Роман с кладбищем. Часть четвертая

----- . . . -----

– Ну, так что за пожар, шеф?
– Натали звонила. Сказала, что сначала почувствовала чье-то незримое внимание к ее заведению.
– Это как?
– Вот видишь, до какой степени ты еще не изучил женскую логику, или психику – затрудняюсь сказать, как правильно. Если женщина сказала, что чувствует что-то, надо сделать вид, что веришь ей на слово. А будешь добиваться каких-либо объяснений, рискуешь навлечь на себя ее немилость, в лучшем случае.
– А в худшем?
– Гнев. Впрочем, практически это одно и то же. Пристегнись, будем ехать быстро. В общем, можно было бы не обратить внимания на ее ощущения, если бы не одно любопытное обстоятельство.
– Какое? – Никита лихорадочно начал вытягивать ремень безопасности, чтобы пристегнуться, поскольку понял, взглянув на стрелку указателя скорости, что обещание Нарывайло ехать быстро не было пустой угрозой.
– Слушай дальше. В это же время интересный клиент приобрел абонемент в ее фитнес-клуб. Фамилия Закопайко говорит тебе о чем-нибудь?
– Шутите, Михал Иваныч!
– Я сейчас, по-твоему, похож на шутника?
– Нет, не похожи, шеф! – почти закричал Никита, стукнувшись головой о стойку на крутом вираже.
– Василий Иванович, собственной персоной, – не обращая внимания на испуг Никиты, невозмутимо произнес Нарывайло. – И, по словам Натали, очень уж его заинтересовало ее заведение.
– В каком смысле?
– Для клиента не в меру любопытен был. Всюду нос свой совал, что да как. На правах старого знакомого вроде бы в порядке вещей. Если помнишь, Натали рекомендовала покойному Ивану Петровичу в его лице покупателя участка на Мемориале. А когда Закопайко стал очень уж настойчиво интересоваться медперсоналом клуба, она заподозрила неладное. В том смысле, что каким-то образом Василию Ивановичу стало известно о местонахождении Людмилы Павловны.
– Ни фига себе! А куда летим?
– Сегодня Закопайко приезжает пресс качать, один из его дней в расписании.
– Будем брать? А ствол при вас? И что предъявим? Только что сокрушались по поводу отсутствия улик.
– Ну, Василию Ивановичу есть что предъявить – диск с видеозаписью. Его визит в особняк Пупкина тютелька в тютельку совпадает по времени с убийством хозяина. Но не в этом дело!
– А в чем, шеф?! – вскричал испуганно Никита, когда Нарывайло на огромной скорости во время обгона подрезал какой-то иномарке, едва не столкнув ее на обочину.
– А ты не видишь никаких странностей в поведении Закопайко?
– Михал Иваныч! Ради Бога, сбросьте обороты, я не могу сосредоточиться. Хрен бы с ним, вашим Закопайко, я еще молод и хочу дожить до глубокой старости.
– Ладно, не парься. Кажется, успеваем до пробок выбраться за город.
Убедившись, что стрелка спидометра не вылезает за сотню, Никита перекрестился.
– Так вот, я и говорю, – как ни в чем не бывало, продолжал Нарывайло. – Человек, которого мы подозреваем в серии убийств, спокойно приходит в фитнес-клуб укреплять свое здоровье. Странно это. Наводит на какие-нибудь размышления сей факт?
– Он нас не боится.
– Да, ты прав. И я, кажется, знаю, почему.
– Попробую продолжить вашу мысль, шеф. С некоторых пор мы поняли, что нас кто-то опережает буквально на шаг. Где сидит информатор, могли только догадываться. И вот теперь сопоставим наглое поведение Закопайко с пребыванием в Адлере в одно время с ним вашего друга Неважнецкого.
– Делаешь успехи, Никита. И все-таки мы должны сейчас что-то предпринять – Пупкиной грозит опасность.
– А что?
– Все, не отвлекай меня, я думаю. По приезду в пункт назначения решение будет.

