Легенда о Саваши. Жертва

Это был один из тех тоскливых дней, когда я печально рассматривал свою коллекцию ружей, всяческих ножей и другого холодного оружия. Я ждал сезона. Конечно, я мог бы выйти раньше, но я не браконьер. Горы, я грезил горами; там старые, дремучие леса, там земля моих предков, там настоящая борьба и рамки человеческих возможностей. Я нуждался в этом, и это желание тянуло, манило, а за недостачей необходимого, я словно сох. Каждый год мы устраивали небольшой съезд. Мы познакомились на первом курсе и по окончанию университета поддерживаем связь. Так вот, Комот Алексей и Олеся, Аврюшин Константин, Ластов Ефим, Данис Герман, Эд Малкой (наш друг из штатов), а так же ещё некоторые личности не столь большой важности выбирали место охоты. Дебаты проходили в крайне горячем споре под крышей моего дома, великолепного строения, создания одного из самых известных архитекторов страны. Кстати, он тоже присутствовал здесь. По моему хитрому и не менее коварному плану все должны были отправиться туда, куда я задумал. Ну что ж, пришлось немного приврать, мол, трофеев будет море, пейзажи дух захватывают ну и так далее. Все согласились, скорее не из-за моей красноречивой презентации, а из-за маниакальной настойчивости, которую мне скрыть не удалось. Моя супруга лишь тяжело вздыхала. Ей эти приключения не нравились. Она была простой женщиной, домоседкой. У нас рос сын. Мы прожили вместе, с виду в счастливом браке, четыре года, но, наверное, эта свадьба было большой ошибкой моей жизни. Но я люблю своего сына и уважаю его мать. Она знала об этом, но всё равно любила, оставаясь самой верной. Сам я не глуп, успешен, и меня вроде как любили, но в тайне я знал, что я – пустой человек, что жизнь ошиблась и дала мне больше, чем я заслуживал. Ну, прочь грустные мысли. Завтра, завтра я вдохну полной грудью и расправлю крылья. Охота. Я забываю обо всём, когда прицеливаюсь, напряжённо выжидаю момента – тонкая работа. И мой трофей – моя медаль, моё первое место. Я был бесконечно горд, демонстрируя свою добычу, которая прилично выигрывала на фоне остальных. Не всем так везло. Многие из моих друзей являлись бедовыми охотниками. Кто-то приходил ни с чем, кто-то выбирал неподходящую добычу. Бездушно они подходили к этому делу. Многих животных я упускал: я не убийца. Охотился лишь на тех, при виде которых у меня загорались глаза, а в голове как гром стрясала изнутри мысль: «Вот этот». И тогда мир замыкался. Я никогда не охотился на хищников, считая это подлым поступком или как убить одного из своих. А копытные и рогатые были созданы, чтобы пасть чьей-нибудь жертвой… Хоть всё было готово ещё вчера, с рассветом началась суета больше прежней. Меня забавляла эта беготня, но я всё равно заскучал. К восьми все, наконец, собрались, автобус ждал, и нам больше ничего не препятствовало. Пока за окнами мелькали серые, унылые городские пейзажи я думал о работе. Мне приходилось много работать. Жажда иметь всё подстёгивала меня. Я не жалуюсь, я люблю работать. Замелькали поля, уже реже встречались дома. Путь должен был занять часов шесть. Мы так молоды, энергия била в нас живым ключом, а потому сидеть в тишине мы никак не могли. Водитель нервничал. Наши голоса сливались в песню невпопад, но довольно здорово. Песня зажовывалась и раздавался смех. Некоторые, покачиваясь и хватаясь за спинки кресел, бродили по салону, чтобы везде успеть и всё услышать. Как дети: юристы, инженеры, педагоги, рабы галстуков и дипломатов – все. За час до приезда наконец наступила тишина. Пятичасовая езда сделала своё дело. Кто спал, кто устало позёвывал, а кто просто угрюмо молчал. Когда нам сообщили о прибытии, мы вяло отреагировали. Разминаясь и хватая рюкзаки, группа высыпалась из автобуса. Нам предстояло пройти ещё несколько километров до обозначенной базы, но оценив состояние в целом и по отдельности, было решено разбить лагерь здесь и завтра с рассветом отправиться в путь. Провизии, как всегда, мы брали немного: дальнейшими нашими ресурсами становились плоды фортуны. Большинство из нас промышляло мелким зверьём и дичью. Моей мечтой были рога внушительных размеров, может, даже с головой или полностью. Набивать чучело я умел. Нет, я бы ни за что не отдал мой сокровище на съедение. Это неправильно. Я всегда придерживался принципа: убил – съел. Но есть что-то дороже этого. Возможно, восхищение перед природной силой животного, чьё чучело – исполин