Под псевдонимом Кобра

Продолжение романа "Три Анны".
На побережье Тосканы, в Италии, тайно действует международная террористическая организация, которая планирует и финансирует террористические акции по всему миру, в том числе на территории России. Маргарита получает задание внедриться в семью своего двойника Анны Сарди, а затем (при условии удачного внедрения) обнаружить террористическую организацию. Маргарита не сомневается, что ей удастся выполнить оба задания, но разработанный в Центре план действий разведчицы неожиданно оказывается под угрозой, и ей приходится разрабатывать новую легенду своего пребывания в Италии.


 Якута Евгения Сергеевна


(продолжение романа «Три Анны»)

ПОД ПСЕВДОНИМОМ «КОБРА»
(У разведки женские черты)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

С чего же начать мой отчет Командованию? И как представить этот документ в целом? Что следует в нем особо выделить, а о чем нужно акку-рат-нень-ко так забыть? С такими пустяковыми и тривиальными, на первый взгляд, вопросами сижу я в тяжелой задумчивости вот уже почти час перед чистым листом бумаги и не могу написать ни слова.
Все было бы намного проще, если бы мне можно было просто осветить вкратце все основные моменты своего нелегального пребывания в Италии в той последовательности, в какой они проходили. Расширив четкое, деловое сообщение некоторыми необходимыми подробностями, я бы кое-где разбавила его небольшими яркими детальками, втиснула бы парочку-другую  красивых, образных слов о тех впечатлениях и чувствах, которые я тогда испытывала, и все - отчет готов.
Но вся проблема в том, что такой отчет Командованию не нужен. Генералы ждут от меня доклад в мельчайших подробностях, со всеми деталями. Я же не обо всех деталях могу откровенно написать, мне нужно кое-что от Командования утаить. Да так утаить, чтобы не зияли подозрительной пустотой утаенные моменты, чтобы никому и в голову не могли прийти сомнения типа: что-то не сходятся здесь концы с концами, и не скрывает ли от нас эти концы наша молодая разведчица?
Ах, если бы я могла ответить на этот вопрос просто и ясно:
- Да, скрываю. И буду скрывать. Потому что не хочу, чтобы кто-то бесцеремонно проникал в мое "я". В мою "privacy", как очень точно выражено это понятие в английском языке.
Однако сказать так, при всем моем желании, я не могу. Решив связать свою жизнь с нелегальной разведкой, я лишила себя права говорить об этой самой "privacy". Мне остается лишь одно: всеми способами скрывать от Командования дар ясновидения, который, по всей видимости, обнаружился во мне.
Я сама еще не совсем уверена, что некоторые мои сны-видения являются не чем иным, как проявлением способности видеть на расстоянии. Но заикнись я об этих видениях - Командование тот час же захочет удостовериться в существовании этой ценной для разведки магической силы.
Меня поместят в какой-нибудь сверхсекретный центр парапсихологии и экстрасенсорики где-нибудь в Астафьеве. Будут там изучать, обследовать, выстукивать, выслушивать. Подключат сверхумные аппараты, датчики, генераторы, которые наверняка смогут точно определить, обладаю ли я на самом деле способностью видеть на расстоянии. Ученые и приборы смогли бы даже сказать мне, в случае обнаружения этой способности, можно ли научиться управлять этим процессом, могу ли я вызывать свои видения в нужный момент. Или они будут возникать сами по себе, в какие-то очень редкие, напряженные моменты, как возникали мои предыдущие сны-видения.
И на такое полезное обследование я сама бы охотно пошла. Если бы не одно "НО". Я боюсь, что во время обследования, в каком-нибудь гипнотическом состоянии, я помимо своей воли полностью раскроюсь и выложу на "блюдечке с голубой каемочкой» тайну моей бабушки – бабы Ганны, как я ее называла с  детства. Я очень любила свою бабу Ганну и именно в память о ней взяла себе в качестве оперативного псевдонима ее паспортное имя – Анна. Ни умным приборам, ни друзьям, ни родственникам я не собираюсь открывать бабушкину тайну. Даже маме ничего не скажу. Пусть она по-прежнему считает, что ее отцом и моим дедушкой был офицер Красной Армии  по имени Иван. В начале войны Иван, выходя из окружения, был тяжело ранен, и товарищи оставили его на бабушкином хуторе. Мой прадед Ничипор, известный на всю округу знахарь-целитель, сумел вылечить раны парня. А выходила его баба Ганна, совсем юная тогда «лесная красуля Ганка», как называли ее деревенские хлопцы и девчата. Выздоровев, Иван отправился в лес к партизанам. Несколько месяцев спустя в партизанский отряд ушла вся мужская половина семьи деда Ничипора, а вскоре в землянке отца появилась и Ганка.
Как рассказывала Ганка всем родственникам после войны, они с Иваном в партизанском лагере тайно венчались. Она забеременела, и дед Ничипор отослал дочку из отряда  в город Кобрин к дальним родственникам. А через два месяца немцы окружили партизанскую базу и уничтожили ее. Был убит дед Ничипор с сыновьями, умер от смертельных ран Иван, погибли почти все партизаны. Так что никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть рассказанную Ганкой историю о ее тайной любви и венчании. Даже оставшиеся в живых партизаны не могли уличить Ганку во лжи. Они ведь помнили, что Ганка была какое-то время в отряде, и видели ее часто рядом с Иваном. И когда после войны Ганка переехала из города к своей крестной в местечко Михалево с ребенком, никто даже не сомневался, что ее годовалая дочь Катерина - моя будущая мама - была плодом любви белорусской хуторской девчонки и русского красного офицера.
И ни один человек даже не догадывался, что история любви бабы Ганны была совершенно иной...

2.

- Маргарита Федоровна! - отрывает меня от моих раздумий о бабе Ганне приглушенный и встревоженный голос, доносящийся из прихожей. - Это вы здесь?
- Да, я, - выхожу я из столовой. - Здравствуйте, Галина Семеновна. С прошедшим Новым годом вас и Рождеством. Главное, здоровья вам и вашим близким.
- У-у-ух, спасибо. Вам того же, - облегченно вздыхает Галина Семеновна, снимая пальто. - Доброе утро, Маргарита Федоровна. Прямо от души отлегло. А то я уж испугалась. Думала, забрался кто в квартиру. Дверь закрыта всего на один замок. Да и тот на один оборот.
- Зря дверь открывали, раз заподозрили неладное, - не удержалась я от легкого упрека. - Вы ведь сами знаете, что нужно было уйти и позвонить кому надо. Или хотя бы захлопнуть дверь и нажать на дверной звонок. Я бы открыла - и у вас душа была бы на месте.
- Да тут никогда никаких проблем не было, - в некотором смущении пожимает плечами Галина Семеновна. - А что касается звонка в дверь, то я просто не подумала в первый момент, что вы можете так рано прийти. Обычно рабочий день здесь начинается часов в десять. А вы, как я вижу, уже давно здесь.
- Да, в девять уже была на месте. Так обещала начальству. Сижу вот, корплю над бумагами.
- Тогда не буду вам мешать. Чай или кофе вам приготовить?
- Нет, спасибо. Может, чуть попозже. Часика через два.
- Хорошо. Я вам тогда постучу, - вежливо кивает головой Галина Семеновна и уходит на кухню.
 
Галина Семеновна - это хозяйка-экономка моей теперешней оперативной квартиры. Здесь мне предстоит какое-то время работать и даже частенько ночевать - дабы не оставлять без присмотра никаких важных бумаг.
Квартира довольно большая, в меру уютная, если можно говорить об уюте применительно к официальному, служебному жилью.  Скромно, но со вкусом обставлены все три комнаты: спальня, гостиная и столовая. Последняя служит мне сейчас рабочим кабинетом. Здесь, кроме большого обеденного стола со стульями вокруг него и буфета с посудой, в углу стоит компьютер со всеми своими "причиндалами".
Мое временное жилище очень удобно расположено: на втором этаже пятиэтажного "сталинского" дома рядом со станцией метро "Парк Культуры". Следит за квартирой, чистит-убирает ее, а по особым случаям и обед готовит - как раз Галина Семеновна. Правда, мы с ней еще не успели как следует познакомиться. Виделись только один раз, в день моего возвращения из командировки почти накануне Нового года. На следующий день мне предоставили краткосрочный отпуск, и я уехала к родителям в Петербург. На оперативную квартиру явилась вновь уже после всех новогодних праздников. Явилась и с утра пораньше уселась за этот чертов отчет Командованию.
И сижу вот теперь уже битый час за столом, перебирая  в памяти все этапы моей командировки, начиная с того момента, как я села почти год назад в самолет в Шереметьево и улетела в Стокгольм.
Прежде чем отправиться в Италию - страну моей промежуточной легализации, - я проехалась по нескольким европейским странам с поддельным испанским паспортом  на имя Белен Дельгадо Арреги. На моей "родине", в Испании, перешла на подлинные документы и уже под именем Марии Гонсалес приехала в Италию. Поступила на пятимесячные курсы дизайнеров во Флорентийской школе искусств и стала с нетерпением ждать встречи со своим  женихом Виктором, с которым нам предстояло вместе работать в нелегалке.
Наше знакомство с Виктором было тщательно спланировано и организовано полтора года назад Командованием, которое под благовидным предлогом подослало Виктора в мою квартиру в надежде, что мы понравимся друг другу. Надежды генералов превзошли все ожидания: между нами вспыхнуло настоящее, глубокое чувство. Однако брак свой на Родине нам оформить не пришлось, мы должны были пожениться уже за рубежом.
Согласно разработанному в Центре плану, нам предстояло встретиться в Италии через месяца два после моего приезда во Флоренцию. Мы должны были вроде случайно "познакомиться", с тем, чтобы я потом могла в качестве невесты поехать к нему в Англию, страну нашего назначения. Каждую пятницу, принимая радиошифровку из Центра, я ждала сообщения о приезде Виктора во Флоренцию. Но прошло почти четыре месяца, прежде чем я получила радиограмму с заданием сообщить место явки с ним.
Я так долго ждала этой встречи с любимым, что сообщение Центра привело меня в крайне возбужденное состояние, и разболелся мой шов на затылке. Шов этот был результатом ранения в затылок во время небольшой автомобильной аварии, которая произошла за несколько месяцев до моего отъезда в Италию.
Легкими движениями пальцев я принялась массировать шов. Боль начала стихать, и я стала медленно уплывать в какое-то забытье, полностью отключаясь от реальности. В ушах зазвучала белорусская народная песня "Рэчанька", которую мне пела в далеком детстве баба Ганна, и я тут же очутилась в городе Пизе. Прошла мимо знаменитой Падающей башни и вскоре подошла к симпатичному трехэтажному зданию с тратторией в цокольной части. В траттории увидела уютный зал с небольшими столиками на двоих и решила про себя:
«Вот здесь и состоится наше "знакомство" с Виктором».
Очнувшись, я подумала, что во сне передо мной прошли кадры когда-то виденного, но забытого документального фильма о Пизе. Тот час же решила, что сон "в руку", что встречу с Виктором я назначу именно в этом небольшом, но самом туристическом городе Тосканы, где наше знакомство будет выглядеть наиболее естественным.
На следующий же день отправилась в Пизу, чтобы выбрать там конкретное место явки и определиться с паролем. Без всяких карт и планов я свободно шла по пизанским улицам, словно много раз по ним ходила, и вскоре с удивлением обнаружила, что иду тем же маршрутом, каким брела по городу в своем сне.
Еще больше я удивилась, когда не только улица, но и траттория, у которой я оказалась, была той же, что во сне. И приближаясь к этой траттории, я даже не подозревала, какими жизненно важными последствиями обернется для меня, в конце концов, это посещение. В тот момент я лишь ошарашенно несколько мгновений смотрела на входную дверь, а потом таким же ошарашенным взглядом осматривала зал этого небольшого уютного заведения. Наяву зал был именно таким, каким я видела его во сне. Те же небольшие квадратные столики, те же легкие стулья с изогнутой спинкой и сиденьем из ротанга, та же барная стойка и даже тот же усатый бармен за ней.
Я уселась за столик у окна, не переставая удивляться. Но через несколько секунд веселое удивление мое сменилось на ужас. Не сомневаюсь, что любой другой разведчик на моем месте испытал бы такое же чувство. Да и как тут не ужаснуться, если ты впервые появляешься в каком-то ресторанчике, а тебя встречают здесь по-панибратски, как старую знакомую? Да еще называют тебя твоим псевдонимом - "Анна"!
Это обращение привело меня в такое смятение, что я готова была тот час же во всю прыть бежать из траттории. Но у меня хватило выдержки и мужества, чтобы спокойно и холодно произнести:
- Вы ошиблись.
Я хладнокровно встала и медленным, но твердым шагом вышла из траттории, ожидая, что за моей спиной вот-вот раздадутся торопливые шаги и меня арестуют.
Никто меня, как оказалось позже, не собирался арестовывать. Но что творилось тогда в моей голове - об этом лучше не вспоминать. Однако как ни тревожно мне было в те минуты, годы тренировок, в конце концов, сделали свое дело. Вернувшись во Флоренцию, я спокойно проанализировала ситуацию. В результате - пришла к выводу, что в траттории меня приняли за другую девушку, похожую на меня и с довольно распространенным в Европе именем Анна.
Вывод - выводом, а неизъяснимое ощущение то ли опасности, то ли просто неизвестности терзало меня. Больше всего волновал тот загадочный сон.
Только много позже, сравнив другие сны-видения, начинавшиеся с песни «Рэчанька», я стала подумывать о том, что после автомобильной аварии во мне обнаружился, возможно, дар ясновидения. А тогда, во Флорении, такая успокоительная мысль даже не возникала. Меня постоянно терзали разные беспокойные подозрения вплоть до самого невероятного:  мной управляют на расстоянии и направляют  зачем-то в определенные места.
"Может, кто-то извне вмешался в мой мозг и поместил туда, помимо моей воли, картинку траттории, и потому я туда поехала?" -  задавалась я  тревожным вопросом.
Иначе, почему я видела Пизу так явственно, как будто там уже не раз бывала? По какой причине во сне я пошла именно в ту тратторию, а не в другую? Отчего снилась она мне точь-в-точь такой, какая она есть в действительности? И почему, наконец, в том загадочном сне я видела  бармена, который на самом деле работал в траттории?
"Предположим, сам город, его достопримечательности и некоторые улицы запечатлелись в моей памяти, когда я их видела в каком-то кино", - размышляла я. Сам фильм, предположим, я забыла, а кадры остались в мозгу и всплыли во сне. Со мной так часто бывает: мой мозг, как ЭВМ, записывает на корочку все, что я вижу, и до поры до времени хранит увиденное в запасниках. А в нужный момент выдает давным-давно забытую, казалось, информацию. Предположим, что это именно так. Но в данном случае...
"Ну не может быть, чтобы для фильма была снята именно эта траттория и именно с этим барменом!" - чуть ли не с отчаянием восклицала я про себя.
А потом... Неужели я так похожа на какую-то Анну, что меня даже вблизи приняли за нее? И разве не странно, что у той девушки такое имя? Пусть и очень распространенное, но именно мое имя. Вернее, мой псевдоним. И не скрывается ли за всем этим какая-то хитроумная комбинация контрразведки Италии? Не подаются ли в мой мозг биологически заданные импульсы, заставляющие меня реагировать на них определенным образом?
Такие вопросы терзали меня и не давали покоя до тех пор, пока в голове моей не застряла навязчивая идея о повторной поездке в Пизу. Внутри меня словно засела надоедливая заноза, которая зудела и точила-точила меня:
- Поезжай, поезжай в Пизу. Ты должна, ты просто обязана туда поехать. Ты должна до конца прояснить эту загадочную историю.
"Нужно ехать. Но не одной, а с Виктором. Только с его помощью мне удастся провести необходимое расследование вокруг траттории", - решила я, в конце концов, и как-то сразу успокоилась.

Когда во Флоренцию приехал Виктор, мы отправились с ним вместе в Пизу и провели там осторожное расследование. Ситуация с тратторией оказалась в чем-то намного прозаичнее картин моего воспаленного воображения, а в чем-то намного фантастичнее. Выяснилось, что в траттории меня приняли за внучку синьора Сарди, владельца траттории.  Дедушка и внучка были в жесточайшей ссоре, внучка скрывалась от деда в Риме. Девушку звали Анной, она была практически моей ровесницей, и мы с ней похожи как две капли воды. Даже ее дедушка, которого я мельком видела в траттории, принял меня за свою внучку.
Что же касается моего сновидения, то Виктор посоветовал мне забыть его. Он был уверен, что я просто видела кадры какого-то документального фильма.
Существование  двойника не давало мне покоя до тех пор, пока я не нашла в Риме гостиницу-притон, где какое-то время Анна Сарди проживала со своим дружком. Оказалось, что незадолго до того, как я вышла на след Анны в Риме, она умерла от передозировки наркотиками.
Для разведки такое стечение обстоятельств – уникальный случай. Это словно свалившийся с неба подарок, не воспользоваться которым было бы непростительным профессиональным промахом. И этот промах я не допустила. Под хорошо продуманной, правдоподобной легендой я завладела документами своего двойника.
О ценном приобретении я, естественно, незамедлительно сообщила в Центр. Командование долго, видимо, не верило в такую удачу, поскольку сначала вообще молчало, а потом прислало распоряжение запрятать документы Анны Сарди в мою сумку-тайник и ждать дальнейших указаний.
С нетерпением стала я ждать указаний относительно возможности перехода на документы двойника. С еще большим нетерпением ждала подтверждения ранее принятого решения о моей поездке к Виктору на католическое Рождество, 24 декабря. Предполагалось, что как раз в этот  день мы объявим его коллегам и друзьям о нашей помолвке.
Но вместо этого подтверждения я получила неожиданный для себя приказ о возвращении на родину...

3.

Резкий телефонный звонок нагло врывается в мои воспоминания. Я вскакиваю, но тут же плюхаюсь обратно в кресло. Трубку обязана взять хозяйка. Через мгновение слышу, как Галина Семеновна с кем-то здоровается, поздравляет с Новым годом и Рождеством. Затем произносит благодарственные слова, видимо, в ответ на такие же поздравления. Потом голос умолкает, и через несколько секунд приоткрывается дверь в столовую.
- Ваш шеф, Лев Николаевич, звонит, - почти шепотом произносит Галина Семеновна. - Просит вас к телефону.
"Только тебя мне сейчас и не хватало! Послать бы тебя ко всем чертям с матерями!" - чертыхаюсь я про себя, усиленно стараясь скрыть от хозяйки, несомненно, странную, на ее взгляд, реакцию на этот звонок.
А я, в самом деле, с удовольствием послала бы шефа куда подальше и никогда бы его больше не видела. Потому как с ним связано все самое неприятное, что случилось со мной в день моего возвращения на Родину.
Именно он, мой куратор из Управления, сообщил, что благодаря очень ценным документам двойника у меня будет теперь самостоятельное задание, и мне придется расстаться с Виктором.
Когда Лев Николаевич объявил об этом, я чуть было не разревелась прямо перед ним. Но сумела взять себя в руки и повела себя так, как будто ничего не случилось. А после обеда, вернее - после нескольких рюмок коньяка за обедом, - я заявила шефу вызывающим, даже несколько нагловатым тоном:
- На встрече с Командованием я поставлю ультиматум: или мы работаем с Виктором вместе, или я ухожу из разведки, и буду преданно ждать любимого на родине.
На что шеф заявил твердым, жестким голосом:
- Я этого не допущу.
Потом стал настойчиво меня уговаривать. Долго и нудно говорил, что я не должна идти на такой опрометчивый шаг, что любовь - дело преходящее. Со временем любовь уходит или превращается в привычку. А в жизни таких людей как мы остается главное - любимое дело. И стоит только один раз перешагнуть через любовь... И так далее, и тому подобное, чего я толком уже и не слышала. Я безумно хотела спать. Ведь две последние недели, пока я через несколько стран, переходя с одних документов на другие, добиралась из Италии домой, мне приходилось очень мало спать. Да еще я переживала, почему меня вызвали в Москву, а не прислали ко мне представителя с тем, чтобы дать указания относительно документов двойника. Шеф заметил мое состояние и отправил меня в постель. Галину Семеновну к тому времени он уже отпустил домой.
А потом случилось невероятное. То, чего я от себя никак не ожидала: я провела ночь в постели с шефом. Как это произошло - сама для себя до сих пор решить не могу. Несколько разных предположений вертятся в моей голове. И прежде всего - подозрение относительно характера действия таблетки, которую дал мне шеф, когда я пожаловалась на головную боль. А может, мое тогдашнее ослабленное состояние и его сильное мужское начало, соединившись вместе, сделали свое дело? Не знаю и не хочу этого знать, об этом думать и переживать.
Мне хватило тех переживаний, которые ни на секунду не оставляли меня даже когда я приехала в родной Питер и встретилась с самыми родными, близкими мне людьми. А уж когда я вошла в бабушкину комнату и села на ее кровать, то такая грусть-тоска меня взяла, такая печаль, что сердце готово было выскочить из груди от сжимавшей его боли. Как сочувствовала я, как понимала в ту минуту свою родную бабу Ганну, которая тоже потеряла любимого, да так и не смогла больше найти своего счастья.
Я взяла бабушкину шкатулку и со слезами на глазах стала медленно перебирать ее старые фотографии. Мой затуманенный взгляд остановился на двух маленьких фотографиях. На одной из них - совсем юная еще баба Ганна – Ганка. На другой, сильно обрезанной до маленького овала, - молодой красивый парень. В ушах моих неожиданно зазвучал бабушкин голос:
- Когда-то это была одна цельная фотография. Но я разрезала ее. Я скрывала от всех свою любовь.
И тот час же вспомнился мне последний день из жизни бабушки. За несколько минут до смерти она показала мне эту маленькую овальную фотографию и произнесла:
- Это твой дедушка.
Потом она пыталась еще что-то мне сказать. Но из всего, что бормотали ее вялые, непослушные губы, мне удалось разобрать лишь ничего не говорящее мне имя "Нина" да несколько слогов: "та", "ска", "то", "пи".
"Что хотела сказать мне тогда бабушка?" - думала теперь я, глядя на ее молодое лицо и лицо никогда не виденного мною дедушки.
Я сидела так несколько минут в полной задумчивости, как вдруг снова заболел мой шов на затылке, и я повалилась на кровать. В ушах зазвучала песня "Рэчанька", и из бабушкиной комнаты я перенеслась в какую-то  темную комнату-библиотеку со старинными книжными шкафами. На средней полке одного из них стояла фотография в изящной, тонкой рамочке. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что это была такая же фотография, какую когда-то разрезала баба Ганна. Но на этой цельной фотографии было ясно видно, что дедушка мой был одет в военную форму. Я оторопела: как мог советский офицер фотографироваться на оккупированной территории в военной форме? В следующее мгновение я поразилась еще больше: форма на моем дедушке была не такая, какие я видела на офицерах Красной Армии в старых фильмах о Великой Отечественной войне. «Неужели мой дедушка был не просто советским офицером, а засланным в тыл врага разведчиком, как легендарный Кузнецов? - задалась я вопросом. – И потому на нем была не советская форма. А может, моим дедом был вовсе не Иван, а тот полицай, о котором я как-то слышала от мамы? – размышляла я, продолжая стоять у книжного шкафа. - Полицай ухаживал за бабушкой, но дед Ничипор запретил дочери даже думать о браке с предателем». Я хотела рассмотреть форму на фото внимательнее, но голос мамы вывел меня из прострации, и видение исчезло.

Этот сон-видение сильно озадачил меня. Мысль о даре ясновидения мне и тогда еще не приходила, но интуитивно я чувствовала, что сон говорил мне о чем-то важном, связанном с военной формой дедушки и предсмертными словами бабы Ганны.
Я еще раз посмотрела бабушкины фотографии, и само собой в моей голове возникло решение: я должна, прежде всего, разгадать тайну военной фотографии бабушки с дедушкой. Мое нутро, которое не раз меня выручало, подсказывало, что тайна эта до сих пор находится в Белоруссии, и почти сразу после Нового года я туда поехала.
В небольшой лесной деревушке, недалеко от которой стоял когда-то Ничипоров хутор, я показала все бабушкины фотографии двум старушкам: дочери старшего брата бабы Ганны - тете Гэле, и жене младшего брата - совсем древней бабушке Серафиме.
Какое-то десятое чувство подсказало мне не говорить старушкам о моем особом интересе к фотографии дедушки и даже не называть его имени. Я просто положила овальный портретик на стол вместе с другими бабушкиными фотографиями  и попросила старушек рассказать обо всех, кто на них снят.
И вот тут-то я испытала настоящий шок, хотя постаралась ни единым мускулом на лице его не выдать. На маленькой овальной фотографии старушки узнали не раненого советского лейтенанта Ивана, а итальянского офицера Антонино. Называли они его то Антоном, то - со смешком - Ниной. Оказывается, этот итальянец служил во время войны в Михалево, часто бывал на Ничипоровом хуторе и даже передавал через Ганку и деда Ничипора важные сведения для партизан и Советского Командования. Фамилию этого Антонино старушки, естественно, не знали. А когда я бесстрастным голосом, как бы мимоходом, спросила, не говорил ли этот "Нина", откуда он родом, тетя Гэля засмеялась и сказала:
- Говорив-говорив. Город так интересно называвса, шо когда Нина сказав его нам, то мы чуть не померли со смеху. Добавишь одну букву - и такое поганое слово получаецца, шо и выговаривати его не хочецца.
И стыдливо прикрыв рот рукой, тетя Гэля произнесла:
- П-п-и-и-за.
Это слово и стало ключом к разгадке. Я, наконец, поняла, что шептала мне баба Ганна в свой предсмертный час. Она хотела оставить мне имя моего настоящего дедушки, название страны, провинции и города, где он жил. Мне также стало понятно, почему лицо синьора Антонино Сарди, высокого седого старика, которого я мельком видела в пизанской траттории, показалось мне знакомым. Существование настоящего двойника тоже не казалось теперь таким уж фантастическим событием: ведь отец Анны и моя мама были единокровными братом и сестрой, а мы с Анной - двоюродными сестрами.
Так я раскрыла бабушкину тайну, которую кроме меня знает лишь один человек на свете - синьор Антонино Сарди.  И от Антонино Сарди мое начальство, к счастью, нашей тайны не сможет узнать. Иначе я даже представить себе не могу, какие бы действия предприняло Командование, если бы узнало о моем истинном происхождении. Боюсь, что меня просто уволили бы из разведки.
А я теперь, как никогда раньше, хочу работать в  разведке. Как ни странно, но после долгих размышлений я поняла, что мой шеф был прав тогда, в день моего возвращения в Москву. Стоило мне, пусть и не совсем по своей воле, переступить через любовь и чувство верности, как мозг заставил сердце чувствовать по-другому. Не зря говорят, что женщина способна даже за два дня оправиться от любого удара. У меня уже нет никаких сомнений, что измена Виктору стала первой вехой на пути моего нового, отдельного от Виктора, существования, и обратной дороги на этом пути у меня нет. И, в принципе, не должно было быть. Тут шеф тоже был прав: главное в жизни разведчика - работа, а любовь - приходящее-уходящее.
В конце концов, идя в разведку, я знала, что лишала себя так называемого "женского счастья".  Правда, сама служба хотела, было, великодушно подарить мне такой подарок. Но в результате - лишь подразнила меня, помахав подарком в красивой упаковке прямо перед моим носом, и тот час же жестоко отняла его у меня.
Ну что ж, значит - так тому и быть. Нечего было строить счастливые планы, тогда и разочарований было бы меньше. Впрочем, раскрытие тайны бабы Ганны и трагическая бабушкина история любви в какой-то степени смягчали горечь моих собственных любовных переживаний. Они словно расставили все точки над "i" в моей жизни. У меня вдруг возникло четкое  ощущение, что где-то там, на Небесах, было решено дать нам с бабушкой одинаковые судьбы. Бабу Ганну с ее возлюбленным разлучила война, и меня с Виктором тоже разлучила война. Ведь разведка, в конце концов, - это та же война, но только тайная. Да и бабушка, будучи партизанской связной, тоже в какой-то степени разведчицей была. Так что мы с ней - родственные души не только по крови. Не зря же я с раннего детства была сильно привязана именно к бабушке, а не к маме. Не зря и я была у бабы Ганны любимой внучкой. И не случайно в самые трудные моменты я всегда вспоминаю бабушку и какую-нибудь мудрую ее поговорку, которая поддерживает меня и подсказывает, как поступать в той или иной ситуации.
А сейчас я должна поступать так, как поступила в свое время баба Ганна. Она стойко перенесла разлуку с любимым человеком, и я тоже постараюсь уйти от сентиментальных переживаний.
"Нет любимого, зато по-прежнему есть любимое дело. И я во что бы то ни стало останусь в разведке. Но если шеф спросит меня о моем решении, ничего ему пока не скажу", - со злорадством думаю я, подходя к телефону.

4.

- Алло! - беру я трубку. - Слушаю вас, Лев Николаевич. Доброе утро!
- Доброе утро, Маргарита Федоровна. С прошедшим Новым годом вас и Рождеством, - ласковым тоном говорит шеф.
- Спасибо. Вас тоже, - коротко отвечаю я.
- Хорошо съездили в Питер? Как встретили Миллениум и как провели новогоднюю неделю?
- Хорошо провела, спасибо. Праздники - как праздники. Стол, закуски, поздравления, тосты. Потом прогулки по Питеру, хождения по гостям.
О поездке в Белоруссию я, естественно, решила молчать. К работе моей она непосредственного отношения не имеет, конспирации никакой я не нарушала, так что с чистой совестью могу утаить от Командования это путешествие.
- Как ваше настроение на данный момент?
"Ага, волнуешься! - мысленно с ехидством "тыкаю" я шефу. - Не спрашиваешь ничего конкретно, но по голосу чувствуется, что переживаешь. Хочешь узнать,  удалось ли тебе достичь своей цели и оставить меня на службе. А вот пусть мое решение останется пока при мне. Тебе нервы немножко потреплю. Подергайся в неизвестности. Не нужно было таким способом давить на меня в тупой мужской уверенности, что лишь измена любимому заставит меня послушно отказаться от  него. Кто знает, может, простых убедительных слов о высоком долге перед родиной и о важности нового задания мне хватило бы, чтобы смириться с мыслью о расставании с Виктором? Даже без измены и даже без разгаданной тайны бабы Ганны".
- Настроение нормальное, - холодно произношу я, выдержав довольно продолжительную паузу.
Теперь уже на том конце провода устанавливается молчание.
- Чем занимаетесь сейчас? - через несколько секунд слышу я в трубке голос с едва скрываемыми беспокойными нотками.
- Да ничем! Думаю, - с некоторым вызовом отвечаю я.
- Мы, кажется, договаривались, что вы отзвоните мне сегодня утром и сядете за отчет, - медленно, чуть ли не заикаясь, произносит шеф.
- Да, я помню. И над отчетом работаю. Вам я звонила  ровно в девять. Но вас на месте не оказалось, - решила я убрать из голоса дерзкие нотки и стараюсь говорить как нельзя более сдержанным и вежливым тоном.
- Могли бы перезвонить позже, - с явно выраженным облегчением и без всякого упрека в голосе говорит Лев Николаевич.
- Не догадалась. Решила, что вы сами позвоните, когда придете.
- Вот я и звоню. К сожалению, обстановка у нас несколько  изменилась. Отчет вы должны написать не к двенадцатому января, как мы договаривались, а к десятому. Документ должен быть написан от руки, никакого компьютера. Впрочем, я вам уже об этом говорил. Итак, в среду я приеду за отчетом.
- Как вы себе это представляете? Это же невозможно! - не сумела я скрыть своего недовольства. - Сегодня уже ведь восьмое. Я не успею написать за два дня.
- Почти три дня, - спокойно уточняет шеф. - Я приеду во второй половине дня.
- Ну, хорошо! Почти три дня... Но и этого времени недостаточно для такого отчета. Да еще от руки! Одна переписка черновика чего стоит.
- Мы это понимаем. И потому вам приказано в этом отчете подробно описать ваши действия лишь начиная с того дня, как вы поехали в Пизу. В основном, те моменты, которые связаны с документами. Сами знаете, с какими. По телефону не буду уточнять.
- Ясно, - обреченно вздыхаю я. - В среду во второй половине дня документ будет готов.
- Уверен, что так оно и будет. В пятнадцать ноль-ноль я буду у вас. Причем, один. Нового куратора вам пока не назначили. Его обязанности по-прежнему буду выполнять я. Понятно?
- Конечно. Что ж тут непонятного?
- Вот и хорошо. До свидания.
- До свидания, - кладу я трубку и возвращаюсь в столовую.
Усаживаюсь за стол и, снова уставившись тупым взглядом на чистый лист бумаги, какое-то время сижу без всякого движения.
Что ж, задача моя, с одной стороны, упростилась. Писать нужно на данный момент намного меньше, чем я предполагала. С другой стороны, описывать-то нужно как раз  самые сложные, самые деликатные для меня моменты. Да и срок назначен другой. Придется поднатужиться.

