Классический боцман

                1
                Заканчивая пединститут, проходил я практику в одном из начальных классов сорок третьей школы города Петропавловска. Как-то в воскресный день повёл ребят на суда управления промыслового флота КМПО, стоящие в ремонте на межколхозном судоремонтном заводе. Экскурсия эта была заранее спланирована, поэтому ребят встречали рыбаки, водили по судам, кормили флотским (оказавшимся для детей самым вкусным) борщом и даже покатали на буксирном катере по Авачинской губе, давая возможность каждому немного постоять за штурвалом. Ребячьим восторгам не было предела.
                - А теперь, дети, - сказал я, когда катер снова ошвартовался к причалу завода, - я вам покажу настоящего боцмана. Классического. И повёл их на средний рефрижераторный траулер "Юбилейный", где работал тогда Отто Марьянович Шайн.
                Он встретил нас у трапа приветливой улыбкой. Каждому ученику помог за руку взойти на борт.
                - Ну, как? - смеясь обратился я к детям, когда все оказались на палубе, - таким вы себе представляли боцмана на судне?
                - Да-а! - в один голос закричали ученики, восхищённо рассматривая Отто Марьяновича, видимо, радуясь тому, что не разочаровались в своих представлениях.
                Действительно, боцман Шайн как будто сошёл со страниц приключенческих романов о парусном флоте и морских разбойниках Грина, Джека Лондона, Станюковича. Перед нами стоял широкоплечий солидный мужчина средних лет с пышными вислыми западэнскими усами, переходящими в бакенбарды, и седыми висками чёрных вьющихся волос. Казалось, вот-вот лукавые смешинки в его глазах при первом беспорядке на палубе рассеются, и он, приняв свирепый вид, прокричит громовым басом, не требующим усилителя: "Кар-рамба! Дон-нер вет-тер-р! Свистать всех наверх!" - и будет метать громы  и молнии в адрес нерадивых матросов.
                Но вместо этого он заговорил добродушно - непривычно высоким, несоответствующим его объёмной комплекции голосом:
                - Ну, что? Начнём осматривать судно с бака?
                После показа траулера он подарил каждому ученику  по списанной, но ещё рабочей спасательной батарее "Маячок" с лампочкой, работающей от морской воды. Дети наперебой благодарили боцмана (он уже не казался им стивенсоновским Джоном Сильвером) и называли его дядей Отто.
                Ознакомившись с хозяйством дяди Отто, почти все мальчишки сразу же захотели стать боцманами, такими же солидными и классическими.

                2
                Отто Марьянович Шайн родился на Украине, в Черновцах. К моменту его рождения только утихомирилось "добровольное" воссоединение западной Украины с восточной и началась Великая Отечественная война. Кто-то из местных жителей клял советскую власть, кто-то одобрял её действия. Отец Отто - Марьян Казимирович - рабочий мясокомбината, как и многие другие простые люди, воспринял её как свою и, не раздумывая долго, одним из первых ушёл добровольцем на фронт, чтобы защитить, как он думал, счастливое будущее своего, только что родившегося сына.
                Период присоединения совпал в его жизни с периодом безоблачно чистой любви, поэтому он мало вникал  в суть политических катаклизмов, тем более материальных затруднений при советской власти особо не ощущал.
                - Марьян да Марья, будто два голубка воркуют над своим первенцем, - улыбались соседи, предвещая им многодетную семью и долгую любовь, ещё не ведая, что сын Отто будет первым и последним в недолгом счастье Марьяна и Марьи.
                Уйдя на фронт, отец ушёл из жизни навсегда. Уже в конце войны получила Марья Михайловна извещение, хоть и с подающими надежду, но такими пугающими словами: "Пропал без вести в 1942 году..." А сразу после проводов (наверное, от плохого предчувствия) наступило для неё тяжёлое время. Всё валилось из рук, ни к каким делам душа не лежала, но кормить себя и сына каким-то образом было надо. Устроилась рабочей на черновицкую перчаточную фабрику. Работа отвлекала от чёрных мыслей о своей судьбе и жизни мужа.
