас успокоил себя: “Ну и ладненько, эта отсебятину сценаристы отсекут, коль не понравится!”.
 Я переоделся. Обноски пришлись впору, словно на меня изнашивали. Но куда я, спрашивается, прятать буду накладной живот?!
 Я стянул через голову рваную и грязную рубаху. Брезгливо поморщившись, бросил её на растерзание рогосу. Пророк распахнул рот, намереваясь что-то рявкнуть, но смолчал. На рогоса, который когтями в миг исполосовал ткань на ленточки, посмотрел со страхом, а на меня… ха, почтительно удивлённым его лицо не сразу стало.
 А вот штаны, пусть и рваные, но из ткани крепкой и ноской, с карманами большими и глубокими, решил оставить. Понравились они мне. Именно карманами понравились. Кто их шил, знал в деле своём толк. Не пожалел ткани плотной и дорогой из айрлиста, которая не тотчас порвётся, даже если острейший нож без ножен носить, даже остриём вниз.
 Я не спеша надел на голое тело широкий кожаный пояс, снизу обшитый мягкой тканью. Без него никуда. Во-первых, маленький арбалет на нём - вещица полезнейшая! В отстёгивающейся рукояти дюжина тонких стальных стрел, длиной с палец. Ещё дюжина в чехле специальном. Каждая не была б смертельной, если б не яд. Во-вторых, на нем короткий, тупорылый меч, стилет и пять метательных ножей. В-третьих, соль. Без неё в переходах никуда. В четвёртых, топорик в чехле из кожи и малюсенький точильный камень. В-пятых, огниво и запас мха сухого. В-шестых…, мало ли ещё что храниться может в боевом поясе: не все секреты выдавать вправе, да и… нудное перечисление всего лишь скуку вызовет, у вас же.
 На пояс, чтобы скрыть неровности, я прицепил накладной живот из мягких пластин кожи крутоспина. И серый балахон одел, не менее рваный и грязный, чем те обноски нищего. Его оставил мне, в качестве оплаты, проигравшийся в кости странник. То ли юродивый, то ли бывший отшельник, которому счастье выпало переночевать в моей пещере. Я же ему, на радостях, утром подарил одеяло и кожаную куртку. Ни за что подарил, если не считать оплаты скрашенного одиночества, и того, что мне тогда позарез понадобился такой балахон для одного дельца.
 Балахон имел одно несомненное преимущество - широченные карманы по бокам. Их я ещё тогда безжалостно отрезал. Зато приобрёл доступ к оружию. Выхватить арбалет или меч - секундное дело.
 На воина я точно перестал походить. А вот на нищего…, животом подобным мог похвастаться мог разве что странствующий монах. Хотя…, в вопросе этом не совсем я прав. Некоторые нищие пухнут отнюдь не от голода и горбятся не оттого, чтобы гордыню скрыть, а живот нагло выпирающий. И хоромы у них просторней и достатка больше, чем у некоторых простолюдинов. Особенно те жируют безмерно, кто хлебное место захватил у церквей. Настоящему юродивому, умирающему от голода и ран, близко к ступеням церквей и святыням не подойти. “Собратья” мигом побьют, жёстко и безжалостно.
 Хм, вот и легенда готова. Церковь сгорела, у которой я якобы промышлял. Хотя бы…, вот и название придумалось - Воителя Батгорда. И отправился я, горемыка, лучшую долю искать. А к пророку присоединился…, вот тут, тем более удивляться нечему. Странничать с пророками сытно, и безопасно. О том каждый знает.
 Да, в каждой деревушке есть свои святые воители, чем-то прославившиеся в защите веры. Церквей, имена их носящих, не счесть. Иногда и пожары случаются. Так что, никто не заподозрит в обмане. Хотя… легенда вряд ли пригодится.
 Я отыскал самую старую суму. Довольно объёмную. Аккуратно сложил в неё кое-какие вещи и вещицы. Протянул руку к башмакам.
 - Нищие не носят обувь! - осадил меня незнакомец. - Обувь тебе ни к чему!
 Я не стал спорить, согласно кивнул головой.
