Ашдод. Январь 1991

    (Отрывок из романа "Страна Сияющей Богини")

                1.
        Мать постоянно ссорилась с Рубинным, как Егор упрямо звал отчима, которого невзлюбил с самого начала. Собственно и его новая фамилия была та же, ненавистная – Рубин. От родного отца осталось лишь отчество, да оно в Израиле не в ходу. Одноклассники, узнав от кого-то, что у нового ученика есть родной «неправильный» отец и зовут его Генрих, стали дразнить Егора «фашистом» или «арийцем» – так придумал ненавистный Беня Хаим, который гордился тем, что его предки истинные сабра1, а потому был не только в классе, но и по школе  «первым авторитетом».
        Видите ли, припомнил это паразит Беня, постоянно задиравший Егора, что Гиммлера – «главного заместителя» Гитлера звали Генрихом, и стал обзывать новичка, семья которого перебралась в Ашдод из Телль-Авива, а туда из Москвы, добавляя к уже закрепившимся «фашист» и «ариец» ещё и «советский ублюдок» или «красный коммунист». И что было самым обидным, призывал раздражавшего его гоя2 «целовать Гитлера, а затем и Саддама Хусейна в задницу».
В ответ на эти слова, Егор бросался на обидчика с кулаками. Один на один он легко мог накостылять длинному и щуплому Бене, но лидера класса поддерживали другие ребята, невзлюбившие чужака, который отличался от них, прежде всего, внешностью и почему-то нравился девчонкам, которые так и пялились на рослого, физически развитого блондина.
С ровесницей, пятнадцатилетней Аллой Левитиной – красивой черноглазой девочкой, которая совсем недавно переехала в Израиль вместе с родителями из Ташкента, Егор подружился в первый же день своего пребывания в новой школе. Переехав на «историческую родину» из неспокойного Узбекистана, где обострились межнациональные конфликты и пролилась первая кровь, родители Аллы изменили фамилию, укоротив её до более благозвучной – «Леви».
Однако Алле такое «обрезание» не понравилось, и она старательно выводила собственную фамилию полностью и русскими буквами там, где следовало поставить свою подпись. Подпись – есть подпись. Собственное факсимиле, и к этому не придерёшься. Глядя на неё, и Егор решительно заменил свою непонятную «закорючку», на вполне читаемое – «Соколов», где каждая русская буква с наклоном влево была на своём месте.
Учителя торопили новую ученицу, и дружба Егора с Аллой началась с зубрёжки иврита. В этом Егор, проживший в Израиле почти шесть лет, здорово помогал Алле. Однако уже скоро злые языки распустили слух, что у них «что-то вроде романа». На них с осуждением смотрели учителя, а Аллу измучили родители, требуя сохранять невинность, грозились перевести дочь в другую школу подальше от её парня.
Их дразнили одноклассники, отпуская в адрес Егора и Аллы подчас гадкие шутки и делая самые неприличные намёки. Егор кидался на обидчиков с кулаками, но до серьёзных драк не доходило, его и обидчиков разнимали, а смуглянка Алла краснела от стыда до самых кончиков тёмных, словно воронье крыло красивых густых волос. Ведь ничего «такого» между ними пока не было, хоть и думали оба именно об этом, прижимаясь друг к другу и целуясь в укромных местах. Ведь не станешь же оправдываться перед мерзкими насмешниками? 
Весной Егор собирался уйти из школы и поступить в технический колледж, учиться на электрика, чтобы потом работать в порту – самом крупном в Израиле, куда заходили большие корабли со всего света. Как и всем гражданам маленького, но воинственному государства, окружённого враждебными странами, ему предстояло отслужить положенный срок в Армии обороны Израиля3. Девушки и молодые женщины, у которых не было детей, также подлежали призыву, а потому придётся послужить и Алле, поскольку со здоровьем у неё был полный порядок. Спасти её от такой неприятной повинности могло лишь замужество или беременность. Служить 36 месяцев, да ещё в чужой стране, которой по-прежнему оставался для Егора Израиль, перспектива не радостная, а потому он частенько подумывал о том, что хорошо бы вернуться на родину к отцу, с которым его разлучила мать и лишила возможности переписываться. Но как это сделать, будучи несовершеннолетним?
