1682 Хроники стрелецкого бунта-6

Слухи носились по Москве, словно мухи возле крупа уставшей кобылы в июльский полдень. В новых торговых рядах народу немного: то ли спит еще покупатель, то ли опасается  чего. Тихо на базаре.  Торговые люди собрались в узкий кружок да судачат в полголоса, не забывая, то и дело воровато оглядываться.
 - Какие страсти на Москве.
- Не иначе к концу света дело идет. Сказывают, намедни баба с помелом над кремлевскими башнями при полной луне летала
- Совсем люди стыд потеряли.
- Ничего святого не осталось.
 - А бояре, как распоясались.  Всё им теперь нипочем. Сам черт им не брат.
 - Говорят, что и государя нашего покойного Федора Алексеевича они отравили. Царство ему небесное.
 - Да как же так?
 - Опоили ядом смертным. В вино подмешивали.
 - Да неужто?
 - Так оно и было. Нарышкиных дело. Вот, безобразники. Мальчонку малолетнего на царство посадили, чтоб себе злата да серебра побольше загрести. И никакой управы на них теперь нет. Злодеи.
- Неужто и вправду они это?
- Ага, - бесцеремонно встрял в разговор, проходивший мимо  торговцев подмастерье медника Евтюшка Марков, - а еще я знаю, кто зелье отравное готовил.
 - Кто?!
Евтюшка сегодня рано  утром бежал с развеселой гулянки по Поварской улице и уж больно крепко живот у него прихватило. Прямо, сил никаких не стало, как прихватило.  Вот он и присел, ради облегчения, возле плетня избы водопроводных дел мастера Василия Семенова. Чуть-чуть до своего порога  парень не добежал. Но с животом  всегда не поспоришь. Бывает, что лишнего шага сделать при этакой ситуации – мука смертная. Вот и присел Евтюха от муки той на Поварской улице для облегчения. А эта змея – Марфушка, жена Василия,  заметила Евтюшку в не особо приглядном положении да вылила на его голову целый ушат помоев. Со смехом да хохотом. Разозлился парень на глупую бабу неимоверно и потому решил немного ославить её по Москве. Не так, чтоб со зла, а для порядку.
 - Марфушка – это, водопровдчика кремлевского Василия Семенова - жена, стало быть, - почесывая пятерней ребра, вещал Евтюха народу. – Достоверно знаю – она всяческие зелья поганые готовит. Ей только скажи…
 - Марфушка, Марфушка, Марфушка, - зашелестела нехорошая весть по торговым рядам. Но тут шелест гортанным криком оборван был.
 - Матвеев в Москву едет! – истошно орал молодец, скачущий на гнедой кобыле от кремлевских ворот. – Пойдемте все Артамона Сергеевича встречать! Радость-то, какая! – Вслед за парнем бежали люди. Много людей.
 - Еще одного злодея принесло на Москву, - вздохнул да перекрестился бондарь Лука Кривов. – Прости нас Господи.
 - Какой же он злодей, дядя Лука, - робко осведомился Егорка, мальчик при лавке бондаря. – Вон, ему какой почет да уважение. Разве злодея так встречают?
 - Злодей, злодей, - часто замотал сивой бородой Кривов. – Это он против Бога пошел, когда государь Алексей Михайлович помер. Он тогда Федора Лексеича зельем опоил, и стал кричать, что, дескать, не жилец он на свете этом.
 - А для чего?
- Как для чего? Хотел он тогда мальца Наташки Нарышкиной , сродственницы своей на трон посадить да самому над Русью-матушкой куражиться. Да, только, воспротивился тогда Патриарх да унял лихоимца. А теперь, видишь, всё по его случилось, и Патриарх слабину дал, провозгласив против закона Петра царем. Иваном, как старшим пренебрег, и младшего над старшим возвысил. Не стало на Москве правды. Доколе терпеть-то будем.
 - Да, что ты Лука разошелся? – решился немного утихомирить бондаря горшечник Иван Грязнов. – Как ни бесись, а будет всё так, что Господом Богом предначертано. Утихомирься.
А Артамон Сергеевич Матвеев уже в Москве и представлен царю и царице, и была при том представлении «радость неизреченная, что никакое человеческое писало по достоянию исписати не возможет».  А к вечеру к Артамону Сергеевичу Нарышкин Кирилла Полуэктович.  И зашевелилась вся знать московская да заспешила наперегонки к дому Матвеева, иные холопов с собой вели. А как же иначе? Теперь он будет правителем Руси истинным, уж, если сам Нарышкин к нему с поклоном идет.
 - И чего ж ему не пойти, - говорили знающие люди, - да, кабы, не Матвеев, сидели бы сейчас Нарышкины в смоленском краю, как тараканы в щели, а тут – царская родня, видишь ли.
«Того же числа указал великий государь боярина  Артемона Сергеевича Матвеева вотчины, которые были розданы, и людей, которые были отпущены ево дому, велено отдать ему по прежнему».