 В хорошую погоду ходить босиком - удовольствие. Сезон дождей прошел, а жаркий период ещё не наступил. Я же обучен обходиться без обуви не только в дождь, когда в дорожной грязи колючки и острые камешки неприметны взгляду, но и в адскую жару, когда на чёрных камнях мясо за час становится сухим. Вот только…, без башмаков я был бы менее защищённым, а значит и пророк. Ноги, вам ли не знать – смертельное оружие. Ноги в боевых башмаках опасны втройне.
 Улучшив момент, когда пророк принялся глазеть по сторонам, я тайком положил в суму и это оружие. Осталось последнее дело сделать, освободить Арроя. Я шагнул к своему преданному, четвероногому товарищу.
 - Рогоса оставишь здесь, на цепи! – властно сказал пророк.
 - Он умрёт от голода, - возразил я.
 - Это приказ!
 - Этот приказ можешь засунуть себе в задницу! - грубо сказал я. - Рогос идёт с нами! Он мой друг, а я друзей не предаю! - И добавил, чуть более мягко: - К тому же, он может пригодиться.
 Пророк легко пошёл на попятную, произнёс задумчиво:
 - Хорошо, пусть будет по-твоему.
 - Кстати, ещё одну, немаловажную поправочку, касающуюся наших будущих отношений, крепко накрепко запомни! - повысил я голос. - То, что медальон мой в твоих руках, ни о чём не говорит. Я не в праве отнять его силой, зато вправе умереть свободным, отказавшись от жизни.
 - Не думаю, что ты предпочтёшь смерть новым приключениям, - усмехнулся пророк.
 - Воину не пристало ползать на коленях! - высокопарно заявил я. - Знай, я только играть буду роль раба! Будь ты хоть трижды пророком, если хочешь живым дойти до Айринхара, мои указания выполняй беспрекословно!
 Пророк неожиданно быстро утратил прыть, мотнул головой:
 - Согласен.
 Если честно, эпизод предыдущий мы сыграли бездарно, а вот от следующего, которого в сценарии не было, (то была моя находка), в восторге по сей день.
 Я подошел к Аррою, отстегнул цепь. Подвёл рогоса к чудику этому, побледневшему вдруг.
 - Приподними подол…, ну же! - Пророк суетливо захватал руками ткань. Я приказал рогосу: - Меть!
 Рогос приподнял ногу. Струя мочи ударила в худые ноги моего “хозяина”.
 - Вращайся! - рявкнул я. Пророк, выпучив глаза, ошалело начал поворачиваться. Тугая струя хлестанула по сандалиям.
 Я отпустил рогоса. Он тотчас скрылся за выходом из пещеры, а пророк прохрипел: - За…, зачем ты сделал это?!
 - Отныне рогос будет защищать тебя, как часть собственной территории, - усмехнулся я. - Постой смирненько. Пусть моча впитается в поры сандалий. Через неделю процедуру повторим.
 - За… зачем?!
 - Затем, чтобы моя зверюга тебя не сожрала, - сказал я, в душе покатываясь от хохота.
 Беда с этими пророками, они всё воспринимают всерьёз.

 - Как тебя зовут? - спросил я.
 - Анри, - отозвался пророк.
 - А меня Онрикес. - улыбнулся я. - Для друзей - Рик. Зови меня так. Слово “раб” мне не очень нравится. Вернее, очень не нравится!
 Аррой промчался около нас со скоростью товарного поезда. При этом, успел лизнуть руку пророка…. Тьфу ты! Сравнение не уместное! На планете Аймаро нет железных дорог.
 - Рик, ты не мог бы унять рогоса?! - попросил пророк.
 - Пусть перебесится, - усмехнулся я. И пояснил: - Он засиделся на цепи.
 Пророк посмотрел на меня неодобрительно.
 - За тем холмом небольшая деревня. Заночуем там. Нежелательно, чтобы люди видели нас с этим страшным зверем.
 Я уже отдал рогосу мыслеприказ скрыться с глаз долой, но, чтобы успокоить пророка и чуточку ввести его в заблуждение, крикнул:
 - Аррой, гулять!
 - Он же за холмом, не услышит, - удивился пророк.
 - Анри, он меня за сто полётов стрелы слышит.
 - А как он нас найдёт завтра?
 - По запаху, - расхохотался я, - он же тебя пометил!
 Отчасти это было правдой.