В юности особой пунктуальностью я не отличалась. Просто не считала ее для себя обязательным качеством. Видимо, таким образом откликались во мне мои итальянские корни. В Италии время, например, почти всегда называют приблизительно. И опаздывать любят. Не то чтобы опоздания там приветствовались, но, во всяком случае, к ним относятся терпимо. Опоздать на пятнадцать минут вполне  позволительно, хотя на полчаса - уже нет. Вот и я точно так. Особенно, что касалось свиданий с молодыми людьми. К месту встречи всегда на пятнадцать минут, а то и на полчаса позже назначенного времени приходила. Да и на какую-нибудь студенческую вечеринку могла на час или больше опоздать. И на лекции время от времени опаздывала или  забывала взять с собой нужные тетради. А уж что касается дней рождения, то с этими датами у меня была настоящая беда - или не поздравляла друзей вовсе, или звонила с извинениями на день-два позже.
Потом мучилась, казнила себя, клялась самой себе, что буду более внимательной и менее забывчивой, но необязательность частенько все-таки брала верх над моими благими намерениями.
Однако стоило мне начать учебу в разведшколе, как одни мои привычки сами по себе исчезли, другие - резко поменялись. Я стала вполне пунктуальным и дисциплинированным офицером. Главное - если получала приказ, то непременно его выполняла, чего бы это мне ни стоило. Так и с этим треклятым отчетом. Сказано - за три дня, значит - в этот срок бумага должна быть готова.
Сидела как проклятая и днем и вечером, если час ночи считать еще вечером, но отчет написала. Прочитав черновик несколько раз, осталась довольна им. Документ был составлен четко, ясно и не должен был вызвать никаких подозрений и сомнений у Командования. Опасные для меня моменты, связанные с тем загадочным сном о пизанской траттории, были закамуфлированы короткими, не бросающимися в глаза объяснениями.
Оставалось лишь переписать отчет начисто и отдать шефу.
При мысли о встрече с шефом все холодело у меня внутри. Стыд заполнял мою душу, и страх сковывал все движения. Хотя я, скорее, нагрубила бы шефу и послала бы его, действительно, куда подальше, нежели позволила бы себе смутиться при встрече с ним и показать, как я боялась этой встречи. Боялась, что он, чего доброго, начнет говорить о той ночи. Или, не дай Бог, вновь попытается заманить меня в постель. На этот раз такие его попытки, конечно же, не увенчаются успехом. Той психологической и физической слабости, которая владела мною тогда, у меня больше не было. Да и коньяк пить с ним я больше не собиралась. А брать из его рук какие бы то ни было таблетки - тем более.
  И тем не менее, чтобы еще больше не усложнять наши и без того усложненные отношения, я решила во что бы то ни стало избежать с ним встречи наедине. В среду, когда ко мне должен был явиться шеф за отчетом, я позвонила рано утром хозяйке домой и попросила ее прийти на работу позже обычного.
- Сегодня после обеда у меня будет Лев Николаевич, - объяснила я причину своей просьбы. - И мне бы хотелось, чтобы вы задержались в квартире до того времени, как он уйдет. Мало ли что может понадобиться ему. Лишний раз чашку чая или кофе...
- Я все поняла, - не дала мне договорить Галина Семеновна. - Не беспокойтесь, Маргарита Федоровна. Я свое дело знаю.
К счастью, шеф вел себя при встрече очень сдержанно и вежливо. Ни единым взглядом, словом или жестом не напомнил мне о той ночи. Оставался у меня всего несколько минут. Даже от чая и кофе отказался. Взял отчет, просмотрел его, положил в дипломат и сказал:
- Судя по выражению вашего лица, вы уже приняли окончательное решение.
- По поводу чего? – вежливым голосом спросила я, изображая полнейшую невинность.
- Маргарита Федоровна, зачем вы так? Не нужно. Все эти женские штучки вам не к лицу. Вы прекрасно знаете, что я имел в виду.
- Извините, - нахмурилась я. - Да, я знаю, что вы имели в виду. Но ответа пока не знаю. Все еще думаю. Решение мое скажу на встрече с Командованием.
- Понятно, - криво усмехнулся шеф. - Несмотря ни на что, я верю в вас и ваше благоразумие. Особенно надеюсь на ваш трезвый ум и любовь к профессии. Ведь вы, насколько я знаю, с детства мечтали стать разведчицей.
С таким словами шеф покинул квартиру, а я с облегчением вздохнула. Самый деликатный, а потому и самый трудный момент прошел благополучно. Последующие встречи, если шеф останется моим куратором, меня больше не пугали.

5.

Сдав сокращенный вариант отчета, я тот час же принялась за написание полного. Составила краткий план документа, выписала на два листа фамилии всех моих итальянских знакомых и набросала их карандашные портреты. Хотя память на деловую информацию у меня довольно хорошая, весь предыдущий опыт подсказывал мне, что иногда имена выскакивают из головы в самый неподходящий момент, и потом восстановить их бывает очень трудно, порой - невозможно. А все имена, адреса и прочие детали, связанные с моим пребыванием во Флоренции и Риме, я должна была обязательно указать в полном отчете.
Ближе к вечеру я почувствовала, что мне не хватает свежего воздуха. Положив свои предварительные материалы к отчету в хорошо замаскированный тайник-сейф, решила  выйти в город, чтобы дать отдохнуть мозговым извилинам. Однако голова моя никак не хотела отдыхать и занимать себя какими-нибудь пустяками или хотя бы вниманием к меняющемуся на глазах облику столицы. Дурная голова моя начала прокручивать в себе текст будущего отчета. Потом она заполнилась мыслями о моем новоявленном дедушке, к существованию которого я уже начала привыкать.
Мысли эти меня не радовали. Знание истинного происхождения только усложняло мою жизнь. Отныне мне предстояло быть очень осторожной в поведении и высказываниях не только в нелегалке, но даже на родине, чтобы какое-нибудь неосторожно брошенное или написанное мною слово не повлекло за собой опасные вопросы.
Час спустя я вернулась в квартиру. Включила телевизор - мне хотелось отвлечься от неприятных размышлений какой-нибудь хорошей развлекательной  программой. Стала перебирать кнопки пульта. На ОРТ, судя по всему, идет «Человек и закон». Не интересно и жутко. ТВЦ тоже показывает что-то муторно-юридическое. Переключаюсь на «Россию» – похоже, какая-то любовная история. Скучно. На НТВ – две занудные «говорящие» головы. На ТВ-6 взгляд мой немного задерживается – я люблю передачи о животных. Но, к сожалению, не такие. Еще раз пощелкала по всем каналам – ничего увлекательного.
«Господи, около десяти каналов работает, а посмотреть нечего, - чертыхаюсь я. - Какой канал ни щелкнешь пультом, такое ощущение, будто тебя специально вгоняют в тоску и вызывают отвращение к жизни». Даже концерт на канале «Культура» не заинтересовал меня настолько, чтобы я могла отвлечься от своих нерадостных мыслей.
В результате, телевизор я выключила. Постояв немного у окна, за которым уже было темно и под ярко горящими уличными фонарями медленно кружились мохнатые снежинки-бабочки, я решила пораньше лечь спать. Взяла томик Конан Дойля и улеглась в постель.
Это может показаться кому-то странным, даже неправдоподобным, но именно истории Шерлока Холмса  действуют на меня как успокаивающее, а чаще всего - снотворное средство. Чем это можно объяснить - не знаю. Может, тем, что всего Конан Дойля я хорошо знаю, прочитала еще в шестом классе его собрание сочинений из нашей домашней библиотеки. А может, преступления эпохи Конан Дойля выглядят такими мелкими, пустяковыми, почти безвредными на фоне нынешнего злодейства, жестокости и терроризма. Или расследования Шерлока Холмса, его знаменитый дедуктивный метод, хоть и не утративший своей ценности даже в современное, сверхтехнологичное время, кажется мне порой слишком простым и даже по-детски наивным. Не знаю. Все может быть. Причина может быть любая. Даже та, о которой я и не подозреваю. Что-нибудь этакое скрытое, не поддающееся анализу и объяснению. Но проникающее в мою "подкорку" настолько сильно, что стоит мне прочитать одну-две страницы очередной шерлокхолмовской истории, как глаза мои почти всегда медленно закрываются, и я уплываю в спокойный, здоровый сон.
На этот раз мое "снотворное" не сработало. Сон не приходил ко мне, зато перед глазами все время появлялась моя собственная квартира.
- Это неспроста, - произнесла я про себя, вставая с кровати. - Мое жилище соскучилось по мне и ждет свою хозяйку. Поеду-ка я домой.
Собрала косметику, бросила ее в дорожную сумку. Туда же сложила остатки обеда, хлеб, яблоки и отправилась к себе на "Сокол".
"Объявляю себе выходные  дни. Отчет пока подождет, успею его нацарапать, - решила я. - Позвоню шефу и скажу, что намерена провести пару деньков в своем собственном гнездышке, а не в казенном жилье. Надеюсь, он возражать не будет».

Квартира досталась мне от тети Поли, папиной сестры. Когда-то тетя Поля, будучи студенткой Московского университета, вышла замуж за москвича и таким образом сменила ленинградскую прописку на московскую. Когда я поступила в Строгановку, то она сразу же предложила мне жить у нее. У тети Поли рано умер муж, своих детей нет, и за мои студенческие годы она привязалась ко мне и полюбила, как если бы я была ее родной дочерью. А для меня она была и остается самым близким, после бабы Ганны, старшим другом. Три года назад тетя Поля уехала в Питер. Ее родители, мои дедушка с бабушкой по отцовой линии, были уже очень старенькими, и за ними требовался постоянный уход. Тетя Поля решила остаться в родном городе навсегда, а московскую квартиру свою подарила мне.
Так я стала полноправной владелицей вполне приличной квартиры в доме с высокими потолками и широкими лестничными пролетами. Сравнивать мою квартиру с хоромами "новых русских" нельзя, но и от "хрущевок" она выгодно отличается. В квартире есть большой холл-прихожая, раздельный санузел, довольно просторная кухня-столовая и две комнаты. Причем комнаты выходят на разные стороны дома, так что в ясный день солнце лишь в полдень на короткое время покидает мою квартиру.
По своему вкусу, насколько позволяло мне это сделать мое скудное офицерское жалованье, я меблировала обе комнаты. Часть старой мебели, оставшейся еще от родителей мужа тети Поли и стоявшей когда-то в гостиной, я выбрасывать не стала. Старинный резной буфет с зеркальными задними стенками, круглый стол в стиле сталинского ампира, деревянные стулья с выгнутыми овальными спинками - все это "старье", как  выразилась моя мама, я разместила на кухне, превратив ее в своеобразный памятник уходящей эпохе. Старые чашки с блюдцами, стопки, вазочки, фарфоровые статуэтки аккуратно за стекло в буфете расставила. И розовый шелковый абажур с кистями над столом оставила, и связанные тетей Полей крючком белоснежные ажурные занавески на окно повесила. Правда, перед отъездом в командировку их сняла, прицепив к карнизу какие-то современные шторки в горошек. А вот теперь я повешу тетины занавески обратно. Да и все жилище приведу в порядок. Как я успела отметить за два часа пребывания в квартире накануне Нового года, сестры мои в ней давно не бывали, и пыли там накопилось предостаточно.

6.

Подходя к своему дому, я автоматически поднимаю глаза вверх. Почти во всех окнах в доме ярко горит свет. Лишь мои два окна, выходящие на эту сторону, тускло смотрят на меня сквозь годичную грязь, почти сливаясь с серыми стенами. Вдруг кухонное окно светлеет. Я столбенею. Не отрывая глаз от окна, стою как вкопанная на месте. Через несколько секунд окно вновь становится серым.
"Может, показалось? Может, с противоположного дома отблеск какой-нибудь упал?" - не хочу я верить своим глазам.
Отхожу от подъезда на несколько шагов напротив своих окон и внимательно в них всматриваюсь.
"Нет, не показалось", - вздыхаю я с огорчением.
В квартире явно кто-то есть: в кухне светлее, чем в соседней комнате, от поступающего в нее света из прихожей.
Я перехожу на другую сторону дома, бросаю взгляд  на окно гостиной - там ярко горит свет.
"Воры забрались. По наводке", - делаю я неутешительный вывод.
Соседи, как и все другие мои знакомые и родственники, не знают, где я работаю. Для всех я - обычный дизайнер. В связи с моим отъездом в Италию была разработана специальная легенда. Я, вроде, заключила контракт с международной архитектурно-проектной фирмой и уехала работать дизайнером по интерьеру в Австралию. Сейчас пока вернулась, поскольку фирма нарушила условия контракта. Но все-таки я почти целый год проработала в Мельбурне. Вот потому теперь кто-то решил, вероятно, что я разбогатела, а значит - в моей квартире есть чем поживиться. "А там их ждет разочарование, брать в квартире нечего", - усмехаюсь я про себя, хотя мне совсем не до язвительных ухмылок.
Я стою какое-то время в нерешительности у своего подъезда. Что мне делать в этой неожиданной ситуации? Звонить в милицию? А вдруг в квартире уже воров нет? Может, они там были, потом ушли, а свет не выключили. И я, таким образом, только зря побеспокою оперативников, у которых и без моей скромненькой квартирки забот хватает. Десятки убийств не расследованы, а тут какая-то ограбленная квартира, в которой и грабить-то особенно нечего. Разве только несколько модных шмоток в ней можно обнаружить.
Удивительно, но страха я не чувствую. Скорее наоборот, ощущаю в себе какой-то подъем, возбуждение. Одним словом - адреналин в крови, которого мне, по всей видимости, в последние дни явно не хватало.
"Лучше будет, если я сначала проверю сама, есть ли кто-нибудь там у меня", - решаю я, наконец, и вхожу в подъезд.
На лифте поднимаюсь только до третьего этажа, потом тихонько иду по лестнице. Подхожу к своей двери, припадаю ухом к замку - за дверью ни звука. Достаю из кармана куртки свой газовый револьвер, с которым здесь, в России, никогда не расстаюсь. Нажимать на курок буду лишь в крайнем случае, если представится возможность стрелять издалека. Иначе сама отравлюсь быстрее грабителей. Револьвер у меня хорошего качества, выглядит как настоящее боевое оружие и может, по крайней мере, произвести хотя бы устрашающий эффект. Сумку свою ставлю в угол рядом с дверью, чтобы руки были свободными. Если грабители еще в квартире и попытаются на меня напасть, то придется применить приемы, усвоенные мною на занятиях айкидо и самбо. Тихонько вставляю ключ в замок, осторожно поворачиваю его и чуть приоткрываю дверь. В прихожей горит свет, дверь в гостиную закрыта, но оттуда доносятся какие-то звуки. Напрягаю слух - похоже, что там работает телевизор.
Меня начинает душить нервный смех, и вовсю заработало  воображение...
Грабители сидят в обворовываемой квартире и смотрят телевизор... Хозяйка входит и держит их под прицелом... Один из грабителей, по ее команде, набирает номер телефона милиции... Вот это будет картинка!
Странно... Такое впечатление, что я что-то подобное уже видела... Или слышала... Как будто даже фразы какие-то в ушах звучат... Ну и черт с ними! Сейчас нужно, в конце концов, разобраться в своей ситуации...
Вытянув руку с револьвером вперед, я медленно, по стенке, как обычно такие сцены показывают в боевиках, двигаюсь по направлению к гостиной. Резко дергаю дверь, направляю револьвер прямо перед собой и замираю на месте от изумления - с кресел вскакивают и испуганно смотрят на мое грозное оружие Люда и Рая, мои сестры.
- Ну, ты даешь! - первой опомнилась самая старшая из нас, Люда. - Напугала до смерти.
- У меня чуть сердце в пятки не ушло, когда за спиной вдруг резко открылась дверь, - пробормотала Рая.
- Вот это да-а-а! Теперь я еще и виновата, - положила я револьвер на стол. - Сами напугали меня, и меня же еще теперь обвиняют. Я думала, что тут воры орудуют.
- Ну-да, зажгли свет, чтобы все их видели, и сели телевизор посмотреть между делом, - хихикнула Люда.
- Ладно, не буду вам мешать. Продолжайте дальше, - строгим голосом произнесла я. - Пойду, возьму сумку. Оставила ее на площадке.
С обиженным видом я вышла из комнаты, а сама едва сдерживалась от душившего меня смеха. Насмотрелась в последние дни всяких ужасов по телевидению и вообразила, что и в жизни здесь все время воруют, грабят, убивают. Да-а, не нужно мне смотреть телевизор. Впрочем, я вообще не люблю телевидение. Особенно наше. Хотя в первые годы учебы в разведшколе всегда смотрела новостные передачи и в первую очередь - "Вести", "Время", "Сегодня". Для расширения своего политического, так сказать, кругозора, необходимого каждому разведчику. Но очень быстро поняла, что «вести-новости» в значительной степени дублируют друг друга и не отличаются особой глубиной в освещении происходящих в стране и мире событий. Так зачем же мне превращать свой мозг в хранилище информационных помоев? К тому же многие новостные программы стали все больше и больше напоминать фильмы ужасов. Я отказалась от просмотра телевизионных новостей, смотрела лишь редкие политические ток-шоу. А для своего политического образования читала серьезную прессу и всевозможные информационно-аналитические материалы. А тут черт попутал! Соскучилась по родной речи. После Италии захотелось своего, родного посмотреть. Вот и насмотрелась ужастиков до такой степени, что стали везде бандиты мерещиться.
Все еще улыбаясь про себя, я вернулась в гостиную. Сестры телевизор выключили, нерешительно топтались посредине комнаты.
- И как это называется? - вновь нарисовала я на своем лице рассерженную гримасу. - Явились в квартиру без предупреждения. Сидят тут, телевизор смотрят без спросу и кайфуют в свое удовольствие.
Я бросила многозначительный взгляд на журнальный столик, на котором источали отличный аромат чашечки с кофе, стояла бутылка ликера «Бейли» и лежала коробка шоколадных конфет от Коркунова.
- И свет в прихожей горит, - добавила я с упреком. - Наматывает мне киловатты.
Сестры виновато переглянулись.
- Извини, - пожала плечами Люда. - Но ты ведь оставила один экземпляр ключей родителям и сказала, что мы в любое время можем сюда приезжать и чувствовать себя в твоей квартире, как дома.
- Если бы мы знали, что тебе не понравится наш визит, то не приехали бы, - обиженно поджала губы Раиска.
- А потом... Мы хотели предупредить тебя, но телефон твой все время молчал. В смысле - не отвечал. Мы решили, что он испортился. А мобильник свой, ты сама говорила, еще не подключила. Приехали сегодня утром, а тебя нет. Но были уверены, что ты все равно дома появишься. И не ошиблись. Ты  вот появилась.
- Я могла остаться ночевать у любовника. Или, что было бы еще более вероятно, мужичок сидел бы или лежал здесь со мной. А вы тут обваливаетесь нам на голову совсем некстати, - продолжала я изображать недовольство, но через мгновение не выдержала, рассмеялась: - Ладно, сестрички мои дорогие, я пошутила. Я безумно рада вас видеть. Молодцы, что приехали, - обхватила я сестер за плечи.
Они посмотрели друг на друга, потом на меня и громко рассмеялись.
- Ну, ты и актриса! - с восхищением протянула Раиска. - Я уже в полной уверенности была, что ты действительно на нас разозлилась и нам придется сегодня же уезжать домой.
- Как я могу злиться на своих старших сестриц? Я же по вам очень соскучилась за прошедший год. А после моего приезда времени у нас почти не было, чтобы нормально пообщаться.
Действительно, после моего возвращения из Италии мы с сестрами толком даже не поговорили. Новогодняя ночь не создана для разговоров по душам. Обмен подарками, смех, шум-гам, музыка-танцы, гулянье и самодельный фейерверк во дворе - какие уж тут задушевные беседы. А после Нового года я помчалась в Белоруссию с фотокарточками бабы Ганны...
- Вот именно, - согласилась со мной Раиска. - Потому и решили мы к тебе приехать. Хоть вдоволь налюбуемся своей младшей сестренкой. Заодно отдохнем от своих и по Москве пошляемся. А потом вместе встретим старый Новый год. На шикарный ликер для этого разорились.
- Ах да! Я и забыла. Ведь послезавтра - тринадцатое!
- Вот-вот. А сейчас пока давай, раздевайся, мой руки и за стол! - командирским тоном произнесла Люда.

7.

Люда на десять лет старше меня и на три года старше Раиски. В детстве она пыталась командовать нами, читать нравоучения и наставлять «на путь истинный». Да только со мной ее наставничество не имело успеха. Я никогда не была послушным и покладистым ребенком. Любые команды, наставления и даже обычные советы воспринимала как ущемление своей свободы. Беспрекословно подчинялась я только бабе Ганне. Родителям же частенько дерзила. Особенно тогда, когда они заставляли меня делать то, чему противилось мое непокорное существо. А что касается Люды, то я воспринимала в штыки абсолютно все, что она говорила. Мне категорически не нравилось, что произносила она свои «умные» сентенции начальственным тоном.
Повзрослев, я стала по-другому вести себя с сестрой, хотя тон ее нисколько не изменился. Я просто поумнела и стала лучше понимать ее. Будучи преподавателем университета, причем очень хорошим преподавателем, она настолько вжилась в роль строгого учителя, что уже не могла уйти от этой роли ни в своей собственной семье, ни в общении со мной и Раиской. Но по натуре своей она человечек очень добрый, отзывчивый, готовый в любую минуту прийти на помощь. А ее командирский, приказной тон – это только внешняя оболочка, на которую не стоит обращать никакого внимания.
Вот и теперь я постаралась услышать в голосе Люды не приказ, а заботливую просьбу.
- Сейчас разденусь, - послушным тоном произнесла я, направляясь в прихожую.
- Я запекла свинину с картошкой в горшочках, - услышала я за спиной голос Раиски, главного повара-кулинара в нашей семье.
Я остановилась.
- Со сметаной, майонезом и сыром? – поинтересовалась я.
- Угадала, - с многозначительной улыбкой ответила Раиска.
- У меня слюнки текут, - облизнулась я и, тяжело вздохнув, пошла в прихожую.
- Не зря текут! – бросила Люда мне вслед и засмеялась мелким, кудахтающим смехом.
Когда я вернулась в гостиную,  она добавила дразнящим тоном:
- Я уже попробовала. Вкусноти-и-ща! Пальчики оближешь.
- Жаль, мне этого нельзя, - с огорчением произнесла я. - У меня после новогодних застолий снова два лишних кило появилось. Так что я теперь ем, в основном, только овощи и фрукты, бобовые, орехи. Ну, еще позволяю себе рыбу и курятину. Все только на растительном жире. И никакого красного мяса, вареной или жареной картошки, блюд из "очищенного" риса и ни кусочка белого хлеба. Хлеб только из цельномолотой муки.
- Кошмар! - закатила глаза от ужаса Люда. - Я бы не выдержала без мяса.
- Что поделаешь, - пожала я плечами. - Нужно. Хоть и не терпится в этот аппетитный горшочек залезть.
- Думаю, что залезешь, - улыбнулась Раиска снисходительной улыбкой.
Она взяла меня за плечи и ласково сжала их, почти насильно усаживая меня на мое любимое место у окна.
- Во-первых, свинина - не совсем красное мясо, - убежденным тоном говорила она, выкладывая содержимое горшочка в мою тарелку. - Причем, она постная. Во-вторых, картофель в горшочке не вареный и не жареный, а тушеный. В-третьих, приготовлено блюдо на растительном масле.
- А майонез? Сметана? - неуверенным голосом произнесла я, неотрывно глядя на жаркое, от которого шел такой дурманящий запах, что, казалось, голова от него закружится и я упаду от голодного обморока.
- Забудь о сметане и майонезе. Их там очень мало. А кроме того, ты меня очень обидишь своим отказом. Я для тебя, в основном, старалась. Я же помню, что это твое любимое блюдо.
- Ладно, уговорила. Сдаюсь. Не хочу тебя обижать, - обреченным голосом произнесла я и запустила в рот первую ложку с картошкой.
Да-а, Люда права. Вкуснотища! Раиска наша, действительно, отменно готовит. А какие у нее замечательные супы и соусы получаются! Причем рецепты своих соусов сестренка сама придумывает. Я до сих пор удивляюсь, как Раиска с такими редкими кулинарными способностями, которые обнаружились у нее еще в детстве, решила музыкой заниматься. Почему она в музыкальное, а не в кулинарное училище пошла? Почему не поваром, а преподавателем музыки стала? Преподаватель музыки из нее получился, правда, неплохой, но думаю, повар вышел бы просто классный. Могла бы какой-нибудь ресторанчик открыть со своими фирменными блюдами.
Хотя, с другой стороны, в нашей семье такое предпринимательство невозможно. У нас нет коммерческой жилки. Да и для своего дела начальный капитал нужен. А откуда он в семье обычного морского офицера и обычного врача? Муж Раиски тоже далеко не "новый русский». Так что остается моей сестричке свой кулинарный талант только перед нами раскрывать, угощая нас разнообразной вкуснятиной.
А кто не любит вкусно поесть! Я, например, обожаю хорошую кухню. Когда не на диете, конечно. Но сама не умею готовить. А главное, не люблю торчать на кухне. Мои кулинарные возможности хорошо воплощаются лишь в обычной яичнице-болтушке с помидорами. Даже приличная глазунья не всегда получается... Хотя нет, я наговариваю на себя. Будучи в Италии, я научилась хорошо готовить несколько типичных итальянских блюд.
Особенно хорошо мне удается соус с ракушками для спагетти и тальятелле с белыми грибами. Соус с ракушками я Виктору в день его приезда во Флоренцию готовила. Ему очень понравилось это блюдо, он так искренне хвалил мое мастерство... Стоп! Хватит! - одернула я себя. Нашла время предаваться грустным воспоминаниям! К черту эти воспоминания! К черту любые воспоминания, которые могут вывести меня из колеи. Не раскисать! Я должна любыми способами поддерживать в себе твердость духа и готовность выдержать любые испытания…

За ужином и после него сестры мои непрерывно болтали. Говорили о своей работе, о мужьях и детях, об их успехах и неудачах. Рассказывали забавные истории, дело дошло даже до фривольных анекдотов.
Меня, к счастью, сестры в разговор особенно не втягивали и настойчивыми вопросами об Австралии и моей там работе не терзали. Похоже, что родители, которым Лев Николаевич в общих чертах рассказал о характере моей командировки, предупредили сестер, чтобы они не допекали меня никакими вопросами, если я сама не захочу ни о чем говорить.
А я не хотела и не могла говорить. Правду им сказать я не имела права. Рассказывать же сестрам красиво придуманные сказки мне было просто неприятно. Да и душевное состояние мое не очень располагало к бойкому сочинению ярких, правдоподобных легенд. Голова моя, несмотря на мое яростное сопротивление, постоянно возвращалась к одним и тем же мыслям. То я думала о раскрытой тайне бабы Ганны, то вновь и вновь возникал вопрос, действительно ли я обладаю даром ясновидения. А то вдруг снова начинала терзать меня любовная тоска, и мучило чувство вины за ту постыдную ночь с шефом…

Мы провели с сестрами три чудных дня, которые, я думаю, еще долго будут жить в моей памяти. Мы гуляли по Тверской, по Манежу, по Красной площади и Бульварному кольцу. Заходили в какие-то кафешки, французские кондитерские, бистро. Веселились, дурачились, вспоминали детство.
Удивительно, но эти воспоминания и обыденные, житейские разговоры сестер как нельзя лучше помогали мне в моей борьбе с нерадостными мыслями и постепенно настраивали на спокойный лад. Они умиротворяли меня  и вселяли  надежду на возвращение моей былой бодрости и жизнерадостности.
Только в эти дни я по-настоящему поняла, какое это счастье иметь таких близких, родных людей, какими были для меня мои сестры.
"Как, должно быть, страдают те люди, у которых нет ни братьев, ни сестер!" - с сочувствием думала я об одиноких детях.
И как повезло мне, что мама моя, прежде чем родить меня, подарила мне таких замечательных, внимательных и любящих, старших сестер. Им не нужно ничего объяснять, ничего рассказывать. Они чувствуют, понимают душу близкого человека без слов. Видимо, еще в новогоднюю ночь они догадались, что с их младшей сестрой происходит что-то неладное. И потому примчались ко мне при первом же удобном случае, потому и развлекали меня, как могли.
Одно присутствие таких любящих и понимающих сестер может исцелить любые раны. А уж трехдневное общение с ними подействовало на меня, как прикосновение к волшебному, целебному источнику. Так что на встречу с Командованием в понедельник я приехала в отличном расположении духа и в полной боевой готовности.

8.

На диване и в креслах рассаживались передо мной четверо мужчин: Лев Николаевич и три генерала - представители Командования. Все, как и полагается в разведке, пришли на оперативную квартиру в гражданской одежде.
Одного из генералов, Леонида Семеновича, я уже знала. Год назад, во время моей подготовки к нелегальной командировке, он несколько раз бывал у меня и проводил что-то вроде экзамена по моей "легенде". Леониду Семеновичу я очень симпатизировала. В моих глазах он был образцом истинного русского офицера. Внешне - высокий, поджарый, без единого грамма кабинетного жира, с отличными манерами. Внутренне - очень знающий, образованный, интеллигентный, хорошо воспитанный. Что, прямо скажем, в обычной офицерской среде встречается ныне не так уж часто.
На прощальном обеде накануне моего отъезда в Италию вместе с Леонидом Семеновичем был еще один генерал, мой главный начальник. Но на этот раз его не было. Жаль, конечно. Мы с ним тогда нашли общий язык. А найду ли я его с этими двумя - с Петром Павловичем и Михаилом Ивановичем?
Внешне они были прямой противоположностью друг другу. Петр Павлович - настоящий Петя-петушок. Небольшого роста, худощавый, весь такой живой и быстрый. Большие, как блюдца, прозрачно-голубые глаза его весело искрились и смотрели на меня с неподдельно живым интересом.
Михаил Иванович всем обликом своим смахивал на тех генералов, которых частенько по телевизору показывают. Большой, грузный, даже тучный, с медленными и неуклюжими движениями. Лицо его - типично русское, с чуть прищуренными серыми глазами, широким носом-картошкой и пышными щеками. Вряд ли он когда-либо в нелегалке был. С такой внешностью невозможно выдавать себя за англичанина или за американца, тем более - за француза или итальянца. Самое большее - сидел Михаил Иванович под крышей нашего Посольства в должности какого-нибудь секретаря. Или в военном атташате служил. А может, вообще всю жизнь в Генштабе проторчал... Но глаза умные. Взгляд, правда, жесткий и пронзительный. Наверно, именно он и будет пытать меня больше всех...
"Ладно - соберемся, напряжемся, будем отражать атаки", - обреченно вздохнула я про себя.
Однако в начале встречи никаких атак отражать мне не пришлось. Скорее наоборот - разговор начался на мажорной ноте. Меня вовсю гладили по шерстке: поздравили с успешным началом нелегальной работы, похвалили за все действия и высоко оценили добытые мною документы двойника. Оказывается, специалисты их уже проверили, и они действительно оказались настоящими, подлинными документами.
"А вы сомневались, что ли?" - хотелось мне произнести с сарказмом, но мозг вовремя дал благоразумную команду, и я попридержала свой сарказм до лучших времен.
Потом Петр Павлович с доброжелательной улыбкой попросил меня подробно рассказать всю историю моего выхода на Анну Сарди и приобретения ее документов. В это время вошла с подносом Галина Семеновна, и разговор на несколько минут прекратился. Хозяйка поставила на журнальный столик чашки с чаем, сахар, печенье и, не проронив ни слова, вышла.
- Итак, Маргарита Федоровна, мы вас слушаем, - сказал Лев Николаевич, когда за хозяйкой закрылась дверь.
- Да, сейчас приступлю к докладу, - степенным тоном произнесла я, размешивая сахар в чашке с чаем. - Только глотну чайку.

По правде говоря, отдавая несколько дней назад свой письменный отчет куратору, я надеялась, что мне не придется его озвучивать. Я приготовилась лишь отвечать на вопросы. Но не тут-то было. Сиди сейчас и повторяй как попка то, что уже Льву Николаевичу в день приезда рассказывала и в письменной форме подала. Зачем, спрашивается, начальство потребовало письменный отчет до того, как прийти сюда? Не проще ли было бы сначала выслушать меня, а потом уж, для личного дела или для архива, приказать мне писать отчет? Но важные генералы решили иначе. Интересно, почему? Не до конца поверили мне? История появления двойника и приобретения его документов показалась им все-таки чересчур удачной, чтобы быть полностью реальной? И теперь они попытаются поймать меня на каких-то противоречиях и нестыковках?
"Что ж, ловите", - хмыкнула я про себя и начала свой доклад.
Генералы потягивали чай и внимательно меня слушали. Ни разу не перебили. Вопросов по ходу моего повествования не задавали. Правда, несколько раз обменялись многозначительными взглядами.
- Спасибо, Маргарита Федоровна, - сказал Леонид Семенович, когда я закончила свою двадцатиминутную речь. - Вы все подробно рассказали. Картина, в общем, для нас ясна. И тем не менее, у нас есть еще несколько  вопросов. Мы бы хотели прояснить ряд моментов.
"Ага, начинается", - чуть заволновалась я.
Судя по всему, вопросы они приготовили заранее, после того как прочитали мой отчет. Неужели все-таки, несмотря на все мои старания, в отчете высветились подозрительные пустоты и недомолвки, которых я так боялась?
- Я готова ответить на все ваши вопросы. Извините, если что-нибудь упустила в рассказе, - спокойным голосом произнесла я.
- Во-первых, почему вы сразу же не сообщили в Центр, что в траттории синьора Сарди вас назвали вашим псевдонимом? Согласитесь, это довольно неприятная ситуация для любого разведчика.
- Конечно, неприятная. Но проанализировав ситуацию, я решила, что не стоит будоражить Центр раньше времени. Я решила выждать. Все последующие дни и недели обстановка вокруг меня была обычной. А мне, на месте, было легче оценить ситуацию, чем вам. Разве не так?
- В общем, вы правы, - согласился со мной Леонид Семенович.
- Кроме того, я хотела дождаться Виктора, чтобы посоветоваться с ним. Виктор одобрил мое решение. А чтобы окончательно убедиться в правоте наших выводов относительно существования двойника, мы и поехали с ним в Пизу.
- Любопытно, чья это была идея? Я имею в виду ваше расследование в Пизе, - с какой-то хитрой улыбкой спросил Петр Павлович.
"Да, прелюбопытнейший вопрос. Много интересного и познавательного для себя вы могли бы сейчас узнать от меня. В частности, на какие женские  хитрости я пошла, чтобы уломать Виктора на ту поездку. И сколько ловкости, изобретательности мне понадобилось, чтобы подтолкнуть Виктора на знакомство с официанткой Тиной из траттории, у  которой он должен был выведать все о семье Сарди и моем двойнике. А какую логическую цепь я построила, чтобы у Виктора "родилась", так сказать, самостоятельная, а не подсказанная мной идея, под каким предлогом можно добыть у Тины адрес римской квартиры, которую Анна снимала со своей подругой Фиаметой. Только благодаря этому адресу я познакомилась с Фиаметой и хитростью выманила у нее подлинные документы Анны, за которые вы меня сейчас так хвалили, и которых я бы никогда не имела, если бы не вынудила тогда Виктора поехать в Пизу. Однако говорить этого я вам не буду. Обойдусь и намеком».
- В принципе, это была наша общая с Виктором идея. Хотя, не скрою, начала разговор о необходимости такой поездки именно я.
- Я так и предполагал, - улыбнулся Петр Павлович самодовольной улыбкой.
- И еще один вопрос. Надеюсь, последний, - пытливо всматривался в мои глаза Леонид Семенович. - Нам все-таки непонятно, почему в поисках места явки вы поехали в Пизу?
"Так и знала, что именно этот момент будет вызывать больше всего вопросов! - чуть напряглась я. - И я готова к ответу. Давно готова. Уж о сне-видении  своем я вам ни за что не проговорюсь!"
- Я ведь только что вам об этом говорила! И в отчете писала, - старалась я говорить как можно более искренним и убедительным тоном. - Я знала, что Виктор башню Кампанилу еще не видел. Я тоже ни разу в Пизе не была, хотя давно хотела. Ведь картинка с Падающей башней знакома мне с детских лет. Вот и решила совместить полезное с приятным.
- Все равно не понятно, - быстро мигал ресницами Петр Павлович. - Зачем нужны были такие сложности?.. Встреча в другом городе... Потом возвращение во Флоренцию... Не проще ли было сразу назначить встречу во Флоренции? Как это, в результате, и произошло.
- В радиограмме Центра не было на этот счет никаких указаний и ограничений, - с легким раздражением в голосе произнесла я. - Я помню текст радиограммы наизусть. Она ограничивалась несколькими короткими фразами. А именно: в начале августа должна состояться ваша встреча с "Педро"; подберите место, пароль и отзыв явки. И далее - о сроках и условиях связи. Ну, это сейчас не важно... Важна часть о месте явки... Разве в ней подразумевалось ограничение в выборе города для явки?
- Вы правы. Указаний относительно места явки мы вам не давали. И ничего не имеем против вашего решения искать его в другом городе, - поторопился загладить мой тон Леонид Семенович. - Мы бы просто хотели знать, чем вы руководствовались, когда выбирали этот вариант. Я имею в виду - вообще явку не во Флоренции.
- Вам будет трудно это понять, - постаралась я нарисовать на своих губах нечто похожее на кокетливую улыбку.
- Почему? - удивленно вскинул брови Леонид Семенович.
- Потому что вы мужчины. И, простите, вам уже давно не двадцать шесть  и даже не сорок.
- Не понимаю, при чем здесь наш пол и возраст? - вдруг превратились в две маленькие синеватые пуговички "голубые блюдца" Петра Павловича.
- Как вас сказать? - изобразила я глубокую задумчивость на своем лице.

