Весёлая

Я гостил у родственников в деревне, в Имеретии. Возвращался в Тбилиси утренней электричкой. Вагон был старый и шаткий. Убаюканные мерным постукиванием колёс и серой погодой за мутными окнами вагона, пассажиры пребывали в полудремотном состоянии. Моим соседом был высокий среднего возраста  мужчина. Я запомнил его руки – огромные, натруженные... Руки крестьянина, бедняка... Попутчик показался мне угрюмым, всё время молчал. По вагону прошёлся контролёр. Перешагивая через кули, боком протискиваясь среди многочисленных пассажиров, он мельком бросил на меня взгляд. Вид молодого человека с нетипичной грузинской внешностью, явно горожанина, показался ему приметным. Увидев ещё мой билет, он одобрительно кивнул головой. Я, кажется, был единственным во всём вагоне, у кого был билет.
Пассажиры оживились, когда на одном из отрезков дороги тихоход вдруг набрал скорость и понёсся во весь опор. Пошли разговоры. Настроение было минорно-торжественное. Народ вспомнил Сталина. В стране был брежневский застой, а для этих изнеможенных физическим трудом простых людей смерть вождя была всё ещё как только что свершившийся факт. Один из пассажиров поставил ребёнка на сидение, и он (мальчик лет семи-восьми) прочитал траурный стишок. Мне стало скучно. Потом тему поменяли, но минорный  лад по-прежнему преобладал. Мальчик всё-ещё стоял на сидении,  когда все узнали, что его везут в Тбилиси к врачу,  что мальца ошпарило кипятком, когда во дворе опрокинулся котёл с кипящей водой. Его мать готовила стирку. У меня не было желания смотреть на ожоги. Родитель начал стягивать с ребёнка штанишки.
Я отвёл глаза и тут ощутил, что на меня кто-то смотрит... Чуть поодаль, в проходе стояла девочка, приблизительно моего возраста. Её оживленный взгляд не скрывал интерес к моей особе. Неприхотливо одетая, она переминалась с ноги на ногу от усталости. В ответ я посмотрел на неё «впритык», просканировал. Таким образом передразнивал её. Подумал, что она, деревенская девчушка, стыдливо отведёт глаза. Но произошло нечто неожиданное. На меня вдруг пахнул взгляд шалуньи. Я даже вздрогнул. Не было в нём кокетства, а только весёлость и любопытство. Я потупил взор, а когда поднял глаза, то стал уже различать полные красивые губы, белизну лица. Улыбка была такой же раскованной... Тут выглянуло солнце. Пассажиры воспрянули духом. Постепенно начинало прибывать мажорное настроение. Некоторые из моих попутчиков распаковал кули. По рукам пошла разная снедь и стакан с чёрным вином. Мне тоже предложили чекушку, но я отказался. В этот момент я услышал её голос, низкий и мелодичный, как цыганское меццо. Неожиданно на русском она приплела к разговору шутку. «Вчера я по телевизору в КВН-е услышала», - последовало её разъяснение. Мужчина, видимо родственник, ничего не понял, а только взглянул на неё недоуменно и с осуждением. Как мило неуместна, неадекватна она была в этой компании!

Пассажиры заволновались. Электричка приближалась к Ципинскому туннелю, одному из самых длинных на Кавказе. Вот за окном промелькнул пост охранника и поезд вошёл в зев туннеля...
Который уже раз я услышал историю о русском инженере, строившем в начале двадцатого века этот туннель. Он будто бы застрелился, после того, как в положенное время не состоялась встреча проходчиков, шедших сквозь толщу горы навстречу друг к другу. На этот раз сказку пересказывал мужчина средних лет, с виду сельский учитель. Попутчики слушали его как дети, затаив дыхание.
- На самом деле инженер не погиб. Он уехал в Россию и там продолжил строить туннели, - послышался из полутьмы знакомый уже голос. Но на реплику никто не отреагировал. Всем почему-то больше импонировал исход с самоубийством инженера.

