Как меня спасали... и зачем

О ТОМ, КАК МЕНЯ СПАСАЛИ…  И ЗАЧЕМ

Не знаю, уж, зачем я родился? Может так было надо кому-то, а может только моим родителям… но случилось: 13 июня я родился. Не сказать, чтобы это произошло легко и просто, мама мне говорила, что рожала меня более суток – дай ей Бог упокоения в Раю.
Ну, родился и родился ещё один пацан в роду… и единственное, чем было то примечательно, так это тем, что был я был первым ребёнком в очередном, так сказать, следующем поколении нашего рода. Первым, а это значит и всеобщей игрушкой – так я себя и ощущал с самых первых моих воспоминаний. А помнить себя начал лет так с трёх-четырёх, и первые мои чёткие воспоминания – это гулянки всей нашей огромной родни, на которых я был и игрушка, и клоун, и жертва. Вот об этом подробнее.
Вся родня моя жила в маленьком рабочем посёлке, недалеко от областного центра - Абакана. И назывался наш посёлок тогда чаще – Лесозавод, это сейчас он – Усть-Абакан. У меня был дядька, Володей его звали, и это был младший брат моего отца. Но несмотря на то, он считал себя самым умным и видно это было всегда: и по его поведению в разговоре, и по поступкам. А шутки, которые проделывал он со мной, он считал очень остроумными и смешными. Так, в его постоянном репертуаре было, к примеру, напоить меня (по-тихому) на тех родственных гулянках и отправить затем плясать под гармошку, на которой наяривал самый младший из его братьев – Анатолий. Их было четверо, выживших в предвоенные годы из шестерых или семерых, рождённых бабой Василисой – их мамой. Остальные не выжили в младенчестве, уж не знаю почему.
Так вот, он, этот дядька Володя, (я это явственно помню) наставлял меня во время тех безбрежных гулянок-попоек: ты, мол, под столом ко мне подползи и по коленке постукай, а я тебе тут и подам вниз стопку с водкой, и ещё закуску... и я это делал. Я не помню, как я там под столом определял, где его ниги, а где не его, но, вот, находил как-то, и он опускал мне стопку, наполненную наполовину или на треть. Которую я тут же, под столом, выпивал и чем-то закусывал … а уж потом начиналось главное – я выходил плясать! На потеху всей собравшей публике. Мама моя, на тех пьянках не присутствовала, уж не знаю почему, но, как она рассказывала, устраивала ему скандал не раз. Однако это не меняло ничего. Одного не понимаю сейчас: почему не возражал мой отец… но его уже нет, и спросить уже невозможно.
Одно из самых ярких и ужасных воспоминаний моего раннего детства тоже было связано с дядькой Володей. Это был случай, который я очень чётко и в деталях помню, хотя предпочёл бы забыть, когда дядя Володя, вероятно желая развлечься и развлечь публику, угостил меня полной ложкой горчицы! Можете себе представить? Помню, когда он поднёс полную столовую ложку к моему рту чего-то, что мне сразу же не понравилось из-за резкого и неприятного запаха, я спросил его, прежде чем открыть рот: «Что это?». А он, мой дядя, мне ответил: «Это очень вкусно, это мёд!»
Где были мои отец и мать в этот момент, я не знаю. Помню, что сидел я на скамье (стулья тогда были ещё редкостью) за общим столом, за которым сидело ещё несколько человек. Комната была тускло освещена единственной лампочкой без абажура, свисавшей посреди комнаты, был вечер, и, возможно, зима. Я открыл рот, и мой мучитель вставил туда большую алюминиевую ложку, наполненную тем самым. Эффект я почувствовал сразу! Когда мой рот, а затем и всё существо моё заполыхало от невыносимой огненной боли и вони – я зашёлся в диком крике… и подумал, что умираю.
С тех пор я горчицу никогда не ем и просто её на дух не переношу.
Однако, я сильно отвлёкся, я ведь собрался вспомнить-рассказать о моих случаях приближения к смерти и о том, как случилось так, что я почему-то выжил. Предупреждаю сразу: здесь нет ни одного грамма выдумки. Просто воспоминания и впечатления…



ПЕРВЫЙ, ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ – С ПОЧИНОМ!
ПОСТИГАЮ ОСНОВЫ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА.
Случай первый. Это произошло, когда я был ещё лет эдак пяти-шести. Был в тот раз я в гостях у тёти Тани, жены старшего из братьев моего отца, дяди Пети. Славная, добрая женщина, тётя Таня. Детей им Бог не дал, и жили они вдвоём через стенку от нас, в одном доме, который братья построили вместе. Я часто бывал у них в гостях. Домик наш был, по нынешним меркам, совсем пустяковый: в каждой из братских половинок была кухня, она же – столовая, и второе помещение – «зал», который был одновременно и гостиной (для приёма гостей), и спальной в ночное время. А хорошо жили братья, дружно, без споров, и потому меня там оставляли частенько, когда это надо было моим родителям.
Телевизоров тогда ещё не было, а из развлечений были только радиоприёмник и местное радио, звучавшее из круглой чёрной «тарелки». И что интересно, мы как-то вот обходились без этого монстра – телевизора… может потому что ещё не знали что это такое? Жили, да и жили себе, не спеша. И вот в тот день мы были с тётей Таней вдвоём, я сидел на деревянном самодельном стуле перед кухонным столом, слушал в полуха поющее радио, и отвечал на вопросы непрестанно снующей туда-сюда тёти Тани.
В тот прекрасный день, а его я не имею право называть как-то иначе, тётя Таня занималась уборкой, возможно, была суббота. У них, должен сказать, всегда была какая-то стерильная чистота, прямо всё блестело. Но она всё равно, к моему удивлению, всё перетирала, промывала – старалась, одним словом. И вот дело у неё дошло до лампочки – это не фигура речи: просто она выкрутила довольно большую лампочку из патрона над кухонным столом, и понесла её мыть под рукомойник. Я хорошо помню, что включение и выключение света на кухне у них осуществлялось вкручиванием или выкручиванием на пару оборотов той самой злополучной лампочки.  Рукомойник стоял в углу кухни, и тётя Таня там мыла свою лампочку, а я сидел перед столом, накрытым сияющей бело-голубой клеёнкой и посматривал в загадочно чернеющий патрон. Помню, меня очень занимал один вопрос: как это так происходит, почему лампочка светит, когда её вкручивают? И я посчитал, что сейчас самое время уточнить – почему всё-таки приходит свет? Ну, я и залез на стол, встал ногами и выпрямился. Но патрон оказался чуть ниже моей головы. Тогда я слегка наклонился и заглянул к нему вовнутрь… но ничего примечательного, что могло бы прояснить мой вопрос, я не увидел. А узнать очень хотелось, и понимая, что лучшего момента не представится: тётя Таня, ведь стоит спиной ко мне – занята, лампочки нет, а самому мне её не выкрутить, я взял, да и засунул туда свой указательный палец…
Дальше произошло что-то ужасное: меня кто-то схватил страшными беспощадными ручищами и, сжав с сумасшедшей силой всё моё тело, принялся трясти так, что дух мой чуть не вылетел из меня! Я от ужаса и боли заорал… да заорал так, что мои собственные барабанные перепонки едва не лопнули, и затем я полетел, оттуда сверху, на пол…
Затем – темнота, не помню… А потом: я уже сижу на руках моей тёти Тани и горько-прегорько плачу, от страха, от боли и чего-то такого неведомого мне ещё… возможно, от первого и лёгкого, пока ещё, знакомства с ней… с ней, вечной спутницей жизни…
* * *             
Второй случай… и третий. Не знаю почему, но и второй, и третий случай моего приближения к смерти, были также связаны с электричеством. Вероятно, я был неисправимым оптимистом или просто дурачком, не способным извлечь урок из своего поучительного прошлого.
В очередной раз это произошло, когда я заканчивал третий класс, была весна, май 1963 года. В те годы в Хакасии, весной всегда дули очень сильные, прямо ураганные, южные ветра. Каждый год они начинали дуть с приближением тепла, в первой половине апреля, и дули дня по два-три в декаду, не давая нам спуску до середины мая. То были времена «освоения целинных и залежных земель», как говорилось во всех газетах, и перепаханные целинные поля щедро отдавали ветрам свой вековой чернозём. Помнится мне, что разгар бурь наступал обычно после полудня. Почему так было – не знаю, но ветер начинался под утро или утром, потом постепенно усиливался, и с 12 до 18 часов всё уже походило на конец света… С началом бури цвет неба изменялся. Небо становилось сначала серым, потом бурым, потом тёмно-коричневым, а иногда и густо-чёрным, как в самую безлунную ночь. Пыль и песок в эти дни скрипели на зубах, лежали на окнах и подоконниках, на столах и партах, на наших лицах, в волосах и ушах. Но занятия в школе почему-то никто не отменял, и мы ходили на занятия, не взирая на погоду.
Единственным основанием для отмены занятий, было отключение электричества. Во время бури электрические провода, бывало, раскачивало и перемыкало, и летели искры, от которых иногда даже разгорались пожары, а от короткого замыкания всегда выключались подстанции. Вот тогда мы сидели по домам, сидели и ждали – потому что делать было больше нечего.
И вот, совпало так, что при очередной пылевой буре, накануне майских праздников, «отключили свет» -  как мы тогда говорили. Сидим мы дома при свечах и гадаем: будет ли завтра свет или не будет? Ведь у нас уже в домах появились первые телевизоры, чёрно-белые, страшненькие такие, но уже занимавшие наше свободное время и скрашивающие досуг. Мы уже стали потихоньку привыкать к этому благу цивилизации и конечно остро ощущать его отсутствие.
А на следующий день после бури был праздник. И даже двойной. Во-первых, наступили «майские праздники», а это и тогда было несколько выходных дней, а во-вторых – буря закончилась, солнышко улыбалось нам, зелень повысовывалась из чёрной земли… разве ж это не праздник? И в тот день, мы, я и моя двоюродная сестра Надя – дочь того самого дядьки Володи, проживавшего по соседству с нами, были отправлены к бабушке Василисе. Там у нас были свои друзья: Лида – наша троюродная сестра, чуть старше нас, Колька Колосов – её ровесник и другие ребятишки, кои проживали в каждом доме в те времена. Все были в сборе. В одно поиграли, в другое… а тут кто-то принёс мяч и пошёл у нас футбол без правил. Кто их знал, правила-то эти? Обозначили двое ворот кирпичами на дороге, разделились на две команды и – вперёд. Играли-играли, да и запнули мяч на крышу сарая бабы Василисы…
И я помчался за мячом. Залез по забору на крышу, которая была метрах в трёх от земли, затем скинул мяч… а дальше… дальше меня бес попутал… ну или кто-то другой… Я ведь точно знал, что «света» нет – проверял за час до того. А над крышей того сарая, откуда я снимал мяч, низко нависали провода со столба, вот и решил я испугать всех, всю компанию, разыграть их. Взялся я правой рукой за ближний провод, смотрю на них, а они выпучили глаза на меня, и рты пораскрыли… ну я, дурак, и рад стараться. Взялся и второй рукой, за другой, значит, провод…
И что тут началось!.. Опять тот зверь сграбастал меня ручищами, сжал и принялся трясти так, что голова моя чуть не оторвалась. Ну а я заорал… и темнота…
Пришёл в себя: сижу на земле, под сараем, рядом из земли торчит пенёк от спиленного дерева, я держусь за этот пенёк, чтобы не упасть на спину, меня сильно тошнит, во рту и в носу вкус и запах крови, и страшно болят обе руки, особенно ладони. Ладони похожи на жаренные котлеты: розово-красные, кожа ладоней торчит кусками и сгиб левой руки также обжарен, как и ладони…
Меня подняли и повели. Иду на подгибающихся ногах и завываю… а навстречу из калитки выбегает бабушка. Ей тут же наперебой рассказывают возбуждённые зрители из группы поддержки, а она, вместо ожидаемого мной сочувствия, принимается меня лупить полотенцем, с которым прибежала на мои вопли. Мне больно, но реву я не столько от этого, а больше от того что мне жутко обидно…
Дальше было ещё хуже: бабушка оказала мне первую помощь! Она сделала это, засыпав пищевой содой мои раны, на ладонях и сгибе локтя. Чтобы понять меня, надо прочувствовать! Иначе, думаю, вам не понять, что я пережил в тот день…
            