----- . . . -----

Когда вошли в кабинет хозяйки фитнес-клуба, она сидела за столом в очень уж несвойственной такой уверенной в себе женщине, как Натали, позе. Ее попытка улыбнуться не увенчалась успехом, губы лишь слегка вздрогнули, а во взгляде кроме тревоги Михаил Иванович увидел нечто, что заставило замедлить шаг, несмотря на то что секунду назад был влеком желанием немедленно оказаться рядом с женщиной, образ которой каким-то непостижимым образом занял уже давно образовавшуюся в его жизни пустоту, к чему он совершенно не был подготовлен и оттого смущен все это время до крайности. Уже через мгновение старый сыщик прочел в ее взгляде мольбу о прощении, а рука инстинктивно потянулась к подмышке за пистолетом, но в спину уже уперся чей-то ствол.
– Миша, не делай резких движений, прошу тебя по-дружески. Доставай медленно и клади на стол.
Михаил Иванович скосил глаза на Никиту, который почему-то оказался на полшага впереди и, не оборачиваясь, поднимал руки, хотя Неважнецкий обратился к Нарывайло, словно не замечая его помощника.
– Тебя, лейтенант, это тоже касается. Если вооружен, конечно.
Никита послушно достал свой Макаров и вслед за шефом бережно положил его на стол, сразу отойдя в сторону.
Михаил Иванович мрачно усмехнулся, подумав о нелепости сложившейся ситуации, и продолжал смотреть в глаза Натали, выходившую из-за стола, пытаясь понять ее роль в спектакле со столь неожиданным сюжетным поворотом.
– Вы, оба, раздевайтесь и усаживайтесь удобнее на диван, только бросьте мне запасные обоймы. А вы, Наталья Николаевна, организуйте нам кофе, пожалуйста.
– А как насчет коньяка? – Вопрос Нарывайло был адресован скорее к Натали, чем к Неважнецкому, но женщина даже не обернулась, выходя из кабинета. И все же Михаилу Ивановичу показалось, что в ее глазах блеснули слезы.
– Никакого коньяка сейчас, – произнес Семен Семенович, занимая освободившееся место Натали и сбрасывая в ящик массивного стола отобранные у сыщиков пистолеты. Свой демонстративно положил на стол под правую руку. – Личное оружие верну, можете не сомневаться. Это я так, на всякий случай, чтобы глупостей не наделали сгоряча, не разобравшись.
– Не разобравшись в чем, Сеня? – Нарывайло достал сигареты. – Надеюсь, курить разрешишь?
– Кури на здоровье, только не задавай мне больше глупых вопросов, Миша. Ты меня вычислил, поэтому я и принял меры предосторожности на всякий случай.
– Почему так решил?
–Знаю тебя как облупленного, и если бы к этому времени я оставался у тебя вне подозрений, то легенду о следователе Нарывайло как о суперсыщике посчитал бы мифом. Все просчитано – я, как ты догадываешься, тоже не пальцем деланный.
В это время открылась дверь, в которую с трудом протиснулся мордоворот с бритым затылком, толкая впереди себя тележку с кофе и различными сладостями. Когда остались опять одни, Неважнецкий, увидев в глазах старого друга разочарование, улыбнулся.
– Не осуждай Натали – так случилось, что она давно на меня работает. И не делай круглые глаза! У тебя ведь есть информаторы, почему их не должно быть у меня? Кстати, Натали на самом деле влюблена в тебя, как кошка, и тяжело переживает случившееся. И что в тебе красивые бабы находят? Ведь кроме работы ничто тебя в жизни не интересует, сухарь сухарем… Шучу.
– Нет. Ну, как можно в такой обстановке работать? Кругом агентура, стукачи, прослушка! – Нарывайло с нарочитым возмущением загасил в хрустальной пепельнице окурок. – Даже любимым женщинам нельзя доверять. Все! Увольняюсь к чертовой матери! Слушай, Никита, ты понимаешь, для чего Генеральная прокуратура устроила нам ловушку?
Никита отрицательно качнул головой. За все это время он не произнес еще ни слова, то ли до сих пор пребывая в шоке от происшедшего, то ли наоборот, адекватно оценивая ситуацию.
– Вот и я что-то никак не пойму, чего хочет от нас уважаемый следователь по особо важным делам.
– Дурака валяешь и хочешь, чтобы я тебе поверил. Ну, хорошо. Давай начнем вот с чего. Вы ведете расследование нескольких, на первый взгляд, логически связанных между собой преступлений. А какова цель, задавались этим вопросом? Ну, выяснили, кто заказал похищение госпожи Пупкиной, организатор и исполнители этого преступления, допустим, тоже известны. Есть подозреваемый в организации покушения на владельца брачного агентства Цукермана, он же причастен к исчезновению бизнесмена Хорькова. Раскроете, к примеру, убийство народного депутата Хомякова Ивана Петровича и чиновника московского правительства Егора Ивановича Пупкина, а также покушение на убийство его жены Людмилы Павловны. А что потом? Кого будем сажать и за что? То ли он украл, то ли у него украли? Надо будет что-то предъявлять суду, а с доказательной базой у вас, насколько я понимаю, не очень? И согласись, убедить суд в том, что все это дело рук одного человека, по меньшей мере, наивно с вашей стороны.
– Ну, теперь-то мы с тобой знаем, что Закопайко действовал не один. Правда, Никита?
Тот молча кивнул, уплетая шоколадные конфеты и запивая их горячим кофе.
После непродолжительной паузы Неважнецкий твердо произнес:
– Один, Миша, один – его холуев не берем во внимание. И если я сказал, что ты меня вычислил, то эта фраза предназначалась только для твоих с Никитой ушей. Мое участие бездоказательно, иначе мы бы сейчас не беседовали. Кстати, как давно тебя посетила эта мысль?
– Не очень.
– И все-таки?
– Мы с Никитой почувствовали, что идет утечка информации и имеет место вмешательство в расследование еще до убийства Пупкина. Когда твои люди уж очень оперативно разыскали владельца особняка по соседству с пупкинским, чтобы извлечь материалы видеонаблюдения, и на диске вдруг, с твоих слов, не оказалось нужной записи, я конкретно тебя заподозрил. Ну, а окончательно убедился в вашем сговоре с Закопайко, обнаружив твою фамилию в списке пассажиров адлерского рейса. Известный мне номер мобильника был недоступен в течение суток. Только мотивация твоих действий мне пока непонятна.
Нарывайло лукавил. С того самого момента, когда он понял, что Семен повел двойную игру, вопрос о цели его участия в деле даже не возникал. Михаилу Ивановичу просто хотелось услышать, как Неважнецкий сам озвучит свои намерения, глядя в глаза своему товарищу, с которым уже много лет они вели бескомпромиссную борьбу с преступностью. Но неожиданно для всех Никита, методично уничтожающий остатки конфет, вмешался в разговор.
– Что тут непонятного, шеф? Бабло они с Закопайко решили поделить – бизнес Хорькова, зарубежные счета Пупкина, вернее – его жены. Ведь вороватые чиновники все нищие, жены у них почему-то богатые. Только непонятно, зачем в таком случае надо было убивать Людмилу Павловну?
Неважнецкий улыбнулся.
– Весьма польщен вашей интуицией, юноша. Но не надо бежать впереди паровоза. А по поводу сговора вынужден все же тебя разочаровать, Миша: фактов у вас нет, только домыслы. А таких, как Закопайко, вам не расколоть. Ты классный сыщик, но, не в обиду будет сказано, данный орешек тебе не по зубам. Это – контора. Причем, старой школы, не в пример нынешним выскочкам. И вообще, с некоторых пор я просто не стал ему препятствовать. А вас с Никитой попытался переключить на председателя думского комитета Холопкина с его торговлей кладбищенскими участками, но вы не повелись. А прямых указаний по этому вопросу я, разумеется, не мог дать, как ты понимаешь.
– То есть, преступник получил от Генпрокуратуры карт-бланш. Интересно было бы узнать, с некоторых пор – это, с каких?
– С тех самых, когда я встретился с Закопайко в Адлерском аэропорту. Встреча, так сказать, прошла в деловой обстановке. Не удивляйся, все происходившее до того ко мне не имеет отношения. Идея взять в оборот Закопайко пришла мне в голову сразу после разговора с тобой в борделе, где умер Хомяков. Для встречи с Василием Ивановичем я тогда и вылетел в Адлер. Выложил все, что касается подозрений следствия о его причастности к убийствам и похищению Людмилы Павловны, и предложил сотрудничество с целью завладеть бизнесом Хорькова. Мы, конечно, рассмотрели вопрос устранения Пупкина, поскольку я понимал, что рано или поздно ты со своим ушлым помощником раскрутишь похищение и убийства, организованные Закопайко. А только с его помощью через свадьбу с Еленой была возможность добраться до состояния Хорькова. Ну и, наконец, зачем в бизнесе покойного Хорькова лишние компаньоны?
– Погоди, ты сказал – покойного Хорькова?
– Да, его убрали вместе с охранником. Заодно Закопайко сдал своего информатора в Генпрокуратуре. Им оказался мой помощник, тоже бывший чекист. Как выяснилось, их пути пересекались в конторе. Ну, да Бог с ним. Сейчас это уже не имеет никакого значения. Как говорил великий вождь всех народов, нет человека – нет проблем.
– Что, тоже успели убрать?
– Буквально не далее как вчера в ДТП попал. В нетрезвом состоянии, мерзавец, позволял себе за руль садиться. Да не переживай за него, нехороший человек был, корыстный. Взятки брал и, ты не поверишь, крышевал автоподставлял. Кстати, на джипе, хозяев которого ты сжег в крематории, и который вы с Никитой так тщательно скрываете от посторонних глаз, его маячок до сих пор стоит.
Последовала немая сцена, впрочем, тут же нарушенная дружным хохотом, а Никита чуть не поперхнулся последней конфетой и долго не мог подавить приступ кашля, пока Нарывайло, наконец, не приложился как следует кулаком по его спине.
– Что, нервишки не по годам шалят у твоего помощника? – со смехом спросил Неважнецкий.
– Да нет. Простудился Никита. Говорил я ему, чтобы не пижонил и без головного убора зимой не ходил. Но все без толку, до чего упрямая молодежь нынче!