                Потом пришли немцы. У фабрики появился хозяин. Народу стало работать меньше: многие эвакуировались, некоторые ушли в партизаны, другие исчезли неведомо куда.
Марье Михайловне ехать было некуда да и незачем. Её дом был в Черновцах. Надо было продолжать жить и растить сына.
                Так и работала она на перчаточной фабрике, пока не освободили Украину советские войска, и потом, здесь же, до самой пенсии.

                ***
                Материнского заработка на сытую жизнь не хватало, и мысли Отто, сколько он себя помнит с детских лет, были о том, где бы найти чего-нибудь поесть. "Наверное с тех лет и осталась привычка при первой возможности наедаться про запас", - иронизирует над собой Отто Марьянович, похлопывая по авторитетному животу.
                Марья Михайловна всеми силами старалась дать сыну образование, а ему было больно смотреть, как она, уставшая, отработавшая полторы смены, добравшись домой, первым делом ложилась на часок отдохнуть, а потом принималась хлопотать по дому.
                Уже после четвёртого класса он заявил ей, что пойдёт работать вместе с ней на фабрику. Мать только ласково погладила сына по голове и сказала: "Учиться надо".
Однако, закончив в 1957 году девять классов, сын поставил вопрос ребром: иду в ремесленное училище.
                Как не уговаривала мать отучиться "ещё годик" - не согласился.
                Кем он хотел стать до ремесленного училища, Отто и сам наверное не знал. Возможно, жила у него в душе, как и у всех мальчишек, тяга к мужественным романтическим профессиям, но больше сидеть на шее у  матери он не мог. Поэтому пошёл учиться на слесаря-сборщика металлоконструкций.
                Через год, когда его бывшие  одноклассники только ещё выбирали, куда пойти учиться, Отто уже был рабочим завода лёгкого машиностроения. Приятно было под трудовые рапорты тех лет, переполнявшие радио и печать, сознавать себя частицей большого заводского коллектива. Радостно было, идя утром по гудку на работу, вдыхать очищенный природой за ночь терпкий, какой-то, казавшийся не городским, воздух. А в обеденный перерыв, после торопливого перекуса в заводской столовке, просто необходимо было растянуться на скамейке, а то и прямо на полу в раздевалке и слушать завораживающий трёп Кости Бича (как он сам себя окрестил) - товарища по бригаде.
               Костя Бич до армии несколько лет проработал мотористом на судах Черноморского морского пароходства, и теперь это был неистощимый кладезь захватывающих историй о морских рейсах в каботаже и по заграницам.
              Излюбленным началом его разглагольствований было: "Вот когда мы заходили в Константинополь..." и т. д.
             Конечно, Отто понимал, что за своё короткое пребывание на море Костя не мог повидать всего, о чём рассказывал, и добрую половину его повествований, чувствовалось, составляли услышанные им когда-то устоявшиеся флотские байки. Но слушать было интересно, тем более на сытый желудок, и он, развесив уши, жадно, хотя и не без иронии, вслушивался во вдохновенные стенания Кости: "Цвет сакуры! Кор-раловые р-рифы! Рыбки летающие! Экзотика - словом... Меня море зовёт, а я с вами дурака валяю!"
             И, странное дело, рассказы Кости Бича, которые непременно заканчивались серией безобидных подковырок со стороны слушателей и дружным взрывом хохота, разбудили и в Отто любовь к морю.
             - С тех пор, - вспоминает Шайн, - и меня "море позвало".
             А полгода спустя Марья Михайловна, провожая сына, не скрывала слёз:
             - Может не поедешь? Ведь там и утонуть можно.
             - Ну что ты, мам, сейчас такие корабли строят, что и захочешь - не перевернёшь, - успокоил её Отто.
             - И в кого уродился? Вроде не было у нас в роду моряков, - вздыхала мать.
