Крылья для демона гл. 12

Глава 12. Дашка.
      Он не придет… За  пыльным стеклом воробей ковыряет клювом выщербленную стену. Крохотный глаз не отрывается от Дашки. Коготки цокают по железу. Раздалось:
      - Гришаева! - Молчок, никого не охота видеть, даже его. Дашка уселась на продавленное кресло и уставилась на птицу. Страшно захотелось сделать гадость. Хоть какую-нибудь. Она протянула руку и щелкнула пальцем по стеклу. Воробей буквально растворился: в ушах хлопок крыльев, глаз отпечатывает обиженную мину – а его уже нет. Как этого…
      - Гришаева, вот ты где! – «Где же еще?». Дежурная сестра, Варвара, кажется, грозно машет историей болезни. Женщина вдруг осеклась, прониклась театральной жалостью. – Ты чего здесь? плачешь?
      Дашка шмыгнула носом.
      - Чего бы это? – «Ага, ищу пилочку для ногтей или, на худой конец, кусок стекла».
      Сестра насупила брови:
      - Ничего не удумала?
      - Нет, - поднимать голову не хотелось. Тяжелый череп прилип к подоконнику. Варвара мимолетно зыркнула в коридор, затем, обойдя перевернутый стол, подсела к Дашке. Пухлая рука по-свойски обняла плечи.
      - Дашуль, ты чего расклеилась? Вот не хватало!
      - Ничего.
      - Ну-ну, - медсестра неуклюже убрала слезу тыльной стороной ладони. – Сейчас твой бешеный придет, что мы ему скажем?
      Воробей вернулся, он гордо посмотрел на Дашку и победным маршем прошествовал по железу. Цок-цок, цок-цок – придурок!
      - Не придет! - огрызнулась Дашка.
      Медсестра отстранилась.
      - Тю-у! – заявила она с полным женским пониманием. – Так вот в чем дело!
      Дашка дернула плечом.
      - Кирпичи из шоколада, - ровно заявила она.
      - Что? – медсестра испуганно посмотрела. Наверное, соображает, что быстрее – вызвать санитаров или сбегать за шприцом.
      - Вот, - Дашка показала на воробья. – Грызет.
      - Что? – Варвара тупо уставилась на пернатого.
      - Ничего, - Дашка снова щелкнула по стеклу. – Уже ничего. - Пусто. Только мокрое пятнышко птичьего помета.
      Медсестра встала.
      - Давай, Гришаева, не дури! Бегом к Марии Семеновне - готовься к выписке.
      - Угу, - промычала Дашка, не поднимая головы.
      - Да не «угу», а ноги в руки! Некогда мне с тобой…
      - Да, иду я, Варь! - Дашка честно посмотрела на медсестру.
      - Глазищи красные, - пробурчала Варвара. Дашка стойко вынесла, как она вытирает ей лицо полой халата. Медсестра отстранилась, присматриваясь. – Пошла б умылась. Маринка заклюет с расспросами.
      - В деревнях младенцев умывают халатом, - невпопад заявила Дашка. Варвара вздохнула.
      - Ну и?..
      - Что б от сглаза, - объяснила Дашка.
      - Поняла. Некогда мне, Дашуль. Выбирайся скорее из норки. – Медсестра собралась уходить.
      - Варь! - позвала Дашка.
      - А? – обернула та.
      - У тебя тетрадка пустая есть?
      - Зачем? – искреннее удивление. Варя поправила выпавший локон. Прижала к груди казенные бумаги, как Кибальчиш военную тайну.
      - Надо, - Дашка пожала плечами. Быстро, боясь обидеть, объяснилась. – Порисовать. Вот…
      - Порисовать?.. - эхом отозвалась медсестра. Вдруг, встрепенувшись, повысила голос. – Гришаева, чеши к Марине. Потом будет тебе «порисовать».
      - Спасибо, - поблагодарила Дашка.
      - Всегда, пожалуйста. Не задерживайся.
      - Иду. – Дашка даже встала, поддернула длиннющие рукава тяжелого больничного халата. Почему так? - добрые ласковые люди всегда стараются казаться грознее, чем есть. Дашка осталась одна. Прежде, чем уйти, ее внимание привлекло мелькание за стеклом. Воробушек вернулся. Птах гордо переступал через собственные кучки и победно заглядывался сквозь пыль: «Съела?». Более того, прибыло пополнение. С базарным щебетанием приземлилась тройка шустрых собратьев. Дашка хмыкнула. Четыре клювика, расталкивая друг друга, принялись точить кирпичную стену…
      С целлофановым пакетом в охапке Дашка ощущала себя беженкой: пошлые розочки на сером фоне давно истерлись. С трудом поместился домашний халат и тапочки. Общую тетрадку в клеенчатой обложке с тщательно продранными листами чужих болезней, Дашка уложила на самое дно, ближе к тюбику зубной пасты.
      - Готова? – соседка по палате, тетя Маша – ее привезли два дня назад с колотой раной бедра – оправила на Дашке одни ей видимые складки. Любимый свитер вместил хозяйку насторожено, не простив предательства с заграничным шмотьем. Шерстяные колючки пощекотали шрам на запястье: «Эх, говорили ведь…».
      - Угу, - кивнула Дашка. Она ссутулилась, руки безвольно охватывали пакет – вставать не хотелось. Казалось, бесконечно будут таскать в перевязочную, а Марина Семеновна никогда не прекратит качать про смысл жизни под крепкий обжигающий чай, под блеск старого кафеля с православным календариком в блямбах скотча. Привыкла. Как маме объяснять про «зимпер» вдоль вен? Вчера приходили однокурсники, все больше молчали, один Громыко глупо надрывался, как мог - веселил. По нескладным ужимкам Фомы, Дашка поняла – Артем знает…
      - Папаша! - гикнула тетя Маша артиллерийским голосом, - забирай!
      Дашка заметно вздрогнула. Все... Отец просунул голову в палату, с присущей одним мужчинам неуверенностью, когда неясно чей туалет – мужской, аль женский. Останется: «Простите, я дверью ошибся» - а дверь уже захлопнулась.
      - Доча? – папка мнется в проеме, истязая руками-грабалками драповую кепку.
      - Угу, - Дашка тяжело, по-стариковски поднялась. Заскрипела кровать, будто девушка весила с центнер. Тетя Маша, переваливаясь, как колобок, с ноги на ногу докачалась от  своего местечка – с солнышком, оконцем и пепельницей на подоконнике. Крепкая рука подраненной старухи похлопала по спине.
      - Ну, держись, Дашуля.
      - Попробую, - Дашка шмыгнула носом, утерлась клоунским рукавом.
      - Я тебе попробую! – женщина погрозила пальцем, вдруг неожиданно подтянула Дашку к себе. В нос ударило карболкой. Она крепко прижала Дашку, едва не придушив. Коротенько, с чувством. Затем подтолкнула к отцу. – Иди уж.
      - Вы девочкам привет передавайте.
      - Нужны им больно твои приветы! - пробурчала тетя Маша. Мгновение спустя махнула пухлой ладошкой. – Ладно, не переживай – передам. Только смотри, сюда - ни-ни. Что б их, мужиков… Лучше всю жизнь кормить собачек…
      - У меня кот есть, - объявила Дашка. Знала, лицо глупо просияло. – Ленивый, жирный.
      - Вот-вот, - одобрила соседка.
      Отец смущенно вывел Дашку под локоток. Она ждала вопроса об Артеме – и в коридоре, и в лифте, и под бетонным козырьком. Папка молча махнул рукой. К подъезду подкатила желтенькая «Волга»: кособокая, уставшая. Дашка удивленно повернулась к отцу. Такси?! Вместо ответа на немой вопрос, он распахнул перед ней заднюю дверь.
      - Садись, доча.
      Старенькая машина тряслась по ухабам. Жалобно поскрипывало железо. Шофер, лысый потный дядька в байковой рубашке с закатанными рукавами, легко и непринужденно солировал над дорожным шумом – о погоде, о природе и политике. Немота пассажиров его нисколько не смущала. Изредка, как пар через крышку скороварки, ломились крепкие слова. Пустое. Папка трогательно нянчил Дашкину руку. Сухая мозолистая ладонь неуклюже гладила ее, как поленце. Однажды он нечаянно задел шрам, дергано замер. Вскинул встревоженный взгляд. Дашка отморгала: «Все нормально». Он облегченно, но жалко улыбнулся. Дашке вдруг сделалось стыдно. За все: за мазню бестолковую, за дурную учебу, за роман свой с африканскими страстями, наконец. Глупо, но воспоминания о недоеденной глазунье – отец старательно пробовал сладить с «бабским ремеслом» - дали ток слезам. Дашка, спрятав глаза, оторвала взгляд от окна и прильнула к отцовской груди.
