Правдивая история о Святополке. Эпизод 68

В книге "Левит" Лесь прочитал:
"Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как от меча, и падут, когда никто не преследует... И не будет у вас силы противостоять врагам вашим. И погибнете между народами, и пожрет вас земля врагов ваших". (Лев. 26:36-38.).

Несколько цитат из книги "Притчей Соломоновых" были неким «дежа вю»:
"Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним... Человек, виновный в пролитии крови человеческой, будет бегать до могилы, чтобы кто не схватил его". (Притч. 28: 1, 17).

Наслаивая образ на образ - описание бегства и скорой кончины Святополка выглядело бы в интерпретации приблизительно так: "Нечестивый Святополк, повинный в пролитии крови человеческой, бежал от Ярослава как злодей и богохульник Антиох из Персии. И не было ему спасения. И умер он невесть где, подобно Ироду Окаянному, приняв муки за свое неверие. И после смерти вечно мучим, связанный в пустыне".  Пост-модернизм Нестора «обыгрывание» библейских образов в проекции на действительность и исторические реалии Киевской Руси.

Оставалось неясным значение последних три слова. Почему Святополк должен принимать посмертные муки именно в пустыне и «будучи связанным»?

Ответ следовало искать в параллельных текстах, среди апокрифических (неканонических сакральных) источников есть "Книга Эноха",  переведенная еще в Х-ХI вв. на славянский язык. В ней, в частности, упоминается любопытный эпизод, имеющий, судя по всему, непосредственное отношение к загадочной фразе летописи:

"Потом Господь сказал Рафаилу: "Свяжи Азазиэля и брось его во тьму и заключи (прогони) в пустыню, которая находится в Дудаэль..., и когда настанет день суда, прикажи ввергнуть его в огонь"". (Порфирьев И. Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях. Казань, 1872. С. 202).

Вот он - персонаж, связанный и изгнанный в пустыню, где принимает посмертные муки! Описание того же жертвоприношения есть в упомянутой библейской книге "Левит":

"А козла, на которого выпал жребий для отпущения, поставит [Аарон] живого перед Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения, и чтобы он понес на себе их беззакония в землю непроходимую". (Лев. 16:6-10).

Вводя развернутое описание бегства и кончины окаянного Святополка, летописец тут же называет его «козлом отпущения». Вслед за описанием бегства и смерти "окаянного" князя летописец Нестор упоминает братоубийцу Каина, а также Ламеха, совершившего, согласно апокрифам, убийство по неведению. Однако с ними Нестор не сравнивает Святополка, воздерживаясь от «параллелей» и аналогий:
 
«Сей же Святополк-новый Авимелех».

Здесь имелся в виду сын еврейского судьи Гедеона, убивший своих братьев, за исключением младшего. Однако в Библии упоминается еще один Авимелех, царь филистимлянский. Дважды он - один раз из-за Авраама, другой из-за Исаака - оказался в ложном положении и едва не совершил тяжкий грех. Но не совершил. Сам Бог говорит ему во сне:  "Я знаю, что ты сделал это в простоте сердца твоего, и удержал тебя от греха". (Быт. 20: 3-6; 26: 8-11).

Интересно, сравнивая Святополка с Авимелехом, сыном Гедеона, летописец помнил об Авимелехе-царе? А если не помнил, то зачем уточнял, какого именно Авимелеха он имеет в виду? И почему он выбрал для характеристики Святополка именно Авимелеха? В Библии есть ведь и более "известные" братоубийцы- ранее упомянутые Каин или Ламех, но Святополк с ними намеренно не сравнивается. Скорее, сопоставляя Святополка с Авимелехом, летописец давал ему двойственную, амбивалентную характеристику, позволяющую читателю сделать свой выбор. Такое предположение подтверждает и перечень сыновей Владимира Святославича, который мы встречаем в "Повести временных лет" под 6488 г. (980 по нашему счету) от Сотворения мира:
 
«Бе же Володимер побежден похотью женьскою, и быша ему водимые (законные жены): Рогънедь, от нея же роди 4 сыны: Изеслава, Мьстислава, Ярослава, Всеволода, а 2 дщери; от грекине- Сявятополка; от чехине-Вышеслава; а от другое-Святослава и Мьстислава, а от болгарыни-Бориса и Глеба». (Повесть временных лет. С. 54.)

Почему здесь говорится о 10 сыновьях Владимира, тогда как в другом перечне - под 6496 (988) г. - названо 12 имен. Непонятно, зачем летописцу понадобилось упоминать двух дочерей киевского князя- привязываясь к цифре и числу «12». Оригинальная предрасположенность к нумерологии удивляла. К тому же совершенно неясны были  основания, на которых Нестор "распределил" детей Владимира по матерям.  Ситуация прояснилась только  при обращении к библейской книге Бытия, без сомнений, хорошо известной летописцу.

Здесь есть перечень сыновей Иакова, удивительно напоминающий летописный текст:
"Сынов же у Иакова было двенадцать. Сыновья Лии: первенец Иакова Рувим, по нем Симеон, Левий, Иуда, Иссахар и Завулон. Сыновья Рахили: Иосиф и Вениамин. Сыновья Баллы, служанки Рахилиной: Дан и Нефталим. Сыновья Зелфы, служанки Лииной: Гад и Асир". (Быт. 35:22-26).

Судя по всему, именно этот текст и был использован летописцем при составлении перечня детей Владимира, датированного 6488 г. Принципиальная разница заключается лишь в том, что в "Повести временных лет", в отличие от библейского перечня, упоминается всего десять сыновей. Упомянуты  две дочери, при том, что у Владимира их было гораздо больше. Оставалось выяснить вопрос о причине расхождений и чем вызвано составление «странного перечня».