Третий случай произошёл, кажется мне, через год.
В тот раз мы с классом ходили на ближнюю гору. Зачем мы туда пошли – уже не помню, то ли природоведение было у нас, то ли какой другой урок, но зачем-то понадобилось нас туда привести, а это три-четыре километра от нашей школы. И вот, перед нами, где-то внизу, наш посёлок, слева детская исправительная колония и посёлок Сахарный, позади – поселковое кладбище, а справа горная гряда на запад уходит от нас. За этой грядой, на которой мы находимся, или может, чуть севернее, находится деревня Мохово. Вот туда, вероятно и идёт та линия электроснабжения: толстые провода на высоких столбах. И один такой столб – вот он, рядом с нами. А по нему, сверху вниз протянуты две проволоки, толщиной с сигарету. Зачем они – непонятно. Но кто-то из одноклассников авторитетно сказал: заземление. Ну, заземление и заземление… а почему оно обрублено в метре от земли? Непонятно. И тогда кто-то из пацанов, взял травинку и задел одну из отрубленных и отогнутых от столба проволок. И тут же захихикал и отскочил. Что такое?..
- Бьёт током – говорит.
Тогда и другие начали так делать, и тоже хихикают и отпрыгивают. Ну и я взял травинку и тоже так, как они… Только у меня никаких ощущений не появилось. Нет там тока, врут они – думаю. А я ведь уже опытный «электрик», мне уже объяснили, как проверять, есть ли электричество. Оказывается нужно тыльной стороной ладони задеть – и всё…
Ну я и задел… я ведь не верил им, что их бьёт. А, оказывается – зря! Я уж не знаю, сколько там было этих самых вольт, но их хватило, чтобы меня отбросило метра на три-четыре от столба…
Я сижу на земле, а в голове туман-туман. Слышу, ко мне с криком бежит наша «классная» – Екатерина Ивановна. Подбегает, хватает, поднимает с земли, трясёт и ощупывает, и я вижу, как она испугалась! У неё вытаращенные глаза и пот на лбу. Поэтому я пытаюсь её успокоить, ничего, мол, всё в порядке… а сам думаю:
- Всё – больше никогда!..