      - Папка, - проворковала она по-кошачьи. Таксист оборвался на полуслове, бесстыжие зрачки мигнули в зеркале заднего вида, завистливо засветились.
      - А у меня сын… А-а! – он махнул двумя руками. Машина рыскнула. Таксист жестко взялся за «вожжи». Грубо утопил педаль газа. Зарычало. Он в унисон заключил. – Поколение «пепси»! - И замолк. До конца маршрута…
      В комнате было пусто. Нет, конечно, хлама как всегда доставало. Просто вакуум между стенами засасывал, будто черная дыра. Чужие стены с незнакомыми рисунками. Будто в вернисаже, когда под рамами эпитеты «Заслуженный художник России, член академии», а на поверку – холодная мазня без души. Натюрморт «Огурцы»… Карандаши аккуратно прибраны. Девственный порядок – вещица к вещице. На подоконнике – герань без цвета и запаха. Мертвые листья заслоняют свет. Покрывало… Даже не пятнышка. Она представила: отец остервенело отстирывает кровавое пятно. Дура, дура, дура! Затошнило. Дашка безвольно опустилась на тахту, продолжая сжимать пакет. Руки вцепились в него будто в спасательный круг, глаза запрыгали по стенам – картинки закружились каруселью. Прямоугольники, черно-серые, размазанные. Словно кадры хроники. В чехарде полыхнут кислотные купола, махаон и снова – черное, черное, черное.
      Она встала. Первый лист упорно вцепился в стену четырьмя кнопками. Дашка нервно дернула. Остался висеть крохотный уголок, в руку ужалила боль. Через свежий бинт проступила прозрачная сукровица. Так и надо. Дашка рвала художества обеими руками. Трещала бумага, как паутина, ссыпаясь под ноги. К черту! Учеба, дом, потом работа. Помириться с Санечкой - бьет, значит любит. На миг она остановилась напротив злополучного креста: крылья до земли роняют перо, под раздутыми икрами демона ворох ворсистых чешуек – будто октябрьская листва. Играет бликами черный перламутр. Невидимая рука сдавила горло – до слез. Дашка отвернулась. Ну, почему! Она заколебалась. Пальцы ощутили тонкий рельеф акварели. В прихожей скрипнула половица. Отец. Сейчас зайдет. Но нет - выходит во двор. Дверь долго, нарочито протяжно скрипнула: «Ар-р» - Дашка проглотила комок – и ударила со звоном: «Тём-м». Она не выдержала и заплакала. А руки сами собой разорвали злополучный лист. Он остался болтаться на стене, располосованный надвое…
      Сегодня вернулась мама. Уютно: стол под абажуром, ложечки тренькают в унисон по чашкам - три «колокольчика» с нелепым клеймом «РЖД», нелепым для волшебства. Под теплым углом печки - Мартен. Кот честно отрабатывает кошачий хлеб. Урчание перекрывает телевизор. Вафельный торт хрустит корочкой.
      - Дашуль, еще? – мама пододвигает блюдце.
      - Угу, - соглашается Дашка, торопясь избежать маминых глаз. Зато цепляется за отцовский - внимательный, услужливый. Смешно, у них теперь общая тайна. Смешно? Глупо! Глупо и страшно. Дашка незаметно поправила рукав. Мама что-то щебечет про озеро Байкал, про цены на клубнику, а Дашка спешит набить рот, чтобы не отвечать, если придется.
      - Как учеба, доча?
      - Угу, - мычит Дашка, прячет лицо за чашкой. Горячий чай обжигает.
      - Нормально?
      - Угу.
      - Так, каникулы! Ты чего, мать? – выручил отец.
      - Да? – удивилась мама.
      - Лето! - ровно подтвердил папа. – Сама про клубнику…
      Мама замерла на мгновение. И засмеялась.
      - Правда. Чего это я? – Она сделала глупое лицо. Мама явно хотела зарихтовать ошибку, потому что несвязанно вставила. – А в Сибири духота! Даром, что Сибирь… И мухоты!
      - Сибирь, - согласился отец. Дашка просто кивнула. Глупые взрослые! Как дети. Неужели надо что-то говорить, если вместе и так хорошо? С любимыми приятнее молчать, а так будто и нет  ничего – слова.
      Ложечка закрутила водоворот, несчастные чаинки заметались вороньим облаком. Казенный фарфор звенит - в деревне праздник!
      - Даш? – Две пары глаз смотрят в упор: отец с пониманием, мать – с недоумением.
      - Дашуль, у тебя все в порядке? – конечно же, спросила мама.
      - Угу, - Дашка перестала размешивать. Краешек зрения подметил, как тормозится водоворот. Она машинально спрятала руки под стол, ссутулила плечи. Улыбнулась. Мама рассматривала ее несколько мгновений, прежде чем догадаться.
      - Вы с Артемом поссорились?
      Дашка удивленно дернула бровями.
      - Нет, с чего ты взяла?
      - Не знаю, - мама наклонила голову. Помолчала. Перевела взгляд на отца, опять на Дашку. Воздух заколебался. Даже Мартен тревожно приподнял голову: «Ну, чего еще?». Дашка пожалела мать: теперь она понимает, что глупо про Байкал, и духота в Сибири никому не интересна. Только будто бы ее исключили из игры. Мама отставила чашку в сторону. – Да-аш! – Жалобно протянула она. Попробовала взять за руку. Дашка испугано сцепила пальцы под столом. – Что-то случилось? – Мама уставилась на пустой воздух, на скатерть, перевела взгляд на отца. Будто поскользнулась на ровном месте, неожиданно, когда цепляешься за первое попавшееся. Когда нет ни единого знакомого предмета. Дашка пожалела ее.
      - Ма, правда – все хорошо.
      - Правда? – мама ухватилась за оправдание.
      - Угу, - соврала Дашка. Они посмотрели друг на друга. Дашка улыбнулась. Мама ласково ответила, но руку со скатерти не убрала, словно в ожидании рукопожатия. Дашка покосилась на отца.
      - А чего мы чефирим? – встрепенулся он. Подскочил, распахнув дверцу буфета, извлек графин настойки. – Может, по писярику? – Все глупо обратились к Дашке. Дожились… Папка взял с полки стопочку. – Даш, глотнешь маленькую? – через паузу выдохнул, едва слышно. – Отпустит….
      Мама сложила пазл, поэтому счастливо всплеснула руками.
      - Все-таки поссорились! – но, вовремя сообразив, старательно вернула озабоченную мину. Она коснулась плеча кончиками пальцев, проникновенно успокоила. – Да ладно, Дашуль, устроится…
      - Угу, - Дашка отвела глаза. Неожиданно она обнаружила, что крутит меж пальцев кусочек рафинада.
      - Ну, правда, доча. Знаешь, сколько мы с батей гавкались?
      - Конечно, знаю – я здесь живу.
      Мама и папа переглянулись. У обоих лица загадочные, как у фокусников. Мама закончила.
      - Чуть не до убийства. Видишь, живем…
      - Угу, - Дашка засунула сахар в рот. Ей показалось, мама ждет особой реакции. Ну, конечно, здесь заговорили о семейных тайнах. Точнее, намекнули. Что ж, налицо еще одна. Дашка попробовала принять правила игры. – Ма, да нормально все. – Фразы в голове все получались больше киношно-пошлые. Избитое, ни к чему: «Стерпится – слюбится». «Пришла зима, а ты стоишь, как козел перед новыми воротами – и никто не открывает. Или коза? И не зима, а лето…. Ой, уйти бы. Мамочка-а, прости-и!». -  Ма, торт вкусный.
      - Правда понравилось?! – мама с радостью поменяла тему. Полился рассказ, как набрела на него в Биробиджане. А стоянка – пять минут! Дашка с облегчением вздохнула. Отхлебнула с края чашки - остыл. Она подлила кипятка, ложечка снова забряцала по фарфору. Папа расставил стопочки: две полные, одна – едва наполовину. Ну, надо же! На донышке, под рубиновым тором – крупицы осадка. Наоборот – у них поменьше, а Дашке в самый раз. С размахом. Повезло…. Она улыбнулась открытию.
      - Давайте, барыни! - отец взял слово. - За… за все хорошее!
      - Говорливый ты сегодня, - поддела мама. Чувствовалось, как папе хочется разгорячено рассказать про чудесное возвращение дочурки, про переживания и бессонные ночи. Но он лишь выразительно посмотрел.
      - А! – папа опрокинул чарку.
      - Ну, за хорошее, так за хорошее, - наконец, согласилась мама. Уже морщась от алкоголя, она с придыханием заметила. – Брось, Дашуль. Наладится все. Помиритесь. Мужик он ведь как?.. Как лялька с погремушкой: не так висит, не так гремит. А попробуй отбери – в ор!