9.

Чтобы отбить охоту у генералов приставать ко мне с нежелательными для меня вопросами, я еще накануне решила слегка навредить своему имиджу здравомыслящей, расчетливой и несколько холодной девушки, который, по словам Льва Николаевича, сложился в головах моего начальства. Укреплению этого  имиджа в немалой степени способствовала история моих отношений с Виктором. Ведь в определенный момент я заподозрила в нем "засланного казачка" и ничтоже сумняшеся готова была не только отказаться от его любви, но и предать его самого. С той хладнокровностью, которая действительно существовала во мне, но не была в то время основной моей чертой. Романтизма, девичьей восторженности и непосредственности было во мне тогда все-таки намного больше. А сейчас, пожалуй, все изменилось. Та злополучная ночь с шефом уничтожила моего внутреннего дьяволенка - веселого, озорного, неугомонного. Она же превратила жизнерадостную, иногда чуть наивную девушку в серьезную, сдержанную даму.    
Но в данную минуту, тем не менее, мне необходимо было заставить генералов поверить, что я бываю порой очень романтичной и даже чуть мечтательной девицей.
- Видите ли, мне бы не очень хотелось о таких вещах говорить, - произнесла я после непродолжительной паузы. - Вдруг вы неправильно истолкуете мой душевный порыв, и пострадает моя профессиональная репутация?
- Не беспокойтесь. Не такие уж мы дряхлые старики, мы все истолкуем правильно, - вновь распахнулись и засветились голубым перламутром глаза Петра Павловича.
- Хорошо. Придется сознаться, - потупив глаза и вовсю изображая смущение, произнесла я тихим голосом. - Мне хотелось встретиться со своим нареченным вдали от моей обычной, повседневной жизни. В каком-нибудь незнакомом или малознакомом месте. Чтобы встреча была как бы ирреальной, чуть романтичной. Вроде как мы действительно впервые встречаемся и знакомимся. Вначале я даже думала выбрать место явки в одном из живописнейших городков на Тосканской Ривьере. Или в Понтедере, в недавно открывшемся музее мотоциклов "Веспа". Ведь Виктор очень любит мотоциклы. Но потом подумала, что в этих тихих городках наверняка не так уж много туристов, и мы с Виктором будем выглядеть на такой явке, как два волоска на лысине. А отказываться от своей мечты о романтической встрече в незнакомом месте я не хотела. Вот и поехала в Пизу.
- Что ж, чувства ваши нам понятны. И логика подбора места явки тоже. Но почему вы зашли именно в тратторию синьора Сарди, а не в любую другую? - спросил Леонид Семенович.
- Сама не знаю и не понимаю, - развела я руки в этаком вялом, совершенно беспомощном жесте. - Ведь в поисках подходящего места я долго бродила тогда по городу. Видела замечательные исторические достопримечательности, удобные для места явки. Уютные кафе тоже попадались. Но симпатичное старинное здание с тратторией потянуло меня как магнитом. Чутье, что ли, интуиция моя сработала? Не знаю. Жизнь ведь иногда такие странные сюрпризы, такие удивительные, чуть ли не мистические, совпадения преподносит, что просто диву даешься.  И поверить порой в них бывает очень трудно.
В подтверждение этой мысли у меня были припасены недавно прочитанные в прессе интересные факты-совпадения в судьбе двух американских президентов: Авраама Линкольна и Джона Кеннеди. Линкольн был избран президентом в 1861 году, Кеннеди – в 1961, Линкольна убили в театре Форда, а Кеннеди – в автомобиле «Линкольн» фирмы «Форд». Обоих президентов сменили на их посту вице-президенты с одной и той же фамилией  - Джонсон. Убийца Линкольна родился в 1839 году, а киллер Кеннеди – в 1939. И, наконец, личного секретаря Линкольна звали Кеннеди, а личного секретаря Кеннеди – Линкольн.
Я уже открыла, было, рот, чтобы поделиться этой информацией с генералами, как в разговор включился Михаил Иванович, все это время глухо молчавший:
- Действительно, совпадения бывают просто фантастически невероятными. Взять хотя бы появление одной из террористических организаций как раз в Тоскане.
Михаил Иванович замолчал на секунду. Я тут же воспользовалась этой паузой, чтобы увести разговор от неприятной для меня темы.
- Полагаю, что в этом-то как раз ничего фантастически невероятного нет, - с глубокомысленным видом изрекла я. - Вам же известно, что после Франции, Италия все больше и больше становится запасным аэродромом для исламского терроризма. Там проходят тренировки, организованы подпольные отряды, явки и так далее и тому подобное.
- В данном случае, речь идет не просто об Италии, - снисходительно улыбнулся Михаил Иванович. - И даже не просто о Тоскане. Речь идет о городке, где находится отель синьора Сарди.
- Да?! - тут же заинтересовалась я. - Я могу узнать подробности?
- Пожалуй, вам не помешает знать кое-что из того, что нам известно, - охотно произнес Михаил Иванович и вкратце изложил суть дела.
Оказывается, хорошо законспирированная международная террористическая организация расположена где-то в районе курортного местечка Палерджо, в котором находится один из отелей Антонино Сарди.
На точное местонахождение и название организации нашей разведке выйти пока не удается. Как, впрочем, и американской. Во всяком случае, в списке так называемого «черного интернационала» в ежегодном докладе госдепа США «Черты международного терроризма»  нет упоминания о террористической организации, которую можно было бы связать с Палерджо. Так что никому неизвестны ни ее название, ни имена ее руководителей. Неясно также, связана ли она с сетью "Аль-Каиды". Центр располагает только фотографиями нескольких человек, которые, по всей видимости, связаны с этой организацией. Анализ отрывочной агентурной информации, радиоперехватов и допросов арестованных бандитов в Чечне свидетельствуют о том, что люди в Палерджо занимаются финансированием террористической подрывной деятельности во всем мире. А что касается России, то они, похоже, чуть ли не впрямую руководят некоторыми чеченскими бандформированиями и террористическими группами. Вполне вероятно, что они планируют, разрабатывают и готовят их самые крупные террористические акции.
Даже информация о покушении на президента Путина, которое планировалось во время его недавнего визита в Баку, и которое было предотвращено не без помощи наших спецслужб, угадывалась, хотя и косвенно, в одном из сообщений, связанных с Палерджо.
Месяц назад в руки одного из наших спецотрядов в Чечне попал тяжело раненный террорист арабского происхождения. На допросе, который позволили провести врачи, бандит сказал, что бывал в Палерджо. Он начал говорить о каком-то лагере вблизи этого городка. Ему стало плохо, допрос прекратился. А на следующий день при странных обстоятельствах террорист скончался. Скорее всего, охрана «проморгала» кого-то, кто ускорил смерть араба. Или сама охрана была куплена.
- Это была, на данный момент, последняя возможность узнать что-то конкретное об организации в Палерджо. Так что пока все сведения о ней носят отрывочный и очень общий характер. Хотя и представляют для нас большой интерес, - со вздохом завершил информацию Михаил Иванович и продолжил: - Скажем прямо, разведке – и нашей и «фээсбэшной» - очень трудно работать в чеченской среде. Практически невозможно иметь «доверенных лиц», информаторов среди чеченцев. Это очень закрытая структура, куда посторонним непросто попасть. Впрочем, для нас с вами проникновение в чеченскую среду не так важно. В конце концов, чеченские бандотряды и их лидеры просто оказались хорошими проводниками антироссийской стратегии. Они выполняют свою работу в рамках задачи, поставленной внешним врагом. Нам очень важно выйти на тех вполне респектабельных господ, которые маячат за спинами чеченских террористов и которые чужими руками делают грязную работу. Ведь рядовые чеченские бандиты исполняют роль пушечного мяса. Они вряд ли догадываются, в какой большой игре они эту роль играют. А игра эта действительно большая, и название ее – «развал России».
Михаил Иванович замолчал и выжидающе уставился на меня.
«Ждет от меня умной реакции», - решила я и сказала первое, что пришло в голову:
- Сомневаюсь, что в таком небольшом курортном городке как Палерджо может скрытно существовать сколько-нибудь важная террористическая организация. Максимум – какая-нибудь «спящая» ячейка. Серьезной организации легче укрыться в большом городе.
- Ваша логика по-своему верна, - одобрительно закивал головой Михаил Иванович. – Но ее можно легко оспорить. В известном курортном городке, куда приезжают отдыхать люди разных национальностей со всех концов света, как раз довольно легко раствориться любой организации и любому фонду.
- Пожалуй, вы правы, - вынуждена была я согласиться с генералом.

10.

От террористической организации разговор вернулся к моему двойнику. О задачах, которые ставились передо мной в связи с переходом на документы Анны Сарди, начал говорить Леонид Семенович:
- С завтрашнего дня вы должны вплотную приступить к изучению всех материалов, которые поступили нам в последнее время об Анне и ее семье. В частности, начнете ускоренное изучение французского языка.
- Не поняла взаимосвязь, - бросила я вопросительный взгляд на генерала.
- Анна Сарди свободно говорила на французском. И на английском тоже. А вот испанского она не знала. Так что знание его вам придется скрывать.
- И еще одна важная вещь, - подключился к разговору Петр Павлович. - Среди бумаг и документов, которые вы привезли... Я имею в виду бумаги Анны Сарди... Есть не отправленное письмо Анны ее тетке в США. Вам нужно сделать своим почерк двойника.
«Недооцениваете вы меня, товарищи генералы, - ухмыльнулась я про себя. - И без ваших указаний я прекрасно знала, что мне нужно научиться писать почерком Анны, совсем не похожим на мой собственный. Мой почерк - очень мелкий, аккуратный, с ровными как под линеечку округлыми буквами. А её – такой быстрый, размашистый, бесшабашный».
И в Риме я над ним как следует потрудилась. Десятки, сотни раз выводила отдельные буквы из письма Анны. Потом училась соединять их в слова в той манере, как это делала Анна. Затем писала отдельные предложения. Сначала глядя на письмо Анны, потом - "вслепую". Все фразы письма-образца я переписывала столько раз, сколько требовалось для получения точной копии.
В конце концов, я добилась того, чего хотела: написанная мною копия письма Анны ничем не отличалась от оригинала. Тщательная экспертиза могла бы, наверно, определить подделку. Но тем не менее, я не сомневалась, что на первый, даже профессиональный, взгляд оба варианта письма были одинаковы, они словно были написаны одной рукой. Оставалось только закрепить отработанные на копии письма навыки, довести их до автоматизма и таким образом окончательно овладеть почерком Анны. Каждый раз, делая какие-то записи дома, я держала перед собой для контроля письмо Анны. Специально составляла нейтральные тексты и по нескольку раз переписывала их почерком Анны. Одним словом, тренировала, тренировала и еще раз - тренировала руку.
С не меньшим упорством работала я в Риме над итальянским языком, стараясь сделать его родным, а значит - без малейшего акцента. Использовала все доступные для меня способы совершенствования языка: частое общение с его носителями, прослушивание радио и телевидения, ну и конечно же - работа с магнитофоном.
Не упускала я в Риме и ни одной возможности, чтобы ближе познакомиться с нравами-обычаями Италии. Много общалась с коллегами по работе, бывала у них в гостях. Но чаще всего - садилась у телевизора и "скакала" по всем программам в поисках передач, которые могли ближе познакомить меня с обычной жизнью обычных граждан Италии.
"Так что, дорогие мои начальники, я сделала все, что успела сделать. И хотя меня так и подмывает вам обо всем рассказать, хвастаться не буду. Скажу я вам сейчас только о почерке Анны", - думала я про себя и произнесла в ответ на указание Петра Павловича  скромненьким голоском:
- Я это уже сделала.
- В каком смысле? - поинтересовался Михаил Иванович.
- В прямом. Я изучила ее почерк и практически сделала его своим... Трудилась над ним, пока ждала ваших указаний в ответ на мои тайнописные сообщения о документах двойника. Ведь времени на эту тренировку у меня было более чем достаточно, - не удержалась я, чтобы не упрекнуть Командование хотя бы в такой легкой форме за медлительность, с какой оно реагировало на мои сообщения. - Моя интуиция подсказывала мне, что рано или поздно, но вы все равно примете решение о моем переходе на эти документы. Так что к нему я готовилась уже в Италии.
- Д-а-а, хорошая у вас интуиция, - одобрительно покачал головой Михаил Иванович. - В таком случае скажите, что говорит вам ваша интуиция о характере вашей дальнейшей службы.
"Вот теперь-то они и перейдут к основной цели этой встречи", - мелькнуло в моей голове.
- О моей дальнейшей службе? - переспросила я, медленно переводя свой взгляд от одного генерала к другому.
Взгляд мой чуть задержался на лице Льва Николаевича. Практически всю беседу он молчал, с легкой улыбкой слушая меня и время от времени одобрительно кивая. И сейчас он тоже улыбался. Но я-то видела, как напряглись мускулы на его лице, а в глазах мелькнуло напряженное выражение. Ведь он так и не знал, какое я приняла решение. Вот и нервничал сейчас от этого незнания. А еще потому нервничал, что об изменениях в моей судьбе он не должен был мне говорить до встречи с Командованием. Сделал он это лишь из доброго отношения ко мне, как он сказал, чтобы я успела обдумать сложившуюся ситуацию и не наломала дров в горячке.
"А вдруг Маргарита скажет, что я ее предупредил о решении Командования? - наверняка с тревогой думает он сейчас. - И вдруг заявит, что без Виктора не будет работать в разведке?"
"Ладно уж, Лев Николаевич, не переживайте, - сменила я гнев на милость, мысленно успокаивая его. - Ничего подобного я им не скажу... И сейчас вы увидите высший пилотаж".
- Да, о целях вашей будущей командировки, - уточнял, между тем, свой вопрос Михаил Иванович. - Что подсказывает вам ваша неординарная интуиция по этому поводу?
- Пока что она не так уж много мне подсказывает, - засмеялась я коротким, непринужденным смехом. - И не может ничего сказать. Чутье мое обычно включается одновременно с мозгами. А они начинают работать, когда я даю им пищу для размышлений... Много разных блюд... Пока что для них готово лишь одно-единственное - небольшая закуска. А на закуску у нас, как я понимаю, намек на какие-то изменения в моей дальнейшей судьбе. По принципу: начальство зря подобные вопросы не задает. А это значит, что цель нашей командировки не будет той же, какой она была до моего отъезда в Италию. Видимо, нам с Виктором предстоит решать иные задачи. 
- В общем, ваша интуиция работает в правильном направлении. За одним исключением. Эти новые задачи вы будете решать одна, без Виктора, - сказал Михаил Иванович и уставился на меня длинным изучающим взглядом.
"Зря стараетесь, - усмехнулась я про себя. - Ничего вы в моих глазах не прочитаете.  И спасибо Льву Николаевичу, что предупредил меня. Иначе я  наверняка бы сейчас оцепенела от неожиданного сообщения, и ваши проницательные глаза увидели бы мою слабость".
- Что вы имеете в виду? - спокойным голосом спросила я. - Я не совсем вас поняла. У нас с Виктором в Англии будут разные задания? - задала я тот же вопрос, который задавала две недели назад Льву Николаевичу.
- Так точно. Разные задания. И в разных странах, - не стал Михаил Иванович ходить вокруг да около, а сразу выложил то, о чем так долго и смущенно мямлил в день моего приезда в Москву Лев Николаевич.
- Почему принято такое решение?
- В связи с новыми обстоятельствами, подробности о которых вы узнаете позже.

11.

Если быть до конца честной перед собой, то в глубине души у меня все еще оставалась малюсенькая надежда на то, что Лев Николаевич поторопился объявить мне об изменениях в моей службе и что Командование оставит меня на прежнем участке. Ведь нам с Виктором предстояло выполнить в Англии очень важное задание, связанное с чеченским терроризмом. За несколько месяцев до отъезда за рубеж меня тщательно к нему готовил как раз Лев Николаевич. Из разных открытых и закрытых источников Лев Николаевич «впихивал» в меня массу подробностей о «Лондонистане», как он в шутку называл Лондон. Называл так потому, что в британской столице действует самая известная исламистская община. Там вольготно чувствуют себя террористические деятели всех рангов и мастей, открыто идет сбор средств на теракты в Чечне. Начиная изучать всю эту информацию, я как-то сказала шефу:
- Удивляюсь, почему власти Англии закрывают глаза на угрозы и выходки "борцов за джихад". Почему они создают для сообщников бандитов "режим наибольшего благоприятствования»? А тот факт, что организация «Центр вооруженных исламских групп» даже находится под защитой британских спецслужб, меня не просто удивляет, а возмущает до глубины души.
- Вы же хорошо знаете "нашу страну". Для них наш враг - их друг, - ответил Лев Николаевич, делая особый упор на слово «нашу».
Я не удивилась, что Лев Николаевич мою страну назначения назвал и своей. По правилам конспирации я не знала ничего конкретного о заданиях, которые шеф выполнял когда-то, будучи в нелегалке. Но мне было известно, что он много лет проработал именно в Англии и прекрасно знал эту страну. Так что оспаривать его мнение не имело никакого смысла. Но из чувства противоречия сидевший во мне непокорный дьяволенок попытался хоть в малом возразить шефу:
- А не сгущаете ли вы краски? Ведь между нашими странами еще в девяносто втором году, если я не ошибаюсь, были подписаны документы о сотрудничестве между нашим ФСБ и их МИ-6 по борьбе с международным терроризмом и незаконным оборотом наркотиков. Предполагаю, что мы сотрудничаем и с «SO-13», подразделением Скотланд-Ярда по борьбе с терроризмом. Это во-первых. А во-вторых, террорист ни для кого не может быть другом. Он везде будет только террористом.
- Ну, англичане, видимо, считают, что террористы на их территории будут придерживаться известного принципа "воров в законе": на своей улице не грабить и не убивать.
- Но нельзя же только о себе думать. Террористы угрожают всему миру. И нужно бороться против них сообща, - возмущенным голосом воскликнула я.
- Вы же знаете, что многие борются. И вы, надеюсь, тоже внесете посильную лепту в эту борьбу, - остановил мои гневные эскапады Лев Николаевич...

"Хотелось бы внести. Причем вместе с Виктором", - подумала я сейчас и решила предпринять попытку переубедить Командование.
- Но ведь столько времени и сил потрачено, чтобы подготовить меня именно к работе в Англии! Зачем, спрашивается, изучала я так подробно все эти МИ-5 и МИ-6, если теперь мне не грозит ни служба безопасности, ни тем более, внешняя разведка Британии? - скорее с вызовом, нежели с отчаянием в голосе спрашивала я. - И еще. Учитывая, что Лондон находится в центре гигантской финансовой сети арабского терроризма, я зубрила всю доступную - и в общем-то довольно сложную для любого русского человека - информацию об арабских банках в Сити, о филиалах финансовых институтов Саудовской Аравии, об Al-Rajhi аль Al-Baraka и других исламских банках. Разве зря изучала я все данные о лондонской штаб-квартире этих "Братьев-мусульман", финансирующих боевые операции в Чечне? Часами сидела над фотографиями неприятных и так похожих друг на друга черных лиц!.. Извините за мою, так сказать, неполиткорректность, - выпалила я почти на одном дыхании.
Сделав небольшую паузу, добавила более сдержанным тоном:
- Да и наша с Виктором пара, на мой взгляд, очень удачно подобрана. Мы много ценного могли бы вместе сделать. Разве с заданием, на которое вы хотите меня послать, не может справиться кто-нибудь другой? Разве на мне свет клином сошелся? 
- В данном случае, да. Сошелся, - твердым голосом произнес Михаил Иванович. - Потому что на том участке требуется именно женщина. Причем, итальянка из хорошей семьи. К тому же, желательно, родом из Тосканы. Да еще с такими документами, которые выдержат любую проверку. У нас таких, кроме вас, больше нет.
Несколько секунд в комнате стояла звенящая тишина. Я уставилась в одну точку на окне и выдержала длинную театральную паузу.
- Ясно, - оторвала я, наконец, свой взгляд от окна. - Наша женитьба с Виктором, насколько я понимаю, откладывается, - полувопросительным, полуутвердительным тоном произнесла я. - Надолго?
- Этого, к сожалению, пока сказать никто не может. Может быть, очень надолго. Все зависит от развития ситуации.
"Я почти уверена, что наш брак не состоится никогда. Но о какой ситуации вы говорите? Когда вы мне ее, наконец, хотя бы в общих чертах обрисуете?" -  такие конкретные, холодные вопросы вертелись у меня на языке, но я их старательно проглотила. Сейчас мне нужно было задавать другие вопросы - пришло время проявить все мои артистические способности.
Любая игра хороша тогда, когда актер точно и последовательно ведет свою роль от начала до конца. Мне, в данном случае, тоже нужно было сыграть свою роль без сучка и задоринки. Мне нельзя было показывать, что сообщение Командования не поразило меня и не привело в состояние хотя бы частичного смятения. Излишнее спокойствие и холодная сдержанность выглядели бы сейчас неестественно и даже подозрительно. Не далее, как полчаса назад, я не скрывала от генералов свою любовь к Виктору и пыталась убедить их, что мне не чужды романтизм и иррациональные импульсы. А сейчас - я вся вдруг такая трезвая и холодная. "Когда же она настоящая, открытая? - такой вопрос наверняка возникнет в их неглупых головах. - И бывает ли она вообще когда-либо откровенной и правдивой?"
- Это... решение... ок-кончательное? - спросила я слегка прерывающимся и даже чуть заикающимся голосом. 
- Окончательное. Этого требуют интересы дела. Поверьте, такие решения не принимаются с бухты-барахты, по прихоти какого-нибудь отдельного человека. Мы долго взвешивали все "за" и "против", пока не пришли к единому мнению.
- П-понятно, - произнесла я и рассчитанно медленным, тягучим движением руки взяла чашку с чаем, поднесла ее к губам. - Чай уже остыл. Может, попросим Галину Семеновну принести горячего?
- Думаю, что чая нам хватит, - хохотнул Петр Павлович. - Пора перейти к чему-нибудь более существенному. Лев Николаевич, узнайте, как там дела у Галины Семеновны. По времени, обед уже должен быть готов.
- Сейчас узнаю, -  встал с места Лев Николаевич.
Куратор вышел из комнаты, а генералы смотрели на меня сочувствующими взглядами.
- Надеюсь, вы не очень расстроились, услышав решение Командования? - засветились глаза Петра Павловича теплым фиолетовым светом.
- А как вы думаете? – тихим, скромненьким голоском спросила я.
- Думаю, что вы расстроились. Но мы уверены, что это не помешает вам оставаться сильной, готовой выполнить любое ответственное задание Командования.
- Не помешает, нет. Но… - сделала я многозначительную паузу, - только в том случае, если поставленные передо мной задачи будут действительно стоить такой большой жертвы с моей стороны... И кстати, Виктор знает об этом решении?
- Так точно, уже знает, - ответил Леонид Семенович.
- Л-ладно, п-пусть будет так, - снова с небольшим заиканием произнесла я.
- Вот и отлично, - удовлетворенно хлопнул рукой по коленке Михаил Иванович.
В комнату вошел Лев Николаевич.
- Обед уже готов. Галина Семеновна делает последние штрихи на столе. Через пять минут просит последовать в столовую.
- Раз просит, значит, последуем, - засмеялся Михаил Иванович и снова повернулся ко мне. - Итак, с завтрашнего дня у вас начинается подготовка к следующей вашей командировке. Прежде всего, займитесь изучением всех данных о вашем двойнике. Кроме того, с вами будет заниматься "радист". У вас теперь будет несколько модернизированная модель вашей радиостанции. С некоторыми техническими новинками - я имею в виду разведаппаратуру - вас тоже познакомят. В первую очередь с теми, которые вы возьмете с собой или получите через тайники уже по прибытии на место. И само собой - языковые занятия. Организацию всей этой подготовки будут осуществлять пока Лев Николаевич и Леонид Семенович. А через недели четыре-пять вы вплотную приступите к тщательному изучению всех документов, имеющих отношение к заданию, которое, по всей вероятности, вам предстоит выполнять. Кто конкретно будет вас с этими материалами знакомить - вопрос этот пока открытый. Вот пока и все. Вопросы есть?
- Будут. Обязательно будут. Да, собственно, они уже есть. Но задам только один. Когда планируется мой выезд?
- К сожалению, вокруг объекта, с которым связано ваше задание, в последний месяц произошли некоторые непредвиденные изменения, и теперь какое-то время нужно переждать. Так что спешки никакой нет, но вы выедете сразу, как только будете полностью готовы. Я имею в виду, когда вы изучите всю новую для вас информацию и вживетесь в роль Анны Сарди.
- Как я вам докладывала, я уже многое сделала в этом направлении.
- Знаем. Но вы должны знать многое другое, что ранее для вас было недоступно. Например, преподавателей того колледжа, где Анна училась. Вы узнаете их имена, увидите  фотографии. Данные на некоторых членов семьи Сарди у нас тоже есть. И многое другое. Сами увидите. Кое-что мы еще получим и тут же передадим вам. 
- С этим вопросом все ясно. Остальные задам в другой раз. А сейчас... Мне нужно переварить, извините за такое слово, неожиданный поворот в моей служебной карьере.
- Понимаем. И высоко ценим вашу выдержку, - открытой, по-отечески заботливой улыбкой улыбнулся Михаил  Иванович и встал с кресла.
На этом официальная часть моей встречи с Командованием благополучно завершилась.

12.

На следующий день в десять часов утра я открывала дверь своей оперативной квартиры Льву Николаевичу.
- Здравствуйте, Маргарита Федоровна, - бодреньким голосом произнес шеф, ставя свой портфель на тумбочку у зеркала. - Я рад снова видеть вас.
- Доброе утро, Лев Николаевич, - растянула я губы в изысканно-любезной улыбке.
- Почему такая приторная вежливость? Вы разве не рады видеть своего куратора? Я привез вам материалы, о которых шла речь на вчерашней встрече с Командованием, - все тем же жизнерадостным тоном продолжал шеф, снимая пальто и шапку.
- Рада я, рада, - нехотя протянула я. - Что я могу еще сказать?
Шеф остановился у зеркала, достал из нагрудного кармана небольшую расческу и стал старательно приглаживать свою пышную темно-русую шевелюру, с серебристыми бликами чуть выше висков.
- Галина Семеновна уже здесь? - поинтересовался он, поправляя сбившийся на бок узел галстука.
- Еще не пришла. Но вот-вот будет, - поторопилась я добавить.
Лицо шефа засияло, словно луч солнца внезапно пустил на него своего зайчика.
- Да?  Рад, что могу прямо сейчас сказать тебе все, что мне хотелось, - мигом перешел он на "ты".
- И что же такого радостного вы хотели мне сказать? - даже не скрывала я глубокого сарказма в своем вопросе.
- Из тебя получилась бы первоклассная актриса! Ты отлично справилась с ролью, которую тебе нужно было сыграть перед Командованием. Спасибо, что не подвела меня. Признаюсь, в один момент я дрогнул.
- Я видела.
В глазах шефа мелькнуло явное восхищение.
- Ну, ты же умница у меня!
"Точно такие слова когда-то сказал мне Виктор", - невольно вспомнилось мне. Правда, сказаны они тогда были в такой момент, когда мне не очень хотелось их слышать. Но сейчас эти слова мне были еще неприятнее, чем тогда.
- Если я и умница, то не ваша! - гаркнула я резким тоном.
Шеф пропустил мимо ушей мою резкость и продолжал безмятежно улыбаться.
- А чья же еще? Сейчас только моя, - вкрадчивым, томным голосом говорил он. - Я все время вспоминаю ту ночь. Вновь и вновь переживаю каждую ее минуту. О Господи! Как же ты хороша! - резким движением привлек меня к себе шеф.
- Лев Николаевич! Отпустите меня! - вывернулась я из его рук. - Мы, кажется, договаривались, что будем считать ту ночь обычным сновидением.
- Это ты договаривалась. Я ни о чем таком с тобой не договаривался. И мечтаю вновь держать тебя в своих объятиях.
С этими словами шеф снова притянул меня к себе и так крепко обхватил своими сильными, мускулистыми ручищами, что я и повернуться не могла. А он уже целовал мое лицо, шею. Я попробовала освободиться, но в таком тесном объятии пространства для маневра или хитрого приемчика явно не хватало. Ну, не кричать же мне в самом деле! "Спасите! Помогите! Насилуют!" - так, кажется, кричат в подобных случаях. Смех - да и только. От кого меня спасать? Кто меня насилует? Да не насилует, а целует. Страстно целует мужчина, с которым я провела пусть постыдную и греховную, но такую сумасшедшую ночь. Такую бурную и сладострастную, какой у меня даже с Виктором ни разу не было... Мужчина, от неистовых ласок и поцелуев которого все тело мое словно пронзало током, и каждая клеточка его наполнялась сладким и опьяняющим чувством всепоглощающего желания. Вот и сейчас, когда он все-таки умудрился захватить мой рот своими жадными, горячими губами, я вся обмякла, и коленки мои подкашиваются. А его руки уже так горячо ласкают мое тело, что с каждой секундой я все больше и больше плавлюсь. Еще мгновение - и я снова стану мягкой, податливой глиной в его руках, а он снова будет вытворять со мной то, что вытворял в ту ночь.
"Ну, нет! Нужно перебороть его магическое мужское начало и показать, что я не какая-нибудь сластолюбивая шлюха, готовая лечь в постель при первом же прикосновении возбуждающе сильных и властных мужских рук", - собрала я крошечные остатки своей воли и ловким движением вырвалась из загребущих рук.
- Лев Николаевич! Как вам не стыдно! Прекратите сейчас же! - гневно произнесла я, пятясь от шефа в сторону гостиной.
- Поздно ты стала сверкать своими колдовскими глазищами. Они меня уже не обманут. Тело твое сказало то, что мне так хотелось услышать.
- Больше оно вам ничего не скажет!
- Скажет! Куда оно теперь от меня денется? Я же вижу, как ты вся дрожишь, - с плотоядной улыбкой надвигался на меня шеф. - И зачем тебе нужно скрывать свое желание от меня? От меня теперь ты уже не сможешь его скрыть. Я слишком хорошо прочувствовал тебя в ту ночь. Я знаю и чувствую все твои самые сокровенные места. И хочу тебя так сильно, как никого никогда не хотел, - смотрел он на меня длинным, обжигающим взглядом.
Взгляд этот словно загипнотизировал меня. Я стояла как околдованная, уже не в силах отступать. Но, к счастью, слух мой колдовству не поддался и вовремя включился. 
- Лев Николаевич, остановитесь, - прошептала я сухими, непослушными губами. - В замке поворачивается ключ. Сейчас сюда войдет Галина Семеновна.
Мои слова не сразу отрезвили шефа. Какое-то время он смотрел на меня туманным, потемневшим взглядом. Потом лицо его чуть перекосилось от выражения, которое обычно сопряжено с болью, и тут же вернулось в свое обычное состояние. Он резко тряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения, и неожиданно просветлевшие глаза его засветились открытой, приветливой улыбкой.
- Сейчас Галина Семеновна напоит нас чайком, - с этой чарующей улыбкой, как ни в чем не бывало, повернулся он к хозяйке, когда та вошла в прихожую.
"Слава богу! Мое испытание закончилось, - облегченно вздохнула я. - И каким бы сильным ни было мое сексуальное влечение к нему, я больше не допущу, чтобы у него была возможность вот так нагло меня соблазнять".

