Глава 61. Эстер и Милка

В день похорон Завуфа и в последующую неделю Соломон был в подавленном настроении, непривычно задумчив, стремился к уединению, долго просиживал у купальни, наблюдая за порхающими бабочками, спокойной гладью воды, на которой изредка возникали быстро затихающие круги, словно от рыбин всплывающих вверх за глотком воздуха. Но он знал, что в купальне живности не было. Круги появлялись от падающих соринок, неосторожных насекомых, жуков, беспомощно трепеща крыльями и кружащихся по поверхности воды.

Его не могла развлечь даже внимательная Милка, которая все эти дни старалась не выпускать из вида, и всякий раз, когда замечала, что царь понурился, отвлекала от мрачных мыслей связанных с потерей единственного друга. Для этого ей надо было лишь подойти к нему и посмотреть в глаза. Мимика Соломона смягчалась, он притягивал её к себе, зарывался лицом в её льняные волосы, пахнущие ароматными травами, и чувственно прижимал к себе за талию, плечи.

— Ты моё утешение. Ты моя награда. Где ты до этого скрывалась? Ты мой ангел-хранитель. Была бы ты рядом, со мной ничего плохого бы не случилось.
— С тобой и не произошло страшного. Не клевещи на себя. Ни один волос не упал с твоей головы. Илия же сполна поплатился за свои каверзы, — говорила она, поглаживая его спину.
— Не обо мне речь. Я потерял лучшего друга. Как с этим жить?

— Придётся. Ничего не исправить. У тебя ещё много друзей. Цени их.

Лишь когда Соломон уходил через сад в  книгохранилище, она могла расслабиться и заняться своими неотложными делами. Поручила Шима, знакомому сборщику лекарственных трав, которого много лет знала, как помощника Хаввы, строительство дома для хранения этих трав. Дом должен стоять неподалеку от главного входа нового дворца царя. Но там свободного места уже не было.

Через улицу, почти вплотную стояли саманные хибары, которые она распорядилась скупить, построив беднякам более просторные дома на окраине города, а на освободившемся месте выстроить каменный двухэтажный дом, где на крыше, в тени навеса можно будет сушить и сортировать лекарственные травы. На втором этаже будет сама жить, хранить и приготовлять снадобья, а первый этаж послужит для приёма посетителей, больных, обучения отобранных девушек искусству врачевания. Она не видела своей избранности, понимала, что привязанность Соломона может продержаться недолго, и спешила извлечь из нынешнего положения все выгоды, которые представятся.

Для воплощения своих замыслов привлекла всех своих знакомых, которым доверяла. Тридцатитрехлетний Шима, многодетный отец семейства, стал её правой рукой. Он единственный имел право беспрепятственно входить на территорию дворца, разыскивать Милку и разговаривать с ней. Визиты старался проделывать неприметно, дабы не давать Соломону повода для ревности, а его женам пищу для лживых измышлений на новую соперницу. Догадывался, что у неё много завистниц, и не только из числа жен Соломона; взлетевших из низов к подножию престола, никто не любит, каждая предпочитает себя наверху.

Шима встречался с Милкой по утрам, когда царь проводил время за чтением папирусов в книгохранилище. Она выслушивала короткий отчет о проделанной работе и давала очередной кошелек с золотыми или серебряными кольцами. Став хозяйкой дворца, она по-новому начала смотреть на царские дела, видела, что золото и серебро, поступающее в казну, тут же распылялось на десятки неотложных забот. И никто не мог дать гарантии, что часть, если не половина металла, не присвоится корыстными посредниками.

Милка легко взяла власть во дворце в свои руки. Точнее, никто не противился её распоряжениям, пожеланиям, сделанным в форме неназойливого совета, и с лёгкой улыбкой на губах. Вирсавия давно ей благоволила, часто прибегая к её услугам, внимательно выслушивала советы по приёму пищи, применению косметических мазей, притираний, покорно пила по утрам и вечерам пахучие настойки трав. Ахисар, видя царя в подавленном состоянии, перестал советоваться с ним, не хотел докучать, знал, что он всё равно сделает так, как скажет Милка, которая, казалось, ведала всё о дворцовых делах и людях его населяющих.