      - Угу, - брякнула Дашка. Тихонечко, по цыплячьи пригубила алкоголь.
      - Поругались из-за чего?
      - Нет, - Дашка вдруг удивленно посмотрела на мать. - Не поругались…
      - Да? а что разбежались-то? – мама оставила рюмку на весу, недоуменно окинула всех глазами. – Фантазерка! Может, сама что напридумывала?
      Дашка отхлебнула еще, теперь смелее. Излишне зло сверкнула глазами. Опять клюнула носом в рюмку. Отец заступился.
      - Свет, отстань! Разберутся сами… молодые.
      - Я, может, посоветовать хочу? - насупилась мама.
      - Чего советовать? Ну?
      - !.. - мама подтягивала из эфира верные слова, затем сдалась, обреченно взмахнув рукой. Но на всякий случай добавила. – Ты это… смотрю квелая шибко, с собой то чего не сделай.
      - Света! – отец несильно ударил ладонью по столешнице. Однако, посуда зазвенела даже в буфете.
      - А чего! – мама уперла руку в бок. – Большакова, вон, с сорок четвертой… Ну, ты помнишь, Даш, прыщавая такая?
      - Помню, - насторожилась Дашка. Они отцом переглянулись.
      - Вздернулась в своей столовке. Прямо после смены.
      - Света, мля! – рявкнул отец.
      - Чего «Света»! Ты на меня-то не рычи! А то ишь, бухло в башку вдарило – хвост распушил. Ща напомню!
      - Чего напомню?!
      - Того напомню – не при доче будет сказано.
      - Да… завали! - отец налился кровью.
      - Я те завалю! нечего доченьке сказать! Здесь кровинушка слезой умывается, а он, знай себе, трескает. «Отпустит!». – Передразнила она. Рюмка упала на бок, разбрызгивая остатки наливки. Дашка вздрогнула.
      - Да, уймись! – парировал отец. Дашка оперлась грудью на стол, подбородок лег на руки. Бинт предательски выполз из рукава. Мама осеклась. Вцепилась глазами.
      - Чего это, доча? – прошептала она слабым голосом. Екнуло сердце.
      - Собака укусила, - нашлась Дашка.
      - Какая собака? – мама поедала ее взглядом. Дашка пожала плечами: какая разница? Мама повторила. – Какая собака?! – В голосе скользнули истеричные нотки. – Дашуль, ты чего? из-за него?
      Отцовские пальцы собрали скатерть, глаза прищурились. Даша устало выпрямила спину.
      - Па! - позвала она. Отец опомнился, ровные ладони легли, как у примерного ученика. Дашка повертела рюмку. Грани ловили отблески торшера, разбрызгивая радужные зайчики по столу. Ведь так уютно, так… Дашка попросилась. – Мама, можно я пойду?
      Мать онемела.
      - Из-за кого, Даша! – наконец выдавила она. Невпопад. Мысли вязли в маминой голове, как в смоле.
      - Ма, ты с ума сошла! – Дашка честно возмутилась. – Говорю - собака! Дворняга, с хвостом и блохами. Что, меня не может укусить обычная собака? Хоть раз!
      - Дашенька… - растерялась мама.
      - Ма, ну все нормально. Все! Уже нормально! Хо-ро-шо!
      Родители молчали. Отец глазами в угол. Мама – на нее, как в зеркало. Дашка, в второпях, чтобы не нахвататься горьких слов, выскочила из-за стола. Клюнула губами маму и скрылась в комнате. За ней осталась неловкая пауза – будто кильватерный след. Мартен лениво поднялся. Спина прогнулась под невозможным углом. Через щелки глаз блеснул педагогический укор. «Э-эх!». Кот, едва сбрасывая сонливость, потек в Дашкину берложку…
      Холодные листы просились в руки. Дашка, покосилась на занавеску. Тихо. Бубнят на кухне. Мартен тычется носом в колени. Дашка механически погладила его.
      - Мур-р.
      Она шмыгнула носом, комната плыла в мокрых глазах.
      - Дура, - жалобно бросила Дашка темному углу. – Дура. – Темнота мудро промолчала. Мартен поддержал Дашку, подставляя бок. Лапки с шуршанием переступили через ворох бумаги. – Дура! - повторила Дашка. Она выдрала из-под кота карандашный рисунок. Тонких штрихов в полумраке не разглядеть - серая каша. Откинула в сторону. Кнопки рассыпаны по ковру блестящим конфетти. Слеза прочертила дорожку на щеке. Дашка зло утерлась рукавом, кинула рисунок на место – поверх художественного кладбища. Сжечь бы… Сумасшедшая решимость дернула за руку. Дашка сгребла рисунки в кучу и, прижимая к груди, ломанулась на кухню. Родители едва успели открыть рот, когда она, закинула ворох в топку, на еще тлеющие угли. Потянул дымок, огонь лизнул краешек махаона…
      - Доча, зачем!!!
      Вместо ответа лязгнула чугунная дверца. В трубе загудело. Через широкую щель видно, как полыхает жар. Всплеск. Резко гаснет. Дашка не удержалась – дернула дверцу. Слезящиеся глаза – сама не знает, от дыма или жалости – уставились на черные воспоминания с дорожками багровых искр.
      - Дашуль, что ты?! – повторила мама. – Зачем?!
      Дашка повернула чумную голову. Родители не ждут ответа. На лицах:  растерянность, пустота. Тем не менее, Дашка предпочла заговорить - чтобы не разорвало.
      - А, хватит, мам! Хватит мне играться. Отучусь, выйду замуж. Там мне это, - она ткнула на печку, - зачем? Вам не надоело меня терпеть? Не надоело? Я ведь лохушка – вся жизнь мимо!
      - Доча! - мама втесалась между словами.
      - Ну, зачем мне эти каракули? А вам они зачем? – Дашка задыхалась, чуть не крича.
      - Доча!.. - опять попробовала мама. Отец встал: сухой - проволочная фигурка из железного лома. Протянул к Дашке руку. Тяжелая ладонь коснулась головы удивительно мягко. Он произнес с горечью.
      - А где еще здесь жизнь? - Дашка заморгала. Следующие слова ввели ее в ступор. - Она, доча, никогда не мимо… А знаешь, иногда хотелось бы. Не дури – рисуй! Поверь, муйланов разных будет - не счесть. Да ты такая у нас одна…
      Дашка упрямо замотала головой.
      - Не хочу больше, не буду.
      - И не надо! - огорошил отец.
      Мама насупилась.
      - Ты чего старый?
      Он отмахнулся: «уймись!». Дашка недоверчиво подняла глаза. На отца не похоже. Она судорожно втянула воздух. Темная кухня. Конус света под абажуром. Кислый запах квашеной капусты, застарелого курева и хлеба. Рюмки почетным караулом у пузатого графина. Чай. Коробка с вафельным тортом почти пуста – сиротеют три кусочка. Мама белая, как привидение: подъеденная помада выделяется пятном на полупрозрачной маске. Бедная! Не замечая, «ломает» пальцы. Ходики над столом исправно тикают. Если дождаться начала часа, можно услышать, как бедная кукушка пытается сломать голову – дверцы кукушника не раскрываются со времени покупки. В детстве Дашка обожала забраться на табуретку и глядеть в щелку на настырную птичку.
      - Па! - попросила Дашка.
      - А? – отозвался отец.
      - Давайте завтра на рыбалку сходим? Как раньше. Вместе.
      Родители переглянулись.
      - Ну, давай, - кинул легко отец. Дашка заулыбалась. Она знала: ей врут - завтра найдутся куда более важные дела. Воображение согрело: она мчится по лесной тропе, ловко перепрыгивая через корни. Мелькают ободранные коленки. А позади – папка с кривой удочкой. На маме резиновые сапоги. И она сильно стесняется огромной «дачной»  шляпы с бахромой. Но терпит – Дашка заставила. Она ей нравится…
      ***
      Солнце заглянуло сквозь занавеску. Узкий луч пробился через блестящие пылинки, пересек подушку по диагонали и коснулся ресниц. Дашка села на кровати, не раскрывая глаз. Ноги – в джинсы, наверх – заношенную футболку. Просыпалась на ходу. Кое-как дошла до кухни. Здесь так и не прибрано: родители допоздна бубнили о своем. Мама пробовала повышать голос, но всегда преобладал отец – резкие слова втыкались через стенку словно гвозди. Хорошо, без мата. В графине пусто, выпуклое донце в налете винного осадка. Хоть гадай на гуще. Дашка черпнула ковшик воды, жадно выпила, остатки плеснула на лицо. Вроде, умылась. На ходу схватила хлебный мякиш. Немного подумав, собрала корки и, завернув в обрывок газеты, затолкала в карман. Кеды в прихожей пришлось поискать. Свет включать не хотелось. Проснутся – ломайся, отвечай: «Чего, куда. Нет, мамочка, не порешусь. Что это за веревка, и мыло?». Наконец, Дашка выскочила из дома. Гнида высунулась из будки, стелясь по земле, попробовала подлезть под руку. Хвост вертится – того и гляди, вырвет позвоночник. Все тело ходуном. Глазенки карие в подобострастном выкате.
