Отпуск

Мы ехали долго. Изнемогая от колкой жары снаружи и опустошительного льда изнутри. Когда едешь долго в полной темноте - всегда, в конце концов, выныриваешь в бирюзовый рассвет. А там солнце в спину бичом. А там пыльный крымский серпантин – головокружение и испытание на прочность для  военной "копейки".

Всё чаще мелькающие  свечи кипарисов и  сверкающая синь вдалеке  не способствуют перемирию. Линия фронта обозначена, как никогда. Моё унижение, моя  навязчивая капитуляция никому  не нужна. Противник, спрятавшись за каменным, надутым лицом, заряжает ленту,  готовит и проверяет посты.
- Я тебе сказала… - громыхнул  новый залп. Из открытого рта моей лучшей и значительно более ценной половины вылетает пар, хотя в машине  нет кондиционера. Может дым? Мне холодно, тесно. Сидение давит в хребет, сзади всё забито кучей детей, соплей, подгузников, жувачек, «мам, я хочу пи-пи!», тёплых и просто вещей – всем тем милым  бытом, от которого  бежим отдохнуть, но не забыли затрамбовать его в машину под потолок. Так, на всякий случай.
- Я  тебе говорила, не гони.
- Я  и не гнал ведь… Кыця.
- Двести гривен! Бончик, ты спятил? Да за такое нарушение официальный штраф меньше!
- Но он хотел составить протокол… прости...
- Ну и пускай бы составлял! Идиот… Нет, ну это вообще…. Останови где-нибудь, мы хотим есть и в туалет.

Где-то здесь  горы,  воздух, где-то люди пьют пиво, улыбаются тогда, когда этого хотят, сидят на лавочках… 
И не слышат  свист пуль сквозь сцепленные зубы.
Лёгким, обжигающим холодком выдержанного зла  я прижигаю по утрам ранки после бритья.
Хочется подвыть ветру, который о чём-то дует в приоткрытый ветровик, хочет что-то донести  именно мне, я почти понимаю его язык.
Ветер  знает обо мне. Он знает, каково оно...

Я  приговорён к пятнадцати годам. Не помню за что. Они промелькнули как один день, но я всё ещё жив. Чтобы исправить этот косяк, едем на природу, где меня принесут в жертву первому попавшемуся  дикому богу. Это красиво, чо уш там. Обставят так, будто  я  сам.

Моя половина. На самом деле, моя бОльшая половина. С каждым годом  отчекрыживает  от меня часть и меня  всё меньше и меньше… Сейчас где-то четвертушка.

Зовёт меня Бончик. Я  напоминаю ей нашего  дворнягу, он издох пару лет  как. Издох,  оставив мне  имя. Бонс  был размером с таксу, мордой похож на летучую мышь  с длинными ушами,  повадками напоминал шакала. Коричнево-рыжий, с плебейскими подпалинами, хвост бубликом.  Вечно заискивающе  скалился, вывалив язык ( совсем как я), часто-часто моргал  и махал не  хвостом, а  телом,  извивался змеёй, падал  под ноги и сразу капитулировал всеми  лапами. Он получал свой нехитрый  собачий кайф если  ему  чесали пузо. Сдержано  повизгивая, терпел,  когда я  внимательным взглядом академика Павлова наблюдал за его реакцией, ввинчивая каблук  ему в  яйца.
Покладистый  пёс, был.

Она тихо  ненавидела его, видимо  за то, что был похож на меня, как две капли. Или я на него. Ненавидела беззлобно, как ненавидят мух, холодный ветер или грозу. Или снег зимой. Как что-то ненужное, от чего невозможно избавится, но  глупо и лень противостоять. Я не любил этого пса почти так же сильно, но по другой причине.

Я ему завидовал. Но не будем об этом.