Зара смирилась с потерей влияния. Чтобы открыто выступить против новой фаворитки или хотя бы пытаться нашептывать царю о просчетах в управлении Милки, нужно обладать безрассудной смелостью. Понимала, что раздражение царя в первую очередь коснется её самой, а уж потом заденет соперницу. Да и промахи новой хозяйки были не столь значительны, чтобы на них заострять внимание. Научится, все ошибались в своё время.
О свадьбе не могло быть и речи. Какое может быть торжество, когда царь в неизменной печали и даже слуги казалось, разучились смеяться? Приёмы во дворце стали менее продолжительными и интересными. Соломона старались меньше загружать спорными вопросами.
Приходили послы, купцы, лазутчики с новыми сведениями, сплетнями, слухами, которые он выслушивал и давал короткие распоряжения. Больных перестал принимать, приказал отсылать к Милке, убедившись, что многие болезни она успешно излечивает мазями, настойками трав, ласковым словом и участливым обхождением. Близость к царю ещё больше усилила её притягательность и доверие, как к врачевательнице.

Иные женщины, потеряв надежду хоть как-то привлечь внимание царя, часто под видом какого-нибудь недуга, своего или домочадцев, упорно домогались встреч с Соломоном, надеялись своей красотой соблазнить хотя бы на короткое время, и получить свою выгоду — добыть мужу хорошую должность, повышение по службе.

Сейчас же их встречала русоволосая волшебница, которая участливо и понимающе выслушивала однотипные, придуманные жалобы, принимала золотое кольцо в оплату своей услуги и выдавала приятно пахнущую мазь канех-бозем в коробочке из листьев пальмы вместе со словесной инструкцией по применению. Эту мазь следовало слегка намазывать на виски перед сном, мысленно проговаривая молитву Всевышнему о своём выздоровлении.

И действительно, после употребления мази хорошо и беспробудно спалось, честолюбивые мысли отступали на задний план, становились прошлым.

Учениц, как намеревалась Милка, пока не могла набрать, и даже наметить кандидатуры и заручиться согласием, — негде их размещать. Во всем дворце ни одной свободной комнаты, где можно бы разложить собранные травы для показа ученицам, разместить разнообразную посуду для изготовления и хранения настоек, мазей. Вот дом построится, тогда и можно будет набрать группу девочек. Да из-за Соломона, с его плотной опекой от нежелательного постороннего влияния, почти не оставалось свободного времени. Но мачеху через служанку сразу же предупредила, чтобы не смела хозяйничать в её комнате, и не выбрасывала из-за своей вредности лекарственные травы и настойки, которые ещё пригодятся.

Хоглу же так потрясло внезапное возвышение Милки, что немного тронулась умом, начала бояться мести со стороны теперь уже всесильной падчерицы, отлично представляла, как бы она поступила на её месте, вздрагивала даже днем от неожиданного малейшего шума во дворе, и однажды, услышав грохот развалившихся кольев, поставленных на просушку у стены, выскочила по лестнице на крышу и затаилась, придерживая ладонью колотящееся  от испуга сердце. Но скоро по непрекращающемуся стуку древков и козлиному блеянию, поняла истинную причину своего переполоха.

Эстер старалась неотлучно находиться рядом с Милкой, которую давно почитала. Слишком много слухов о ней ходило среди соседей, где она проживала, и царскому двору, гарему; запоминала всё, что та объясняла, показывала подручным девушкам, наняла новых, ибо работы и обязанностей прибавилось. С готовностью выполняла поручения, хотя порой было неловко, что она, как бы переметнулась от Зары к новой, более влиятельной хозяйке. Видела, что все поступки Милки направлены на защиту и спокойствия духа царя, поэтому и стремилась во всем ей помогать.

Авирон вдруг перестал по вечерам донимать визитами и дорогими подарками, которые обязывали к ответной любезности, чего совсем не хотелось делать. Эстер не догадывалась, что Милка до этого перехватила гуляющего в саду чародея, и наедине сурово поговорила с ним и настрого посоветовала забыть сиротку, ибо она ещё юна, чтобы взваливать на неё обременительные супружеские обязанности, — девочка ещё не наигралась в куклы.