 На ночлег мы устроились быстро.
 Пророк метнул к ногам хозяина ближайшей избы не самую мелкую монету, тот расплылся в довольной улыбке.
 - Сеновал-то вот он, чо пустовать. По лестнице то залезайте, устраивайтесь поудобственней. Хоть в сено зарывайтесь, а то, вон тамочки, с краю, шкуры брошены, на них бока отлёживайте. Коль охота, скупнитесь. Место купальное аккурат за мостом. Водица в реке-то нашенской добрая, а песочек сгоден вместо мочалки.
 - Спасибо отец! - поклонился пророк, пришлось и мне сгибать спину. - Еда у нас есть, воды б кувшин.
 Я внутренне чертыхнулся. Назвать оставшиеся три чёрствых лепёшки едой…, как язык у него во рту повернулся! Мне привиделся огромный кусок жареного мяса, истекающий горячим соком…. Вообще-то, несколько дней прожить без еды не проблема, но если есть возможность от души поработать челюстями, отчего бы жизнью не насладиться. На то и зубы даны!
 Пока работало воображение, мужик ушел, а пророк полез на сеновал. Пришлось и мне карабкаться следом.
 - Анри, искупаться нет желания? - спросил я.
 - Я чист, - услышал в ответ.
 - У тебя руки чернее, чем дорога, по которой мы шли!
 - То грязь земная, в душе я чист.
 - Хорошо, а как насчёт хорошей еды?
 - У нас есть еда.
 - Ты молитвой можешь питаться, а я воин. Мне силы нужны, чтобы защищать тебя.
 - Сила в духе. Молись и ты.
 - Решил поиздеваться надо мной?
 - Завтра четвёртое число от седмицы мученика Михаэля.
 - Да хоть пятое! Есть я сегодня хочу!
 - Завтра кончится великий пост, будет мне потребно употреблять в пищу даже мясо.
 - А мне потребно есть его сейчас.
 - Я не могу тебе купить мясо.
 - Почему?! - удивился я.
 - Сопровождающий пророка ест то, чем питается пророк.
 - Я сам могу купить себе еду, - рассмеялся я. - Думаешь, у меня денег нет?!
 - Сопровождающий пророка не должен покупать себе пищу сам, - услышал в ответ.
 Пока “переваривал” я слова своего дебильного…, ой, прости боженька, хотел сказать: благопочтимого попутчика, заскрипела лестница.
 К нам поднималась девчушка, лет тринадцати, правой рукой бережно прижимая к груди кувшин.
 - Вот, папенька послал, - прописклявила она. Округлив глаза, спросила пытливо: - Ты пророк, да?
 - Да, - скупо улыбнулся мой истязатель.
 - А взаправдешный?!
 - Не взаправдешных не бывает!
 - Ой, побегу я! Если папенька узнает, что я посмела заговорить с пророком, непослушание моё накажет.
 - Подожди! - остановил Анри девочку. - Это тебе!
 Он протянул ей монету, на которую втроём можно приятно провести вечер в таверне. Девочка, не поблагодарив, засунула серебряный кругляш в рот, спрыгнула с лестницы и умчалась в дом. Я открыл кувшин.
 - Надо же, молоко! - вскричал радостно. - Видно, у хозяина есть совесть!
 - Дай сюда! - потребовал пророк.
 Он жадно прильнул губами к горлу кувшина.
 - Не увлекайся!.. Эй, эй-эй, ты выпил уже полкувшина!
 Пророк протянул кувшин мне, глаза его радостно сверкнули.
 - Да не иссякнет в гостеприимном доме еда, ибо сказано в писании: кто щедр, тому и рыба крупней, и урожай обильней! - провозгласил он.
 - А как быть с постом?! - ехидно спросил я, забыв о кувшине. - Насколько я знаю, молоко тебе тоже противопоказано.
 (А лопухнулся ведь: слова “противопоказано” не было в языке планеты Аймаро).
 - В писании сказано: нет в пост воды - пей молоко, нет молока - пей вино, нет вина - пей мочу, - самодовольно улыбнулся пророк.
 - Как это нет воды?! - удивился я. - До реки полста шагов, а во дворе колодец!
 - В писании сказано: когда есть возможность куда-то не идти - не ходи. Это сбережёт время для молитв и благочестивых рассуждений.
