C ума сойти!

Трехлетний опыт работы в поликлинике обычно сбоев не давал, чувствовалось, какой день предстоит, спокойный или беготня с высунутым языком. Сегодня день не предвещал ничего тревожного. Вызовов было не много, да и диагнозы не тревожные. На вызов с направительным диагнозом «пупочная грыжа» шел спокойно. Конечно же, там окажется пациент более чем преклонного возраста, который услышал по телевизору об опасности ущемления грыжи, и надо ему услышать от настоящего специалиста то, что он уже давным-давно и сам знает – про бандажи и ограничение физических нагрузок. Посидим, поговорим о прописных истинах и с миром разойдемся под восторженные слова благодарности.

Дверь открыла молодая женщина, говорившая с легким украинским акцентом. Это оказалась соцработница, нанятая заботливым внуком для ухода за престарелой бабушкой. Мы прошли в комнату к пациентке, и, после нескольких вступительных слов стало ясно, что все не так просто, как я рассчитывал по дороге. Грыжа у нее, конечно, была, но абсолютно спокойная и не ущемленная. Смущал остальной живот – напряженный, болезненный, вздутый. Да еще и стула неделю не было, и газы не отходят. А бабушка старенькая, 84 года от роду. Так что диагноз «кишечная непроходимость» вырисовывался совершенно очевидно. Придется госпитализировать. А что делать, дома такое вылечить почти невозможно, помереть можно, а в больнице частенько обходятся одной – двумя сифонными клизмами.

Есть только одна загвоздка: пока пациент находится в сознании, и считается адекватным, то есть не состоит на учете в нарко- и психдиспансере, госпитализировать его можно только по его согласию. Бабушка считалась нормальной, и я спросил ее согласия на больницу. Категоричное «нет» было мне ответом. Она оказалась до ужаса занятым человеком. На днях приезжает целая толпа родственников, и без нее это просто не возможно. А что помереть можно, так на все воля Божья.

Так частенько бывает, боится человек сразу в больницу ехать. Со вздохом берешь у него расписку о том, что все пациент понял, о последствиях предупрежден и претензий ни к кому не имеет, но от госпитализации категорически отказывается. Право его такое, неотъемлемое. Вот берет доктор эту расписку со скорбным видом, а направленьице на госпитализацию оставляет на столике, мол, если совсем поплохеет, скорую вызовете, а направление уже есть. Скорая такие случаи каждый день видит, и, обычно, госпитализирует без лишних вопросов. А что в стационаре ругаются, что все совсем уже запущено, так голова пациента – предмет темный.

Чувствую, все идет по знакомой схеме. Пишу, с видом оскорбленного недоверием пациентки достоинства, это самое направление, и рассказываю, как им потом можно воспользоваться. Мне говорят большое человеческое спасибо, и я собираюсь уходить. Но тут пациентка смотрит на соцработницу эдаким ясным взглядом и говорит в том духе, что пора бы им идти домой. Та искренне удивляется и спрашивает, а где же они по ее мнению находятся. Пациентка говорит, что в этом притоне она оставаться больше не собирается, тем более, что дома ждет ее дочь. А температура у дочери за 40, болеет она.

Смотрю я на соцработницу вопросительным взглядом, а та делает большие глаза и говорит моей пациентке: «Анна Ивановна, как же так? Вы же здесь всегда живете, да и дочки у Вас никогда не было». Чувствую я, что пациентка – это не только моя пациентка, а еще и докторов той другой специальности, что души лечат. Я пытаюсь показать соцработнице, мол, не спорьте, соглашайтесь, живее будете. Но не знакома была работница с патологическим сознанием и изменениями личности в сенильном возрасте. Пытается она напомнить старушке ее местоположение, статус и семейное положение. Из ее горячих рассказов узнал я, что пациентка всегда жила по указанному адресу, вдова, имеет сына, только сына и никого кроме него. Правда, умер он полтора года назад, что, конечно же, очень грустно, но вот дочь после этого все равно не появилась, а лихорадка у дочки – это oxymoron. Еще у нее есть внук, который ей и нанял эту соцработнцу, не повезло ей.