13.

К счастью, возможности такой у шефа и без моих стараний не появлялось. Бывал он у меня редко и оставался недолго. Один раз привез ко мне Якова Родионовича, инструктора по радио, в другой - Александру Петровну, преподавательницу французского языка. Несколько раз приезжал в начале рабочего дня, перед языковым занятием, и просил написать почерком Анны Сарди небольшие импровизированные тексты на итальянском языке, которые он сразу увозил к специалистам. Потом появлялся на полчаса с замечаниями и конкретными рекомендациями, над какими моментами мне следует еще поработать, чтобы почерк двойника стал окончательно и бесповоротно моим собственным почерком.
Все это время я писала подробный отчет о моем пребывании в Италии, да полным ходом шла моя самостоятельная подготовка к будущей командировке и занятия с преподавателями.
С особым интересом знакомилась я с техническими новинками, которые привозил мне Яков Родионович. И на радиостанции своей я продолжала тренироваться. Аппарат этот мне очень нравился. Небольшой, компактный, способный работать в любом климате и от любого источника питания. А главное, запеленговать эту станцию было практически невозможно: она передавала заранее набранную мною информацию буквально за доли секунды. С такой же быстротой принимала и записывала она на специальное устройство шифровки Центра.
С большим энтузиазмом взялась я за французский язык. Александра Петровна приходила ко мне почти каждое утро, и мы занимались с ней четыре часа подряд, с небольшим перерывом на чай или кофе. Продвигалась я быстро. Во всяком случае, на лексику время почти не тратила. Знание итальянского и испанского помогало мне с первого взгляда запоминать большинство французских слов. Оставалось лишь усвоить основные, характерные для разговорной речи, грамматические правила и научиться правильно строить предложения. Одновременно я ежедневно тренировалась понимать язык на слух. Сначала слушала на пленке самые простые фразы, потом - чуть усложненные тексты. Через два месяца я уже могла говорить на простейшие бытовые темы и схватывать общий смысл прослушиваемых по радио передач.
А с итальянским языком вообще никаких проблем не было. На первом же занятии, после пятнадцати минут беседы, моя прежняя преподавательница по итальянскому Алла Сергеевна сказала чуть ли не восторженным тоном:
- Я ушам своим не верю. У вас действительно феноменальные способности к языкам. Вы практически в совершенстве владеете сейчас итальянским.
- Почти год проживания в стране сделал свое дело, - охотно объяснила я природу моих языковых достижений. - А кроме того, я упорно трудилась над языком в последние месяцы. Не ограничивалась болтовней с носителями языка, а работала с магнитофоном. Записывала тексты с телевизора и радио, потом имитировала их. Записывала свой голос. Одним словом - все, как обычно. Лев Николаевич, надеюсь, сказал вам, что теперь итальянский должен стать моим "родным" языком?
- Сказал. Но вы уже владеете им, как родным. Без акцента. Я больше ничему не могу вас научить. Так что теперь впору мне у вас, а не вам у меня, брать уроки правильного произношения.
- Спасибо за похвалу, - счастливо улыбалась я в ответ. - Но уроки наши должны продолжаться. Мне нужно как можно больше знать об Италии. Я имею в виду и историю, и литературу-искусство, и нравы-обычаи. Все это будем проходить на языке.
- Я поняла. Лев Николаевич меня предупредил. И я привезла вам уже сегодня кое-какую литературу по Италии. Буду привозить и литературные произведения. Классику, надеюсь, будете читать?
- А как же! Итальянка должна знать свою классическую литературу, которая в прошлом блистала такими именами как Данте Алигьери, Боккаччо, Ариосто.
- Вижу, мои прошлые уроки не прошли даром, - довольно улыбалась Алла Сергеевна. - Продолжим их и дальше. А еще я доставлю вам все имеющиеся у нас произведения Примо Леви, Итало Кальвино, Альберто Моравиа.
- А Умберто Эко и Дарио Фо? У вас есть эти авторы?
- Как же без них! Их произведения стали современной классикой. Они входят в школьные программы...
- И непременно обсуждаются в культурных кругах, - добавила я. – Сейчас, кстати, в определенной среде много говорят об Альдо Нове.
- Вы имеете в виду его жуткие рассказики из «Супервубинды»?
- Нет. Это уже прошлое. Теперь он выпустил свой первый роман «Amore mio infinito». Я его, кстати, купила и привезла с собой. Он написал еще какую-то новую книгу. Но теперь уже, вроде, под псевдонимом Альдо Дьечи. Во всяком случае, так мне сказала одна моя знакомая, которая увлекается супермодерновыми писателями.
- К сожалению, я пока не в курсе этих новинок. Надеюсь, вы дадите мне почитать роман?
- А как же!
- Прочитаю, и мы тогда его обсудим наряду с другими литературными произведениями. Будет хорошая тренировка для поддержания уровня итальянского. Язык, как вы знаете, требует постоянной тренировки. Как игра на пианино. Иначе быстро потеряется навык. У вас же нет сейчас другой возможности практиковаться в языке. Вы пока, насколько я понимаю, даже в краткосрочную командировку не собираетесь?
- Пока не собираюсь, - подтвердила я, не вдаваясь в подробности.
В разведке не принято, чтобы даже хорошо проверенные и давно работающие в системе люди посвящались в детали того, что непосредственно не касается их конкретной работы. Законы конспирации запрещали мне говорить Алле Сергеевне что бы то ни было о моей будущей командировке. Но даже если бы я имела право беседовать о таких вещах с преподавателем по языку, то все равно сказать ничего не могла. Потому что сама пока еще ничего не знала.
Прошло уже больше двух месяцев со дня моей встречи с Командованием, а оно все еще молчало о задании, ради которого меня вызвали в Москву. Правда, к будущей командировке я  еще не была полностью готова по всем другим аспектам подготовки. А именно от этой подготовки, по словам генералов, зависели окончательные сроки моего отъезда, а следовательно - знакомство с заданием и изучение связанных с ним фамилий, адресов и прочих деталей.

14.

Готовясь к будущей командировке, я все чаще мыслями своими возвращалась к разговору с генералами. Странно, но каждое мое "погружение" в ту беседу непременно наталкивалось на информацию о недоступной для нашей разведки таинственной террористической организации. У меня возникло подозрение, что Михаил Иванович говорил о ней с какой-то задней мыслью. Но с какой именно? Как ее угадать?
Снова и снова перебирала я в памяти все, что сказал генерал об организации, штаб-квартира которой или ее явка находится на Тосканской Ривьере. Где-то там, где стоит мой отель. Да-да, именно мой отель! Ведь судя по материалам, которые привез мне Лев Николаевич о семье Сарди, отель этот завещан синьором Сарди его любимой внучке Анне. Точных данных, правда, на этот счет нет, но такое предположение в материалах фигурирует.
"Неплохо было бы этим обстоятельством воспользоваться", - такая мысль наверняка вертится в головах моих генералов.
"И не к этой ли мысли подталкивали они меня во время нашей беседы?" - неожиданно задалась я вопросом.
А почему бы и нет? Почему бы мне, собственно, и не завладеть этим отелем? Будучи внучкой синьора Сарди и по документам, и по крови, я имела не только юридическое, но и моральное право быть его наследницей. Для нашей службы было бы невероятной удачей, если бы я стала хозяйкой того  отеля на Тосканской Ривьере. Имея такое хорошее легальное прикрытие и  целенаправленно двигаясь к выполнению четко  поставленной задачи, можно любую организацию найти, если о ней имеются хоть какие-нибудь отправные данные. И не только найти! При обнаружении той таинственной террористической организации я бы постаралась выйти на нужных людей, чтобы иметь возможность предупреждать родину о смертоносных планах террористов. Думаю, что в таком случае я бы принесла большую пользу своей Отчизне… Теперь нужно хорошенько подумать, было бы ли нужным и ценным мое проживание в Палерджо для разведывательной работы вообще.
Я неплохо знала Тосканскую или Апуанскую Ривьеру, или Версилию, как ее чаще называют. Город Палерджо тоже мне знаком – мы ездили туда с Виктором, когда жили несколько дней в Пизе. С одной стороны, городок этот, хоть и очень известный на Тосканской Ривьере, - небольшой, не многонаселенный. А разведчик, в силу специфики своих задач, обычно поселяется в крупном центре. Да и «теряться» ему в большом городе легче. Но с другой стороны, в случае с Палерджо кроется много положительных моментов. Мягкий климат, целебный воздух сосновых лесов, чистейшее море, мелкий песок на этом побережье создают благоприятные условия для отдыха. Здесь во все времена знать строила свои летние резиденции. А по всему побережью к северу и югу от Палерджо стоят элегантные курортные городки с десятками изысканных отелей, в которых в течение года отдыхают состоятельные, влиятельные люди со всего света. Важные персоны останавливаются, несомненно, и в отеле синьора Сарди…
 О Господи! Ведь владельцы соседних отелей могут быть моими коллегами, партнерами, друзьями, в конце концов! Да под такой "крышей" и с таким положением разные задания можно было бы легко выполнять! Без разработки специальных легенд ездить по всему миру, знакомиться с нужными людьми, выходить на ценных носителей информации. Потом изучать, разрабатывать их, готовить к вербовке. В случае крайней необходимости - даже самой их вербовать. Хотя такую ценную "крышу" не следовало бы светить. Мне лучше было бы оставаться в стороне от непосредственного контакта с агентами.
А деньги! В нашей обобранной олигархами стране так трудно выбивать необходимые для нелегальной работы средства. Правда, после прихода к власти Путина разведку стали финансировать лучше. Во всяком случае, так говорил мне Лев Николаевич. По моему «подросшему» офицерскому жалованью за последние два месяца можно судить, что денежное обеспечение офицеров разведки тоже в последнее время несколько улучшилось. И тем не менее, Лев Николаевич неоднократно подчеркивал, что я должна уметь экономить государственные деньги. Доходы же от отеля могли бы свободно покрывать все мои оперативные расходы. Может, я смогла бы и на другие цели деньги передавать. Коммерческой жилки у меня, правда, нет. Не в такой среде воспитана. Но и медведя учат танцевать. Теоретически я неплохо усвоила азы менеджмента, какие мне давали в разведшколе на случай, если удастся в Лондоне свое дело основать. А для такого дела, как отель в курортном городе, можно и поглубже залезть в эту науку. Да в гостинице, наверняка, хороший управляющий работает. Дед ведь там не живет, отелем впрямую не управляет. И я не буду. Но доходы как-нибудь уведу... Вроде на свои личные, женские нужды...

От этих заманчивых перспектив голова у меня шла кругом, и перехватывало дыхание. Но одна четкая, трезвая мысль охлаждала мой пыл: стать владелицей отеля я могла лишь в случае смерти дедушки. Причем, только находясь в третьей стране, через адвоката, мне можно было бы рискнуть принять наследство синьора Сарди. Но судя по внешнему виду дедушки, он пока не собирается умирать по своей собственной воле. А по чужой... Нет-нет, только не это!.. Преждевременной смерти синьора Сарди не планируют, по всей видимости, и генералы. Иначе выложили бы мне такие планы впрямую. Да и не занималась такими дьявольскими операциями моя служба никогда... Мой дедушка жив, здоров, и дай Бог ему здоровья еще на долгие годы...
Самый оптимальный вариант - если бы я могла при живом и здоровом дедушке жить в Палерджо, управляя этим отелем. Но открыто явиться в дом синьора Сарди и сказать ему: "Здравствуй, дедушка! Я вернулась", -  практически невозможно.
По всем правилам, я не могу появиться там, где жил мой двойник. Одно дело - жить с документами и биографией Анны Сарди в третьей стране или хотя бы в другом городе, где очень мала вероятность встречи с кем-то, кто близко знал настоящую Анну. И совсем другое дело - явиться туда, где она жила и где ее знали как облупленную. Неважно, что у нас с Анной просто феноменальное сходство. Не имеет значения, что в траттории меня встретили, как Анну, и что подруга Анны в Риме тоже приняла меня за нее.
Все это неважно. Подобные узнавания возможны только с первого взгляда. А со второго и третьего - множество мельчайших деталей выдадут подставную Анну. Дело даже не во внешности. В конце концов, мы с Анной двоюродные сестры, в нас обеих течет частица одной и той же крови. Природа, может, захотела на нас порезвиться и создала для синьора Сарди двух одинаковых, как две капли воды, внучек. Так что внешность может меня и не подвести. Подведут меня отдельные жесты, привычки, поведение. Кроме того, какие-то мелочи из прошлой жизни, о которых я не имею ни малейшего представления, с головой выдадут меня…
Впрочем, кто знает? При тщательной подготовке и умном поведении ошибок можно избежать. Особенно учитывая, что последние семь лет Анна жила в особом мире, общаясь с весьма разношерстной публикой. Ее, по сути, мало кто хорошо знал. Да и сама ее жизнь, такая скоротечная, но такая бурная и трагическая, позволяет манипулировать различными фактами ее биографии и предоставляет обширное поле для необходимых фантазирований.

Анне было семнадцать лет, когда в авиакатастрофе погибли ее родители и маленький братишка. В их гибели Анна обвинила своего деда, Антонино Сарди, и возненавидела его. Она не могла ему простить, что именно по его желанию ее родители не поплыли из Америки теплоходом, а полетели самолетом.
После смерти родителей Анна с трудом закончила колледж в Ливорно, потом уехала в Рим и училась в актерской школе. Пока у нее были деньги, доставшиеся ей от отца, к дедушке Анна не приезжала. Когда деньги кончились, она стала регулярно наезжать в Пизу. Располневшая, постаревшая и неопрятно одетая, она появлялась в траттории и с шумными скандалами требовала у деда денег. Дед очень любил свою внучку и не мог ей отказать. Хотя, может быть, и напрасно. Деньги, не заработанные трудом и потом, ведь не только дают человеку  свободу, они, чаще всего, развращают его. Развратили они и Анну. Она сначала стала пить, потом пристрастилась к наркотикам. Около полутора лет назад синьору Сарди удалось хитростью отправить внучку на лечение в дорогую клинику, но Анна оттуда сбежала. Вскоре она вновь появилась в Пизе и устроила в траттории настоящий погром.
Дед выгнал внучку со словами:
- Будь ты проклята!
С тех пор внучку синьора Сарди в траттории больше не видели. За исключением того случая, в июне прошлого года, когда за Анну приняли меня.
В Риме Анна вначале снимала квартиру вместе со своей самой близкой и единственной настоящей подругой Фиаметой. После окончания актерской школы работы постоянной не имела. Один раз удачно снялась в рекламном ролике под псевдонимом Франческа Чиконе. Это имя и фамилию Анна взяла у двух знаменитых актрис. Франческа было настоящим именем популярной когда-то актрисы Орнеллы Мути, на которую Анна - как, впрочем, и я - была очень похожа. А фамилию Чиконе Анна позаимствовала у Мадонны.
Решив, что выбранный псевдоним  приносит ей удачу, Анна сделала себе фальшивый паспорт на имя Франчески Чиконе. Свой же подлинный паспорт и все другие свои личные бумаги она хранила у Фиаметы. Под именем Франчески Анна и жила последний год своей жизни со своим дружком, наркодилером Сильвио, в маленькой грязной гостинице на окраине Рима. Под этим именем она умерла от передозировки наркотиками, под этим именем она и похоронена в Риме.
Ни Фиамета, ни родственники Анны не знают, что ее нет в живых. Умерла Франческа Чиконе - для тех, кто ее знал под этим именем. Для всех остальных - Анна Сарди жива. И судя по тому, как она - то есть я! - выглядела в последнее свое появление в траттории, ей удалось избавиться от наркотической зависимости и привести свою внешность в порядок.
Так что я вполне могу вновь появиться в траттории вместо нее. Может, именно на этот мой вывод и рассчитывает Командование? Тут есть определенная доля риска, но кто не рискует - тот не выигрывает. И если именно этого хочет Командование, то я готова к риску. Тем более, что мне даже не по службе, а чисто по-человечески очень хочется свалиться на голову моего дедушки.
Синьор Сарди все ждет и ждет, все надеется на возвращение и раскаяние своей любимой внучки. Может, уже и перестал надеяться. А тут нате вам - его желания исполняются! Блудная Анна появляется в траттории. Да не та опустившаяся, одутловатая, рано постаревшая наркоманка, которая когда-то с шумом врывалась в тратторию, произносила грубые слова и требовала от деда денег. На этот раз снова появится та Анна, которую видели в траттории в последний раз. Перед очами уже уставшего надеяться старика предстанет здоровая, цветущая Анна. И главное - раскаявшаяся, любящая, ласковая!
Дед очень обрадуется такой внучке. А я смогла бы утешить старика на старости лет и полностью заменить ему Анну. Дедушке уже ведь около восьмидесяти или даже больше. Жизнь у него заканчивается, и ему, наверно, хотелось бы еще при жизни передать свое дело в твердые, надежные руки. И эти руки - вот они, готовы к работе, к действию...
Только нужно до минимума уменьшить степень риска. Необходимо так тщательно подготовиться, чтобы роль исполнялась с блеском, без сучка и задоринки...

15.

Размышления о возможности открытого появления перед дедушкой не давали мне покоя. Нутро мое, как обычно, подсказывало, что эти неотвязные мысли приведут меня, в конце концов, к каким-нибудь интересным результатам. Подобно тому, как полгода назад неотступные думы мои об Анне Сарди вывели меня к ее документам.
И действительно, чутье меня и на этот раз не подвело. В одну из бессонных ночей меня осенила до смешного простая, но гениальная идея:  что, если мою подмосковную автомобильную аварию перенести в Италию и приписать себе - как ее следствие - частичную амнезию? Настоящий шов на затылке, в случае необходимости, подтвердит мою легенду.
Не на шутку загоревшись этой идеей, я решила поделиться ею вначале только со Львом Николаевичем. Его доброе, если не сказать больше, отношение ко мне позволяло надеяться, что он хотя бы не высмеет мои планы. Я не сомневалась, что мой куратор, прежде чем критиковать меня, вначале внимательно выслушает мое предложение и постарается, с высоты своего опыта, проанализировать его со всех сторон.
Не откладывая в долгий ящик, я тут же позвонила Льву Николаевичу и попросила его срочно ко мне приехать.
Он явился на следующий день. Правда, не с утра, как обещал, а уже в конце рабочего дня. Галина Семеновна убиралась на кухне, и дверь ему открыла я.
- Здравствуй. Извини, что поздно. Раньше не мог, - снимая пальто, извинялся шеф. - Рад, что ты наконец-то позвала меня. Я был уверен, что так оно и будет.
- Здравствуйте, Лев Николаевич, - громким, казенным голосом ответила я шефу, изо всех сил стараясь скрыть насмешливую улыбку, которая наверняка просто светилась в моих глазах. - У меня к вам важное дело. Галина Семеновна на кухне, она принесет нам сейчас чай в гостиную.
- Да? - игривая улыбка мигом слетела с губ шефа. - Попросите ее сварить мне кофе, а не чай.
- Слушаюсь, - резко  повернулась я на сто восемьдесят градусов и направилась в кухню.
Чайник с кипятком стоял на плите наготове, и Галина Семеновна пообещала принести чай и кофе через три-четыре минуты.
Я вошла в гостиную и плюхнулась в кресло напротив шефа.
- Что случилось? Почему так срочно я понадобился, если не... - не закончил шеф свой вопрос.
В голосе его звучали тревожные нотки, взгляд был выжидающим, настороженным. Меня разбирал смех, но я даже не улыбнулась. Произнесла корректным, деловым тоном:
- Ничего не случилось. Просто у меня появилась очень заманчивая, на мой взгляд, идея. И я хотела, чтобы вы дали ей объективную оценку со стороны.
- Слушаю вас внимательно, - закинул ногу на ногу шеф.
Начала я издалека.
- Прежде всего, скажите: вы знаете что-нибудь конкретно о моем будущем задании?
- Конкретно - нет. Только в общих чертах. Я ведь вам уже говорил, что у вас будет, видимо, другой куратор. А вы наши правила знаете. Если вы будете работать с другим куратором, то мне не положено знать больше того, что положено, - быстро произнес Лев Николаевич, и сам рассмеялся над не совсем удачным подбором слов.
Глаза шефа не лгали. Не верить ему я не могла, и тем не менее, продолжила свое расследование.
- Судя по некоторым фразам, которые вы произнесли в день моего приезда в Москву, задание мое будет связано с моими женскими, так сказать, "достоинствами и чарами". Да и в разговоре с Командованием проскользнули некоторые фразы, которые наталкивают меня на мысль, что мне предстоит вербовка. Какого-нибудь военного, ученого или чиновника. Причем, этот человек или родом из Тосканы, или как-то очень сильно «завязан» на этом регионе. Так?
Ни жестом, ни словом Лев Николаевич не подтвердил моих предположений. Он молча смотрел мне прямо в глаза, всем своим видом показывая, что просто ждет моих дальнейших рассуждений. Я тоже помолчала несколько секунд, потом продолжила свои вопросы:
- Но, кажется, с этой вербовкой возникли какие-то сложности?
- Да, появились непредвиденные обстоятельства и связанные с ним осложнения, которые неизвестно когда исчезнут. Ну и что? Об изменениях вокруг задания, которое предполагалось вам поручить, было ясно сказано на встрече с Командованием. Почему вас это так волнует? - озадаченно смотрел на меня шеф.
На вопрос я не ответила, продолжала гнуть свою линию.
- А вам  не показалось, что во время нашей встречи генералы словно испытывали меня?
- Не понимаю, что вы имеете в виду. Встреча, на мой взгляд, прошла просто отлично. Генералы с удовольствием с вами лично познакомились. Ведь все эти характеристики, анкеты и отчеты дают лишь приблизительное представление  о человеке. И живьем, так сказать, а не по этим сухим казенным бумагам, вы произвели на генералов неотразимое впечатление.
- Я не о впечатлении, я о другом. О некоторых высказываниях генералов. В частности, у меня возникает вопрос: зачем Михаил Иванович заговорил о той террористической организации на Тосканской Ривьере? Не для того же он говорил о ней, чтобы только поддержать меня в моих идеях относительно самых невероятных, вплоть до мистических, совпадений. Вам не показалось странным, что Михаил Иванович озвучил на нашей встрече эту информацию?
- Не показалось, - уверенным голосом произнес шеф. - Думаю, что Михаил Иванович заговорил о той организации как раз потому, что хотел поддержать вас в ваших размышлениях об удивительных совпадениях, которые случаются в жизни. А еще потому, что вам, как профессиональной разведчице, которую готовили, в частности, и для разведопераций по борьбе с терроризмом, любые знания в этой области не будут лишними. Но прямого отношения к вам эта информация не имеет. Почему она вас так беспокоит? Неужели только из-за нее вы меня вызвали? – недоуменным взглядом смотрел на меня Лев Николаевич.
- Да, из-за этого, - с вызовом смотрела я на шефа. – Не знаю, может, на этот раз мое чутье меня подвело, но… Одним словом, я думаю, что пока вокруг того задания, ради которого меня вызвали в Москву, сложилась неблагоприятная обстановка, Командование хочет решить с моей помощью другую задачу. А именно: мне хотят поручить ту террористическую организацию. А для выполнения этого задания я должна обосноваться в Палерджо, в частности, в отеле синьора Сарди. То есть – я должна пойти на риск и явиться в дом двойника, чтобы внедриться в семью Сарди. Но генералы надеются и ждут, что на этот риск я пойду добровольно. Да не просто по собственному желанию, а главное - по собственной инициативе. Разве не так?
- Думаю, вы ошибаетесь. Во всяком случае, если бы у Командования были такие планы, я бы о них знал, - нахмурился Лев Николаевич. – Внедряться в семью Сарди, пока старик жив, невозможно. Нельзя рисковать такими документами, такой легендой. Боже, о чем я говорю? Какая легенда? Подлинная биография у нас в кармане! И всем этим рисковать! Ради, в общем-то, неизвестной террористической организации? Она не стоит того. С вашими документами задачи посложнее можно выполнять.
- Конечно, вы правы. С такими документами, в самом деле, где угодно можно работать. Хоть в агенты ЦРУ наниматься, - засмеялась я. – Но только в том случае, если я, Анна Сарди, окончательно и бесповоротно избавлюсь от наркозависимости и, при этом, буду легальным членом семьи Сарди. Только в этом случае я смогу выдержать любую проверку, даже ЦРУшную. Думаю, и Командование понимает, что без моего внедрения в эту семью вряд ли можно рассчитывать на что-то действительно очень ценное.
- Еще раз повторяю, что о вашем внедрении в семью двойника не может быть и речи. Там непременно поймут, что к ним явилась чужая девушка, только очень похожая на Анну.
- Но вы же видели ее фотографии! - воскликнула я. – Она словно мой близнец.
- Уверяю вас, даже близнецов родные люди различают. Не спорю, внешне вы действительно очень похожи. Но замечу при этом, что, судя по имеющимся у нас фотографиям двадцатилетней Анны, вы были с ней похожи именно в этом возрасте. А с годами люди меняются. Вы же сами докладывали, что по рассказам официантки в траттории, Анна сильно изменилась, что…
- Так в этом-то все дело, - перебила я шефа. – За то время пока Анна пила и употребляла наркотики, она пополнела, подурнела и даже постарела. Но потом она вылечилась от наркомании, занялась спортом или фитнесом, прошла курс хорошего массажа, а может, даже сделала небольшой лифтинг,  как предположила в Риме Фиамета, приняв меня за Анну.
- Ну, хорошо, - раздраженно махнул рукой шеф. – Допустим, внешность ваша не вызовет  никаких подозрений.
- Уверена, что не вызовет, - живо откликнулась я. – Приняли  же меня за Анну в траттории летом. Там тоже решили, что Анна вылечилась от наркомании и привела свою внешность в порядок.
- Ваше появление тогда было неожиданным для всех, никто в вас особенно не вглядывался. А если вы захотите жить у деда Анны, то вас может выдать даже голос.
«Действительно, каким был тембр голоса Анны? Высокий или низкий? Звонкий, чистый или с хрипотцой?» - Почувствовала я брешь в своих доводах, но тот час же нашлась, как ответить себе и шефу:
- Я бросила пить и курить, голос  поэтому изменился.
- А вы знаете, что Анна курила? Может, она обычную сигарету в руки никогда не брала. Только с «травкой». На Западе сейчас не модно курить.
- А в Пизе кто знает, курила она или не курила после отъезда в Рим? – парировала я.
- Ладно, проблему голоса можно, пожалуй, обойти в связи с возрастом. А что делать с привычками, манерами, жестами? А мимика, походка? Смех, наконец!
- Я над этим тоже долго размышляла и считаю, что проблем в этом отношении не должно быть. Никто в Пизе ведь не знает, насколько изменились манеры Анны после ее отъезда в Рим. Вы, надеюсь, помните, что ее хорошо знали в Пизе и Ливорно только в детском и подростковом возрасте.
- Не уверен, что какие-то привычки и характерные жесты с возрастом меняются, - с сомнением покачал головой Лев Николаевич. – Но предположим, что и этой проблемы нет. Остается самое главное: конкретные реалии, факты из жизни семьи Сарди. Да и самой Анны хотя бы до того момента, как она покинула родные места. Мы не всемогущи и не можем разведать все подробности. А они-то как раз обязательно выдадут подставную Анну, - упорно не хотел шеф соглашаться с моими доводами.
- А вот они-то как раз ее и не подведут, - загадочно улыбнулась я.
Шеф смерил меня насмешливым взглядом.
- В самом деле? – произнес он с нескрываемой иронией в голосе.
- Уверена, что ваша насмешливая улыбка исчезнет, как только вы услышите, что я придумала.
Хвастливые нотки звучали в моем голосе, но я и не думала их скрывать. Я на самом деле гордилась своей идеей, и мне хотелось верить, что Льву Николаевичу она тоже понравится.
Раздался вежливый стук в дверь, и в гостиную вошла Галина Семеновна. Поставила поднос с чашками на сервировочный столик и спросила:
- Рита, я тебе еще нужна? Или могу уже уходить?
За прошедшие месяцы мы с хозяйкой очень подружились, и она называла меня теперь только по имени. Галина Семеновна приближалась к пенсионному возрасту, и ее обращение ко мне по имени-отчеству даже коробило меня. Потому я и попросила ее забыть это официальное обращение и оставить лишь более привычное и приятное для моего слуха, короткое имя Рита. Тем более, что хозяйка моя была женщиной очень приветливой, доброжелательной и по-матерински заботливой. Я была ей очень благодарна и старалась отвечать добром на добро.
У Галины Семеновны было двое внуков, а дочь с зятем работали. Мальчишки подолгу оставались дома одни, без присмотра, и Галина Семеновна за них очень беспокоилась. Потому я никогда не задерживала ее долго в квартире. Да и особой нужды в этом пока что не было. Так что почти всегда в три-четыре часа дня она уже уходила домой. Сейчас было уже пять. Однако сегодня был особый случай, и я хотела попросить ее задержаться на часок. Но не успела я и рта открыть, как Лев Николаевич уже отпускал хозяйку.
- Вы можете идти, Галина Семеновна. Ни чай, ни кофе нам больше не понадобятся. Надеюсь, мы быстро закончим нашу беседу.
- Спасибо. Тогда я пошла. До свидания, Лев Николаевич. До завтра, Рита, - помахала мне рукой Галина Семеновна.
Я бросила быстрый, осуждающий взгляд на шефа. Он на меня не смотрел, он провожал хозяйку спокойным, бесстрастным взглядом.
- Выкладывайте свои идеи, - с невозмутимым видом повернулся он ко мне, когда Галина Семеновна закрыла за собой дверь.
Я не стала выговаривать шефу за его вмешательство в наши отношения с хозяйкой, а спокойно перешла к делу.
Лев Николаевич внимательно выслушал меня. Долго молчал. Я в тревожном ожидании смотрела на его сосредоточенное лицо. Потом прищуренный, нахмуренный взгляд его посветлел, и он с улыбкой произнес:
- По-моему, вы придумали очень удачный ход. Я доложу о всех ваших доводах – а теперь они стали и моими – Командованию и сделаю все возможное, чтобы оно добрило вашу инициативу. Только нужно заранее, до прихода к вам генералов, продумать некоторые детали этой гениальной идеи, - добавил он и тут же внес несколько ценных предложений.
В ответ на его идеи у меня тут же рождались мои собственные. Мы увлеклись, и как дети несколько минут играли в игру на изобретательность и фантазирование.
- Да, не зря ты пришла в разведку, - остановил, наконец, нашу увлекательную игру Лев Николаевич. - Голова у тебя варит.
- Надеюсь, что варит, - без ложной скромности согласилась я с шефом. - Но без Александра Ивановича, моего "ведущего" в разведшколе, в профессиональном плане я бы ничего не стоила. Он многому меня научил. Если во мне есть какие-то ценные профессиональные достоинства, то это, прежде всего, его заслуга.
- Не спорю, научил он тебя многому. Я тоже, надеюсь, кое-чему тебя обучил. И сейчас проверю, хорошо ли ты усвоила мои уроки. Заодно и продолжу обучение, - с медовой улыбкой произнес шеф, поднимаясь с кресла.
Он подошел ко мне, наклонился и сладким голосом прошептал мне прямо в ухо: - Ты встанешь сама, моя красавица? Или, как в тот раз, мне взять тебя на руки и отнести на наше место?
Этот тихий, вкрадчивый шепот и нежное прикосновение его горячих губ к моей мочке были такими возбуждающими, что внутри у меня все опустилось, а низ живота предательски вспыхнул и запылал.
На этот раз я даже для блезиру не стала спорить и сопротивляться. К чему теперь мое притворство? Как бы ни осуждала я себя за ту ночь, в глубине души я знала, что рано или поздно, но это должно было вновь случиться. Он тоже это знал. И что бы я теперь ни сказала, какими бы словами ни попыталась оттолкнуть его от себя - все выглядело бы в его глазах пустой игрой и глупым кокетством. Уступив ему один раз, я опустилась с пьедестала, который сама для себя когда-то воздвигла.
А зачем, собственно, я  воздвигала этот пьедестал, если с детства мечтала о работе в разведке и, в конце концов, добилась своего? Разве не выбрала я себе в качестве иконы, отражающей мое вероисповедание, картину Джорджоне "Юдифь" и повесила репродукцию этого шедевра на видное место в своей спальне? Я почти преклонялась перед изображенной на картине девушкой по имени Юдифь, которая, спасая свой народ от завоевателя Олоферна, отдалась ему в его палатке, а когда он уснул, отрубила ему голову. Именно такой, как Юдифь, представляла я себе настоящую разведчицу: преданную Родине женщину, готовую на любой, даже самый неблаговидный с общепринятой точки зрения поступок, ради блага своей Отчизны.
И если это так, то разве не должна я теперь быть готова лечь в постель с любым мужчиной, если это необходимо для дела?
Впрочем, ложиться в постель с шефом совсем необязательно. Для дела это как-то не нужно. Но пусть мое падение с пьедестала будет окончательным и бесповоротным! С ним мне легче и свободнее будет действовать потом.

Мысль о светлой, преданной любви к Виктору на короткий миг яркой вспышкой пронзила мой мозг, но тот час же погасла.
Светлая любовь, романтическая восторженность, преданность и верность любимому - все это высокая поэзия, не имеющая ничего общего с прозой, которая вошла в мою жизнь после той предновогодней ночи, и с тем будущим, что ждало меня впереди.
Поэзия ушла, испарилась из моей жизни вместе с Виктором. И отныне она мне больше не понадобится...

16.

