С. С. СэР

                Экспедитор, только что прибывший в родное гнездо из командировки – Семён Семёнович Сермяк-Рожевский. Снисходительно улыбаясь великим грёзам, почёсывая грудь, стоит в позе Наполеона у открытого окна просторной комнаты с высокими потолками, и обмахивает себя веером в китайских иероглифах – приобретение жены в советские времена на барахолке.
                Его домашняя одежда, отличаясь пикантностью, подчёркивает принадлежность обладателя к столичным жителям среднего достатка с амбициями: золочёная узорами тюбетейка с кисточкой, видавшая виды майка-алкоголичка побывавшая в жестоких сражениях с кетчупом, просторные шаровары из саржи пережившие запорожскую сечь, и столетней давности арабские шлепанцы с загнутыми носами богато шитые серебром – перешедшие по наследству от отца, а тому от деда. Есть ещё настоящий бархатный халат расшитый орнаментом, но в силу погодных условий он мирно висит на гвозде, поблёскивая обширными, боевыми потёртостями на локтях и в нижней части спины.      
                С обликом повезло, несомненно, он не соответствует ни фамилии, ни имени с отчеством: низкорослый, полноватый, рано облысевший – с остатками волос над ушами, кареглазый с курносым мясистым носом и узкими губами-нитками, но зато очень элегантно картавящий. Если бы сейчас, на выразительность его лица, обратили внимание мастодонты отечественного кинематографа, он мог бы сыграть настоящего Ленина в Горках; столько девственной мысли отражают глаза навыкате не испорченные интеллектом. Кстати, сдвоенная фамилия, имя и отчество для него, предмет особой гордости, если сократить всё до аббревиатуры, то получится СССР – своеобразная достопримечательность ушедшей эпохи в единственном экземпляре. Хотя, коллеги-злопыхатели обычно за глаза, так и называют его, с издёвкой, как бы стараясь уколоть и унизить: «Вон, сэ сэ сэр пошел! Наша надежда!» – но как бы злорадно они не жлобствовали получается очень прелестно, в окончании всегда слышится сэр!
Но особенное удовольствие он испытывает, когда слышит в различных интерпретациях своё крылатое прозвище в ласковом исполнении жены, верной подруги странника вот уже лет тридцать…               

– Фу-у! Жарища-то, пекло! Софа, ты слышишь? Пекло говорю! – Семён Семёнович настороженно прислушался к грохоту на кухне, – Софа, ты меня слышишь? Ты не упала там? Тебе плохо? Да!?
Через секунду отозвался мелодичный, бодрый голос:
– Нет-нет! Это кастрюля упала! Сэрик, ты картошку будешь?
Лицо сэра, от удовольствия, расплылось невообразимой улыбкой и многозначительно кивнуло.
– А квашеной капусты положить? А может солёный огурчик? Помидор? Петрушку, сельдерей? А?! Сэрик!
Семён Семёнович, дирижируя пальцем в такт голоса жены, сглотнул слюну и, ответил напевно, играя полубаритоном бельканто:
– Накладывай Софочка. Клади всё! Я разберусь…
– Сэр, я уже несу, – отозвалась жена.
Через мгновение вошла хозяйка осиной талии и декольтированного халатика, неся на подносе тарелки: дымящая картошка поджарена с корочкой, усыпана зеленью, сельдереем и колечками красного лука; по краю – с одной стороны, аппетитные дольки помидора, с другой – огуречные кольца, сбоку квашеная капуста горкой и довершает натюрморт, аппетитный филей жирнейшей селёдки.
У сэра на майку капнула слюна:
– Софа, я бы помог! Почему не позвала меня? Или я, уже не мужчина?! – он изобразил обиду пытаясь выпятить нижнюю губу ложечкой, это обычный семейный ритуал после долгих разлук. Семён уверен, что сейчас Софа бросит кокетливый, оценивающий взгляд и скажет: «Посмотрим, посмотрим, что осталось от мужчины для дома!» – и, начнёт перечислять все поломки по квартире. Так и вышло – слово в слово.
– Сэр, кран течёт на кухне … Не шали. Три паркетины отвалились… Ну сэрик!.. Нужно прочистить сифон в мойке … Сэ-эр. Вода не уходит,… Семён! Сэрик… сэр… плут…плутишка!... Ох-хо-хо-хо-хо…
В предвкушении удовольствий, гурман и эстет, пока жена расставляет тарелки, рюмки, тиснул её за груди, ощупал ниже талии – всё ли на месте, хихикнул, она сексуально ответила и, они сели обедать.

– Ну, милашка, рассказывай, как ты тут одна? Какие новости  на брегах Невы?! Губернатора ещё не сняли? Никто из местных олигархов не обнищал, не сел? Может, были какие-нибудь протесты, митинги, заявления оппозиций, разборки о которых я не знаю? Кстати, «Аврора» ещё разок не стрельнула!?– хохотнул от удовольствия.
– Что ты! Тише сэр, тише… У всех окна открыты, и Законодательное собрание рядом. Люди услышат и донесут куда надо. А мы, как наши родители, будем жить в страхе, – зашептала жена.
– Ми-ла-я! – прожевав огурчик с хрустом и поиграв остатками бровей, сэр сделал лицо вольнодумца.
 – Сейчас у нас свобода слова! Кажется, так? А я, за словом в карман не лезу – ты знаешь. Время, бояться, безвозвратно, ушло! Да!– сознательно разделяя слова, заявил он с явным желанием, так, чтобы эхо в дворе-колодце слышали соседи. И элегантно грассируя букву эр, продолжил:
– Я оппозиционер, анти партиец, антагонист! Демократические ценности на лице. Власть имущих презираю, всеми фибрами души, и не люблю…
– Успокойся дорогой, закрой фибры, пока власть тебе не предложила, – мирно заметила Софа изобразив символы пальцами, – власть не девушка, её любить не надо, можно тихо и безболезненно для нервов игнорировать!
– Как ты можешь шутить? С властью надо жестко, – возмутился Семён Семёныч, потрясая потным кулачком, – бороться, чтобы она стала истинно народной, управляемой! А ты шутишь. На каждом углу, так изгаляются доморощенные клоуны! В былые времена половина были б кандидатами в тюрьму или дурдом. А по телевизору, что творят кривляки-шутники – баблорубы? И ты туда же? А на счёт не предлагала, это ты зря. Вот изберусь депутатом и, поглядим! Я тебя серьёзно спрашиваю, конкретно, как будущий депутат законодатель. Что произошло в городе без меня?
Сэр набычился от собственной важности и раздул ноздри. Софа спрятала улыбку за рюмкой водки, изображая увлечённость едой.
– Ничего. Ровным счётом ничего: никого не сняли, не сажали, ничто не стреляло, – понизив голос ответила жена, – ешь дорогой, ешь, закусывай! Соскучился по домашней пище?
Семён Семёнович процедил водку сквозь плотно сжатые зубы, как неумелая девственница, выпрямил спину, втянул в себя живот и, закинув ногу на ногу, принял позу лицеиста Пушкина на скамейке с надменным выражением лица:
– Жаль. В моё отсутствие, власть могла бы подсуетиться и поменять курс жизни народа в справедливую сторону – для разнообразия, – сэр многозначительно покрутил растопыренными пальцами, будто вкрутил лампочку.
– А то у нас теперь многие: и одеты прилично, и пахнут дорогими духами, и лица благородные, говорят складно да умно, а посмотришь в глаза дурак-дураком или ворюга – на лбу написано, и все хитрят, хитрят…
– Я рада, что ты исключение. За это и выпью, – Софа залпом опрокинула вторую рюмку водки, крякнув от удовольствия.
– Да. Я исключение. У меня, что на уме – то и на лице. А народ-то всё равно бедствует!
Теперь он действительно стал похож на сэра палаты лордов или депутата, а если изменить гримасу на лице и одеть в приличный костюм с галстуком то и на самого...
– Кстати, доверенное лицо, ты подписные листы отдала в Изберком? – спохватился сэр.
Софа, поглотив третью рюмку водки, резко выдохнула, занюхав хлебом, кивнула.
– И как народец? Какова реакция избирателя на мои тезисы? Все подписали? Никто не отказал?! – спросил Семён Семёнович с признаком будущего величия в голосе.
Жена утвердительно махнула рукой, изящно отправила щепоть капусты в ротик, и оттопырила большой палец кулачка.
– Значит всё окей! Мою кристальную биографию оценят, декларация о имуществе вызовет фурор, проверят подлинность народа – нет ли мёртвых душ и, завертится избирательная карусель! Кстати, нужно придумать слоган и эффектную позу для плаката, чтобы каждый тупой плебей видел сразу – кто, есть кто.
Сэр задумался: бровки сошлись на переносице, челюсти задвигались жерновами, жевательная карусель передалась ушам и, они ритмично стали укладываться то к затылку, то возвращаться в исходное положение торчком.
Софа, наблюдая за мыслительным процессом супруга, согласилась:
– Да. Плакат должен быть оригинальным, одновременно узнаваемым, и в тоже время ассоциативным, – и предложила, – а возьми-ка за основу, выражение лица и жест Петра Великого за Исаакиевским собором.
Сэр недоверчиво скосил взгляд на жену:
– У меня же нет лошади.
– Дело не в жеребце, а в вытянутой руке и внутренней страсти, – сказала она, элегантно поправив груди, – в истории многие его пользовали, начиная от римских правителей до вождей современности.
Сэр заинтересованно склонил голову набок и лукаво прищурился:
– А что, отличная мысль! Поза будет соответствовать моему внутреннему содержанию. А если ещё написать снизу: – «Я пришел за справедливостью?» –  то ого-го-го! – сэр вытянул руку лодочкой ладонью вверх и выпятил нижнюю челюсть.
– Нет, – возразила Софа, – так, ты просишь подаяние. Вытяни руку до конца: ладонь вниз, растопырь пальцы, подними подбородок. Нет. Лучше опусти. Взгляд суровей, ещё суровей! Ну, чувствуешь своё содержание?
Семён Семёнович закивал головой.
– А теперь в этом облике, укажи пальцем вниз и мысленно скажи: «Вон!» Сэр изобразил.
 – Ещё. Агрессивней… Ещё! Больше страсти на лице!… Сексуально. Хорошо! Теперь можешь придумать лозунг и речь для избирателей. Тренируйся.