я представлял в своей гостиной. Возможно жадность, ведь существуют вещи, которые за деньги не купишь. Даже если бы я и мог купить это чучело, зачем оно мне, если я не знал при жизни животное, не участвовал хоть мало-мальски в его жизни, не выиграл честно? Как только ветки сосен сомкнулись над нами, я понял, что меня что-то ожидает, мою грудь грело ощущение, будто у меня уже есть желаемое, хоть я его не получал. Ночью я не мог уснуть, ворочался из стороны в сторону, пока мне не надоело. Я накинул одеяло себе на плечи и вышел из палатки. Угли ещё тлели, и иногда по ним пробегали красные искорки. Было не так уж холодно, но северный ветерок пробирал до костей. Пришлось устроиться у кострища на бревне. Здесь безопасно, а откуда-то из лесной глуши доносился волчий вой и другие звуки ночного леса. Небо надо мной прозрачное. Луна лила свой густой, голубой свет. Несмотря на это спокойствие, каждый более, менее опытной охотник знает, что за границей лагеря прячутся обитатели леса, подкрадываются, вынюхивают. А с рассветом скроются, будто и не было. Я оглядывал местность. Прозрачный воздух чего-то от меня требовал, а сам я жаждал действий. По какой-то неизвестной причине беспокойство возрастало, и я невольно насторожился. Моих ноздрей достиг знакомый запах, от которого сердце забилось быстрее. Я стал вглядываться в ночные тени и разглядел движение ветвей. Они то появлялись, то исчезали, колыхались из стороны в сторону. Я ждал, когда эти ветви приблизятся ко мне. Спустя пяти минут шороха и треска, на поляне появился олень. Совсем ещё молодой. Опустив голову, он принюхивался. Будь у меня под рукой ружьё, я бы непременно пристрелил его. Мои руки задрожали. Он слишком молод, не набрал достаточной массы, не представлял никакого интереса. Эта добыча чересчур мала, чтобы утолить мою жажду, и тем не менее, я бы его пристрелил, пусть даже прервав сон товарищей. Я не мог более спокойно наблюдать и вскочил с места. Олень поднял голову, растопырил уши и сначала недоумённо потоптался на месте, а потом вытянувшись в прыжке пружиной скрылся за стволами деревьев. Теперь я точно не уеду отсюда. Пусть все уедут, а я останусь. Мне есть куда идти. Здесь среди упрямого молчания стоит деревня. Пару дней хода. Там живёт мать моего отца, пропавшего в этом лесу без вести. Охота была нашей семейной страстью. Но я уверен в себе, уверен, что кто-то меня слишком любит и бережет. Я составил все возможные развёртки действий и, успокоившись этим, лег спать. Мой сон был так крепок, что Эду пришлось ворваться в мои покои и растормошить меня. Он составлял мне здоровую конкуренцию, и мне было стыдно спасовать перед ним. Когда я рассказал о моём ночном приключении, многие с недоверием отнеслись к моим словам (в эти места ни одно животное носа не кажет), остальные пропустили мимо ушей. Однако я не мог не заметить задумчивого выражения лица Эда. Ясно одно: где-то рядом стадо, и если мы отправимся на базу, то, скорее всего, упустим его. Я уверен, что Малкой тоже так думал. А если нет? Я понимал, что это безумие, но мне казалось, что он тоже приехал сюда за сокровищем. Но чёрт побери, разве не считал я себя достойным охотником? Разве так я хочу получить свою награду? Я приехал сюда, чтобы бороться, и покамест моя жизнь заканчивается на контрольном выстреле и неважно из чьего ружья. Подъехали два микроавтобуса с долгожданными прицепами. Из них стали выводить лошадей. Раньше, я не упоминал, что для полноты ощущений, да и для более удобного передвижения мы охотились верхом. Пока лошадей седлали, я пошёл поглядеть на следы ночного гостя. Я понял
, что до совершенства в искусстве охотника мне ещё далеко. Какой же я осёл! Как я мог допустить такое упущение? Олень возвращался, более того, он пересёк всю поляну. Что за глупый, неосторожный поступок? Наверное, я сошёл с ума. Я чувствовал, что-то витает в воздухе и уже начал бояться за своих друзей. Я привёл их сюда, и мне всё исправлять. Скорее, буря надвигалась на меня. Тогда я принял решение отделиться от группы. Все знали историю моего отца и потому не на шутку встревожились, но я стал убеждать их, что напал на верный след и точно не заблужусь. Пообещал догнать их через часов восемь. Никого особо не интересовало стадо, они приехали сюда не столько за трофеями, сколько развлечься. Некоторых просто не интересовала крупная добыча. С чистой совестью я вскочил в седло. Пустив лошадь рысью, я услышал за