Дорогой дедушка!
Пишу тебе это письмо, но ответа не жду. Я даже адреса тебе своего не буду сообщать. Потому что уверена, что тебе очень трудно будет заставить себя написать мне. Ведь ты, скорее всего, не смог простить меня за всё то зло, которое я тебе причинила. Правда, я не помню точно, что я творила. Только чувствую, что делала тебе больно.
Извини, что так невнятно и сбивчиво звучат мои фразы. Но рвать этот листок и начинать новое письмо, потом снова переписывать его не буду. Иначе вообще его тебе не отправлю. А мне очень хотелось сообщить тебе, что со мной случилось. В надежде, что когда-нибудь ты все-таки простишь свою бедную, глупую Анну.
Не буду вдаваться в подробности. Может быть, когда-нибудь решусь написать более подробное письмо. А сейчас сообщу лишь немногое из того, что со мной произошло за последний год. Это я хорошо помню. Плохо помню только то, что было до этого... Вот опять! Опять получается непонятный для тебя сумбур.
Ладно, начну все по порядку. Чуть больше года назад в Риме я попала в автомобильную аварию. Мой друг, сидевший за рулем, погиб. Что касается меня, то все части моего тела остались целыми и невредимыми, кроме одной - моей головы. Я была ранена в затылок, был задет какой-то участок моего мозга, и когда я очнулась - то вообще ничего понять не могла и ничего не помнила.
Не буду рассказывать тебе сейчас, как я долго приходила в себя. Поверь, это были трудные дни. Да еще учитывая мою зависимость от наркотиков.
Помог мне справиться с моей болью Винсенте, мой врач, мексиканец по национальности. К счастью для меня, он как раз в то время был в Риме на стажировке. Его, молодого, подающего большие надежды врача, мой случай вначале очень заинтересовал только с профессиональной точки зрения. Он применил все свои знания и способности, в том числе и психотерапевтические, чтобы избавить меня от наркозависимости и вернуть мне память.
«Самое главное, - говорил он, - вернуть тебе вначале те ощущения, те чувства, которые ты испытывала до аварии. То есть – вернуть психоэмоциональное состояние. А потом уж ты начнешь вспоминать и факты твоей жизни».
Но вспоминала я медленно. В памяти всплывали какие-то темные, дымные помещения, хохочущие лица, крики. Вспоминались они мне как фотовспышка, ежесекундно, в один короткий миг. И никакой радости эти вспышки мне не приносили. Скорее наоборот – после этих коротких воспоминаний мое внутреннее состояние ухудшалось, в душе - никакого покоя. Я вдруг поняла, что просто не владею собой. Какие-то бесы во мне сидели. Они меня мучили и сжигали на огне. Я ничего не могла делать, была жертвой собственного бессилия и беспомощности. А еще во мне сидели страх и озлобленность против всех, кроме Винсенте. К нему я испытывала какое-то очень теплое чувство. Скорее всего, чувство благодарности.
А Винсенте полюбил меня и позвал за собой в Мексику. Я согласилась.
Перед отъездом решила попрощаться с тобой. К тому моменту я уже вспомнила родителей и наш дом в Ливорно, в котором я с ними жила. И тебя вспомнила. В памяти возникали то светлые, лирические сцены с тобой из раннего детства, то какие-то размытые в очертаниях, мрачные картины в траттории.
Я хотела по-доброму поговорить с тобой. Но когда зашла в тратторию, то почувствовала, что непонятная злоба поднимается в моей душе. Словно какой-то дьявол сидел во мне и нашептывал: "Здесь тебе было плохо. Ты ненавидишь своего деда". Другой голос твердил: "Дед ничего плохого тебе не сделал". Но я ведь ничего толком не помнила. Я увидела тебя и неожиданно для самой себя испугалась, что сидевшая во мне злая сила победит мои добрые намерения и наговорит тебе гадостей. Потому я так быстро убежала из траттории, даже не поздоровавшись с тобой. Прости меня за это.
Сейчас мы живем с Винсенте в Мехико. Мне здесь не скучно. Пока Винсенте на работе, я учу испанский язык, увлеклась дизайном по интерьеру. Надеюсь, эти знания пригодятся мне в Буэнос-Айресе, куда мы скоро переезжаем. Там Винсенте предложили хорошо оплачиваемое место в частной клинике.
Винсенте уговаривает меня пожениться, но меня останавливает мое отношение к нему. Ведь чувство благодарности и привязанности не может заменить любовь.
Память постепенно возвращается ко мне. Но Винсенте не обещает, что она полностью вернется. Он говорит, что у меня частичная амнезия в очень сложной форме - из одного и того же периода своей жизни я что-то помню, что-то когда-нибудь обязательно вспомню, а что-то уже забыла навсегда.
А может, Винсенте и не очень стремится окончательно избавить меня от этой болезни? Он проговорился как-то, что были такие странные случаи, когда избавившиеся от амнезии люди забывали все, что происходило с ними во время заболевания. Может, Винсенте боится, что со мной произойдет этот редкий случай, и я забуду его?
Меня, правда, теперь уже мало волнует моя амнезия и возможность или невозможность полного избавления от нее. Я счастлива уже оттого, что обрела себя, что знаю, кто я такая. А еще меня радует, что исчез тот дьявол, который сидел у меня внутри. Душа моя исцелилась, и это главное в моей жизни.
Тоскую по Италии, но не знаю, вернусь ли я когда-нибудь на родину.
Еще раз прости меня, мой дорогой дедушка".

17.

Поставив точку в конце последнего предложения, я начала писать слова "Твоя Анна", как услышала за дверью мужские голоса. Бросила ручку, вскочила со стула и поспешила в прихожую. Оказывается, я так увлеклась своим сочинением, что не слышала дверного звонка. А Лев Николаевич, Леонид Семенович и Михаил Иванович уже были в прихожей и раздевались.
- Здравствуйте, Маргарита Федоровна, - поздоровался  Михаил Иванович. - Мы рады вас видеть. 
- Я тоже рада. Здравствуйте. Проходите. А Петра Павловича нет? Что-нибудь с ним случилось? - спросила я, открывая дверь в гостиную.
- Грипп неожиданно свалил нашего Петра Павловича, - объяснил Михаил Иванович. - Он очень жалеет, что не смог прийти и обсудить вашу инициативу, ради которой мы сегодня здесь собрались.
Так, без долгих предисловий, разговор наш сразу начался с деловой ноты. Меня попросили лично рассказать  подробности легенды, которую они уже слышали из уст Льва Николаевича.
На этот раз генералы останавливали меня почти после каждой сказанной мною фразы. Уточняли, проясняли, задавали каверзные вопросы, которые могут задавать мне там, в Италии. В тупик они меня ни разу не поставили. Только когда Михаил Иванович спросил меня, где конкретно мы с Винсенте жили в Мехико, я ответила:
- На вопросы о Мексике и Аргентине я смогу без затруднений отвечать, когда буду иметь в руках необходимые материалы об этих странах и их столицах. А главным образом, после того, как изучу их. У меня, к сожалению, не хватило времени, чтобы для начала хотя бы в Интернете немножко порыскать.
В конце обсуждения я протянула Михаилу Ивановичу только что написанное мною письмо.
- Вот черновик письма, о котором я говорила. В нем еще нужно поправить стилистические погрешности, но в принципе, именно такой текст я хотела бы отправить дедушке Анны Сарди. С вашими поправками, естественно. С теми, которые вы сочтете необходимыми, если я что-нибудь не учла.
- Прочитаем и решим, нужны ли в нем поправки. В ближайшее время наши люди в Мексике отправят его по назначению. А еще лучше, - задумался на секунду Михаил Иванович, - пошлем его из Европы с необходимыми штемпелями на конверте.
- А вот письмо Анны тете Паоле в США, - протянула я Михаилу Ивановичу еще один лист. - Оно намного короче, но смысл его не отличается от письма синьору Сарди. И если вы в целом одобряете мой план, то я хотела бы прямо сегодня дать вам список всего, что мне необходимо детально изучить для подтверждения придуманной легенды. В том числе, научные исследования по работе с людьми, потерявшими по разным причинам память. Кое-что я уже прочитала, но уверена, что нужно знать больше по этому щекотливому вопросу.
Генералы переглянулись, Лев Николаевич улыбнулся едва заметной добродушно-хитрой улыбкой.
Еще перед этим визитом я знала, что Командование одобряло мою инициативу - Лев Николаевич накануне сказал мне об их реакции. Тем не менее, я чуть волновалась. Последнее слово было за Михаилом Ивановичем, и от этого слова зависела вся моя дальнейшая служба, даже судьба. За неделю, которая  прошла с того времени, как я рассказала о своей придумке куратору, я полностью срослась со своей будущей ролью. Я мысленно представляла себя в доме дедушки и постоянно проигрывала сцену встречи с ним. Мне было бы жаль, если бы начальство в последнюю минуту испугалось риска и отказалось от моей затеи. Но, к счастью, никто отказываться от нее не собирался.
- Мы довольны, что ваш ясный и расчетливый ум подтолкнул вас к этому решению, - сказал Михаил Иванович. - Так что с сегодняшнего дня вы начинаете готовиться к выполнению именно этого конкретного задания. Никакими оперативными делами вы  первое время после приезда в Италию  заниматься не будете. Ваша главная задача – прочное внедрение в семью Сарди. Забудьте на время обо всем другом. В том числе, о террористической организации в Палерджо и о задании, из-за которого вас вызвали в Москву. Только вживание в роль двойника! Это приказ. Будем надеяться, что вам удастся обмануть всех Сарди и стать Анной. И только после этого мы сможем решить окончательно, где можно будет использовать ваше положение с наилучшими для нас результатами. И какие задания можно будет  вам поручать в связи со стоящими перед нашей страной угрозами. Конечно, на первом месте стоит угроза акций международного терроризма - как на нашей территории, так и против российских граждан за границей. Но есть и другие, не менее серьезные, угрозы. Наша служба должна, в частности, серьезно думать об обеспечении экономической безопасности нашей родины. Иначе мы не будем хозяевами в собственном государстве. И кто знает, может, вы выйдете на людей, которые будут иметь ценную информацию в этой области. Разведчик должен работать прицельно, поступательно.
Эти длинные казенные фразы слушала я вполуха. Все, о чем говорил Михаил Иванович, я и сама хорошо знала. В свое время Александр Иванович много говорил мне о задачах, которые стоят перед российской разведкой. Как и любой другой разведке, нам нужна секретная информация о военных планах, направленных против нашей страны, и о новейших военных разработках. Важны для нас и вопросы, связанные с обеспечением контроля над вооружениями, нераспространением оружия массового уничтожения, которое может попасть в руки экстремистских группировок. Александр Иванович говорил мне даже о таких моментах, как помощь нашему военно-промышленному комплексу в оружейных сделках. Очень ценятся сведения о том, где имеются потребности в тех или иных видах оружия, где и по каким ценам и какое оружие можно более выгодно продать. Так что теперешняя лекция генералов мне была ни к чему. Но им, видимо, очень хотелось вбить в мою голову, что передо мной потом может быть поставлена любая задача, и я должна быть к ней готова.
«Всегда готова!» – хотелось мне вскинуть руку в дурашливом жесте пионерского приветствия из моего далекого детства, которое застало остатки советской пионерской организации. Руку я не вскинула, а открыла рот:
- Я все поняла. И приложу все силы, чтобы выполнить любое задание, которое будет передо мной поставлено.
- Мы в этом не сомневаемся, - сказал Леонид Семенович. - Куратором вашим остается Лев Николаевич. Вы не возражаете?
- А разве я могу возражать? Командиров не выбирают, их нам на шею без спроса вешают, - засмеялась я каким-то противным, игривым смехом. - Но в любом случае, я ничего не имею против. Мы сработались со Львом Николаевичем и хорошо понимаем друг друга, - произнесла я бесстрастным тоном и взглянула на шефа.
Тот улыбался скупой, сдержанной улыбкой, но от меня не укрылся довольный блеск его глаз. Еще бы он не был доволен! Всю прошедшую неделю он почти каждый вечер приходил ко мне, и каждый раз уходил с волновавшим его вопросом: увидит ли он меня вновь? А теперь эти вечерние визиты будут спокойно продолжаться до моего отъезда. И будь у него такая возможность - он бы, наверно, не только каждый вечер, но и все ночи проводил в моей спальне и неустанно услаждал себя и меня своим ненасытным мужским началом.
Я знала, что шеф женат, и чувствовала что-то вроде вины перед незнакомой мне женщиной за те вечера, что он проводил со мной. Накануне не выдержала - спросила, не мучает ли его совесть и что бы сказала его жена, если бы узнала о его измене.
- Она бы сделала вид, что ничего не знает, и в глубине души была бы рада за меня, - ответил Лев Николаевич.
Этот ответ меня озадачил: ни в голосе, ни в глазах Льва Николаевича иронии не было. Высказать свое удивление я не успела, он прочитал его сам в моих глазах и тут же рассказал грустную историю своей семейной жизни. Оказалось, что его жена тяжело больна и уже несколько лет прикована к постели. Он любит ее, жалеет, заботится о ней и никогда ее не оставит.
К такой истории я не была готова и в ту минуту искренне пожалела шефа, посочувствовала ему. Теперь я уже не осуждала его. Я  понимала, что такому здоровому и сильному мужчине необходима была любовная связь на стороне. А если к тому же эта женщина на стороне никогда не станет настаивать на браке, то тут уж сам бог велел, как говорится, к ней прочно прилепиться...

Леонид Семенович, между тем, просматривал подготовленный мною список необходимой мне литературы и справочников.   
- Лев Николаевич, займитесь этим списком, - протянул генерал листы моему куратору. - И постарайтесь обеспечить Маргариту Федоровну всем, что ей потребуется. Особенно, что касается подробных карт, фотографий и видеофильмов по Мексике и Аргентине. Какие еще у вас будут пожелания? - повернулся он ко мне.
- Могу я ознакомиться со всей оперативной информацией по террористической организации в Палерджо?
- Конечно, можете, - произнес Михаил Иванович. - Но позже. Хотя еще раз повторяю: никаких действий относительно этой организации вам нельзя будет предпринимать вплоть до наших указаний. Конкретные условия связи начнем отрабатывать в ближайшее время. Но главное могу сообщить уже сейчас. Связь с Центром у вас будет осуществляться напрямую. Наша резидентура в Европе вас знать не будет. Если вы станете Анной Сарди, то чем меньше будет людей, которые смогут узнать об этом, тем лучше для вашей безопасности и наших задач. Послания с открытым текстом о ваших перемещениях мы будем получать от вас по уже отработанному каналу в Вене. Письма с тайнописью будете посылать на конспиративный адрес в Стокгольме… Еще какие вопросы?
- Я бы хотела пройти какие-нибудь краткосрочные курсы гостиничного бизнеса. А еще мне нужна операция на глаза. Я бы хотела ее сделать в ближайшее время.
- Операция? Что случилось? - с тревогой уставился на меня Михаил Иванович. - Если она вам нужна, то почему вы раньше ее не делали и почему только сейчас об этом говорите? Почему раньше молчали?
- Без этой операции можно было бы спокойно обойтись. Как я обходилась до сих пор. Но вы наверняка заметили, что у Анны Сарди ни на детских, ни на взрослых фотографиях не видно очков. Значит, зрение у нее было хорошее. А я, как вы знаете, раньше носила очки. Сейчас - линзы. Вот я и хочу избавиться от линз. Чтобы и по этому моменту не было никаких сомнений.
- У Анны Сарди зрение могло ухудшиться после аварии. Так что ничего страшного в этом нет, - сказал Леонид Семенович.
- Конечно, нет. Я тоже думала о возможности такой легенды... И если врачи не дадут мне полной гарантии об удачном исходе операции, то я рисковать не буду. Останусь с линзами и буду, при необходимости, "списывать" их на последствия аварии.
- Хорошо. Если врачи будут уверены, что никаких осложнений не произойдет, то делайте операцию. Лев Николаевич, займитесь и этим вопросом. Я  имею в виду, как курсы гостиничного бизнеса, так и операцию. Что касается операции, то проконсультируйтесь сначала у врачей нашей поликлиники. Что у нас еще осталось обсудить на сегодняшний день? - ни к кому конкретно не обращаясь, куда-то в воздух бросил свой вопрос Михаил Иванович.
- Вопрос о псевдониме для Маргариты Федоровны, - подсказал Лев Николаевич.
- Ах, да! Теперь, когда ваш псевдоним совпадает с именем, его нужно поменять, - повернулся ко мне генерал. – Что вы думаете по этому поводу?
Я не колебалась ни секунды.
- Хотела бы оставить свой прежний псевдоним. Если можно сделать исключение.
- В таких случаях исключений быть не может. Псевдоним нужно взять другой, - сказал, как отрубил, Михаил Иванович.
- Хочу оставить себе имя бабушки, - упрямо сжала я губы. – Бабушка или, вернее, ее имя для меня – все равно как талисман, который приносит удачу.
В комнате установилась напряженная тишина. Тупым взглядом я смотрю в одну точку на столе, понимая, что моя выходка с псевдонимом ни к чему хорошему не приведет. Но взглянув на Леонида Семеновича, я, к своему удивлению, в его глазах увидела не осуждение, а понимание.
- Скажите, какая была фамилия у вашей бабушки? – спросил он.
- Кобринец.
- А разве Кобринец не название места, где родилась ваша мама? – удивился Лев Николаевич. – По-моему, вы мне говорили, что ваша мама родилась во время войны в маленьком городке с этим названием.
- Нет, городок тот называется Кобрин, а не Кобринец, - улыбнулась я грустной улыбкой.
Пока мы с Львом Николаевичем перебрасывались этими фразами, Леонид Семенович что-то тихо шепнул Михаилу Ивановичу, и тот сказал:
- Если вы так привязаны ко всему, что связано с вашей бабушкой, то давайте используем для вашего псевдонима ее фамилию. Я предлагаю псевдоним «Кобра».
- Кобра!? – воскликнула я возмущенным голосом. – Это же самая ядовитая змея.
- Так это как раз то, что нужно, - засмеялся Михаил Иванович долгим раскатистым смехом. - Для врагов вы и должны быть хитрой и коварной коброй, готовой в любую минуту ужалить любого противника. А для нас вы всегда будете Маргаритой - «жемчужиной», как переводится ваше имя с греческого, если я не ошибаюсь.
- Ну как? Берем этот псевдоним? – спросил Леонид Семенович.
Я подумала несколько мгновений и решила, что другого выхода нет, если я настроена, в силу своей интуиции, иметь имя бабы Ганны в качестве своего талисмана. Пусть это будет теперь не имя, а фамилия, пусть не целиком, а частично – это не имеет принципиального значения. Главное – я буду носить ее имя.
- Придется взять, - согласилась я.
На том и порешили. Теперь уже под псевдонимом "Кобра" мне предстояло  ехать в командировку, к которой я стала еще более упорно готовиться сразу же после встречи с Командованием.

18.

К концу июня я была полностью готова к отъезду в нелегалку. Все, что от меня требовалось, я усвоила. Были просмотрены и "записаны на корочку" сотни документов, планов, схем, фотографий и фильмов. Я выучила наизусть все имена, названия и адреса, которые могли мне понадобиться  в ходе выполнения задания. Некоторые из них были дополнительно записаны на карту памяти моего мобильника-компьютера. Как пять своих пальцев я знала условия связи с Центром. Изучила ту специальную аппаратуру и препараты, которые брала сразу с собой, и все то, что Центр должен был впоследствии передать мне через тайники или через курьера. На итальянском говорила без акцента, на французском объяснялась свободно.
И главное - я окончательно сжилась с ролью Анны Сарди. Мне порой казалось, что я всегда ею и была. Это было бы странным ощущением в другой ситуации, но для разведчика такая способность к полному перевоплощению должна быть одним из основных качеств. Я же теперь на сто процентов уверена, что обладаю этим качеством, а значит - не зря поставила когда-то перед собой цель стать разведчицей и целеустремленно к ней шла. Правда, почему я со школьной скамьи хотела попасть в разведку, я даже самой себе не могла толком объяснить.
Может быть, мой несколько романтичный характер и природный авантюризм требовали острых ощущений и ярких приключений, которые, как мне казалось, можно было получить лишь в разведке? А может, во мне сработали гены моей бабушки-подпольщицы, и в разведку вело меня желание служить Родине на самом опасном в мирное время участке? Огромное влияние на меня отца тоже, вероятно, сыграло не последнюю роль в выборе этой профессии.
Отец был кадровым военным, недавно ушел в отставку в звании капитана первого ранга, но по-прежнему считал себя офицером великой, непобедимой армии.
 Он часто говорил нам с сестрами:
- Это очень нужная и гордая профессия – Родину защищать. Обязательно смотрите спектакли и фильмы, читайте книги о Великой Отечественной войне. Они научат вас любить и защищать свое Отечество.
Сестры мои игнорировали «литературные» советы отца, я же им охотно следовала и запоем читала повести и романы о героических поступках людей, которые отдавали за Родину свои жизни. А уж если мне попадались книги или газетные публикации о разведчиках, а еще лучше - о разведчицах, то от такого чтения меня было не оторвать. Правда, чаще всего мне попадались материалы о разведчиках, действовавших в тылу врага в годы войны. О нелегальных разведчиках, особенно о разведчицах, работающих в мирное время, материалов почти не было. Но и тех малочисленных газетных статей оказалось достаточно, чтобы образы женщин-разведчиц прочно засели в моей голове и сердце. Да настолько прочно засели, что ни в какой другой профессии, кроме разведки, я себя уже и не мыслила.
В десятом классе я стала писать письма в Министерство обороны с просьбой взять меня в разведку. В первом письме много хвасталась, говорила о своих способностях. Делала упор на хорошее знание английского и испанского языков, которые я учила в спецшколе. Сообщала и о том, что в школьных спектаклях разные роли играла и могла хорошо перевоплощаться.
В следующем письме хвастаться перестала. Просто писала о желании служить Родине. Вначале мне не ответили. Потом все-таки со мной встретились, поговорили. Встречался со мной мой будущий ведущий офицер Александр Иванович. Он сказал, что сначала мне нужно хорошо окончить школу, получить профессию, а потом уж они подумают. На последнем курсе Строгановки Александр Иванович снова со мной встретился. Мы долго с ним говорили, и я по-прежнему настаивала, что хочу быть разведчицей. После этой беседы я прошла несколько сложных тестирований и тщательный медосмотр. Результаты оказались хорошими. Мне было сказано, что сразу же после окончания института я буду учиться в школе разведки.
Как я радовалась в тот момент - трудно передать словами. В моем воображении рисовались картины моей будущей нелегальной работы. Мелькали перед глазами прослушивающие устройства, кражи документов,  "хвосты", погони, перестрелки и тому подобные "бондианские" приключения.
Когда же я стала учиться в разведшколе, главный человек в моей подготовке - Александр Иванович, мне четко объяснил, что нелегальная разведка - это не приключения со стрельбой и преследованиями. Если в нелегальной разведке дело доходит до таких острых ситуаций, значит - разведчик сработал плохо.
- Когда разведчик берет пистолет и начинает стрелять, то на этом разведка заканчивается, - часто говорил мой «ведущий». - Потому что нелегальная разведка – это, прежде всего, отличная подготовка. А затем - очень тихий, незаметный, кропотливый ежедневный труд, который иногда даже кажется серым и нудным. Но в этой рутине каждая мелочь важна, и какое-нибудь незначительное с первого взгляда событие может сыграть в работе разведчика жизненно важную роль.
Теперь, после первой командировки, я это уже очень хорошо чувствовала и готовилась к предстоящей поездке с особой тщательностью и усердием. Справилась со всеми задачами даже чуть раньше поставленного передо мной срока.
Отъезд мой в командировку был намечен на начало августа, а в июле мне предоставлялся месячный отпуск. Я чувствовала, я практически знала, что в ближайшие несколько лет мне не придется бывать в России. Потому решила свой последний на родине отпуск провести в Питере. Хотелось напоследок погулять по родному городу да наговориться вволю - и таким образом надолго попрощаться - с родителями и сестрами, с тетей Полей, с дедушкой и бабушкой.

19.

Питер встречает меня розовым, приветливым солнцем и до боли родными запахами. Не знаю, как для других, а для меня у Питера особый, специфический запах: он пахнет морем, водорослями, дымом. Несколько минут я стою как зачарованная на площади Московского вокзала, вдыхая этот ни с чем не сравнимый, не по-северному  теплый и ласковый, хоть чуть-чуть и отравленный выхлопными газами, питерский воздух. Потом еду в "отчий дом", как пишется в стихах и поется в песнях о таких случаях. Хотя словосочетание "отчий дом" применительно к городу звучит несколько странно. Какой уж это отчий дом - густонаселенная  многоэтажка! Но с другой стороны, как ни крути, именно родительская квартира в девятиэтажке у Залива, где я выросла, для меня и есть родной, отчий дом, который таким и останется, наверно, до самой моей смерти.
После полудня вновь возвращаюсь в центр и хожу по столь любимому мною городу. Он сейчас совсем не такой, каким был в моем детстве. На всем лежит печать роковых девяностых: много грязи, обваленная штукатурка, выцветшие краски. Но ничто не смогло уничтожить красоту творений великих петербургских зодчих. Хожу по городу и глаз не могу оторвать от величавых дворцовых ансамблей и их отражений в трепетных невских волнах. Любуюсь дивными скульптурами в говорливых скверах и царственных парках-садах. Долго гуляю по Невскому. По этой безумной главной улице родного города, где все нереальное реально, а все реальное нереально, смотря куда пойдешь, как посмотришь, где и как представишь историю города, себя, своих родных и близких в нем.
Хулиганистого и задиристого пацана Кольку, моего дедушку, гулявшего задолго до войны вместе с тогдашней ленинградской шпаной от площади Восстания до Литейного, хорошо представляю себе. Вижу и воспитанную, вежливую девушку Машу, мою бабушку, обходившую эту шпану по другой стороне проспекта вместе с  другими добропорядочными гражданами.
А вот и мама моя, шестнадцатилетняя студентка первого курса медицинского института, гуляет со своими подружками по "ленинградскому Бродвею" от Садовой до Московского вокзала. Она не смотрит на всех этих модников с "коки", в модных пиджаках с широкими плечами, в узких брюках-"дудочках" и ботинках на "манной каше", ежедневно "шлифующих" серый асфальт "Бродвея". Красавице Катерине нравятся  более серьезные парни и более строгая одежда. Военная форма, например. "Выйти замуж за офицера" - так когда-то мечтали все девчонки в ее белорусском местечке. Катерина тоже считала, что лучшим мужем может быть только офицер: собранный, аккуратный, уважительный, с хорошим материальным достатком. "Сейчас, наверно, даже деревенские девчата не мечтают выйти замуж за офицеров, перешедших в одночасье из среднего класса в нищий", - улыбаюсь я про себя невеселой улыбкой.
И снова бреду и бреду я по Невскому. Как и в юношеские годы, иду не по четной, солнечной стороне Невского - там, где обычно гуляет народ, соблазненный яркими витринами магазинов, броскими вывесками лавок, кинотеатров и целой галереи кофеен. Иду я по нечетной, теневой стороне проспекта.
Не знаю точно, в каком возрасте я стала ходить на прогулки именно по этой стороне Невского. Но хорошо помню, что с седьмого класса по моей инициативе только здесь гуляли со мной мои одноклассники и одноклассницы. И совсем не великолепные здания Гостиного Двора, Казанского собора, Думской башни или Александринского театра меня в том возрасте интересовали и приводили на "государственную" сторону. Причина была в другом. Каждый раз, когда я приезжала на Невский, мне вспоминались слова бабушки Маруси:
- Это мой родной район, но я не могу заставить себя идти по четной стороне.  Когда немцы обстреливали нас, то там снаряды ложились чаще. Ты же видела, на номере четырнадцать - это почти рядом с домом, где мы тогда жили, - до сих пор висит мемориальная табличка: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна". Мне до сих пор по ночам слышится завывание сирен. Я иногда лежу ночью в полудреме с открытыми глазами и как будто слышу  зловещее тиканье метронома по радио. И кажется, что вот-вот раздадутся взрывы, зашатаются погасшие люстры на потолке, и кто-то вдалеке закричит истошным голосом.
Я, похоже, была очень впечатлительной девочкой и любящей внучкой. Не любила бабушка ту сторону - и я испытывала к ней не то страх, не то просто отчуждение.  Да так и сохранила в себе это непонятное, странное чувство, в котором даже  подругам никогда не признавалась. Не понял бы никто моего чувства. Впрочем, я и сама его не совсем понимала. Но тем не менее, на четной стороне Невского бывала только в случае крайней необходимости, когда искала какую-нибудь нужную книгу в Доме книги...

Пока я шаталась по городу, мама срочно оформляла отгулы, поскольку очередной отпуск у нее уже был. Ее желание взять отгулы за выходные дни меня очень обрадовало, но еще больше удивило. Я привыкла к тому, что мама всегда с большой неохотой даже на время отпуска оставляла свою больницу, в которой работала заведующей терапевтическим отделением. А тут без лишних уговоров взяла отгулы и в пятницу рано утром поехала со мной на дачу.
"Шось у леси здохло", - мысленно прокомментировала я присказкой бабы Ганны ситуацию с мамиными отгулами, но озвучивать ее не стала.
На платформе нас уже ждал отец - мать по мобильнику сообщила ему, на какой электричке мы приедем. Отец, уйдя в отставку, подрабатывал только зимой, а все лето он обычно проводил на даче. Там же всегда отдыхала летом тетя Поля. Дедушка Коля с бабушкой Марусей тоже непременно на все лето приезжали на дачу. Так что как только мы подъехали к калитке, все трое вышли во двор.
- Здравствуй, моя любимая племяшка, - троекратно расцеловала меня тетя Поля, когда я подошла к крыльцу. - Целую вечность тебя не видела. Что-то ты похудела. Будем сейчас тебя откармливать.
- Только этого мне и не хватало, - шутливо замахала я руками. - Чтобы потом месяцами на диете сидеть?! Здравствуй, бабуля, родная ты моя, - поцеловала я в обе щеки бабушку. - Здравствуй, дедуля. Молодец ты у нас. Еще очень бодренький, - обняла я за плечи дедушку.
- Какой уж тут бодренький, - с довольной улыбкой, но заметно дрожащим голосом проговорил дедушка.
У меня заныло сердце: уже далеко не бодреньким был мой дедуля. Бабушка покрепче будет. Вон как быстро семенит по дорожке к грядке с укропом, а потом еще пытается помочь маме с тетей Полей накрывать на стол. А дедушка ходит с палочкой, еле ноги передвигает...

К вечеру приезжают на выходные сестры. Сначала появляется Люда, ведя за собой свою семью - мужа Леонида и двух неугомонных, шустрых мальчишек-близнецов - Олега и Игоря. Через полчаса во двор чинно входит Раиска. За ней так же  чинно шефствует ее муж Роман и их тихая, скромненькая дочь Ариша.
Обычно мои сестры не так уж часто приезжают к родителям на дачу. Даже летом, во время каникул. Они чаще на дачи мужниных родителей ездят - у нас слишком много народу. Ну а сейчас, видимо, тоже попрощаться со мной хотят. Они, естественно, по-прежнему не знают о моей предстоящей командировке в нелегалку. Им известно лишь, что я вновь веду переговоры с какой-то иностранной фирмой. Сейчас жду окончательного решения. Это решение может быть принято в любой момент, и я тот час же уеду то ли в Мексику, то ли в Аргентину.

20.