             Уехал Отто в Архангельск. Прямо с поезда направился в Архморпуть. После рассказов Кости Бича, никем иным, кроме как моряком торгового флота, себя и не мыслил.
Устроился матросом. Вскоре первые рейсы по Северной Двине, Белому морю. Перевозка грузов. Побывал в Северодвинске, Нарьян-Маре... Всё шло хорошо. И работа нравилась, и экипаж на судне, но через некоторое время каботаж уже прельщать перестал. Хотелось большего - морского простора.
             Прослышал, что есть на севере такая контора: "Мурмансельдь". И промышляют её суда очень популярную в народе рыбу  на банках  с экзотическими, гремевшими тогда названиями - Джорджес и Ньюфаундленд в Атлантике. Впервые услышал, что "рыбак - дважды моряк". Потянуло к этим мужественным людям в зюйдвестках и высоких резиновых сапогах-ботфортах, по шесть месяцев скитающимся на проржавелых, не имеющих элементарных бытовых удобств средних рыболовных траулерах, у штормовых осенних берегов Северной Америки в поисках сельдевых косяков.
             Твёрдо решил ехать, но тут помешала повестка из военкомата, которая на четыре долгих года отсрочила это решение. Взяли на флот. "Думал, на военных кораблях тоже свет повидаю, но определили подводником в военно-морскую часть в Кронштадте. Затосковал. Всё бы ничего, да что под водой увидишь? На занятиях обдумывал своё житьё-бытьё и глядел в окно. За Якорной площадью с бронзовым памятником адмиралу Макарову простиралось море. Оттуда шли большие океанские суда с грузом в Ленинград  и обратно, в море". Становилось грустно. Плавать вслепую  желания не было.
              Интерес к своей новой профессии ощутил только после встречи с ветеранами-подводниками, состоявшейся вскоре у них в части, на которой присутствовали моряки - участники второй мировой войны: главнокомандующий тогдашним Краснознамённым Балтийским флотом адмирал Трибуц и легендарный капитан легендарной подлодки "С - 13" Александр Маринеску. Слушали незабываемые воспоминания о защите Ленинграда, о дерзких вылазках наших подводных лодок на военно-морские базы фашистской  Германии, о том, как в январе 1945 года Маринеску торпедировал девятипалубный немецкий лайнер  "Вильгельм Гутслов" с семидесятью подготовленными к военным действиям экипажами суперлодок, предназначенных для полной блокады Англии. До войны лайнер был прогулочным кораблём Гитлера и его камарильи, а во время войны стал учебной базой высшей школы подводников фашистского рейха. В результате этой блестящей  операции рейх потерял около 4000 специалистов-подводников, представлявших цвет немецкого подводного флота.
              После этой встречи Отто понял, насколько уважаема и почётна его новая военная профессия. И он готов был уйти под воду ради сохранения её престижа и престижа своего "Я". Стал гордиться званием подводника. Но удивило его то, что такой известный капитан, как Маринеску, работает обыкновенным грузчиком в Ленинградском порту и не удостоен за свой подвиг звания Героя Советского Союза. И это человек, которого взбешенный Гитлер объявил своим личным врагом № 1 сразу же, как только узнал о гибели лайнера? Он задал Маринеску этот вопрос.
              - Нет звезды Героя? Вёл себя, наверное, не так, как хотелось некоторым штабным чинам. Вещи называл своими именами, говорил - что думал, не щёлкал каблуками перед теми, от кого зависела моя карьера. Делал всегда только то, что считал нужным и что никто из них за меня не сделает. Но ведь быть личным врагом фюрера и всего рейха, согласитесь, - это даже, может быть, большая для меня награда, хотя я только лишь управлял орудием, которое дал мне мой народ. Главное, оставаться во всех ситуациях Человеком.
