ПЛАЧ

Вам приходилось когда-нибудь лежать в больнице? Наверняка. Практически любой человек не обделен подобным опытом. Значит, Вы помните, каково это, когда по капле утекает тот оптимизм и внутренний уют, который Вы принесли еще из дома. Вы помните, как против воли глаза Ваши искали окно, а в нем – призрак свободы? А за полетом птиц вы следили? Утром – в одну сторону, вечером – обратно. Вам тоже хотелось улететь с ними? Забыть все печали, тревоги, болезни и стремительно вырваться из больничной жизни.
Вы сможете когда-нибудь забыть, как часами глядели в окна противоположного жилого дома? Вы ведь запомнили, что на балконе пятого этажа часто вывешивали яркие детские вещи, а в кухонном окне третьего этажа на подоконнике стояло какое-то высокое растение с крупными листьями. А телевизор помните? Второй этаж, четвертое окно справа. Его включали каждый вечер в одно и то же время. Жаль, что далековато, а то и из палаты можно было бы смотреть. Не поверю, если скажете, что не пытались представить жизни тех людей из дома напротив: кто они, где работают, какие у них семьи. Одни казались одинокими и грустными, жизнь других представлялась веселой и счастливой. Вам было интересно, насколько Вы правы в своих предположениях?
У Вас бывали моменты, когда становилось страшно: вдруг, несмотря на все старания врачей, все обернется плохо? Вас-то спасут и вылечат, а ребенок… Вы засыпали в слезах после горячей молитвы, держа руку на еще не заметном животе? Вы просыпались утром с твердой уверенностью, что все будет прекрасно и скоро Вас выпишут? Вы начинали заново привыкать к домашней жизни и верить в лучшее? Вас увозили посреди ночи, скорченную от боли и обезумевшую от страха? Вы чувствовали, что страх уходит, когда шепчете: «Господи, да будет воля Твоя»; Вы помните тот вакуум в голове? Вы смотрели на ставшую ненавистной за столько дней больницу как на благословенное место, где Вам помогут, избавят от боли? Вы чувствовали, несмотря на все утешения родных и докторов, что ребенка уже не спасут? А помните, как Ваша болезненная стыдливость разбилась о нескончаемую череду осмотров и обнажений, и естественный страх перед болью куда-то исчез, Вам стало все равно.
Когда все закончилось, уже выйдя из наркоза, Вы чувствовали Его жалость и заботу? Сквозь терзающую боль потери и растущую пустоту Вы чувствовали, что Он несет Вас на руках и защищает?
Вам ведь приходилось притворяться перед всеми: перед близкими – чтобы не причинять им бОльших страданий; перед соседками по палате – чтобы у них, беременных, не случилось того же; перед врачами – чтобы Вас поскорее выписали. Вы помните, точно помните, как взрывалась от еле сдерживаемых слез голова. А как тяжело выслушивать от всех подряд, что Вы так молоды и у Вас обязательно будут дети! И только по ночам, когда в палате уже все спят, можно было позволить себе беззвучный плач, в то время как хотелось биться головой об стену и кричать нечеловеческим голосом.
А Вы помните точно, когда началось раздвоение: на ту, что улыбается родным, и ту, что опустошена горем? Вы видели ее, последнюю, в зеркало? Правда, у нее совсем чужое лицо, без мимики, без чувств, а ее глаза – абсолютно пусты? И ее голос, он такой гулкий, глухой. А как она смотрит на Ваше тело, она не понимает, как оказалась в нем. Она ни за что не коснется живота, потому что там теперь нет жизни. А потом вдруг Вам вспоминается здание, которое Вы несколько раз видели в детстве. Детский сад. Женщина, потерявшая ребенка, подобна опустевшему детскому саду. Сначала в нем затихает топот маленьких ножек и умолкает звонкий смех; затем на игровой площадке ржавеют и ломаются качели; хулиганы бьют стекла, люди разбирают здание по кирпичику; сквозь трещины в асфальте пробивается слабая, чахоточная зелень, медленно пробует свои силы, словно в нерешительности: вдруг, ее затопчут? Но никто не приходит, никому нет дела до здания. И тогда смело и сильно из пустых глазниц-окон вырастает сорная трава и хвощи, быстро покрывая мертвые руины сочной зеленью. Но это не возрождение, это краски, маскирующие пустоту и смерть. Раздвоения нет. Есть уродливое лицо и привлекательная личина. И, всматриваясь в это лицо, в ночной тьме, под звуки соседского храпа, напоминающего предсмертные хрипы раненного кита, Вы отчетливо и ясно видите, что оно изуродовано не кем-то, а Вами. Вы перестаете чувствовать себя жертвой божественной или человеческой несправедливости. Отныне Вы видите только свою вину. Во всем. Тот, Кто ранее взял Вас на руки в трудную минуту, уже отпустил. Он считает, что дальше Вы в силах идти самостоятельно. Он никогда не ошибается.
И, возвращаясь домой, слабая и хватающаяся за стены, Вы наконец снимаете личину, падая в земном поклоне перед иконой. Не решаясь поднять уродливое лицо от пола, Вы сначала шепотом, а потом во весь голос молите о прощении и просите сил. Вы плачете громко, с завываниями, сотрясаясь всем телом. Вы чувствуете, что горе отступает, и в душу возвращаются силы, Вы чувствуете поддержку и любовь. Вы знаете, что никогда не будете брошены и одиноки. Вас снова спасла Любовь.