ЧЕТВЁРТЫЙ, ПЯТЫЙ И ШЕСТОЙ.
ВОДА-ВОДА…

Так сложилось, что жили мы на улице, где чуть ли ни в каждом дворе было 1-2 пацана. Весёлая была улица Садовая. На лодках плавали по Енисею-батюшке и на островах енисейских мы не раз и не два гостили с ночёвкой, купались в Енисее и в его протоках, и не боялись переплывать их. Помнится мне, что о страхах своих мы не говорили никогда и старались друг перед другом выглядеть достойно в разных наших предприятиях. И на горы – саянские отроги часто ходили, и по скалам не раз лазали… и всё сходило нам с рук. Никто на нашей улице не погиб, хотя такие случаи всё-таки бывали в посёлке Усть-Абакан.
Я не зря про воду начал…
Люблю я воду, и всегда её любил. Потому и плавать научился на каникулах, уже после второго класса. С тех пор, каждое лето, довольно много времени провожу на реке. Когда был пацаном, и даже уже парнем, нырял с деревьев в воду, с мостов нырял, головой бестолковой вниз, но пронесло как-то…
Всего их было три – случая на воде. Но в разные годы.
В первый раз меня чуть не утопил мой дружок по уличным играм, сосед и дальний родственник. Он был одногодок мне, но «октябрьский» и в наш набор в школу не попадал – такие правила были тогда: родился в сентябре, всё – пойдёшь через год. Сейчас мне кажется, что ему было очень обидно тогда, что меж нами и разница-то была всего в сто дней, а по школе он оказался годом младше. Звали его Толя Лалетин.
В то запомнившееся лето, мне уже исполнилось одиннадцать, и я оказался старшим в тот день в нашей команде купальщиков, с Садовой улицы. Мы пришли на протоку Енисея, и нас было пятеро, вместе с моей младшей двоюродной сестрой Надей. Из всех плавать чуть-чуть умел только я, но так как я был здесь самый старший и даже умел плавать, то и был неоспоримым лидером. И эта позиция, кстати, мне очень нравилась.
День был не очень жаркий, на небе плыли облака и дул лёгкий ветерок. Мы притащились на берег в надежде, что, пока идём к реке, небо разъяснит и тучки уйдут – в этом возрасте мы все большие оптимисты. Но не разъяснило, и белые барашки стайками и поодиночке бродили по своим голубым лугам…
На берегу было совсем не много народу, в основном такие же, как мы оптимисты, несколько стаек, и ещё там и сям рыбаки с удочками, вдоль берега. Прохладно, однако, не идти же назад, во-она куда притащились: минут 30-40 шли. И мы разделись, кто-то первый в реку залез, мы это называли – «согрел воду», и пошло веселье…
А Толя, ровесник мой, плавать совсем не умел, и я решил его научить. Я-то считал, что я уже опытный пловец, плаваю, ого – второе лето… и стал я его учить. Я ему и рассказывал, и показывал на своём примере, даже показал, как надо рот зажимать губами и не дышать, когда плывёшь – я так начинал плавать, таким стилем: набирал воздуху, зажимал рот, надувал щёки – для непотопляемости, и плыл… насколько хватало воздуху. Потом нужно было встать, продышаться и повторить заплыв.
Теоретически он всё понял, и даже кивнул, в подтверждение. Далее начиналось практическое плавание… только ничего не выходило. Стоило ему лечь на воду, и всё: он начинал погружаться вниз. Мучился я с ним, мучился и придумал. Давай, говорю, сначала ты учись брасом… А он – каким брасом? Стиль такой есть, говорю – брасом. Надо лечь на воду, лицом вниз, предварительно набрав полную грудь воздуху, и плыть, гребя поочерёдно обеими руками и колотя ногами по воде. Понятно – спрашиваю, понятно – отвечает. Ну и хорошо! Плыви.
И он поплыл, к нашему восторгу. Только у него правая рука гребла сильнее, и он поплыл по дуге. А зря. Там, куда он приплыл, оказалось уже глубоко, и когда он поднял с воды голову, чтобы вдохнуть и оглядеться, его ноги опустились вниз, а дна не нашли… и Толя наш погрузился с головой! Раз, и нет его! Потом он выпрыгнул, оттолкнувшись от дна, а глаза его были выпучены и переполнены страхом. Он вдохнул широко открытым ртом и… два – опять погрузился. А мы стоим и смотрим: он выныривает-выскакивает во второй раз, и, глядя мне в глаза, сообщает мне – тону…
И я это понимаю – тонет, и если я ему не помогу, он так и утонет. И я плыву к нему.
Я тогда ещё не знал ничего ни о тонущих и повадках их, ни о том, как нужно их спасать… что вы хотите – одиннадцать лет. Подплываю к Толе, когда он уже в третий раз всплыл, и говорю ему: «Держись за моё плечо и поплывём…»
И он ухватился за меня. Сначала одной рукой, затем двумя, а потом вдруг как-то быстро так, прямо моментально, забрался на меня верхом: сел мне на спину, руками крепко-накрепко обхватил мою шею, а ногами – поясницу… И я тут понял: или мы доплываем до мелкого места, или каюк, как говорил «по-морскому» мой дядя Петя, бывший моряк. Ну, и я поплыл…
Первые метр-два я ещё держался выше уровня воды, и успел даже вдохнуть пару раз, а потом – всё, стал погружаться. Сначала до носа, потом до глаз… потом – кончился воздух и, в судорожной попытке спастись, я опустил ноги вниз и… счастье-то какое: коснулся дна! Сильно оттолкнулся в сторону берега, и вот – мы переместились ещё на метр к берегу, а здесь уже не глубоко и я встаю. А Толя всё также, судорожно вцепившись в меня и почти уже придушив своими руками, сидит на мне. Сидит, и слазить не собирается. В двух-трёх метрах от нас стоят наши: у всех вытаращенные глаза, они в оцепенении, и за всё это бесконечное время, что я боролся за жизнь, они, по-моему, даже не двинулись с места…
Потом, когда я с трудом оторвал от себя Толю… мы принялись хохотать. То ли действительно было так смешно, то ли мы так снимали стресс, но хохотали, наверное, с полчаса, и даже когда уже шли домой.
* * *
Другой случай был много позже. Это были последние мои школьные каникулы, был август 1969 года, и скоро нужно было уже начинать собирать сумки в школу, а мне уже в десятый, выпускной. Мои дед с бабушкой, несмотря на возраст, а им было уже за семьдесят, всё ещё держали коров, одну или двух. А коровам что нужно? Сено. И это сено всегда косили дед с дядьями: то где-то в тайге, то на островах енисейских. На островах, окруженных водой, травы всегда были хороши: и высоки, и сочны. И в это лето наши покосы расположились на Пристанском острове. Назывался он так оттого, что напротив него, через протоку шириной метров 250 – 300, пристань была. Как мне сказал дядя Володя, с которым в этот день мы должны были перевозить сено, накосил его дед в одиночку. Он такой был, наш героический дед Максим, уезжал на покос в одиночку и за две-три недели накашивал своим коровкам на сытую жизнь зимой. Вот и в этот раз справился.
Дядя Володя всю жизнь работал водителем, и сегодня он, на своей служебной машине, на которой предполагалось перевезти сено от берега до сеновала, вёз меня и свою жену-хохлушу к месту переправы. На берегу нас уже ждал довольно большой катер, нанятый им для переправы сена с острова на берег. Большой-то он большой, но не настолько, чтобы на нём можно было перевозить сено. Я ещё задумался, как это они собираются сделать? На мои вопросы, дядька Володя ответил – увидишь. Ну, значит, увижу. Мы с тётей Стешей посидели на берегу, пока дядя Володя съездил за братьями. Привёз он младшего брата Анатолия и моего отца – Константина, который был старше его. Всех катер перевёз на остров, где нас поджидал бронзовый дед, а сам куда-то уплыл…
А на острове была… благодать. Погода в этот день была замечательная: тёплый солнечный день, ни ветерка. Кругом, в звенящем от стрекотания кузнечиков воздухе, разлиты пряные ароматы сохнущей скошенной травы, одним словом – рай на земле. Одно огорчало не на шутку: на довольно большой площади перед нами, высилось несчётное количество копёшек скошенной и сложенной на просушку травы. Ведь все их нужно как-то перетаскать к берегу, затем всё погрузить на катер, перевезти на другую сторону реки, а там загрузить в грузовик. Но и это ещё не всё: сено надо затащить на сеновал и уложить на хранение – прямо, на три дня работы, казалось мне. Ну, глаза боятся, а руки – делают…
Достали из мешков распутали длинные верёвки – оказалось, чтобы тащить копёшки, и дело тут пошло довольно весело. Мы таскали копны целиком, к берегу в одно место, обхватывая их верёвками. Не прошло и двух часов, как всё это невообразимое количество сена, громоздилось на берегу.
Подошёл катер и не один. Он притащил на буксире довольно большой, ржавый корпус какого-то бывшего корабля – вот в чём дело, вот как переплавим мы сено...
И закипела работа. На вилах мужики принялись грузить в эту «баржу» сено, а мы его там укладывали и утаптывали, чтобы всё вошло. Как ни страшило глаза громадное количество сена, а – справились! Всё утолкали, сложили и верёвкой поверху, от носа к корме, притянули. Всё – готовы к плаванию!
Вся команда бурлаков уселась на катер-тягач, а мы с дедом – на баржу с сеном. Дед на корме нашёл себе местечко, а я залез наверх, на сено и поначалу увалился отдохнуть с устатка. Честно сказать, я сильно устал, но вскоре (не мог же я пропустить такое зрелище) уселся и принялся любоваться окружающей красотой: большая вода, зелёные цветущие острова, бездонное голубое небо. Уверяю вас, было на что любоваться…