                3
               Служить оставили на Балтике. Два раза поощрялся отпуском домой. Второй раз - незадолго до демобилизации. Как раз в это время к соседям приехали родственники из Камчатки. Они много рассказывали о своём вулканном полуострове и, кажется, считали себя героями только потому, что жили там. При всяком удобном случае, сравнивая какие-либо обстоятельства, они с какой-то особой гордостью заявляли: "А вот у нас на Камчатке!.."
               В общем, то ли этой гордостью, то ли своими рассказами, но они распалили поостывшее в душе Отто чувство перемен. В 1964 году, увольняясь в запас, он взял проходное свидетельство до Камчатки. Петропавловск встретил его обложным ноябрьским дождём. Сквозь пелену тумана еле проступали очертания серых двухэтажных домов вперемешку с длинными деревянными бараками.
               Сойдя с трапа теплохода "Советский Союз" и оставшись один на один с этим незнакомым краем, Отто зябко поёжился и, кажется, пожалел, что так рьяно рвался на Камчатку. Как и раньше, в Архангельске, - отправился искать "какое-нибудь морское управление".
               В управлении океанического рыболовства лишь развели руками: больших морозильных траулеров всего несколько штук, и людей на них хватает.
               Нужно было где-то жить. Добрые люди подсказали, что в СМУ-8 сразу дают общежитие. Сюда он и устроился. Строил ТЭЦ-1, но надежды уйти в море не терял.
Наконец подвернулась возможность отработать путину на МРС-80 Жупановского   рыбокомбината. Согласился.

                4
               - Вот где была весёлая работёнка! - смеясь, вспоминает Отто Марьянович. - Половина команды - сезонники из нечернозёмной полосы России. Море до этого в глаза не видели, да и я, хоть и моряк, а на рыбе впервые. Помощник механика, помню, комбайнер-первоцелинник был. Аккуратный такой, добросовестный в работе мужичок. На палубе нерасторопный, однако, в машине беспорядка не терпел.
               Пришли как-то на сдачу на рыбокомбинат. Пирсы бревенчатые - болтами и скобами стянуты, порядком расшатанные и разбитые бесчисленными швартовками. Капитан сходу швартонулся лихо и бегом в сельпо (пока не закрылось) за "огненной водой", а команда рыбу выгружает. Механик в машине - службу исправно несёт. Сидит это он там хозяином, вдруг слышит, будто вода где-то, как сквозь щель, просачивается: хлюп, хлюп, хлюп. Осмотрелся вокруг... под пайолы заглянул... Водотечности вроде бы и нет, ан слышит снова: хлюп-хлюп, хлюп-хлюп.
               Снова огляделся и видит: на самой ватерлинии за трубопроводом, со стороны ошвартованного борта, болт из обшивки торчит, и сквозь неплотности вокруг него вода в машину прохлюпывает. Решил он эту водотечность устранить: вырезал прокладку резиновую, шайбочкой, как надобно придавил, гайку подобрал соответствующую и, как положено, гаечным ключом затянул резьбу намертво.
               А сейнер, по мере освобождения трюма от рыбы, стал подниматься на воде и в сторону пирса клониться. Рыбаки недоумевают по поводу крена судна, но продолжают своё дело делать.
Закончили выгрузку, а тут и кэп прибегает, - глаза осоловелые: "Ну, что, сдали рыбу? Отдавай концы! Отходим".
              Машине задние хода дают, вплоть до самых полных, а сейнерок ни с места. "Что за хренотень?! - ругается капитан. - Осохли, что ли?" Огляделся по сторонам: "Ну, конечно, осохли! Даже завалились на правый борт. Ни на час нельзя пароход без присмотра оставлять!" - и подозвал проходящий мимо буксирный катер на подмогу.
              На буксире знакомые парни работали: "Давай конец!" - кричат. Подали швартовый - чёрта выдержит. Как дёрнул тот со всей дури - полпирса, как от бомбы, в воздух взлетело. Треск, скрежет, пыль столбом. А в борту клок обшивки выдрали от палубы до ватерлинии. Пришлось срочно на берег выкидываться - осыхать. Потом двое суток корпус залатывали.