----- . . . -----

И все же необходимой разрядки не произошло, и в воздухе повисла неловкая пауза. Нарушил ее Неважнецкий, ловким движением выудивший откуда-то бутылку коньяка.
– Ох уж эта российская традиция! Ну, никакой разговор не клеится без допинга. Никита прав, но отчасти. Я намерен сделать вам предложение, а решать будете сами, принять его или отказаться. Правда, времени для этого не так много. Конечно, я предвидел, что разговор затянется, поэтому начальство ваше в курсе, что вы задействованы в операции, проводимой Генпрокуратурой. Но максимум, на что я могу рассчитывать, это сутки. Ну, в крайнем случае, двое.
Когда выпили по рюмке, Нарывайло спросил:
– В случае отказа от сотрудничества полагаю, нас ждет участь твоего помощника?
– И не только его. Кстати, к вопросу о покушении на жизнь Пупкиной. Закопайко проявил самодеятельность в корыстных целях. Он получил доступ к счетам Людмилы Павловны и решил от нее избавиться, а заодно и от вашего покорного слуги, но не недооценил моих возможностей, за что и был наказан.
– Интересно, как ему удалось завладеть информацией?
– Да очень просто. Пупкина неглупая женщина. На случай непредвиденных обстоятельств доверилась дочери. А Елена в порыве любовной страсти выложила все Закопайко. Мои люди доставили ее в Москву. Услышав правду о гибели отца, она тут же сдала Василия Ивановича. Кстати, Никита, ты спалился в аэропорту. – Семен Семеныч со смехом посмотрел на насупившегося молодого сыщика. – Ну, не переживай, у тебя все впереди – научишься.
Михаил Иванович закурил и мрачно произнес:
– Короче говоря, ты взял нас в заложники и предлагаешь стать соучастниками всего этого дерьма. А не проще было бы избавиться от ненужных свидетелей и самому завладеть этими богатствами, в том числе бизнесом Хорькова? С твоими-то возможностями?
– Так. Чувствую недопонимание с твоей стороны. Услышь меня, Миша! Мы знаем друг друга достаточно долго. Чем все эти годы мы с тобой занимаемся? Искореняем преступность? Боремся с коррупцией, не щадя ни сил, ни здоровья? Множество бессонных ночей, скандалы жен, переходящие в истерику, в результате – не сложившаяся семейная жизнь. А не кажется ли тебе, что на самом деле всего лишь имитируем эту деятельность? Раскрой глаза! Слишком поздно бороться – коррупция в стране пустила глубокие корни. У руля по всем отраслям уже становятся люди, в дикие девяностые купившие места в престижных экономических и юридических ВУЗах и успешно их закончившие за бешеные взятки. И эта публика, занимая ключевые посты в системе государственного управления, фактически превращенного в семейный бизнес, далека от таких понятий, как национальная идея, любовь к Отечеству. Бабло затмило все, оно заменило и национальную идею, и любовь к родине. Ты видел студентов, которые учились в те годы в милицейской или, к примеру, в налоговой академии? Они носили золотые цепи на шее с палец толщиной и такие же гайки на пальцах. А сколько своих людей пропихнули в эти же ВУЗы многочисленные преступные группировки и сообщества. И сейчас их протеже отрабатывают инвестиции в полученное образование. Борьба с коррупцией, инициированная вождями, не что иное, как пустая болтовня, показуха для электората, а я сказал бы проще – клоунада. Раковая опухоль дала уже слишком глубокие метастазы, чтобы можно было ее вылечить. А удалять – будет слишком много крови. А крови никто не хочет. Что касается невинных жертв, то они далеко не невинные. К примеру, у того же Хорькова руки по локоть в крови, иначе он не завладел бы заводами в такой отрасли, как металлургия, не устраняя конкурентов. А чиновники типа Пупкина? Это не банальные мошенники и воры, как представляется некоторым, а именно в таком ракурсе власть и пытается преподнести народу системный грабеж страны! Они обеспечили несколько поколений своих потомков, открыв огромные счета за рубежом и скупив на западе дорогую недвижимость. Но при этом обокрали свой народ, украли будущее у наших с тобой детей.
Внезапно Неважнецкий прервал собственный монолог и взглянул на часы, затем поочередно на Михаила Ивановича и Никиту в ожидании какой-либо реакции. Но ответом было гробовое молчание, что, впрочем, его не удивило.
– И вот еще что! Мы знаем друг друга как облупленных уже много лет. Я никогда не сомневался в твоих способностях, в твоем профессионализме, в твоем умении держать ситуацию, какой бы архисложной она ни была, под контролем. Ты всегда был честным ментом и молодежь стремился учить этому же. Но всему есть предел, в конце концов, Миша! Скажи, твоя честность, принципиальность, обостренное чувство справедливости, как и многих наших коллег, а мы с тобой знаем, что правильных ментов в наших рядах было немало, привели к каким-то позитивным изменениям в стране за последние лет десять-пятнадцать? Ты же не наивный студент, в конце концов, мечтающий искоренить преступность и приблизить человечество к пресловутому светлому будущему. Да, есть такие пацаны, которые стремятся освоить нашу с тобой профессию, руководствуясь патриотично-романтичными устремлениями. И твой юный помощник, который слушает меня более внимательно, является, возможно, ярким их представителем. И флаг, как говорится, им в руки! Но таких, к сожалению, становится все меньше. Век романтики канул в лета, миром правит большое бабло! А ты какой-то рассеянный, я бы сказал, не сосредоточенный. Соберись, Миша, найди в себе силы выслушать человека, который, поверь, является таким же профессионалом и, к тому же, имеет доступ к более конфиденциальной информации. Ну, оглянись вокруг, ты ведь даже плюсовые очки, если не ошибаюсь, еще не носишь, должен хорошо все видеть. В твоем ведомстве, как и моем, солидные должности уже начинают занимать те, о ком я говорил выше, упоминая мутные девяностые. Да еще тогда они в гробу хотели видеть романтику в борьбе с преступностью, их заветной целью было как можно быстрее отбить профинансированное сердобольными родителями обучение. А сейчас продолжают давать взятки за продвижение по службе и присвоение очередных званий. Такими же гнусами облеплена вся вертикаль властных структур снизу доверху. И при данном положении вещей ты хочешь что-то изменить в этой несчастной стране?
Неважнецкий еще раз посмотрел на часы, досадливо поморщился.
– Ладно, думайте. Ваши мобильники я конфискую на всякий случай. К сожалению, времени на сегодня у меня больше нет с вами возиться. Сейчас принесут еще коньяк с закуской – как говориться, ни в чем себе не отказывайте. – Семен Семеныч бросил многозначительный взгляд на зарешеченное окно. – Надеюсь, глупостями не будете заниматься, снаружи хорошая охрана. А в соседней комнате тоже есть удобный диван – располагайтесь, будьте, как дома. До завтра.