Катер тащил баржу с сеном на тросу длиной метров двадцати, и всё бы ничего, но оказалось, что у нашей «баржи» крюк, за который можно привязать трос буксировочный, находился не на носу корпуса «баржи», а левее, на левом борту, и позади носа на полметра. Помню, что братья ещё переругивались по этому поводу: кто-то недосмотрел, не приварил кольцо, то есть: не приготовил должным образом к транспортировке… а деваться некуда.
И вот мы плывём навстречу течению. Где-то там, выше по течению реки, есть удобное для выгрузки место – туда и плывём, и там нас ожидает машина дяди Володи. Я отдыхаю, всё время пока таскали копны и укладывали сено, напрягался изо всех сил, старался показать себя мужиком. И вот, полулежу, расслабленный и счастливый… но тут начинается что-то совсем не по сценарию: катер вышел на стрелку – слияние двух проток, и нас стало уносить в другое русло, а нам туда не надо. Катер рычит, фырчит, буксует, а нас уносит… и на катере повернули руль вправо…
Это я сейчас понимаю, а тогда никто вначале и не предполагал, как развернутся дальше события. А события развернулись так: перегруженная баржа, этот высокий корпус бывшего корабля, с высокой шапкой сена, неустойчивый на ходу, при правом повороте, увлекаемый тросом, зацепленным фактически за левый борт, стал всё больше наклоняться на правый борт, в сторону, куда действовала сила. К тому же, эта «баржа», видимо, вспомнила, что она была кораблём ещё недавно, и киль у неё никто не отнимал, решила проигнорировать усилия катера-буксировщика, и поплыла себе прямо и прямо. А на катере не догадались, что должно произойти, и тянули-тянули всё в свою сторону…
Я внимательно смотрел на воду, которая с каждой секундой становилась всё ближе и ближе ко мне, и гадал: если сейчас перевернёмся, завалит меня сеном под водой или нет… И вопрос этот был не риторический для меня, а очень даже актуальный!
И вот случилось: лопнула верёвка, удерживавшая сено, и я, вместе с со всей массой сена, что была выше бортов, полетел в воду – здравствуй, Енисей! И меня завалило: я чувствовал вокруг себя холодную воду и колючее сено, но страшно пока что не было. Надо было как-то спасаться, и я принялся изо всех сил работать руками и ногами: просто полез вверх, подминая сено под себя… и у меня получилось. Вылез! Не наверх, где сухо и тепло, нет, просто разгрёб сено вокруг себя и всплыл…
Смотрю и вижу, вокруг меня только сено, а если поглядеть наверх, то видно небо, голубое-голубое! И тут слышу голос, который почему-то не узнаю:
- Витька утоп! Витька утоп!..
Наконец, понимаю – это дед поднял тревогу, и понимаю по голосу, каково ему!
Кричу, что есть силы:
- Я здесь, я не утоп!!
Расталкиваю в стороны сено, выбираюсь или выплываю? И вот, вижу деда. И он видит меня, и успокаивается… а я ищу как выбраться из этой копны. Подминаю под себя сено, лезу-лезу и вот: выбираюсь, передо мной река широкая, прекрасная река, а неподалёку катер. На его борту столпились мои дядья и напряженно всматриваются в сторону плавающего сена. Увидели меня, стали что-то командовать рулевому катера…
Ко мне задом подходит катер, а я плыву к нему… но он вдруг, как «газанёт», как взревут его водомёты! И струёй меня опять закидывает под сено. Я громко матерюсь и гребу, что есть сил, потому что пугаюсь – боюсь, что они меня таким способом угробят. Наконец, выбираюсь из-под сена, опять, вот он – катер… и меня затаскивают на борт. Всё!! Опять живу!
И здесь меня затрясло, застучали зубы чечётку, и даже слёзки, по-моему, покатились. Сидел я на тёплом моторном отсеке катера, смотрел на Енисей и понимал – жить хорошо!..
* * *
А вот и самый последний случай на воде, который произошёл лет пять назад.
И опять я пытался учить плавать – ничему, видать, жизнь меня не научила. А ведь уже можно было бы чему-то и научиться… ежели бы хорошим ученик был.
Это я Серегу, «кента» моего, прозвал «Муравьём». Произошло это несколько лет назад, когда мы познакомились с ним в моём спортзале. Он занимался пауэрлифтингом уже несколько лет, и при своих весьма скромных размерах и суровой природной худобе, при росте 173 см он весил всего то - 60 кг. Я полагаю, что всё, только что мной сказанное, привело вас в весёлое настроение, но… не спешите с этим. Этот самый Серёга выжимал лёжа, исключительно силой рук и груди… сколько бы вы думали? 120 килограммм! А в приседе он со штангой делал – 140 кг, в общем, силён, бродяга! Вот так и образовалось у него вполне заслуженное прозвище – Муравей, значит, маленький и сильный. А он меня, так как тренировался у меня, стал почему-то называть – сэнсэй. Позже ему я ещё добавил торжественный титул – членистоногий, но это уже другая история…
Главное-то я ещё не сказал: Муравей не умел плавать. Вернее к тому дню, о котором я рассказываю, он уже получил два или три урока плавания от меня – и это всё. А вскрылось это обстоятельство неожиданно, когда однажды, после совместной тренировки, на моё предложение: проплывём? Он со смехом сообщил, что плавает примерно как топор или даже колун. А я и не подозревал ничего такого. Почему так произошло, что живущий на берегу такой прекрасной и могучей реки, оказался, вдруг, «колуном» – это  мне не понятно и до сих пор, но так оно и было.
Случай этот, можно сказать, был не очень то и форс-мажорный. Был конечно, риск, но весьма умеренный (для меня). И дело происходило опять на Енисее, летом, и было нас трое: Серёга-муравей, я и ещё одна особа, дамского пола.
Мы приехали на моей машине, на берег реки во второй половине дня, был жаркий и даже душный день, и, наверное, это была суббота. С рекой что-то происходило: то ли дожди в верховьях прошли, то ли уже набирали уровень в русле (к зиме) и потому частично перекрыли на красноярской ГЭС шлюзы, но воды было в этот раз много, и шла она мощным потоком, образуя водовороты и сильные завихрения течения.
Мы перебрели по узкой и мелкой протоке на маленький каменистый островок, возле старой, неработающей уже, водонапорной башни, и устроились там на камешках. Рядом журчала вода, жара, нега… что ещё надо для счастья? Лежи – отдыхай! Нет, понадобилось мне поплавать, ну и ушёл, поднялся по берегу вверх по течению, зашёл за башню, под которой бурлило и крутило, и поплыл – кайф невероятный! Удовольствий – море!
Приплыл на наш островок, адреналин, аж с носа капает… а они скучают. Ну, я и предложил (видать, Лукавый сподобил): а давайте, по течению вместе проплывём! Они поглядели друг на друга… Теперь-то я думаю, что они проверяли свою догадку: он сошёл с ума. Но я всё не унимался, и добился-таки от Муравья согласия. Он, правда, напомнил мне о своих ограниченных возможностях. Но я его успокоил: мол, буду рядом, мол, опасности – никакой и т.д., и т.п… ну, и уговорил. А дама та оказалась умнее – осталась ожидать, чего из этого выйдет…
Вот, мы с Муравейкой и пришли на то место, откуда я недавно стартовал. Вода тёмная, глубокая, почти сразу у берега крутит её, из-за неровной линии здешнего берега. Я уже тогда должен был понять, что идея моя крайне рискованна и просто глупа, но я, то ли от адреналина, то ли от глупости – не понял этого, и только теперь понимаю, в какую ситуацию вовлёк бедного Муравья. А тогда мне казалось: всё отлично, нет проблем!
Ну а Муравей – герой, виду не подаёт и спускается к воде вслед за мной.
Поплыли. Вернее, я поплыл, а он чуть позади и чуть позже. Меня уже подхватила вода и понесла, и вдруг я слышу сзади тихий вежливый и испуганный голос:
- Сэнсэй, я – тону…
Оглядываюсь и вижу: вроде плывёт вслед за мной, но над водой нет носа и рта – одни глаза, большие, жалобные и испуганные…
Я разворачиваюсь и гребу изо всех, сколько есть сил… а течение сильное и быстрое. Оно уносит и уносит меня, но я борюсь и жду, когда его ко мне поднесёт. Я уже даже изнемогать стал от сумасшедшего темпа, когда он, наконец, приблизился…
И я опять, точно, как в тот раз, много лет назад Толе, сказал Муравью:
- Держись за моё плечо и греби к берегу…
А сам подумал: если сейчас на меня залезет – всё, не доплыть до берега!
Но Муравей оказался геройской личностью! Взялся аккуратно одной правой рукой за моё левое плечо, держится так, вежливо, и гребёт потихоньку. Плывём, плывём, стараемся плывём… но нас относит от берега – тут такое место, как отбойник: поворот реки и струи уносит к середине. Только мы боремся… но я уже устал чертовски… Руки стали наливаться свинцом, дыхания не хватает, да ещё Серёга висит на плече! Что делать?!
Плывём! Плывём, и я, с каждым гребком, начинаю погружаться всё глубже…
Вот уже линия рта под водой, вот и ноздри стали хватать воду… однако не доплыть – думаю про себя. А на берегу несколько мужиков стоят и глазеют на нас. Может, не понимают, думаю, но СОС не объявляю, терплю – стыдно мне... да и близко уже.
А дышать всё-таки хоть иногда надо – это точно. Я судорожно дёргаюсь кверху – хватаю ртом воздух, и опять плыву, как подводная лодка: наверху один перескоп…
А берег близится… и Серёга, хоть и топит меня, но очень вежливо…
Ну… повезло… нам… доплыли! А Серега – молоде-ец! А я… – так мне и надо…