Ужинаем, как обычно, на террасе. С трудом все умещаются за длинным столом, который отец сам когда-то смастерил из обычных досок. Да и лавки вдоль стола отец сам делал. Мама старается придать "божеский вид", как она выражается, этому "самостроку". На лавках лежат мягкие подстилки в цветастых наволочках. Стол украшен кружевной скатертью, связанной когда-то бабушкой Марусей. Чтобы не испортить эту реликвию, мама обязательно кладет под все блюда и приборы большие салфетки.
Начало ужина проходит мирно и спокойно. Пьем красное вино, едим салаты и запеченное в фольге мясо. Произносятся обычные для таких случаев тосты за встречу, за мир в семье, за детей. К чаю мама подает свою "шарлоттку", Раискин медовый пирог и конфеты с печеньем.  Леонид неожиданно предлагает выпить еще по одной и произносит тост за лучшее будущее. И тут пошло-поехало. Началась самая настоящая политическая дискуссия о том, что произошло с нашей родиной за последние годы.
- У здоровых, крепких мужчин отняли работу, а значит - будущее, - с горечью в голосе произносит отец.
- Ну, у вас, предположим, никто работу не отнимал, - стараясь быть в меру вежливым, возражает отцу Леонид. - Вас бы и при Советской власти отправили в отставку, насколько я знаю. По возрасту. Я правильно понимаю?
- Да не о себе я говорю. Мне-то как раз легче других. И пенсия побольше, чем у гражданских, и устроиться на работу могу легко. Хотя бы в охрану. Что зимой и делаю. Я о других говорю. О своих соседях, например. Мужиков чуть моложе меня, которые на заводах работали. Их заводы стоят, колхозы разрушены, земли зарастают травой. Простые люди никому теперь не нужны, никто о них не думает. И многие от безнадеги спиваются, гибнут. Потому что потеряли самое главное - вкус к жизни.
- Сами виноваты. Привыкли жить ни о чем не думая, - с пафосом в голосе произносит Леонид. - Родная власть, мол, не оставит в беде. Они никак не могут понять, что и власть сейчас другая, и государственное устройство другое. Что теперь им самим нужно позаботиться о своем будущем и будущем своих детей. Нужно работать, искать свое новое место в этом мире.
- Я с Леонидом согласен, - включается в разговор Рома, муж Раиски. - Те, кто сильнее и амбициознее, пытаются начать свое дело. Даже переезжают в другие места, где есть хоть какая-то перспектива.
- Что-то я не вижу ни железнодорожного, ни авиабилета в твоих руках, - беззлобно ехидничает Раиска.
- Я же говорил об амбициозных людях, - обнимает жену и целует ее в щеку Рома. - У меня же таких амбиций нет. Меня вполне устраивает мой чиновничий хлеб. А тебя нет?
- Не устраивает, - шутливо отталкивает мужа от себя Раиска. - Хотелось бы не только хлеба, но и немножко масла на нем. Не помешала бы и икорочка.
- Взятки нужно брать, своячок, взятки, - хохочет Леонид. - Тогда все в этой жизни у тебя будет.
- У-гу, - хмыкает тетя Поля. - Тюрьма в том числе.
- Что-то я не слышал о громких процессах по этому поводу. И не читал, чтобы кого-то в тюрьму посадили за взятки, - продолжает ухмыляться Леонид. - В крайнем случае, условно что-то дадут. Так что, чего ты боишься?
- Ну, все, хватит! - с грохотом опускается на стол отцов кулак. - У меня уши вянут от этих разговоров.
- Так мы же шутим, пап, - встает со своего места Люда и, подойдя к отцу, обнимает его за плечи. - Разве может кто-нибудь из нашей семьи против закона идти? Не так мы воспитаны. И мужей себе, таких же телков, не приспособленных к современной жизни, выбрали. Зато наша совесть чиста. Пусть у нас нет ни дворцов, ни яхт, ни личных самолетов. Пусть мы не покупаем "Челси" и даже не спонсируем ЦСКА. Но мы знаем, что никто не плюет в нашу сторону, никто не поносит нас последними словами. Никто не скажет нам: у-у-у, ворюга, забрал все наше, а теперь на нашей крови жирует.
- О! Вспомнил очень хороший свежий анекдот! - говорит Леонид. –   «Последнее слово подсудимого», - этот анекдот называется. «Уважаемый суд! Господа присяжные заседатели! В процессе процесса мне инкриминировали разные инсинуации. Меня называли магнатом… Меня называли олигархом… Говорили, что я продал Родину… Уважаемый суд! Господа присяжные заседатели! С полной ответственностью заявляю вам: Я не продавал Родину… Я ее КУПИЛ!»
Все долго и громко смеются, а потом мама произносит несколько высокопарным тоном:
- Мы Родину, слава Богу, не продавали и не покупали. И нет у нас коттеджей, дворцов и замков. Зато есть у нас эта родная дачка с красивым садом. И этот родной стол на родной террасе.
- Это наш островок спасения от всех внешних невзгод, - добавляет тетя Поля.
- Хорошо сказано, - вскакивает отец. - По этому поводу предлагаю еще один, самый последний тост.  Выпьем за то, чтобы у каждого в нашей стране однажды появился свой островок спасения. Пусть им будет вот такая милая, родная дача или простой деревенский домик. Или близкий друг, готовый поддержать в трудную минуту. Или любимый человек, ради которого горы хочется свернуть. Но каким бы он ни был, этот островок спасения, пусть он поможет каждому хорошему человеку и выжить в наше трудное время, и сохранить себя и свои убеждения.
Слушаю отца, и мне тоже хотелось бы сказать пару умных слов. Но не об отдельном человеке и его счастье. Мне хочется поразмышлять о судьбе своей родины, которой я решила служить. И буду преданно служить, несмотря на то, что со многим, что происходит в моей стране, я не согласна. Да не просто не согласна, я многое ненавижу. Но я знаю, что режимы и правительства приходят и уходят - Родина остается. Народ остается. Меня учили в школе, что ничто не исчезает никуда и не пропадает бесследно. Народ вернет понятие добра, справедливости. Народ мудр и потому терпелив. Все пройдет, все схлынет, и народ опять будет работать на станках, строить города, пахать, сеять, слагать песни. Пока опять кто-нибудь не начнет страну реформировать. Тогда народ опять замкнется в себе и будет хмуро молчать. Или не выдержит - выкинет реформаторов, и опять будет строить, сеять, пахать, писать стихи и петь песни.
Так я думаю, и это мне хочется сказать. Но я молчу. Я отвыкла "высовываться", обращать на себя лишний раз внимание. Так учил меня когда-то мой "ведущий".
«Ты должна уметь больше слушать, чем говорить», - говорил мне часто Александр  Иванович, и это его наставление так крепко въелось в меня, что я сохраняю привычку  молчать даже в своей родной семье...
Легли спать уже около часа, зная, что утром не нужно никуда торопиться, а можно подольше поспать и проснуться не в шесть-семь часов, а около девяти, когда отец устроит всем бодрую, веселую побудку. Уже выпив ранним утром чашку кофе и повозившись со своим стареньким "Жигулёнком" или деревяшками, отец зайдет в дом и протянет мелодичным тоном:
- По-о-дъ-е-ем! Большие и маленькие, молодые и старенькие, довольно спать! Пора вставать!
Потом протрубит голосом мелодию военного подъема:
-Ту-ту-ту-ту-у-у, ту-ту-у-у! Ту-у-ту-у-ту-у-ту-у!
Все зашевелятся, загалдят, беззлобно возмущаясь "трубой" отца и ранним, на их взгляд, подъемом. Чаще всего, такими недовольными бывают мои племянники. Но и они встают, чтобы в десять часов всем вместе сесть завтракать.
И так каждый день, пока на даче будет хоть один человек, кроме отца и дедушки с бабушкой.

Первая неделя отпуска проходит для меня спокойно и, можно сказать, счастливо.
Утром мы все вместе завтракаем, потом каждый занимается своим делом. Мы с мамой полем и поливаем грядки и клумбы. Или приводим в порядок альпийскую горку и меняем воду в нашем прудике, который мы соорудили из старой автомобильной шины. Иногда ходим в ближайший поселок за продуктами. Отец что-то строгает, пилит, приколачивает. Тетя Поля стряпает на кухне, а бабушка с дедушкой сидят у телевизора. После обеда старики ложатся спать, а мы с родителями и тетя Поля уходим в лес гулять.
Самое любимое мое время - вечера, когда мы все усаживаемся на террасе и начинается длинное вечернее чаепитие с бесконечными разговорами, воспоминаниями, иногда спорами и дискуссиями. Я радуюсь каждой минуте, проведенной с дорогими моему сердцу людьми, и думаю, что до конца отпуска так и буду балдеть от этого счастья.
Но однажды утром я вдруг проснулась с острым ощущением тоски на душе. Сначала не поняла, что творилось со мной. Потом до меня дошло: сердце мое уже начало страдать от предстоящей разлуки. Причем разлуки долгой, на многие годы. А дедушку Колю и бабушку Марусю я вообще уже не надеялась больше увидеть. Им обоим было далеко за восемьдесят, и то, что они дотянули, пережив Ленинградскую блокаду, до такого возраста, уже было настоящим чудом. Теперь же каждый день, каждая неделя могла быть последней в их жизни, и эта мысль приводила меня в состояние тихой печали.
К концу второй недели я совсем захандрила. Ни в грядки, ни в лес меня больше не тянет. Целый день не могу найти себе места. Сплю плохо, а под утро вижу один и тот же сон, в котором превращаюсь в молодую бабу Ганну - Ганку и проживаю эпизод из ее жизни, когда во время войны немцы сожгли ее хутор. Во сне я вижу, как горит вдали хутор, и хочу бежать к нему, но какой-то мужчина хватает меня в охапку и шепчет:
- Тебе туда нельзя.
- Я хочу к своим! - кричу я во весь голос, пытаясь вырваться из сильных мужских рук.
Но руки держат меня крепко, они обнимают и сжимают мое тело. Я борюсь, задыхаюсь и - проваливаюсь в пустоту...
Выныриваю я из этой пустоты уже наяву. Заставляю себя выровнять дыхание и успокоить сердцебиение. Потом еще долго лежу с открытыми глазами, задаваясь одним и тем же вопросом: отчего я вновь стала видеть сон, который регулярно снился мне года два назад, а потом все-таки оставил меня в покое?
Ответ появился как-то сам собой. Проснувшись в очередной раз после этого навязчивого беспокойного сна, я встала с ясной мыслью в голове: меня зовет к себе родина моей бабушки. Я должна съездить в Белоруссию и попрощаться с ее землей. А по пути заодно расплатиться с еще одним своим должком - заехать в Минск к Соньке.

21.

Сонька - моя самая близкая и единственная, на данный момент, подруга. С другими своими друзьями я рассталась, когда стала учиться в разведшколе.  Для одних я просто "потерялась", от других потихоньку отошла, перестав сначала с ними встречаться, а потом и перезваниваться. Мне, по натуре такой коммуникабельной и общительной, нелегко дался разрыв с девчонками, с которыми я провела свои самые веселые и беззаботные, школьные и студенческие годы. Но что поделаешь? Профессия обязывает. Так будет меньше людей, которым захочется интересоваться, куда я пропала на многие годы, в какую страну уехала и зачем.
И только для Соньки я не могла "потеряться". Не могла я просто так выбросить ее из своей жизни, как выбрасывают ненужную, отслужившую свой срок, перчатку. Да и Соньке было бы невыносимо тяжело переносить такое предательство с моей стороны.

Мы подружились с Сонькой еще на первом курсе Строгановки. Я только что приехала тогда в Москву из Питера, а Сонька - из Ярославля. В первые недели учебы мы обе чувствовали себя, видимо, не совсем в своей тарелке рядом с москвичами и москвичками, и потому совершенно инстинктивно потянулись друг к другу.
На втором курсе Сонька вышла замуж за нашего однокурсника, но нашей дружбе ее семейная жизнь не помешала. Скорее наоборот - Сонька часто плакалась мне в жилетку. Все жаловалась на своего легкомысленного супруга, "западающего" на любую юбку. Своим бытом Сонька тоже была недовольна. Как и всем нам, молодой семье катастрофически не хватало денег - сказались последствия гайдаровской реформы. Мы с Сонькой с тоской вспоминали первые месяцы нашей учебы, когда нам хватало присылаемых родителями денег. У Соньки мать - учительница, отец - инженер на крупном заводе. Ее родители, как и мои, считались по тем временам вполне обеспеченными людьми. После гайдаровской реформы наши родители сразу стали нищими. Особенно ощутимо это было в первый год, когда цены уже были новыми, а зарплаты - старыми.
Все эти материальные и моральные трудности не могли не сказаться на браке Соньки. Они с мужем развелись, и мы снова все свободное время проводили вместе. С каждым годом наша дружба становилась все крепче. Сонька часто бывала у меня, и ее очень любила тетя Поля. Моим родителям Сонька тоже очень нравится, они перезваниваются с ней до сих пор. Я также когда-то ездила в гости к ее родителям в Ярославль, и меня хорошо принимали в Сонькиной семье.
После института Сонька работала в Ярославле и долго искала себе подходящую "партию", пока не встретила парня, которого по-настоящему полюбила и предложения которого ждала больше года. Ее Павел - довольно удачливый белорусский бизнесмен, имеет деловые контакты в Москве, где они с Сонькой и познакомились. Живет он с родителями в современном двухэтажном коттедже в ближайшем пригороде Минска. Сразу после свадьбы Сонька переехала к Павлу и, судя по всему, очень счастлива в семейной жизни. Во всяком случае, в разговорах с ней по телефону я только и слышу: "мой Паша" да "мы с Пашей".
У Соньки я тоже единственная, по-настоящему верная и любящая, подруга. Потому она очень хотела, чтобы я была свидетелем и подружкой невесты на ее свадьбе. Я, к сожалению, поехать в Минск тогда не могла - как раз в те дни решался вопрос о моем внедрении в семью Антонино Сарди. Однако чувство вины перед подругой осталось, и теперь я решила, что своим визитом к ней хоть немножко искуплю свою вину...

На перроне в Минске первой ко мне подбежала, конечно же, Сонька.
- Привет, дорогая! Наконец-то я вижу тебя! - радостная, с сияющей улыбкой на лице, повисла она у меня на шее.
- Здравствуй, подруга! Ты, однако, потяжелела. Вот-вот  завалимся с тобой вместе. А ну-ка, покажись! - взяла я Соньку за плечи и, отодвинув ее от себя, оглядела с головы до ног.
В последний раз мы виделись с Сонькой всего полгода назад, в январе, когда она ездила со мной на родину бабы Ганны. Так что особых изменений в ней я не ожидала увидеть. Подруга по-прежнему была чертовски хороша собой: пышные золотисто-рыжие волосы, ровные, словно выведенные художником, брови вразлет, темные пушистые ресницы и большие, выразительные, прозрачно-голубые глаза. Невысокого роста, но с потрясающей фигурой. Одета, как обычно, по последней моде. Сонька всегда отличалась хорошим вкусом в одежде. Даже в бедные студенческие годы никогда не одевалась в китайско-вьетнамский ширпотреб с какого-нибудь Черкизовского или Измайловского рынков. Только западноевропейские вещи, только хорошего качества. Когда ее спрашивали:
- Откуда деньги на такой фирменный «прикид»?
Она отвечала, скромно потупив глаза:
- Нужно уметь крутиться и экономить на всем.
Лишь я одна знала секрет ее модного гардероба: она одевалась в сэконд-хэнде. Сонька умела из кучи только что привезенного барахла выхватить одну-две действительно ценные вещицы. Причем или совершенно новые, или очень мало ношенные.  Потом приводила их в порядок, да в такой, что выглядели  эти тряпочки так, словно были куплены в дорогом бутике.
Правда, глядя сейчас на Сонькин шикарный костюм, я не сомневалась, что он действительно куплен в дорогом фирменном магазине. Сонька чуть поправилась с января, и классический покрой костюма хорошо скрывал появившийся животик. Или это не просто животик?
- О! Да ты, кажись... - уставилась я на ее живот.
- Не кажись, а точно! - перебила меня подруга, проследив за моим взглядом. - Четвертый месяц. И как ты только усекла? Живота почти не видно. Он просто чуть-чуть округлился, как будто я просто поправилась на парочку кило. Никто моего интересного положения еще не заметил. Кроме тебя.
- И кроме меня. Привет, красавица, - поцеловал меня в щеку подошедший в этот момент Павел.
- Привет, любимый муж любимой жены. Женитьба тебя не испортила. Ты все такой же красавЕц, - произнесла я последнее слово с ударением на последнем слоге.
Павел, действительно, был очень обаятельным парнем. Такой высокий, крепкий блондин с невероятно лучистыми, синими глазами, синеву которых еще больше подчеркивал легкий загар на его строгом лице с правильными, почти классическими чертами.
- Для жены стараюсь, - хохотнул в ответ на мой комплимент Павел. - Ну, давай свою сумку. Пошли к машине.

22.

По подземному переходу мы вышли на привокзальную площадь, на которой я сразу узнала два здания с интересными башенками. Я обратила на них внимание еще зимой, когда после поездки на родину бабы Ганны Сонька притащила меня на Рождество в Минск для знакомства со своими будущими "in-laws". Для "поддержки штанов", как выразилась сама Сонька. Я пробыла тогда в Минске всего день, да и тот прошел в доме Павла. Так что города я тогда практически не видела.
Мы сели в серебристо-серый "Мерседес", и Павел быстро, но без излишней лихости повез нас по улицам Минска. Я знаю, что этот город во время войны был практически полностью разрушен, а в послевоенные годы заново построен. Потому и зимой, и сейчас без особого интереса смотрела на серые каменные дома, похожие на тысячи таких же послевоенных строений в других городах нашей страны. Сонька, видимо, заметила мое несколько равнодушное выражение на лице и сказала: 
- Я уверена, что тебе понравится наш Минск, когда ты его ближе рассмотришь.
- Ого! Для тебя Минск уже стал таким родным? - удивилась я.
- Да-да, я полюбила его больше Москвы. Здесь просто замечательно. Светло, просторно, зелено. Посмотри, какие здесь чистые, аккуратные улицы.
- Действительно. Как будто шампунем вымыты, - согласилась я.
- Наш батько за этим строго следит, - с какой-то непонятной интонацией, то ли с гордостью, то ли с восхищением в голосе произнесла Сонька.
По российскому телевидению я уже наслышалась об этом одиозном Лукашенко, причем далеко не лестных слов, и  восторженный тон Соньки меня несколько удивил.
- Лукашенко ваш - очень оригинальная личность. Говорят, у него 365 клюшек, по одной на каждый новый день, - не скрывая иронии, произнесла я. - Я даже слышала, что все площади Минска хотят превратить в катки. Захотел президент сыграть в хоккей - останавливает машину в любом месте и - давай забивать шайбы.
- Рит, как тебе не стыдно! – укоризненным взглядом посмотрела на меня Сонька. - Я понимаю, конечно, что из российских СМИ ты ничего хорошего о Белоруссии не можешь узнать. Вся информация там о нашей стране анекдотически-пугательного, даже пародийного характера. Все равно как когдашняя страшилка о том, что несчастные американские негры уже не помещаются в картонных коробках. Но у тебя же здесь живут родственники. Могла же ты поинтересоваться у них, как они сами живут, как вообще здесь обстоят дела.
От слов Соньки мне стало не по себе. Подруга права. Стыдно должно быть мне. Изучаю подробно жизнь в разных странах мира, а родиной бабушки и мамы практически не интересуюсь. Почти ничего не знаю о жизни моих белорусских родственников, и мало кого из них видела. Только в детстве видела несколько теток, которые приезжали в Ленинград за покупками и останавливались у нас. Да вот этой зимой познакомилась с бабушкой Серафимой и семьей тети Гэли. Но признаваться в своем позоре мне совсем не хотелось, и я произнесла миролюбивым тоном:
- Да я пошутила. Я прекрасно знаю, что они живут здесь неплохо, и не верю никаким газетам и телевидению.
- То-то же, - довольно засмеялась Сонька. - Паша, помедленнее, пожалуйста, - обратилась она к мужу. - Вот сейчас, Ритуля, ты видишь Дом Правительства.
- Я его с зимы немного помню. Но тогда, в темноте, он выглядел несколько иначе.
- Зимой все выглядит по-другому. И намного хуже. А это большое светлое строение напротив -  Университет. Вот то красное кирпичное здание почти в углу площади - католическая церковь. Из всех зданий на этой площади только оно стояло целым после войны. А вокруг него - одни лишь руины. Все было разрушено. И видишь, как минчане отстроили свой город. Здание справа - Главпочтамт.
Как заправский экскурсовод, Сонька показывала рукой то налево, то направо. Я едва успевала поворачивать голову.
- А сейчас мы въезжаем на нашу центральную улицу, на нашу Тверскую, так сказать.
- По ней мы и зимой ехали, если я не ошибаюсь?
- Не ошибаешься, - со снисходительной улыбкой подтвердила Сонька. - Это проспект Францыски Скарыны, бывший Ленинский. А это уже, слева от нас, наш ГУМ. Там, впереди, открывается Центральная площадь с очень интересными зданиями вокруг нее, - продолжала щебетать Сонька.
Я слушала подругу, следя за ее рукой, и одновременно всматривалась в лица прохожих.
"Интересно, о чем думают эти люди? Как им на самом деле живется? Воспринимают ли они своего президента так хорошо, как Сонька, и искренне называют его батькой, или все-таки считают его диктатором? И страдают, мучаются, ждут свободы», - такие вопросы вертелись в моей голове.
Но чем больше я смотрела на лица минчан, тем меньше задавала себе эти вопросы. Не могли страдать и мучиться люди с такими спокойными, улыбающимися и уверенными лицами. "Да у этих людей нет того хмурого, озабоченного выражения, какое постоянно видно на лицах москвичей и питерцев! - воскликнула я, наконец, про себя. - Может, Сонька права? Нужно потом узнать у нее подробности об этом батьке. И о жизни простых белорусов поспрашиваю у нее. Да и сама, своими собственными глазами, наверняка смогу кое-что увидеть и понять".
Мы въехали, между тем, на мост через Свислочь, и Сонька обратила мое внимание на здание оперного театра, чуть возвышавшееся вдали над буйной зеленью парка.
- Во время войны немцы устроили в театре конюшню, - удалось, наконец, Павлу вклиниться в экскурсоводческие пояснения супруги.
- А вот это площадь Победы, - торжественным тоном объявила Сонька. - С Обелиском Славы и Вечным огнем.
- Эту площадь я тоже хорошо запомнила. Ничего такого необычного в ней нет, но она какая-то милая и "уютная", что ли. Не могу подобрать слово, чтобы охарактеризовать мое к ней отношение. И монумент на ней интересный, - говорила я, пока мы медленно ехали по площади вокруг памятника. - Я смотрю, почти все ваши пояснения для меня вертятся вокруг войны.  Это потому, что мой прадедушка был белорусским партизаном? А бабушка - подпольщицей? Да, Сонька?
- И поэтому тоже, - вместо Соньки отвечал Павел. - Но главным образом потому, что для нас тема войны имеет особое значение. Кто бы ни приезжал к нам, мы всем показываем и рассказываем все, что касается того тяжелого времени. У нас ведь во время войны каждый четвертый белорус погиб, полностью уничтожено девять тысяч двести сел и деревень.
- Да ладно тебе, Паша! - воскликнула Сонька. - Ты опять сейчас будешь нас цифрами забрасывать. Сухие цифры дают лишь приблизительное представление о том ужасе, какой пережила Беларусь во время войны. Вот завтра мы съездим в Хатынь, и наша Ритуля по-настоящему прочувствует не заживающую до сих пор, глубокую белорусскую рану. Не сомневаюсь, что ты будешь поражена и, не побоюсь этого слова, ошеломлена, когда увидишь своими глазами мемориал на месте деревни, которую гитлеровцы сожгли вместе с ее жителями, - обняла меня Сонька рукой за талию, разметав на моем плече свои золотые кудри.

23.

Сонька оказалась права. Мемориальный комплекс в Хатыни произвел на меня ошеломляющее впечатление.
Еще только выйдя из машины на стоянке перед комплексом, я услышала какой-то мелкий, перекатывающийся в прозрачном воздухе, перезвон. Я замерла с непонятным чувством тревоги в груди.
- Что это? - спрашиваю я Соньку. - Откуда идет этот странный, многоголосый и печальный, звон?
- Сейчас все поймешь, - сдержанным и, мне показалось, сдавленным голосом говорит Сонька. - Это от каждого дуновения ветерка звонят колокола на печных трубах-обелисках. Смотри, - продолжает Сонька, когда мы вступаем на дорожку из серых железобетонных плит, - на месте каждого сожженного дома лежит первый венец сруба. Только не из дерева, естественно, а из серого бетона. Внутри сруба - обелиск, увенчанный колоколом. И перед каждым домом - открытая калитка. Тоже серая, тоже из бетона.
- Сонь, давай помолчим, - просит супругу Павел. - Рита сама все видит.
Мы медленно идем по дорожке. Рядом с нами молча идут пожилые женщины и мужчины, сыновья и дочери того сурового военного времени. Идет притихшая молодежь, не испытавшая на себе военного горя. Идут мои ровесники и совсем юные мальчишки и девчонки, которые даже по книгам плохо представляют себе все ужасы войны. Тем более, что они и книг-то сейчас не читают. Но здесь и они всё поняли - нахохлились, словно воробушки в стужу, затаились.
И каждый из нас думает, наверно, об одном и том же. У каждого сжимается и болит сердце от мысли, что никогда не заскрипят эти калитки живым деревянным скрипом, никогда не потянет пахучим дымком из печных труб-обелисков, никогда и никто не услышит на улице звонкого, заливистого смеха жизнерадостной хатынской детворы. Какое преступление совершили дети, женщины и старики, согнанные в сарай и заживо сожженные?
Кто даст ответ на этот вопрос? И как сделать так, чтобы такие трагедии больше не повторялись? И не только такие, а подобные этой трагедии, но уже в мирное время. Взрывы подземных переходов и жилых домов, захваты больниц и целых городов современными фашистами-террористами. Может быть, я на своей службе смогу внести хоть маленькую лепту в предотвращение таких бесчеловечных деяний?.. 
- Давай чуть вернемся и свернем направо, вон на ту дорожку, - прерывает мои размышления Павел. - Мы пойдем к Стене Памяти узников концлагерей. Там по всей длине стены в сто с лишним метров сделаны ниши для мемориальных плит. На каждой плите написано название концлагеря и  количество уничтоженных. Всего таких концлагерей и отделений в Белоруссии было двести шестьдесят.
- А сейчас остановись, - едва слышно, прямо мне в ухо, шепчет Сонька. - Справа от нас ты видишь "Кладбище деревень". За ним - Стена Возрожденных деревень, Вечный огонь и рядом с огнем - три березки. Это своего рода почетный караул. Три березки живут, как живут белорусы - трое из четырех. А на "Кладбище деревень" находятся могилы погибших деревень. На них установлены урны с землей, которую привезли с тех мест, где когда-то стояли деревни, так и не возрожденные к жизни.
Застывшая от потрясения, стою я у могил деревень. Деревень, уничтоженных вместе с людьми, уничтоженных и не восстановленных. И каждая могила - это не могила двух или трех человек, а целой деревни, с десятками, сотнями людей. Мирных и счастливых людей, которые жили, рожали детей, трудились, мечтали. Как когда-то жили и трудились на лесном хуторе мои предки. А их хутор немцы тоже сожгли.
"Интересно, сколько бы места заняли на этом мемориале могилы сожженных по всей Белоруссии хуторов? - мелькает в моей голове печальный вопрос. - Жаль, что мне не придется сюда вернуться, а то привезла бы я к этим могилам горстку земли с бабушкиного хутора".

По дороге из Хатыни в Минск Сонька меня спросила:
  - Ты куда хотела бы завтра поехать?"
- Не обижайся, подруга, но завтра я сяду на поезд и поеду на ту станцию, где мы с тобой зимой были. Туда, где когда-то жили моя мама с бабушкой.
- А зачем же на поезде?! - воскликнула Сонька. - Разве мы не можем тебя туда на машине отвезти? Пока меня окончательно не привязали к дому, - с нежностью погладила Сонька свой живот, - я с удовольствием прокачусь с тобой. С твоими родственниками еще раз с удовольствием увижусь. Да и в Брестской крепости я давно хотела побывать. А Брест, насколько я понимаю, недалеко от твоей станции стоит. У Паши как раз сейчас выпали свободные дни, и он отвезет нас в Брест. У Паши там друг, закажет нам гостиницу. Ты ничего не имеешь против? - коснулась Сонька рукой шеи Павла. - Ты отвезешь нас в Брест?
- Куда ж я от вас теперь денусь? Теперь ты с меня не слезешь, пока мы всю Беларусь не проедем. Запрягла меня на всю катушку, - беззлобно бурчал себе под нос Павел. - И в Беловежскую пущу, небось, захотите подскочить?
- Ура! Ура! - захлопала в ладоши Сонька. - Ловлю тебя на слове. Туда тоже прокатимся. Совершим многодневное краеведческое путешествие по белорусским достопримечательностям и местам боевой славы. Теперь тебе, Ритуля, некуда деваться. Теперь не отвертишься. Дня четыре ты еще с нами точно пробудешь.
Так и получилось. Приехали мы в Брест вечером следующего дня, остановились в гостинице и прожили в ней три ночи. Правда, в самом Бресте мы были только на второй день после приезда. С утра ходили по Брестской крепости и внимали объяснениям экскурсовода, который рассказывал нам, как проходили бои в Брестской крепости и какому эпизоду многодневной осады посвящен каждый отдельный памятник на территории крепости.
Потом нам посоветовали посмотреть недавно раскопанный древний городок Берестье, на месте которого и возник Брест. Было очень любопытно рассматривать сверху, через огромный стеклянный колпак, остатки старинных построек.
- Интересно, какие люди ходили по этим улочкам в стародавние времена? Могли ли они представить себе, что когда-нибудь их дома окажутся под землей, а над ними вырастет такой большой красивый город? И что стало бы с ними, если бы они увидели и сравнили современные брестские многоэтажки со своими избушками? - куда-то в воздух бросала свои вопросы моя непосредственная и восторженная подруга.
На следующий день мы поехали в Беловежскую пущу. На меня произвели впечатление не столько зубры, олени и кабаны в самой пуще, сколько прозрачные, насквозь пропитанные солнечным светом, золотистые сосновые леса, которые нескончаемой полосой тянулись вдоль дороги, ведущей к заповеднику.

24.

И вот, наконец, наступил день, когда, уже двигаясь обратно в Минск, мы свернули ранним утром с Олимпийской трассы и по неширокой, но ухоженной асфальтовой дороге направились в сторону Михалево.
Зимой здесь все выглядело совсем по-другому, и я поняла, что мы уже оказались на месте, только тогда, когда машина стала подниматься по мосту через железную дорогу и справа показался вокзал.
- Можешь двигаться чуть-чуть помедленнее? - попросила я Павла, когда мы въехали на самый верх моста.
Справа от нас простиралось все местечко, и я даже различала некоторые дома. От волнения комок подкатывал к моему горлу, и сглотнув слюну, я глубоко вдохнула, чтобы убрать этот горький комок, а с ним и уже накатывавшиеся на глаза сентиментальные слезы.
- Сразу после моста направо, - указывала я дорогу Павлу. - Вот сейчас справа мы проезжаем местный сельмаг и Дом быта. Слева - продуктовый магазин и кафетерий.
- А прямо перед нами вокзал, - воскликнула Сонька. - Я его хорошо запомнила. Очень симпатичное строение. Посмотри, Паша, какой он красивый, изящный, этот вокзальчик. Архитектура чудная. Стоит как праздничный пряник какой-то.
- Сочетание белого, бежевого и терракотового цветов смотрится бесподобно, - согласился с женой Павел.
- За этим домом с громадным кленом на углу поворачивай налево. Это их центральная улица, Вокзальная. И их торговый, так сказать, центр. Тут их сельпо, аптека, заготовительный пункт, книжный магазин.
- В этом магазине я очень интересную книгу зимой приобрела, - сказала Сонька. - О белорусских народных ремеслах, нарядах, нравах, обычаях.
- А вот сейчас, сразу за аптекой, сворачивай в переулок, - попросила я Пашу. - Справа, в этом большом кирпичном здании, при поляках большой частный магазин был. Еврею Фридману принадлежал. Так мне тетя Гэля, мамина двоюродная сестра, рассказывала зимой. В тридцать девятом году, когда сюда Советская власть пришла, здание конфисковали. Тут сельский клуб долго был. Мама моя сюда на танцы ходила, участвовала в художественной самодеятельности. Сейчас, сказала тетя Гэля, на другом конце местечка новый, современный Дом культуры построили. С разными залами, библиотекой. На том конце у них правление совхоза, амбулатория. Одним словом, их административный и культурный центр. Правда, я его не видела.
- А я видела, - похвасталась Сонька. - С твоей родственницей Ниной на тот конец мы ходили, когда ты с тетей Гэлей в бабушкину деревню поехала.
- Так тебя ж тогда магазины интересовали больше, чем какая-то древняя, полуразрушенная деревня с такими же древними стариками и старухами, - не удержалась я от ироничного тона.
- Надеюсь, что на этот раз я твою деревню увижу, - не обратила Сонька никакого внимания на мою иронию.
- Ясное дело, увидишь, - миролюбиво произнесла я. - Если тети Гэли дома не будет, сами туда поедем. Вот как раз мы уже подъезжаем к ее дому. Остановись, Павел, вон перед тем красивым домом с длинной застекленной верандой.
Мы остановились. Я вышла из машины, подошла к калитке.
- Тетя Гэля, вы дома? - крикнула я.
Через мгновение в дверях веранды показалась тетя Гэля.
- Дома я, дома. Хто там мэнэ пытае? Ой, Рыточка, - всплеснула она руками, увидев меня. - Як з неба упала. Ты откуда?
Старушка подошла ко мне, стала обнимать, целовать в обе щеки. Даже прослезилась.
- Чому не позвонила, шо приедешь?
- Да я проездом, с друзьями, - показала я рукой в сторону машины.
- Ой, Сонечка, здравствуй, - искренне обрадовалась моей подруге тетя Гэля. - И ты знов до нас приехала.
Расцеловав Соньку в обе щеки, тетя Гэля церемонно протянула руку Павлу, когда Сонька стала знакомить ее со своим мужем. Тетя Гэля оценивающим взглядом оглядела Павла с головы до ног, и по ее взгляду я поняла, что Павел ей понравился. А когда он объявил, что он тоже белорус и живет в Минске, то  тетя Гэля, похоже, окончательно приняла его за своего и перестала делать попытки говорить на русском, а полностью перешла на местный диалект. Судя по смущенной улыбке Павла, он не совсем понимал мою двоюродную тетку. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Мало того, что диалект, на котором тараторила тетя  Гэля, был странной смесью русского, белорусского, польского, украинского и даже немецкого языков, так сам Павел даже обыкновенного белорусского языка толком не знал. В Минске все говорят только на русском, а Павел в свое время белорусский язык учил в школе в качестве обычного предмета.
- В школе это был для меня иностранный язык. А как учат иностранному в нашей школе?! - пошутил как-то Павел, когда я попросила  его перевести какое-то белорусское слово.
Продолжая разговаривать с Павлом, тетя Гэля открыла калитку и повела нас во двор с намерением затащить в хату, что в мои планы никак не входило. Начнется длинное застолье, к которому присоединится сначала теткин муж дядя Сергей, потом прибежит их сын Иван, затем появится его жена Нина, да и их сыновья-подростки Костик с Ромкой не заставят себя долго ждать.
- Тетя Гэля, - остановилась я у ступенек дома. -  Зимой вы мне обещали, что если я приеду летом, то вы меня отведете на место бабушкиного хутора. Вот я и приехала. И если у вас есть время, то давайте съездим в Болотное и сходим на хутор.
Тетя Гэля была свободна, но ехать на хутор сразу, не приняв и не накормив гостей с дороги, наотрез отказалась.
- А в селе обязательно зайдем до тетки Серафимы, - старалась теперь тетя Гэля говорить на русском языке, хотя это и не совсем у нее получалось. - Вона об тобе каждый раз пытае, когда я до ее приезжаю. Так что не обижай старую. И мене тоже. Обижусь, коли не пообедаете. Садитесь, не стесняйтесь, - почти силой усаживала нас за стол тетя Гэля.

25.