И, как только сэр сосредоточился и глубже втянул живот, который всё равно упирался пупком в стол, чтоб в образе Великого Петра озвучить границы своей солидарности с гражданской позицией народа, в его спине что-то хрустнуло, он, ойкнул, с протянутой рукой и не донесённой вилкой до открытого рта – окаменел.
Софа, уже по-настоящему увлечённая поглощением калорий, рассказывала новость на её взгляд наиглавнейшую:
– В начале недели, говорят, соседка Алла Кульбажирна сломала копчик! Не понимаю, как она умудрилась что-то сломать, при внушительных размерах своей пятой точки? Там при полном сжатии ягодиц ещё сантиметров тридцать до костей. Отменную подушку безопасности наела! А всего лишь уборщица в продуктовом – гастарбайтер…
Усилием воли, превозмогая страх и боль, истукан смог только просипеть:
– Копчик мой…
Только после этого, жена оторвалась от тарелки и удивлённо оценила застывший монумент:
– Тебе действительно плохо или ты придуриваешься? – спросила она готовая реагировать в зависимости от ответа.
Сэр застыл с открытым ртом, как еретик на дыбе. И если бы не слеза, блеснувшая в его правом глазу, история могла закончиться печально. Но женщина, она же всегда чувствует…  Софа поняла – что-то неладно и засуетилась:
– Отдай вилку.
– Не отдам, – тужится памятник.
– Разожми пальцы, я сказала, – жена пытается изъять колющий предмет.
– Нет! Боюсь, опять хрустнет, – не сдаётся сэр.
– Не бойся, я рядом, – не отступает жена, – отдай, а то поранишься!
Наконец ей удалось отделить мужа от холодного оружия, она облегчённо выдохнула, а бедолага даже не поменял позы.
– Ну? И долго ты будешь так сидеть?
– Не знаю, – пересохшим ртом, выдохнула вспотевшая мумия.
– Я давно тебе говорила, в твои годы не надо лезть в политику. Голова теряет контроль над всем организмом. Ты понимаешь – контроль! Тебе Бог уже не один раз намекал. Забыл? Так я напомню!
                Если бы Семён Семёнович не был захвачен страхом перед болью, врасплох и полностью, разразилась бы яростная дискуссия о Боге: о Божьей помощи народам, инопланетянам – в космическом масштабе, и ему персонально. Диспут перешел бы в политическую плоскость и, ему предъявили бы ультиматум: или срок на жесткой диете – отлучение от женских прелестей до следующего приезда из командировки, или...
О втором (или) придётся умолчать, так как регулярно перед отъездом, следы ультиматума на ещё не депутатском лице частенько фиксируют соседи. Кстати, для справки, самое долгое отсутствие сэра в гнезде, длилось максимум три дня.

Софа, вдохновлённая молчанием мужа – знак согласия с её мнением, заканчивала обед, смакуя четвёртую рюмку, и наконец, торжествовала полноценную победу над бессловесным оппонентом:
– Я знаю, что ты увлекающаяся натура, и всегда лез на рожон. А Боженька с любовью тебе подмигивал: «Не надо этим заниматься, Сеня – забудь! Без тебя разберутся!» Помнишь, лет двадцать назад, в наш очередной медовый месяц ты пошел на призыв мэра противостоять ГКЧП? Да-а! Тебя показали даже в «Новостях», на заднем плане ты ожесточённо размахивал флагом, почти, как символ демократии и свободы! А чем кончил? Продуло шею, миозит, больничный – Бог намекнул разок. Ты услышал? Нет! Ты продолжил митинговать… В законный выходной я грустила одна, а тебя понесло за справедливостью на какое-то сборище, перешедшее в субботник по уборке Таврического сада, где тебе авторитетно вручили оружие пролетариата – лопату. Чем кончилась справедливость? Потерей работы, воспалением легких и опять больницей – намёк два. Это хорошо ещё, что не полиомиелит, паралич и не дай Бог простатит! Единственный доброволец в апреле, который полез чистить пруд, естественно оказался ты! На пару месяцев твой гражданский энтузиазм умер: регулярно ходил на другую работу, иногда доставлял удовольствия мне, но вдруг, начитавшись Ленина и Троцкого, проснулся оратором-полемистом! Ты помнишь, сколько раз после дебатов с телевизором, я вправляла тебе заклинившую челюсть? А я предлагала: «Брось полит карьеру, видоизмени направление. Пожалуйста, я буду для тебя любым президентом и премьером в постели; начиная от индейской принцессы-амазонки, до самого!– жена ткнула пальцем в потолок,– ты знаешь о ком я. Владей, наказывай, властвуй – как хочешь!» И главное – польза для всех, включая меня, а тебе регулярная физзарядка и отключка мозгов.
Обескураженный сэр тоненько охает в паузах, вынужденно слушая критику.
– Я, считать, не буду,– продолжила Софа и приготовилась загибать пальцы,– я, бегло напомню. Споры с президентом о перспективе развития государства – раз. Советы всем губернаторам, как нужно чистить улицы, крыши от сосуль, и аппарат от казнокрадов – два. Всей верхушке парламента твои рекомендации, наверно, снились кошмарами по ночам – это сразу шестнадцать! Да. Единственный кому ты не подсказал, как тушить пожары – МЧС. Я думаю, он тебе очень благодарен, я тоже – не пришлось лишний раз вправлять рупор гласности. Видишь, сколько раз Бог намекал тебе и ласково подмигивал? Я удивляюсь его терпению! Кого-то другого, в бараний рог скрутил бы узлом, не смотря на все заслуги перед обществом…
Победоносный монолог Софа оборвала неожиданной догадкой:
– Я так думаю, сэр, его терпение лопнуло. Всё. Готовься к рогам архара.
Семён Семёнович опять побледнел и, издал звук немазаной дверной петли:
– Помоги…
– А чем я, могу помочь? Рога пилить?  – удивилась Софа.
– Постель,– обронил сэр и покрылся пятнами, от страшной мысли, экзекуции перемещения его персоны от стола к дивану.
Софа сообразила быстрей, как доставить мужа в ложе, чем тот успел окончательно испугаться. Ухватила ковровую дорожку, на ней стоял стул с телом, и как в прошлом веке бурлак на Волге лихо передвинула страдальца к дивану.
В течение минуты больной исторг только звуки: эээ-о!..., ёёёё-у!.., ббб-ай!.., в общем, все гласные великого и могучего алфавита в оригинальном исполнении.

Наконец тело вольнодумца и стональщика устроено на диване, в тридцатиградусную жару укрыто одеялом для согрева болезненного отростка. Софа, с чувством исполненного долга занялась уборкой со стола, и в тот же миг позвонили в дверь.
– Ну, вот и архар пришел, рога принёс, – не по-доброму пошутила жена, – я же говорила, что твоё увлечение политикой и громкие разговоры с открытым окном, когда-нибудь обернутся тюрьмой, кандалами…
Повторный, требовательный звонок не дал Софе закончить мысль, она перекинула полотенце через плечо и выплыла в прихожую.