СЕДЬМОЙ И ВОСЬМОЙ –
МОТОЦИКЛЫ

Сколько себя помню, мечтал о мотоцикле. Но моя мудрая мама твёрдо ответила – нет. И добавила: никогда! Но дети вырастают, становятся самостоятельными и делают то, что хотят.
Купил и я мотоцикл. Уже, будучи большим мальчиком, лет так двадцати восьми-девяти. Купил я его за сущие копейки, со штрафплощадки. Раньше были такие стоянки-накопители и там хранили изъятый по каким-то причинам транспорт. Стояли здесь разбитые в аварии автомашины (виновников аварии), стояли и вполне целые машины, непонятно почему и как. Стояло ещё много всякого мототранспорта: с колясками и без, больших мотоциклов и маленьких, целых и разбитых. И раз или два в году бывала распродажа тех мотоциклов – девать-то их куда-то надо. Оптимисты, как известно, не переводятся на Руси, хоть и бьются каждый день, – это я о тех, кто, садясь за руль «под шафе», надеется «въехать обратно в свой гараж». Их, таких, почему-то у нас всегда больше, чем в других странах…
Ну, так вот, продавали за копейки тот изъятый транспорт, но продавали всегда без документов, мол, на запчасти. И их, конечно, разбирали (в основном, по своим).
А мне повезло, и я купил себе целый «Восход» - были такие небольшие российские мотоциклы из города Коврова. Предыдущую историю того мотоцикла я не знаю, но был он в хорошем состоянии, хоть и не очень молод. Сел я на него и поехал, признаюсь, с большим удовольствием. Ездил года два или три – надёжный оказался конь, терпел меня, не подводил и не брыкался. Ну, а я оказался тоже из тех, из оптимистов: и трезвый ездил, и пьяный ездил, и никого, особенно, не стеснялся. Мне рассказывали однажды, как я не мог стоять на ногах, а на своём мотоцикле «рассекал» по деревне, и более того, сына-двухлетку катал на бачке мотоцикла. Это ли не предел глупости и идиотизма?! И, ведь, как-то обошлось… ну да ладно, будем считать – повезло! Дуракам же везёт, иногда?
На «Восходе» я не падал. Ни разу. Но потом, кому-то его подарив – уже не помню, я купил себе вполне приличную «Яву» – мою голубую мечту. Самые лучшие мотоциклы в СССР были тогда именно они, желанные многими пацанами и мужчинами, алые, с серебристыми бачками «Явы». Купил её по-честному, стоила она мне четыре моих месячных зарплаты. Шикарный оказался этот мотоцикл: мощный, почти бесшумный, элегантный – мечта! И помчался я по дорогам и без дорог, и в каждый погожий день, и по выходным, и по вечерам, после работы – удовольствие нескончаемое!
Первый раз я упал на «Яве» примерно через месяц, после покупки. В этот день, была суббота, и надо же: встретился мне мой старый приятель – Володя М. Он тогда был ещё престарелым студентом на филфаке Абаканского пединститута, лет ему было уже к 25-ти, а он студент дневного отделения, правда, последнего курса. Познакомились мы с ним на секции каратэ, возраст у нас был близкий, вопросы к жизни и проблемы – похожие, вот и сдружились, и считали себя приятелями уже года два-три.
И тут на его вопрос «что нового?», я сообщил, что купил «Яву». Вова моментально сориентировался и уточнил, мол, обмывал ли покупку? Ответил – нет. Ну вот, оказалось – есть чем заняться сегодня. Берём мы два пузыря портвейна по 07, и идём ко мне. Душевно мы посидели… но портвейн быстро кончился. Надо что-то дальше делать: или снова идти за портвешком, или что-то другое. И мудрый Вова предложил:
- А поедем посмотрим мотоцикл?…
Мотоцикл мой стоял у бабы Василисы в Усть-Абакане… и мы поехали. А ведь я мог бы догадаться, что будет дальше! Но – повёлся… и вот мы стоим и пялимся на моего красавца-коня. Дальше-то что? А мудрый Вова опять:
- А давай прокатимся…
А я ему:
- А давай!
И мы поехали. Мотоцикл поёт, а душа и того пуще! Я ещё не привык к этой машине. «Ява», в отличие от «Восхода», не рычит, не трясётся и скорость здесь сильно скрадывается этими обстоятельствами. Да ещё, хочется показать машину во всей красе, потому и едем – ветер свистит в ушах. А зря!
Есть здесь, в Усть-Абакане, такая улица – имени Карла Маркса, одна из центральных улиц. До сих пор есть и не переименована. Вот мы и едем по ней, и мне кажется, что не слишком быстро… а оказалось – слишком! Есть там такой хитрый изгиб дороги, градусов на 120-ть, а я про него почему-то забыл, и мы едем не стесняемся, жизнь кажется прекрасной, радуемся жизни. Но вот – он, тот поворот дороги… а наша скорость слишком велика – девяносто, успел заметить…
Чтобы вписаться в конфигурацию поворота, надо срочно ложиться в вираж… надо наклонять мотоцикл… и я, сбросив газ, наклоняюсь влево… наклоняюсь влево… наклоняюсь влево – нет! Не наклоняется мотоцикл!..
И время, как в кино, за-аме-едля-яе-ется-я-а:
- смотрю: переднее колесо тихонько съезжает с асфальта дороги,
- смотрю на спидометр, там стрелка ме-едленно сползает 90… 80… 70…
- смотрю вперёд, а там на нашем пути стоит, раскорячился столб-сволочь! Да и столб не простой, а А-образный. Он, конечно, уже за пределами дороги, метрах в трёх-четырёх, но ведь и я уже за её пределами, и подкрадываюсь к нему!..
Мне так и не удалось тогда наклонить мотоцикл, и как я после понял – это Вова сзади старался! Он видно, испугался, и изо всех сил удерживал мотоцикл от «заваливания», как ему казалось. Он клонился вправо, сколько мог и, вероятно, думал, что спасал нас от падения…
И вот, мы подползаем к опоре столба, на спидометре около семидесяти, и всё происходит, как во сне: медленно-медленно. Я успеваю несколько раз взглянуть на спидометр, на то место столба, куда мы придём, на стальную дугу моего мотоцикла, которая никак не хочет миновать опору столба… но я всё ещё борюсь с мотоциклом, всё ещё его пытаюсь положить влево, но уже понимаю – не удастся… не удастся!..
И вот – доехали! Вижу, как дуга приближается и цепляет-чиркает по столбу… всё! Дальше всё закрутилось молниеносно, фейерверком закувыркалось вокруг! Помню, что мотоцикл пошёл через руль, я пулей полетел вперёд. Мне вдруг пришла мысль: надо сгруппироваться, чтобы не переломаться. Я тут же сложился в комочек и бр-ряк!.. закувыркался по земле, ощущая, как слетает с колен, локтей и бёдер кожа, ощущая толчки и удары, от которых внутри всё подпрыгивает…
Вот, закончилось… сел… оглядываюсь… саднит и болит всё тело.
Локти на куртке разодраны, и штаны порваны, и на коленях, и сбоку на бёдрах. Откатился я метров на семь-восемь. Мой мотоцикл лежит на боку, и мотор его почему-то ещё работает. Выглядит он печально: ветровой щиток металло-пластиковый вывернут наизнанку, и лежит теперь на крыле переднего колеса – это я через него вылетал, догадываюсь я. Руль, мой широкий нестандартный руль согнут, и уперся ручкой газа в двигатель. Бензобак оторвался с рамы и лежит, удерживаемый болтом, на том месте, где должны быть сидения, а сидений-то нет: они лежат вон, в стороне. А вот и ещё проблема: из сорвавшейся с соска карбюратора трубки бензобака весело льётся струйка бензина! Значит, сейчас взорвётся-загорится, думаю про себя.
Вскакиваю и бегу к растерзанному мотоциклу – надо спасать: выключаю зажигание, и мотор работавший на остатках бензина в карбюраторе, замолкает – всё не взорвётся! Поднимаю, успокаиваюсь, и ставлю Яву на подножку.
Разглядываю бедную мою Яву – горе! Искалеченная вся, и мне её жалко, как живое существо, прямо – до невозможности! Стою, горюю. И вдруг вспоминаю: я ведь не один был! Совсем и забыл о моём пассажире! Где Вова?
А во-он он, метрах в десяти лежит. Лежит строго по ходу нашего движения – видать, летел ровно. Бегу к нему – меня пугает его неподвижность! Бегу и уже боюсь.
- Вова, ты как?
А Вова молчит. Лежит ровненько, ничё не вывернуто у него, руки-ноги, шея-голова – всё на месте, где и должно быть! Только вот лицо… белое-белое! Как у мёртвого. И тут я замечаю то, чего вначале не видел: шлем у Вовы разрушен! Та его часть, что прикрывает темечко, вся вдрызг! Провалилась вовнутрь в виде осколков. Я в панике! Всё – понимаю, кранты! И ему… и мне, как виновнику происшествия. Помню, что подумал: вот так нелепо и закончилась моя жизнь… всё… всё…
Трясущимися руками, расстёгиваю его шлем, и аккуратно ввожу вовнутрь, под шлем, руки, ожидая, что там – каша из крови и мозгов! А там – ничего такого! Сухо, череп ровненький. Слава БОГУ!!! Думаю, уже с облегчением. Что же с ним? Вдруг мысль: сломано основание черепа – это там, где череп крепится к позвоночнику. Знаю, что от этого часто гибнут люди, а Вова, судя по всему, влетел головой в землю. Провожу под шлемом руки вниз, туда, к шее – нет, и там ровненько! Что же он так не похож на живого?
И тут белое лицо Вовы стало оживать: открылись глаза, уставились на меня, и он сказал то, что я запомнил на всю оставшуюся жизнь:
- Да, я мечтал о смерти… но не о такой!
Как я был рад! Как я был счастлив! Что мы живы, что его не похоронят! А меня не посадят – это мне казалось, равнозначно смерти!
И пошли мы назад… в тот гараж, из которого выезжали мы недавно переполненные ощущением вечной жизни и счастья.
Вова шёл рядом, держась за мотоцикл, время от времени, останавливался и блевал, а это явный признак сотрясения мозга. И я понимал, что ничего ещё не закончилось, и могут быть ра-азные, очень разные продолжения…
Однако, и в тот раз – обошлось! И я подумал: кто-то меня бережёт…
А мотоцикл я наладил. Сделал-исправил всё сам, и счастливо ездил на нём ещё несколько лет.
* * *
Второй случай на мотоцикле был незамысловат и прост: я попытался пройти трассу мотокросса. Помните, я говорил раньше, что у нас слишком много оптимистов? Обратите внимание: на своём примере ещё раз подтверждаю.
Трасса для мотокросса была проложена на небольших горах, рядом с Абаканом, городом на правом берегу реки с таким же названием – Абакан. Трасса эта и поныне есть, практически в том же месте, где река Абакан сливается с Енисеем. Пару раз я видел, как летают эти бравые ребята на своих кроссовиках по тем самым ямкам и горкам, очень завидовал им и надеялся когда-то попробовать. А тут, подо мной такой классный аппарат, так почему не попробовать, а? Ну, и попробовал, когда там никого не было: не хотел быть посмешищем.
Первый спуск в низину и подъём пологую горку мне удались… и я осмелел. Решил, что можно и побыстрее. И поехал. Далее передо мной неожиданно разверзлась ямища, через которую проходила трасса: яма была глубокая, с крутым спуском и очень крутым подъёмом. Какое-то время я стол на краю – настраивался, сосредотачивался, примерялся – одним словом. Понимал я: если запаса скорости не будет, оттуда выехать на холм по трассе не удастся – слишком круто, ну, значит, и стал я набрать запас хода. Спустился вниз нормально, и, стоя на подножках, как в стременах, наклонился вперёд, до упора шлемом во вздыбившийся щиток, на скорости попёр вперёд и вверх! Вперёд и вверх!…
И ведь, почти доехал до верха… но тут мотоцикл, совсем как жеребец, оттолкнувшись от какой-то пустяковой кочки, вдруг встал на дыбы и ударил меня поперечиной руля в нижнюю часть шлема! От удара я откинулся назад, но не выпустил руля, и как будто завис, держась за него… какую-то долю секунды мы с ним так постояли, и тут повалился на спину мой конь… а на спине-то – я!
Я первым падаю в глубину этой ямищи и вижу, как мотоцикл, как будто, медленно и неторопливо, начинает валиться на меня! То ли я за руль удерживаю его, то ли он меня придерживает, чтоб не слишком быстро падал… непонятно…
Мы падаем… падаем вместе… и я понимаю, что сейчас будет! Но ничего поделать не могу. Я уже ударился о землю ногами, но они подогнулись и я валюсь на спину… тут и он догоняет меня и бьёт всем своим железом! Спасает меня только то, что я не выпустил руля – это позволяет мне как-то направить падение железного коня мимо себя…
Лежу, смотрю в небо, а небо – с овчинку, как говорят. Мне больно грудь, живот, спину – всё больно… сильно больно… но не смертельно.
Кое-как встаю и с удивлением отмечаю, что переломов, кажется, нет. И свидетелей моего позора – тоже. Всё это меня успокаивает. Сижу какое-то время возле лежащего без чувств коня, затем завожу заглохший мотор и еду, потихо-оньку, так…  а сам думаю: повезло…