спиной фырканье. Обернулся. Меня догонял Малкой. Что-то нашёптывало мне, что он не должен быть здесь, и дело не в моей жадности. Эд прежде всего для меня друг. Мы ехали, беседуя на различные темы, не редко посмеивались, но все же, в полголоса. Путь затрудняли частые остановки: следы было находить всё сложней. Иногда наши выводы расходились и мы спорили. Дело, естественно не в том, кто из нас более опытный следопыт, а куда действительно вели следы. Вскоре они вывели нас на пастбище. Мы стояли у его границы, обсуждая дальнейший план действий. Эд предложил передохнуть. По моим расчётам стадо примерно где-то здесь должно было свернуть на восток к реке. Малкой утверждал, что олени в данный момент пересекают долину, и если после короткого перерыва немного поторопиться мы их нагоним. Я,  разумеется, не был с ним согласен. Какой смысл пересекать стаду долину, когда там начинаются крутые горы? Мы расседлали лошадей, разоружились и устало развалились под густой кроной дерева. Это был тёплый день, но он сулил окончиться дождём, так по небу плыли тяжёлые, серые тучи. Я решил начать словесную атаку, в попытке переубедить Эда. Следы были слишком запутанны, к этому ещё добавлялся густой покров высокой травы. А мы, мы урбанизированные аристократы – дилетанты. «Я пойду вниз и посмотрю», - упрямо ответил Малкой и стал спускаться в долину. Она вздымалась волнами, и за той волной я уже и не помню что скрывалось. Настолько она была велика, что просто напросто застряла поперёк пастбища. Его размеры казались не велики, но Эд всё шёл и шёл, глядя себе под нос. Скоро он оказался так далеко, что я едва мог различить взмахи его рук. Я всё больше утопал в неги. Но тут что-то замелькало на вершине волны – холма. Я стал приглядываться, пока не понял что это. Стадо оленей стремительно неслось назад, но как-то организованно, не как напуганные, а как ведомые. Коричневое пятно по мере приближения становилось больше, и поток не прекращался. Я хотел было перекреститься, этот поток полз, и Боже! Я никогда не видел, чтобы их было так много. Если я заметил стадо, так как был на одном уровне с ним, то Эд находился ниже и продолжал сосредоточенно анализировать следы. Ему грозила опасность быть растоптанным. «Эд!», - заорал я во всё горло. Он поднял голову, когда стадо уже появилось в поле его зрения. Долину заполнил глухой топот. «Беги!», - кричал я, но его словно парализовало, он не двигался с места. Захватив ружьё, я вскочил на лошадь, схватился за гриву и погнал. Животное так перепугалось, что пулей рвануло с места. Стадо было ближе к Эду, чем я. Изо всех сил пытаясь удержаться верхом на дёрганной лошади, я снял с плеча ружьё и готовился выстрелить. Но в кого? Первый мой выстрел пришёлся в воздух, но олени никак на него не отреагировали, зато лошадь подо мной, хоть и приученная к этому звуку, взметнулась, выгнулась дугой, и я свалился с неё, едва успев увернуться от копыт. Острая боль пронзила моё колено и вызвала сдавленный крик из моей груди. Но я, всё же, поднялся и снова схватил ружьё. Теперь всё было видно гораздо лучше. Эд от меня на расстоянии семидесяти метров. Я понял в кого стрелять. Стадо вёл олень весьма крупный, с ветвистыми рогами. Ярость к нему вспыхнула во мне, и пытаясь вернуть холоднокровие, я стал прицеливаться. До Малкоя оставалось критическое расстояние: около двадцати метров. Вожак опустил голову, готовясь нанести удар, вернее просто снести преграду в виде человека. Моё дыхание дрожало, руки тоже, но, тем не менее в самый последний момент я произвёл выстрел. Вожак рухнул, упёршись рогами в землю, он кувыркнулся и приземлился у ног Эда. Стадо бросилось врассыпную, и Эд пропал среди оленей. Я жадно следил за их передвижением. За считанные секунды они скрылись в лесной гуще, и на долину снова опустилась умиротворяющая тишина. На опустевшем пастбище я увидел тёмное пятно. Хромая, я приблизился к нему. Это был Малкой. Он лежал лицом вниз. Я бросился к нему, схватил за плечи и повернул. Его глаза были широко раскрыты, кожа бледная, как у мертвеца. Я облегчённо вздохнул – живой. Увидев меня, он стал понемногу приходить в себя. А куда девался вожак? На траве зияли красные пятна. Слева от себя я услышал храп. Совершив два тяжёлых прыжка, олень побежал трусцой. Я ранил его. Мне выдалась возможность разглядеть его поближе. Особенно меня завораживали его рога. Вожак двигался в сторону болот. Я понял: он - моё сокровище.