----- . . . -----

Ужин с коньяком принес человек с каменным лицом, не похожий на официанта. Он молча вошел, молча поставил на стол поднос и молча вышел. А Нарывайло с Никитой также молча долго еще сидели, не решаясь приступить к обсуждению происшедшего. И лишь после третьей рюмки коньяка Михаил Иванович встал из-за стола и подошел к окну. На противоположной стороне улицы при свете фонаря в урне копался бомж, тщательно выбраковывая не представляющий интереса мусор.
– Я вот сейчас думаю, а чего мы суетимся?
– О чем это вы, шеф – насторожился Никита, несколько удивленно глядя на своего начальника.
Михаил Иванович закурил, выпустил несколько струек дыма в потолок и как-то равнодушно продолжил:
– Да так. Просто мысли вслух о нашей никчемной жизни, о том дерьме, в котором приходится с тобой копаться.
Опять наступила тишина, и Никита нетерпеливо ерзал, с любопытством глядя на шефа и пытаясь понять, что же тот имел в виду.
Наконец, Нарывайло спросил:
– Скажи, ты как относишься к бомжам, так называемым лицам с неопределенным местом жительства?
Никита разочарованно промямлил:
– Никак я к ним не отношусь.
– А зря. Ты ведь должен знать нашу истинно российскую поговорку: «От сумы и от тюрьмы…».
– Типун вам на язык, Михал Иваныч! Скажете такое, на ночь глядя!
– Ну, сдается мне, что в свете сегодняшних событий мысль актуальна. Не находишь?
Никита обиженно засопел, словно упомянутые начальником события касались только его одного. Между тем, Нарывайло неторопливо продолжал:
– А мне всегда было жаль этих людей. Ведь бомжи тоже люди, согласен? По глазам вижу, что согласен. У каждого из них была когда-то нормальная человеческая жизнь: счастливое детство, родители, затем своя семья, дети, у кого-то внуки. Любимая, возможно, работа. И однажды по какой-то причине, зачастую совершенно по нелепой случайности, все рухнуло одномоментно. Жизнь оказалась зря прожитой, без каких-либо надежд на будущее. Я как-то не так давно, чисто из любопытства, разговорился с одним таким бродягой. И знаешь, был поражен – оказывается, он считает себя вполне счастливым человеком. Живет на территории свалки, где без труда добывает себе пропитание, одежду. И у него ни о чем не болит голова. Любуется природой, с интересом наблюдает за сменяющимися временами года и с презрением смотрит на вечно суетящуюся, чем-то озабоченную толпу таких безумцев, как мы с тобой. И вот что я тебе скажу – это самые законопослушные люди, потому что самые беззащитные, бесправные. Никто не будет разыскивать их обидчиков, даже если убьют бродягу. Если же что-то происходит с теми, кого мы называем денежными мешками или власть предержащими, тут же приходит в движение вся наша правоохранительная машина, на уши ставят важняков и убеждают население, что расследование данного преступления является делом чести доблестных внутренних органов. А почему так происходит? Потому что бомжи и прочий люд, включая и нас с тобой, для этих (Нарывайло ткнул пальцем в потолок) просто народонаселение, проще говоря – мусор, быдло.
– Что-то не пойму, куда вы клоните, Михал Иваныч!
– Вот я и говорю, какого хрена мы суетимся? Пытаемся разгрести дерьмо, в котором погрязли те, кто считает себя сильными мира сего. И делаем это под сладкий аккомпанемент вождей о светлом будущем, которое не один десяток лет обещали большевики, теперь эту же песню подхватили те, кто во время большого хапка присвоил себе все, что принадлежало народу. И песня эта растянется, Никита, если не на сто, то уж на пятьдесят лет точно. Как сказал великий русский поэт, «…Жаль только – жить в это время прекрасное уж не придется – ни мне, ни тебе». И даже твои внуки, Никита, в то время будут уже на пороге старости. И вот мой вопрос: а нам это надо?
– То есть, иными словами, вы предлагаете продаться за тридцать сребреников, как это сделал Иуда?
– Нет, Никита. Я предлагаю принять мученическую смерть.
От равнодушного тона, с каким была произнесена эта фраза, Никиту передернуло.
– Вообще-то я серьезно вас спросил, шеф.
– Вообще-то я тебя понял, Никита. Но тебе ведь не понравились рассуждения о нашей паскудной работе. Поэтому сейчас ты услышал то, что, по моему предположению, хотел услышать. Я прав?
Вместо ответа Никита вскочил и подошел к окну, пытаясь оценить обстановку.
– Даже не думай. Садись, не маячь, Семен свое дело знает. Видишь бомжа? Это уже третий одну и ту же урну потрошит. И вообще… Во-первых, у нас есть в запасе двое обещанных суток – значит, раньше не умрем. А во-вторых, утро вечера мудренее, поэтому ложимся спать.

