Очерк. Токарь Хлопин, из моряков

Давно замечено: дни детства всегда почему-то помнятся солнечными. Ясным был и тот летний день 1939 года, когда он, шестилетний сорванец, после бесчисленных просьб, уговоров и обещаний вести себя примерно в рейсе, а заодно и на несколько лет вперёд, отправился в море со своим отцом – старшим механиком гидрографического судна «Мензола». Дело «гидрографу» предстояло обычное, рейс по Белому морю обещал быть недолгим. Потому и провожающих на пирсе только и было, что Юрина мать. Он тоже ей махал, но больше для того, чтобы скорее ушла, и так замучила наставлениями да наказами: того не делай, этого не смей…
Но вот и её не стало видно.
Море не поразило – большая вода, и всё. Вот на судне – там было что посмотреть. Вроде бы уже все уголки облазил, а в новый обход пойдёт и обязательно откроет для себя что-нибудь такое, чего до того не видел… Так за ребячьей вознёй и не познакомился бы он тогда с морем, и нечего было б рассказать о нём своим сверстникам-соломбальцам, если бы не случай.
Отец тогда налил ему борща, и все в кают-компании стали шутить насчёт того, что море любит сильных и что для настоящего моряка ложка – первый инструмент, и все смеялись, как вдруг его тарелка и вообще всё, что было на столе, прыгнуло вверх, и он тоже прыгнул и больно ударился коленями о столешницу. 
Что-то заскрежетало под ногами, и все бросились на палубу, и он не понял даже, как тоже очутился там. Это отец вытащил его под мышки.
«Мензола» стояла накренившись, беспомощная, посреди зеркала моря – большой воды: судно выскочило на банку, которую ограждало навигационными знаками.
«Метель», работавшая неподалёку и поспешившая на тревожные гудки своей сестрицы, сначала приняла на борт его – Юру. Вот тут-то он и заревел. Вовсе не от страха – не робок был соломбалец, а всего скорее, что от обиды. Не с тем он знакомился в том первом рейсе, не то всё было главное, чем он так восторгался, чему посвятил несколько дней.
С морем надо было знакомиться.
В отлив «Мензола» переломилась.
Юра стоял притихший, рядом с отцом на палубе «Метели», загромождённой ящиками и тюками, какими-то деталями и свёртками, бочками и мешками – всем тем, что успели снять с погибавшего судна. И смотрел. А море оставалось всё таким же спокойным. Только теперь уже Юра знал, как обманчива бывает его безмятежность.
Тут бы и навести побольше романтической краски: мол, и пришёл токарь-универсал Юрий Александрович Хлопин на флот из цеха «Красной кузницы» потому, что в своё время поманила его большая вода, солёная, как те слёзы досады и горечи от утраты. Но нет, проще всё, будничнее получилось…
Сколько же ему тогда было лет? Точно. В тот день 1942 года, когда состоялся семейный совет, ему было полных девять. Отец на фронте. А они – мать с тремя детьми, старший из которых он, Юрий, - в Архангельске. И на четверых только одна рабочая продовольственная карточка.
Вот и порешили они на том совете, что пора и ему осваивать материнское ремесло. А это значит, что вторую карточку для семьи он сможет получить в обмен на пятнадцать тысяч канцелярских скрепок.
Сначала надо было отжечь стальную проволоку в печи, потом ошкурить её до первоначального блеска и без конца, кажется, гнуть и гнуть её податливую, на гвоздики-шаблоны, пока скрепок не наберётся куль размером почти в половину его роста.
Случалось, что в школе засыпал на уроках, стеснялся своих рук, чёрных от окалины, распухших от бесконечной работы с проволокой. Но что бы ни было, в конце каждого месяца мать относила два пакета готовой продукции и приносила новые мотки стальной проволоки.
Та мастерская или заводик, где занимались и скрепками, находилась в районе площади Профсоюзов. Трамваи тогда не ходили, и мать часто отдыхала на долгом пути из Соломбалы. Он знал, что скрепки на заводе не пересчитывают, и было жалко себя, а ещё больше маму – хоть на десяток, хоть на одну железку ей легче бы нести! Но скрепок – это точно – всегда было ровно по пятнадцать тысяч в каждом кульке: в мамином и в его.