   Эд поднялся. «Я пойду, прикончу его». Малкой недоверчиво на меня покосился. «Покамест седлай лошадей. Здесь нам больше нечего делать». Эд пошёл. Мне нужно было скорей убираться. Я не мог больше терять времени. Из оружия у меня оставался только охотничий нож. Я ощущал отчаяние, безнадёжность, но не сопротивлялся этому. Не зря я так торопился, ведь подстреленный мною олень уходил в болота, где следы быстро пропадали либо не оставались вовсе. Мне придётся держать его в поле зрения. Я не знал, сколько вожак ещё протянет, не знал безопасного пути через болота и где они кончаются, но если я пойду за оленем, он наверняка меня выведет, не пади он раньше. На каждом шагу мою ногу сковывала острая боль, но я лишь сжал челюсти. Вожак также не мог передвигаться быстро. В его груди горела пуля. Он оглядывался, проверяя следую я за ним или нет. Почва под ногами становилась зыбкой. В нос ударил зловонной запах. В сыром воздухе закружила мошкара. Лес погружался во мрак. Здесь обитала одна лишь зараза. Я услышал бульканье и тихие всплески. Олень уже ступил в жижу. И мне скоро придётся. С содроганием я взирал на это царство вони и вечного полумрака, где очертания моей жертвы терялись среди теней. Я погружался в воду то по колено, то по пояс. От прохлады боль в ноге утихла. В воздухе, помимо прочих, витал запах крови, сочившейся из раны оленя. Этот запах создавал иллюзию, что животное совсем рядом, манил меня. Я понимал: безумие понемногу одолевало меня. Бессилие пробуждало во мне ярость, наделяя нездоровой силой. Я спотыкнулся об корягу на дне, не удержал равновесия и погрузился в воду. Вся моя одежда промокла до нитки. До сих пор я был уверен в надёжности своего пути, так как по нему уже прошло преследуемое животное. Постепенно уровень воды стал снижаться. Остановился. Вожак вышел на твёрдую поверхность, вода стекала с его брюха. Некоторое время он был в замешательстве, а потом, определившись с направлением, совершил прыжок. Олень, таким образом, преодолел метров 5. Приземлившись, он упал, судорога пробежала по его телу, а потом тяжело поднялся и пошлее дальше. Он перепрыгнул какое-то невидимое препятствие. Через некоторое время я и сам стоял на устойчивой тверди, но в чём дело так и не понял. Я не мог совершить такой гигантский прыжок и неуверенно шагнул вперёд. Почва под моими ногами разошлась и я увяз. Не чувствуя опоры, я запаниковал. Вокруг никого, кто бы мог помочь, барахтаться бесполезно. Трясина медленно поглощала меня. Видать, здесь я и буду похоронен. Чья-то тень легка на трясину. Я поднял глаза. Надо мной стоял олень. Наблюдал, ожидал, когда последний пузырь воздуха возвестит о моей кончине. В голове пусто. Колотится сердце. В висках стучит. Наверное, в этом был смысл. Недавно я думал, что жизнь мне дала слишком много, я и сейчас так думаю, а потому моё место здесь. Моей могилой станет это гадкое место. Вот чего я на самом деле достоин. Сейчас, нужно потерпеть и всё закончится. А он уйдёт, продолжить жить, пока пуля не высосет из него душу. Вожак держался стойко, возможно, он выживет. Вожак стоял и смотрел не меня свысока. Я не мог понять, о чём он думает. Что-то таилось в его чёрных, влажных глазах. Но одно всё ещё угнетало меня. Ничего толкового я в своей жизни не сделал, и потому не мог смиренно ожидать смерти, не мог умереть сейчас, когда я так близко. Но единственное что мне оставалось – сохранить мужество и не просить Бога о помощи или о прощении грехов. Всё же я никак не мог поверить. Эти минуты казались такими длинными, а мне и этого было мало. Теперь пришлось задрать голову, чтобы не захлебнуться. Не то волнение, не то страх надавил на глаза, веки отяжелели, ещё быстрее забилось сердце, и мне стало не хватать воздуха. «Кар!», - трескучий голос прорезал застоявшийся воздух. С втеки на меня смотрел, метавшийся из стороны в сторону, ворон. Олень словно очнулся, фыркнул и побрёл прочь. Вожак как будто предчувствовал – мои ноги коснулись дна, либо чего-то застрявшего в трясине. Большего и не нужно. Я стал разгребать грязь, продвигаясь вперёд. Это было чертовски тяжело. Я выдыхался, трясина сдавливала мне грудь. Борьба шла не за жизнь, а за свободу, за возможность продолжить. Наконец я выбрался и повалился наземь. Я лежал навзничь, жадно вдыхая воздух. Какое же моё тело тяжёлое и одновременно легкое. Нет, сейчас я не смогу подняться. Мне хватило лишь на то, чтобы максимально повернуть шею – посмотреть, где олень. Я увидел, как он тяжело