----- . . . -----

Утро, вопреки ожиданиям, новостей не принесло.
– Что делать будем, шеф? – без энтузиазма произнес Никита.
– Наверное, похмеляться. – На столе их уже ожидал завтрак, но вместо коньяка стояли две запотевших бутылки дорогой водки. – Надо полагать, завтра максимум, на что сможем рассчитывать, будет по бутылке пива на брата.
– Это почему же завтра? Считаете, сегодня эта бодяга не закончится?
– Наверняка не закончится. А ты что, готов принять решение уже сегодня?
Никита тяжело вздохнул.
– Если вас интересует мое мнение, думаю, что решающего значения оно иметь не будет.
– Ну, почему так пессимистично? Где твой энтузиазм, Никита? – После плотного завтрака и изрядной дозы спиртного Михаилу Ивановичу захотелось вдруг побалагурить.
Однако Никита не был расположен поддерживать шутки начальника. На фоне поступившего предложения сотрудничать с высокопоставленным должностным лицом Генеральной прокуратуры, ступившим на скользкий путь предательства, он – молодой и еще не испорченный сомнительного характера сделками с правосудием следователь, не считал возможным шутить в сложившихся обстоятельствах. Мучительно пытаясь найти достойный, но в то же время деликатный ответ начальству, он увидел вдруг, как тихо открылась входная дверь и в ее проеме возникла великолепная женская фигура. Нарывайло, сидевший спиной к двери, сильно удивился, увидев раскрытый рот своего помощника, и тут же обернулся. Натали остановилась в нерешительности, и в ее безмолвной позе явственно читалась просьба, адресованная, конечно же, Михаилу Ивановичу, войти в свой собственный кабинет. Нарывайло также молча пожал плечами, как бы демонстрируя свое равнодушие к происходящему и давая понять, что не вправе распоряжаться не принадлежащей ему собственностью. Притом, что находится на данной территории отнюдь даже не в качестве гостя.
Никита понял деликатность ситуации и, встав из-за стола, вышел в соседнюю комнату. Он плотно прикрыл за собой дверь, еще раз отметив про себя, несмотря на приличную разницу в возрасте, необыкновенное обаяние этой женщины.
Натали неторопливо прошла мимо Михаила Ивановича и заняла место Никиты, оказавшись строго напротив Нарывайло. Их взгляды встретились, и опытный сыщик увидел в глазах хозяйки заведения нечто, противоречащее нерешительности в ее внешнем облике. Улыбка оставалась такой же очаровательной и манящей, как и в тот день, точнее – в ту ночь, когда Натали затащила его в свою постель. Но глаза излучали не тепло и ласку, как прежде. Михаил Иванович прочел в них твердость характера и готовность к принятию жесткого решения, что не вязалось с той женственностью, которая так легко покорила немолодого уже, умудренного жизненным опытом МУРовца. «Ну, прямо-таки, Мата Хари – ни дать, ни взять», – усмехнулся Нарывайло. Но стоило Натали произнести первую фразу, как лед в ее глазах мгновенно растаял, и Михаил Иванович даже решил, что предыдущие ощущения были ложными.
– Осуждаешь?
Нарывайло не ответил. Раздвоенность чувств, овладевшая им, не давала сосредоточиться, но профессионализм все же одержал верх над эмоциями – сыщик быстро овладел собой. Правда, на вопрос Натали он не успел ответить.
– Господи, о чем это я? Какая дура – спрашивать у больного о здоровье! Постарайся хотя бы понять меня, Миша. Ты же мент, в конце концов, и знаешь, что бабы нашей профессии совершенно беззащитны. Однажды попавши на крючок таким, как ты, уже не сорваться с него. Только по своей доброй воле можете отпустить. Да и то, когда припрет, из-под земли достанете. Потому что более ценных агентов, чем проститутки, вам не найти.
Натали достала из ящика стола сигареты и закурила.
– Налей мне водки, что ли, – вдруг без всякого перехода попросила она. – В общем, в сложившихся обстоятельствах я не могла ничем помочь вам с Никитой. Впрочем, как и теперь. Даже хозяйкой всего, что имею, являюсь до тех пор, пока мне это позволено. Ну, да ты сам все знаешь. Прошу тебя, Миша, согласись на все условия, которые предлагает Неважнецкий, я не хочу тебя потерять!
– Я тоже ничем не могу тебе помочь, – как-то отстраненно произнес Нарывайло, закурил и отошел к окну, давая тем самым понять, что разговор продолжать не имеет смысла.
Натали подошла к нему сзади и положила руку на плечо, словно намереваясь еще что-то сказать. Но передумала и также тихо вышла, как и появилась здесь несколько минут назад.

Задумавшийся Михаил Иванович вздрогнул, услышав вдруг за спиной голос Никиты.
– Судя по всему, шеф, визит дамы сердца не внес ясность в происходящее? – Даже по тому, как Нарывайло обернулся в его сторону, Никита догадался, что задавать этот вопрос не следовало. А встретившись с взглядом начальника, почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Но в сообразительности молодому сыщику нельзя было отказать. Он метнулся к столу, и рюмки тотчас были наполнены.
После третьей, выпитой, как и вторая, в гробовом молчании, Михаил Иванович расслабился и, затянувшись очередной сигаретой, заговорил.
– Много лет назад, Никита, когда был моложе, чем ты сейчас, я очень обидел одного человечка, дороже которого в то время у меня никого не было. Это была моя первая школьная любовь. – Нарывайло тяжело вздохнул и после непродолжительной паузы продолжил. – Не хочу рассказывать, что между нами произошло, это не имеет значения. Но поступил я по отношению к любимой как последняя свинья. Мы расстались, а замуж она вышла за моего друга. Как у них сложилась жизнь, не знаю, но через некоторое время до меня дошли слухи, что детей она не смогла иметь. Все последующие годы мне не давали покоя воспоминания о том гнусном поступке, не переставала мучить совесть. Однажды я решил, что непременно разыщу ее, стану на колени и попрошу прощения. Но под влиянием тех или иных обстоятельств, а если хорошенько подумать, то следует признать, что просто вследствие элементарной трусости я всякий раз откладывал задуманное, находя для этого какие-то совершенно нелепые причины. А годы шли. И не так давно я выяснил, что опоздал, что нет уже некогда самого близкого мне человечка на этом свете. Ушла моя первая любовь в небытие. Что думала она обо мне все эти годы, какими словами вспоминала, и вспоминала ли вообще? Ты не представляешь, Никита, как тяжело нести на себе всю жизнь крест предателя… К чему это я тебе рассказал? Честно сказать, и сам не знаю. Жизнь – дерьмо, Никита!
– Да все вы знаете, шеф. Жизнь дерьмо, согласен. Правда, тут надо оговориться, что речь идет о жизни не как таковой вообще, а в рамках, очерченных определенными обстоятельствами. Всякий раз, когда у вас завязывались отношения с какой-либо женщиной, перед вами возникал образ той самой первой любви, и комплекс вины не давал покоя душе, пробуждая неприятные воспоминания. Надо бы выговориться, чтобы снять тяжелый камень, лежащий на сердце, но не перед кем. А сейчас, когда вы сами оказались объектом предательства со стороны женщины, к которой возникли определенные чувства, накатила та же самая, только более острая волна воспоминаний. Но волею обстоятельств рядом оказался тот, кому вы решились излить истерзанную душу.
– Слушай, Никита. Мне кажется, ты ошибся в выборе профессии. Тебе следует срочно переучиться на психолога. Работа модная, не пыльная, в смысле – не грязная, и прибыльная. Будешь разводить на бабки лохов, которые не в состоянии самостоятельно разрулить свои психологические проблемы.
– Пожалуй, я подумаю над вашим предложением, Михал Иваныч, если повезет, и мы благополучно выберемся из этого дерьма.