Быстро осознав, что он «белая ворона» и всюду можно рассчитывать лишь на собственные силы, Егор начал заниматься спортом, выбрав дзюдо, плавание и стрельбу. Дзюдо он занимался в подвале соседнего дома, плаванием в городском бассейне и в море, где плавал круглый год, стрельбой из спортивной винтовки занимался в спортивном клубе при воинской части, расквартированной на южной окраине города, где начиналась песчаная пустыня, покрытая редким кустарником и тянувшаяся до Сектора Газа4, где жили арабы.
С высоких песчаных холмов далеко на юге можно было разглядеть в подзорную трубу северную часть Газы, покрытую финиковыми пальмами. На севере лежали как на ладони белые дома Ашдода, но самым красивым было бескрайнее синее Средиземное море, в которое по вечерам опускалось красное солнце – зрелище, собиравшее тёплыми летними вечерами на пляжах и  набережных толпы горожан 
На учёбу в школе и спорт уходило почти всё время, зато дома, где целыми днями сидел у телевизора в давно не стиранной майке помятый и вечно не бритый отчим, от которого и в самом деле стало вонять, Егор бывал редко, и это его радовало.
Хорошо физически развитого и неплохо стрелявшего юношу заметил капитан Аарон Шамис, учивший молодых людей стрельбе. Юноша был ему симпатичен, и капитан пообещал при призыве на военную службу зачислить Егора Рубина в свой батальон снайпером. 
    
                *
Дать сыну фамилию отчима настояла мать, вышедшая замуж за Илью Марковича ещё в Москве и взявшая фамилию мужа, когда дела его «шли в гору» и обеспеченная жизнь в солнечном Израиле, куда так стремился Илья Рубин, казалась раем в сравнении с унылыми московскими зимними буднями и осточертевшим дефицитом буквально на всё.
Стоит только вспомнить московскую зиму – грязь, слякоть, гололёд, с неба сыплет то дождь, то снег, а в магазинах хоть «шаром покати» и денег, приносимых в дом Соколовым, не хватает на «приличные шмотки», и настроение у Марии Сергеевны, которую в Израиле звали просто Маша Рубин, падало даже сейчас. Впрочем, сейчас денег опять не хватало, а посему ей пришлось устроиться на работу в супермаркет, торговать косметикой и средствами гигиены.
На «Земле обетованной», как Илья Рубин, называл Израиль, будучи в хорошем расположении духа, чего в последнее время практически не наблюдалось, Маша Рубина – Урождённая Мария Сергеевна Рязанова, бывшая в течение девяти лет Соколовой, несмотря на прочие невзгоды, просто расцвела в свои тридцать семь лет. Вот что значит южное солнце, море и молодой, полный сил любовник!
Длинноногая синеглазая природная блондинка с красивым «совсем нееврейским» лицом, покрытым здоровым загаром, и с отличной фигурой, которой пока не грозила полнота, привлекала внимание слишком многих мужчин, но главным эликсиром для женщины в «полном расцвете жизненных сил» стал её молодой тридцатитрёхлетний любовник, перебравшийся в Израиль из Молдавского города Бендеры. Звавшийся красавца Сёмой Рабиновичем, а поскольку он родом он был из Бендер, прилипло к нему прозвище «Бендер», с ударением в первом слоге, совсем как у придуманного писателями Остапа Ибрагимовича, которого знают все и в СССР и в Израиле, поскольку тот был «видным мужчиной тех же кровей» и ровесником Рабиновича.
Знакомство с Сёмой, которому нравилось его имя, созвучное с американским именем «Сэм», началось с танцев. Мать Егора обожала танцы, предпочитая не сидеть дома с уткнувшимся в телевизор и провонявшим от пота Рубинным, а развлекаться по вечерам в  ресторанчике с танцполом, который, несмотря на израильское название, обозначенное яркими неоновыми огнями, звали «русским рестораном».