повалился, наверное – всё. Я победил. Солнце садилось. Волки затянули свои песни. Громче, чем обычно, протяжней, чем обычно. Только сюда они не придут. Здесь ютятся только те, кому нечего терять, но есть за что бороться. Я уснул раньше, чем мгла поглотила болота, мне выпало счастье не видеть этого ужаса. Утром новая тёплая волна вонючего воздуха захлестнула мои лёгкие. Поднялся. Всё тело ломит, болит, нога распухла. Сам я весь покрыт высохшей грязью. Ножа – нет: остался в трясине. Голод скрутил желудок. Вчера, в вечернем полумраке, я не разглядел, как добрался до конца этого рассадника заразы. Осталось решить, что делать с павшим оленем. Я дошёл до места. Где вчера остановился вожак, но его там не оказалось. Чертовщина какая-то! Это не олень, а леший. Но следы, говорили о другом: ему стало хуже. Голод донимал меня. Я сорвал пару ягод, поднёс к носу и выбросил. Самая обыкновенная черника, а меня от одного её запаха воротило. Я шагал, вернее волочился среди стволов лиственных деревьев, но ничего съестное, что попадалось мне на глаза, не вызывало аппетита. Я ослаб. Скорее мне только чудилось, но я чувствовал запах крови. Он то и поддерживал во мне силы. Любой другой давно бы уже на моём месте вернулся, повернул назад. Я знал, что совершал глупость одну за другой, но даже не помышлял о том, чтобы остановиться. Даже не осознавая, я преследовал вожака как падальщик. К чёрту условности, природную силу, восхищение, трофеи. Нет ножа, что-нибудь придумаю. Огонь – не проблема, пару сухих веток и немного терпения. Я гонялся за чистым куском оленины. Интересно, что вызвало беспокойство воронов. Они сидели, прячась в ветвях, и горланили что есть силы. Иногда небольшие чёрные стаи проносились надо мной и все в одном направлении. Полдень давно миновал. Вожак так ни разу мне на глаза не попался, словно испарился. Голод усиливался с каждой минутой. Я был в бешенстве. Ко всему этому прибавлялись частые приступы судороги. Они сковывали мне конечности, выгибали спину. Мне приходилось пережидать их сидя, либо лёжа. Пошёл всего ишь второй день, а я уже разваливался, был изнурён до предела и тем не менее отступать не собирался. Я шёл до самого вечера, злой и голодный, а вокруг никого, словно мёртвая зона. Одни лишь вороны пчелиным роем проносились, громко каркая. И нам было по пути. Ещё через час я уже так хотел есть, что чуть ли не бросался на стволы от отчаяния. Голод гнал меня. Сегодня, я должен получить его сегодня или потеряю навсегда. Боль в ноге более не сдерживала меня. Я ускорил шаг, не обращая внимания на ветви, хлеставшие и царапавшие моё лицо и руки. Так я добрался до какой-то холмистой равнины, спокойного островка, окаймлённого густым лесом. А там, на самом высоком холме гордо стоял вожак, выпрямившись, подняв голову и изогнув крепкую шею. В лучах заходящего солнца он отбрасывал длинную тень. И я, как безумный, по требованию всего своего существа двинулся к нему. Олень замер, как будто ожидая меня. С каждый шагом силы покидали меня. Я словно вновь выбирался из трясины. Идти было всё тяжелее. Шаг за шагом. Начался какой-то вязкий, тягучий сон. Ноги не справлялись, пришлось прибегнуть к помощи рук. Когда я наконец добрался, олень не сдвинулся с места. Он опустился на колени. Он лежал, подогнув ноги, но чем ближе я к нему приближался, тем слабее я становился. Вороны подняли невообразимый шум. Всё закружилось. Земля плясала подо мной. Я закрыл глаза, а когда открыл, на меня обрушилась светлая  ночь, низкое, прозрачное небо. Лес загудел, наполнился волчьим воем. На лунный свет вышли эти серые псы. Их спины скользили по высокой траве, колыхающейся в такт ветра. Волки окружали холм. Они несли с собой песню такую тоскливую и  то же время такую жуткую, что от страха у меня на глазах выступали слёзы. Волки выли со всех сторон, их было много, не одна стая. Они стекались, опустив головы. Иногда двумя огоньками поблескивали чьи-то глаза. Стаи выходили из леса нескончаемым потоком и поднимались, а их вой становился громче, гуще. Порой из этого кошмарного хора вырывался отдельный голос высокий, плаксивый. Его подхватывали более низкие. Весь воздух заполнился воем, казалось, он дошёл до самого неба. Меня охватил ужас, от которого хотелось рвать на себе кожу, бежать. Но я был бессилен. Я взглянул на оленя. Может, безумие окончательно изъело мой рассудок, но я отчётливо видел – из больших чёрных глаз текли слёзы. Волки были уже совсем близко. Господи, сохрани жену мою и сына.