Авирон попробовал было возмутиться самоуправством Милки, но она пригрозила, что легко может лишить покровительства царя, которому он так и не смог помочь, хотя обещал. Его помощь обернулась смертью друга Соломона. Чародей попытался подкупить Милку тремя отборными рубинами, ало горевших под лучами солнца на пергаментной ладони, но она лишь равнодушно на них посмотрела, сказав:

— Слишком дорогая цена за девчонку, над которой я не властна. Ей покровительствует царь. Неужели ты думаешь, что рубины сделают меня богаче, чем я есть сейчас? Или тебе некуда девать камни? Продай филистимлянским ростовщикам, царским вельможам. За вырученное золото сможешь купить гарем из сотни таких девчонок.

— Лучезарная, подумай о девочке-сироте. Со мною Эстер станет счастливой. Я выполню все её желания, — пробовал вразумить Авирон. — Для меня она как свет луны в тёмную ночь! Как глоток воды в знойной пустыне! Единственная радость и утешение в предстоящей старости.
— Для тебя — да. Но и о девочке нужно подумать, — лишишь любви, которая у неё впереди.

— Богоподобная, никто из смертных не может знать, какой поворот судьбы предпочтительнее. Ты, может быть, сама того не желая, толкаешь её к гибельному исходу. Я научу Эстер своему ремеслу, лекарству, передам сокровенные знания предков в астрологии и строению человеческого тела. Она мечтает стать волшебницей, и вполне способна быть ею. У неё есть задор и любопытство к скрываемым тайнам. Я и тебя могу многому научить.

— Фокусам с приживлением головы? Распиливанию тела в ящике, протыканию копьями? Мне известны эти тайны. Любой человек, если объяснить и показать, сможет повторить и стать для непосвященных чудесником.

— Нет, врачеванию. Тому, чем ты любишь заниматься, и что у тебя хорошо получается. У тебя врождённый дар ведуньи. Но ты ничего не знаешь о природной взаимосвязи внутренних органов: печени, почек, селезенки, смазывающей жидкости, как они влияют друг на друга и на самочувствие хозяина, как избавиться от катаракты, от глухоты, разного вида опухолей, нарывов.

— Слишком высока цена твоего учения — жизнь Эстер. Кое-что и я умею. Да и Хавва часть своих знаний успела мне передать. До сих пор не приходилось краснеть за свою оплошность. Ни одному страдальцу хуже не стало, а многие излечивались.
— Ты часто отказывала серьёзно больным. Понимала, что не в состоянии им помочь.

— Точно так же и ты поступаешь. Я не соперница богам, если они уже решили отнять у какого-то человека жизнь.
Маг, сожалеючи, развел руками, мол, он хотел сделать как лучше, не стал упорствовать, понимая, что пока возможности Милки неизмеримо предпочтительнее. Заикнулся о нарядах, золотой цепочке и перстне с ляпис-лазуритом, которые дарил Эстер все эти дни, мол, за них отдал купцам не один талант золотом, но Милка коротко произнесла:

— Ты не обеднеешь, Авирон, а сиротку сильно обидишь. Пусть сохранит о тебе хорошую память. Когда-нибудь тебе зачтется. Кто знает, может быть, когда-нибудь твоё упорство вознаградится и Эстер станет твоей. Ничего в жизни исключать нельзя.

Чародей скривился недовольной ухмылкой, пробурчал:
— Будь у меня в запасе ещё одна жизнь, я бы так и поступил. Но года лишь прибавляются. Я стал скупее на желания.
— Будь же и разумнее. Это не так трудно.
— Если говорить о разуме, то и тебе не мешало бы его проявить. Кто знает, не придешь ли завтра ко мне за помощью? А я могу многое.

Авирон кротко поклонился сопернице и ушел с царского двора. Гостевую комнату во дворце освободил почти сразу же после гибели Завуфа, понимая, что лучше не попадаться лишний раз в поле зрения царя, который может задаться ненужными вопросами, характеризующими сакральные тайны чародея. Остановился на постой у своего давнишнего осведомителя, водоноса, который был вхож во многие дома города и был в курсе почти всех сплетен, новостей. Ими и снабжал своего щедрого покровителя.

После неприятного, бескомпромиссного разговора с Милкой, Авирон купил на базаре молодую ослицу и на следующий день ранним утром уехал в тихий Вефсамис, в новое поместье, которое требовало хозяйского глаза при переустройстве, чтобы стать уютным для будущей жены и для него самого. Эстер не единственная в царстве.