      - Тихо, тихо, Гнида, - Дашка отступает спиной вперед. Собака – на вытянутых руках. Настырно давит песье тельце – требует ласки. Вместо оной, Дашка кинула в будку мякишем и, пока собака металась меж духовным и материальным, была такова. Калитка стукнула. Гнида обиженно проводила.
      - Аф-ф! -  Даша покосилась на крыльцо: не разбудила ли? Спят. Загрохотала цепь. Дворняга обреченно заползла в будку. Мякиш остался нетронутым.
      Сухая пыль взбивается под кедами в облачка. За Дашкой – цепочка узорчатых следов и гавканье собак. Морды запоздало высовываются над заборами, между штакетин. Визгливый лай щекочет по ушам, толкает в спину. Бесятся мохнатые! Мужичек, единственное человече на пустую улицу, тесает топориком дрын. Он, как был, остался сидеть на лавке, когда мимо пронеслось неумытое торнадо. Поднял голову, перекинул «козью ножку» на левую сторону, и, паровозно пыхнув в след, мудро подметил.
      - Ох…ть, вашу маму!
      Под зеленым куполом! - дыры в листве кажутся звездами. Полоски света ловили Дашку. Только зацепятся, а ее уже нет – под другим стволом. Вычурные корни, как живые, вцепятся в носок, но нет-нет, передумав, подставят ступеньку – вовремя! Тропинка заюлила. Просвет. В зелени заиграли ослепительные блики. Преддверие моря. Однако, как всегда, водяная громадина распахнулась внезапно. Белая вселенная, перечеркнутая условным пунктиром горизонта. Дыхание перехватило, Дашка восторженно глотала воздух, впитывая кожей каждое мгновение утра. С утеса, к пляжу, вела крутая дорожка. Скорее, канава, проложенная водой. Отдыхающие не рисковали продираться сквозь кусты, да и в двухстах метрах левее - удобный спуск. А это -  Гришаевское место. Дашка помедлила. Не было рядом папки, и мама не одернет испугано: «Дашуль, перестань». Один неуверенный шаг, другой – посыпались камни. Гранит утеса, казалось, плывет под ногой. Край… Сердце бешено заколотилось. Дашка зачем-то оглянулась, словно боясь оклика. Конечно, никого. Она проглотила комок. Опустилась на колени. Камни больно укололи, но она, не замечая, высунулась. Отлив. Едва колышется сонное море. Обнажились зубы рифа, демонстрируя цветастую живность. Сквозь прозрачную воду мельтешат под рябью камешки, звезды и морские ежи. Крохотные, словно кукольные пуговицы. Запах моря закружил голову. Представилось, уберешь руки – тело понесется вниз, опережая душу… Хрясь: счастливые ежики зашевелят иголками, через них наперегонки толкаются крабики - ни перевязок, ни докторов, ни брезгливой заботы. И он… Дашка испугано отпрянула. Дура. Какая дура! Она встала, отряхнула колени. Стараясь не смотреть на край, скользнула на тропинку.
      Песок на пляже еще не просох, поэтому Дашка уселась на гальку. Всюду кучи водорослей. В гниющих стогах резвятся миллионы прозрачных мошек. Дует ласковый ветерок, чайки шагают по пляжу – кто группами, кто поодиночке – выискивая, что слопать. Старая лодка вросла в песок. Сколько Дашка себя помнила, корыто всегда лежало здесь. В детстве представлялось, как выбираются на берег пираты и волокут сундуки с сокровищами. Когда отцу удалось убедить, что здесь не бывал даже самый завалящий галеон, детство кончилось. А ведь было просто лень помахать лопатой…
      Она отщипывала хлеб и долго мяла, прежде чем съесть. Комочек серел, обретал пластилиновую плотность. В ногах пестреет газета, под хлебными корками обрывок заголовка «Таинственное исчез…», жучки и блохи давно перебрались сюда. Перепрыгивают с буквы на букву. Дашка махнула рукой. Но разлетелись чайки. Косятся недовольно, ругаются резко, как фашисты в кино.
      - Да, ладно! - хихикнула Дашка. – Гитлер капут. - Закинула корку в центр стаи, спровоцировав короткую разборку. Победил огромный персонаж с замашками Геббельса. Хлебушек в клюве.  Птица оторвалась от прочих и аристократически качнула головой. Мол, что поделать – челядь…
      - Девушка, вашей маме зять не нужен?
      «Здрасьте, приехали!» - Дашка подняла глаза: мальчишка - загорелый, как араб. В джинсовых шортах, затертых до белизны. Русые волосы, выгоревшие на солнце, неряшливо лезут в лицо. На остреньком плече спиннинг с «кошкой», в руке – металлическая сетка. На ее дне задыхается рыбина. Жалко. Но вкусно.
      - Наверное, нужен. - Дашка улыбается в ответ. Мальчишка принимает это за сигнал. Неспешно отрывается от линии прибоя и идет к ней, проваливаясь в песок. Смешной. Школьник, наверное… Сетка падает возле Дашки. Несчастная рыба пахнет огурцами.
      - Тебя как зовут? – мальчик улегся рядом. Вальяжно, как римский патриций. Напыщенно выпятил кубики пресса. Дашка обняла свои колени и подставила лоб ветру. Плечи дернулись «не знаю». Знакомиться не хотелось. Мальчик настырно продолжал. – Ты откуда?
      Дашка показала.
      - Оттуда.
      Мальчик недоуменно посмотрел на утес.
      - Да ну! – искренне удивился он. – Высоко.
      - Высоко, - согласилась Дашка. Болван, конечно, не заметил тропы - крутой овраг погряз  в зелени.
      - Скучаешь? – мальчик начал классический «подкат». Собственно он начал его пять минут назад.
      - Почему? – удивилась Дашка. Отвечать вопросом на вопрос научила Фома. Кобели настолько напряжены, что необходимость думать заставляет тупить.
      - Ну, как почему?.. - мальчик наморщил лоб. – Просто… одна.
      - Одна, - Дашка уставилась в море. Сугроб тумана расползался в клочья. Теперь массив казался уставшими тучами, которым вздумалось отдохнуть пониже. Самая большая двинулась за мыс. Блики освобожденной воды ослепили. Дашка зажмурилась.
      - Тебя как зовут? – поинтересовался мальчик.
      - Уже не зовут.
      - Что так?
      Она пожала плечами. Ей вдруг стало жалко малолетку с его неконтролируемым делением гормонов. Она представилась.
      - Даша.
      Мальчик опешил от неожиданного поворота.
      - Семен.
      - Тебе сколько лет, Семен?
      - А что? – насупился он.
      - Мне много уже, - объяснила Дашка с кривой усмешкой. Показала на рыбу. – Это кто?
      - Пеленгас.
      - Угостишь? - Смотрит на рыбу, потом на нее. Дашка усмехнулась про себя: «Жадина». Наверное, уже не рад, что подошел. «Зачем я ему про тещу?..». – Так, угостишь или нет?
      Мальчик протянул.
      - Ну, можно…
      - А как ты меня… танцевать собрался? Даже не накормишь?
      Сейчас он захлебнется воображением.
      - Да чего – накормлю! - Засуетился, руки бегают по удочке. Того и гляди, насадится на «кошку».
      - Ладно, не напрягайся, Семен, - пожалела его Дашка. – Я пошутила. Не обижайся.
      - В смысле, не обижайся? – фыркнул он совсем по-детски. Дашка улыбнулась: «Лет ему, правда, немного. Наверное, меньше, чем кажется. Девочки в классе обожают. Я бы обожала».
      - Не получится у нас с тобой, Семен. – сказала Дашка. Его глаза возопили: «Как это! Ты обещала!». Дашка жестоко обломала. – У тебя мамка дома…
      - Я из Питера! – ударение было явно на Питер.
      - О, так ты столичный! На каникулах? – Дашка притворно восхитилась. Мальчик «проглотил».
      - Ну-у.
      - Круто! - улыбнулась Дашка. Рыба дернулась. Стал заметен разорванный крючьями бок. Странно, что раньше не увидела. Дашка показала на сетку. – Не жалко? Ей ведь больно. - Мальчик хмыкнул, чуть не покрутил пальцем у виска. Дашка вдруг разозлилась – не столько на паренька, сколько на себя. Еще больше за рыбу, чьи глаза непрестанно и с укором вопили: «Убейте вы меня!». Дашка ровно повторила. – Круто. Семен!