                Безответственно широко распахнув дверь, София обнаружила на пороге сверкающий оскал улыбки и цветы в руке чернявого мужичка в твидовом пиджачке: набриолиненые волосы уложены на пробор, благоухает «Красной Москвой», глаза сочатся вожделением:
– Я кажется не вовремя?
Глядя на гостя, Софа зашипела, как удав на кролика, а ухажер потупил глаза и зашаркал ногой у порога:
– Он приехал? Нет?
Софа вновь зашипела, покачиваясь коброй. Посетитель отреагировал недоумением:
– А зачем тогда ш-ш-шы?...
Дама, ухватив за лацканы пиджака обладателя достоинств, втянула в прихожую, прижала к стене, по-кошачьи царственно прильнула к нему и закрыла рот поцелуем вампира. 

                Семён Семёнович, напряженно прислушиваясь к неясным звукам, вспотел, проклиная свой язык и излишнее рвение к постулатам справедливости:
– Чем бес не шутит, может она права? Я и, правда, переборщил с критикой власти? В цветущем возрасте попасть не в депутатское кресло, а загреметь в «Кресты» или «Бутырку»! Оно мне надо?  Я ж больной, измучен жизнью: то несварение кишечника, то регулярные запоры, то газы... Я никого не хотел обидеть!  Я просто так – не люблю власть, как все... Любые анализы сдам на детекторе лжи, пусть знают, я болен, смертельно болен! У меня и свидетель есть…
И тут, сэра, впервые в жизни посетило сомнение:
– А будет ли Софа свидетелем?
В памяти всплыло злорадное выражение лица любимой женщины:
– И чему она так подозрительно улыбнулась, когда отнимала вилку – что я останусь голодный, или что меня скрючило? А когда я вошел, она почему-то не набросилась на меня прямо в передней? Раньше, как голодная пантера рвала с меня одежду, и не уходила не удовлетворённой: «Сначала секс, а потом пища!» – её словечки…

В прихожей что-то упало. Сэр насторожился. И на всякий случай вежливо пропел:
– Софочка, у тебя всё в порядке?
Возникло шиканье, и отозвался радостный голос жены:
– Сэрик не волнуйся! Вешалка упала, – и опять возня с приглушенным шёпотом.
Сэр деликатно простонал:
– Оставь, я вечером прибью,– и, навострил уши. Послышался смех супруги и чей-то сдавленный шепот:
– Ну вот. Уже грозиться прибить!? Я ушел.
– У нас гости? Да!? – ещё вежливей спросил Семён Семёныч затаив дыхание, но, ничто больше не шумело и не падало. Сэр забеспокоился, попытался приподнять голову и, его опять прострелило:
– Софа, меня опять Софа, опять, – натужно проскрипел он, но никто не откликнулся.

Хлопнула дверь и вошла жена, поправляя причёску:
– Ну, сэр, что тебе неймётся? Лежи, успокаивай спину!
– А это кто приходил? – ревниво скрипнул зубами сэр.
– Не волнуйся, не за тобой,– хихикнула жена, – соседка Клава за солью...
– Подозрительно. А почему так тихо? – недоверчиво спросил сэр.
Жена с недоумением посмотрела на мужа:
– А что она, должна кричать? Как на митинге?
Соседку Клаву сэр недолюбливал:
– За солью, – съязвил он, – я бы в лютую зиму, ей снега не дал.
– Ну что ты пыхтишь, всё не можешь простить ей, что тебя отфутболила? – съязвила Софа.
– Это было давно и не правда, – возразил больной, изобразив на лице классическую надменность. – Умирая, в голодный год, я на такую б-б-бабу, за вагон белых булок не залезу. Свободна!
– Да ладно тебе! Она мне всё рассказала, как ты у дверей караулил, пока она с другими развлекалась.
Семён Семёныч мгновенно побагровел от злости и засопел.
– Мне кажется, ты и сейчас закрутить с ней романчик не против, а? А!? – подначила жена.
– Я…, я? Испортить кристальную репутацию?! Ни за что.
– Ой! Праведник какой…
– Да. Да! Тебе я верен, а её презираю. Пре-зи-ра-ю!!! Клаву...
– А чего ты злишься?
– Я не злюсь.
– Злишься.
– Нет.
– Да.
– Нет!
– Да!

Этот пинпонг продолжался бы до ночи, но опять прозвенел звонок. Софа, поправив челку, показала рожки сэру и с язвительной ухмылкой направилась в прихожую.
– А этой скажи, соли больше нет! И спичек тоже! Я ничего ей не дам,– выпалил сэр в спину уходящей жене и выпятил нижнюю челюсть, признак крайне негативного возбуждения,– и пусть не ходит здесь, не бакалея! А то, как встану…
Он вспомнил, что как раз последнего не может сделать, и тихо заскулил от жалости к себе.
                В прихожей происходит нечто странное: сначала глухой удар об пол, потом мычание, и удивлённый мужской бас натужно выкрикнул:
– Я при исполнении! Что такое? При исполнении я… Нападение на орган? – после паузы с угрозой выпалил,– Ржевский дома?! – эхо покатилось по комнате и вышло через окно.
Жена, замешкалась с ответом:
– Лежит. Больной. Совсем больной!...
– Вы жена!? Расслабьтесь э-э-э… Распишитесь! Честь имею, – рявкнул бас.

Семёна Семёновича залихорадило: он оборвал стон, вытянулся в постели по струнке, и тут же увидел себя лежащим не в тёплой постели в центре цивилизации и культуры, а на деревянных нарах где-нибудь за Магаданом. "Всё. До позиционировался…"– мелькнула в сознании фуфайка с номером, и он подтянул одеяло к носу.
Жена вошла, растерянно улыбаясь, вертя в руках белый конверт:
– Тут тебе письмо, Сеня, с гербовым штампом!
– От кого?
– Полиция принесла.
– Ясно, – обречённо выдохнул сэр и похолодел, обливаясь потом, – быстро сработали органы, я только-только ляпнул, а уже повестка?
– Ты уже столько наляпал, хватит на всех жителей страны – сто сорок миллионов включая младенцев, – жена, щурясь, прочла  адрес отправителя.
– Нет, это не местное КаГБ. Тут написано: «Прокуратура РФ город Урюпинск. Гробушкин В.В.»
– А когда ты был в Урюпинске? Лет пятнадцать назад или больше? Неужели ты и в провинции наследил? В постель к народоборцу заглянула слава…
– Нет-нет, не вскрывай! – воскликнул Семён Семёныч, и мысли вслух запрыгали, перебивая друг друга:
– Я, не знаю никакого Горбушкина... В Урюпинске был проездом… Давно!… Верней пролетал над ним… И меня нет дома. Я ещё не доехал…  Не приехал я! Ты всё поняла?
Сэр хотел встать и начать действовать, но сначала возразила боль в спине, а потом жена:
– Как это не приехал? Тебя все соседи видели, и потом, я расписалась в получении корреспонденции.
– Все ошиблись! Это был не я. Похожий на меня, но не я. Любовник! Да. Твой любовник, в моей одежде. Хороший ход! – прищуренные глазки сэра забегали, выдавая интенсивную работу серого вещества.
– Ты что, обалдел на закате лет? Какой любовник?! Лет пять назад я бы ещё согласилась,– жена очаровательно провела руками от грудей до талии.
– Софа не возражай,– повысил голос сэр,– так надо! Любовник и точка.
Софа невинно заморгала ресницами, поправила груди и покорно согласилась:
– Ну, хорошо, как скажешь.
– Сейчас пойдёшь на почту, и вернёшь письмо. Главное комментируй от души: мол, по привычке подписала, давно не видела, где я не знаешь, выгнала и забыла – придумай что-нибудь. Пусть аннулируют твою подпись, как будто адресат выбыл. Надо немного отлежаться – денёк, другой, а потом ищите меня сатрапы, чтоб вручить повестку. Меня не объедешь на кривой, товарищ Гробушкин эР.эФ. Кстати, странная фамилия Гроб – сэр подавился словом и закашлял. Софа, с жалостью созерцает революционный, испуганный профиль мужа, теребя в руках конверт:
– Подожди, подожди сэрик. Может это не повестка, а приглашение: на слёт активистов, кандидатов или каких-нибудь свидетелей?
– Ага, сейчас,– зыркнув глазами отрезал сэр,– прокуратура приглашает на периферию картошку собрать? Туда заманивают выбранных, и,… – он многозначительно закатил глаза, под одеялом на груди скрестив руки,– поняла?
– Нет,– честно призналась Софа, – не поняла.
Семён Семёнович перешел на полушёпот:
– Начинается чистка, устраняют инакомыслящих! Как ты заметила, я давно нахожусь в оппозиции к любой власти – по наследству. Родители были против коммуняк – против режима. Я против демократов любой окраски, капиталистов, олигархов, алкашей, бомжей – против всех! Недаром, я народный кандидат натурал.  Нас мало, но мы ещё есть – я пример. Остальные в эмиграции штаны протирают.
Жена криво усмехнулась:
– Сеня, ты не много на себя берёшь? Надо же, уже с эмигрантами снюхался! Ты что, за границу собрался? А на какие шиши?!
Ни одна из колких реплик, не заставила сэра отвлечься от навязчивой аналитики вслух:
– Деньги не проблема – сниму сбережения. Загранпаспорт за один день – тоже реально. Билет – вообще тьфу! Главное, чтоб границы не закрыли, – прищурился сэр, – остаётся спина…
Он задумался, одной рукой почёсывая ягодицу, другой лысину – сначала по очереди, потом одновременно:
– Чтоб встать на ноги быстро, надо интенсивно греть! Баня отпадает – заметут, – перед его внутренним оком возник образ народно-телевизионного эскулапа в позе льва, панацее от любых болезней.
О! Эврика! – Семён, ярый сторонник народной медицины, принялся широко открывать рот и с шипением выбрасывать язык лопатой на одеяло.
– Сеня, это профилактика простуды, а у тебя копчик, – заметила Софа.
– Не мешай, – сэр продолжил упражнение,– а вдруг поможет?
– Может лучше мазью, а потом грелкой? – предложила жена.
Сэр ухватился за идею и усовершенствовал её:
– Тазик! Где твой эмалированный тазик?
– На кухне. В нём салат. А что? – недоверчиво спросила Софа.
– Выбрось салат, наполни посудину кипятком, и мне на спину, – приказал сэр.
– Ты хочешь ошпариться?
– Нет! – раздраженно воскликнул сэр, и еле сдерживая эмоции, медленно выговаривая мысль, объяснил, – ты выбросишь салат в помойку, намажешь мне спину мазью, наберёшь в таз кипятку, постелешь полотенце на заднюю часть и поставишь горячий таз туда же. Я понятно изложил идею?
Софа кивнула.
– Тогда действуй! Время дорого, – Семён самостоятельно перевернулся на живот, видимо в состоянии аффекта. Женщина, с проворством наёмной медсестры, выполнила всё быстро и точно.