Милка права, стоит лишь слово сказать свахам, и они подберут не менее десятка таких же красивых девчонок, и с хорошей родословной, дочерей состоятельных родителей. Единственное «но», они не будут радовать его душу. Сознание уже отравлено, что в Иерусалиме, в царском дворце беззаботно бегает та, о которой мечтал все эти дни.
И чем чаще встречался с ней, тем глубже погружался в лихорадочный омут страсти, над которой, оставаясь в одиночестве, тихо посмеивался и удивлялся: на пятом десятке лет можно позволить себе сумасбродство — влюбиться в девчонку едва начавшую жить, но уже знающую цену последствий собственных поступков. Об этом не имеют представления многие взрослые.

Нужно временно отступить, чтобы продумать детали плана по устранению Милки с поля противников его замыслам, или же навсегда избавиться от Соломона, что почти одно и тоже. Можно двигаться в обоих направлениях, какое-нибудь да принесет нужный результат. Прекрасные Елены для того и существуют, чтобы из-за них начинались троянские войны, хотя бы даже тайные, невидимые на поверхности событий.

Подумал, не донести ли до Тиглатпаласара какие-нибудь сведения порочащие Соломона — связь с Митаннийским царём, утаивание получаемых доходов с провинций, которые намного больше, чем заявляется через послов, вынужденных верить, ибо не в состоянии проверить правдивость?

Пусть проучит гордеца, возомнившего себя первым мудрецом ойкумены, сместит его на более покладистого, удобного Авирону и Ассирии — кандидатов много, хотя бы из числа сынов Соломона. То-то будут рады отыграться за перенесённые унижения, сместят всех фавориток и фавориток. Первым делом — посетят отцовский гарем, чтобы утвердиться не только в своих глазах. Разберут самых красивых жён и наложниц.

Надо ли будет ему помочь Милке скрыться в Вефсамисе от будущих невзгод или сделать своей второй женой? Без царя гонор быстро спадёт и станет покладистой. Редкая женщина способна не подчиниться силе. Нет, слишком строптива и умна, догадается о его причастности и может жестоко отомстить. Красавицы чересчур коварны и злопамятны. За сорок три года, каких только изменниц не перевидел во всех царствах!

Но всё это чревато непредсказуемыми последствиями, сравнимыми с броском бумеранга, с закрытыми глазами: очень скоро последует отрезвляющий удар по голове. Ассирийский царь сейчас необычайно силен, ему достаточно малейшего предлога, чтобы пойти войной на объединенное царство, и тогда Авирону не будет спокойной жизни в новом поместье с виноградником и рощицей финиковых пальм.

Нет, смоковницу не рубят под корень, чтобы достать спелую винную ягоду, красующуюся на верхушке дерева. Приносят лестницу. Ему нужно лишь догадаться, где найти эту лестницу или, кто её может доставить под дерево. А уж он, так и быть, поднимется по ступенькам и сам сорвёт созревший плод.

Эстер не догадывалась о потайных струйных течениях, которые могли унести её далеко в сторону от уже сложившейся жизни. Было не до этого. С утра невыносимо разболелся низ живота. Пропал аппетит. Лишь выпила чашку горячего чая из ароматных трав и гибискуса, к которому привыкла ещё в Египте, но лишь во дворце Соломона снова могла позволить себе насладиться дорогим и изысканным напитком богов, как говорила Милка, съела кусок медового шербета и яблоко. Хотелось свернуться в клубочек и тихо лежать до вечера, с тоской думая о том, как хорошо было вчера, когда ничего не болело, и даже представления не имела, что такое наказание возможно.

Но валяться в тёмной каморке, поскуливая от жалости к себе, — нестерпимо скучно, невыносимо. Чтобы отвлечься и забыть о боли, пошла в книгохранилище, куда стала иногда заходить и читать праздничную Тору, записанную на холсте разноцветными чернилами, или же следить за пальцем читающего жреца — узнаёшь много новых иероглифов.

Порой услышишь забавный сюжет, который вечером можно пересказать служанкам и получить одобрительный смех, признательный поцелуй в щеку. Милка как-то недавно сказала, что любой грамотный иудей должен в совершенстве знать священное писание и следовать его наставлениям, ибо там заключена мудрость поколений, которая не только оздоровляет человека, но и сплачивает народ.