За окном лил холодный, осенний дождь, а нам завтра отправляться в путь. Не знаю, за ответами на какие вопросы я ехала. Прошёл год, а мне так никто ничего не сказал. Как я должна ответить на вопрос о муже? Вдова я или нет? Он пропал год назад. Всё, что есть необоснованная версия – растерзан. Снова слёзы наворачиваются на моих глазах. Ни тела, ни могилы, ни покоя для его несчастной души. Вспоминается, какими мы были совсем юными, энергичными, беззаботными, не отличавшимися от остальных. И в этом было счастье. Казалось, что так будет всегда. Скучаю, по-прежнему люблю и надеюсь…
Зазвонил будильник. В дорогу. Сначала на поезде. Капли холодного дождя размазывались по стеклу, искажая правду за пределами вагона. На нужной станции мы вышли и мгновенно промокли. Пришлось пережидать под крышей, где помимо меня и сына ютилось ещё пять человек. Все находились в спокойном ожидании. Я не знала дороги в деревню, потому решила спросить у людей. На мой вопрос отозвался один мужичок. Как оказалось его запряжённая телега стоит снаружи, и как только дождь утихнет, он собирается ехать домой, в ту самую деревню. Селянин без уговоров согласился принять нас в качестве пассажиров. Телега оказалось крытой, худо-бедно, но крытой, что, в общем, было кстати: нас ещё не раз заставал дождь. Я устроилась меж мешков с сахаром. Егор уселся рядом с нашим новым знакомым. Они о чём-то беседовали, но о чём я расслышать не могла. Тучи теснились, не давая пути солнечным лучам. Создавалось впечатление, что уже вечер. Вымокшая, уставшая кобыла трусцой скакала по ухабистой дороге, скорее широкой тропинке. Я плохо видела дорогу, и честно говоря, мне становилось страшно. Вокруг никого, лишь тишина и капель. Ненадолго я ушла в мысли. Нисколько я не жалела, что решилась на это путешествие, но уже я заскучала по дому, хотя год назад это слово потеряло для меня смысл. Егор тоже не скучал. Он был в восторге. Всю жизнь мой сын прожил в городе, лишь летом отправляясь в какой-нибудь лагерь в приморских районах или занюханную столицу, звезду туристических агентств. Телега остановилась. Мужичок указал на дом, который стоял отдельно от всех. Там жила бабушка моего мужа. Я боялась как бы Егор не заболел, и потому взяв его за руку поторопилась к дому. Постучала. Дверь отворила низенькая, сгорбленная старушонка с распущенными седыми волосами. Её настрой явно не был дружелюбным, но вопреки моим ожиданиям быть погнанной взашей, она отошла в сторону и, молча, пригласила нас войти. «И что вы ехать, когда дождь? - проворчала старушка, - идём, я дам вам что-то переодеться». Жители этой деревни, явно говорили на каком-то другом языке, но и нашим не брезговали. Из комнаты вышел рыжий паренёк. Он посмотрел сначала на нас, а потом на хозяйку дома. «Иди, наливай молоко, сейчас ещё нет больше ничего», но запах говорил, что скоро будет. С первого мгновенья я робела перед этой женщиной, словно как какая-то девчонка, и когда она сказала следовать за ней, я совсем растерялась.
- Я жена вашего внука, - начала я.
- Я знаю, - прервала меня старушка, - я знаю, кто вы.
Она обернулась. На её лице теплела улыбка, глаза сузились в две дуги. Мне стало легче. Весь вечер мы сидели у печки, разговаривая, но спросить о муже, я всё никак не решалась. Из соседней комнаты доносились голоса. Это был Егор и тот парень.
- Мам, смотри! – в комнату вбежал мой сын, держа что-то в руках. Он нёс охотничий нож. Я в ужасе выдернула оружие из его рук. Как я боялась, что Егор унаследует страсть к охоте. Видя, что его глаза стали наполняться слезами, я обняла его.
- Мама, испугалась. Не трогай больше, пожалуйста, ничего подобного, - после чего, успокоенный, он снова ушёл в другую комнату.
- Так ты не удержишь его, никак не удержишь, - тихо сказала старушка, будто самой себе.
- Что вы имеете в виду? – паника и страх сразу переполнили меня.
- Он охотник, как его отец, как отец его отца, - слёзы заструились по моим щекам.
- Они пропали, а я уберегу своего сына.
- Они не пропадали, они стали саваши. Твой сын, может услышать отца.
- О чём, о чём вы говорите?!
- О легенде.
- Да как вы можете? Неужели в это можно верить? - истерика захлестнула меня. Старушка выжидательно молчала. Но только она хотела что-то сказать, на улице послышалось громкое ржание. Из комнаты буквально вылетел рыжий парень и скрылся за уличной дверью. Старушка тоже, как могла, поспешила за ним, и я не сумела остаться на месте. Как оказалось, звуки доносились из конюшни. Здесь было темно, но я увидела очертания паренька, он напряжённо стоял, опустив голову вниз. Секунду спустя я разглядела в его руках вилы. Он о чём-то переговаривался с хозяйкой, а потом поднял вилы, чтобы нанести удар. Тогда старушка уверенно схватила его за руку и тихо сказала: «Не зли серого». Когда мы вошли в дом, я увидела, что юноша держал на руках маленького, ещё синеглазого волчонка. Как он был похож на человеческое дитя. Какая-то материнская нежность к нему вспыхнула во мне. Волчонка взяли на кухню покормить.
- Что произошло? – спросила я.