              - Такие вот спецы были среди тех, кто поднимал рыбную отрасль Камчатки, - закончил свой очередной рассказ Шайн.

                5
              После этой путины Отто было уже не страшно идти и на большой промысловый флот. Однако, привыкнув к маленькому коллективу, где каждый человек на виду, на большие суда идти расхотелось. По возвращении в Петропавловск направился в облрыбакколхозсоюз.
             Первым его судном здесь был рыболовный сейнер немецкой постройки "Борец", принадлежащий рыбколхозу имени 22 партсъезда. Эти сейнеры славились  своей плохой остойчивостью, и большинство из них на Дальнем Востоке затонуло, гибелью своей принеся горе во многие рыбацкие семьи.
Испытала судьба на верность морю и Отто Марьяновича, когда "Борец" вышел в свой первый и последний рейс. Но об этом ниже.
            ...Двадцать один год проработал Шайн в системе рыболовецких колхозов на Камчатке и за это время сменил всего семь судов. Сначала это были рыболовные сейнеры "Убеждённый", "Уважительный", "Умелец", потом средний рефрижераторный траулер "Краснодар", стоящий ныне, как памятник всему среднему флоту на вечной стоянке на межколхозном судоремонтном заводе. На нём оборудованы учебные классы по борьбе экипажей за живучесть судов. Затем - средние траулеры-морозильщики "Гайворон", "Юбилейный", а в настоящее время - СРТР-800 "Пионер".
             И где бы он ни работал, везде его знают  как трудолюбивого и грамотного специалиста. Об этом свидетельствуют и его награды, которые как фарватерные вехи протянулись через весь жизненный путь Отто Шайна: 1970 год - медаль "За доблестный труд"; 1971-й - удостоверение и знак "Победитель социалистического соревнования"; 1972 год - удостоверение и знак "Победитель социалистического соревнования"; затем множество грамот и ценных подарков, а в 1984 году - удостоверение Управления промыслового флота КМПО - "Ветеран труда".
             - Да что там медали! - воскликнет какой-нибудь привереда, - их тогда всем подряд давали! Может, и всем. Но одно дело, когда медаль капитан получает, который за весь рейс ни разу ногой на рабочую палубу не ступит, а другое - рыбак, который весь рейс на холоде из робы не вылезает.

                6
             Мы сидим с Отто Марьяновичем в его каюте. "Пионер" готовится к ивасёвой путине. Обеденный перерыв. На столе гудит закипающий электрический чайник. По эмалированным кружкам разложены пакетики с заваркой. Конечно, чай не такой уж великий расположитель к  задушевным беседам, как более крепкие напитки, но в данном случае они нам не нужны: я знаю Шайна уже много лет, а сегодня забежал на минутку уточнить некоторые детали его биографии, необходимые для очерка. Беседа постоянно прерывалась заходящими в каюту рыбаками с рядом стоящих судов. Каждому что-то было от него надо: одному - трос для шкентелей в долг, пока с базы снабжения их не завезут, другому - канифакс-блок или глаголь-гак... И, удивительно, всё у него есть. Таких боцманов обычно зовут в шутку куркулями (не в обиду боцману Шайну). Но я считаю, что это не "куркульство", а самая настоящая хозяйская хватка, которая присуща всем старым боцманам. Шайн никогда никому не отказывал. Вызвав матроса, он давал распоряжение выделить тому или другому просителю требуемую вещь и снова возвращался в каюту.
Наконец, выдалось несколько свободных минут. Я прошу рассказать боцмана о начале его трудовой деятельности в колхозной системе Камчатки.
            - В шестьдесят шестом году, - начал Шайн, - это время у меня в памяти запечатлено, как на фотографии. После жупановской селёдки меня сразу взяли боцманом на "Борец". В сентябре мы вышли на селёдку олюторскую. Это как раз были последние годы её хищнического истребления. И в этом есть и моя вина. Но откуда мне было знать, что я участвую в узаконенном государственном браконьерстве, если об этом не задумывались тогда даже те, от кого зависело её существование?