Сидящий за столом у окна Соломон отрешенно оторвался от широкого свитка со священным текстом, взглянул на Эстер пробуждающимся взглядом, тяжело вздохнул, потом зачем-то уставился на её ноги и почему-то озабоченно спросил:
— Ты где поранилась?

Эстер посмотрела вниз и с удивлением увидела ремешки левой сандалии, залитые тёмной и густой кровью.
— Н-нет, я не ранилась.

Странно, неужели где-то в саду задела ногу колючкой и не почувствовала? Шла ведь по дорожке. Как такое может быть? Не от этого ли и живот болит?

Соломон неожиданно добро улыбнулся, отложил на стол свиток с деревянными держателями и, развернувшись на табуретке всем телом, протянул к ней руки, словно отец к ребёнку едва начавшему ходить. Девочка с недоумением и некоторым смущением подошла, не понимая, откуда взялась непонятная кровь, и что нужно сказать в своё оправдание. Только сейчас начала вдруг ощущать липкую, неприятную влагу, застывающую в паху мягким комом, и вяло стекающую по ноге.

Соломон нежно обнял её за тонкие плечи, поцеловал в бледную щеку, вдохнул носом её новый, волнующий запах, почти не ощутимый на фоне собственных благовоний, но, тем не менее, весьма отчётливый, различимый, напоминающий далёкую юность и первые опыты с возлюбленными, и сказал:

— Вот ты и стала девушкой, Эстер. Пойди к Милке, она расскажет, как справляться с твоим недугом. Заодно передай, чтобы к обеду надела розовое платье. Ей оно очень идет.
Эстер смутилась до слёз. Какая же она дура! Могла бы догадаться. Знала же, что такое будет и с ней. Но это случилось так внезапно. И как же неприятно и досадливо мешает! До этого не чувствовала, пока Соломон не сказал, а сейчас поняла и содрогнулась от мерзости. Зачем и кому всё это нужно?! Боги наказывают? За какие грехи? Боже, будь милосерден! Скорей очиститься! Её должны все сторониться, избегать нечистой, а Соломон почему-то приблизил и поцеловал.

Он выше условностей и принятых законов. Он тот, кто может стать её первым мужчиной, войти в неё, как хозяин, и она будет лежать под ним, как Милка, тогда под солнцем, изнывая от страсти и желания, пока сейчас ей неведомой. И потом родит мальчика. Все знакомые девочки, вышедшие замуж, уже родили. Но ей этого совершенно не хочется, потому что знает, боль при родах будет непереносимой, — некоторые умирают.

Непонятно, как большая голова младенца протискивается через маленькую щель? Она однажды уже видела из-за приоткрытого полога роды у двенадцатилетней дочери соседки Мариам. До сих пор в ушах стоит её звериный, как будто предсмертный вой. Чуть ноги не отнялись от страха. К счастью, роды завершились благополучно. Родился прелестный Ахия, которому этой весной исполнилось два года, а его мать уже снова на пятом месяце. Забыла, как воем кричала?

Вышла из хранилища и прищурилась от яркого солнечного света, пришлось приставить ладонь козырьком ко лбу. Милки нигде не видно. Не осмелилась долго искать во дворе, чтобы слуги не заметили её неприглядного положения и не прогнали к нечистым женщинам, которые, постоянно меняясь, живут на отшибе, на краю сада, где строится новый дворец, пользуются отдельной посудой и своей кухней, словно прокаженные, — с ними никто не должен общаться.
Впрочем, на неё никто не обращал внимания. Рабыни совершали свои нескончаемые дела: мололи зёрна, месили тесто, просеивали крупы, перебирали горох, в ступах перетирали орехи, пряности. Всем хватало работы, и ей бы нашли. От летней кухни шел соблазнительный аромат жареного мяса и свежеиспеченного хлеба, который можно есть даже будучи сытым. Но там работали девушки из дворцовой обслуги, чрезвычайно глазастые и острые на язычок, не попадись.

Лию нашла в саду, невдалеке от купальни. Она сидела в тени сикимора, на старой тростниковой циновке, которой уже пора заканчивать свой срок в костре, играла на лютне под руководством Афары, та подсказывала, куда передвинуть и как правильно поставить пальцы. Эстер издали позвала подружку и попросила:

— Найди Милку. Со мною сотворилась беда. И не расспрашивай, не скажу. Когда-нибудь и с тобой подобное случится. Буду ждать в каморке. Потом принеси жареного мяса, горьких трав и мацу. И чашку горячей настойки гибискуса не забудь захватить.
Лия кивнула и побежала искать. Она была рада, что может хоть чем-то помочь всеобщей любимице.