Сейчас я  немного  улыбнусь  себе в зеркало. Бончик.
Моя улыбка вызвала новую вспышку активности на вражеской территории. Секундное дело – сорвана чека и меня прошибло  волной осколочного фугаса. Рикошетом срезало  мой  череп,  вынесло кусок стекла и в машину ворвался расточительно щедрый глоток воздуха.
- Он ещё и лыбицца, говно… только посмотрите на это чмо… Сказала,  останови где-нибудь, придурок!
- Ну зачем ты так, зай-аа…

Конечно,  остановлю. Уже совсем скоро. Вон там, где у кафе подняла руку девушка. У неё тяжёлая сумка, ей нужна моя помощь. Она молода и явно измучена путешествием.  Похоже,  чтобы побыстрее добраться и избежать случайного секса, она согласна даже на секс. Короткая стрижка почти под ноль, джинсы и чёрная футболка. На внутренней  стороне  предплечья какое-то откровенно кровавое тату. Вся она –  мой размер. Останавливаю машину  возле неё и чувствую дым из окопа. Нет, этот  дым  от меня. Мой правый пропоротый бок в огне, но я уже лет десять не чувствую боли. Там, за линией фронта  перехватило дыхание ( как я посмел?) от запредельных эмоций. Сей  контр-удар  на  мгновение вывел её из колеи: она  открыла рот и замерла. Это дало  спасительное время.

Я рванул.

- Девушка, вам куда? – Открыл дверь и вышел. Улыбнулся ей  выжженной, обугленной улыбкой манекена.
- Ой, мне до Судака. А вы в ту сторону?
Я облизнулся.
- Конечно. Мне туда же, куда и вам. – Лобовое стекло со стороны жены вздулось и пошло волдырями. Я отвернулся к девушке,  посмотрел поверх её плеча.Я застыл. Возникла и повисла  пауза. Девушка переводила взгляд с меня внутрь  машины и обратно.
- Но у вас, я смотрю, и места-то нет…
- О, какая ерунда, не беспокойтесь, как–нибудь  разместимся. Правда, кыця? – Я  пригнулся и подмигнул  сквозь стекло прямо в направленные на меня, два чёрных дула. И снова улыбнулся. – Давайте сумку. - Открыл водительскую дверь и с силой вдавил её сумку назад, в галдящую и скулящую массу. Указал девушке на своё место.
- Водить  умеете? – Жена заверещала  неразборчиво,  пронзительно, громко.
- Я? Да нет, вообще-то. Так, немного. Пару раз пробовала.

«Пару раз пробовала…»  Ну почему подобные фразы мгновенно выдёргивают из моего гниющего  подсознания похабные, циничные ассоциации? И наполняются своим, известным только мне, подтекстом? Почему бы тебе не попробовать ещё раз. Мы могли бы зайти сейчас вон туда, за угол, в кусты,  как бы позвонить, или что-то там разменять – квартиру, деньги, пятый десяток…  Мы бы вместе попробовали, я тебя, а ты – меня. За это время мой передвижной зиндан превратится в ядерный гриб и рассеется на атомы вместе с тем, что  внутри. Ты будешь играть на моей дудке и пристально смотреть мне снизу в глаза, как в ноты, чтобы не пропустить ни одной, не сфальшивить. А я буду  сладко жмурится, играть бровями и хмурить лоб в такт ритму,  отстукивая ногой, как заправский меломан…

Я перехватил её взгляд. Она, не таясь,  смотрела на мою ширинку. Понаблюдав вздувшийся холмик,  подняла  глаза. В лице её я прочёл  усталую  иронию. Представилась картина ограбления банка с водяным пистолетиком. Ты всего лишь очередной мужичонка,  такими штуками  девицу не испугать.  Она вполне способна обезоружить любого.
- А как же вы?
- Обо мне не беспокойтесь, садитесь. Не обращайте внимания. - Я имел в виду  жену. Она, казалось, лопнет. Крутила  пальцами у  висков, её плакатное  лицо пошло сетью сизых прожилок. Ничего, ничего. Я приударил за девушкой, придерживая её за локоть и талию, усадил и стал вкратце объяснять, что тут, куда и как. Девчонка оказалась с пониманием: небрежно и вскользь поздоровалась с супругой, кивнула затылком детям и деловито подёргала ручку скоростей.