В нём собирались и общались выходцы из СССР, которых с началом перестройки прибывало всё больше и больше. Там знакомились и заводили романы свободные или блудливые женщины с мужчинами несемейными или «гулявшими налево». В ресторанчике, который держал бывший одессит, напрочь забывали об иврите, который многим давался с большим трудом, разговаривали и пели по-русски, ярко, с южным темпераментом, отплясывали под русскую музыку.
Вот он вам и «русский ресторан», проходя мимо которого агрессивно настроенные старожилы Израиля злобно матерились на иврите, а когда не хватало, то и по-русски, кричали что-то о «русских, советских шлюхах» – это в адрес женщин, и о «красных, советских уродах и коммунистах» – это уже о мужчинах. Как же иначе, когда кругом понаехали эти «русские», в синагогу не ходят, кипы5 не носят, шаббат6 не блюдут, а сколько среди них «необрезанных гоев», раздобывших липовые справки о не существовавших «еврейских бабушках»?    
После таких вечеринок и общения с кавалерами, которых в конце концов вытеснил красавец Рабинович, прибрав к рукам «аппетитную блондинку без комплексов», мать нередко возвращалась домой под утро, пьяной и запиралась в туалете, где её тошнило, а Рубин, просмотревший ночные телепередачи с неизменной «клубничкой», выл возле двери и страшно ругался.   
О порочных связях Маши Рубин с молодым несемейным повесой, у которого неизвестно откуда водились деньги, судачили соседи по многоэтажному и многоквартирному дому эконом класса, где Рубины поселились после того, как Илья Маркович, которого жалели эти добрые люди, осуждая его распутную жену, разорился едва ли не подчистую. Жизнь в Ашдоде была заметно дешевле, чем в Тель-Авиве, где Рубин был теперь не в состоянии оплачивать дорогую трёхкомнатную квартиру, окна которой смотрели на парк и на море. Да и деловая жизнь хоть и на не очень далёкой, но всё же периферии была не столь активна, как в экономической столице Израиля, где можно было делать неплохие деньги, имея необходимые для этого связи и первоначально накопленный капитал
Господину Рубину, бизнес которого, базировавшийся на сырье для медицинской промышленности, поступавшем из СССР, перехватили молодые, более активные и наглые конкуренты, пришлось «затянуть потуже пояс» и жить на сделанные ранее не слишко крупные накопления, привыкая к новым реалиям и пытаясь найти для себя новое дело.
Странно, но Рубину назойливо вспоминалась в виде какого-то наваждения древнеегипетская притча «о семи тучных и стольких же тощих коровах», за которыми угадывались благополучные и неблагополучные годы. Наверное, это оттого, что от Ашдода недалеко до Египта, откуда пророк Моисей вывел более трёх тысяч лет всеми гонимых и несчастных евреев, и после сорока лет блуждания по Синайской пустыне привёл их туда, где теперь разместился новый Израиль.      
  Впрочем, у бизнеса Рубина не было семи благополучных лет. Их он насчитал только пять и если столько же будет тощих, то перспективы безрадостные, хоть всё бросай, в том числе загулявшую жену, которую весь и вся улица называли шлюхой, и возвращайся в Москву…
Теперь, после восстановления дипломатических отношений между странами, это сделать гораздо легче. Только квартира, ставшая частью капитала, продана, и жить теперь негде, а родственники, осуждавшие Илью Марковича за то, что бросил их и бежал из страны, быстрыми «перестроечными темпами» продвигавшейся в «сторону демократии», к себе не пустят, да и как с ними жить?

                *
Стены, отделявшие комнату матери и отчима от восьмиметровой комнатки Егора не отличались хорошей звукоизоляцией. Поскольку очередная ссора нерадивых супругов, затеянная в тот вечер, зашла слишком далеко и фигуранты не стеснялись самых грязных ругательств, имевшихся не только в русском языке и иврите, яростно высказывая друг другу всё, что накипело, юноша укрылся огромными наушниками и, не желая всё это слушать, с головой погрузился в тяжёлый «хард-рок».