      - Чего?
      - А у меня муж бандит, - объявила Дашка. Было интересно наблюдать, как леденеют наглые мальчишеские глаза.
      - И что? – он браво, с вызовом выпятил нижнюю челюсть.
      - Ничего, - согласилась Дашка. – Но, боюсь, убьет.
      Мальчик застыл изваянием.
      - Кого?
      - Ну не меня же! - она одарила его холодной улыбкой. Мальчик старался казаться мужественным. На лице не дрогнул ни мускул. Тревогу выдавали только остывшие глаза.
      - Да пофигу! - сказал он, вставая. Оперся на спиннинг, как на копье. Колени в мелких камешках и песке. Глупо пыжится, играет бицепсами: пионер, октябрятам пример.
      - Как знаешь, - проронила Дашка.
      - Что, может, встретимся, загасимся, пивка попьем?
      - Почему бы нет? - согласилась Дашка. Как бы невзначай покосилась на утес. Вскрикнула радостно. – Ой, Артем!!!
      Мальчик дернулся, чуть не отломив шею. Продолжает храбриться, косится на тропу. «Готова спорить, между каждой ветки – морда Квазимодо». - Дашка закрыла глаза. Язык еще помнил: она катала имя будто конфету: Ар-тём. Трещит плечами лук, тетива режет заскорузлые пальцы. Чайки подхватывают остатки имени: «Тём-тём-тём».
      - Ну, я пойду? – мальчик переступил с ноги на ногу. А ведь молодец!
      - Давай, Семен! - Дашка махнула ладонью. Он отшагнул от нее с видимым облегчением.
      - Увидимся? – попросил он. Жалобно. Теперь совсем по-детски, выставив нараспашку реальный возраст.
      - Не надо, Семен. Я ведь чейная! - Дашка приветливо улыбнулась. – Неправильно будет.
      - Пока! - он засеменил побитой собакой.
      - Пока!.. - прошептала Дашка. Она встала, ноги донесли до берега. Не снимая кедов, зашла по щиколотки в воду… Еще холодная. Стряхнула с ладони хлебные крошки. Море лениво накатывало, хватало за колени – до озноба – и спешило назад. Дашка зачерпнула пригоршню. Соленые брызги освежили лицо, залили ворот футболки. Капельки щекотно побежали за пазуху. Дашка засмеялась. Поискала незадачливого кавалера, приложив руку козырьком - сгинул за камнями. Бесится, наверное. Бедный. Она снова наклонилась и теперь щедро, не заботясь об одежде, умылась. Хорошо! Пора возвращаться. Родители, наверняка, сходят с ума. Дашка вышла из воды. Ой! Рядом с газетой стоит садок. Серебряным веретеном блестит пеленгас. Вот так трофей! Что с ним делать то? Вдруг ветер донес.
      - …шка! – Она взглянула на утес. Папа! Отец замахал руками. – Дашка-а!
      Она обрадовано махнула в ответ и, вскинув над головой садок, завопила что есть сил:
      - Папа! Я рыбу поймала!
      ***
      Родителей пришлось долго уламывать. Когда сюсюканье не помогло, она хмуро замкнулась: руки кренделем, ссутуленные плечи, глаза на мокром месте светят рентгеном сквозь стену.
      - Дашуль! - позвала мама. Дергает пальцами за рукав футболки.
      - Я что – маленькая?
      - Взрослая, - пасует мама. – Но, Дашуль, давай завтра вместе поедем?
      Дашка окинула ее тяжелым взглядом.
      - Ага, - покладисто промолвила она.
      Мама обрадовалась.
      - Вот видишь!
      - Ага. Купишь мне шарик, а когда устану, возьмешь на руки, - брякнула Дашка. – Ма, я взрослая!
      Та взъерепенилась.
      - Была бы взрослая… К нему поедешь! Дашка, ох, как ты пожалеешь! Слезами кровавыми умоешься. Стал бы он ради тебя вены резать.
      - Да, собака это была! – вспылила Дашка, демонстрируя руки.
      - Ага, собака! Знаю я, где такие собаки водятся. В ад меня загонишь. Меня, отца…
      - Папа здесь причем? – насупилась Дашка.
      - При том! – мама покраснела. Пальцы сжались в кулак. Она повторила бессильно. – При том!..
      - Ма, я не к нему, - спохватилась Дашка, с тревогой поглядывая на маму. – Я погулять.
      - Погулять?
      - Да.
      Губы у мамы сжаты в нитку, желваки играют, нечесаные с утра волосы и одутловатое лицо  делают ее похожей на ведьму. Халат кое-как запахнут поверх ночной сорочки. Белые ноги в домашних тапках.
      - В гроб меня загонишь! - пробурчала мама. – Погулять… Чего только со своим утесом учудила. Я думала – сдохну. – Едва успокоившийся голос снова начал заводиться. – Задрали вы со своей любовью. Ромео, блин, с Джульеттой. Разбила бы башку о камни – мне куда потом? Ну, куда! Следом?
      - Ма, не начинай.
      - Я и таблетки спрятала…
      - Надо очень! – фыркнула Дашка. Какие дома таблетки? Аспирин?
      - …еще и электрички отменить? Анна Каренина! Ваша доча остановила поезд. Забирайте. С ведром и щеткой. Дома! Ни ногой!
      Дашка представила себя в смирительной рубашке, а рядом – старенькие мама с папой. Смешные и тоже в рубашках. А над головами вывеска: «Аттракцион – сумасшедшие каникулы». Нет, не так – Мартен в маленькой, такой цветастой рубашонке. И дети тянут руки из-за решетки, чтобы угостить семейку жирнючими пирожками. Фу-у. Дашка поморщилась. Затем губы тронула улыбка. Мама поймала ее, напряженно поправила сбившийся локон.
      - Что?!
      Дашка дернула плечиками и пододвинула газету к матери. Мама переспросила.
      - Что?
      - Вот! - Дашка ткнула пальцем в объявление: «Выставка кошек».
      - Мартенки мало? – по инерции «укусила» мать.
      - Да, он то здесь при чем? – удивилась Дашка.
      - При чем… - проворчала мама, косясь на яркое объявление. В коридоре загрохотало. Они замолчали. Чуть погодя появился отец - чумазый, потный, в замасленной спецовке. От ног после кирзы несло амбре. Мама сморщилась. Дашка встревожено посмотрела в папино лицо. Отец снял с ведра полотенце.
      - Ну, вы орать! - промолвил он. – Соседи рады. - Бросил взгляд на объявление, хмыкнул. Шлейф табачного запаха потянулся за ним до окна. Цыкнул, походя, на Гниду. Псина тявкнула. Папа облокотился о подоконник. Вытер руки, наградив полотенце черными пятнами. Мама попыталась возмутиться.
      - Пусть едет, мать! – бросил отец, собравшись с духом.
      - А-а? - мама лишилась дара речи. Дашка переглянулась с отцом. Мама встревожилась. – Как едет?
      - Можно троллейбусом, а можно электричкой, - отец прикинулся дурачком. Дашка хихикнула. Мама зло на нее посмотрела. Отец поспешил объяснить. – Она здесь, с нами, быстрее с ума сойдет.
      - На что ты намекаешь?
      - Не намекаю. - Отец бросил полотенце на табурет, пожимая плечами. – Ты ее еще в башню запри - от каждой собаки. Разберется как-нить - не маленькая… Уже не маленькая. Правда, доча?
      - Угу, - Дашка тряхнула головой.
      - Видишь?
      Мама надулась.
      - Наплачешься на похоронах…
      - Чего плакать? – папа округлил глаза. – Каши с изюмом поедим. Правда, Дашка?
      Она захихикала. Мама посмотрела на отца, дотронулась до Дашкиного колена, собираясь что-то сказать. Но промолчала. В усталых глазах – беспомощность. Наконец, она отмахнулась.
      - А-а, делайте, как знаете!
      ***
      Город стал какой-то другой. В чем разница не разобрать. Просто другой - и все тут! Бегут над домами облака, преломляя небесную голубизну. Спешат люди, сталкиваются, разлетаются как кегли. Крадутся машины. Ветер с моря разбивает смог - серый туман хоронится по тараканьи, прячется в щели, набивает низины. Дашка потрогала живот - больничная тетрадка под ремнем. Задрала голову к небу и блаженно потянула в себя суету Владивостока. Свобода!