- Забрёл, дурёха, нужно серому возвращать, - обижать нельзя, тогда и нам будет всё хорошо, - по моему взгляду старушка поняла, что для меня ситуация не прояснилась. – Я расскажу тебе легенду о саваши – человеке волке.
Рукой судьбы был выбран род, дабы нести защиту и равновесие в царство природы. Каждые полвека призывает лес своего хозяина с человечьим умом и дикой душой. Для того рождает достойную жертву, которую не каждый в силах одолеть, только одному дано. И этот один находит, чувствует. И сам должен плотью своей пожертвовать серому роду. Клыкастая бестия рвётся из него наружу, требуя, что положено. И никак не удержать, теряет рассудок. Как только оборачивается волком - принимает жертву на главном холме, где вершатся дела тайные, где людям быть не положено. Есть в этом свершении и женская доля. Женщина терпит, готовит волка и участь её, отпустить серого, когда тот потребует. Только кровь от крови волчьей может услышать мысли зверя. Сам серый хозяин лишь по осени человеком в силах обернуться, и то не всякому показывается. Редко можно услышать его вой, а если и удаётся, то не спутаешь. Он воет, оплакивая тех, кто жертвует, и сам становился жертвой.
  Я, молча, сидела и обдумывала услышанное. Ничто из легенды не было похоже на правду. Исходя из этого, я должна поверить в то, что мой муж стал саваши, то сеть оборотнем, принять это и вырастить нового мифологического монстра. Бред. Признаюсь, я надеялась, хотела бы поверить, но меня постигло разочарование. Всё это лишь красивая сказка достопримечательность местного фольклора.
- Ты не веришь, - услышала я голос хозяйки.
- Это невозможно. Вы бы сами, услышав такое, поверили?
- Он жив, а на большее посягать никто не может. С тех пор как он тебя выбрал, ты тоже стала частью легенды. Ты счастлива, быть несчастной. Как все женщины саваши, как я. Отдавать, иссякать, но себе не оставлять ничего. Мой муж ушёл в лес и мой сын. Но они уже умерли, раз пришёл новый саваши. Пойдём, я тебе кое-что покажу.
Глубокая ночь уже опустилась на деревню. Дул холодный ветер, слегка моросило.
- А где его мать?
- На другом конце деревни. Там старое кладбище, - нервная дрожь пробежала по моей спине. Мне страшно. Мы пошли за дом, грязь хлюпала под нашими ногами, пока мы не остановились перед покосившейся дверью. Мы вошли в сарай. Запахло сеном и сыростью. На секунду я перестала понимать, что происходит, пока в глубине сарая не замелькал робкий огонёк.
- Иди сюда, - позвала меня старушка. Я подошла, - Смотри.
Она зажгла ещё одну свечу побольше и приблизила свет к стене. В неясном, жёлтом свете я увидела пару огромных, ветвистых рогов, а когда мои глаза привыкли к полумраку, я наконец заметила, что все стены увешены мощными оленьими рогами. Это зрелище захватило меня.
- Что это значит? – спросила я тихо.
- Всё, что оставляет саваши на холме. Здесь рога всех жертв, - Старушка широко улыбнулась, она выглядела такой счастливой, будто увидела призрачное сокровище. – А вон там, - ткнула она пальцем в темноту, - Пойдём.
Она крепко схватила меня за руку и повела к двери. Над ней я увидела ещё пару рогов.
- Смотри какие, мой внук их оставил, - старушка смотрела на трофей как зачарованная. И я тоже… ,

- Мама! – разбудил меня голос сына. Послышался приглушённый топот и вскоре ко мне на кровать влез Егор. Ещё только светало, но он уже был одет. Тревога изогнула его чёрные бровки и округлила и без того круглые, карие глаза. Он не стал ждать моих расспросов.
- Булька пропал!
- Какой ещё Булька? – спросила я сонным голосом.
- Ну щенок, которого мы вчера нашли!
- Господи, - раздражение закипало во мне, - это не щенок, а дикий зверь, он ушёл домой. Иди лучше спать, Егорушка.
 Егор поспешно соскользнул с кровати и вышел из комнаты. Я снова зарылась в одеяла. Мне было так уютно, а за окном холодно, темно и туман. Я услышала шорох: проснулась хозяйка дома. Сквозь прикрытые веки, я увидела, что она заглянула в мою комнату. Затем старушка подошла ко мне и слегка коснулась плеча. Я сразу же открыла глаза.
- А где Егор? – спросила она.