Однако, как не гремит «тяжёлая музыка», до слуха всё равно доносятся истеричные крики матери и отчима, к которым прислушиваются и соседи со всех четырёх сторон, их маленькой квартирки и только сверху, поскольку Рубины жили на первом этаже, и под ними размещался подвал. Мать, бесилась больше обычного по причине того, что уже больше недели не встречалась с Рабиновичем, который неожиданно отправился на Кипр, где у него «часть бизнеса», о котором он ей ничего не рассказывал, и застрял там, так и не позвонив.
– Будь проклят тот день, когда я согласилась выйти замуж за самого тупого на свете еврея! Мог ведь поехать в Германию, куда перебрались самые умные, туда, где евреям платят только за то, что они евреи! На худой конец могли бы уехать в Америку, где есть Калифорния с таким же прекрасным климатом, и есть умопомрачительный Голливуд!
Нет, этот грязный и вонючий импотент отправился на «историческую родину», куда позвала его мама! И где эта родина? И где теперь эта мама, растратившая на бесполезное лечение тридцать тысяч не шекелей, а американских долларов?
– Маму не тронь! Она умерла, а о покойных не судят… – Рубин запнулся, жадно глотая воздух и подбирая слова, –  такие шлюхи, как ты!
– Да, я изменяю тебе! Изменяю потому, что больше не могу жить с импотентом, который даже не способен содержать жену, вынужденную работать продавцом! Этим я могла бы заниматься и в Москве! – Неслось в ответ со стороны матери, которую Егор тоже возненавидел, со слезами вспоминая бабушку, которая спустя годы, прожитые в чужой для него стране, казалась сказочной феей…
– У Рабиновича есть деньги, он водит меня в рестораны и покупает всё что на мне! – Не унималась мать. – Хочет взять меня с собой отдохнуть на Сейшелах! Две недели на островах! Тебе и не снилось такое!
- Да он бросит тебя! Поиграет и бросит! Забудь о Сейшелах! Не путайся с Рабиновичем! Не позорь меня и сына! Давай завтра же переедем в Хайфу, там проживает много «русских».  Среди них есть мои друзья и знакомые. Помогут. Начнём всё сначала. Ведь ты обещала мне ребёнка…
- Щас! – Возмутилась мать. – Дурой была, когда обещала! Тогда ты ещё был мужиком, а сейчас – ничтожество! Импотент! Видеть тебя не могу!.. 
Всё понеслось с начала и поскольку ни наушники, ни нескончаемый «хард-рок» не спасали от рвавшегося из-за тонкой стенки потока самых грязных ругательств, так и сыпавшихся из уст матери и отчима, Егор накрыл голову подушкой, чувствуя, что скоро у них дойдёт до рукоприкладства, а потом они выдохнутся, угомонятся и фальшиво помирятся. Улягутся на кровать и, скорее всего, у них ничего не получится. Тогда взбесившаяся мать назовёт отчима «вонючим импотентом», отхлестает его по щекам, расплачется, а отчим в ответ разрыдается… 
Январь. Задуло с севера и хоть это бывает и не часто, на несколько дней погода испортилась. За окном темно, моросит мелкий дождь, холодно и противно. Дома ещё противнее. Как не гремит нескончаемая «тяжёлая музыка», до слуха доносятся крики матери и отчима.
Хотелось встать и уйти из дома, как это он делал, когда мать с отчимом вот так же ругались, а за окном было сухо и тепло. Хотелось добраться до берега моря и, присев на прогретый за день песок, просидеть так до утра, слушая шум волн и любуясь яркими южными звёздами. И ещё хотелось побыть там с Аллой…
Весь вечер думал о ней, несмотря на стучавший по мозгам «хард-рок». Мучаясь от избытка «игравших» в нём гормонов, мысленно собирался с духом предложить ей перейти от поцелуев к самому сокровенному и желанному – настоящей близости, которую называют сексом. Пугался, а вдруг откажет и перестанет встречаться с ним? Однако, когда задремал, приснился добрый и красивый сон из далёкого детства.
