Глава 57. Месть

      К полудню всё пространство около главного жертвенника, и далеко вниз по горе Гаваон, было заполнено любопытствующими горожанами и пришедшими из соседних городов, сел, приверженцами пророка, которые обрадовались, что царь Соломон наконец-то пригласил Илию принести совместные жертвы.

Надеялись на дармовое величественное зрелище и угощение жертвенным мясом, хотели услышать очередную проповедь Илии, обличающего власть, продажных чиновников и многочисленных тунеядствующих царедворцев, растерявших остатки совести и добропорядочности.

Все горожане помнили едкую, афористическую фразу Илии, что скорее канат  протянется сквозь игольное ушко портного, нежели богач войдет в царство небесное. Ждали очередного подобного перла, обличающего сильных мира сего,
 равнодушных к страданиям и чаяниям народа.

Соломон взошел на пологую гору Гаваон одетым по Моисеевым канонам: в льняном талифе, расшитом золотыми нитями, в голубой ризе, в эфоде  из пурпурной финикийской шерсти, подпоясанный узорчатым поясом из голубой шерсти и крученого виссона. Кидар — льняная лобная повязка, украшенная драгоценными камнями, празднично искрилась и уже успела потемнеть от выступающего пота под лучами жгучего солнца.

По правую руку от царя важно и сосредоточенно шествовал пророк Илия с черным посохом в руке, в длиннополой пыльной хламиде, не знавшей стирки со дня сотворения. Бодро шагал пророк Елисей, преисполненный значимостью торжественного момента. Он успевал посматривать по сторонам и с усмешкой примечать забавные несуразицы в происходящем вокруг.

Брели престарелые, верховный жрец Садок и первосвященник Нафан в жарких и тяжёлых поддирах, расшитыми гранатами и яблоками, символом изобилия. Понизу пришиты золотые колокольчики, которые при каждом шаге владельца мелодично и возвышенно разнотонно позванивали, приводя в священный трепет окружающих.

По левую руку шли нарядно одетые Милка и Эстер, взволнованные неординарным событием: впервые  находились в центре происшествия, а не наблюдали как раньше, издали, отчаянно завидуя находящимся вблизи царя Соломона. От каменного жертвенника, оббитого по рогам листами позеленевшей от древности меди, несло привычным смрадом паленых перьев, шерсти, горелого мяса и всепроникающей древесной золой.

Соломон, Илия и первосвященники омыли руки из серебряных умывальников, широких чаш, предшественницы миквы, и сосредоточенно приступили к обряду. Нефинеи и левиты едва успевали подавать жертвенных животных под крепкие руки жрецов, которые привычным движением перерезали горло блеющим от страха овнам и ягнятам. Теплой, приторно пахнущей крови пролилось столь обильно, что она заполнила все предназначенные для этого сосуды, проливалась на землю и, не успевая загустеть, впитаться поверхностным слоем песка, ручьями стекала по горе, пачкая мягкую кожу обуви жертвоприносящих и наблюдающих за жертвоприношением.

Садок взял в руки иссоп и окропил кровью жертвенник, Соломона и всех близстоящих, одаряя милостью божьей. Досталось и Эстер с Милкой, которая лишь недовольно покосилась на кровавые пятна, косой дорожкой прочертивших голубое виссоновое платье. Если сейчас не застирать щелочной водой, то потом от пятен не избавиться. Как же она не подумала об этом неприятном причащении!

Надо было хотя бы запрятаться за спины священников толпящихся у жертвенника. Не успела сообразить, предвидеть и избежать нежелательных последствий. Но они стоят плотно, не протолкнешься, да и поймут превратно — не хочешь божьей благодати, пойдут ненужные разговоры.

Обряд длился долго и нудно, особенно для нетерпеливой Эстер, которая не могла понять, почему нужно обливаться потом в жаркий полдень, когда нет ни единого дуновения ветра? Это же самое можно проделать, как обычно, ближе к закату солнца, к концу суток, когда зной не столь изнуряюще безжалостен.

Но, посмотрев на ангелоподобную Милку, внимательно и, как бы настороженно следящей за всеми подробностями таинства жертвоприношения, и за Соломоном, который был прекрасен и величественен, особенно в эфоде и искрящемся кидаре, она подавила раздражение и тоже принялась смотреть за кровавым обрядом, немного отрешенно раздумывая о том, как это всемогущий Элохим, его супруга Ашер и многочисленный сонм ангелов, серафимов , херувимов обходились без жертвоприношений до того как создали Адама и Еву? Чем они питались? Плодами райского сада?

Но почему сейчас не могут обходиться только плодами? Обязательно подавай мясо в огромных количествах — а его так не хватает беднякам, которые никогда не наедаются досыта, заполняют желудки чечевичной похлебкой, жареными зернами пшеницы, желудями, огурцами, а иные довольствуются лишь куском пресной лепешки, макая её в уксус, как это делала некогда моавитянка Руфь, давшая жизнь роду Соломона.