      На кошачьей ярмарке было многолюдно. Малыши таскали за руки мамаш и одинаково кричали: «Купи, купи, купи!». Мамки отмазывались, папаши толклись сторонкой, заглядывали в кошельки. За стеклами вольеров котята спали, играли, лопали и гадили. Иногда продавщица кого-то извлекала на волю, и выставка превращалась в театр одного актера: оно беззвучно шипело, растопырив пальцы. А люди умилялись, да тянулись к центру зала, будто мало таких же пушистиков по дворам-подвалам. И, как правило, протяжный, навзрыд рев: «Мама, хочу котика!!!».
      Дашка облюбовала тихий уголок. Здесь грустил взрослый перс, огромный и никому не нужный. Шикарные глаза-пуговицы мокро поглядывают поверх крохотного, почти человеческого носика. Гелевая ручка оставляла жирные штрихи по тетредным клеткам: Хаос линий складывается в потешную морду; Дашкин кот глядит из темноты, и чем больше она работает, тем гуще чернота. Кошачье изумление светится, будто из глубины шкафа. Кругом невидимая одежда, вонь нафталина. Пухлая моль затаилась в складках одежды. Полоска света с Дашкиной стороны встречена по-разному…
      - Хорошо вы нашего Ункарушку!
      Дашка вздрогнула от неожиданности, обернулась. Через плечо заглядывает в тетрадь молоденькая женщина, едва старше нее.
      - Кого? – переспросила Дашка. Тетрадка самопроизвольно закрылась.
      - Ядживул Ункар, - женщина показала на бирку на стене.
      - А! - кивнула Дашка. – Простите.
      - Что вы! – женщина заулыбалась. Только теперь Дашка обратила внимание на голубой халатик и бейджик «Галина. Ветеринар». – Это хозяйки нашей.
      - Наверное, дорогой? - предположила Дашка.
      - Еще какой! – воскликнула Галина. На всякий случай предупредила. – Только он не продается.
      - Ничего.
      - Я давно за тобой смотрю.
      Дашка промолчала. Что тут скажешь? Женщина оглянулась на прилавок, где скучал охранник. Вернулась к Дашке.
      - Вообще-то фото здесь за деньги…
      - У меня немного, простите… - Дашка сунула руку в карман, нащупывая мелочь.
      - Да, постой! – остановила женщина. – Можно еще посмотреть?
      Дашка протянула тетрадь.
      - Пожалуйста. Только я не закончила.
      Галина долго всматривалась в набросок. Удивленный взгляд коснулся Дашки, вернулся на картинку.
      - Как живой! – ее изумлению не было предела. Дашка зарделась от похвалы, не зная куда деться. Даже потревоженный кот с чудным именем заволновался. У плоского носа по стеклу образовалось облачко испарины. Дашка, чтобы как-то отвлечься, погладила животное. Кот отпрянул, беззвучно раскрыв пасть. Не будь преграды, наверное, цапнул бы. Одно слово, Ядживул – турок и есть. Душа ятаганная…
      - Здорово! - женщина вернула тетрадь.
      - Спасибо.
      - А тебя можно о чем-то попросить? – Галина подалась немного вперед. – Тебя как зовут?
      - Даша!
      - Галя! - представилась собеседница.
      - Я прочитала уже.
      - Молодец, - похвалила Галина. Затем спросила. – А ты такое красками можешь?
      Дашка кивнула: «могу».
      - Молодец, - повторилась Галя. Опять обернулась на охранника. Окинула выставочный зал. Что там может поменяться? Вдруг кот потребовал к себе внимания. Поскребся лапой.
      - Бедненький, - пожалела Дашка. – Он всегда здесь?
      Галина обронила.
      - Только по выходным. – Она переключила внимание Дашки на себя. – Ты мне сможешь помочь?
      - Смотря в чем, - Дашка недоверчиво посмотрела по сторонам.
      - Да не бойся, ничего страшного.
      - Я не боюсь. А в чем дело?
      - У хозяйки нашей, Юлии, день рождения…
      - А я причем? Плясать и петь не умею, - Дашка лучезарно улыбнулась. Галина радости не разделила.
      - Подожди. Ты ведь рисуешь, так?
      - Ну, - подтвердила Дашка. – Портрет что-ли? – догадалась она. Поспешила предупредить. – Только я людей не люблю… в смысле, рисовать не люблю.
      - Да люди здесь причем! – Галина ткнула пальцем в Ункара. – Такого сможешь? Как на рисунке?
      Дашка от неожиданности опешила. Состроив глупую мину, ляпнула.
      - Зачем?
      Галя  терпеливо разъяснила.
      - Подарок ко дню рождения. – Торопливо выстрелила. – Я заплачу!.. Мы заплатим.
      Дашка растерянно глянула на рисунок, на несчастного кота. Денег хотелось страшно. И влазить боязно. Галина, увидев колебания, уточнила.
      - Даш, сколько возьмешь?
      - А, сколько не жалко…
      - Согласна? – обрадовалась Галя.
      - Ну, согласна. – Кивнула Дашка. – Только можно…
      - Что?
      - Мне к вам бесплатно приходить. Денег нет.
      - Безусловно. Когда захочешь.
      - И…
      Женщина исполнилась внимания.
      - И?
      Дашка, удивляясь собственной наглости, предложила.
      - Если я вместо денег возьму котенка?..
      Галина с ответом не спешила. Осторожно, ступая словами, будто по минному полю, поинтересовалась.
      - А какого, Даш? Видишь ли, Даша, есть очень дорогие. Я не смогу…
      - Такого, рыженького, - Дашка показала на вольер, перед которым собралась куча детей.
      - Мэйнкун, - определила Галя. Дашка чуть не подпрыгнула от радости. Но ветеринар опередил. – Прости, Даша, он очень дорогой. - После недолгой паузы уточнила. – Самый дорогой.
      Дашка опечалилась.
      - Жаль.
      - Прости. Если хочешь, давай найдем кого попроще – долларов за пятьдесят.
      - Не надо.
      - Смотри, там два сибиряка. Почти такие же. Только без кистей. Подойдет?
      - Галь, я так нарисую.
      - Как знаешь. Но от денег не отказывайся, ладушки?
      - Ладушки, - согласилась Дашка. Глаза предательски покосились на стайку малышей, что уткнулись носами в заветный вольер.
      - Может, тебе на краски надо? – Галина засунула руку в карман халатика.
      - Перестаньте, у меня есть. Отдадите, когда закончу.
      - Отдашь…
      - Чего? – недопоняла Дашка.
      - Не выкай, ладно? И знаешь, заходи, когда захочешь. Сразу ко мне. В служебные. – Галя показала на гладкую дверь с биркой «ветеринар». – Кофе угощу. О кошках поболтаем. Ладушки?
      - Угу.
      - Ну, давай, - попрощалась Галя. – Побудешь здесь?
      - Угу.
      - А я побежала, мне Фараону клизму ставить. Запор. – Она рассмеялась, да так звонко, что посетители обернулись в их сторону.
      Неожиданная халтура не то чтобы удивила – насторожила. Дашка давно оставила мяукающее царство, и теперь, облизывая мороженное, прогуливалась вдоль шоссе. Она с интересом разглядывала прохожих. Те отвечали недобрыми, озабоченными взглядами. Молодежь, напротив, начинала суетливо искать недостатки в одежде. Сорвать улыбку тяжело. Трамвайные остановки – клад из образов. Люди, запертые условными границами, представляют собой некий концентрат масок и жестов. Чем дольше ожидание, тем более явно они проявляются. Вибрирует толпа, но стоит застучать трамвайным колесам – эмоции занимают общую полярность. Затем, самое интересное. Радость, разочарование, а, зачастую, африканское бешенство. Из-за досадных мелочей: номер, количество мест…
      - Мама, а это наш?
      Дашка украдкой, в несколько штрихов набросала курносого малыша. Тянет за мамину юбку, угрожая снять.
      - Нет! – мамаша лязгнула челюстью. Звонко, беспристрастно – как выстрел. Дашка подмигнула малышу и закрыла тетрадь. Хватит юбки… Напротив – ресторан «Светлана». Подъехала кавалькада дорогих машин. Фары горят. На лобовом стекле передней – жизнерадостное фото с грустной рамкой. Похороны. Дашка приостановилась. Одновременно открылись двери. Повылазили мрачные парни в пиджаках цвета крови. Тяжелые взгляды пронзили остановку. Толпа зашушукалась.
      - Душегубы!
      - Похороны, наверное.
      - Скорее друг дружку перебьют.
      - Скорее бы.
      - А вам не пофигу?
      - Пошел ты!
      - Сам пошел, тварь!
      - Кто тварь!