Сэр, лежа, продолжает упражнение хрипящего льва с тазом на пояснице, констатируя первые симптомы выздоровления:
– Ах-ха!..  Хорошо, припекает! Ах-ха… Смотри, я уже могу повернуть шею! Ах-ха… Ой-ёй, ёй-ёй! Сними, скорей сними, печёт!
– Сеня терпи, сейчас привыкнешь и перестанешь чувствовать.
– Ой! Я уже привык. Не чувствую?… Жарит! Сними! Дай почесать… Чесать хочу!– ёрзая под тазом, сэр раскачал содержимое.
– Сеня, ты сейчас ошпаришь не копчик, а то, что снизу, и прощай не только заграница, но и женщины – причём навсегда,– Софа явно пошутила над ним, но сжалилась и сняла таз. Семён Семёнович стал кряхтеть, растирать седалище и яростно обдувать ладони. Процедуру массажа опять прервал звонок.
– Чёрт возьми! У нас сегодня день свиданий? Проходной двор! Не дают поболеть человеку-гражданину …
Софа осторожно намекнула:
– А если это, они, пришли?
Сэр замер:
– Тшш… Нас нет дома. Ты ушла на почту, я не приехал.
Звонок требовательно повторился.
– Может лучше открыть, а то начнут дверь ломать, проблем не оберёмся, – предложила Софа, – двери новые, жалко!
В дверь уже били, видимо ногами, и каждый стук разрывал сердце страдальца жалостью к железной обнове:
– А-а-а, чёрт с ними! Пусть меня берут. Я, долго так не выдержу…
Удары неожиданно прекратились и чета синхронно выдохнула: «Пронесло»
Но тут же, затрезвонил телефон, подняв остатки волос над ушами сэра дыбом. Жена хотела взять трубку, супруг шикнул на неё:
– Шшш… Проверяют!

Телефон трижды разочарованно брякнул, затих и в замочной скважине двери прорезался взволнованный голос соседки Клавы, она видно подслушивала с той стороны, пытаясь подсмотреть в глазок:
– Со-фа, Се-ня, вы дома? У вас всё нормально?!
– Нормально, нормально,– съязвил Семён Семёныч,– тебя только не хватало. Опять припёрлась. Что, соль кончилась?
– Надо открыть.
– Нет!
– Она же волнуется! А вдруг подумает, случилось что, и позовет милицию? Что тогда? – вопрос жены повис в воздухе, озадачив оппозиционера.
– Ладно, открывай. Только смотри в глазок, а то может быть не она это. Подожди! Дай мне твой парик. Если спросит про меня, я, двоюродная сестра Семёна. Понятно? Я – не я, а моя сестра.

Сэр нацепил парик, Софа открыла дверь и, по квартире понеслась Клава, заглядывая во все углы, стрекоча как швейная машинка:
– Софа, разве можно так волновать беременную женщину, так и выкидыш может случиться! Я вся извелась в догадках: может что произошло, или во двор пошла мусор выносить, или плохо стало – всякое бывает; вон Европа мрёт от жары как муха от дихлофоса, или ещё что-то. Может конец света или власть сменили, а я не знаю? Главное, пять минут назад видела тебя с чернявым мужиком, и вдруг на тебе, никто не открывает! Я звоню-звоню, по всякому звоню, даже грешные мысли полезли в голову: не изнасиловал, не убил ли; по городу много разной швали бродит, только и слышно – там надругались, там ограбили, зажгли… А это кто?– трещотка остановила безумный взгляд на лохматой голове торчащей из под одеяла.
– Не обращай внимание. Это, двоюродная сестра Семёна,– на удивление спокойно ответила Софа и зевнула.
– Здрасьте,– слегка сконфуженно пальнула Клава и поджала губы…
– О! Родился милиционэр!– прервала тревожную тишину соседка, зайдясь едким смешком. Её звонко поддержала Софа. Не смеялась только новоявленная сестра, её нижняя челюсть стала подозрительно выдвигаться вперёд. Эти изменения в лице тут же отмечены трещоткой:
– Ты подумай, как вы похожи на вашего братца. Даже выражение лиц одинаковое! Вам не смешно? Вы не любите юмор?...
Софа, видя, что сэр сейчас взорвётся агрессивной тирадой и неизвестно чем закончит, мудро остановила навязчивый допрос:
– Не приставай Клава, она глухая.
Клава с недоверием посмотрела на сестру сэра:
– Совсем глухая?
– Совсем, совсем,– успокоила соседку Софа,– она приехала, чтоб лечить голову. Мы только что проводили предварительные процедуры. Грели кипятком ноги, чтобы в ушах размягчить серные пробки. Народный метод…
– Да? И помогло?
Софа отрицательно качнула головой и печально вздохнула.
 – А мне кажется, что она слышит нас и понимает. А как же ты с ней общаешься?– провокационные искры сверкнули  в глазах Клавы. Спокойствие жены вызвало восторг у сэра.
– Просто. Показываю жестами: лежать, за стол, спать, – и, Софа принялась изображать, как управляет глухой родственницей.
– Ну, ты прямо как с собакой! – воскликнула соседка. – Правильно, с роднёй мужа так и надо. Пусть деревенщина чувствует куда попала; великий град Петра, цитадель культуры! Ну и страшная она, страшней ядерной войны. Наверное, муж такой же уродец?
Софа хладнокровно парировала:
– Нет, она не замужем. Как и ты девственница.
Шутка вызвала у Клавы смеховую истерику. Пока она, хватаясь за бока и выпуклый живот, смеялась, чета выразительно гримасничала, каждый настаивал на своем решении проблемы: сэр желал навязчивую особу выставить взашей, жена отмахивалась – мол, сама уйдёт. Чтобы прекратить поползновения мужа к действиям Софа озадачила соседку вопросом:
– Клава, да ты опять беременна?