Далеко не сразу, после того как Эстер утолила внезапно вспыхнувший голод мясом и мацой, Милка пришла в каморку с большим букетом пахучих трав: мяты, чабреца, базилика и подвесила его на протянутую над головой у стены конопляную верёвку, предварительно распушив. Не видя в темноте, громко спросила:

— Эстер, ты здесь? Что с тобой? Перепугала. Я чуть сознание не потеряла от слов Лии. Что за внезапная беда? Откуда ей взяться? Так я и думала. Ничего страшного с тобой не случилось. Ты же знаешь, все женщины раз в лунный месяц страдают этими болями, и никто от этого не умер. Да, ведаю, очень неприятно. Но уж такими нас сделал Всевышний. Прежде чем сотворить нас ущербными, я бы Ему посоветовала сначала самому вот так походить, хотя бы с годик. Чтобы внутренности живота серпами резало, с конца постоянно кровью капало, стекало по ногам, одежде, и люди брезгливо сторонились от общения с Ним из-за Его нечистоты. Многое бы понял. Смешно? Посмейся, и я с тобой. Обхохочешься! Пока же пошлю Лию к Хогле за настойкой. Когда она принесет, будешь пить маленькими глоточками, не постоянно, но время от времени. Растяни так, чтобы на два дня хватило. Сама сообразишь. А пока я принесу тебе груши и яблоки. Завтра боли уменьшатся. Терпи. Уж такова наша женская доля — терпеть. Надо бы тебя перевести в комнату нечистых, но ты здесь и так одна, ни с кем не общаешься, почти никто не знает. Положимся на усмотрение Зары, как она решит, так и будет. Ей с тобой спать. Я скажу Лие, она с тобой побудет, присмотрит за тобой, после того как принесет настойку.

— Соломон просил, чтобы ты к обеду надела розовое платье. Сказал, что оно тебя очень украшает.
— Ты видела царя?! — удивилась Милка. — Он заметил твоё состояние? И что он тебе сказал?
— Чтобы я нашла тебя и поведала о постигшей меня болезни, что ты знаешь, и посоветуешь, как от неё избавиться. Ты для него стала самой любимой и незаменимой женщиной, — польстила Эстер.

— Я стараюсь не питать себя напрасными надеждами. Они излишне успокаивают, расслабляют, — спокойно ответила Милка. Показав рукой на развешенные травы, продолжила: — Я специально их тебе принесла. Когда подсохнут, сложи травы в полотняный мешочек и спи на нём, сны будут спокойными и радостными.

Она помогла Эстер привести себя в порядок, показала, что и как нужно делать в последующие дни, и ушла, оставив после себя тонкий аромат цветов и трав. Эстер облегченно вздохнула и расслаблено растянулась на едка слышно похрустывающих циновках, припоминая слова молитвы, которой научила её Милка, дабы из жизни исчезло всё плохое, а полезное и приятное заполнило всю её сущность. Ей показалось, что боль внизу уменьшилась, исчезли непонятные страхи за свою жизнь. С благодарностью подумала об ушедшей, её осторожности к любви Соломона, как понять? Не верит, что нет для царя женщины лучше, чем она, или что другое?

Эстер остро чувствовала нехватку знаний о будничных поступках близких ей людей. Они явно знали то, о чём она сейчас и догадываться не может. Какая несправедливость! Это может когда-нибудь привести к непоправимым ошибкам с её стороны! И всё из-за того, что взрослые постоянно о чём-то важном умалчивают, а она должна решать задачки, которые не всем взрослым по силам. Милка чем-то похожа на мать. Добротой? Спокойствием? Казалось, кто для неё Эстер, возможно, будущая соперница на царском ложе? Таких стараются извести, а она делает им добро. Соломон должен сильно её любить, и не только за красоту. Валак её любил. Жаль, я не мужчина, подумала она. Или хорошо, что не мужчина, не придется страдать от безответной любви, она влюблена в Соломона. В него нельзя не влюбиться. И она будет его любить.

Девочка погрузилась в нелегкие размышления о жизни, о людях, о не простых взаимоотношениях между ними, и не заметила, как уснула.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/20/544