----- . . . -----

– Хотелось бы уточнить, что имеется в виду под словом «благополучно», мальчики? – Лицо Натали светилось лучезарной улыбкой, как будто не она выходила из кабинета несколько минут назад в расстроенных чувствах после неудавшейся попытки установить психологический контакт с Михаилом Ивановичем.
Нарывайло с Никитой переглянулись, чувствуя, что улыбка эта говорит об одном – будет предпринята еще одна попытка вербовки. Натали, между тем, продолжала:
– А вам, товарищ подполковник, надо избавляться от излишков эмоциональной памяти. Так жить нельзя. Мало того, что сами себя загоняете в гроб медленно, но уверенно. Так еще при этом от ваших душевных страданий и близким людям достается.
Михаил Иванович вопросительно приподнял брови.
– Ну, причем, к примеру, здесь я и ваши юношеские похождения? Нельзя быть таким эгоистом! Все мы небезгрешны, все наделали ошибок в молодости. И что, теперь до конца жизни посыпать голову пеплом? А что касается предательства, – Натали обратила свой взор на смутившегося вдруг Никиту, – в данном случае это утверждение представляется мне весьма спорным…
– Шеф, нас прослушивали! – возмущенно перебил Никита Натали.
– А ты думал, Семен будет шутки шутить с нами? – Несмотря на то, что обращался Нарывайло к своему помощнику, взгляд его был направлен прямо в глаза Натали. – Все здесь по-взрослому, Никита.
– Так вот, насчет предательства, – невозмутимо продолжала Натали. – Положа руку на сердце, вы можете твердо ответить на вопрос о том, что сейчас в нашей стране есть предательство? Кто у нас в настоящее время ее патриоты, а кто – предатели? Думаю, согласитесь, что вопрос носит риторический характер. В общем, Семен Семеныч передает вам большой привет и приносит извинения за то, что не может сегодня лично пообщаться. А еще Неважнецкий сожалеет, что его предложение остается в силе только до исхода сегодняшнего дня.
– То есть, вам, Натали, поручено провести переговоры и доложить о нашем решении? – Нарывайло ухмыльнулся, давая понять, что как переговорщица, эта женщина его не вполне устраивает.
– Ах, ну, конечно! Вам со мной общаться по этому вопросу, как это у бандитов, да и у вас, ментов, на жаргоне называется? Западло? Действительно, о чем можно говорить с бывшей проституткой? Вот если переспать с ней, это не западло, да? – Увидев, что Нарывайло приготовился возразить, Натали опередила его. – Помню, помню. Я сама затащила тебя в постель. Но ты ведь знал, Миша, о моем прошлом, не мог не знать! А также ты в курсе, как нещадно эксплуатируется эта, так называемая социальная прослойка общества. Эксплуатируется не кем-нибудь, а вами, ментами, и остальными силовыми структурами. Нет, лично вы честный заработок у проституток не отнимаете, для этого существует десятилетиями накатанная схема. Многочисленные денежные ручейки, сливаясь отовсюду, превращаются в бурные многомиллиардные потоки, и на каждом этапе отгребаются определенные суммы в определенные инстанции. А те, в чьи карманы сливается основная денежная масса, с различных трибун гневно обличают такое уродливое явление в нашем обществе, как проституция, и предлагают различные рецепты его искоренения. При этом прекрасно зная, что проституцию искоренить нельзя, ее можно лишь узаконить, к чему давно уже пришли в некоторых цивилизованных государствах. Это понимают, в том числе, и представители всех ветвей власти – и законодательной, и исполнительной, и судебной, а также так называемой четвертой – прессы. И мы с тобой знаем, Миша, и твой Никита знает, и президент с премьером тоже в курсе. Но дальше болтовни в нашей идиотской стране этот вопрос не сдвинется. Почему, мы тоже знаем. Потому что лишатся источников необлагаемого налогом дохода все, кто кормится с этого нелегального бизнеса. Кормящихся я только что перечислила. В особенности хочется отметить законодателей – так называемых народных избранников. Более постоянных наших клиентов трудно отыскать. А народу вешается на уши лапша о том, что разговоры об узаконивании древнейшей профессии являются покушением на моральные и нравственные устои общества. А я, уж поверьте, мальчики, на своем теле, извините за откровенность, прочувствовала прелесть этих устоев, как в советские времена, так и в нынешние – демократические.
– Ну, вы даете, Натали! – с неподдельным восхищением воскликнул Никита, но тут же виновато спохватился. – Нет, я не в смысле, что даете… а в смысле… – Никита окончательно сам себя запутал и смущенно умолк.
– Не парьтесь, юноша. Я поняла, что вы имели в виду. По-моему, в результате общения со своими сверстницами, по большей части – с блондинками, у вас сформировался определенный взгляд на женщин. Думаю, что не ошибусь, если назову его превратным. Но ничего. Если примите сегодня верное решение, у вас появится шанс встретить еще на своем жизненном пути умненьких женщин. Так что соображайте быстрее. А мне надо идти работать.
Прежде чем закрыть за собой дверь, Натали обернулась.
– Послушайте, мальчики. Я не в курсе всего, что произошло. Что за кашу вы вообще заварили, можно полюбопытствовать?
Никита вопросительно взглянул на Михаила Ивановича. Но тот равнодушно пожал плечами, как бы давая понять своему помощнику, что самому вся эта история уже до лампочки, а если Никите интересно, может удовлетворить женское любопытство.
– Понимаете, Натали, историю эту нельзя назвать банальной. Скорее всего, она из разряда анекдотичных – я бы так сказал. Вы ведь знаете, как у нас еще с незапамятных времен говорят – голь на выдумки хитра. Как только правительством было принято решение о создании мемориального комплекса для выдающихся людей нашей современности, кто-то сразу догадался, что на этом решении можно срубить неплохие бабки, и…
Не дав Никите закончить мысль, Нарывайло закашлял, а Натали озорно улыбнулась. После секундного замешательства Никита пояснил:
– Шеф тщательно следит за моими нравственными качествами. В том числе за тем, как я выражаю и формулирую свои мысли. То есть, я хотел сказать, что ему не нравится злоупотребление бандитским жаргоном. Хотя, в сложившихся обстоятельствах я бы не стал придавать этому серьезное значение. В общем, поскольку в желающих прикупить себе и своим родным элитные кладбищенские участки недостатка не предполагалось, народные избранники быстро сообразили, что можно неплохо на этом деле заработать.