                Дело в том, что Клавдия беременела регулярно каждый месяц, периодично, с появлением нового любовника, но как только претендент в отцы узнавал, что его осчастливили – исчезал тут же; за ним испарялась и беременность. Этот процесс длился уже добрых лет двадцать пять.
                Смех оборвался на полухаха и Клава обернулась фурией:
– Что-что? Позавидовала… Сама уже не можешь зачать, думаешь, и я не могу? А вот выкуси,– и Клава стала вертеть фиги перед лицом Софы,– шесть недель уже, и узи подтвердило!
Софа, не ожидавшая такой подлой реакции на невинный вопрос, естественно не могла терпеть хамство в присутствии мужа. Провела пальцами по уголкам рта, демонстративно смахнула остатки крошек с грудей, подбоченилась и приготовилась к схватке.
От неожиданного поворота событий, Семён затаился под одеялом, забыв, по какому поводу он здесь, и в глазах заиграл азарт.    
Софа окинула презрительным взглядом соперницу. Невзирая на все восклицания и гримасы оппонента, монотонно как гаубица, Софа стала обрабатывать вражеские позиции. Внедряться в сокровенное – нервную систему:
– Я думаю, тридцать лет назад, твой первый аборт поставил точку в клонировании твоей персоны и всех приходящих в гости кобелей! Твоя беременность – блеф для слабонервных! Желание прихватить мужичка и скоротать старость. И вытащи подушку с живота!…
– А я еще не старая. Мне всего пятьдесят и я ещё в соку, как яблочко! – ехидно прихвастнула Клава.
– Не уменьшай возраст,– перебила Софа,– пятьдесят четыре!– пригвоздив соперницу цифрой, как мотылька на булавку, – жила жизнь, как стрекоза из басни, думала, вечно будешь порхать и наслаждаться?
– Ну и что, насладилась, а теперь назло тебе рожу! – припечатала соперницу Клава.
– Ага! Сейчас! Опухнешь к столетию! – парировала Софа.
– И что? В странах третьего мира, бабы и в семьдесят рожают, а я чем хуже? У меня ещё лет двадцать и перспектива!…
– Из твоей перспективы уже песок сыплется, устанешь подметать. Профукала жизнь…
– А ты что, всю жизнь монахиней была? А сейчас, что творишь!? – врезала Клава подбоченившись. Обе на секунду замолкли, округлив глаза и губы бубликом: одна от возмущения, другая от радости.
Семён Семёныч, с трудом выдерживая паузу, от нетерпения заёрзал на животе, почесываясь как шелудивый.
Софа, роботом трансформером, стала надвигаться на провокаторшу:
– Яблочко говоришь? Только сморщенное! Изрядно покусанное и местами гнилое. Смотрите на неё люди! Рожать она собралась?! Да ты, даже от гориллы не родишь! Даже если найдёшь деньги на пересадку эмбриона. А денежек таких нет. А если родишь, то крысу, огромную крысу!...
Развязка была предрешена, потому что с детства слово крыса, не говоря о живых милашках, повергало Клавдию в состояние анабиозного шока с непредсказуемыми последствиями.
Так и произошло: она трясущейся рукой пробежала кончиками пальцев по лицу, телу, прихватила со стола конверт – похожий на салфетку, со звуком Иерихонской трубы стала в него сморкаться. Теперь, в состояние шока погрузилась супружеская чета.
Пятисекундное замешательство и скульптурная композиция, напомнившая выражением лиц картину Брюллова «Последний день Помпеи», вывели Клаву из тревожного состояния:
– Чего это вы ох…. охладели? А? Не пугайте меня, я женщина уже беременная, – настороженно улыбаясь Клава скомкала злополучный конверт в шарик.
– Что ты наделала,– дар речи вернулся к Софе,– его посадят! Теперь точно посадят. И тебя заодно …
Сэр в образе сестры и позе статуи – вспотел.
Клавины глаза стали плошками:
– Ну, с твоим сэром давно понятно. А меня-то за что? Я по митингам не шастаю, власть не ругаю, довольна всеми! Я не смотрю на политическую принадлежность и всем даю. Твоему сэрику тоже дала голос.
– Тебя, за неуважение к государственным документам. Это письмо из прокуратуры! – Софа перевела дух, – можешь считать, что ты сожгла государственный флаг.
– Ничего я не жгла! Я просто сморкнула, перепутала,– растерянно возмутилась Клава, и стала расправлять конверт прямо на столе. – Вот! Я всё исправила. Так и было!…
Жалкое подобие Байрона, не скрывая слёз, подало голос:
– Из-за этой нелепой бабищи рухнула жизнь! Кто? Кто теперь возьмёт обратно письмо в соплях? А если возьмут, то подошьют к делу как улику, факт оскорбления госоргана! Кто там будет вникать, что сопли не мои? Всё. Всё! Жизнь кончена…
Семён Семёнович демонстративно принял позу покойника и уставил взгляд в потолок.
Софа взяла конверт, печально посмотрела на Клаву, сэра и робко произнесла:
– Теперь придётся прочесть. Не получилось с эмиграцией Сеня. Читать?
Семён процедил загробным голосом:
– Какая теперь разница. Читай. Буду знать хотя бы, что мне инкриминируют.

У соседки отпала челюсть от чудесного превращения сестры в брата, она хотела что-то сказать, но любопытство пересилило и, на её лицо легла напускная скорбь.
Близоруко щурясь, жена стала читать трагично:
– Шапку пропускаю, гражданину Рожевскому тоже. Вот: «Семён Семёнович ставим Вас в известность. Прокуратура города Урюпинска после проведения следственных действий, закрывает уголовное дело по факту смерти вашей бывшей гражданской жены. Рекомендуем Вам явиться в органы опеки для оформления опекунства над Вашей дочерью Серовой Маргаритой Семёновной. Старший следователь Гробушкин В.В.»
Повисла гробовая тишина. Каждый из присутствующих услышал то, что ему было ближе: сэр воспрял духом, потому что уголовное дело закрыли, Софу очень озадачили покойной женой и опекунством дочери, а Клава погрузилась в натуральную грусть из-за отсутствия собственных детей, и выдала заключение:
– Ну, вот. Удача пришла, а её не ждали. Везёт дурам и инвалидам на голову. Тут изворачиваешься, юлишь перед каждым козлом в штанах, в церкви прописываешься, лоб расшибаешь – чтоб только забеременеть. А им всё готовое, на блюдечке: "Ребёнка хотите? Нате! Пожалуйста! Мало того, пелёнки менять не надо – взрослая дочь сама, подменит вам памперсы"…
От огорчения , у Клавы из-под юбки, выпала подушка. Она мимоходом её подхватила и вскользь добила чету:
– Оставляю вас при полном семейном счастье, дряхлые голубки,– и вышла из комнаты.