БЕДНАЯ МОЯ ГОЛОВА…

Как я ни нырял, башкой вниз с крутых берегов рек и озёр, с деревьев и мостов в неизведанные воды, а как-то пронесло: и в дно не воткнулся, и ни на что не напоролся. А ведь были у меня знакомые, которым не повезло: один, мощный, красивый парень 17-ти лет, Володя Е. сломал шею и умер, неудачно нырнув с берега. И другой, которого я знал, взрослый мужчина атлетического сложения, погиб таким же образом. А сколько их разбивали головы и лица – не пересчитать. Сам видел, как на глазах всей нашей уличной компании, парень с нашей улицы – Генка С., воткнулся головой в дно, после прыжка в воду с полутораметрового обрыва. С которого, кстати сказать, я только что перед ним, успешно нырнул. Тогда мы сначала замерли в ужасе, увидев, как остановилось движение его тела вниз в глубину воды, и вытянутые вначале ноги, согнувшись в коленях, закинулись, чуть ли не к затылку… и он медленно завалился на спину! Мы уже бросились к нему, когда он, перевернувшись в воде, поднялся… и тут мы покатились от хохота: вместо лица у него была страшная, бесформенная харя из чёрного ила, в которой его руки проковыривали отверстия для глаз! Испуг наш сменился неудержимым хохотом – нервное напряжение, видимо, выходило таким образом. Однако, не взирая на благополучные исходы моих рискованных предприятий, моей бестолковой голове доставалось не раз и не два – полагаю, таким образом, до неё пытались достучаться и приучить думать.
Вот, к примеру: однажды иду из школы. Классе в пятом, я был тогда. Иду, значит, никого не трогаю, смотрю по сторонам и радуюсь. Радуюсь, что занятия уже закончились, и что до прихода родителей с работы у меня есть несколько часов, совершенно не контролируемого никем, времени. А, значит, и в лапту можно поиграть, и футбол погонять, и в заводской сад «хорька загнать» за остатками ранетки. Месяц был, думаю, конец сентября или октябрь, а в это время, в наших местах, ещё тепло, сухо – почти лето. Вот я и радовался… пока. Я ведь тогда ещё не подозревал о простой истине: человек предполагает, а Бог располагает… ну, вот и радовался.
Улица Садовая, в те времена, начиналась с двухэтажных деревянных бараков, построенных «Лесозаводом» для своих рабочих, и жили в них семьи тех самых рабочих. Мой отец тоже работал на «лесозаводе» токарем, и жили мы на этой же улице, только в своём доме и на другом конце улицы. Многих ребят здесь, и кто был старше меня, и своих ровесников, я знал, и меня знали многие… но, как оказалось – не все.
Иду я, значит, иду, и вдруг что-то происходит: ба-бах… и я на земле. Лежу и не могу понять – что случилось… Вот я сажусь, и сижу – оглядываюсь, стараясь понять, что произошло. А в голове звон стоит и больно в затылке слева. А по шее за левым ухом, щекочет что-то. Провёл рукой – кровь, много – вся ладонь. Оглядываюсь, рядом лежит кусок кирпича, размером с кулак моего отца, а кулаки у него – будь здоров! Та-ак, вот что-то и вырисовывается…
Поднимаюсь, верчу головой – никого никого на улице не вижу. Что за чертовщина? И тут слышу – хихикают где-то, поднимаю на звук голову и вижу: два гадёныша класса из второго-третьего стоят на чердаке барака и ухохатываются, глядя на меня. Заметив, что я поглядел в их сторону, они отпрянули за проём чердачного окна, но я-то уже понял, где враги и мчусь в первый подъезд этого дома. Я бегу, а меня душит обида – я ведь их даже не знаю, я ни в чём не виноват перед ними, зачем они это сделали?.. и ещё боль пульсирует внутри головы, и кровь течёт, аж на спине рубашка прилипает… В общем, я плачу и бегу наверх по ступенькам, так как во мне горит, нет, просто полыхает, жажда мести…
А они, дурачки, нет, чтобы бежать оттуда со всех ног через спуск второго подъезда, так нет, стоят и, выпучив глаза, смотрят, как я вылажу на крышу и приближаюсь к ним.
- А-ага-а! Кто кинул кирпич?! – спрашиваю их страшным голосом.
И один сразу показывает на другого. А тот стоит и смотрит на меня… а в глазах пустота, даже страха, как будто нет. Он тут же пытается меня запугать старшим братом своим, мол, встретит меня и убьёт! Но я без разговоров бью его кулаком в лицо раз-другой. Ударил несколько раз… и стало мне жалко его… Повернулся и ушёл.
Спустился вниз, подобрал с земли свою школьную сумку и иду дальше, а сам думаю: а если бы кирпич не попал мне в голову сбоку, и от того соскользнул-срикошетил на землю, а прямо в темя сверху… и всё! – понимаю – проломил бы черепушку! И увезли бы меня «на горку», куда всех свозят, или, в лучшем случае, стал бы местным придурком, как Кеша – дурачок с соседней улицы, над которым мы потешались...
* * *
Второй раз было глупо и не понятно: я сам промахнулся в очень простой ситуации. Вернее, потерял ориентировку в пространстве. Тогда мне было лет одиннадцать-двенадцать. Была опять осень, мы во что-то играли на своей улице, то ли в «выжигало» – была такая подвижная игра с мячом на скорость и реакцию. А может, это был футбол в одни ворота – наше изобретение. Это когда народу мало, а играть хочется, вот и придумали: двое на двое гоняем мяч, а вратарь один, и честно защищает ворота от всех.
Помню, что в тот раз разношерстная компания была, смешанная: и пацаны, и девчонки. Набегались-наигрались мы, и стали обсуждать ход игры, стоя возле полисадика одного из соседних домов. Стою спиной к штафетнику полисадика – что-то говорю, передо мной стоят они – слушают. Потом я слушаю, и захотелось мне опереться спиной на забор, который должен быть сзади, я в это твёрдо верю! И стал я спиной клонится назад на забор, в расслаблении от находящейся сзади надежной опоры… а забора-то сзади не-ету… он, подлец, уже повернул к дому. Зато очень удачно, прямо под завёрнутым крылом этого забора, лежал, наполовину вросший в землю, огромный, с два футбольных мяча, валун. Округлый, такой, гладенький из бело-розовых крапинок – до сих пор помню.
И я, как последняя жертва аборта, плашмя и точно затылком на него – ба-бах!
Как я промахнулся мимо длинного забора и так точно попал дыней своей на тот, сравнительно небольшой, валун – мне и сейчас непонятно… А дальше помню: сначала вспышка света, потом темнота, потом вкус крови во рту и носу, меня поднимают, а мне хочется лежать. Меня тошнит, прямо выворачивает и я полностью утратил присутствие духа – плачу, хотя рядом девчонки, перед которыми мы все старались казаться героями…
Довели меня до дома кое-как, с перерывами на «поблевать»… Два-три дня дома отлеживался. «Скорую» мать вызывала, а зачем – непонятно. Приехала тётя в белом халате, посмотрела на меня, потрогала голову и сказала, чтоб лежал и не вставал…
Но выжил и с ума, кажется, не сошел… в тот раз. Но это – вам виднее…
* * *
С прискорбием сообщаю: об мою голову два раза разбивали стеклотару. Разную.
Да-да, это правда. В первый раз это случилось, когда мы с родителями жили в Таджикистане. Учился я там в седьмом классе и «дружбу народов» познавал на практике. Можно даже добавить: на суровой практике.
Жили мы в русском посёлке, неподалёку от городка Орджоникидзеабад, километрах в двадцати от Душанбе. Это был, как его все называли: «посёлок КГЭС» – комплексной геологической экспедиции. Что она, эта экспедиция, искала – я не знаю, но думаю, что ничего путного не находила, потому что иначе мы бы всё знали и гордились тем… всё равно перед кем. Мы бы нашли перед кем…
Диспозиция была такова: мимо посёлка проходила асфальтовая дорога в Душанбе – большая редкость, для России тех времён (1966 год). С одной стороны к дороге спускались склоны плоских холмов, на которых разместился кишлак – деревня таджикская. Всё, как положено: глинобитные дувалы, за которыми сады и дома, а с другой стороны дувала узкие улицы, нет, даже не улицы, а улочки. Там даже машины не могли ездить. Но туда мы не ходили – не отваживались.
С другой стороны асфальтовой дороги в столицу, было всё остальное: Сад Академии наук Таджикистана – громадный сад, где было всё, что могло расти в этих краях. Рядом три искусственных озера, вернее пруда, последовательно передающие друг другу свою воду, пришедшую сюда по арыку с хорошо видимых отсюда громадных скалистых гор. На берегу первого из этих озёр и находился наш КГЭС-посёлок.
Был построен он из небольших уютных одноэтажных коттеджей на двух хозяев, и сам он был небольшой и очень мне казался уютным. Домиков там было 24 или 26, и был клуб, где стоял бильярд – вот и всё, пожалуй, если не считать «Ремонтную базу», на которой почти все наши родители и работали. Да, ещё была волейбольная площадка и турник, где по вечерам мы играли во всё подряд. Ребятишки здесь жили не в каждом из домиков, помню, что нас было всего 10-12, вместе с девчонками. Были, правда, ещё старшаки, лет так после шестнадцати, но у них свои дела…
Так вот, пацаны-таджики с нами постоянно воевали. Или мы с ними… из необходимости защищаться… ну, да сейчас уже и не поймёшь. Только мир у нас был редким гостем. Причина, я думаю, в том что мы разные: по мировоззрению, по понятиям, и ещё: они считали нас, всех русских, захватчиками. В любом разговоре у них был один «припев»: езжай своя земля!
Пацаны-таджики из кишлака считали своей территорию Сада Академии наук и гнали нас оттуда всегда, когда заставали там, а мы в отместку, когда наша численность позволяла, изгоняли их с «наших» озёр. Дрались и по-честному – на кулаках один на один, и «толпа на толпу», и камнями кидались (и попадали бывало), но всегда это были кратковременные летучие стычки, после которых все разбегались по своим территориям.
Вот там-то я и обнаружил, что от столкновения моей головы с бутылкой, бОльшие потери несёт бутылка. В одной из потасовок, незапланированной нами, а, возможно и ими, наша небольшая группа из 4-5 человек, пасшаяся на территории Сада Академии – очень уж хороши там были виноград и яблоки,  столкнулась с превосходящими силами противника. Ну, мы-то ясно зачем туда припёрлись – помародёрствовать, а они-то что там делали? У них, у всех дома всё это растёт. Может, просто это была их территория игр?
Как бы то ни было, встретились мы неожиданно. И, естественно, с их стороны прозвучало: пошли отсюда! Уходи своя земля! И нам надо было уходить, но не хотели терять лицо, а потому и не побежали, а стали медленно отступать, огрызаясь. Их было больше, и они, конечно, кинулись в бой, но и мы замахали кулаками… не бежать же позорно. А у кого-то из тех, в руках была авоська с литровой бутылкой молока – помните, были такие бутылки с широким горлышком? Как вы думаете, кому досталась та бутылка? Правильно. Мне.
Я его и не видел, того кто это сделал, он был сзади, когда на голову мне упал паровоз! Хорошо, что вскользь. Бутылка разбилась, молоко разлетелось во все стороны… и это остановило битву. Все стояли и смотрели на меня: упаду или нет. А у меня по роже и шее течёт кровь, я стою, держась за голову и молчу, не зная, что делать. Тут наш предводитель – Толя П. как заорёт, да как схватит с земли здоровенный сук, и к ним… а они не выдержали психической атаки, и все от него в рассыпную…
А я сразу после той битвы, бегом на озеро – надо же срочно застирать рубашку, пока не засохло, а то мать ругать будет…
        * * *
В следующий раз меня ударили по голове пластиковым пакетом, в котором лежала трёхлитровая банка из-под пива. Это было особенно обидно, так как в боевых действиях в тот раз я не участвовал, а даже и наоборот – пытался разнимать конфликтующие стороны. Вот, мне, как миротворцу, и дали.
Было это однако, году в 82-ом, прошлого века. Смотрю на то, что написал – и самому страшно: я ведь, уже историческая реликвия! Что-то вроде мастодонта. Работал я тогда в уголовном розыске, под началом Олега Козлова – начальника третьего сектора. Было лето, а у меня надвигался первый отпуск, на этой работе.
- Святое дело - сказал мне Олег, - надо проставляться!
Ну, надо, так надо. И позвал я их: его и Гену М. в привокзальный ресторан. Сам-то я по ресторанам не ходок, но ради такого дела… короче – «святое дело». Там ничего необыкновенного не случилось: пили водку, закусывали, разговаривали – просидели два часа, но пора и по домам. Мы и пошли… но Олегу «вожжа под хвост попала», как сказал Гена, а он всё знает.
И потащились мы в отдел. Зачем – убей меня Бог, не знаю. Ну, старшие идут, и я иду, одно слово – пехота, а «имям виднее». А между отделом и ж\д вокзалом, где мы мирно поужинали, появился первый в городе (и до сих – единственный) подземный переход на стыке улиц Щетинкина и Пушкина. Для всех он был тогда в диковинку, и оказывал просто магическое действие на нас: нам казалось, что мы – жители большого и современного города!
Может, по этой причине, может, просто у Олега зуд какой был, но, спустившись на своём пути к любимому отделу, Олег не смог пройти мимо двух подвыпивших мужиков, стоявших и спокойно разговаривавших в том самом переходе. Сейчас мне кажется, что ему хотелось отличиться и притащить двух пьяных в «дежурку» – дежурную часть городского отдела МВД. Вот он и зацепился с ними: пройдёмте – и всё! Только он был, по-моему, пьянее своих оппонентов. Я даже думаю, что именно это обстоятельство более всего оскорбило их. И они начали толкаться-сопротивляться. Вмешался Гена – у него тоже был уже какой-то стаж, и он ощущал себя милиционером, а вот я был в тот день настроен очень мирно и спокойно – впереди отпуск, счастливое время…
Стоим мы, пять пьяных мужиков, четверо из которых каждый свою правду другому доказывает. А я так просто стою – воевать не хочу! Да мне и кажется, что во мне надобности особой нет: два опытных опера против двух пьяных мужиков. Даже смешно. Гена с мужичком, чуть в сторонке стоят и пока что ещё мирно беседуют. Стою-смотрю и думаю-надеюсь: как-нють, обойдётся…
Не обошлось! Противник Олега упорно не шёл, куда нужно было старшему оперу. Вот, старший опер и дал ему «в рог». Для убеждения. И тут же получил обратку! Вижу, пора вмешиваться, а то наш худосочный, но ретивый начальник, огребётся по полной. Ну и влез я меж ними, и стал я их одного от другого руками отталкивать и удерживать, чтобы не сцеплялись… а тут над моей головой что-то лопнуло – бзды-ын-нь!! И меня качнуло. Во все стороны полетели стёкла – это, оказывается, Генин собеседник меня пакетиком приласкал. А в пакетике том, оказывается, была трёхлитровая качественная советская банка. Из-под пива. Не знаю, почему Гена допустил такое – может «зевнул», а может, нарочно: не понравилось ему моё «миротворчество». Но после этого «бздынь», сразу начались полномасштабные боевые действия, в результате которых мы всё-таки притащили «хулиганов» в отдел.
А дальше всё пошло не так, как мы предполагали.
Их – отпустили на все четыре стороны, а на нас завели служебное расследование, причём, в результате расследования, мне дали больше всех! Может быть, потому что я чуть-чуть потерпевшим не оказался?..
         