Одним из страждущих оказался господин Пупкин, который нацелил на решение вопроса своего старинного друга, депутата Госдумы Хомякова Ивана Петровича. Но тут случилось непредвиденное – Людмиле Павловне Пупкиной надоели похождения благоверного по шлюхам, и она решила с ним развестись. Тот, естественно, сначала в штаны наложил, а затем просто озверел. Мало того, что в результате развода он лишался практически всего движимого и недвижимого имущества, поскольку все принадлежало жене и дочери, как это принято у всех вороватых чиновников. Он автоматически лишался возможности быть захороненным в Мемориале, чем был невероятно расстроен. Вот и организовал с помощью Закопайко, начальника службы безопасности своего зятя Хорькова, похищение жены. Планировал ли он в дальнейшем ее убийство, доподлинно неизвестно, Людмиле Павловне каким-то чудом удалось вырваться из рук бандитов, а те и вовсе во время перестрелки с нашими сотрудниками в Ростовской области были уничтожены. – Никита прервал повествование и взглянул на шефа. Михаил Иванович кивнул, одобряя, очевидно, его рассказ. И, воодушевленный, продолжил.
– Но однажды по пьянке в компании Хомякова Пупкин проговорился по неосторожности о причастности к смерти супруги, имея непроверенную информацию, и решил избавиться от друга, подсыпав в вино специфический препарат, после чего тот помер прямо на проститутке во время, извините, секса.
– Не смущайтесь, – подбодрила умолкнувшего Никиту Натали. – Вы рассказываете о естественных вещах.
– Ну, вот. А в то же самое время зять Пупкина, бизнесмен Хорьков, тоже решил в будущем увековечить свое имя на том же кладбище. Но вот беда, репутация запятнана – бросил в свое время жену и ушел к молоденькой дочери Пупкиных. Начал думать, как исправить ситуацию, даже с бывшей супругой созвонился. Но вдруг случайно узнает, что женитьба его на Пупкиной Елене произошла в результате мошеннической деятельности брачного агентства Цукермана. Окончательно озверев, Хорьков заказывает убийство Цукермана своему начальнику службы безопасности. Закопайко, собственно говоря, такое развитие событий на руку, поскольку он сам участвовал в организации поимки в любовные сети своего босса. Но самое интересное во всей этой истории то, что благодаря стечению обстоятельств у Закопайко появляется шанс осуществить не так давно намеченный план по завладению бизнесом Хорькова. Без труда ему удается убедить доверчивую Елену в том, что муж решил от нее избавиться. Этому способствовал разговор первой жены Хорькова Ксении Петровны с Еленой, которая тоже заподозрила что-то неладное со стороны Эдуарда Архиповича. С одной стороны, ей стало жаль молодую женщину, и в то же время не могла отказать себе в удовольствии хоть как-то отомстить бывшему мужу. В общем, все шло достаточно гладко. Даже более, чем. Закопайко не только устранил Хорькова, но еще и влюбил в себя Елену, сделав ее в короткий срок своей любовницей. Ну, чего здесь больше, любви или расчета, трудно сказать. Елене тоже, видимо, очень захотелось стать хозяйкой мужниного богатства. Только все карты Закопайко спутала оставшаяся в живых Людмила Павловна. Убрать он решил обоих супругов, но с Пупкиной промашка вышла – видать, нервничал очень Василий Иванович. – Никита внезапно умолк. После паузы уже без энтузиазма прибавил:
– Ну, а о вашей роли в этих событиях нам практически мало что известно. Да и, учитывая обстоятельства, это уже не имеет ровным счетом никакого значения.
– Очень поучительная история, – кокетливо произнесла Натали.– Только я чего-то не понимаю. Вы мучаетесь перед нравственным выбором? О чем идет речь? Раскрыт ряд резонансных преступлений – совершившие злодеяния известны, но, к сожалению, мертвы. Но вам-то что за дело? В любом случае вам объявят благодарность. Что касается собственно предложения Неважнецкого… Весь бизнес Хорькова переходит к его вдове Елене и ее матери. О зарубежных счетах Людмилы Павловны разговора пока нет. Женщины решают заняться бизнесом, но совершенно не знают, как это делать, поэтому и обратились за помощью к Неважнецкому и вам, у них просто нет другого выхода. Уволившись из органов, вы начинаете управлять бизнесом благодарных женщин, которые в дальнейшем щедро вознаградят своих благодетелей. Честно заработанные деньги вложите в выгодное дело – кажется, на этот счет у Неважнецкого есть интересное решение. Надеюсь, еще увидимся.
Михаил Иванович все это время подчеркнуто равнодушно стоял спиной к Натали, уставившись в окно. А Никита, рассеянно слушавший ее приятный голос, не особенно вникая в смысл происходящего, не сразу заметил чью-то мужскую фигуру в дверном проеме позади Натали, и обратил на нее внимание в момент, когда дверь уже закрывалась. И все-таки этого мгновения оказалось достаточно, чтобы зоркий глаз Никиты выхватил знакомый силуэт.
– Шеф, вы не поверите, но я сейчас увидел Закопайко!
– Ты не ошибся? – Странно, но в голосе Нарывайло, задавшего вопрос, Никита не услышал ни какой-либо озабоченности, ни малейшей встревоженности и даже удивления.
– Вы спокойны, как слон, Михал Иваныч! – почти с возмущением произнес Никита. – Нет, не ошибся. Более того, было ощущение, что он намеренно задержался у двери, проходя мимо, чтобы быть узнанным. Но со слов Неважнецкого я понял, что Закопайко… – Никита несколько помедлил. – В общем, типа – мертв.
– Неважнецкий сказал, что Закопайко наказан, а ты его сразу похоронил. Наверное, он просто понижен в должности. – Нарывайло засмеялся. – Семен ведь знает, что ни ты, ни я на грязную работу не способны, если иметь в виду, что мы примем его предложение. А такие, как Закопайко, всегда будут востребованы. Насчет того, что этот тип намеренно себя проявил, ты, Никита, прав. Узнаю Семена – он продемонстрировал серьезность своего замысла. То есть, мы с тобой должны понимать, что нас ждет в случае отказа от сотрудничества, если Неважнецкий оставил этого убийцу в живых. Более того – в своей команде.
– Но тогда не получается повесить на Закопайко все дела.
– Правильно мыслишь. А мы с тобой для чего, если оказываемся упертыми?
– А если даем согласие?
– Здесь возможны варианты. Кстати, тот же Закопайко.
– Это как?
– Очень просто. Настоящий Закопайко уже не Закопайко, у него другие документы – кстати, настоящие, поскольку у таких людей, как Семен, большие возможности. А вместо него в морге какой-нибудь несчастный бомж. Вот и все – финита ля комедия, как говорится.
– Вы так считаете, шеф?
– Что именно?
– Ну, что финита?
Прежде чем ответить, Нарывайло долго вглядывался в лицо Никиты, словно за все время совместной работы недостаточно изучил своего подчиненного. Затем решительно произнес.
– А знаешь что, Никита! Пройдем-ка к столу! Кажется, нам есть, что обсудить.