            Колхоз только-только приобрёл первое судно типа РС, а то раньше здесь лишь МэРээСки были. На борт председатель колхоза и секретарь парткома прибыли. Перед первым рейсом устроили митинг с транспорантами: "Даёшь рекорд!", "Борец" - надежда всего колхоза!"
            - Не подведём! - капитан А. Г. Зотов заверил всех в успехе.
            И двинули мы за победой.
            Селёдка тогда уже шла наполовину с молодью, что, конечно, же говорило о депрессии стада, но это никого не смущало. Косяки ещё были огромные и перемещались по поверхности. Кошельки   метали не как сейчас - по гидролокатору, а визуально, на пятно.
            Уже и не помню, сколько мы сдач сделали, где-то три или четыре, не больше. Погода в это время для севера стоит обычно изумительная, как по Гоголю: не шелохнёт, не прогремит. Полнейший штиль. И солнце - ласковое, хотя и еле тёплое.
В замёт упали вечером. И... напоролись на мелочь. Выбираем литер, второй - ничего. Третий - мать честная! "Шуба!" Почти в каждой ячее рыбёшка застрявшая торчит. Четвёртый - гуще. Пятый, шестой - невмоготу. Зрелище восхитительное: не дель , а сплошная серебряная кольчуга, сверкающая при луне. Однако, зрелище - зрелищем, а работа адская. Чтобы уложить невод на корму, надо вытрясти из него всю рыбу, потому как жвак  в неводовыборочный блок не проходит. Дёргаем его: то на вира, то на майна - шубу чем попало сбиваем. Метр за метром - глядишь - выбрали литер, и снова - метр за метром. Литер - пятьдесят метров дели, с грузами и наплавами, а их - двенадцать литеров в кошельке.
            Не заметили, как рассвет наступил. Не до сна - невод надо спасать. Потеряем невод - всё, кончилась для нас рыбалка: другого в колхозе нет.
            Невод, дурачьё, спасали, а о своих жизнях не думали. Остойчивость судна не рассчитывали. Да и какой рыбацкий штурман в те времена с серьёзностью к перегрузам судов и остойчивости относился? Надеялись на судовое конструктивное совершенство. Если завод построил - значит, загружай, сколько войдёт. И загружали: полный трюм и вся палуба, с горкой. Чикиляет бедный сейнерок - одна надстройка и тамбучина из воды торчат, да невод, уложенный на кормовой площадке, возвышается.
           Короче, за такой изнурительной выборкой и второй рассвет встретили. Осталась за бортом сливная часть, а там один крупняк (мелочь-то вся в дели объячеилась). А тут, смотрим, наш "Борец" так сел на корму, что нос по самый киль над водой задрался. Мне кэп кричит: "Заливай форпик  водой! Нужно дифферент на нос выровнять!" Я быстро конец шланга в канатный ящик майнаю и врубаю пожарник. Залил, а толку - чуть. "Давайте, - снова кричит кэп, - рыбу в трюм сыпать! Не пропадать же добру, да и остойчивость лучше будет!"
            В трюм загрузили тонн тридцать пять, не больше. Дифферент выровняли, глядим: надводный борт весь в воду ушёл, а в сливной ещё рыбы тьма. Подзываем три МэРээСки, загружаем их, а рыбы не убавляется. Больше и звать некого. Рыба залегла, вниз давит. Отдаём шворку и топим её. Сливную на борт лебёдкой заваливаем, а там шкентелями по палубе равномерно растаскиваем. А сливная - тоже в сплошной "шубе". Кое-как одолели. И совсем огруз наш "Борец". Вода по щиколотки по палубе гуляет.