 - Вот уж чего не видел, так твоих молитв! - расхохотался я.
 - В писании сказано: молятся душой, тело для испытаний.
 Я замолчал. Понял - пророка не переспоришь. Это мне выдумывать и обдумывать надо ответы, у него - писание. В нём всё предусмотрено. Даже то, как в пост безнаказанно напиться молока.
 Я перестал любить пророков ещё больше.
 Из задумчивости меня вывел очередной скрип лестницы. Ба-а-а, то хозяин поднимался к нам с корзиной. Ноздри мои затрепетали.
 - Вот, - протянул мужик корзину, - вам енто, за доброту проявленную к младшенькой моей, к дочурке обожаемой. Откушайте на здоровьице. Не бог весть что, ведь гостей не ждал.
 - Благодарствую! - рявкнул я так, как нищие не разговаривают.
 - Так я пойду, - смутился мужик. - Да, пойду я, ужо пойду. Делов-то много, надоть делати.
 Он тяжело слез с лестницы, пятясь отошел от неё, чтобы видеть наши любопытные рожи, степенно поклонился и ушёл в дом. Я скинул с корзины тряпицу и удовлетворённо хмыкнул. На едовых лопушках лежали огромный кусок варёного мяса, зелень, три больших клубня боквы, запечённых в печи до черноты и туесок с отвратительно пахнущей брагой. Последнее обрадовало меня больше всего. И то, с благочестивым этим от волнений излишних инфаркт можно схватить…, тьфу ты, от голода окочуриться.
 - Будешь? - обратился к пророку.
 - У меня пост, - поджал он губы.
 Ох, как я чавкал! Наверное, не чавкал бы так, если бы любил пророков чуточку больше.
 Я лежал на сене, раскинув руки, и с упоением предавался отрыжке…, нет, лучше так сказать - благородной отрыжке, когда услышал отдалённый разговор. По противно шуршавшему сену подошел к оконцу.
 Тревога оказалась ложной. К соседу напрашивался постоялец. Упитанный, лысый горбун с противной, редкой бородкой. Я мысленно снял с него горб и бороду… вздрогнул. Это был тот самый человек, который поил меня в таверне вином….

 - Всё, я больше не могу идти, - сказал я.
 - Что случилось? - спросил пророк.
 - Я на колючку чон-чори наступил. Видишь, нога пухнет.
 - До следующего поселения рукой подать, - проворчал пророк и осыпал меня градом упрёков. - Ты же воин! Тем более, воин клана “Презирающие страх”. Воину этого клана зазорно наступить на какую-то колючку. К тому же, воины этого клана способны терпеть боль.
 - С чон-чори не поспоришь, - смиренно произнёс я.
 - Покажи ногу! - потребовал пророк. Я ткнул ему ступню чуть ли не в нос. Он “обнюхал” её и пожал плечами: - Я не вижу ни припухлости, ни колючки.
 - Я ж её сразу выдернул!
 - Угораздило ж тебя!
 - Анри, ты сам виноват! - притворно взорвался я и передразнил: - Нищие не носят обувь! Обувь тебе ни к чему!
 - Что делать будем?! - растерялся пророк.
 - Ночевать здесь, в рощице. К утру, надеюсь, нога перестанет болеть.
 - Нас всего двое. Если нападёт стая хищников….
 - Трое, - возразил я.
 - Что?! - он посмотрел на меня недоумённо.
 - Нас трое, - повторил я. - Ты забыл о рогосе.
 - Кстати, где он сейчас?! - обеспокоился пророк.
 - Бегает где-то, - легкомысленно отозвался я.
 - Вот и надейся! - проворчал пророк.
 Я, наигранно прихрамывая, а то и прыгая на одной ноге, насобирал хворост и сушняк для костра. Не успел зажечь, прибежал Аррой с небольшим травоядным животным на спине, весом с пуд, похожим на земную косулю. Называлось оно - аоня.
 Голову добыче я тотчас отсёк мечом, бросил рогосу. Она хрупнула между челюстями, словно орех. Секунд через десять от неё даже шерсти не осталось. Зверюга моя кровожадно облизнулась, в предвкушении добавки.
 - Хватит! - сказал я строго. - Гуляй!