Хорошо, если на закуску достанется сердцевина обрубка сладкого тростника или горсть фиников. Удивительно, почему сладкий тростник, смоквы никогда не приносятся в жертву Саваофу и ангелам? Они должны любить сладкое. Или же боятся повторения участи Каина, приношения которого состояли из плодов земли и, видимо, поэтому были отвергнуты Всевышним? Но Он же знал последствия ревности Каина,  что ожидает наивного Авеля!

Зачем допустил никому ненужное братоубийство? Надо будет об этом спросить Соломона, он всё знает, иногда даже то, о чем она думает. Сможет ли она, повзрослев, набравшись знаний о жизни, людях, хотя бы догадываться, о чем размышляют другие? Вряд ли. Зара говорит, что у Соломона этот дар от Всемогущего, с самого рождения.

А про неё Всесильный забыл — ничего не дал. Почему в мире сплошная несправедливость? Одним всё: престол, мудрость, красота, богатство, бесконечное счастье, а другим — крошки от афикоймена , чаша уксуса и ежедневные побои. Впрочем, где уж Ему про всех упомнить? Кто она? Несчастная сирота, родившаяся в одной из многочисленных деревушек устья Нила. За какие грехи Сущий её наказал, отняв отца, мать, сестер, братьев? Но за нею нет греха! А если и есть, то он несопоставим с последовавшим наказанием. Это всё равно, что убить неразумную лягушку, раздражающую своим неумолчным пением, пытающихся заснуть вечером. Но она же не лягушка!

Авирон, чуть ли не каждый день, со слезами на глазах, говорит, что если она согласится стать его женой, то сделает самым счастливым человеком, а он, в благодарность, научит её всему, что знает сам. Она станет самой известной волшебницей в царстве. Соблазнительно и заманчиво. Так и тянет помечтать.

Вчера чародей попросил помочь с выбором одного из пяти предложенных ему на покупку поместий в Вефсамисе; какое ей понравится, то он и приобретет, в надежде, что когда-нибудь она всё же согласится стать в нем хозяйкой. И Эстер не нашла сил ответить отказом, со смущением понимая, что однажды не сможет огорчить человека, который не жалеет золота для её красивых и дорогих нарядов, не мыслит жизни без неё.

С чувственным трепетом представляла и мечтала о будущем влиянии на мужчин. Возможно, тогда и Соломон обратит на неё свое высокомерное внимание. У него слишком много старых жен, которые не смогут с ней соперничать. Только светлокожая красавица Милка может надолго занять внимание Соломона. Стать царицей! Это ли не предел мечтаний любой девушки?

Девочка облегченно перевела дух, когда затянувшийся обряд завершился, и Соломон призвал собравшихся к тишине и вниманию, ибо желал сообщить нечто важное. Он хорошо продумал свою речь: бархатистым речитативом зачаровывал слух подданных, величественными жестами околдовывал жадные до зрелищ глаза. Многословно расписал достоинства и святость пророка Илии, который сейчас устало сидел на сером камне и с удивлением вслушивался в проникновенные слова царя.

Впервые после того, как ему пришлось скрываться от мстительной Иезавели, жены царя Ахава, на берегу реки Хорав, а когда она пересохла, в финикийском городе Сарепте, где воскресил сына вдовы, он почувствовал приближение долгожданной  славы и господства идеи Единственного и Всемогущего.

Илия Фесвитянин в душе торжествовал победу над заносчивым и строптивым царем, который до сих пор удивительным образом не поддавался влиянию пророков и первосвященников, делал то, что считал нужным для себя и царства: проводил со своими приспешниками тайные вечери, приглашал людей с сомнительной репутацией, от храмовых языческих жрецов до суетливых, нищенствующих пилигримов. Но никогда не соизволил, хотя бы ради приличия, позвать Илию, что его сильно задевало и обижало.

Не звал пророка Елисея и даже близких, верховного жреца Садока и первосвященника Нафана, и всё потому, что там велись странные и богохульные речи, содержание которых хорошо было известно Илие от богобоязненных братьев Дарда и Халкола, добровольно доносивших обо всем, что говорилось на этих регулярных сборищах в доме садовника Авесса. Братьям нравилось следить за интригами,  подспудно возникающими из напряженных отношений всесильного царя Соломона и тщедушного Илии, владеющего лишь проникновенным словом, в окружении сотен фанатеющих приверженцев.

Пророк с удовлетворением подумал, что неоднократными покушениями на жизнь Соломона, наконец-то сломил его волю, запугал, словно нашкодившего подростка, каким он для него был и есть, а теперь заставит подчиниться всецело, несмотря на огромную любовь и популярность у народа.

Может быть, оно и к лучшему, что в свое время не удалось удержать на престоле Адонию, довольно легкомысленного человека, гуляку и пьяницу, которому кроме явных атрибутов власти, униженного чинопочитания, лести придворных и красивых покорных женщин ничего не надо было. Он легко отдавал священникам духовную власть, словно сбрасывал с плеч тяжелую повинность, от которой никакого прока: спать с собой не положишь, а в холодную ночь — не укроешься.