ВМЕСТО ЭПИЛОГА

– О чем задумался, юноша?
– Да вот, смотрите, шеф, какая красота! Какой пейзаж! Весна в самом разгаре.
Двое мужчин, один из которых был уже в достаточно солидном возрасте, второй – молодой еще человек, стояли у панорамного окна офиса очень закрытого акционерного общества «Мемориальный комплекс выдающихся лиц современности», расположенного на последнем этаже строения, сооруженного в стиле командно-диспетчерского пункта крупного аэропорта. Перед ними открывался восхитительный вид на огромное, простирающееся почти до самого горизонта кладбище, утопающее в зелени крон молодых берез и деревьев различных хвойных пород, начиная с ели обыкновенной и заканчивая кедрами, соснами пицундскими и средиземноморскими. Впрочем, при всем старании буйная зелень не могла скрыть помпезных памятников, фантастическими монстрами возвышающихся над не менее пафосными надгробными плитами, под которыми упокоились бренные останки выдающихся политических и прочих деятелей многострадальной матушки России.
– Что, любимое время года?
– Конечно! А вы разве не разделяете со мной эту любовь? Солнышко яркое, ласковое. Нежная молодая зелень изумительной красоты. Все живое пробуждается, тянется к свету, к солнцу. Интерес к жизни появляется даже у самых закоренелых пессимистов.
– Разделяю, но не очень.
– Ну, почему вы такой сухарь, Михал Иваныч! Как вас Натали, такая романтичная и жизнерадостная женщина, еще терпит?
– Боюсь, Никита, не только я, но и остальные акционеры нашей компании с сомнением отнесутся к твоим жизнеутверждающим сентенциям.
– Это еще почему?
– Значит, слушай сюда! Вот тебе мое поручение: не далее как к завтрашнему дню проведешь сравнительный анализ по временам года поступающих к нам постоянных клиентов, от которых, как сам понимаешь, напрямую зависит наше с тобой благосостояние. Дебилов, которые впрок закупают участки в целях будущего захоронения своих бренных останков, не принимай во внимание. Это, так сказать, конъюнктурные клиенты – сегодня они есть, завтра может не быть. И, кстати, тенденция, которая только-только намечается, как раз и говорит о снижении числа заказчиков…
– Совершенно верно! Присушивайся, Никита, к мудрым мыслям старого сыщика!
Оба оглянулись на стремительно вошедшего в офис Неважнецкого. Поздоровавшись, Семен Семеныч продолжил:
– Безусловно, Михал Иваныч прав. Тут и без всякого анализа понятно, что осень приносит доход, несравнимо больший весеннего. Унылая, так сказать, пора... Еще Александр Сергеевич Пушкин именно так охарактеризовал это время года. Но и к конъюнктурной клиентуре, Миша, мы не должны терять интерес. Работу в этом направлении надо активизировать – посему я только что подписал распоряжение об увеличении бюджета на рекламу. Иначе конкуренты обойдут. Кстати, Никита, ты когда, наконец, женишься? Учти, в бизнесе доверяют больше серьезным сотрудникам, а холостяков к таковым по общепринятой традиции не относят.
Пока Никита собирался с мыслями, дабы не поставить начальство в тупик своим необдуманным ответом, ему на помощь пришел Нарывайло.
– Сеня, сдается мне, ты примчался сюда не для того, чтобы узнать о семейных планах нашего сотрудника, признавайся.
Неважнецкий хитро сощурился.
– Ты прав, старина. Внезапно поступил крупный заказ, – Семен Семеныч многозначительно ткнул пальцем в потолок. – И не на наш сайт, а мне лично был звонок.
– Что так, – с сарказмом ухмыльнулся Михаил Иванович. – Неужто здоровье до такой степени подорвали в заботах о трудящихся, что не в состоянии провести очередное шоу под названием «Выборы», и не надеются на то, что будут официально похоронены новой властью с подобающими почестями?
– Ну, как ты можешь догадаться, меня данная сторона вопроса не заинтересовала. Кто знает, может быть, ожидается массовый падеж состарившихся жен. Может, еще что. Это не наши с тобой проблемы. Мне, как, впрочем, и вам, больше интересна сумма, которая будет перечислена на наши счета за несколько десятков участков.
– Как скажешь, Сеня. Нам, татарам, все равно.
– Какие-нибудь проблемы у нас есть?
– Да так, рабочие, в основном, моменты. Надо что-то делать с Холопкиным Коммунаром Семеновичем. Я понимаю, думский ветеран, надо было пристроить. Но, когда взяли в бухгалтерию, тут же выяснилось, что запустили козла в огород с капустой. Сейчас отрабатывает повинность вахтером на воротах. Так, подлец, все равно ухитряется делать бизнес – ни на один вопрос бесплатно посетителям не ответит. Более того, чтобы записаться в установленное время на прием к вам или ко мне, клиенты отстегивают ему по таксе, которую установил этот проходимец. В общем, горбатого могила исправит.
– Твоя Натали кадрами руководит. Вот пусть и решает, терпеть этого мерзавца или гнать в шею. Больше не буду принимать ничьих ходатайств за него. А начальнику службы безопасности скажи, пусть проверит, не загнал ли этот старый пень пару-тройку участков без нашего ведома.
В это время зазвонил телефон. Никита внимательно выслушал и с приятной любезностью ответил звонившему:
– Это очень хорошо, что вы обратились именно к нам. Наша компания выполнит любой каприз за ваши деньги. Вы говорите, похоронить надо тещу? Ушла, разумеется, безвременно? Очень хорошо. И на какой стезе мы будем организовывать нашей, простите, вашей теще величие? Очень любила слушать тюремный шансон? Замечательно! Значит, будет покоиться у нас прах заслуженного деятеля искусств. Как будем хоронить? Можно и с военными почестями – как вам будет угодно, но за дополнительную плату. На нашем сайте вы найдете прайс-лист. Большое спасибо за звонок, до встречи!
– Ну, не буду мешать. Поеду решать вопрос с авиацией. Поступил заказ для одного почившего в перестрелке вора в законе. Тот перед смертью успел пожелать, чтобы во время похорон над могилой прошло звено боевых истребителей – покойный с детства мечтал стать летчиком, но не срослось. А желание клиента для нас – закон. Да, вы вдовушек наших не забываете?
Нарывайло слегка поморщился.
– Нет, конечно. Людмила Павловна и Елена, собственно говоря, сами стали крутыми бизнес-вуменшами. А Марину Сидоровну Хомякову с ее мамой Феклой Степановной при всем желании не забудешь – сами о себе напоминают. То им то, а то вдруг и это!
– Ладно, Миша, не ворчи. Иван Петрович все-таки за наше общее дело пострадал, земля ему пухом.
Нарывайло с Никитой вышли проводить Неважнецкого. В это время кладбищенские ворота распахнулись, чтобы принять очередную похоронную процессию, сопровождаемую членовозами с затонированными в ноль стеклами. Они долго смотрели вслед эскорту, пока тот не затерялся среди многочисленных памятников и растительности.
– А прав был Александр Сергеевич, Никита!
– В чем, шеф?
– В чем-в чем! Сюда не зарастет народная тропа! Вот в чем.