За эти полтора суток так уработались, что сил хватило только на то, чтобы снять робу, спуститься в кубрики и, не раздеваясь, завалиться на койки. В семь утра снялись в Пахачи на сдачу. Что нас спасло, так это штиль и отсутствие в устье наката. Утюжим морскую гладь - якоря в воде, только кончик форштевня  над водой и планшири выступают. В рубке старпом Колесников - сам рулит, сам штурманит. Сам и в речку Пахачу зашёл, и к пирсу колхозного рыбцеха ошвартовался. Мы мертвецким сном спали.
              Потом, часов через шесть, на выгрузку поднялись, а он нам и говорит: "Спартак" утонул. Только снялись с промысла, слышу "СОС" подаёт. Вас будить - только пугать до смерти: у нас такое же положение. Выбирал "шубу", вдруг резкий дифферент на корму... Так и ушёл кормой под воду. Хорошо, МэРээСки рядом находились - весь экипаж успели подобрать. Слушаю, а у самого дрожь в коленях..."
              Ну так, значит, поднялись мы на выгрузку, посочувствовали экипажу "Спартака", пожалели сейнер, порадовались за себя, что благополучно дотопали - стали рыбонасосом селёдку из трюма в цех откатывать. Всю почти откатали, тонн пять осталось, вдруг "Борец", медленно так, стал валиться в сторону пирса.., потом быстрее... какие-то несколько секунд. Мы, как по команде, все на пирс выпрыгнули, а тралмастер в трюме остался. Мы - кричать ему. Так он, бедный, под впечатлением гибели "Спартака", словно ошпаренный, в момент, выскочил оттуда, и сей секунд уже рядом с нами стоял.
              Через минуту "Борец" лежал на боку, распластав по пирсу погнутые мачты с порванными антеннами. Машинное отделение, трюм, кубрики - вода залила. Заглох двигатель. После стрессовой ситуации наступила удручающая тишина. Что делать? - никто ничего сообразить не может.
               Из шока вывел всех прибежавший заместитель председателя колхоза Андросов. Что он кричал? Какие давал распоряжения? - до глубины сознания каждого не доходило, но все разом забегали, что-то стали делать. Потом появился бульдозер, стал невод на берег стаскивать. Рыбонасосы воду из трюма и машинного отделения откатывают. Но сейнер, уже и облегчённый, так и остался лежать на борту.         
               Команда забрала из кают свои подмоченные вещи и табором расположилась на берегу.
Потом подошёл буксир "Загорский". Завели конец на возвышающийся над водой борт "Борца", чтобы рывком поставить сейнер на ровный киль. Натянулся буксирный трос, сейнер было зашевелился, стал понемногу выпрямляться, но вот резко вздрогнул, увлекаемый буксиром, и стал погружаться в воду, снова заваливаясь на борт: киль соскочил вниз, по крутому руслу реки. И - всё. Над водой остались торчать только мачты и верхний мостик. До сего дня.
               Так закончился мой первый рейс на первом сейнере в первом камчатском рыбколхозе, - Отто Марьянович умолк.

                7
               Я смотрю на боцмана-ветерана и думаю: "Какой же любовью к своей профессии надо обладать, чтобы после всех перипетий, которые пришлось выдержать в морях и океане, всё-таки оставаться верным им до конца?" Работая в море все последующие годы, приходилось  ему и тонуть, и гореть, и переносить семейные неурядицы и драмы, а он не огрубел, не зачерствел душой. Простой и весёлый, приветливый и гостеприимный. Как ни брало его море на излом, он не оставил рыболовецкий флот. А ведь я знаю очень многих бывших рыбаков, которые, побывав в незначительной морской аварии или посмотрев со стороны на кораблекрушение и утопленников, придя в порт, списываются на берег с эдакой бодряческой иронией:
                - И больше меня в море не затянут,
                Хоть миллионы посулами станут!
               Поистине говорится: море любит сильных. Но не одно море любит сильных. Их любят и женщины. Поэтому и Отто Марьянович не остался без женской любви, хотя и не сложилась у него личная жизнь с первой женой.