В Болотное мы приехали уже после полудня. Деревня мне показалась намного симпатичнее и веселее, чем я помнила ее с зимы. Яблонево-грушевые сады прятали под своими низкими густыми кронами ветхие, разваливающиеся хлевы и сараюшки, а яркие палисадники прикрывали собой и украшали серые, убогие жилые хатки. Даже покосившаяся избушка бабы Серафимы выглядела сейчас довольно живописно.
- Тетко, вы дэ? - прокричала тетя Гэля, когда мы вошли во двор бабушкиного дома.
Во дворе затявкала и почти сразу замолчала уже знакомая мне лохматая собачонка.
- Тетка Серафима! - снова громко прокричала тетя Гэля и, не дождавшись ответа, повернулась к нам. - Заходьте в хату, а я пойду, поглежу тетку в огороди. Старая, плохо уже слышит. Бульву, наверно, пропалывае.
- Да мы здесь, во дворе вас подождем, - произнесла я, хотя мне очень хотелось еще раз побывать в хате у бабы Серафимы. - Да и как мы зайдем? Дом же закрыт.
- Счас открыем.
Тетя Гэля подошла к полусгнившим ступенькам и, пошарив рукой под нижней дощечкой, достала ключ.
- Заходьте, - открыла она дверь в сени. - Посмотрите Серафимову хату. Соня, наверно, ни разу не видела такой сельской хаты. Да и Паша, минчанин, тоже навряд ли в таких хатках бывав. Так, Паша?
- Ага, в таких не бывал, - согласился Павел.
- Тоды хай гэто будет для вас экскурсия. Молодые любят счас на старынку погледети. Але ж тольки погледети. Жити молодые в гэтой старынке чому-то не очень-то хочут.
Довольная своей шуткой, тетя Гэля засмеялась далеко не старушечьим, а звонким переливчатым смехом и удалилась в сторону огорода.
Мы втроем вошли в хату и остановились у входа.
- Ой, как интересно здесь! - закрутила Сонька головой в разные стороны, фотографируя цепким взглядом стены хаты. - Эта изба и внутри совсем не похожа на дом твоей тетки.
Действительно, теткин дом, по своей внутренней планировке и обстановке, походил на современную городскую квартиру, а жилище бабы Серафимы было обычной старой крестьянской избой. Правда, внутри она не казалась такой ветхой, как снаружи. И выглядела почти так, как представлялся мне всегда дом на хуторе прадеда Ничипора по рассказам бабы Ганны.
В хате с зимы ничего не изменилось. Все та же лавка у левой стены под окнами и все та же высокая кровать у правой, глухой стены. На кровати - все та же гора пышных белых подушек. Только вместо наволочек с вязаными вставками, повторяющими рисунок подзора, на подушках лежала большая кружевная накидка. Тоже вязаная крючком.
Главная вещь в хате - печка, тоже никуда не делась.
"Интересно, кот и на этот раз лежит в закутке на спальном месте бабы Серафимы?" - подошла я к темно-синей ситцевой занавеске за печкой и дернула за нее.
Покрытая толстым одеялом лежанка, в изголовье которой лежала большая подушка в яркой цветастой наволочке, стояла на своем месте. Но кота на ней не было.
"Млеет где-нибудь на солнышке во дворе", - аккуратно затянула я занавеску.
- Ну, рассмотрели жилище бабы Серафимы? - повернулась я к Соньке с Павлом.
- Ага, - не отводя глаз от фотографий на стене, кивнула Сонька.
- Интересно, как у них называется это помещение? - спросил Павел.
- Вот-вот, и меня это заинтересовало, - оторвалась от фотографий Сонька. - Здесь нет ни горницы, ни кухни, какие я видела в фильмах о старых русских деревнях. Только одно-единственное помещение с тремя совсем маленькими оконцами.
- Да я точно не знаю, - пожала я плечами. - Я никогда не спрашивала. Но я думаю, что это помещение называется просто "хатой".  Во всяком случае, я не помню, чтобы моя бабушка, которая когда-то жила точно в таком же жилище, хоть раз употребляла какое-нибудь другое слово, когда рассказывала о своем доме.
Так и не найдя бабу Серафиму, тетя Гэля вошла через несколько минут в хату и сказала:
- Пошли на хутор. До тетки Серафимы мы потом вернемса. Вона, наверно, до яких-небудь подруг своих на том концы села пошла. Як не вернецца до нашего прихода, то поедем на машине в той конец и пошукаем ее.

Через каких-то четверть часа мы уже входим, по хорошо протоптанной тропинке, в лес. Сонька и Павел спокойно следуют за тетей Гэлей, а я от неожиданности останавливаюсь.
Воздух, какой здесь воздух! Солнечный, чистый и какой-то сладкий. Для тетки и моих друзей такой воздух, наверно, привычен, а я жадно вдыхаю этот здоровый, пьяняще душистый лесной воздух и не могу им надышаться. В этом лесу нет ни капельки густого и прелого, даже чуть гниловатого запаха питерского или подмосковного леса. Здесь воздух пропитан удивительной смесью из ароматов переспелой земляники и черники, смолянистой сосновой коры, сухого песка и еще чего-то такого, что я даже определить не могу. Может, вереска, которого я и не видела толком, а только слышала о нем и хорошо знаю его белорусское название - верас...
Тетя Гэля приостанавливается на мгновение, оборачивается ко мне.
- Рита, ты чого отстала? Догоняй, - торопит она меня.
Через десять минут мы сворачиваем в сторону от тропинки, а еще через мгновение тетя Гэля говорит, сделав широкий круг рукой:
- От на гэтом мести и стояв наш хутор.
"Как! - хочется мне крикнуть. - Здесь же только лес!"
Но этот крик застревает в моей груди, лишь сердце тарабанит быстрее обычного.
А тетя Гэля подходит к небольшому кустарнику, проводит рукой по его верхушкам:
- От видите, гэто место не заросло. Тут стояла наша хата. Як подумаю, шо больш, чым полвека прошло з того часу, як я тут, совсем малая, бегала! То аж не верыцца, шо все гэто было. От тут рядом, даже ямка видна, быв колодезь. А там стояла наша клуня, рядом з ею - хлевы. Перед тым высоченным дубом. Вон тоды не згорев. Тольки опаливса трошки. Орешник наш тоже сохранивса. Рыточка, иди сюда, - подходит тетя Гэля к корявому, разлапистому дереву. - Гэто осталаса наша груша-дичка. А вон там - яблыня. Тогда вона совсем молодая была, потому и живет до сих пор. Правда, одичала. Яблыка на ей совсем маленькие, кислые. На гэтом месте тогда сад быв. Дед Ничипор тут свои улья с пчелами держав. Вон очень любив пчел, ну и воны его тоже. Никогда не трогали его, не кусали. А мы не пчел, мы мед любили. Особенно соты жевати. Як счас молодежь тую жвачку жуе...

Тетя Гэля продолжала рассказывать, а перед моими глазами возник нарисованный моим воображением хутор, и я мысленно перенеслась на несколько минут в то далекое время, когда здесь жил мой прадед со своей семьей. Я ходила по хате, по саду, по двору, всматривалась в лица моих предков, которых хорошо представляла себе по бабушкиным фотографиям, и как будто прощалась с ними...
"Теперь все. Я попрощалась со всеми, - мысленно сказала я себе, когда мы двинулись обратно в село. - Я попрощалась с родными, с друзьями. Простилась и со второй моей родиной. Теперь можно спокойно, с чувством выполненного долга и уплаченных долгов, ехать на свою третью родину".





ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

1.

В начале августа Лев Николаевич отвозит меня в Шереметьево. Прощаемся сдержанно, как подобает коллегам по работе. Хотя в глазах его я вижу печаль. Чуть-чуть грустно и мне. Но не от того, что с ним прощаюсь, а от мысли, что надолго расстаюсь с родиной. И все-таки я в приподнятом настроении. Внутри все дрожит от возбуждения, адреналин бурлит в крови – начинается настоящая работа.
С поддельным итальянским паспортом лечу сначала в Стокгольм, потом – в Париж. Здесь перехожу на другой паспорт. Теперь я – испанская гражданка Летисия Оварес, которая совершает туристическую поездку в Латинскую Америку. Направляюсь в Мехико, потом лечу в Буэнос-Айрес. В этих городах на месте проверяю изученные мною в Москве районы, в которых якобы проживала я, Анна Сарди, после отъезда из Италии. Фотографирую кварталы, где, по легенде, находились наши с Винсенте квартиры. Даже прошу прохожего щелкнуть меня в Мехико на фоне кафе, куда я якобы частенько захаживала, чтобы выпить чашечку кофе.
В последний день пребывания в Буэнос-Айресе отправляю в Центр открытку на венский адрес.

«Дорогая Каролина!
Ты была права. Мехико и Буэнос-Айрес – замечательные города. Они мне очень понравились. Я побывала во всех местах, которые ты мне рекомендовала посмотреть. При встрече расскажу подробно о своих впечатлениях. А пока прощаюсь с тобой.
Любящая тебя Летисия»
.               
Открываю свой тайник на дне сумки и достаю паспорт Анны Сарди. В нем Центр проставил все необходимые отметки, подтверждающие легенду о прибытии Анны в Мехико в прошлом году и об ее переезде в Буэнос-Айрес в апреле нынешнего года. С паспортом Анны беру билет на самолет в Нью-Йорк и через день я уже в аэропорту Кеннеди.
Нью-Йорк был включен в мой маршрут по двум причинам. Прежде всего, для того, чтобы в паспорте  Анны стояли реальные, а не поддельные штампы, подтверждающие легенду об ее отъезде из Аргентины, страны последнего "проживания". В достоверности своих поддельных штампов, свидетельствующих о прошлогоднем "путешествии" Анны Сарди, Центр не сомневался. Перед глазами его специалистов были десятки подлинных отметок с конкретными датами, соответствующими определенным авиарейсам. Их я тоже знаю наизусть. А вот с текущими отметками могла произойти любая накладка, избежать которую можно, лишь совершив реальное путешествие.
Вторая причина моей поездки в США намного более важная и ответственная, чем первая. В Нью-Йорке я собираюсь встретиться с Паолой Стивенс, тетей Анны. По разработанному в Центре плану, именно в США должно начаться мое внедрение в семью Сарди, и тетя Паола должна первой узнать и признать меня.
Судя по информации, которую в свое время добыли мы с Виктором в Пизе, миссис Стивенс видела Анну в последний раз, когда той исполнилось семнадцать лет, сразу после гибели ее родителей и брата. В материалах Центра, которые я изучала в Москве, тоже не было никаких сведений, что тетя и племянница видели друг друга после той встречи.
Анна была на полтора года младше меня, и сейчас ей должно было бы быть двадцать пять лет. Даже чуть больше. Анна родилась седьмого марта семьдесят шестого года. Значит, сейчас ей было бы уже двадцать пять с половиной лет. И если тетя обнаружит какие-то отличия в теперешней, взрослой Анне по сравнению с девчонкой восьмилетней давности, то примет все изменения за возрастные. Во всяком случае, именно на это мы надеялись, когда принимали решение о необходимости моей встречи с Паолой Стивенс.
Ехать к тете Паоле сразу по прибытии в Нью-Йорк я не собиралась. Так что телеграмму о своем прилете ей не давала. Я вообще не писала тете, что приеду ее навестить. И не звонила. Мое короткое письмецо, отправленное Центром в конце марта с почтовыми штемпелями Мехико, было единственной весточкой, которую тетя получила от своей племянницы.
Прежде чем предстать перед Паолой Стивенс, я должна была освоиться в городе, особенно в пригороде Куинз, где тетя проживала. Необходимо было отработать на месте пути "отхода", если встреча пройдет не так, как она рисовалась в моем воображении по разработанной в Центре схеме. В запасе у меня был еще один поддельный испанский паспорт со всеми необходимыми визами и штампами о пересечении американской границы на случай, если бы мне пришлось срочно удирать из Нью-Йорка. На этот же крайний случай Центр снабдил меня небольшим фирменным флакончиком-спреем "Буржуа". Вместо духов в нем был специальный сжиженный газ, под воздействием которого человек не только "отключается" на несколько минут, но и забывает все, что он видел и слышал за час до попадания газа в его дыхательные пути. С таким же действием как газ были у меня быстрорастворимые таблетки, сделанные из препарата типа гидроксибитурат. Помещенные в контейнер из-под аспирина, таблетки внешне выглядели как обычное жаропонижающее средство. И «духи», и «аспирин» постоянно находятся при мне, в моей дамской сумочке. Там же всегда лежит мой мобильник-компьютер и несколько других необходимых для оперативной работы аппаратов, закамуфлированных под предметы женского туалета.
Остановилась я в недорогой гостинице "Novotel" на 51-й улице и весь первый день пребывания в Нью-Йорке шаталась по Манхэттену. Рассматривала афиши известных во всем мире бродвейских театров, глазела на знаменитые небоскребы, которые вызывали во мне какое-то странное, двойственное чувство. Они и поражали мое воображение, и в то же время угнетали, давили на меня. Взгляд мой то и дело пугливо устремлялся к последним этажам, и я вздрагивала от непонятного, жуткого ощущения, что вот-вот эти глыбы  рухнут и навалятся на меня. В следующее мгновение ощущение испуга исчезало - глаза мои спокойно отдыхали на красивых, строгих линиях башен-близнецов, Рокфеллеровского центра, Эмпайрстейт билдинга и других бетонных великанов.

Утром поехала на метро в Куинз. Нашла нужную улицу, медленно пошла по ней и еще издали узнала дом Стивенсов. Он выглядел точно так, как я рисовала его себе по фотографиям, которые Центр сделал для меня за два месяца до моего отлета из Москвы.
Собственно, все дома на этой улице похожи друг на друга. Это двухэтажные и трехэтажные особняки белого цвета, и живут в них далеко не бедные люди. А Стивенсы тоже довольно состоятельная семья. Мало того, что муж Паолы Стивенс, Роджер,  член совета директоров и обладатель четверти акций крупной электротехнической компании, так еще сама Паола владеет популярным в Куинзе салоном красоты.
Улица была пустынной, но я не боялась выглядеть одиноким волоском на лысине,  привлекающим к себе всеобщее внимание. Я намеренно медленно шла по противоположной от дома Стивенсов стороне, бросая беглые взгляды на входную дверь дома. Если бы Паола Стивенс увидела меня из окна, узнала и вышла навстречу мне, то так тому и быть - первая встреча произошла бы именно таким образом.
Я миновала дом Стивенсов, прошла сотню шагов, повернула обратно и в нетерпении взглянула на часы. По изученной в Центре информации, обычно ровно в девять часов миссис Стивенс выходила из дома и ехала на машине в свой салон. Сейчас уже было две минуты десятого.
"Неужели Центр получил от своих людей неверную информацию?" - уже забеспокоилась я, но в ту же секунду увидела, как из дома вышла высокая, статная, хоть чуть-чуть и полноватая брюнетка средних лет с модной короткой стрижкой и в легком стильном костюме голубого цвета. Никаких сомнений не было - я видела перед собой тетю Анны. Даже брючный костюм ее был тот же, который я отметила на одной из многочисленных фотографий, просмотренных мной в Москве.
В мою сторону Паола Стивенс не взглянула. Она торопливо села в машину и уехала. Сразу же ушла от ее дома и я. Некоторое время походила по соседним улицам, изучая все "подходы" и "отходы", потом поехала в "свой" район, на Манхэттен.
Вновь я появилась в районе Рокуэй в тот же день около четырех часов по полудни. Прошла в нижний конец тетиной улицы, остановилась у небольшого магазинчика. Стоя полубоком к его витрине, я делала вид, что рассматривала ее, сама же краешком глаза наблюдала за кафе, расположенным на противоположной стороне улицы чуть правее от меня. Если информация Центра верна, то у кафе должна была вот-вот появиться Паола Стивенс. Обычно в это время она ехала после салона домой и заходила сюда на чашечку кофе. И точно - буквально через несколько секунд я увидела, как у кафе остановилась машина и из нее вышла тетя Анны.
Я облегченно вздохнула и медленно двинулась в сторону метро. Больше мне было нечего делать в этот день на этой улице. Я убедилась в точности изученной мною в Центре информации, и конец дня могла спокойно тратить на нью-йоркские достопримечательности.
Поехала, прежде всего, в Центральный парк, чтобы осуществить свою давнюю мечту. Когда-то, еще в школе, моя любимая учительница по русскому языку и литературе Лидия Николаевна порекомендовала нам прочитать роман Сэллинджера "Над пропастью во ржи". Книга мне очень понравилась. Так хорошо написана, что я ясно представляла, как будто видела в действительности все, что в ней было описано. Пруд с дикими утками в Центральном парке тоже как будто видела на расстоянии. И вот теперь пришла к этому пруду и совсем не удивилась, что он был именно таким, каким я его видела, когда читала книгу.
Сидела я в одиночестве на этом чудном берегу, и вспомнился мне почти такой же тихий, умиротворяющий пруд вблизи родительской дачи. И неожиданно разные расслабляющие, философские мысли о взаимосвязи времен, людей и событий полезли в мою голову. Мы все живем в едином мире, и для всех нас Земля - один большой дом. Мы все - соседи, друзья, родственники. Земляне, одним словом...
Дальше продвигаться своим мыслям я не позволила. Я давно для себя хорошо усвоила, что не мысли должны управлять мною, а я - ими. И рассуждения о том, что дом у нас всех - один, не должны застревать в моей голове. Дом-то один, да только квартиры в нем разные, и живут в них совершенно разные люди. Далеко не родственники. И даже не добрые соседи и друзья. Среди них живут убийцы, националисты, террористы, религиозные фанатики всех мастей, политики-«ястребы». Одни просто убивают ни в чем не повинных людей. Другие захватывают заложников, взрывают автобусы, поезда, самолеты, жилые дома. А третьи, цинично прикрываясь гуманными целями, совсем негуманно бомбят неугодные им города и целые страны. И со всей этой нечистью надо кому-то бороться. Нужно вскрывать систему денежной подпитки терроризма, обезвреживать людей, оплачивающих взрывы и захваты заложников. Необходимо заблаговременно узнавать о смертельных замыслах как террористов, так и «ястребов», с тем, чтобы можно было эти замыслы предотвратить. И все этим занимается разведка, большой и сильный механизм, в котором и я, надеюсь, займу достойное место. Так что мне нельзя блаженно философствовать на скользкие темы. Мне нужно сосредотачиваться на своих действиях, чтобы быть в постоянной боевой готовности. Необходимо обдумывать каждый шаг на сегодня, на завтра, на послезавтра и на каждый день, пока будет продолжаться моя миссия...

2.

На следующий день, после обеда, я тщательно готовилась к предстоящей встрече с тетей. Надела легкие светлые брюки и блузон из натурального шелка фисташкового цвета. Брюки я купила в Мехико, блузон был чисто аргентинским изделием, и опытный глаз вполне мог это определить. Волосы распустила, как их носила в юности, судя по фотографиям, Анна. Никакой косметики, только блеск на губы. Флакон с газом и таблетки положила так, чтобы ими можно было легко воспользоваться. Если тетя заподозрит неладное, то в зависимости от ситуации я вынуждена буду применить или одно, или другое…

Около четырех часов я вхожу в уже известное мне кафе. Сажусь посредине зала, лицом к выходу. Заказываю апельсиновый сок и жду.
Сердце колотится как после хорошего тренировочного боя. Придет ли сюда сегодня Паола Стивенс? Заметит ли она свою племянницу? Или мне придется привлекать к себе ее внимание? И как среагирует она на меня?
Наконец, Паола Стивенс появляется в дверях кафе. Не останавливаясь у входа, она прямиком направляется к стойке бара и обменивается несколькими фразами с барменшей. Потом поворачивается лицом к залу и ищет глазами свободное место. В кафе много посетителей, и свободных столиков нет, хотя за некоторыми сидит всего один человек. Ко мне тоже еще никто не подсел. Медленным взглядом, ни на ком не задерживаясь, миссис Стивенс осматривает все столики. Мельком взглядывает и на меня.
Сердце мое упало - тетя племянницу не узнала. К такому повороту я не была готова. Мы были уверены, что в полумраке кафе Паола Стивенс обязательно примет меня за Анну, а сомнения могут появиться у нее лишь позже, при хорошем освещении. Я с тревогой наблюдаю за Паолой, лихорадочно соображая, какой из продуманных в Москве шагов мне сейчас следует выбрать.
И вдруг Паола Стивенс словно окаменела: тело ее вытягивается в струну, глаза неподвижно смотрят в одну точку. В следующее мгновение голова ее дергается в мою сторону, глаза оживают и расширяются от изумления.
- Анна! - не выкрикивает, а сдавленным голосом выдыхает она и стремительно бросается ко мне.
- Тетя Паола? Да? - пристальным взглядом смотрю я на Паолу Стивенс, вставая со стула.
- Да-да! Это я, твоя тетя, - хватает она меня за плечи.
Паола Стивенс радостно улыбается, в глазах ее блестят слезинки.
- Слава Богу, что я тебя узнала, - вздыхаю я так, чтобы тетя этот вздох хорошо услышала. - Значит, еще один кусочек моей памяти встал на место.
- Дорогая моя девочка, - бормочет Паола. - Я так рада тебя видеть.
Она крепко обнимает меня и прижимает к себе.
- Я тоже рада тебя видеть, - шепчу я и вдруг чувствую, как мои глаза начинают увлажняться.
И это не были театрально выжатые из глаз слезы для внешнего оформления волнующей, счастливой встречи. Я не играла, на глаза мои спонтанно навернулись искренние слезы радости. Эти непрошеные слезы появились не только от радости, что Паола Стивенс с первого, вернее - со второго, взгляда узнала во мне Анну, и таким образом успешно начиналась первая часть моего задания. Неожиданно для себя, я в тот момент не столько умом осознала, сколько сердцем почувствовала, что меня обнимала не чужая женщина, тетя моего двойника, а очень близкий мне человек. В конце концов, Паола Стивенс-Сарди и моя мама были, пусть и не полностью родными, но все-таки единокровными сестрами, и сейчас я встретила еще одного, родного мне человека.
Обхватив меня за плечи, тетя уводила меня из кафе.
- Почему ты здесь? Почему не у нас?
- Я как раз направлялась к вам, но захотелось пить, и я зашла сюда.
- Почему не сообщила о своем приезде? Когда ты приехала?
- Вчера.
- Вчера?! - воскликнула тетя возмущенным тоном. - Почему сразу к нам не приехала?
- Ну, я не знаю... Не хотела затруднять вас... Я остановилась в гостинице, - промямлила я.
- Никаких затруднений для нас от тебя не может быть. Дядя Роджер ведь тоже очень любит тебя. И кузен твой Эдди, он все еще живет с нами, тоже всегда вспоминает тебя с доброй улыбкой.
Мы уже были на улице, и я снова немного заволновалась. А вдруг при ярком дневном свете тетя все-таки обнаружит, что перед ней стоит не Анна?
Я напряглась, приготовилась к худшему. Сумка моя висела через левое плечо, молния была заблаговременно расстегнута - газ я могла вытащить в считанные доли секунды.
Тетя внимательно в меня всматривалась.
- Ты очень изменилась с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, - сказала она спустя несколько секунд.
Не будучи абсолютно уверенной, что Анна с тетей не виделись восемь лет, я решила реагировать на подобные замечания очень уклончиво.
- Взрослею. Вернее, уже старею с каждым годом, - рисовала я на своих губах сдержанную, даже застенчивую улыбку.
- Ну, до старости тебе еще далеко, - засмеялась тетя. - Но и той семнадцатилетней девочки, какую я видела тогда в Ливорно, уже больше нет.
"Ага! Информация Центра и наши с Виктором подсчеты все-таки верны!" - мысленно обрадовалась я.
- Что поделаешь, - пожала я плечами.
- Откровенно говоря, я думала, что ты будешь выглядеть намного хуже, - продолжала рассматривать меня тетя, - после всего, что с тобой происходило все эти годы. И папа говорил, что ты плоха была. Хотя в последний раз, когда ты так внезапно появилась и так же внезапно исчезла из траттории, ты, говорят, вроде ничего была.
- Ну-да, - кивнула я. - К тому времени весь мой предыдущий кошмар уже благополучно закончился.
- Ладно, давай не будем о плохом. Садись в машину. Поедем в твой отель, потом к нам, - не терпящим возражения тоном произнесла тетя. - Так в какой гостинице ты остановилась?
По разработанному в Центре плану я не должна была в первый же день переезжать к Стивенсам. Но ситуация складывалась так, что мой отказ выглядел бы непонятным или даже подозрительным. Да к тому же печенками своими я чувствовала, что в доме тети у меня не будет никаких неприятных сюрпризов.
"Придется согласиться, - мысленно решала я. - Если все-таки моя интуиция меня подведет и родственники заподозрят неладное, то и с вещами сумею оттуда сбежать от "уснувших" хозяев".
- Я остановилась на Манхэттене, в "Новотеле". Это на 51-й улице, - вслух произнесла я.

3.

По дороге в гостиницу тетя долго говорила, как переживали они все, когда я - то бишь Анна - исчезла, и сколько усилий потратил дедушка, чтобы найти меня. И как они расстроились, что я не сообщила им своего адреса и снова пропала на долгие месяцы.
Потом, взглянув на мое ухо, тетя сказала:
- Молодец, что сохранила сережки. Я думала, ты их "спустила".
- Как я могла такую памятную вещь продать! - тут же произнесла я и в который уже раз мысленно похвалила себя за догадливость и предусмотрительность.
Эти дорогие сережки с изумрудами в оправе из белого золота лежали когда-то в сумке Анны Сарди вместе с ее документами, фотографиями и письмами. Увидев тогда это дорогое украшение, я сначала очень удивилась, что Анна не продала его на наркотики, когда была совсем на мели. Но приглядевшись внимательнее и увидев, что изделие было не современное, а старой работы, я решила, что Анна наверняка берегла сережки как семейную реликвию. И хотя на Западе не принято днем носить на себе драгоценности, я в тот день намеренно продела сережки в уши. Я надеялась, что тетя  узнает их, если хоть раз видела это украшение. Если не на Анне, то хотя бы на ком-то в семье. Или в какой-нибудь семейной шкатулке с драгоценностями.
- Мы покупали эти сережки вместе с твоим отцом, -  с печальной улыбкой на губах вспоминала, между тем, тетя. - Я как раз в ту зиму в Италию приезжала. Обошли мы тогда с Марио все ювелирные магазины во Флоренции. Мама твоя всегда против дорогих подарков детям была. Потому Марио, в тайне от Клаудии, попросил меня помочь ему в выборе подарка для тебя на твои четырнадцать лет. Марио хотел, чтобы камень в сережках обязательно подходил к твоим глазам. И чтобы сережки дорогими, красивыми были. Но не броскими, не вызывающими. Хорошую старинную работу, одним словом, искал. И такую работу мы нашли в небольшом магазинчике на Понте Веккио. Помнишь этот мост?
"Лично я этот самый древний мост Флоренции знаю и помню, - мысленно отвечала я. - Хорошо помню живописные дома, которые теснятся по обеим сторонам моста, и крытый переход между административным Палаццо Веккио и дворцом Питти, где жили правившие Флоренцией в течение нескольких веков Медичи. Я не раз гуляла по этому мосту, заходила в ювелирные магазины, возникшие там вместо средневековых мастерских и лавок мясников. Много раз стояла я и на открытой площадке в центре моста, где здания прерываются, и любовалась великолепным видом на реку Арно с арочными мостами над ней. Я как будто вижу их и сейчас передо мной. А вот Анна..."
- Название знакомое, но вспомнить не могу, - вслух произнесла я.
- Ладно, не трудись. Не имеет значения. Вспомнишь, когда вновь побываешь там.
Тетя замолчала на мгновение, потом засмеялась искристым, задорным смехом.
- Марио в тот день дарил тебе сережки, а мама твоя сердито ворчала, что негоже детей портить такими подарками. А Марио твердил, что сережки - не дорогие, что они из обычного серебра, а камень в них чуть ли не искусственный какой-то. А Клаудиа, наивная душа, поверила Марио. В драгоценностях твоя мама совсем не секла. Мы с Марио с заговорщицким видом переглядывались, а когда Клаудиа вышла на минутку, то не выдержали, расхохотались как дети.
- Не помню я этой сцены, - тяжело вздохнула я. - Память, бедная память моя... Когда она полностью восстановится?
- Память твоя здесь ни при чем, - ободряющим голосом произнесла тетя. - Ты не можешь эту сцену помнить, потому что ты ее не слышала и не видела. Ты схватила сережки и побежала в свою комнату их примерить. Так что зря память свою хаешь. Не так уж ты все забыла, если помнишь, почему не спустила в трудные годы эти дорогие сережки.
- Некоторые события я так ясно помню, будто они были только вчера. Но многие вещи... и многих людей... забыла. И боюсь, что навсегда. Насколько я знаю, ни один врач мне теперь не поможет.
- Да, кстати. Как я понимаю, ты одна приехала в Нью-Йорк? - неожиданно тетя сменила тему разговора.
- Одна.
- А где же твой спаситель и бойфренд? Винсенте... Так, кажется, его зовут?
- Да, Винсенте, - коротко ответила я, не собираясь с ходу выкладывать тете всю свою легенду.
- Так где же он? Почему не с тобой?
- Мы поссорились. Можно сказать, разошлись. Расстались.
- Да? Расстались? Насовсем?
От меня не укрылась радостная интонация в голосе тети.
- Думаю, да. Во всяком случае, пока что я не собираюсь к нему возвращаться.
- Почему?
- Как тебе сказать? Так трудно все объяснить... Даже самой себе, - произнесла я и замолчала.
Какое-то время я молчала с грустной задумчивостью на лице, вовсю изображая сомнение: стоит ли посвящать тетю в девичьи сердечные дела? Потом нерешительным, тихим тоном заговорила:
- Видишь ли, тетя. Пока мы жили в Мехико, все шло более или менее нормально. У Винсенте была небольшая частная практика. Денег у нас было немного, но мы много времени проводили вместе. Он говорил, что для моего полного выздоровления меня нельзя оставлять одну, без внимания. Да к тому же в Мехико у меня была какая-то своя жизнь. Я учила испанский, увлеклась дизайном по интерьеру. Появились знакомые, друзья... А в Буэнос-Айресе все резко изменилось. Я почувствовала себя там такой потерянной, одинокой. Винсенте с утра до позднего вечера пропадал в клинике, а я - совершенно одна в большой, пустой квартире. А еще...
Я снова намеренно замолчала. Как и ожидалось, тетю эта пауза заинтриговала.
- Что-нибудь случилось? - спросила она заинтересованным тоном.
- Случилось.
- Что?
- Он изменил мне. Со своей медсестрой.
Тетя с сочувствием глянула на меня.
- Бедняжка.
- Да я особенно и не переживала. Я ведь не люблю Винсенте. Я уважала его очень... И до сих пор очень ему признательна, благодарна. Он возвратил меня к нормальной жизни.  Он помог мне избавиться от наркозависимости и сделал все возможное, чтобы вернуть мне память. И хотя я еще страдаю частичной амнезией, но все-таки уже многое могу вспомнить... Все это так... Но чувство благодарности и чувство любви - это совершенно разные вещи, не так ли? Так что...
- Так что ты воспользовалась удобным предлогом, - захлебнулась тетя ликующим смехом.
Засмеялась и я. Но смехом сдержанным, невеселым.
- Получается, что воспользовалась. Винсенте просил прощения, умолял забыть о случившемся. Сказал, что все произошло случайно, когда они допоздна дежурили в клинике. И так далее, и тому подобное. Но я была непреклонна. Собрала свои личные вещи и уехала сначала в гостиницу, потом - в аэропорт.
- А потом - ко мне. Умница. Я рада, что ты поехала сначала именно ко мне. И все-таки... К дедушке когда ты  поедешь? - после непродолжительной паузы спросила тетя.
- К дедушке? - как нельзя более несчастным голосом переспросила я. - Не знаю. Я бы очень хотела, конечно, его увидеть. Но не знаю, ждет ли меня дедушка. Простил ли он меня полностью и окончательно. Я ведь вспомнила многое из того плохого, что делала. И как ругалась с ним, как обзывала его - вспомнила... И как стулья в траттории бросала... Нет, не могу я сейчас к дедушке явиться... А что, если мне здесь, в Штатах, попытаться начать жизнь сначала? Может, опять попробовать артистическую карьеру? Как ты думаешь? Может, мне попробовать в институт Ли Страсберга попасть?
- Это, конечно, самый лучший актерский институт. Из него вышли и Де Ниро, и Аль Пачино, и даже Мэрилин Монро, если я не ошибаюсь. Но...
- Но, - не дала я тете договорить, - ты хочешь сказать, что мой возраст уже не годится для учебы?
- Нет, подожди...
- Хотя ты права, - снова перебила я тетю. - Время ушло, молодость моя испарилась. В моем возрасте ни в институте, ни в Голливуде, ни тем более - на Бродвее, делать нечего. Хотя, с другой стороны, все говорили, что Бог наградил меня актерским талантом. Можно хотя бы попробовать начать все сначала. Что, если у меня все-таки есть шанс? Ты поможешь мне в моих попытках здесь обосноваться? С видом на жительство и… Ну, сама знаешь, что нужно в таких случаях.
- Анна, прекрати эти глупые разговоры. Я, конечно, всегда готова помочь тебе, но в данном случае и пальцем не пошевелю. Об актерской карьере, если захочешь, подумаешь потом. А сейчас ты должна ехать к деду. Он очень ждет тебя. И переживает, простила ли ты его.
- За что?
- Ты не помнишь, что он тебе сказал, когда ты в последний раз устроила погром в траттории?
- Как раз тот день я вспомнила очень быстро. И проклятие, которое дедушка тогда выкрикнул в сердцах, помню. Но он же не виноват. Это моя вина. Я его довела до такого отчаяния, что он не смог сдержаться.
- Вот и хорошо, что ты это, наконец, осознала. Мы сегодня же позвоним дедушке и скажем, что ты скоро у него будешь. Представляю, как он обрадуется.
- А как я буду рада, ты даже представить себе не можешь!
- Могу. Потому и отправляю тебя к дедушке. Но сначала погостишь у нас. Договорились?
- Ну, не знаю теперь, - неуверенным, колеблющимся тоном произнесла я. - Если только день или два.
- Пробудешь неделю, - категоричным тоном заявила тетя. - С кузенами встретишься. Эдди увидишь вечером наверняка. А Вилли... Не знаю, будет ли у него сегодня свободное время.  Он ведь женился пять лет назад. Живет теперь отдельно. Правда, недалеко от нас и, надеюсь, найдет часок, чтобы к нам вечерком подъехать. Ну, если не сегодня, то завтра или послезавтра - обязательно. Так что познакомишься с его женой и маленьким сынишкой…Это твой отель? – резко затормозила тетя Паола.
Только сейчас я увидела, что мы подъехали к моей гостинице.
- Да, он самый, - ответила я, открывая дверцу машины.