Пятилетний Егор хорошо помнил тот предпоследний декабрьский день 1981 года, когда бабушка Елена Васильевна, отпросившись с работы, повела его на новогоднюю ёлку в институт, где работал отец.
Их с бабушкой пропустили в просторный холл второго этажа, где стояла красавица-ёлка, и находился вход в конференц-зала, где через несколько минут начнётся новогоднее представление-сказка.
Ожидая, когда откроют двери и пригласят детей и сопровождавших их взрослых в зал, в холле собралось много народу – нарядно одетых детей, пришедших на праздник с мамами и бабушками, и вышедших их встречать сотрудников института. Подошёл улыбающийся отец и поцеловал в щёчки Елену Васильевну и сына. Потом стали знакомиться с детьми сотрудников и их родителями.
- Да ты стал совсем большим, Егорка! – Обняла и поцеловала мальчика незнакомая тётя, - а это наша Настя!
- Настя, - представилась девочка – ровесница Егорки, в белом платьице и с косичками, в которые были вплетены большие белые бантики. – А тебя как зовут?
- Егор Соколов! – назвал свое имя и фамилию мальчик, - а это моя бабушка. Её зовут Елена Васильевна.
- Я пришла с мамой. А где твоя мама?..
«Что это»? – Вздрогнул задремавший юноша, услышав за окном жуткий вой сирены. Вскочил с кровати, сбросил наушники и, приоткрыв окно, посмотрел на улицу, где появились и забегали жильцы с первых этажей дома.
Сморённые усталостью после вечернего скандала и разбуженные воем сирены, мать и отчимом метались по своей комнате, разыскивая разбросанную одежду. Вот мать постучала в комнату сына.
- Егор, вставай! По радио передали – Садам обстреливает Израиль ракетами, есть жертвы7! Одевайся и поскорее выходи на улицу! Мы выходим!

****************  СНОСКИ  ************************************
        1. Сабра (сабры)  – термин, обозначающий евреев – уроженцев Израиля. Причём, самые «правильные» сабра, это те, кто уроженцы Израиля во втором и выше поколениях. На конец 2000 г. сабры во втором поколении по оценкам составляли около 1,25 миллиона человек из общего населения страны в 7 миллионов.
2. Не еврей, не иудей (иноверец).
3. В армии Израиля согласно Закон о всеобщей воинской повинности, служат все мужчины и женщины граждане Израиля или имеющие двойное гражданство, достигшие призывного возраста (18 лет), не имеющие противопоказаний по здоровью, семейному положению и наличию детей (для женщин), религиозных и возрастных ограничений. Мужчины служат 36 месяцев,а женщины 24.
4. Часть Палестинского государства, три части которого охватывал Израиль с севера (Галилея), востока (Западный берег реки Иордан) и юго-востока (сектор Газа). После Шестидневной войны Израиля с Египтом, Сиоией и Иорданией, в которой Израиль одержал победу, от территорий Палестинского государства сохранился лишь сильно урезанный захватчиками и перенаселённый беженцами Сектор Газа.   Сабра (сабры)  – термин, обозначающий евреев – уроженцев Израиля. Причём, самые «правильные» сабра, это те, кто уроженцы Израиля во втором и выше поколениях. На конец 2000 г. сабры во втором поколении по оценкам составляли около 1,25 миллиона человек из общего населения страны в 7 миллионов.
5. Головной убор религиозного иудея в виде маленькой круглой шапочки (на манер тюбетейки), покрывающей верхушку головы
6. Седьмой, выходной день недели в иудаизме, когда иудей не имеет права, согласно Торе (священная книга иудеев), выполнять какую-либо работу и тем белее не принимать спиртное или  прелюбодействовать. 
7. 18 января 1991 г. Ирак обстрелял территорию Израиля при помощи ракет «СКАД». Ракетный удар рассматривался как  сильное психологическое воздействие на население страны, однако в ряде городов имелись серьёзные разрушения. По официальным данным погибших не было, раненых насчитали 29 человек.