В мозгу пророка возникали великие проекты будущих преобразований в Израиле и Иудее, как в светской, так и в религиозной жизни, для приведения всех  покоренных народов к единобожию и единомыслию. А потом и соседним царствам помочь словом, а которые не послушаются, то и мечом посодействовать повернуть на путь познания и поклонения Сущему, Непроизносимому именем. Испокон веков во многих народах вера в богов насаждалась принуждением, потому что люди глупы и невежественны, закоснели во вредных привычках и не могут понять истинное величие стоящих над ними, приходится убеждать силой.

При новом раскладе обстоятельств царь Соломон не мешал. Пожалуй, Илия дозволит ему править и жить с многочисленными женами иноверками, хотя Моисей и запрещал брать в жены язычниц, грозя всеми земными и небесными карами. Но и царя можно понять, почти все его жены своей красотой похожи на небесных гурий, каковые Илие зачастую грезились наряду с пространными и умными беседами с Савофом после вдыхания дыма от кадения маковой смолы.

Растроганный прочувственными словами и волшебным голосом, Илия смахнул со щеки слезу умиления. Умеет, шельмец, произносить речи и, пожалуй, делает лучше его самого, красноречивей и образней. Если бы Соломон захотел, легко мог бы стать первым пророком царства и своими проповедями завораживать подданных, наставлять на нужные деяния, вдохновлять на борьбу с идолопоклонниками и силой мысли заставлять язычников отказываться от грешной веры в истуканов и бездушные камни на вершинах.

Но почему-то не стремится к этому. И его понять можно. У царя и без того есть всё, о чем может пожелать простой смертный: красота тела, власть, незаурядный ум, любовь изысканнейших женщин, о которых Илия и мечтать не мог даже во времена своей молодости. Ишь, блудницы вавилонские, вырядились, словно на собственную свадьбу.

Ужо, погодите, достанет вас десница божья, как многих непокорных. Не сразу поймёте, что под вами разверзнется земля и доносется смрадное дыхание Вельзевула. Илия сам постарается, чтобы Соломон поставил вас на место, которое вы заслуживаете. И уж тогда завопите громкими голосами, раздирая на себе одежду, поползаете на коленях перед праведником, но будет поздно.

Речитатив Соломона растекался по накрытым головам слушателей, томно завораживал бархатистым тембром и гипнотизирующим, назойливым, всепроникающим ритмом и рефреном, повторяющимися ключевыми словами. Тысячи людей, напряженно внимающих священному откровению, превратились в единое целое, подчиняясь чарующему, торжественно возвышающемуся голосу, как того требовала египетская магия во время манипулирования толпой.

— Аллилуйя! Славьте Всемогущего Господа нашего, ибо Он благ, и вовек милость Его. Да будет имя Адонаи Элохим благославленно отныне и вовек! От восхода солнца и до запада да будет прославляемо имя Вседержащего, ибо услышал Он наши покаянные слова молитвы и принял наши многочисленные жертвы. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Ищущие Господа и верящие в Него, возведите взгляд свой к небу и возрадуйтесь чистым сердцем. Всемогущий и Всесильный подает нам знамение, подтверждая свое благоволение и милость свою. Тихо и благостно опускается сияющая золотая колесница, запряженная огненными конями, управляемая херувимами. За кем посылает великодержавный Элохим и милосердная Ашер? Кто из нас самый достойный, ходящий под милостью Всевышнего, руководимый Им и любящий Его? Мы все знаем этого святого, пророка Илию! Он жил среди нас, проповедовал слово божье и был Его устами. А сейчас херувимы ласково обнимают Илию, лобызают в уста и усаживают в сияющую колесницу, которая воспаряет, унося пророка в небесные чертоги, где он будет нашим судьей и заступником перед Всемогущим, забравшим святого Илию еще при жизни его. Это высшая награда для пророка и его, Богом избранного, народа! Мы, оставшиеся в этом бренном мире, должны своей жизнью и ежедневными деяниями заслужить милость от Вседержащего, чтобы Он не отвернулся от нас, словно от проклятых, и не покарал за грехи наши тяжкие, послал на белом коне мессию. Слава Илие! Слава Элохиму и Ашер! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

В ошалелой от жары и тесноты колышущейся толпе, почти все, ослепленные полуденным солнцем, не видели, как на пророка Илию, поднявшего куцую бороденку вверх, и тоже пытающегося что-то разглядеть в ярко знойном голубом небе, двое неприметных, в серых талифах, накинули грубый конопляный мешок, пахнущий коровьим навозом, зажали рот с такой силой, что не прокричать слова спасения, и понесли к подножию горы, с трудом продираясь через толпу восторженных людей, охваченных религиозным экстазом, рыдающих от умиления и радости, что им довелось стать свидетелями великого знамения — вознесения на волшебной колеснице пророка Илии к высочайшим чертогам грозного Яхве! Внизу пологой горы озабоченные похитители перекинули уже безвольную и легкую ношу на смирного мула, привычно отмахивающегося хвостом от надоедливых мух, и неторопливо погнали хворостиной по опустевшим улицам.

продолжение: http://www.proza.ru/2014/02/01/1522