И крепкую же закалку прошёл парень на тех железках, если в тринадцать лет сумел определиться на «Красную кузницу», к настоящей работе – с проходной, с пропуском и табелем, как положено. Конечно же, детство продолжалось – и бегалось ещё, и со сверстниками игралось, но теперь только после трудового дня, который заполнен был занятиями отнюдь не детскими: Юра Хлопин, как и положено судоремонтнику, восстанавливал торговый флот, вконец износившийся, израненный, искалеченный за долгую и трудную войну. В каждом судне, прошедшем через стапеля завода, есть детали, которые он точил тогда на своём станке: и по сей день ещё встречает на морских дорогах и в портах своих многочисленных «крестников». И каждый раз, будто с добрым знакомым пообщался.
И сегодня у него праздник общения: кажется каждый из экипажа подошёл и поздравил, а потом ещё вечером все собрались в столовой «Пионера Северодвинска», и снова были добрые слова. Говорили так, будто собрались не по случаю награждения его медалью «За трудовую доблесть», будто не официальное это собрание, а просто соседи, друзья сошлись в общей, неожиданной радости. Когда на столе появляется початая, оставшаяся с прошлого праздника, бутылка вина и какая-то немудрящая закуска, что у кого нашлось, когда заранее не готовят речей, но слова как раз находятся самые нужные.
В ветераны вот только записали – рановато вроде бы. А что? Как-никак с приёмки на «Пионере Северодвинска» трудится, восьмой год, почти половину своего моряцкого стажа. Сколько мотористов, механиков учились у него трудолюбию, доброте, умению понимать металл, машину? Не счесть тех, у кого он был наставником, тем более что Юрий Александрович понимает это партийное поручение широко: у него все подшефные, кому нужна помощь, поддержка.
За стёклами иллюминатора плывут и теряются лесистые ещё в этих местах енисейские берега. Судно только что вышло из Игарки. Года не проходит, чтобы здесь несколько раз не побывать: весь Северный морской путь прошёл. И «продлёнки», и «ледовые причалы» его, и Игарка, и Дудинка, и Новый порт… Потому-то и наградили Юрия Александровича, как гласит Указ, переданный на судно по радио, «за большой вклад в освоение Арктики».
Со стороны посмотреть, так вроде бы есть тут несоответствие: токарь, что ни говори, на судне не главная фигура. Но несоответствие это чисто внешнее, и повинен в том только сам Юрий Александрович. Уж больно скромен этот человек. Даже в родном экипаже, к примеру, долго никто не знал о том, что в прошлом он – чемпион РСФСР и серебряный призёр страны по боксу. Или о том, что своими руками не одну лодку на веку сшил…
- А чего говорить, - пожимает он плечами. – Работаем…
Если же нет этой самой работы, сам её сыщет. Так было с прессостатами – приборами контроля и поддержания давления масла в системе. Случилось так, что сложные, дорогие и капризные эти приборы начали выходить из строя один за другим.
Очередной испортившийся прессостат Юрий Александрович попросил на разборку: посмотреть, что там к чему. Второй механик разрешил, да за делами вскоре и забыл об этом. Каково же было его удивление, когда токарь Хлопин принёс остальные четыре списанные за ненадобностью на сдачу – отремонтированные, совершенно исправные.
- Я разобрался, - как всегда, будто оправдываясь, сказал он и улыбнулся. – Там шов сильфона расходится. Вот, сделал.
Действительно сделал. Поставили один прибор на пробу. Давление выдерживает, службу свою по контролю и регулировке правит надёжно, не уступая новому. Сейчас три в работе и один в запасе. Больше их в службу снабжения не заказывают.
Это самое последнее – даже свидетельство ещё выписать не успели – восемнадцатое рационализаторское предложение Юрия Александровича, внедрённое им на «Пионере Северодвинска», и экономический эффект от него выражается четырёхзначной цифрой.
Его память-скромница и сейчас и после этот сюжет от других скроет. Как и великое множество, ему подобных, когда токарю Хлопину приходилось работать много, с выдумкой, чтобы извечная задача про теплоход, идущий с грузом из точки «А» в точку «Б», решалась в срок и с минимальными затратами.
В марте будущего года Юрий Александрович отметит свой полувековой юбилей. Конечно же, на судне и в отделе кадров пароходства постараются сделать так, чтобы в это время он оказался дома, в Соломбале. Соберутся родные, друзья, придёт много телеграмм и писем. И счастливее его вряд ли сыщется человек, потому что, не считая плаваний (это работа, и ничего тут не поделать), из дома, от семьи он уезжал дважды: в санаторий на двадцать дней по путёвке да на месяц на курсы. А так всё дома, всё на милом сердцу Севере.

Архангельск, 22 октября 1982.
Газета «Правда Севера»