Ну вот опять. Куда мне деться?

Тонкие пальцы с длинными чёрными коготками плотно обхватили розочку на рычаге и невыносимо медленно, черезчур музыкально скользнули  вверх-вниз. При этом стерва обернулась и бросила бессердечный  взгляд в мои  ноты.
Я закусил  удила.
Этот её короткий, но в то же время щедрый до слёз, жест всколыхнул забытую муть  и напомнил о многом.
О том, что  несмотря  на то, что  вокруг пустыня, иссушив земли, добралась таки до мозгов и душ, ещё осталось  кое-чего...
Осталась  где-то частица тепла и вымученной, выстраданной, но такой заслуженной любви…
Жест девушки  сполна оплатил мне всё это  утро.

- Так, ну в общем, всё. Сейчас,  только подкручу немного винт холостого хода. – Я потянулся под сидение, уворачиваясь от назойливого визга и ядовитых слюней, и после секундного колебания,   вместо отвёртки взял всё-таки кусачки.
Это удивительно, но девочка-готка не обращала ни малейшего внимания на шквал ругательств и гнева, кипевший  рядом с ней. Она  вполне освоилась за рулём.

- Дёрните, пожалуйста, вон тот рычажок, - попросил я, стараясь не смотреть на жену.

Открыв капот, я перекусил латунную трубку главного тормозного цилиндра.

Мы едем в отпуск.

- Всё, отлично, теперь холостой ход в полном порядке, - сказал я бодро. – Можете заводить. Вон там под рулём ключ. С перегазовочкой, ага.
- А как же вы? Куда вы сядете?
- Да я же говорю вам, не беспокойтесь. – Я немного стеснялся улыбаться при ней из-за  передних зубов. Они у меня  крупные и не выпадают  потому, что  держатся на тонкой коже дёсен. При разговоре они выпрыгивают, как  живые жёлтые клавиши, среди которых  две рандолевых,  выплясывают  аккорды и  гаммы.

****ь,  я просто рояль ходячий. Думаю, мне нужен веер, или забрало, чтобы прикрывать рот.

- Дорогая, - задерживая воздух в лёгких, я уставился жене в переносицу. Интересно, если бы она любила меня, могло бы быть иначе? – Приоткрой, пожалуйста, со своей стороны ветровик.

Она этого не сделала. Шалалалала-Ла.

Я сделал  сам. Ударом локтя выбил стекло и пассатижами зачистил острые края. Словесный поток из её пасти  оборвался. Она теперь изо всех сил пучила на меня  глаза  и молчала, обсыпанная осколками.  Наконец-то  молчала. Она, кажется, тоже почувствовала его.

Порог.
Теперь всё будет не так.

Где-то мы свернули, и навсегда.

Я закурил, вставил  между зубов сигарету и лёг на капот грудью. Прижался  щекой к лобовому стеклу  и взялся руками за проёмы ветровиков. Стекло резало пальцы, надо было подложить тряпку. Да ладно. Проеду как-нибудь. Капот был горячий и обжигал живот. Машина урчала.
- Трогайтесь! - Я кивнул девушке, насколько мог, подбадривая её взглядом.

В её лице  мелькнул испуг, но тут же сменился  лукавым озорством. Она косо хмыкнула, отворачиваясь от жены, и  включила передачу.
Вырулив на трассу, она покатила вначале тихо, прижимаясь к краю, но постепенно  поддала газу, набрала скорость и вскоре влилась в поток. Смелая.

Я елозил как на сковородке.
Нестерпимо пекло грудь и живот,  спину леденил ветер. Пальцы  левой руки посеклись. На застывшую в ступоре жену капала кровь. С головы сорвало фуражку. Галстук трепал по лицу и выбил изо рта сигарету.
Так и не  покурил. 
Через пятьдесят-сто метров от  кафе дорога уходит влево и резко вниз.
Отпуск  начался.