 Огромное тело бесшумно скрылось в зарослях.
 - Странно, - пожал плечами пророк, - он же способен прокормиться сам, мясом. Одним мясом. А тут, голову съел, словно лакомство.
 - Дрессировка, - коротко ответил я. Не будешь же доказывать, что у моего рогоса эта привычка, (сожрать хоть что-то из рук хозяина), закрепилась вопреки правилам дрессировки. Считалось веками, что рогосов только в щенячьем и юном возрасте можно подкармливать, (поощрять, то есть), сырым мясом. Подрос - кормись сам и корми хозяина. Безблагодарно, причём. Я нарушил это правило раз, другой и… не каюсь. Мой рогосик, как бы ни был голоден, всегда сначала обеспечивал мясом меня, лишь затем отправлялся искать пропитание себе. По всему выходило, в вопросе том древние ошибались.
 Костёр заполыхал жарко и яростно.
 Я свежевал животное, а пророк с любопытством наблюдал за мной. Любопытство его усилилось, когда я набил брюхо добычи сочными травами, собранными у ручья.
 Тайком наблюдая за попутчиком, я побросал в травы сердце аоня, почки и печень, а затем, с силой сжав упругие рёбра, грубо сшил их гибким побегом дерева маори. Тушу насадил на вертел, срубленное и очищенное от коры молодое деревце. Как только сушняк сгорел, и образовались жаркие угли, я положил вертел с тушей на заранее вбитые в землю рогатулины. Причём так, чтобы комель выступал за роготулину метра на полтора. Торопливо срубил деревце, толщиной в два пальца в метре от земли. Отрубил палку, в метр длиной. Посередине затесал, до сердцевины. Согнул. Одел изгибом на комель вертела, сжал с силой, а концы связал заранее приготовленными побегами того же дерева, маори. Получился рычаг.
 - Анри, - миролюбиво улыбнулся я, ругой показывая на рычаг. И перл выдал: - Есть и для тебя работёнка не пыльная! - Пророк легко вскочил, подошел к вертелу. - Эй-эй! - обеспокоился я. - То не ворот колодца, медленно вращай!.. Ещё медленней.
 Он подчинился.
 А я к ручью пошел. Туда, где глину приметил.
 Волокушу сделать из веток - минутное дело. Глины столько на неё наложил, с трудом дотащил до костра.
 - А она зачем? - поинтересовался пророк.
 - На закуску! - расхохотался я.
 Первым делом я вылепил чашки. (За красотой особо не гнался). Их поставил на угли. А тут и туша начала подрумяниваться. Пришлось поторапливаться, с кожаным ведром бегом к ручью бежать. И то, коль жир потечёт, тушу глиной обмазывать будет втройне трудней.
 Глину руками месил, (в кратере из глины же), подливая и подливая воду. До тех пор, пока глина не стала такой же, каким должно быть тесто для блинов. На шкуру туши наносил её веничком, насаженным на полуметровую палку.
 А сейчас секрет главный: не в глине тут суть - в травах. Эти собрал не у ручья - в лесу, с месяц назад. Листьев особых нарвал и цвета. И семян, кой каких. Таинство главное выглядело издевательством над мясом: мазок глиной, травки на неё шепоть; ещё шлепок глиной, и ещё травки чуток…. А под конец, одной глиной тушу обмазал.
 Поняли, небось, трава и семена в глине тлеть начнут. А запах в тушу будет впитываться…. Ха, у пророка слюнки потекли!
 А я чашки из огня вынул. Для этого такую же роготулину сделал, как для рычага, лишь тонкую…. Хм, неплохо! Очень даже неплохо! Как остынут, малюсенькие трещинки глиной промазать труда не составит. А повторно обжечь - не проблема.
 Пора в костёр сушняк кидать. Чем больше пламя, тем лучше. Хотя…, и тут мера нужна.
 Пророк морщился от жара, то одной рукой вращал вертел, то другой, а я полёживал на траве. Лепота!.. Вообще-то работа была: ложе для сна из веток и травы делать в любом случае мне. Да вставать не хотелось. Очень уж забавно пророк трудился, на зависть всем пророкам. Вот уж точно - не жалея рук…. Хм, как бы к ночи волдырями кожа не покрылась?! Подлиннее надо было вертел сделать…, чуточку длиннее! А то ма…. при… …хнуть. Ой! Что это я! Задремал никак?!