А.А. Шахматов установил источник, которым пользовался Нестор- "Сказание Епифания Кипрского о 12 драгоценных камнях на ризе первосвященника". Здесь дается не только описание камней и их свойств, но и упоминаются имена сыновей Иакова, выгравированные на каждом камне, а заодно дается их характеристика. Судя по всему, именно порядок перечисления камней и определил последовательность упоминания сыновей Владимира. Каждый из них получал таким образом "невидимую невооруженным взглядом" косвенную этическую характеристику, совпадавшую с характеристикой того или иного сына Иакова. Дочери же Владимира и Рогнеды потребовались для того, чтобы все Владимировичи заняли подобающее им место, а заодно и характеристику-восполнили недостающие звенья- и «уложились в парадигму». В этом "нравственном зеркале" Святополку соответствовала характеристика седьмого сына Иакова Дана:
 
«Аз, рече, бех имея сердце и утробу немилостиву на брата Иосифа, и бех стрегий его, аки рысь козлища. Но Бог отца моего избави и от руку моею, и не да ми сего зла сотворити». (Епифаний Кипрский. Сказание о 12 камнях на ризе первосвященника//Домострой: Сборник. М., 1991. С. 273.)

Даже  здесь речь идет о не совершенном Даном-Святополком преступлении! Осталось только выяснить, против кого оно замышлялось. В "Сказании о 12 камнях" говорилось об Иосифе, которому соответствует в перечне 6488 г. святой Борис. Чуть ли не все эпитеты, которыми «награждает» его летописец в рассказе о трагических событиях 1015 г., заимствованы из библейских рассказов об Иосифе Прекрасном.

Ничего неожиданного в данном выводе не было. Интересно другое: вставляя в текст летописи фрагмент, осуждающий Святополка, летописец тут же "реабилитировал" князя в глазах  внимательного, ревностного и взыскательного читателя, время которого только должно было наступить. Однако кто был способен разгадать подобную "головоломку"- кому был предназначен этот меч-эскалибур-который должен был сам выбрать себе хозяина?  Привыкшие  думать, что летопись составлялась по княжескому заказу и указке и соответственно предназначалась именно для княжеского потребления- понимали то внимание и требования-которым должна была соответствовать летопись. Обилие в летописи косвенных цитат, сложная образная система, на которой строится летописное повествование, вызывают обоснованные сомнения в том, что автор адресовал свое произведение первому лицу. Обнаружить в летописи выявленный второй смысловой ряд, основанный на использовании библейских образов, было по силам только  просвещенному человеку, готовому читать «между строк». Летописец адресовал сокровенный "текст" своего труда совершенно определенной аудитории-  таким же начитанным монахам, как и он сам. Однако и для них выявление столь тонких намеков, как указание на Святополка-"козла отпущения", было, пожалуй, слишком сложной задачей. Но тогда для кого он писал?
Само  название древнейшей из дошедших до нас летописей:
 
«Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Русская земля стала есть».
(Повесть временных лет. С. 7. ) -"Временные лета", которые здесь упоминаются, обычно переводятся со старославянского, как "преходящие", "минувшие", "прошедшие" или "древние годы". Однако в "Толковой Палее" (популярном на Руси толковом "Ветхом Завете") 1406 г. такое словосочетание употреблялось совсем в ином контексте. В приведенной там цитате из "Деяний апостолов":
 
«како убо взможемь преступльше испытати, еже Творець своею областию (властью) положи, якоже и Сам отвеща Своим учеником, егда въпрошахуть Его: «Господи, аще в лето се устрояеши царство Израилево?». К ним отвеща Иисус: «Несть вам разумети временных лет, яже Отець Своею властию положи» (Палея Толковая по списку, сделанному в г. Коломне в 1406 г.: Труд учеников Н.С. Тихонравова. М., 1892. Л. 83-83 об. ).

Близко по смыслу и название в "Генадиевской Библии" "Апокалипсиса"  "временных притчей проречениями". (Геннадиевская Библия 1499 года. Л. 889 (Библия 1499 года и Библия в Синодальном переводе... М., 1993. Т. 8. С. 423).)

В обоих приведенных случаях речь шла о конце света, постольку есть все основания полагать, что в названии "Повести временных лет" имеются в виду не только прошедшие и преходящие годы, но и конечная цель повествования ("Се - по вести временных лет", т.е. "до знамения конца света"): оно должно быть доведено до Царства Славы, когда наступит последний день мира сего (временного). Это - та центральная стержневая идея, которая объединяет всю "Повесть", придавая ей единство, цельность, законченность.  Ей  уточняется само содержание "Повести" и цель ее создания- составление своеобразной "книги жизни", которая должна будет фигурировать на Страшном суде.

Созданный летописцем перечень деяний людей и их нравственных оценок, предназначался для Того, кому в конце концов должны были попасть летописные тексты, пред которым меркнет воля любого князя, любые "политические страсти и мирские интересы". Нестор летописец был христианином в полном смысле слова и хотя бы уже потому не мог не ориентироваться в своих поступках на христианскую систему нравственных ценностей- не озираться на «воздаяние» за напраслину, не мог лжесвидетельствовать, не мог  «подмочить свою репутацию» даже «политическим заказом».  Выполняя чужую волю он дал видение картины происшедшего не в неясности, не в двусмысленности-а в многослойности и содержательности текста-что потребовало от него мастерства изложения и гражданского мужества не идущего на сделки с совестью повествователя-свободного от чужих оценок и мнений. «Умри со мной моя тайна, мой вересковый мед?». Желающий видеть-да увидит? Почему мы, ориентированные на буквальность- так подчас бываем слепы-задумался Лесь- и себя сразу успокоил-наверное, сильна в нас, русских вера в печатное слово!