сверчок

Ольге Реймовой
--------------               

               
За печкой запел сверчок.

Дуся Елкина, как присела на лавку, так и осталась сидеть – все слушала, боялась сверчка спугнуть. Дуся всегда боялась чего-то ненароком спугнуть, поэтому в жизни она обычно тихо сидела и ждала, а толку не было. Ни толку не было, ни счастья.

Вот какой в сверчке толк? И причем тут счастье? Дуся покачала головой – иногда просто дурой себя чувствуешь, когда вдруг спохватишься над собственными мыслями.  Сидит и думает - счастье ли сверчок, если другого счастья нет,  и не было?

Счастье - это муж да дом, сад да огород, тряпки да брошки, а если этого ничего нет? А есть только сверчок? И вот она, взрослая баба сидит возле печки, и боится спугнуть этого сверчка, который поет и поет,  и дела ему нет до  Дуси с ее несчастной жизнью.

Дуся полезла на печку. Она хотела поглядеть на сверчка, который вызвал в ее голове столько дурацких мыслей.

Нельзя сказать, что в жизни Дуси не было счастливых минут, которые были невероятно похожи на счастье. Ну, например, находишься зимой по лютому морозу, руки – ноги, как поленья ледяные, дыхание останавливается и вдруг толкнешься к соседке Наташке в баньку, а там натоплено  до одури и пар пьянит, а из этого блаженного пара Наташкина рука высовывается – мокрая и жаркая  - и за ворот тулупа Дуськиного – хвать! Скидывай, мол, тулуп, Дуська, лезь на верхнюю лавку, отогревайся, милая. И слышно, как кипяток о каменку колошматит и прямо чувствуешь – вот оно счастье, Дуся, вот оно в мокром венике березовом, крепкой заварке липовой, сорочке льняной, с лавандовым цветом. Или вот другое счастье - как гармошка где запиликает, бежит Дуська на гульбище. Одеколоном пшикнется, семечки в карман сарафана и, ать-два, босоножками пристукивает. И ночка, как горячая мужская ладонь, сожмет Дуськино сердце, и заливает ее счастьем, как туман луговину.

А сверчок все пел и пел, и Дуська лезла ближе и ближе.

- Может ты и есть счастье? – шептала Дуська, по-детски облизывая  губы, - я раньше совсем на тебя внимания не обращала,  ты же с виду, как таракан, только поешь хорошо, вот и не обращала я внимания. А теперь как будто-то ударило меня, сижу и слушаю. Покажись, родненький, не бойся, я осторожно, я только погляжу на тебя…

И тут сверчок умолк. Умолк и все. Спугнула, не иначе. Дуська ударила рукой о печку.

- Ах, ты, коза слепая, - тихо запричитала Дуся, - даже на печку залезть не может. За всю жизнь этому не выучилась, даром что в клубе все книжки перечитала, умной стала, ага. Мать в огороде надрывалась, а эта знай, все книжки себе таскала. Таскала и жрала под книжки, до обморока. И что толку от тех книжек? Только бока отъела, даже на печку не влезть. Ну, вот и сиди теперь одна, кукуй - только никто не услышит. Это же надо сколько себе напридумывала - муж да дом, сад да огород, баня да гармошка – да вранье все это, не было ничего этого. И не будет. Запомни - нет счастья на свете. А есть только дура Дуська Елкина, ее печка дурацкая и дурацкие ее слезы.

Дуся надрывно всхлипнула,  и тут, ах, ты, боже мой, запел сверчок. Запел, запел!  И Дуська, чтобы выдохнуть застрявший в груди воздух, громко и прерывисто засмеялась, ну, как припадочная.

А потому, что она увидела сверчка. Миленький - премилинький музыкантик.

Сверчок сидел на сколе печной трубы. Желтенький такой, с пятнышками, громкий и ужасно мелодичный. Он так хорошо играл, что никакие оркестры в мире никогда бы не  догнали его крохотной скрипки.

Светло стало в избе. Дуся Елкина лежала на печке и любовалась сверчком. И дурой себя не называла.

Счастье на свете есть. И Дуся могла дотянуться до него рукой.