 Костёр почти прогорел. Так, слегка облизывался язычками пламени. Дымком пофыркивал, от падающих на угли капель жира, и облизывался пламенем.
 Я посмотрел на грязные руки пророка. И на ногти, которые не откусывал он, скорей всего, с начала поста.
 - Не мешало б тебе помыться, - сказал без неприязни. И добавил, не по обидному ухмыльнувшись: - Иначе до едования не пущу.
 Он послушно ушёл к ручью.
 Я ведь что подумал: Анри кончики пальцев в водице пополощет, о нечистое рубище их вытрет и с не менее грязными обратно придёт. А он рубище скинул, в воду вошёл. И… плюхнулся в неё, животом. И плескаться принялся, кувыркаться. Ух, да ух! Словно нейять, птица ночная, окрестности криками дикими растревожил.
 Уважа-а-аю!
 Сам я, добровольно, в ледяную воду ни за какие деньги не полезу!
 А пророк на берег неторопливо вышел и в рубище булыжник огромный принялся заворачивать. А как завернул, бросил свою одёжу в воду.
 “Уж не умом ли тронулся?!” - обеспокоился я. Дошло: он кровососущих насекомых нахватал. Вот, утопить решил…. Ха, ха-ха! Насекомушек ентих кондрашка хватила до того ещё, как камень воды коснулся. От дикого к ним неуважения.
 Пророк у углей на корточки присел, купальные пупырышки теплом ублажая, а во мне просыпалась к нему дивная жалость…. Кожа да кости! Видно, быть пророком не так уж сладко.
 Пригляделся – а ведь жилистый! На хороших харчах в три дня мускулы обретёт. Но, если по телодвижениям судить - не воин. Любой, мало-мальски ножом умеющий размахивать, для него опаснейший супротивник.
 - Ты на што одёжу утопил? - спросил я. А этот бездельник безалаберный заулыбался. Чему-то своему заулыбался, потаённому. Я рявкнул: - Анри!!!
 Пророк встрепенулся.
 - А?!.. Что?!
 - Долго ещё будешь передо мной естеством сверкать?! - грубо спросил я.
 - Тебя смущает мой вид? - удивился он.
 - Мясо стынет! - рявкнул я.
 И тут… - ой ма! - на том себя поймал, что выпал из нейродействительности. В ней герой только остался, а я…, хрен знает, где находился…. Нигде, короче. Провалился в беспамятство.
 Хорошо, сон не увидел. Играть роль и видеть собственные сны - вот где шиза. Нейроактёров за это дисквалифицируют.
 Пророк достал из сумы одёжу, похожую на прежнюю. Всего-то отличий: чуть поновей, да не из волосяницы, причиняющей мучения, (зуд, то есть), а из мягкой шерсти домашних животных, оозов. В жару в ней прохладно, (побольше воды лишь пей, чтобы пот пробирал), а в холод – тепло.
 - Пост же кончился, волосяницу можно не носить, - улыбнулся он, словно мальчишка, завязки на штанах хитрым узлом завязывая.

 …Ах, какое мясо…, ха, чуть не вырвалось, что в лучших ресторанах такого в жизни не едал. От этого моего прокола “пророк” роль свою точно б забыл, от дикого хохота блеванул бы ещё.
 Я ел всего ничего, (на то была причина), а он орудовал ножом с проворством мясника и стонал от наслаждения.
 Уф! – отнюдь не вскоре с шумом выдохнул он. - Не могу больше, насытился. До утра к мясу не прикоснусь. Оставшуюся соль можешь в пояс ссыпать.
 - Я полагал, что пророки могут быть хотя бы немного благодарными, - усмехнулся я.
 - Рик, спасибо тебе! - тепло улыбнулся он. - И за обман, тоже!
 - О чём ты?
 - Ты же хромать перестал, как только костром занялся.
 - В работе забылся, что нога болит, - попытался я выкрутиться. - Да и болеть она стала не так сильно, колючку-то я сразу вытащил.
 - Не изворачивайся, понял я тебя. Ты поварским мастерством решил передо мной блеснуть. Считай, тебе это удалось! Ещё раз спасибо! Такой ужин до смерти самой не забуду!