      Дашка оторвалась от «концентрата». Ноги унесли к Дому Пионеров. Двери машин застучали. «Пиджаки» дружно потянулись в «Светлану». Двое поддерживают под локти хрупкую женщину в черном. Вдова – догадалась Дашка. Тонкие ноги еле находят ступеньки, спотыкаются, оббивая носки дорогущих туфель. Захлопнулись массивные двери ресторана. Дашка поймала себя на мысли, что она внимательно читает каждую спину. Кулачок сжался до боли. Дашка поправила платок на шраме. Вдруг в уголках глаз навернулись слезы. Дашка отвернулась к морю. Лицо обласкал ветерок. Она с замирающим сердцем призналась себе.
      - Да, искала! – призналась она, шепот утонул в вязком воздухе. Чтобы не разреветься, она несколько раз глубоко вдохнула. Отлегло. Обернулась. Дверь блестит отполированной ручкой. На пустых ступеньках – оброненные лепестки. Машины дремлют. В тонированном брюхе – могильная пустота. Позвоночник пробрало холодком. Мурашки схватили затылок. С трудом оставаясь на ватных ногах, Дашка сделала шаг назад. Вспомнила каждый пиджак. Облегченно расслабилась. Артема между ними не было…
      - Вы уронили, девушка?
      - Что? – переспросила Дашка.
      - Вы уронили? – лохматый парень протягивает тетрадку. – Ваше?
      Она взяла ее, зачем-то перелистнула страницы. Заструились листы.
      - Моя. Спасибо.
      - Учитесь? – улыбнулся парень.
      - Учусь, - вяло согласилась она. «Догадливый!».
      - Где, если не секрет? – стоит, вкрадчиво заглядывает в лицо. Дашка ухмыльнулась, отчего парень занервничал.
      - На повара, - брякнула она. Гляди ка! Расправил крылья…
      - Классно! – «Куда уж класснее».
      - Нормально, - она пожала плечами, собираясь уходить. Парень скороговоркой выпалил.
      - А вашей маме зять не нужен?
      Дашка изумленно вскинула брови, ей стало одновременно смешно и жаль незадачливого кавалера. Хотелось уколоть ядом, но она сдержалась. Тетрадку ведь вернул. Хороший…
      - Нет. Простите.
      Паренек сдулся, возбужденные фонарики в глазах погасли. Он отшатнулся, обижено напрягая лицо. Восковая маска. Тоже мне, фараон. «У Фараона запор», - вспомнился разговор с Галиной. Дашка не удержалась – улыбнулась. Получилось, наверное, не очень. Тогда она посоветовала.
      - Прекратите вы с тещей! – посоветовала она. – Не умно.
      - Учту, - буркнул парень.
      - Нет, правда.
      - Я сказал, учту.
      - А мне не надо. Извини…те.
      - Проехали.
      - Вас как зовут?
      Парень от неожиданности проглотил паузу.
      - Саня.
      - Спасибо, Саня, - Дашка протянула руку. Вдруг зазвенело. По рельсам катится раскрашенный вагон. Дашка показала. – О, у Вас трамвай. Ваш?
      Парень коротко глянул на номер.
      - Мой, - кивнул он. Попробовал выйти на второй заход. – Телефончик…
      - Саня, мне не надо. Ладно? Извини.
      Он махнул рукой, театрально улыбнулся и бросился в толпу на штурм. Хрипит в трансляции голос водителя - неубедительные слова про следующий трамвай. Толкотня, давка. Перекошенные злые лица.
      Давно забытый парк: скамеечки, тополя, голубиная суета. Сухой фонтан. Колесо обозрения лежит на боку, прорастая побегами березок. Крест… Сегодня солнечно. В ласковой тени прячутся парочки и собутыльники. Шахматистам все нипочем. Старички блестят потными лысинами и сединой. Грохочут фигуры, как в домино, и голоса. Дашка поискала свободную скамейку. Везде суетно. Навалены книжки, разная рухлядь. Торга нет, но бойко переговариваются продавцы, раздраженно оценивая проходящих. Мамаши, дети. По диагонали парка муравьиный ход – спешат пассажиры подоспевшего трамвая. Зашоренные повседневными заботами, им нет дела до происходящего – они внутри. Наедине с проблемами. Дашка обошла площадку по кругу пока не нашла какой-то камень. Она водрузила ящик на него. Раскрыла. Присев на корточки, загляделась на холст. Кот, сложенный из ярких пятен, пялился в ответ. Дашкины руки машинально перебрали кисти.
      - Ну, привет, татарин! - улыбнулась она. «Перс! Перс!» – кричала раскрытая пасть. Дашка погрозила пальцем. – Татарин! И тихо у меня – сделаю девчонкой. – Краска выползла из тюбика. К ней прибавилась вторая змейка – поменьше. Беличий хвостик наколдовал нужный цвет. Дашка взяла палитру, задумчиво укусила кончик кисти. Пробормотала. – Ну, давай, Ункарка, заработаем денежки. – Заскакали первые мазки. Свежая краска блестела на солнце и густо пахла маслом. Дашка с удовольствием погрузилась в работу… Иногда кто-то подходил. Дашка их ощущала спиной. Одобрительно крякали, отпускали замечания. Девочки сюсюкались: «Какой хорошенький!». Один парень, явно с подпития – перегар пробивал даже через скипидар – отпустил между глотками: «О, хоккеист!». Дашка любопытно обернулась.
      - Почему? – ей пришлось задрать голову. Парень протянул банку пива.
      - Выпей, культура!
      - Не-а, спасибо! Так почему хоккеист?
      - Ну, блин! Нос!
      Дашка задумчиво рассмотрела картину.
      - Нормальный, маленький.
      - Будто по льду – и в борт. Хоккеист!
      - А! – догадалась Дашка. – Наверное, хоккеист… А почему не боксер?
      - Ты чего? – возмутился парень, замахал банкой. Запенившись, через край полезло пиво. Он шумно отпил. Утершись рукавом, повторил. – Ты чего! В боксе все культурно. А тут, надо же, под самые брови. Хоккеист!
      - Чего там культурного? – изумилась Дашка.
      - Данил! – из-за кустиков, одной рукой подтягивая джинсы, а другой, умудряясь хвататься за сигарету, вышла девушка. – Ты чего здесь?
      - Вот, Сонька, гляди – культура. – Важно сказал парень. Его спутница отобрала пивную банку. Глотнула через затяжку.
      - Ерунда, - констатировала она, на кота – ни единого взгляда. Все внимание к Дашке. Парень тоскливо глянул на пиво, понял – не отобрать.
      - Курить есть? – он одернул подругу.
      - Да ты задрал! – девушка оставила бычок во рту, освободившейся рукой подала пачку.
      - Чего ты орешь? – гаркнул он, коротко глянув на Дашку, подкурил в стороне. – Здесь человек рисует…
      - Ой, да заткнись! - девушка уперлась ладонями в колени, прокуренная шевелюра повисла радом с Дашкиным носом. – Что, художница? – Вкрадчиво поинтересовалась она.
      - Угу. Рисую. – Кисть коротко подвела тени. Девушка ткнула в картину пальцем.
      - Твой?
      - Нет. У меня простой.
      - Прикольный, - протянула девушка. Обернулась. – Даня, купи мне такого котика!
      - Да ну его. Хоккеист.
      - Че – хоккеист? Четкий…
      - Этот «четкий» стоит как телевизор.
      - Жмот!
      - Че так сразу «жмот»?
      - Потому что жмот!
      - Да где я тебе такого возьму? – парень вспылил. Дашка покосилась на него, затем на его подругу. Посоветовала.
      - На «Лазо» есть кошачья выставка.
      Девушка встала, уперла руку в бок. С банкой пива и сигаретой в углу рта она походила на коммисаршу.
      - Слышал?! Пошел – купил!
      - Да на что! – его изумлению не было предела. – Что я их печатаю?
      - Напечатаешь.
      - Соня!
      - Что, Даня?
      - Ты… Соня!.. – он потряс пальцем перед ее лицом. Обратил взгляд на Дашку, посмотрел с разочарованием. Долговязая фигура развернулась и побрела к фонтану.
      - Даня! – крикнула вслед девушка. В ответ – взмах руки. Девушка закусила губу; в глазах ни капли прежнего восхищения. – Эх, что же вы!
      - Я? – Дашка чуть не пала от удивления.
      - А-а! расселась здесь… с котом! – девушка побежала вслед за спутником. – Дань, подожди!
      Дашка пожала плечами. И правда, зачем влезла с советами. Все равно останешься крайней. Жара спадала, солнце закрутилось на другую сторону парка, тень над Дашкой стала глубже, прохладнее. Она вытерла пот со лба. Отстранилась, рассматривая преображения кота. Калейдоскоп цветных пятен начал склеиваться. Прилично…
      - Как вам не стыдно!