Семён Семёныч облегчённо выдохнул:
– Слава Богу, ушла наконец. Софочка, всё что ни делается, всё к лучшему! Дело закрыли, теперь можно и поболеть не спеша,– улыбаясь, сэр расслабился и приготовился вздремнуть. Но тут Софа, до этого не обронившая ни звука, умилённо спросила:
– А как же ребёночек?
– Чей? Её? Мне это не интересно дорогая,– сэр, почмокав губами, приготовился к отходу в сон.
– Общий. Её и, твой! Теперь ты опекун ребёнка.
– Ещё чего! С каким кобелём нагуляла пусть тот и опекает, а я не приделах…
– Се-ня,– повысила тон Софа,– ты меня услышал? Я не про Клавдию и её подушечную беременность, я про твою жену покойницу и дочь.
У Семёна Семёновича глаза вылезли из орбит:
– Софочка ты сегодня, наверное, много пила. Какая дочь? Мы с тобой двадцать два года не жалея себя, рук и остальных органов, работаем над этим! А почему ты покойница? Я же с тобой разговариваю…
– В письме написано,– на лице Софы не дрогнул ни один волосок.
– Что за бред! Откуда они знают, кто, когда умрёт? Они там совсем обалдели, прокуроры ясновидцы, лучше бы боролись с преступностью на местах…
Софа жестким взглядом заставила умолкнуть фонтанирующего политика:
– Повторяю для непонятливых,– и Софа перечла документ, делая паузы для лучшего усвоения материала, используя жесты и мимику.
 «Семён Семёнович ставим Вас в известность. Прокуратура города Урюпинска после проведения следственных действий, закрывает уголовное дело по факту смерти вашей бывшей гражданской жены. Рекомендуем Вам явиться в органы опеки для оформления опекунства над Вашей дочерью Серовой Маргаритой Семёновной»
Сэр вначале слушал с кривой ухмылкой, но ближе к концу его лицо приняло жалкое выражение сосредоточенного недоумения.
– И что ты мне на это ответишь? – розовея на глазах, прошипела жена.
– Ничего,– с простодушной улыбкой ответил сэр и присел на ложе.
София с пристрастием осмотрела мужа, ища брешь или капельку лжи в его глазах.
Но что можно увидеть в поросячьих глазках человека, только что испытавшего физическую боль, страх за свою жизнь, справедливый гнев – радость? Нет. Только подленькое умиротворение. Это состояние мужа и не устраивало Софу. Она стала задавать наводящие вопросы:
– Письмо пришло тебе?
– Да. Ты сама расписалась в получении.
– Семён Семёнович ты?
– От рождения.
– Ты был командирован в Урюпинск?
– Софа, это было так давно, как коммунизм от перестройки…
– Не отвлекайся. Чем ты занимался там и сколько времени был свободен?
– Ну, чем я занимался: прилетел, быстро на завод, по накладным сдал товар, отметил командировку и свободен!
– Сколько часов был свободен?
– Ну, час, или два. А какое отношение, это, имеет к письму?
– А женщины там красивые?
– Я не рассматривал. У меня в глазах только твои формы, – от глупых вопросов жены, сэра посетило раздражение.
– И со многими ты имел контакт, по работе?
– Да, с кучей женщин!
– Например?
– Софа, тебе не надоело? Я есть хочу…
– Ты не ответил на вопрос.
– На проходной охрана – женщины, вся бухгалтерия – они же, секретарь директора и директор – тоже дамы, да весь город бабы!
– Сэр, и много у тебя было этих баб? Эта, которая покойница, как её звали?
– Софа не буди во мне зверя. Я не знаю: ни покойниц, ни адресов, ни явок, ни дочек, я есть хочу! Хочу…
Взгляд Софы окатил сэра презрением, и она бросила ему в лицо конверт:
 – Когда вспомнишь, позови,– гордо удалилась на кухню. Семён бегло пробежался по строчкам документа:
– Всё правильно. Санкт-Петербург. Я, Семён Семёныч. Но в Урюпинске у меня не было женщин! Если б какой-то другой городишко я бы засомневался, а в этом нет. Точно нет. Да не могло быть детей! Это, какая-то провокация…  Софа, я понял! Это фальсификация! Письмо, провокация! А где экспертиза на отцовство? Где указаны годы так называемой дочки? Нет!? Пусть мне предъявят факты: число, месяц, год рождения, и конкретное место зачатия, я требую очную ставку при свидетелях! Пусть покажут мне, как это было в натуральном исполнении…
Вернулась Софа. Сэр, заискивающе улыбаясь, пролепетал с надеждой на примирение:
– Да? Софочка, я правильно мотивировал?
Походкой манекенщицы, покачивая бёдрами, но с размазанной тушью под глазами – видимо она всплакнула, жена с достоинством произнесла:
– Вас этим письмом и вызывают, для очной ставки. Чтоб Вы не могли отвертеться!
Сэр не заставил себя долго ждать, скрестил на груди руки, выпятил нижнюю челюсть и засопел – ну, просто вылитый Чарльз Гарольд.
Софа усмехнулась и зло прищурившись, заявила:
– Кстати, Вас тут никто не держит. Езжайте к своей внебрачной дочери, на могилку жены, прокурор Вас утешит! А может, найдётся ещё какая-нибудь утеха? Езжайте-езжайте, Вас с нетерпением ждут!
– Пускай ждут, а я здесь подожду. Сначала пусть предъявят факты и покажут, а потом уже,– многозначительно изрёк сэр манипулируя руками,– тем более, что я серьёзно болен…
– Да-да-да, только кастрированная совесть не болит!
По лицу сэра пробежал тик, но он вовремя сообразил, что отвечать огорчённой жене в том же тоне не корректно – себе дороже и, раздражённо подмаргивая, поправил парик.
– Изувер, предатель, обманщик! А ещё клялся: «Я тебе верен! Дорогая»… Ну, и что мне с тобой делать? – плаксивые нотки появились в голосе Софы.
– Накормить, любить и верить. Да,– сэр по наполеоновски выпятил нижнюю губу к носу.
– Как ты мог, столько лет спокойно спать, да ещё храпеть!– не унималась жена, тыча пальцами себе в уши. – А может это не единственный отпрыск, в твоей кристальной биографии подлеца?

                В комнату тихо вошла молоденькая девушка с сумкой через плечо.
– Извините, пожалуйста, что без разрешения, я стучала, а у вас дверь открыта…
– Ну и что?– сэр перевел питбулевский взгляд на оробевший объект,– детка, не во всякую открытую дверь, можно войти безнаказанно.
Девушка, ещё больше растерялась, стала наугад, поспешно рыться в сумке и приговаривать:
– Я к Семёну Семёновичу… Меня послали. Передать… Семён Семёнович, живёт здесь? – немного замешкав, вынула белоснежный конверт и протянула его Софе,– вот!
Софа ответила смехом, а у сэра от возмущения, округлилось всё, что могло и, парик встал дыбом:
– Ещё письмо?! Не-ет… На сегодня лимит исчерпан!
Девушка с опаской поглядывая на чету, не понимая причину столь бурной реакции, вежливо улыбнулась.
– Софа, смотри! Она лыбится?– пристально вглядываясь в глаза письмоносца, вставил сэр между смеховыми покатушками жены.
Софа за секунду взглянула на девушку, на сэра и, заразительно забилась в истерике, хватаясь за живот, за стул, за стол, за девчушку, которая тоже открыто, стала смеяться.
От накатившего возмущения сэр вскочил на ноги. Балансируя, принял позу на полусогнутых ногах и, размахивая руками, пытается достать сумку нежданной гостьи:
– Я всех вас выведу на чистую воду… Выведу! Дай. Дай мне сумку! Сейчас же. Отдай! – он, наконец, выхватил протянутый объект. – Где диктофон, где адреса, телефоны сообщников, камера? Кто тебя подослал?!
Семён Семёнович зарылся в кармашки и отделения, с азартом пса идущего по следу преступника, который сейчас будет изобличён и схвачен с поличным, но попадался не криминал: колготки, помада, расчёска, нижнее бельё, кружка, ложка, растворимый кофе, гигиенический пакет, упаковка растворимого сахара, полбатона и колбаса в нарезке…
– Чёрт! Софа, я понял! Её прислали конкуренты для создания компромата. Сейчас сфотографируют её со мной в объятьях и, всё! Потом запишут в развратники и мне депутатом не быть? Закрыть окно!!! – заорал он. – Не прикасайся ко мне! Всем лечь на пол!…
Последний вскрик оборвал смех. Девушка покраснела от смущения или возмущения, Софа взяла конверт, вынула содержимое, пробежала взглядом и, через губу презрительно бросила:
– Задолженность по отоплению. Рекомендуют сначала оплатить, а потом судиться с ними.
– Да как они смеют?! Наглецы, нахалы, ай-яй-яй-яй! Какие нахалы!  – сэр понял свою оплошность и пытается «сохранить лицо»
– Передайте им, что я платить не буду! Как только получу удостоверение депутата, пришлю в ЖЭК такую проверку, что мало не покажется всему ЖКХ! Идите, вы свободны,– величественно изрёк сэр и, принял позу известного полководца, скрестив руки на груди, – идите детка. Я не задерживаю.
Прижав сумку к груди, девушка замусолила сэра влюблёнными глазами, и вдруг, восторженно защебетала:
– Таким я вас и представляла! Независимый и гордый, бунтарь и любимец женщин! Одинокий волк – длинноволосый рокер в кожаных штанах и куртке, пропахший ветрами свободы и бензином. 
У сэра остатки бровей уползли на лоб. Он обнюхал себя, осторожно поглядывая на Софу и шаровары.
Софа тоже проявила интерес к словам девушки, сложила руки на груди в замок и наклонила голову набок:
– Деточка, это тебе мама рассказала про него?
– Да. Она мне много чего рассказала…
– Ты из Урюпинска? – в лоб спросила Софа, и сэр насторожился.
– А это что, город? – наивно обронила девчушка.
– И откуда же вы милое создание? – прикусив губу, с подвохом спросила Софа, взглядом протирая дырки в обескураженном муже.
– Я? С Архангельска.
– Так. Это становиться очень интересно! – многозначительно, громко, с эхом, воскликнула жена, а сэр от непонимания поднял плечи и развёл руками.
– В Архангельске ты бывал часто. Я всё помню! Не перечь! Можешь не отпираться: сначала по работе, потом единомышленники, какие-то проекты, и как на грех именно там создавалась ячейка партии. Любители чужих жен? Да? Я ведь чувствовала, а теперь вижу, ты и на севере хорошо поработал. Красота! Коммерция, политика, дитё – в одном флаконе? Это уже две жены и два ребёнка, а я…– Софа задохнулась от захлестнувшей её обиды и, облокотившись на девушку плюхнулась на стул.
Сэр, виновато улыбаясь, переводя взгляды с девчонки на Софу и обратно, наконец, набрался духу и пытается робко возразить:
– Софушка, я не уверен, что виновен. Это какая-то чудовищная мистификация! И потом, я никогда не имел длинных волос.
Софа заплакала навзрыд:
– Подлец! Наглый подлец! Негодяй! А сейчас на голове у тебя что?
Семён Семёнович испуганно ощупал свою голову и радостно заорал:
– Софа, это твой парик! Смотри! Парик!– стянул с головы искусственные кудри. Жена от удивления перестала выть и подтвердила:
– И, правда. Он по молодости всегда был лысый…
Сэр, вдохновлённый поддержкой, продолжил:
– Любимая, я с детства боюсь машин, и у меня аллергия на испарения!
Девчушка нахмурилась и решительно, на энтузиазме резанула:
– Этого не может быть! Чтобы вы Семён Семёнович, тридцатикратный чемпион СССР по мотокроссу, боялись машин и ароматного запаха бензина?! Не верю. Да про вас легенды ходят, как вы после каждой победы сливали прямо из бачка пятьдесят грамм ещё тёплого бензола, и хлоп, – чету передёрнуло. – А главным был тост: «За СССР и дам!»
Софа с жалостью посмотрела на ораторшу:
– Теперь я поняла, откуда берутся токсикоманы…
Сэр поддержал жену кивками:
– Бедный ребёнок, бедный ребёнок!..  К этому эпизоду я не прикладывал руки и что бы то ни было. Софа, теперь ты видишь? К ней, я не имею отношения!
Софа немного нехотя, жеманно опустила глаза, чтобы кивнуть, как бы сделать одолжение, но вмешалась энтузиастка:
– Как не имеете отношения? Очень даже прямое! Папа! У меня есть факты. Фото с моей мамой. Вот, вот, вот!– очередная дочь стала тыкать фотографии под нос обескураженной жены.
– Кто папа? Какой папа! Это грубый шантаж! Это компромат – фотомонтаж! Не верь ни единому слову, её подослали – растерянно возмутился сэр.
Софа вновь преобразилась, разглядывая снимки:
– А ведь, и, правда, это ты!
Семён Семёнович начал всхлипывать, бормоча оправдания:
– Я не люблю бензин… Я боюсь колёс… Я лыс от рождения… Я никогда не был чемпионом!…

