Второй акт оперетты. Первая мировая Война. Конь Ры

Во Франции во время войны: Борис Савинков и Максимилиан Волошин – 1915-1916 гг.

Посвящение актёру моему любимому - сыгравшему Бориса Викторовича Савинкова гениально - Алексею Валерьевичу Серебрякову - обожаю и люблю роскошного и шикарного любимого нежно Алексея Валерьевича Серебрякова!!!

ПУБЛИКАЦИЯ. ЖУРНАЛ ПОДЪЕМ

«И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. (Откр 6:3 — 4).»

                РОПШИН

Холодный рот. Щеки бесстрастной складки
И взгляд из-под усталых век…
Таким сковал тебя железный век
В страстных огнях и бреде лихорадки.

В прихожих Лувра, в западнях Блуа,
Карандашом, без тени и без краски
Клуэ чертил такие ж точно маски
Времен последних Валуа.

Но сквозь лица пергамент сероватый
Я вижу дали северных снегов,
И в звездной мгле стоит большой, сохатый
Унылый лось – с крестом между рогов.

Таким был ты. Бесстрастный и мятежный –
В руках кинжал, а в сердце крест:
Судья и меч… с душою снежно-нежной,
На всех путях хранимый волей звезд. 
                Максимилиан Волошин, 1915.    



С июня 1915 г. Савинков постоянно пишет Волошину. Волошин был на два года старше Савинкова – он родился в 1877 г., 16 (28) мая. Его отец рано умер, и воспитанием будущего поэта занялась мать – волевая и самобытная женщина. С 4 до 16 лет он жил в Москве, где в нем впервые пробудилось поэтическое чувство, и появились первые стихи. В 1893 г., Максимилиан переехал в Крым. В 1897 г. он поступил на юридический факультет Московского университета. В 1900 г. его выслали в Среднюю Азию за участие в студенческих забастовках. Там Волошин решил уехать на Запад и посвятить себя искусству. Он не только прекрасно писал стихи, но и замечательно рисовал. Первую славу поэта юный Волошин успел получить к 1912 году. В 1900 г. была опубликована его первая статья, стихи появились в 1905 г. В 1903-1904 гг. Волошин пережил глубокое увлечение художницей М. В. Сабашниковой, закончившееся недолгим браком.
    Расцвет литературной деятельности Максимилиана Волошина был в 1915 году. Первая мировая война, словно разрядом молнии пронзила его стихи. Но, в отличие от Савинкова, он не хотел решительных действий – не хотел отправляться на фронт.         
    Он в крайне тяжелом положении из-за своей деятельности, и из-за того, что его ограничили во многом. Он  понимает, что без масонских связей тяжело, но одновременно осознает, что масоном не является: «Боюсь лжи, т. е., что я, в сущности, вовсе не масон». Волошин одновременно и близок ему, и далек.  Масонские истины ему не понятны, поскольку он ценит земную основу жизни: «Упиваюсь и наслаждаюсь Ропшиным-сыном. Сижу дома. Избегаю «дорогих товарищей». Вчера один измучил меня: доказывал научно, что с точки зрения высших идей надо быть «строгим, но справедливым». И как им не скучно?» (Савинков – Волошину от 19 июля, 1915 г., Ницца). В это же время Борис сблизился с Эренбургом. В это время Савинков задумал вступить во Французскую армию добровольцем. Этому начали противиться родные: «дома мне не позволяют идти в солдаты (в особенности Лев Борисович), но мне кажется, что как только я немного устрою свои денежные дела, - пойду. Не знаю почему, но во мне растет чувство, что так надо, в независимости от декретов, циркуляров и участков. Глупо, не правда ли?». В ноябре Бориса постигают мрачные мысли о бренности всего сущего. Жизнь шла своим чередом, но гнетущая атмосфера удручала. Переписка с Волошиным возобновилась. А М. Б. прислала ему грустную открытку. Он писал: «Здесь мой сын, моя семья, солнце, море и пахнет цветами, когда утром раскроешь ставни. Но как трудно здесь жить. Кругом голодные и убогие. Я слушаю про политику, про стратегию, про амнистию, про местные сплетни и спрашиваю себя: почему люди не умеют беречь чужих ушей? Слава Богу, что, по крайней мере, никто не говорит про искусство. Какая скучная, жалкая и страшная жизнь...».
  Война угнетала всех – извечные споры о том, кто прав. Савинкову разрешили уехать на фронт военным корреспондентом. В одном из писем он убеждает Волошина: «Ради Бога, не читайте моих статей в «Речи» - дрянь коричневая. Я - раб. Пишу для денег». В 1915 г. Савинков оказался в Париже, где встречался с М. Б., но война очень ее изменила.  Он пишет Волошину:
«Мною владеет один из самых скверных бесов: бес скуки. Может быть потому, что война, а я не на войне, но всё, что я вижу кругом, вызывает во мне неодолимую скуку. Особенно скучно у Цетлинов. Не могу слушать про политику и стратегию. А также про педагогику. А также про мораль. А также про искусство. Скажите, ради Бога, Вам не кажется, что людские слова, как мутная речонка: течет - не течет, бежит - не бежит, утонуть нельзя, можно только удить пескарей, да и то выудишь одного в сутки. Французы разговором упражняют голосовые связки, а русские «интеллигенты» («l'elite"» празднословят для «просвещения народа». Бедный народ».
В начале 1916 г. он вновь вернулся в Ниццу. «В Париже я жил в пещи огненной. Очень гнусно. Здесь, слава Богу, солнце и цветет персик. Но у меня то же ощущение, что было весной - что у меня перебиты крылья».  С января  1916 Борис знакомится с Максимилианом и Маревной (художницей Воробьевой-Стебельской).
  По ее воспоминаниям поэт однажды сказал: «Маревна, я хочу представить тебе легендарного героя... Этот человек - олицетворение всяческой красоты: ты страстно его полюбишь». Сначала Савинков и Маревне «совсем не понравился», но все же, замечает она, «его манеры и стиль разговора» произвели на нее впечатление. «Я снова увидела его затем в «Ротонде» и в кафе «Куполь», несколько раз - в его собственной квартире и 3-4 раза - в моей студии, где он читал куски из романа «Конь блед». Маревна считает, что Савинков, будучи «самых крайних политических взглядов, был весьма консервативен в отношении эстетики». Однако он оценил авангардистские скульптуры Осипа Цадкина, заявив лишь, что «сам художник менее интересен, чем его творчество». «Он буффон, ваш Цадкин. Почему он строит клоуна?».
   Кафе  «Ротонда» было тем знаменитым местом в Париже, где собирался весь цвет русской поэзии, обсуждая новые направления в литературе и новые веянья. В Париже на заре нынешнего века собирались в одном милом богемном кафе весьма талантливые люди. Кафе называлось «Ротонда», и за его столиками сидели Гийом Аполинер и Пабло Пикассо, Макс Волошин и Владимир Маяковский, Амадео Модильяни и Анна Ахматова, Диего Ривера и Кокто, Макс Жакоб и Анатолий Луначарский...
Не избежал магнетического притяжения «Ротонды» и Борис Савинков.
 Это было богемное кафе, которое был обязан посетить любой, чувствующий принадлежность к литературному миру человек. К слову сказать, Савинков в «Ротонду» вернется и в начале XX гг., где знаменитый писатель Диего Ривера, будет с увлечением слушать его рассказы о том, как он убивал министров внутренних дел Российской империи. Диего Ривера был увлечен революцией, но  это уже другая история. Позже о «Ротонде» Маяковский вспомнит в красочных стихах:

Париж
 фиолетовый,
 Париж в анилине,
 вставал
 за окном «Ротонды».
   
Большинство завсегдатаев «Ротонды» еще не были известны за ее пределами, но она манила всех, влюбленных в искусство. 

7 апреля 1916 г. Волошин уехал в Россию. С марта 1916 г. Савинков развлекается с Эренбургом. «Был у меня Эренбург. Сначала пили. Потом сукинсынили. Потом читали друг другу стихи. Со мной случилось неожиданное происшествие: захотелось писать именно стихи и я их фабрикую в изобилии. Хотел послать Вам, да совестно».

Савинков долго переживал свое журналистское фиаско, спрашивал Волошина, почему его выгнал Гаккебуш (до этого момента Борис Викторович служил в газете «День» корреспондентом).   
 
Савинкову никогда не был близок поэтический эпатаж, излишнее бахвальство в «артистической среде». Как автор-прозаик он был честолюбив, но скромен. Как поэт – самого низкого о себе мнения, хотя его стихотворения могут пронизывать душу.
  Первая мировая война застала Бориса Викторовича Савинкова на юге Франции. В Париже началась паника. Правительство покинуло столицу.
 Благодаря своим связям Савинков без труда достал удостоверение военного корреспондента. Он писал свои репортажи под грохот пушек, который доносился со стороны Сен-Дени. Борис не кривил душой, когда писал, что нет для него дороже двух городов: Парижа и Москвы. Савинков в качестве военного корреспондента участвовал и в сражении под Марной, где решалась судьба Парижа. Оттуда он слал выдержки приказов. Под Марной немцы  отступили. Савинков следовал за войсками. Савинков интересовался не только зверствами немцев, но и искал сходства в характерах русских и французов. Даже в пейзажах Шампани ему чудится страна, которую «Царь Небесный исходил, благословляя…». По большей части Борис Викторович передавал рассказы французских солдат и пытался поселить в душах читателя ужас перед войной. Савинков очень хотел стать французским солдатом, но его от этого отговорил его большой друг – Георгий Валентинович Плеханов.   
 В 1916 г. В. Ропшин послал на родину книгу «Во Франции во время войны». Этот журналистский труд успеха не имел: на Родине Савинкова уже давно ходили другие мнения, подогреваемые немецкими и большевистскими агентами. Это был чуть ли не единственный голос, поддержавший царское правительство в первой мировой войне…