И получает соцработница за слова свои крамольные все то, на что способна была так не вовремя сошедшая с ума пациентка. Анна Ивановна, искренне понявшая все эти объяснения так, что из притона этого бесовского ей так просто не вырваться, начинает ругать ее, да и меня за компанию, всеми немыслимыми словами. По ее версии выходило так, что мы сговорились лишить ее жилплощади, с коей целью занимались тут любовью исключительно развратными способами, да еще и напились - накурились дряни наркотической. Внука у нее нет никакого, а вот веру в милицию она не утратила, и сейчас будет ее звать себе на помощь. Подкрепляя свои слова, она начала продвижение к входной двери с целью покинуть это ужасное помещение и отправиться домой. Нас спасло то, что после давней травмы, у бабушки была сильно деформирована левая нога, а на костылях она ходила медленно. Кстати костыли представляли собой еще одну проблему. Дело в том, что древние рефлексы остались при ней, а еще со времен гамадрилов и прочих предков было подмечено, что борьба с врагом при помощи палки значительно эффективнее, чем без нее. Костыли как раз и были олицетворением того самого орудия, превратившего простейшего примата в высшего.

Входную дверь мы предусмотрительно закрыли, а то ведь и взаправду пойдет домой (в ночной рубашке, заметьте). Пациентка оскорбилась на такое ограничение ее конституционных свобод и решила собственноручно покарать самоуправство. Картина маслом: старушка с грозным видом, временами слегка морщась (живот то болеть продолжает), ковыляет на костылях в сторону своих обидчиков, а последние, подчиняясь древнейшему инстинкту самосохранения, жмутся по стеночке, иногда, на широких участках, огибая борца за справедливость, забегают ей за спину. Скрутить бы родную, да препроводить на ложе, да вот не признана она неполноценной психически, официально, по крайней мере. А коли так, то любые действия силового характера могут быть признаны рукоприкладством. Доказывать в суде, что ты не верблюд, никому не хочется.

Воспользовавшись невысокой скоростью пациентки, я добрался до телефона. Мне удалось вызвать на подмогу психиатрическую бригаду скорой помощи и связаться с внуком Анны Ивановны. Внук искренне удивился такому повороту событий в его семье и обещал приехать.
 
Вскоре пациентка, на наше счастье, притомилась, и, прислонясь к косяку входной двери, стала методично стучать по замку, скуля, воя, плача и взывая к кому-нибудь, кто избавит ее от всех этих напастей. На наше счастье соседей по лестничной площадке дома не оказалось, только их нам не хватало. На фоне стресса соцработницу стало немного трясти и пробивать на слезу. Она рассказала, что, оказывается, у нее сегодня был последний рабочий день, назавтра у нее уже билет на поезд, домой ехать (сама она с Украины). И вот такой подарок ей на прощание. Правда, по ее словам, признаки странности у Анны Ивановны уже случались. То собаку прогоняла из угла, то птичек с руки кормила. Анамнез оказался отягощен.

Слава богу, все закончилось нормально. Приехал внук, который так и не смог доказать бабушке, что является ее родственником и желает ей добра. Пообщавшись с ней, пришел к нам в комнату за советом, как быть, да и остался сидеть с нами в ожидании квалифицированной бригады, под крики и жесткий мат своей бабушки. Коллеги приехали, дюжие санитары приняли пациентку под белы рученьки и ласково объяснили ей, что вот теперь-то все будет хорошо. Я пообщался со старшим, отдал ему свое направление, оставленное на столе для пациентки. Внимательно выслушав мой непродолжительный рассказ, шеф бригады принялся звонить по телефону в поисках места в ПСО  для нашей бедолаги.

Потеряв два часа на вызове по поводу пупочной грыжи, я отправился дальше по вызовам. Следующий пациент шел под диагнозом «пролежень правой ягодицы». На сей раз повезло, у пациента действительно болела только ягодица, да и та уже почти зажившая. Но вот сомнения по поводу направительных диагнозов сохранилось на весь оставшийся день.