Жена остановила его причитания, с пристрастием изучая лицо на карточке:
– Замолчи! При твоей работе и частом отсутствии, не удивлюсь, что ты тайно ещё и космонавтом стал, или космополитом. Если бы шлем снять, чтоб наверняка… Нос, наглая челюсть, кривая ухмылка – его, а глаза не пойму.
– Красивые глаза, как у поручика Ржевского! – воскликнула девушка, – «Любимца дам и баловня судьбы, гусара, вертопраха и гуляки!…» 
– Секунду дитя моё,– перебила поэтессу Софа,– у какого Ржевского?
– Из анекдота,– смутилось дитя.
– Нельзя так, о старших. Милочка, перед вами живой человек, немного похож на ходячий анекдот, но с большим политическим потенциалом.
Софа решительно встала, а сэр втянул голову в плечи.
– Дай сюда письмо, которое я дала. Где конверт?
Сэр пошарил рукой по дивану, протянул скомканные бумажки. Софа внимательно пробежалась взглядом по конверту, и её лицо засияло тайной:
– Деточка, напомните, на какой адрес вы пришли?
Девушка смутилась, в замешательстве стала рыться в сумке, достала клочок газеты и, поглядывая на чету, неуверенно прочла:
– Декабристов, дом шесть, квартира шестнадцать… Я, не туда попала?
– Попали вы именно туда, куда вас послали, как написано. А не подскажете мне душка, как полностью зовут этого мопедного гиганта? – в голосе Софы бурлит сарказм, причину которого сэр не понял, как и ход её мыслей.
– Семён Семёнович Ржевский, тридцатикратный чемпион…
Софа бесцеремонно перебила упрямую поклонницу бензина:
– Это мы уже знаем.
Наконец и до сэра дошло, в чём возникла демоническая путаница. Сидя на диване, он стал приплясывать задом и выкрикивать:
– Слава Богу! Я не Ржевский, я не Ржевский! Я Рожевский! У него фамильный корень Ржев, а у меня рожа, милые мои, понимаете ро-жа! – и он стал выделывать такие кренделя лицом, что удивилась даже Софа. Радость сэра была не долгой, его лицо вдруг остановилось на переходе от одной мимической маски в другую и серьёзно спросило:
– Так, с фамилией разобрались. А как быть с адресом? Он ведь наш?
Софа ответила убеждённо, мимоходом вправив сэру челюсть:
– С адресом ещё проще дорогой. На конверте перед словом Декабристов две маленькие буквы ул и точка, местонахождение адресата улица, а мы сейчас на площади Декабристов, и далее всё правильно.
Семён Семёнович, с любовной поволокой, взглядом облобызал жену, с придыханием от скакнувшего давления и подаренного счастья свободы, призывно зашептал:
– Какая ты у меня… Мудрая, красотка, сладкая, чупа-чупс… Ням-ням… Иди ко мне…
– Сеня подожди, я гостью провожу, – обещающе стрельнула ресницами Софа и обратилась к девушке стоящей в шоке, – у меня к вам просьба, милочка, доставьте это письмецо родному папе, он будет очень счастлив.
Девушка собрала фотографии и стала извиняться:
– Простите меня, пожалуйста… Я не хотела… Так получилось… Мама наверное перепутала, а я всё Ржевский, декабристы, декабристы… Создала вам проблему в семье…
Софа, выпроваживая гостью, успокоила по-матерински:
– Ничего девочка моя, ты доставила нам массу удовольствий! Таким пустячком, крепость настоящей семьи не разбить. Правда, Сеня?
– Да-да! Заходите ещё, – откликнулся сэр, уплетая батон и колбасу гостьи, с вожделением закатывая глаза; толи от предстоящего тожества над женским телом, толи от утоляемого голода.
                Софа вернулась из прихожей пантерой, той самой, о которой вскользь намекнул Семён Семёнович, когда его скрутило. Распустив волосы, расстегнув халат, поставив ножку в чулке на стул, она предстала перед сэром неукротимой, вернее укротительницей:
– Сэрик, ты любишь меня такой? Кем я буду для тебя сегодня? Ну, ну же не стесняйся, скажи!...
Сэр, тараща глаза мычит, дожевывая батон, пытаясь угадать желание женщины:
– Лошадью Петра?…
– Ну, давай же сэр, приди ко мне. Опали меня своей страстью! На коленях ползи, ползи ко мне… Жеребчик…
Сэр в точности исполнил желание Софы, но как только приблизился к ноге, чтобы поцеловать её, жена прыгнула на него с криком кошачьего удовольствия, стала катать по полу, и рвать на нём майку.
В процессе ролевой игры в комнату вошел участковый и несколько секунд наблюдает за происходящим. Когда игрища стали переходить в невнятные звуки, отведя глаза, он натужно кашлянул в кулак, давая возможность чете привести себя в благопристойный вид. Софа отреагировала, как истинная жена будущего деятеля:
– Вы пришли с депешей изберкома?
– Нет, – смутился наблюдатель в погонах.
– Может с поздравительной телеграммой губернатора, по случаю избрания моего котика депутатом?
– Нет-нет! Я мимо проходил. Контролирую общественный порядок на вверенной мне территории, – блюститель порядка покраснел.
– И что? – Софа вызывающе подбоченилась и села верхом на мужа, как амазонка.
– Ну, тут крики… Хм… Я вижу, девушка в слезах из вашего подъезда. Я и решил осмотреть общественную территорию. Я ж не знал, что тут такое…
– Внутренняя часть квартиры входит в вашу территорию? – с издёвкой спросила Софа.
– Условно. Нам вменяются дворы, подвалы, парадные лестницы и чердаки. Квартиры нет,– участковый мотнул головой так, что слетела фуражка.
Софа снисходительно ждала, пока милиционер отлавливал непослушный головной убор, и жестом полным грации, показала на выход:
– Там, пожалуйста, за дверью контролируйте. И захлопните её сильней, чтобы не смущать общественность. Сейчас мы заняты очень важным государственным делом, поэтому прошу нам не мешать. Брысь…
Смущённый лейтенант попятился и исчез, захлопнув дверь.

                Софа подошла к зеркалу, придирчиво  осмотрела себя и осталась довольна:
– Я, такая необузданная! Впечатлительная … Сэр, я вдохновляю Вас на безрассудные поступки?
Завораживающий тембр голоса жены, улыбка, и глаза-маслины возымели странное действие на Семёна Семёновича: он стал судорожно приседать, сучить ногами, и пустился в первобытную пляску аборигенов Малайзии – что-то в этом роде. Софа, покачивая бёдрами, включилась в танец.
– Ты муза! – с придыханием воскликнул сэр, – ты мечта! Ты заноза в моём душе! Столб! Ради тебя и для тебя, я даже президентом стану!
– Да?! – Софа изогнула стан. Семён Семёныч закусил удила вдохновения и, его понесло:
– Не веришь? Первый шаг сделан! Завтра я уже депутат, а послезавтра глава комитета! Через неделю спикер городского парламента!…
– Что-то очень быстро. Всего за один день? Неделю? – специально удивилась Софа.
– Согласуем за пять минут! Я уж постараюсь… Я уж вцеплюсь… Сами предложат! Ещё упрашивать будут, чтобы я над ними… Эге-гей! И пошла карьера в рост – галопом! Иго-го-го-го! – сэр заржал конём от избытка эмоций.