- Разве в доме его нет?! – я не стала ждать ответа, и соскочила с кровати. В доме не оказалось его курточки. Тогда я выбежала во двор, не побеспокоившись о том, чтобы накинуть себе что-то на плечи. Я позвала несколько раз, но никто не ответил. Паника охватила меня, лишив возможности разумно мыслить. Я вышла за ворота, босая. Но мои ноги не чувствовали боли. Я позвала ещё несколько раз, безуспешно. Он пошёл в лес за волчонком. Из дома вышла старушка. Она что-то кричала мне, но я не слышала. Следом за ней вышел юноша с ружьём за плечом. Я устремилась в лес, позабыв обо всём на свете кроме своего сына. Куда угодно, только не в лес! Вскоре я шагала по сырой опавшей листве и продолжала звать сына. До восхода оставалось несколько минут, но затянутое серыми тучами небо и густой туман ощутимо сокращали видимость. Я шла почти что в слепую. Наверное, я действительно спятила. Не столько лес меня пугал, сколько эта проклятая легенда. Я остановилась, чтобы прислушаться. Где-то неподалёку от меня что-то или кто-то шуршал. Тихо, насколько это возможно, я стала подходить к этому месту. Около ветхого пня играл волчонок, так увлечённо, что не заметил моего приближения.
- Булька, - позвала я. Тогда щенок отвлёкся, и, взвизгнув, побежал прочь. Я пошла за ним: возможно, неподалёку Егор. Я шла сильно нагнувшись к земле, пробираясь сквозь кустарники и прокладывая себе путь руками. Едва я успевала за волчонком. Трудно было разглядеть его серую спину. Наконец он остановился на какой-то полянке. Я медленно приближалась к нему. Щенок уже не обращал на меня внимания, но когда я приблизилась ещё немного и уже протянула руку, я  услышала приглушённое рычание. Волчонок отбежал. Я подняла голову. Передо мной сидел тёмно коричневый волк. Он оголил свои длинные белые клыки. Взгляд его круглых тёмных глаз был устремлён на меня. Мне никогда не приходилось сталкиваться с волком, но мне показалось, что он гораздо крупнее любого другого. Я осторожно выпрямилась. Зверь не спускал с меня глаз. Кровь отхлынула от моих рук и ног. Сердце колотилось, казалось, оно сейчас лопнет. Чуть подальше за ним, в тумане я заметила ещё пару острых ушей. Это был второй волк, гораздо мельче первого. Иногда по его глазам пробегали едва заметные зелённые блики. Я не знала что делать. Отступать некуда. Можно попробовать сделать шаг назад. Но за моей спиной я услышала ещё чьё-то приближение. Я боялась обернуться, но всё-таки решилась. Краем глаза я увидела. За моей спиной стоял Егор. Решительность вернулась ко мне.
- Егорушка стой, - мне нужно пару минут, чтобы найти выход из ситуации. Тут что-то просвистело возле моего уха и угодило волку в морду. Егор швырнул шишку. Волк не сдвинулся с места, но словно очнулся от транса. Зрачки его глаз сузились. Егор пошёл вперёд.
- Стой на месте, - попыталась приказать я, но мой сын встал между мной и волком. Он пошёл бы и дальше, однако, я успела схватить его за плечо и притянуть к себе. Егор, продолжая стоять лицом к зверю, обнял меня за ноги. Он был до предела напряжен. Егор глядел волку прямо в глаза, и тот не отводил от него взгляда. Я перестала чувствовать опасность. Спустя некоторое время молчания Егор подскочил вплотную к волку и закричал.
- Пошёл вон! Убирайся! Уходи! – мальчик бил ногами по земле. Мокрая листва и мелки ветки летели волку в морду. Зверь стал пятиться назад, пока вовсе не повернулся к нам спиной. Егор вернулся ко мне, обнял и зарыдал. Я опустилась на колени, обняла и прижала его голову к своему плечу. Я видела, как уходил волк, к нему на встречу вышел ещё один. Тот второй вылизывал ему морду и уши, припадая на передние лапы. За ним выбежали ещё трое волчат, и Булька присоединился к ним.
Поздним вечером мы все собрались в одной комнате. Хозяйка дома сидела у печи и ткала ковёр, юноша шил кожаную сумку или что-то вроде того. Мы с Егором сидели на кровати. Я не осознанно укачивала его, будто снова держала на руках младенца. Этой ночью я не могла уснуть, прислушиваясь к необычному вою. Иногда плаксивому, а иногда протяжному и низкому. Голос зверя порой становился словно замогильным. Он слегка отталкивался от верхушек старых сосен и уходил в небо, где ему могла посочувствовать одинокая луна. Этот вой проник мне глубоко в сердце, оставив после себя лишь свинцовую печать.
Сегодня город решил встретить нас солнечной погодой. Но это уже не радовало меня. С тех пор, как мы покинули лес, Егор почти ничего не говорил. Только глаза его горели как два огонька. Я видела, что это был не страх, что он не напуган. О чём же думал мой сын? В поезде после долгого молчания, я наконец услышала его глухой голос:
- Мама, я всегда тебя буду защищать. Я никогда не забуду и не оставлю тебя. Только обещай, что мы вернёмся.
Мне не нужно было спрашивать, куда именно он хочет вернуться.
- Обещаю, - сказала я и отвернулась к окну, чтобы Егор не видел моих слёз.