               Задаю немного нетактичный вопрос: "Вот вы плаваете боцманом, всё время на палубе: ветры, брызги, соль, чешуя, неужели не надоело? Годы ведь не молодые? Неужели не появлялось желание выучиться?.."
               - А я учился, - отвечает , лукаво улыбаясь, Шайн, - ...на боцмана. Потом переучивался, потом курсы повышения квалификации на международное боцманское удостоверение. Да и повседневная практика - это тоже учёба.
              - Нет, - немного смутился я, оказавшись нарочно непонятым, - ну... хотя бы на штурмана. Каждый рыбак, посвятивший себя морю, в конце концов становится специалистом: штурманом,.. механиком,.. или, допустим, тралмастером.
              - Вообще-то не каждый, - подумав, говорит боцман. - Многие мои товарищи, с которыми я начинал работать, и сейчас ходят матросами, хотя большинство - да, выучились, и сейчас занимают большие должности в городских рыболовных управлениях. И мне предлагают при встречах: "Давай, Отто, поступай в учебно-курсовой комбинат на штурмана. Не хочешь учиться - не надо, будешь только занятия посещать. Самое главное - диплом получить". А разве это самое главное? Зачем тогда диплом, если знаний нет? Не от того ли у нас сейчас тьма посредственных, безынициативных штурманов и капитанов, что посещали занятия ради диплома? А если я выучусь, я ещё не знаю, какой из меня штурман получится (в смысле - рыбак), а здесь я на своём месте. Старпому не надо мне подсказывать, что и когда делать на палубе. Все ремонты сам веду. А если нужно штурмана заменить - пожалуйста: и определюсь, и курс проложу со всеми поправками.
               Мои родители были обыкновенными рабочими. Я не жалею, что взял с них пример.
Между тем время перерыва закончилось, и в дверь заглянул молодой матрос:
              - Марьяныч, что-то у нас гаша  не получается, пошли покажешь, как правильно надо растить, - и выжидательно уставился на боцмана.
              - Иди, я сейчас, - отозвался боцман и повернулся ко мне. - Вот, набрали на флот пехоту - учу. Хотя парни смышлёные - солдаты.

                8
              На другой день ребята, придя в класс, с воодушевлением делились с товарищами, не ходившими на морскую экскурсию, избытком своих впечатлений:
              - А я за штурвалом! Р-раз...
              - А помнишь! Помнишь.., ну, подожди, дай сказать!
              - А боцман! Самый взаправдашный! Усищи! Только трубки не хватает.
             Меня стали осаждать не побывавшие на судне ученики с одним и тем же вопросом: когда в следующий раз вы нас поведёте к классическому боцману, когда мы побываем на колхозных пароходах.
            Вот так часто и бывает: лучше один раз увидеть. А ведь боцман и не педагог вовсе, и не читал им лекций и наставлений о любви к морю и своей профессии. Просто он действительно - человек на своём месте, органично вписавшийся в промысловый флот, от встречи с которым создаётся доброе впечатление о всех рыбаках. И мне приятно представить, что в памяти моих бывших учеников непременно сохранится колоритный образ "классического" боцмана. Или, наоборот, в разговоре о боцманах предстанет перед ними наш гостеприимный колхозный флот.

                Июль - август 1987 г.
                Японское море - Тихий океан.
                РС "Паратунка".
                Послесловие:
             С 1992 года управление промыслового флота КМПО преобразовано в акционерное общество закрытого типа "АКРОС". Приобрело новые комфортабельные, высоко технологически оснащённые суда - морозильные филейные траулеры норвежской постройки и германские ярусоловы. Все упомянутые в очерке сейнеры и средние траулеры уже списаны с баланса, а "классический" боцман Отто Марьянович Шайн, выйдя на пенсию, всё ещё продолжает работать в своей прежней должности, теперь уже на новом, перегнанном им самим из Норвегии МФТ. Через тридцать лет сбылась всё-таки его мечта - поработать на больших траулерах.

                1996 г.
                Петропавловск-Камчатский