В комнату из прихожей, на цыпочках, торжественно просочилась троица. Милиционер с большим конвертом в вытянутой руке, соседка Клава умилённо прижала руки к груди, и чернявый мужичок  видимо из любопытства – за компанию.
– А через год ты уже не жена депутатишки с городским мандатом, а супруга градоначальника! Мать родная! Всем элитам элита! Лицо города, и кругом твои портреты, портреты, портреты в модных одеждах, в журналах, рекламе, можно без одежды… Все фонды отдам в твои руки, весь мир у твоих ног! Будешь покровителем обездоленных, меценатом, пока я организую партию и пробьюсь в столице… А дальше, по той же схеме, и я главный в Думе! Уж я постараюсь… Уж я пробьюсь… Вгрызусь! Я всем покажу, как надо засучив рукава... И вот я уже на самом верху! Сам себе элита. А вокруг ау-у! Ау!!! Там внизу, мельтешат все… Копошатся… А я, я с самим вась-вась! И грянут выборы!... Девяносто процентов народа мои!... Фанфары!... Я президент, а ты леди.

Смён Семёнович задохнулся от величия, и присутствующие судорожно зааплодировали.
– Семён Семёныч, Вам депеша Избирательной Комиссии! – торжественно сообщил участковый, его лицо расплылось в улыбке. – Курьера перехватил! Отдавать не хотел, ну я уговорил его. Рад за Вас! Надеюсь на дальнейшее  сотрудничество. Могу организовать службу личной безопасности, обращайтесь, если что…
Клава не дала договорить участковому, выступила вперёд и застрекотала:
– Я тоже хочу пользу приносить. У меня и машинка есть печатная. А то, что пошумели чуть-чуть, не беда! Я зла не держу. Мы ж как одна семья! И квартиры рядом, удобно! Тук-тук и речь напечатана, тук-тук и задание исполнено! Ты определи мне зарплату побольше я и квартиру намою и педикюршей могу...
Сэр, ощущая себя благодетелем, снисходительно кивнул. Его величественный взгляд остановился на третьем посетителе:
– Человечек, а ты кто?
Глазки чернявого растерянно забегали. За него ответила Софа:
– Будет водителем! Тебя на заседания возить, а меня в бутики.
– А, ну да, – ответил сэр. Вальяжно распечатав конверт, понюхал бумагу, развернул документ.
– И так господа, послание Избирательной комиссии!
В звенящей тишине, в окружении радостных лиц затаивших дыхание, кандидат в депутаты зачитывает письмо, беззвучно шевеля губами. Его глаза восторженно бегают по строчкам, потом возвращаются обратно к началу, на лице переход от одной эмоции к другой осуществляются так быстро, что у присутствующих от напряжения свело судорогой скулы. Наконец Семён Семёныч радостно засмеялся, выкрикнул: – Ийесс!!! – и уткнулся лицом в ладони, его плечи затряслись, а окружение со слезами стало брататься…

                Но, всегда найдётся личность, которая, может ненароком или по глупости, но обязательно испортит праздник души и единение народа в гражданском порыве. Такой персоной оказался чернявый шофер. Подняв упавшее письмо, не читая, сунул в руку радостному милиционеру, который увлекаясь округлостями  дам, уже по третьему кругу расцеловывал не только руки. Милиционер уткнул взгляд в письмо, остановил жестом смех и слёзы восторга:
– Гражданин Сермяк-Рожевский – кличка сэр, это вы что? Ввели нас в заблуждение?! Да по вам тюрьма плачет! Уголовник!
Сэр упал на колени. Софа хотела защитить мужа грудью, но участковый остановил её:
– Здесь написано. Пятьдесят процентов подписей признаны не достоверными! Отказать в регистрации. Подписи подделал? А я думаю, будет дело возбуждено. Так, вы и ты, свидетели…
Клава засуетилась, агрессивно засунув подушку под платье:
– С какой радости? Я знать его не знаю! Так, здравствуй и пока. А я беременная ! И мне некогда. Режим пора соблюдать.
Чернявый тоже бочком стал пробираться к выходу твердя на ходу:
– У меня нет прав, поймите, я бесправный беспартийный и совсем не водитель!
Участковый  посмотрел на съёженного сэра, повертел письмо, бросил на пол. У двери обернулся, погрозил пальцем:
– И чтоб тихо у меня. Цыц! – и вышел, позвякивая подковками о лестницу парадной…   

                После всех потрясений, сидя на полу, приняв рыдающего сэра на грудь, убаюкивая, Софа предалась размышлениям вслух:
– Сэр, тебе не кажется, что с природой что-то неладно, а с народом?
– Жарко… Душно… Дышать не могу – нечем!  Задыхаюсь я…Убили. В самую душу нагадили  и бросили в ад на сковороду. Письма, дети, покойница, наркоманка, мент с тюрьмой… А народец? Подлец! Как подвёл, а? Опозорил! Я же сам подписи собирал, видел, как закорючки ставили. Все улыбались шире плеч!... В спину меня ободряли: «Вон СССР пошел! Наш кандидат! Надежда наша! Будущее!» Издевались? Народ оказался фальшивый, хитрый… Ничего, в следующий раз отольются слёзы…. А чёрт бы вас всех забрал и жарил, жарил!!!
Не состоявшийся депутат обмяк на груди у Софы и захрапел. 
– Нет. Я, про другое спросила. Вот Клава, например, была и раньше больна на голову, а сейчас супер обострение какое-то? Не уйдёт от телевизора пока все новости по кругу не посмотрит: нервничает, каналы  тыркает, а потом одновременно и плачет и ржет. Или токсикоманка – дочь бензинового наркомана? Тоже нелады с головой. У этой от энтузиазма в поисках отца, косоглазие выпирает. Любого примет в отцы. И куда не глянь, кругом пугающие симптомы: почта адреса путает, отцов и жен путают, любовниц заведут и не помнят, настрогают детей и забудут про них. А в твоей политике – обещают манну небесную уже завтра, а утром проснулись, не помнят, что язык молотил. А ты сам? Просто одержим депутатством! А зачем если наследника нет? Для блага народа? Так его представители тебя кругом облапошили. Лучше бы ты мной был одержим, а не создавал видимость. Я б не глотала контрацептивы тоннами, глядишь, и ребёнка родила …

Сэр вдруг отлучился от груди Софы, вскочил, поводя стеклянным взглядом, стал бегать по квартире и выкрикивать лозунги:
– Дети наше будущее! Проблема демографии решена! Каждому чиновнику приёмный ребёнок в нагрузку! Поставь стеклопакеты и тишина! Читаешь закон, будь бдителен! Огради репутацию от конкурентов, смени жильё и счета в банке! Кусок пирога каждому – справедливо! Не заметил букву в законе – для народа беда! Петр Первый глядит на тебя – бойся! Перепиши собственность на яйцеклетку! Кайся ворюга – народ поймёт и простит! Скоро выборы… – и, уронив голову на грудь, захрапел стоя.
– А о природе, ты как думаешь? Семён!...               
                Сэр, посапывая, уже витает в счастливых видениях. Он бежит в Калифорнии  по ромашковому полю за прекрасной беременной женщиной на мотоцикле,  крейсер «Аврора» салютует его увесистым рогам, а вдали, добрый старичок Бог в милицейской форме с нимбом, приглашает его на золотое кресло депутата, значительно большее, чем остальные стулья. И кругом деньги, деньги, деньги…
                Ночные размышления Софы в подробностях, о том, как природа мстит человечеству, снося мозги набекрень политикой, что мужики большое козлиное стадо с высохшими мозгами без исключения, что женщина слабое и доверчивое существо и каждая особь желает нагадить ей в душу – первым, обо всём этом, узнал чернявый мужичек из соседнего дома. Да-да. Именно тот, которого в порыве неудержимой страсти она уронила в прихожей. Но главным для неё стал выстраданный лозунг: «Секс и политика – несовместимы»
Сэра, в психбольнице, временно определили в категорию безобидных с легким помешательством. Но, скоро его выпишут! Грядут новые предвыборные баталии…

               

Написана пьеса, отдана в театр