      Дашка обернулась. Опять… Сушеная женщина в строгом костюме нэпмановской юности. Дашка встала, встряхнулась, разминая, ноги. В руке - букет кистей. В другой - разноцветная наскипидаренная тряпочка.
      - Как вам не стыдно! – повторила тетя.
      - Почему? – Дашка на всякий случай осмотрела себя. Штаны-трусы на месте. Нормально.
      - Совести у вас нет! Куда вы катитесь!
      - Мы? – растерялась Дашка.
      - Язвит она здесь. Отлично! Ты! Ты до чего докатилась!
      - Не знаю, - призналась Дашка. На всякий случай отступила на шаг. Поискала глазами прохожих. Тропинка, как назло, опустела. Прямо, страшная сказка. Женщина глядела из-под лысых бровей взглядом мумии. Губы сжаты в нить. Впалые щеки трясутся. Того и гляди, закричит. - Простите, я не понимаю, - повторила Дашка.
      - Не понимаешь?! – взвилась тетя. Сухая, как ветка рука обвела вокруг. – Что ты здесь делаешь?!
      - Рисую.
      - Рисуешь? На кладбище!
      Сердце екнуло. Дашка собралась.
      - Его здесь нет давно. Перенесли ведь…
      - Перенесли? А это что? – палец гвоздем впился под ящик.
      - Где? – Дашка приподняла этюдник. – Здесь?
      - Здесь! – подтвердила женщина. – Расположилась на могиле. Как не стыдно?..
      - Могиле? – Дашка округлила глаза. Присмотрелась внимательнее. Да нет: бетонная урна - вросла по середину в землю.
      - Здесь похоронили купца первой гильдии…
      - Тетенька, это просто камень!
      На «тетенька» женщина напряглась, воздух сгустился и завибрировал.
      - Ах, ты, сучка мелкая!
      Этого Дашка стерпеть не смогла. Заслонив холст телом, она прошипела.
      - Сама сучка! – Но более громко, более высоким эшелоном. – Нет здесь кладбища! Вы, вон, шахматистам объясните! Или алкашам. Я здесь при чем?!
      Мумия задохнулась от гнева. Сухая кожа того и гляди рассыплется по морщинам, обнажив черные скользкие кости. Крючковатый палец показал куда-то в кусты.
      - А это что!
      - Что? – пробурчала Дашка.
      - Кладбищенская часовня.
      - Бывшая.
      - Ничего не бывшая. Нет ничего бывшего. Тебе, сыкухе, пора уж знать!
      - С чего это мы на ты? – возмутилась Дашка. Глаза поискали место, куда можно перебежать. Она тоскливо обернулась к солнечной площади, на мужичков с бухлом и счастливые парочки. Потянул ветерок. Листва зашуршала. Грустно, тоскуя о бренном. И правда, как на кладбище. Заплеванная урна, действительно, превратилась в памятник, а аллейки потрескавшегося асфальта в кладбищенские дорожки. Бр-р. Дашка поежилась. Женщина продолжала что-то говорить с пеной у рта. Издалека доносились пустые гневные слова. Они вязли где-то, не долетая до Дашки. Колотились горохом о воздух и сыпались на землю. Будто стоишь в волшебном, но дырявом плаще. Она по-новому посмотрела под ноги. Трава. Жирная почва в муравьях и мухах. Тянет сыростью. Так и охота ляпнуть – могильной. Взгляд проник через землю, втыкаясь в перемешанные кости. Лохмотья, ленты, зеленая патина на пуговицах. Надежды, отчаяние, любовь – все прахом между гниющих гробовых досок. Что было – не было.
      - Ну, и что! – неожиданно для себя ляпнула Дашка. Мумия подавилась словом. Налилась пунцово - задохнется. Дашка добила. – Ну и что! Сейчас это парк. Покровский. И церковь. И люди радуются. Им хорошо.
      - Бухают! – возразила мумия.
      - Но им же хорошо? – улыбнулась Дашка. – Целуются. Гуляют. А мертвецов здесь нет.
      - Есть! – женщина топнула ногой, ее кулачки сжались – сейчас кинется. Дашка не испугалась. Она заглянула ей в глаза.
      - Нет. Одежда, да и та – сгнила давно. Не бывает мертвецов. Вы, наверное, ужастики любите?
      - Какие… - начала женщина. Вдруг звонкий голос прозвенел колокольчиком.
      - А можно посмотреть?
      Дашка увидела девочку лет четырнадцати – давно ли сама такой была? – в белом спортивном костюме. Точнее - когда-то белом. Русые волосы под ободком. В руке поводок. На поводке – волочится бочонком здоровый жирный кот. Черный, в рыже-сером камуфляже. Дашка улыбнулась:
      - А чего не собака?
      - Мама не разрешает, - призналась девочка. Женщина-мумия фыркнула и показала спину. Она, словно серый вертикальный штрих между толстенных стволов, закачалась и растворилась за поворотом дорожки.
      - Мама? – рассеяно переспросила Дашка. Этюдник вернулся на место.
      - Мама, - подтвердила девочка. – И я кошек люблю. А посмотреть можно?
      - Я тоже люблю, - сказала Дашка. Вдруг прислушалась, как ломит сердце. Волшебный плащ пропал совсем, обнажая душу. Она скорбно отошла. – Смотри! – Руки рассеяно вытирают  кисти. Девочка подтянула ближе лежащего на боку кота. Наклонилась, будто собирается сорваться с высокого старта. Деловито осмотрела по диагонали.
      - Он в шкафу? – догадалась она.
      - В шкафу. Будет немного темнее. Я еще не закончила.
      - Барсик тоже в шкаф забирается. А как его зовут?
      - Ункар.
      Странно, но девочка проигнорировала имя.
      - Он у тебя живет?
      - Нет. На выставке. В музее.
      - А-а! - девочка распрямилась. Разочаровано посмотрела на Дашку. Та поспешила поправиться.
      - Но у меня есть свой кот: Мартен. – Опять полное игнорирование странного имени. Дашка поправилась. – Вообще-то он Мартын.
      Вместо ответа, девочка наклонилась еще раз. Уже к палитре. Понюхала краски.
      - Воняют.
      - Воняют, - согласилась Дашка. Взяла палитру, попробовала белый цвет кончиком первого номера. Тонкие мазки легли на глаза кота. Восхищению девочки не было предела. Она светящимися глазами проглотила Дашку.
      - Класс! – Кот вяло поднял голову, беззвучно мявкнул.
      - Спасибо, - улыбнулась Дашка.
      - Я тоже хотела рисовать.
      - И?
      - Времени мало. Мне с Барсиком гулять. Уроки… Много задают.
      - Тогда конечно, - Дашка ухмыльнулась. Она попробовала углубиться в работу, но краем глаза заметила, как девочка заворожено следит за преображениями на холсте.
      - Класс!
      День клонился к вечеру. Поэтому прохожие перестали ее доставать. Заканчивалось время бездельников. Парковые дорожки заполонили работные люди – уставшие, озабоченные. Скупые взгляды, любопытство гаснет. Девочка побыла недолго. Только завис диалог - она растворилась в парке. Хотя, то и дело светилась между листвой, как снеговик.
      - Барсик, идем! Вставай!
      Но работа застопорилась, все валится из рук. Дашка попробовала через «не хочу» - пустое! Мысленно сплюнув от досады, запаковала ящик. Не идет, значит, не идет. Надо было к кресту… Там хоть мумий нет. Прицепится же! Решила идти на остановку, к любимому универу. Но в последний момент передумала. Трястись на электричке стало лень, а от КДФ23 шел троллейбус. Даром, что от остановки далеко, но это в следующей серии. Асфальтовая дорожка шла в подъем. Приходилось часто останавливаться и поправлять ящик. Рук не хватало, чтобы держать планшет с недорисованным котом. Как раньше-то выходило? Возле часовни украдкой курил дьячок – справный, в черной рясе и клобуке. Он суетливо затягивался, держа сигарку, как фронтовик – под ладонью. Бледные глаза виновато бегают. Колокол позвал на службу: переливисто и весело, совсем не по вечернему. Хотя, как надо Дашка не знала. Она подбросила ящик на плече, с интересом наблюдая, как дьяк по-мужицки гасит сигарку о краешек урны и, избавившись от нее, преображается в благое существо – словно в куреве единственный грех. Она проводила его глазами до самого входа. В ответ, прежде чем массивная дверь закрылась, получила скупую улыбку. Дашка перевела дух. Любопытно заглянула внутрь через узкие зарешеченные окна. Не разобрать. В сгущающихся сумерках золото убранства смешивается с огоньками свечей. Темные головы, платки. Дашка приготовилась отойти, как вдруг раздался оклик.
      - Даша! – сердце, готовое взорваться, заколотилось: Артем!