МИЛИЦЕЙСКИЕ БУДНИ

Я забыл ещё пару эпизодов, из моих милицейских будней. Мне довелось проработать пять лет в уголовном розыске г. Абакана. Об этом есть рассказы в книге «Простые истории».
Один раз в те годы, меня чуть не застрелили. Нет, не думайте, что в схватке с бандитами. Это случилось обычным утром, при моём заступлении на службу. И сделать это мог пьяный опер, которого я менял на суточном дежурстве. Лесовой А. – его звали, и был он всегда, сколько его помню, весёлый и жизнерадостный. Случилось это в узком-преузком закутке-тамбуре, рядом с оружейкой, где нам выдавали пистолеты. Утром в воскресенье мы были вдвоём с ним в этом тамбуре. Он сдавал пистолет, а я получал свой. Видимо, ночью он попьянствовал, и теперь от него несло и он еле стоял на ногах. Почему его не отстранил ответдежурный – вопрос не ко мне.
Получилось так, что мы с ним зашли одновременно, и теперь стояли, задевая друг друга то локтём, то плечом. При зарядке магазина, я, как назло, уронил один патрон на пол, ну и присел за ним. А этот «весёлый коллега» стоял справа от меня, и собирался сдавать своё  оружие. Там порядок такой: надо 1 - отсоединить магазин, 2 - передёрнуть затвор, чтобы убедиться, что в стволе нет патрона, и затем 3 - нажать на курок, чтобы спустить пружину взводного механизма. Вроде просто… когда в здравом уме.
Ну а наш пьяный опер сделал всё не так. Не вынимая магазина, он передернул затвор, направил свой пистолет влево и вниз от себя, туда, где я, как раз присел за патроном, и нажал на курок! Ба-бах – рядом с моим правым ухом прогремел выстрел! Пуля ударилась об пол, срикошетила в стену и от стены полетела в другую стену нашей каморки, и, наконец, вернулась, катясь по полу, к моей руке с зажатым патроном.
Я вначале обмер-остолбенел с протянутой рукой, но ареналин сделал своё дело, и я вскочил, поворачиваясь к нему, изрыгая маты… и остолбенел. Меня «нейтрализовало» лицо дежурного в окошечке для выдачи оружия. Ответственный дежурный по оперчасти, майор Юган, смотрел на меня сонными пустыми глазами, лицо его было усталым, серым и равнодушным… и это было настолько непритворно, как будто ничего здесь только что не произошло! Ну, я и понял: тебя не застрелили – ну и радуйся… и неча бучу на пустом месте подымать. И я молча вышел.
Да, кстати, он – Лесовой, тогда прострелил себе ботинок, да так удачно, что в его ботинке по-касательной, возле мизинца левой ноги, появилась овальная дыра от пули, а носок, можете не верить – оказался цел! Вот какие везунчики бывают рядом с нами…
Были и другие серьёзные моменты. О некоторых я уже писал, и Вы сможете, ежели интересно Вам, прочесть в рассказах:
- «УСИЛИЯ ВОЗНАГРАЖДАЮТСЯ»;
- «ПРО ТО, КАК ИНТЕРЕСНО БЫВАЕТ ЗАГЛЯНУТЬ В СТВОЛ».
               