Забрезжил свет, электричка выбиралась из туннеля и вышла из него в слепящий светом солнечный день. Я посмотрел в ту сторону, где должна была находиться та девица. Но не увидел её... Она переместилась к тому мальчику с ожогом. Сидела рядом с ним и ласкала его. Должно быть, они были братом и сестрой. Распалённые щедрым солнцем и чёрным вином пассажиры горланили песни. Я и так скучал, теперь стало ещё и муторно. Притворился спящим.
Мог ли я себе представить, что месяцем позже встречу её...
 
Абитуриенты – народ весёлый и дружелюбный. Но и среди них уже отслаивалась группа фаворитов  -  как правило, детишки и родственники университетской «знати». Они бывают безусловно успешными, их почитают за интеллектуалов. В тот год в компании верховодил пижонистый малый - сын одного известного профессора филологии. Меня без колебаний приняли в этот круг. Уже тогда я умел напускать на себя «значительный» вид. Говорил мало, но позволял себе оценивающие реплики.

Презрев снобизм фаворитов, к компании пыталась присоединиться совершенно разбитная девчушка. Некоторое время она казалась мне знакомой и я мучительно пытался её вспомнить. Наконец, вспомнил, узнал по голосу – по её цыганскому меццо. Та самая девица из электрички. Она была одета «по случаю», несколько расфранчено. Явная провинциалка. Девочка не комплексовала по поводу своей небезупречной русской речи, и «трояков», полученных на экзаменах. Её весёлость «одолевала», как выразился профессорский сынок. Кто нервничал из-за предстоящего экзамена, кто был бирюком по природе, кто был из снобов и не хотел казаться «таким безотчётно весёлым» (слова того пижона). Себе на беду она, кажется, «запала» на него (ещё один образчик его речи). Каждый раз при встрече «весёлая» пыталась поцеловать этого парня, очень высокого ростом. Ей приходилось подпрыгивать. Он же не делал встречных движений. Впрочем, она всех целовала при встрече и расставании. Меня тоже. Такая привычка у провинциалов.

И вот однажды во дворе университета тот тип круто «пресёк домогательства» неуёмной особы - отвернул свою физиономию, когда та пыталась приложиться к его щеке. Потом с усмешкой посмотрел на неё. Даже те, кто посматривал на эту девицу с иронией, несколько были озадачены, увидев как беспардонно обошлись с ней. Она, вроде, осеклась и вдруг повела себя неожиданно. Девочка некоторое время стояла молча, а потом вдруг запела популярную в те времена грустную детскую песенку о зелёном кузнечике. Наверное, для того, чтобы не пустить слезу. Пела хорошо и увлеченно. В какой-то момент, когда брала высокую ноту, она воздела вверх глаза и вытянула шею, даже как-то обнажив её. Показалась совсем незащищенной... Стоявшие вокруг абитуриенты в изумлении шарахнулись от девицы. Она осталась в одиночестве в очерченном для неё круге и продолжала петь. Я не мог разделить с ней компанию, хотя бы потому, что был обделён музыкальными способностями.

Последний раз я её увидел на заседании апелляционной комиссии. Заглянул туда случайно. С ней как раз беседовал профессор из комиссии. Видно было, что дела у неё плохи. Профессор проявлял сочувствие. Она встала со стола, обернулась. Её лицо выражало растерянность, глаза искали поддержки. Моего взгляда из глубины зала она не рассмотрела. Лицо вдруг обезобразила плаксивая мина. Крупные слёзы потекли по её щекам. Она плакала беззвучно, не прикрывая лица. Пошла в сторону выхода.   

Прошло несколько лет. Кажется, раз я её встретил во дворе университета, под вечер. Мельком. Она заметно изменилась, показалась задумчивой. "Затерялась где-то в недрах вечернего отделения факультета," - подумал я.