 Я не стал его разубеждать. Сходил к костру, принёс чуть поостывшие чашки.
 - Анри, я травы умею вкусно заваривать, - заговорил подобострастно. - Надеюсь, напиток тебе понравится.
 Пророк напиток выпил, повалился на траву.
 - Хорошо-то как! - прошептал блаженно и… уснул.
 Уфф, как гора с плеч! Я то, невежда, о том думал, (сомневался, то есть), что сон-трава на пророков не действует. А он…, а что, может и он человек, обычнейший?
 Всё, хватит лодырничать! Пора ложем для сна заняться….

 Я недвижимо сидел у потухшего костра до тех пор, пока звёзды не стали с кулак. Только тогда встал. Сделал несколько тайных упражнений, повышающих активность тела, обостряющих зрение и слух, и порылся в суме. Одев мягкие, кожаные тапочки из шкуры яуана, которые даже колючки чон-чори не проткнут, взяв из отстёгнутого пояса необходимое оружие, я побежал в ту сторону, откуда мы пришли.
 За пророка не волновался. Его же рогос пометил! Ни одна тварь живая близко не подойдёт. А люди…, люди были поблизости, но у них не было по отношению к нам ненависти. Врагов же, за сто полётов стрелы, рогос должен был почувствовать. Раз не послал мыслесообщение - их нет.
 Ложе для сна я так и не сделал. Оставил пророка лежать там, где он уснул. Земля тёплая - не прозябнет! Вернусь, вид сделаю, что озаботился. И веток нарублю, и травы нарву.
 Лично мне, в погоду такую, ложе для сна требуется только на каменистой поверхности. О, она коварна. Вечером быстро отдает накопленное за день тепло, а к утру стремиться забрать его у тех, кто опрометчиво посмел прилечь на тёплые камни…. Нет, пророк не простынет!
 Уже за последующим холмом я увидел два костра. Между ними - две палатки. По бокам - часовые. Бдительность проявляют: стоя спиной к палаткам, беспрестанно всматриваются в ночь.
 А тут и рогос ко мне подполз.
 - Аррой! - я прижал свою голову к его башке, послал ряд мыслеобразов, а вдобавок прошептал: - Не убивай! Только не убивай!
 Рогос сорвался с места, растворился в ночи.
 Не о мести я думал. О безопасности пророка, которого поклялся, (сам себе, кстати!), оберечь от всех напастей.
 Сами рассудите. До столицы нам, в лучшем случае, дней сорок переться. О какой безопасности можно говорить, если следом чуть ли не армия шумная попрётся? Нас же любой идиот выследить сможет. Те же, кто пророка преследуют, вряд ли глупцы. Значит…, (да Вы и сами поняли, не так ли?!), вывод прост: от “армии” той желательно избавиться. Причём, с наименьшими жертвами…, с их стороны, конечно же.
 А что, расклад не плохой! И дело сделаю - и грех на душу не возьму! Ибо убийство это вовсе не убийством будет. А…, (как бы помягче выразиться?), профессиональной необходимостью.
 Часовых Аррой снял идеально. Похоже, они не поняли даже, что подверглись нападению. Бесшумными тенями попадали на землю.
 Я, понаблюдав некоторое время, не таясь, пошел к палаткам. Конечно же, не в старую вошел, а в роскошно расшитую серебром. По дыханию, по храпу сладкоголосому понял, что спят в ней несколько человек.
 Руки тоже видят. Я ощупал башмаки у входа и окончательно убедился, что находятся в этой палатке остальные стражники. Лысый “торговец” оказался более хитрым. Или трусливым…. Как знать?!
 Стражников я беспокоить не стал, даже шарик сон-травы не поджег. Прокрался во вторую палатку. Ощупал приземистый столик, с витыми ножками, большое блюдо на нём, с объедками, и понял: я у цели.
 Уничтожил я этого лысого борова буднично, стилетом.
 Напоследок убедился, что рогос выполнил мою просьбу. Каждого из часовых он чуть подрезал роговым выступом, что над скулами. А они, (каждого спросите, подтвердят), выделяют что-то вроде яда. Он не убивает, лишь парализует тело жертвы на пару часов.