АВТОМОБИЛИ… АВТОМОБИЛИ…

В те годы, начала перестройки, я гонял машины из Европы в глубинку Сибири, где и сам жил – не самые лёгкие деньги. Но – честные.
Был август, и мы двумя машинами ехали из Литвы. В моём маленьком Форде с гордым названием «Орион», вместе со мной, едет мой первенец, сын от первого брака - Денис. Ему сейчас тринадцать, и у нас с ним полное взаимопонимание. Во второй машине мой двоюродный брат – Серёга Мосол. Мы мчимся уже за Курганом по территории Казахстана. Дорога в превосходном состоянии: ровная, прямая – располагает к быстрой езде. Уже вечер, безоблачное небо, Солнце валится за горизонт, едем около 120 км в час – нормальная крейсерская скорость.
На пути, справа от дороги, посёлок из кирпичных двухквартирных домов, а слева безбрежное тёмно-зелёное кукурузное поле. По полю в сторону шоссе едет огромный комбайн, цвета охры. Я его вижу и считаю, что и он видит на высокой насыпи шоссе наши приближающиеся машины. Поэтому и еду в прежнем режиме, не ожидая сюрпризов.
Зря я так думал. Бешенный комбайн, не сбавляя скорости, выскакивает на насыпь шоссе и останавливается, как вкопанный поперёк дороги – съезда на другую сторону дороги, к посёлку, здесь нет. А этот монстр занял собой обе полосы и стоит, раскачиваясь, кивая шнеком и своими громадными подборниками-вилами: вверх-вниз, вверх-вниз. Его устрашающе-торчащие вперёд вилы нависают над кромкой асфальта, за которой ещё метра полтора обочины, а дальше – всё, край высокой дорожной насыпи. Ужас наполняет меня: ведь мы в тридцати метрах и наша скорость – больше ста. Уже нельзя тормозить, и нельзя никуда свернуть – ничего нельзя, но надо как-то спасать сына. И я подаю автомобиль вправо, хотя я и понимаю, что наш «Орион» не помещается между вилами комбайна и кромкой насыпи. Ложусь на руль, надеясь, что голова останется при мне, и пролетаю под вилами проклятого комбайна…
Не знаю, как это удалось… это невероятно и необъяснимо! Я ещё там, в ситуации, и от ярости и адреналина просто закипаю. Торможу и останавливаюсь, с кровожадным намереньем ехать в деревню, куда направился, как ни в чём не бывало, тот безмозглый «труженик полей».
Но подъезжает и выходит ко мне из своей «Джетты» Мосол. Он смотрит на меня странными такими глазами и говорит:
- Его вилы над твоей крышей на пол спички были…
Я порываюсь ехать в посёлок: жажда мести горит во мне – «скотину» надо наказать! А Сергей убеждает:
- Он пьяный в лоскуты. Он тебя и не видел. А сейчас завяжемся с ним – сбежится вся деревня, проблемы будут…
Я маленько подумал, и мы поехали дальше. Едем уже не более ста, а я всё думаю и думаю о том. И, чем больше думаю, тем сильнее мне кажется, что кто-то нам только что сильно помог. Интересно: кто и в чём причина?..
Проехали буквально с час-полтора. Подъезжаем ещё к одному посёлку. Солнце уже почти село. Опять, справа село, слева – поле, традиция что ли здесь такая? Из посёлка, снизу, на насыпь шоссе выскакивает светленький «ушастый запорожец» и тут же глохнет. Останавливается, как будто уткнулся в стену. Он на нашей полосе в пятидесяти метрах впереди, а моя скорость – сто. Запаса дистанции едва хватает, и время для маневра в обрез: сколько могу, гашу скорость и ухожу на встречную полосу – благо там никого нет.
С трудом объезжаю этого «идиота», и с ненавистью смотрю туда, в его окно. А в «Запорожце» старик за семьдесят, и рядом такая же старуха. Сзади сидят ребятишки, двое, внуки, видно, лет по-десяти. У старика обезумевшее от страха, и совершенно белое лицо. И старуха с широко раскрытым ртом, видимо, кричит…
Утираю холодный пот со лба, а внутри озноб – что-то часто нас Судьба тренирует сегодня. Одно меня утешает: этих впечатлений и тем, в «Запорожце», надолго хватит…
 В тот раз удалось! И мы доехали без дополнительных проблем. А я всю дорогу думал: кого мне благодарить, кто мой Ангел-хранитель? И ещё вопрос: что-то я должен сделать?.. А, может быть это – сын, который рядом, должен этому миру?..
           * * *
Ну, как не любить машину, если она тебя спасает? Начинаешь думать о ней, родной, как об одушевлённом существе. Вот и мой «Ориончик», и в третий раз вынес меня из под косы… (не забыли поди, с чем «старуха» ходит?)
А было так: ехал я по улице города Абакана, которая в те времена не была такой прямой, как теперь. Был там изгиб дороги в 120 градусов. Коварны эти изгибы, о них иногда забывают. Был неплохой день, солнышко светило, весной попахивало – хорошо! И я был в хорошем настроении, мчусь около восьмидесяти в час – понимаю, что нельзя, что надо по правилам, а всё равно еду быстро, и как позже оказалось – это было то, что надо! Как раз подъезжаю к этому изгибу, и мне надо перекладывать руль чуть влево, чтоб не соскочить с дороги, а навстречу мне также мчится КАМАЗ с длинным кузовом – полуприцепом, загруженным пакетами красных кирпичей. У него, камазиста этого, видать, тоже было хорошее настроение, а может он просто спешил, но летел он – ого, как!
Это надо же было, встретиться нам на том повороте!
Помните, есть такие правила в физике: масса – мера инерции тела, или вот ещё… а, впрочем, я вам всё объясню своими словами. Любое механическое тело находится в движении, либо относительно земли, либо относительно другой системы координат, а, значит, обладает энергией движения – кинетической, как её называют знающие люди. И чтобы это движение прекратить или изменить, нужно приложить усилие – так? Так!
А теперь представьте себе, что вы сидите в ресторане за столом в самом углу, а к вам через весь зал, по проходу, мчится официант! Это, конечно, сложно представить, но вы всё ж таки попытайтесь. Вот он прёт к вам на приличной скорости, а на подносе у него стоят и закуски, и графинчик запотевший, и шампусик в ведёрке и бокалы – представили? Ну, вот ему пришло время поворачивать в ваш ряд, значит, куда вас засадил тот гад, что сегодня заправляет всем здесь, представили? А он, идиот, не тормозит и прёт… и прёт, и входит в поворот на очень приличной скорости – вот. Что будет? Догадались?
Да, всё полетит с его чёртова подноса в момент поворота! И полетит на тех балбесов, которые окажутся у него на пути! Это понятно?
Ну, вот и они, те кирпичи, исполнили те самые законы физики и механики! Хорошо так, исполнили, без отклонений, то есть машина-то уже повернула, согласно рисунка дороги и желания водителя, а они – нет! Они продолжали прямолинейное и равномерное движение, не обращая внимания на то, что все их братики, вместе с машинкой поехали на стройку, куда им всем и дорога!
А я увидел, как три или четыре ряда кирпичей, плавно снялись со своего места в крайней пачке, и направились в мою сторону. И я вижу опять этот замедленный страшный мультик, который мне уже показывали. И я понимаю, теперь – всё! Хана! Летят прямо в лоб! Ничего нельзя изменить!
Я прилёг щекой на руль, стремясь и надеясь защитить голову рулём, а сам продолжал наблюдать это захватывающее кино… самые последние кадры, как я понимал! Это длилось может секунду, может меньше, но я-то прожил за те мгновения в десять или в сто раз больший кусок времени.
И опять – пронесло! Смерть улыбнулась и пощекотала меня. Нежно, так, слегка…
Я оглянулся и увидел, как те кирпичи бьются о дорогу сразу за моим багажником. Разлетаются кусками в разные стороны и превращаются в крошево осколков. А если бы они залетели в салон моего «Ориона» через лобовое стекло? Нет сомнений – я стал бы фаршем! Вот так. Мне ещё раз показали, как она близка! В шаговой доступности…
                * * *
Через год с небольшим, мы с Сергеем Мослом возвращались на купленных авто, в этот раз из Финляндии. Он ехал на серебристом Крауне-европейце, а я на вишнёвом Вольво-245, здоровенный такой универсал. Была третья декада декабря 1993 года. Кто шоферил тогда, тот, думаю, помнит тот чудовищный гололёд на дорогах России. Насмотрелись мы тогда «ужастиков» на дороге – до конца жизни хватит. А нам предстояло это испытание от финского города Торнио, где мы купили в тот раз машины, и до города Абакана – места, где мы родились и где нам, вероятно, суждено прожить жизнь.
Ну, натерпелся я страху тогда, сверх всякой меры. Водительского стажа у меня всего-то – три года, а на всех шести тысячах километров предстоящей нам дороги, повсюду, слева и справа, разбитые и перевёрнутые машины, рассыпанные из них товары, а кое-где и трупы водителей, рядом со своими разбитыми автомобилями.
Помню, как Сергей, у которого было к тому времени 16 лет профессионального водительского стажа, подбодрил меня, прямо перед самым выездом из Торнио, сказав, задумчиво глядя мне в глаза: «Однако… не доедешь ты… по такой дороге…»
Лучше бы он этого не говорил: и напугал, и будто накаркал. Началось всё уже через час после старта из Торнио. Мы ехали четырьмя машинами: две машины в Волгоград и наши две. Одна из волгоградских машин, на глазах у нас, слетела со скользкой дороги, и несколько раз перевернувшись, и оказавшись на крыше, остановилась далеко внизу, под насыпью шоссе. Мы помогли перевернуть автомобиль на колёса, но вытащить на дорогу нам его не удалось. И уверовал я в его слова, и стал ждать своей очереди…
Случилось это в первой половине дня, на узкой, покрытой слоем льда, глины и воды, дороге между Самарой и Уфой. Мы двигались в пологом подъёме на Уральский хребет в нескончаемой колонне большегрузных фур. Все они ехали неспешно 40-60 километров в час, что нас никак не устраивало. И мы принялись их обгонять…
Между нашими машинами всегда был грузовик. Я шёл, конечно, вторым, слегка выдвинувшись к середине дороги из-за обрызгивающего меня до крыши колеса впередиидущей фуры. Так мне было удобнее следить за действиями Серёги. Дворники мотались по ветровому стеклу непрерывно размазывая грязь, а я старался не упустить момент, выжидал, наблюдая, как мой лидер, выскакивая из-за очередной фуры, резво стартовал и заскакивал в следующий «карман» между грузовиками. Тогда и я ускорялся и перемещался на освободившееся впереди место. И однажды я ошибся или меня просто заблокировали, но когда я выехал из строя и приблизился к промежутку между фурами, откуда только что выскочил мой ведущий, места для меня и моей машины там не оказалось. Я с тоской смотрел направо на огромные вращающиеся колёса грузовика, разбрызгивающие фонтаны грязи, и понимал, что приближается моя персональная и неминуемая катастрофа: дорога слишком скользкая и узкая, чтобы меня не зацепили встречные машины.
Облитый дорожной грязью до крыши и почти ничего не видя через, закидываемые колёсами фур, стёкла, я помчался догонять своего лидера. Я надеялся, что там, в следующем «кармане», возможно и для меня найдётся местечко…
Не вышло: через полупрозрачные разводы от мотающихся дворников, я внезапно увидел прямо перед собой, стремительно приближающийся ко мне свет его стоп-сигналов и мигание правого поворотника. Что делать? Я резко затормозил! Нет – я попытался затормозить. Но шипованные колёса не тормозят на льду… Ба-бах!!! Какая-то темнота…
Некоторое время меня, как будто, не было тут. По крайней мере, я не помню, что было сразу после удара. Обнаружил я себя сидящим, в своём заглохшем Вольво, на обочине встречной полосы, а Серёгин Краун, сильно пострадавший от удара, выбросило на обочину нашего направления. И вот, мы сидим в своих авто, почти напротив – через дорогу, и смотрим друг на друга… а между нами проносятся потоком машины.
Потом мы вышли из машин, и он подошёл ко мне.
Я – полный кувшин собственной вины! Ожидал, что он примется ругать меня, и был заранее готов согласиться со всеми обвинениями и оскорблениями. Но он меня поразил, сказав, опять также странно глядя на меня тёмными выпуклыми блестящими глазами:
- Повезло тебе… встречная «шестёрка» могла «в лобовом», тебя раздолбать в хлам!
Какая «шестёрка»? Я её и не видел. Оказывается, навстречу летела «шестёрка», с включенным светом, которая и должна была в меня неминуемо попасть после удара, когда мой Вольво отлетел-откатился через встречную полосу на обочину. Эта «шестёрка» должна была обязательно попасть в меня, но… странным образом не попала.
А я почему-то ничего этого и не видел…
* * *
Был и ещё один необъяснимый и удивительный эпизод в этой незабываемой экстремальной поездке. В Омске мы с братом потеряли друг друга – так случилось, что в потоке машин его выхватили-остановили гаишники. А я не смог остановиться в том густом потоке, и теперь еду один по равнине.
Вторая половина дня – трудное время для меня. Как раз в это время я всегда начинаю засыпать. Это со мной бывает в любой поездке. Для борьбы со сном я набираю с собой кофейных зёрен и грызу их. Когда это не помогает, я громко пою дуэтом с магнитофоном, хлопаю себя по щекам, тру и дёргаю свои уши – в общем, развлекаюсь, как могу. Так было и в этот раз. Мне даже показалось, что я тогда всё-таки отогнал сон…
Впереди идёт Камаз-фура. Неплохо идёт, не меньше ста. Я, сперва пристроился за ним, но в подъёмах он меня держал, гружёный, тяжёлый. Раз – подъём, два – подъём, и решил я его обогнать. Совсем уже стал пристраиваться на обгон, но тут опять стало ровно, и он разогнался. Я, уставившись взглядом в его заляпанный грязью зад, еду и еду, постепенно цепенея и отключаясь. А скорость наша: 100 или 110 км\час. Магнитофон мой – орёт, но как-то так, будто из ваты. Я тру глаза, тру уши – помогает только на одну минуту. Я силюсь не моргать, а глаза – закрываются и слипаются. И вот, я – моргнул… 
А когда открыл глаза – впереди пустая дорога, Камаза передо мной нет! Исчез! Это, как удар электротока. Я, прямо, подпрыгнул. Завертел головой и увидел тот Камаз метрах в двухстах позади себя. По коже мороз, волосы дыбом и сна как не бывало…
           * * *
Конечно, каждый из этих случаев – просто случай. Случай-случайность, каждую из которых можно легко объяснить. Но, все они, выстроенные в ряд, а их поболе десятка – это что-то другое…
И я задумался – ведь было над чем. В голове стали появляться предположения и мысли, стали выстраиваться схемы: процесс пошёл. Выходило, что кто-то и зачем-то сохраняет мою жизнь. Возможно, я что-то значу в этой, выстраиваемой кем-то схеме. Или, может быть, важен и необходим кто-то из моих детей, рождённых или ещё не рождённых. А, может быть, я должен что-то сделать в этом мире… например: о чём-то сказать, о чём-то важном для всех…
А потом пришло… я написал книгу, которую назвал: «САГА. НА ГРАНИ ИСТИНЫ». Писал я её почти три с половиной года, каждый день, с четырёх часов утра – что-то будило меня в это время, и просыпаясь, я уже знал, что сейчас напишу! На Сагу времени было у меня до семи-восьми часов, когда нужно было мчаться на работу – от обязанностей гражданина и отца меня никто не освобождал. Зато какие были эти часы!.. Я был счастлив. По-настоящему, как никогда! А ночами я летал… почти каждую ночь…
Засыпал часов в десять вечера и … улетал, улетал, как тогда двадцать лет назад…
Очень важные вещи теми ночами кто-то вложил в мою голову… вот я их и сообщил вам. Так как воспринял…
Если кому-то интересно, то, о чём я написал, прочтите здесь, на моей странице:
«ПРЕДИСЛОВИЕ К САГЕ», «ЗАЧЕМ И ПОЧЕМУ» И «ГЛАВА 6. НАД МИРОМ».

                С УВАЖЕНИЕМ, ВИКТОР РУСИН.