 Без командира стражники разбегутся, скорей всего. Здоровому мужику место в любой деревенской общине отыщется. И вдовушка отыщется…. Дезертиров лишь одного из десяти находят, глупых самых.
 А если вернуться посмеют по месту службы, за невыполнение приказа и потерю командира - виселица. Либо удары солёной плетью, сколько предпишут, что стократ хуже виселицы…. Не глупей же они крутоспина, чтоб возвращаться?!
 Так что, счастья им.

 Убийц я сразу приметил, лишь вошли в грязный, убогий городок.
 На профессионалов эти трое, изображавшие обычных кочёвников, не тянули: держались вместе и слишком явственно проявляли к нам нездоровый интерес. Пока шли за нами, не по разу ощупали дрожащими руками одежду в тех местах, где обычно разбойный люд, до поры до времени, прячет от сторонних глаз ножи или кинжалы.
 Я наблюдал за ними с помощью маленького, серебряного зеркальца, пряча его, поочерёдно, в той или другой ладони. Иногда нагло оглядывался. При этом, бестолково крутил по сторонам головой, до неприличия непотребно широко распахивал рот в притворном изумлении, округлив глаза и восторженно восклицая, тыкал скрюченным по случаю такому пальцем в чертовски непривлекательные здания. То есть, вёл себя так, как ведут себя деревенские недоумки, впервые попавшие в город.
 Как юродивый себя вёл. Сейчас-то знаю, инстинктивно подстраховался - юродивых убивать грех!
 Пророку мои кривляния были безразличны…. Молился, наверное.
 - Мы свернём в этот переулок, - коснувшись пальцем его плеча, сказал я.
 - Зачем? - проявил пророк капельку эмоций. - По улице до таверны втрое ближе.
 - Так надо! - твёрдо сказал я.
 - Надо, так надо, - равнодушно отозвался он.
 Убийц как ветром сдуло. Вскоре они, запыхавшиеся, появились перед нами на противоположной стороне проулка…. Ба-а-а! Никак в благородство решили сыграть: профессионалы не погнушались бы вонзить ножи в спину.
 Нет, скорей нерешительность - и страх! - распоряжались их нелепыми поступками. К тому же, они не прочь были получить за убийство деньги, а совесть требовала хоть каких-то приличий.
 Один сопел, словно крутоспин в повозке, перегруженной тяжестями, а другой вытер со лба широким рукавом походного халата пот, на некоторое время лишая себя видимости…. Не противники! Я решил их не убивать. Жестоко избить, изуродовать слегка, чтобы на вопросы без запинки отвечали.
 И тут - вот нелепость! - пророк снова решил поковырять пальцем в носу. Меня передёрнуло от омерзения, когда засунул он палец в ноздрю. Всего лишь на пару секунд - на пару малюсеньких секундочек! - я отключился, а когда пришёл в себя, он уже корчился в агонии в дорожной пыли.
 - Ты ничего не видел! - холодно сказал мне один из напавших, пряча окровавленный кривой нож под халат. И заорал: - Понял ты, отродье! Ты ничего не видел! Исчез отсюда! Быстро!!!
 Конечно же, я убил их. Голыми руками. Для этого мне с избытком хватило мгновения, растянутого в упругую минуту….

 - Олег, просыпайся!.. Очнись же!
 Я открыл глаза. Надо мной демонами нависли Сергей и Никита, сценарист и продюсер.
 Не сказал, прохрипел:
 - Где я?!
 - В реабилитационном центре, - отозвался Сергей. – Ох, и напугал ты нас Олежек! Неожиданно в отключку пошел…. Ой, успокойся, все опасности позади, четырёхчасовой сон в би-камере привёл тебя в норму!
 - Извините, эта роль не для меня, - промямлил я.
 - Напрасно так думаешь! - заулыбался Никита. - Совет утвердил тебя. Поздравляю, ты прошёл пробы.
 - Нет, эта роль не для меня! - сказал я жёстко.
 - Если ты об этом…. - Сергей на секунду замялся. - Так знай, будущий владыка Аймаро, великий мыслитель и пророк, которому поможешь ты завоевать трон, больше никогда не будет ковырять пальцем в носу! Эту поправку мы уже ввели в сценарий….