4.

Через два часа мы с тетей уже снова были в Куинзе. Подъехали к ее дому. Она остановила машину, нажала несколько раз на клаксон. В двери дома почти тот час же появился дядя Роджер. Его я тоже сразу узнала, хотя на просмотренных мною в Москве фотографиях он выглядел ниже ростом, полнее и намного старше. Когда я рассматривала его фотографии, то представляла себе человека неповоротливого, несколько насупленного и даже угрюмого. В жизни муж Паолы оказался высоким, моложавым брюнетом спортивного телосложения. И никакого угрюмого или насупленного выражения на лице. Скорее наоборот - губы его были чуть растянуты в мягкой, приветливой улыбке. Что еще меня удивило, так это его практически итальянская внешность. В Центре ничего не было известно о его происхождении. Но глядя сейчас на него, я не сомневалась, что в его жилах течет итальянская кровь. И судя по фамилии, кровь эта была не от отца, а от матери.
- Что-нибудь случилось? - громко спрашивал он, идя вниз по ступенькам. - Почему такой шум-гам устроила?
- Ты пока сиди, не двигайся и молчи, - шепнула мне на ухо тетя Поля и легко, словно молодая девушка, выскочила из машины. - Ты посмотри, кого я к нам привезла. Интересно, вспомнишь ли ты эту красавицу? Вглядись в нее повнимательней.
Дядя Роджер уже был рядом с машиной. Открыл мою дверцу, протянул свою руку, помог мне выйти.
- Здравствуйте. Очень рад вас видеть. Но, к сожалению, я не...
- Что? Ты не узнаешь ее? – не дала мужу договорить тетя Паола. - Роджер, я удивляюсь тебе. У тебя же ведь феноменальная память на лица.
- Да, на свою память я не жалуюсь. Но эту девушку я не помню.
«Неужели это провал операции? Да еще оттуда, откуда я этого провала ожидала меньше всего! Дядя Роджер ведь мало знал племянницу своей жены. Он мог не знать или не помнить каких-то ее особенностей в жестах или в поведении, но чисто внешне мы с Анной настоящие двойники. Уж он-то не должен был заметить подмену. Почему же он увидел, что я не Анна?», - запаниковала я, но тот час же постаралась взять себя в руки.
Я бросила быстрый взгляд по сторонам. На улице никого не было. Если мне придется применять усыпляющий газ, то некому будет передать Стивенсам, что перед их домом происходило что-то необычное. Никто не расскажет, что с ними была незнакомая девушка, что они в какой-то момент застыли на месте, а девушка взяла из багажника чемодан и исчезла так быстро, что они не заметили куда.
«Хорошо, что я заблаговременно изучила все отходы и знаю, в какую сторону мне исчезать. Сумочка на плече расстегнута, флакончик с газом наготове, так что нужно спокойно ждать окончания встречи», -  хладнокровно думала я, с непроницаемой улыбкой глядя на дядю Анны Сарди.
А Роджер Стивенс, между тем, внимательно вглядывался в мое лицо.
-  Хотя... постойте, -  сморщился его лоб от напряжения. - Теперь мне кажется, что ваше лицо мне знакомо.
- Давай-давай, вспоминай, - веселилась тетя Паола. - В последний раз ты ее видел лет пять назад в Риме.
"О Господи! Какой ужас! - бешено заколотилось мое сердце. - К такому повороту я тоже не готова. О встрече Анны с дядей Роджером мы понятия не имели. А вдруг он сейчас категорически заявит, что перед ним стоит совсем чужая девушка, только очень похожая на Анну?"
- В Риме? Да-да, теперь вспомнил, - губы дяди Роджера расплылись в широкой улыбке. - Неужели это ты, Анна?
- Да, я. Здравствуйте. Я счастлива снова видеть вас, - набралась я храбрости и поцеловала дядю Роджера в щеку.
- Ты очень изменилась за эти годы, - взяв за плечи, он рассматривал меня на расстоянии вытянутых рук. - Совсем другое лицо. Особенно глаза.
- Неужели цвет мог измениться? - изо всех сил стараясь скрыть внутреннее беспокойство, изображала я игривую беззаботность.
- Не-ет, конечно! Цвет все тот же. Но выражение глаз совсем другое. Тогда, в Риме, в твоих глазах стояло... Как бы точнее выразиться?.. Что-то такое недоброе, понурое, тяжелое. Хотя растерянности и потерянности я не заметил. Скорее наоборот - глаза твои смотрели жестко, цепко, беспощадно. И еще была в них озлобленность. Причем, озлобленность тотальная, на всех и вся. Я ведь ничего плохого тебе не сделал, а ты даже разговаривать со мной не захотела. Лишь взяла деньги и помахала ручкой на прощание.
- Что поделаешь, извините, - пожала я плечами. - Такое время у меня тогда было. В таком я была состоянии. И кстати, из-за моей амнезии я не помню той нашей встречи. Так что извините еще раз.
- Да я ничего-ничего. Я не упрекаю, - извиняющимся тоном бормотал дядя Роджер. - Я все понимаю. Паола, так что ты держишь племянницу на улице?! Заходите в дом.
Дядя Роджер открыл дверь, и мы оказались в просторном холле. Оформлен он был в современном стиле, причем во всем чувствовалась профессиональная рука опытного дизайнера. Холл украшали несколько бюстов, расставленных в глубоких, чуть подсвеченных нишах. Особый шарм помещению придавала огромная стеклянная ваза с пышным букетом живых роз.
В гостиной в глаза тот час же бросилась консоль, сплошь уставленная статуэтками и фотографиями, среди которых я сразу увидела фотографию десятилетней Анны. Точно такая была и у меня. Над фотографиями - большой натюрморт, который привлек мое внимание странной манерой исполнения. Я просто не поняла, как была выполнена эта картина, какими красками написана.
- Этой картины здесь не было, когда ты с родителями гостила у нас, - перехватила мой заинтересованный взгляд тетя Паола. - Это работа Эдди. У него такое хобби. Не поверишь, но фон этой композиции выполнен из дробленых камней, мелкой гальки и песка.
- Надо же! Никогда бы не подумала. Так у Эдди талант художника?
- Какой там талант? До настоящего таланта ему далеко. А вот определенные способности у него есть. Сказалась в генах художественная натура бабушки. Мы ведь все унаследовали от мамы тягу к искусству. Только у каждого она проявляется по-разному. Я вот делаю женщин красивее. Тебя тянула актерская профессия. И дизайн тебя интересует, насколько я поняла.
Я молча кивнула, а в голове застрял вопрос: «Интересно, в чем выражалась художественная натура бабушки Анны? И где она проявлялась? Насколько я знаю, профессии у неё не было. Во всяком случае, мне известно лишь, что она была домохозяйкой, занималась мужем и детьми».
- Может, дашь какие-нибудь ценные рекомендации? – продолжала, между тем, тетя  Паола, медленно проведя рукой вокруг себя, как бы приглашая внимательнее оглядеть ее интерьер.
О рекомендации-то она говорила, но горделивое выражение на ее лице свидетельствовало о том, что она ждала от меня лишь хвалебных слов.
- Какие тут могут быть рекомендации? - отреагировала я соответствующим образом. - У вас все сделано просто великолепно. Видна рука многоопытного мастера.
- Да, мастер был неплохой. И дорогой, - не сумела скрыть самодовольной улыбки Паола.
- Паола, хватит гостью глупостями занимать, - прервал наш разговор дядя Роджер. -  Я проведу Анну в гостевую комнату, а ты проверь, как там с ужином. Предупреди Стефанию, что мы будем не втроем, а вчетвером.
- Я ей уже сказала по телефону. Подожди с чемоданом. Мы с Анной сначала в Пизу позвоним, папе.
Тетя Паола набрала телефонный номер, и когда на том конце провода взял трубку дедушка,  радостным голосом сообщила ему, что "Анна окончательно нашлась" и скоро будет в Италии. Я не почувствовала фальши в голосе тети. Она действительно приняла меня за Анну, иначе не стала бы зря обнадеживать старого, любимого отца. В конце своей беседы тетя передала трубку мне. Я не знала, о чем говорить и повторяла как попка:
- Я рада, я очень рада слышать тебя. Я рада слышать твой веселый и бодрый голос.
После телефонного разговора дядя Роджер взял мои вещи, и мы втроем поднялись на второй этаж.
- Это комната Эдди, - показала тетя пальцем направо. - Рядом комната Вилли. Она теперь пустует, но по-прежнему остается его комнатой.
- Напротив наши с Паолой апартаменты. Твоя дверь, как всегда, открыта, - бросил осуждающий взгляд на тетю Паолу дядя Роджер. - А вот и дверь твоей комнаты. Она сильно изменилась с тех пор, как ты здесь была. Когда вы с отцом и матерью приезжали к нам в гости.
На дядю я не смотрю, но кожей чувствую, что он внимательно смотрит на меня. Чего он ждет от меня? Что я вспомню или не вспомню о том визите? Так ведь он знает о  моей амнезии! И письмо мое наверняка читал, и я только что напоминала ему об этом. Да и тетя, я думаю, не раз с ним обо мне и о моей аварии болтала. На то она и итальянка, чтобы о своих родственниках постоянно вспоминать... Промолчу-ка я на всякий случай. Как будто не обратила никакого внимания на это воспоминание. И испытующего взгляда его не заметила. Чует мое сердце, что с этим дядюшкой у меня могут быть проблемы. Взгляд его не нравится. Как будто продырявливает меня им насквозь.
- Заходи, устраивайся. Будь как дома, - пропускает меня в комнату дядя. - Мы тоже с Паолой пойдем сейчас к себе. Через полчаса ждем тебя внизу.
Дядя с тетей оставляют меня одну. Через секунду слышу, как рядом хлопает дверь.
"Интересно, о чем они сейчас говорят? Наверняка обо мне. Ах, если бы я действительно была ясновидящей и могла видеть, что творится сейчас в соседних комнатах. Или хотя бы тот электронный прослушивающий аппарат, с которым меня знакомили в Центре, был сейчас со мной. С ним я бы прямо сейчас могла слышать, что говорит мой дядюшка. Ладно, не будем пока об этом", - успокаиваю я себя и оглядываю мое временное жилище.
Гостевая комната была, собственно, не совсем комнатой. По нашим российским меркам это была чуть ли не полноценная двухкомнатная квартира с небольшой гостиной, спальней и ванной.
И хотя все помещения этой "гостевой" были довольно просторными и светлыми, с удобно расположенными светильниками и мебелью, я не была уверена, что буду чувствовать себя здесь "как дома". Ультрасовременный интерьер внешне создавал ощущение комфорта. Но комфорт этот был холодным, отстраненным. Стояла дорогая, но слишком обезличенная мебель. А потому здесь не было домашнего уюта и тепла со своим особым запахом и с характерной для каждого жилища, единственной и неповторимой, аурой.
"Впрочем, на то такие комнаты и называются гостевыми, что ты должен чувствовать себя в них гостем, временным постояльцем. Как в гостинице. И тебя не тянет тут оставаться на слишком долгий срок. Может, как раз поэтому у американцев существуют именно такие комнаты? Чтобы не приживался никто в доме надолго", - ухмыляюсь я про себя, снимая брюки и блузон.
Приняв душ и переодевшись, я выхожу в коридор. Соседняя дверь снова приоткрыта.
- Тетя Паола! Дядя Роджер! Вы еще здесь? - просовываю я голову в дверь.
Никто мне не отвечает. Дядюшка с тетушкой, видимо, уже спустились.
"Нужно воспользоваться моментом", - принимаю я неожиданное для себя самой решение и, не долго думая, достаю из сумки "липучку".
Торопливым шагом, но без  излишней суетливости, прохожу к окну.
"Если кто увидит меня, скажу, что думала найти тетушку на балконе", - решаю я, прикрепляя "липучку" с обратной стороны шторы.
Выхожу из комнаты очень быстро, чуть ли не бегом. Если до сих пор меня здесь никто не заметил, то лучше будет, если не заметят вообще.

5.

Эдди явился, когда мы уже сидели за столом. Он, в отличие от дядюшки, почти сразу узнал во мне Анну.
- Здравствуй, малышка! Здравствуй, дорогая кузина, - поцеловал он меня, на французский манер, в обе щеки. - Я вам что говорил?! Анна обязательно объявится у нас. И оказался прав. Ты была когда-то прелестным ребенком, а теперь ты просто красавица. Не зря хотела актрисой быть.  И с такими данными вполне могла бы стать суперзвездой, - искренним тоном говорил Эдди, оглядывая меня с головы до ног.
Я рассматривала Эдди не так явно, но и одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в нем того парня, которого я видела на фотографиях в Центре. В жизни он был таким же, как на фото. Яркий брюнет с темно-карими глазами, чуть выше среднего роста. Довольно упитанный. Видно, склонен к полноте.
"Ты весь в маму, - посылаю я мысленное послание братишке. - Через пару лет, если не будешь спортом заниматься и будешь есть все подряд, поплывешь и "нагодуешь" себе, как говаривала моя баба Ганна, мужской мозоль - аккуратное такое, кругленькое брюшко".
Во время ужина Эдди все вспоминал, каким резвым и озорным ребенком я - то бишь Анна - была. Как я издевалась над ним, и как однажды ножку ему подставила, а он упал и разбил себе нос.
- До сих пор тебе этого не простил, - шутливо помахал Эдди кулаком.
Вечер воспоминаний закончился вместе с ужином. А когда перешли в гостиную и кухарка Стефания - итальянка по национальности - подала нам кофе, начался вечер "допросов". Вернее, одного допроса. Допрашивали меня. Впрочем, Эдди и тетушка, в основном, молчали. Приставал ко мне с вопросами дядюшка: и в какой больнице в Риме я лечилась, и какие там были врачи, и как мне жилось в Мехико и в Буэнос-Айресе, и какие мои планы на будущее, и так далее и тому подобное.
На некоторые вопросы, связанные с больницей, я отказалась отвечать.
- Об этом мне пока что очень тяжело вспоминать и, тем более, говорить. Может быть, как-нибудь позже смогу без боли беседовать на эту тему, - с грустной полуулыбкой на губах сказала я.
О Мехико и Буэнос-Айресе говорила я более охотно. Даже поднялась в свою комнату и принесла фотографии. Очень внимательно рассматривал эти фото дядюшка. Он, оказывается, по делам службы часто бывает в латиноамериканских странах, и ему интересно сравнить мои впечатления со своими. Было ли ему на самом деле интересно проводить такое сравнение, я не уверена. У меня было четкое ощущение, что он как будто в чем-то экзаменовал меня.
Внешне я вела себя очень расслабленно. Даже пыталась шутить по поводу своих отношений с Винсенте и рассказала несколько смешных эпизодов из жизни вечно ссорившихся наших соседей в Мехико. Но внутри была в таком напряжении, в каком не была с того памятного дня в траттории Антонино Сарди, когда меня назвали моим псевдонимом. Как и тогда, главная сложность была в неопределенности ситуации. Я не понимала, почему таким подозрительным был дядя Роджер. Неужели он сомневался, что я - Анна? Или дело было в другом? О чем я никак не могла догадаться.
Ситуация прояснилась поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам. Включив приемное устройство, настроенное на "липучку" в спальне тети Паолы, я слышала весь разговор между дядей и тетей. Вначале они говорили о каких-то сугубо семейных делах. Потом - о Вилли, который должен был заехать к ним на следующий день. И только после это началась интересующая меня беседа.
Паола: Как тебе понравилась наша Анна?
Роджер: Очень интересная девушка. И внешне, и внутренне. Совсем не похожая на ту Анну, которую мы знали.
Паола: Ты начал что-то говорить мне об Анне перед ужином. Но не договорил. Что ты хотел сказать?
Роджер: Увидев в твоей машине Анну, я подумал, что к нам подослали другую девушку, очень похожую на твою племянницу.
Паола: Ну, ты даешь. Если бы вместо Анны была чужая девушка, я бы это сразу поняла. Ты же знаешь, какая я чувствительная и какая у меня бывает интуиция. Так что меня не проведешь, кровь не обманешь. Всем существом своим я чувствую в Анне близкого, родного мне человека.
  "Ах, как ты права, дорогая тетушка, - мысленно улыбнулась я тете Паоле. - И сама даже не подозреваешь, насколько феноменальная у тебя чувствительность".
Паола: Но, Роджер, почему у тебя вдруг появилась сумасбродная идея, что к нам зачем-то явилась чужая девушка? Когда мы пили кофе, я заметила, что ты слишком придирчиво спрашивал Анну о ее жизни после больницы. Ты словно пытался уличить ее во лжи. Слава Богу, что она этого не заметила, а то обиделась бы насмерть. Еще бы немного - и она бы это поняла. Хорошо, что я вовремя прервала тебя. Переведя разговор на другую тему, я не дала тебе завершить свой дурацкий допрос. Но теперь скажи, какая муха тебя укусила? Какую цель ты преследовал, задавая свои некорректные вопросы.
Роджер: Я же сказал тебе, хотел проверить, действительно ли это наша Анна.
Паола: Но почему, почему ты в этом сомневался?
Роджер: Ты, надеюсь, слышала о таком понятии, как промышленный шпионаж?
Паола: Естественно. Ну и что?
Роджер: А то, что в моей голове содержится много информации, ценной для конкурирующих фирм, и что ко мне уже как-то подсылали одну особу со спецзаданием. Но я вовремя ее раскусил. И вот теперь я заподозрил, что заинтересованные лица решили подойти с другой стороны. Эти люди хорошо изучают свой объект. Они наверняка знают все а нашей семье. Вот и подослали, под видом Анны, еще одну шпионку.
Паола: А ту, первую, хотели подложить тебе в постель?
Роджер: Что-то вроде этого. Поэтому я и не стал ничего тебе рассказывать. А то решила бы, что у меня репутация ловеласа, раз под меня можно кого-то подстелить.
Паола: Ничего бы я не подумала. Слишком хорошо я тебя знаю. Ладно, оставим эту тему. Давай об Анне. Почему же ты продолжал "с пристрастием" допрашивать Анну, когда ты все-таки убедился, что Анна - это Анна, а не чужая девушка.
Роджер: Никакого такого пристрастного допроса я не вел. Я просто хотел узнать об Анне всё. Особенно меня интересовали ее намерения. Ведь в разговоре проскользнула фраза, что у Анны было желание обосноваться в Нью-Йорке. В тот момент у меня возникло подозрение, что Анну могли завербовать. Она ведь была наркоманкой. А в той среде есть очень страшные люди. Ее могли чем-то шантажировать и вынудить поехать к нам с определенной целью. Устроиться ко мне на работу, например. Или завладеть ключами от моего сейфа. Или выяснить код к моей информации в компьютере. Да мало ли какое задание могли ей дать!
Паола: Но теперь-то у тебя, насколько я понимаю, нет никаких подозрений?
Роджер: Как только Анна сказала, что если дед простил и примет ее, то она поедет в Пизу и будет жить только там, все мои подозрения отпали сами собой. И я люблю твою племянницу еще больше, чем до сих пор.
Паола: Надеюсь, меня ты все-таки любишь больше?
Роджер: Больше-больше.
Я услышала звук, похожий на звук поцелуя. Потом до меня стали доноситься другие, совсем не интересующие меня, шорохи и звуки. Я сняла наушники, выключила приемник. Все, что мне нужно было услышать, я услышала.

На следующий день, выбрав удачный момент, сняла "липучку". Здесь она теперь вряд ли еще раз мне понадобится. Как, впрочем, и в Риме, куда я направлялась после недели пребывания в гостеприимном тетином доме.

6.

"Город семи холмов и всей земли повелитель" был точно таким, каким он остался в моей памяти с прошлогоднего августа. Такой же величественный и благородный, в котором удивительным образом легко переплетаются глубокая древность и все атрибуты современной столичной жизни. И Колизей с его полуразвалившимися ярусами выглядел все таким же грандиозным, и Римский форум с его храмами, базиликами, арками - таким же роскошным, и памятник Виктору Эммануилу II на площади Венеции - по-прежнему ошеломляюще гигантским, и Испанская лестница была все такой же нарядной и многолюдной, заполненной жизнерадостными молодыми людьми со всего света.
Как в прошлом августе, были закрыты на каникулы многие магазинчики и рестораны, а среди памятников старины все так же бродили изнывающие от жары, но восторженные толпы туристов.
Все было в "вечном городе" таким же, как в прошлом году, да только я стала совсем другой. И состояние духа моего было далеко не таким безоблачным, каким оно было, когда мы гуляли по римским улицам вдвоем с Виктором. Влюбленные, веселые, мы жили тогда радостными планами на встречу в Англии и счастливую семейную жизнь. Пусть не на родине, пусть в нелегалке под чужими именами - но все-таки вместе, в любви и взаимном уважении. Мы были полностью уверены в нашем общем будущем и в последний день пребывания в Риме  бросили по монетке в знаменитый фонтан Треви.
- Это такой обычай, - объяснил мне тогда Виктор. - Нужно бросить сюда монетку, если хочешь когда-нибудь вернуться в Рим. И давай договоримся с тобой, что каждый год в августе мы будем хотя бы на пару деньков приезжать в Рим и шестнадцатого числа, ровно в полдень будем приходить к фонтану Треви, чтобы снова бросить монетку.
"Не придется нам больше вместе приходить к этому фонтану, - тяжело вздыхала я сейчас, стоя на том же самом месте, с которого чуть больше года назад мы бросали в воду свои монетки. - Виктора больше не будет в моей жизни".
Теперь я одна. Ни Виктора рядом нет, ни кого-либо другого. И к этому состоянию одинокой женщины мне нужно себя заново приучать. Как приучила я себя к нему, когда училась в разведшколе. Тогда я уже совсем не тяготилась одиночеством, я научилась довольствоваться своим собственным обществом.
И все-таки не очень легко сознавать, что теперь уж, без всяких надежд, впереди меня ждет лишь одиночество. Причем не просто одиночество незамужней, бессемейной женщины, а одиночество полное, всеобъемлющее. Когда ты ни с кем не можешь быть до конца откровенной, когда все время должен контролировать каждое свое движение, каждый жест и каждое слово. И доверять никому не можешь. Потому что доверчивый разведчик рано или поздно проваливается. И как бы трудно тебе ни было, какие бы проблемы перед тобой ни стояли, тебе не с кем поделиться, не с кем посоветоваться, некому пожаловаться да в жилетку всплакнуть...
Впрочем, советоваться мне пока было не о чем. Все шло по намеченному в Москве плану.
Перед моим отъездом из Нью-Йорка тетя при мне позвонила дедушке и сообщила ему, что его внучка вылетает в Рим. Но я, взяв трубку, о конкретном дне своего приезда в Пизу не стала говорить, а лишь сказала, что с волнением жду предстоящей встречи.
Такое мое поведение было оговорено в Москве, потому как я не должна была после США сразу ехать в Пизу. Да, тетя могла не заметить во мне подмену. Она слишком давно и, главное, редко - только несколько раз в жизни - видела Анну. Мы на это и рассчитывали. А вот дедушка - совсем другое дело. Какая-нибудь деталь в моей внешности, какой-нибудь жест или движение вполне могут вызвать подозрение у старика. И Центр решил, что будет лучше, если подозрения появятся у него - если они появятся – один на один со мной, а не в доме с тратторией, где о сомнениях синьора Сарди сразу же узнает слишком много людей.

На второй день после прилета в Рим я позвонила сначала в Нью-Йорк.
- Тетя Паола, это я, Анна! Здравствуй, - игривым тоном сказала я, когда услышала на другом конце провода голос тети. - Звоню, как и обещала. Долетела благополучно, самолет не взорвался, - засмеялась я мелким, беспечным смехом.
Тетя мой смех не поддержала.
- Такими вещами не шутят, - строгим голосом произнесла она.
- Имею право. Только шутка может избавить меня от горечи воспоминаний.
На том конце провода воцарилась глухая тишина.
- Алло, Паола! - впервые назвала я тетю по имени, как она сама просила меня. - Ты куда пропала?
- Я здесь, никуда я не пропала. И рада, что ты в шутливом настроении. Ты уже в Пизе? Как дедушка?
- Я не в Пизе, я еще в Риме, - после короткой паузы, промолвила я медленно, как бы с трудом выговаривая слова.
- Как в Риме?! - почти взвизгнула тетя. - Ты же прибыла туда вчера. Мы договаривались, что сегодня рано утром ты вылетишь в Пизу.
- Понимаешь, вчера я не выдержала и прямо из аэропорта  позвонила своей самой близкой подруге, - все в том же замедленном темпе говорила я. – Ведь мы почти два года с ней не виделись. Она даже не знала о моей аварии. Говорит, что уже не надеялась когда-либо вновь меня увидеть, и безумно обрадовалась мне. Так что вчера весь вечер мы праздновали мое возвращение и нашу встречу.
- Анна, дорогая! Тебе ведь пить нельзя. Иначе сорвешься, - взволнованным голосом говорила тетя. - А потом, не дай бог, и на наркотики снова потянет. Сейчас у тебя еще очень сложный период, сама знаешь.
- Знаю, тетя, знаю. И ты не беспокойся, пожалуйста. Кроме рюмки порто я ничего не пила. А рюмку хорошего вина даже Винсенте разрешал мне выпивать.
Про порто я упомянула намеренно. Когда я приходила в тратторию синьора Сарди в поисках места встречи с Виктором и меня там приняли за Анну, то я заказывала себе порто. Кто же знал тогда, что мне придется позже выдавать себя за Анну! Иначе я бы заказала кофе или сок, как это сделал бы любой человек, который совсем недавно освободился от алкогольной и наркозависимости.
- Ну, ладно, - вздохнула тетя. - Смотри, остерегайся соблазнов. Слишком мало времени прошло. Я уже жалею, что не полетела с тобой и не привезла тебя прямо под крыло деда. Или дедушке не сказала, чтобы он встретил тебя у трапа самолета в Риме.
- Паола, ты обижаешь меня. Я же не маленький ребенок. Я взрослая, самостоятельная женщина. Все будет со мной в порядке, не волнуйся. Я прямо сегодня, - замолчала я на мгновение, - или, в крайнем случае, завтра поеду к дедушке.
- Точно обещаешь?
- Обещаю.
- Хорошо, до свидания.
Я положила трубку. Все шло как по маслу. Тетя Паола клюнула на мою наживку. Я должна была подтолкнуть ее к мысли, что мне ничего не стоит сорваться и вернуться к прежним привычкам - и мой звонок достиг своей цели. Судя по голосу тети, она не на шутку встревожилась. Так что если дед не узнает во мне Анну и мне придется газом или таблеткой заставить его "забыть" встречу со мной, то я просто-напросто "потеряюсь" среди наркоманов, как когда-то исчезла и потерялась сама Анна. И все в это поверят. Даже особенно разыскивать меня не будут, тем более через какой-нибудь Интерпол. А потому даже в таком, крайне неблагоприятном, случае я смогу безбоязненно пользоваться документами Анны Сарди. Правда, уже без внедрения в семью Сарди. Да к тому же не в Италии.
Следующий мой звонок был через несколько часов. Теперь уже в Пизу. Я доложила деду, что прибыла в Рим и что прежде чем ехать к нему, хотела бы побыть несколько дней в Риме, чтобы встретиться со старыми друзьями. Сказала, что остановилась в гостинице, назвала ее и даже сообщила свой номер. На все просьбы дедушки ехать немедленно в Пизу говорила ласковым, но твердым голосом:
- Дедушка, дорогой! Не заставляй меня совершать насилие над собой. Я хочу побыть сначала в Риме - и останусь пока здесь. Не обижайся, пожалуйста. Я очень тебя люблю и скоро к тебе приеду. Обязательно приеду.
Вечером вновь полетела от меня весточка в Вену. На этот раз – целое письмо.

«Дорогая Каролина!
Извини, что из Нью-Йорка отправила тебе только маленькую открытку на второй день пребывания в этом городе-гиганте. А впечатлений от него у меня много. Знакомые по фильмам громады города прямо-таки оглушили меня невыносимой влажностью и духотой. Над Нью-Йорком нависал смог от автомашин. Но жизнь этого города-исполина продолжалась в обычном деловом режиме. Отсутствие летом местных жителей восполнялось массой туристов из многих стран и из других штатов Америки. Я где-то читала, что каждый американец хотя бы один раз в своей жизни считает долгом посетить Нью-Йорк. Мне показалось, что основная масса нью-йоркских туристов медленно бродила по Манхэттэну. Я тоже весь первый день пребывания в Нью-Йорке шаталась по этому знаменитому на весь мир району. Потом посещала другие места.
Пребывание в таком городе захватывает тебя так, что некогда передохнуть. У меня были там очень интересные встречи, знакомства. Расскажу о них, когда увидимся.
После Нью-Йорка хотела сразу лететь домой, но вдруг решила вновь побывать в Риме и посмотреть те места, которыми мы восхищались с тобой вместе в прошлом году. Рим понравился мне сейчас еще больше, чем год назад. Вчера, в первые минуты пребывания в этом «вечном» городе, у меня появилось ощущение, что после Нью-Йорка я попала на другую планету. Ты действительно чувствуешь здесь вечность. Ощущаешь ее всеми клеточками тела. Это ощущение идет от античности, которой все здесь пропитано и которой даже не пахнет в Америке. Сегодня я вновь восхищалась Римским форумом и по Испанской лестнице снова прошлась. Там все так же красиво, ничего не изменилось с прошлого года.
Ладно, пока! До встречи!
Любящая тебя Летисия».

Из этого открытого сообщения, приблизительный текст которого был оговорен в Москве, Центр узнает, что первый этап моего внедрения в семью Сарди благополучно завершен, а в Риме все идет по намеченному плану.

7.

На следующее утро, когда я только-только приняла душ и собиралась спуститься в ресторан на завтрак, в дверь мою постучали. Я открыла дверь - передо мной стоял тот благообразный старик из пизанской траттории, которого я мельком видела прошлым летом.
Несмотря на существование чистого двойника, которое легко объяснялось нашим с Анной общим происхождением, я до этого момента  все-таки не была на сто процентов уверена, что именно об Антонино Сарди хотела мне рассказать перед смертью бабушка. Ее возлюбленный на старом снимке был таким молодым, а сама фотография - такой затертой, что говорить с уверенностью об этом было нельзя. Конечно, если бы я хотела открыть бабушкину тайну всему свету и показала ту военную фотографию вместе с фотографией теперешнего Антонино Сарди специалисту, то он наверняка бы точно определил, одно ли лицо на них сфотографировано. Я же этого сказать с полной уверенностью не могла. В Москве я частенько клала ту маленькую фотографию и сделанные Центром карточки рядом, всматриваясь в черты лица молодого парня и старика. То мне казалось, что это один и тот же человек, а то вдруг сомнения одолевали меня. Прошлогоднего же мимолетного взгляда на Антонино Сарди было недостаточно, чтобы сделать окончательный вывод.
Теперь же синьор Сарди был прямо передо мной, и все мои сомнения улетучились в мгновение ока. Это был действительно "Нина", возлюбленный бабы Ганны. Только был он на шестьдесят лет старше, чем на той маленькой овальной фотографии. Вокруг глаз разбежались морщины, около губ пролегли две глубокие складки, вместо черных волос - серебристо-белые, а на месте по-юношески припухлых щек - впадины. И только глаза все те же - огромные, живые, счастливые.
Дедушка не шевелился, лишь смотрел на меня длинным, ласковым взглядом. Где-то глубоко внутри меня мелькнуло желание броситься ему на шею и сказать: "Дедушка! Ты помнишь свою Ганку? Я привезла тебе привет от нее. Я - Маргарита, внучка ее. И твоя тоже".
Но вместо этих слов мне пришлось сказать и сделать то, что сделала бы, скорее всего, его другая внучка, Анна. Я широко раскрыла глаза, играя крайнее удивление.
- Дедушка, ты! Как ты здесь оказался?
Он не ответил. Он молча обнял меня и прижал к себе. Из его груди вырвался то ли стон, то ли глухой крик, а сердце билось так сильно, что я чувствовала это биение, как будто слышала свое собственное сердце.
- Как же долго ты возвращалась, - наконец произнес дедушка. - Как я рад тебя видеть.
- Я тоже очень рада, - несколько сдержанным тоном произнесла я. - Я очень по тебе соскучилась.
- Ты правду говоришь? Ты простила меня?
- Дедушка, дорогой! Мне не за что тебя прощать. Все это время я молила Бога, чтобы ты меня простил.
- Я же по телефону тебе уже сказал, что все плохое забыл. Помню только те годы, когда ты любила меня.
- И я тоже. Хотя многое из тех давних лет я забыла, но нашу с тобой дружбу помню. И люблю тебя теперь еще больше, чем тогда, в детстве.
- Правда? Ты действительно меня любишь?
Слезы блеснули на глазах старика, и мне стало так жаль его, что даже сердце сжалось от боли.
- Дедушка, любимый, - поцеловала я его в щеку. - Конечно, я очень, очень тебя люблю.
И я не кривила душой. За последние месяцы я практически свыклась с мыслью, что мой дедушка - не русский парень Иван, а итальянский синьор Антонино. Теперь же, находясь рядом с ним и глядя на его беспомощную трогательную улыбку, я окончательно поняла, что люблю своего итальянского дедушку так, как если бы всю жизнь прожила рядом с ним и бабой Ганной.
- Да что же мы стоим в дверях? - засуетилась я. - Давай, проходи и садись.
Я усадила дедушку в кресло, сама села напротив. Села так, чтобы свет хорошо освещал меня. Пусть дедушка как следует разглядит свою внучку. Именно здесь, а не в Пизе.
А он смотрел на меня любящими глазами и, похоже, не очень-то всматривался в меня. Одно слепое счастье стояло в его глазах.
- Знаешь, я верил, я знал, что ты все равно когда-нибудь вернешься домой, - говорил дедушка. - А когда ты прошлым летом вдруг появилась в траттории... Такая спокойная, уверенная в себе... Такая... прежняя... Одним словом, моя любимая маленькая красавица...  В тот момент я окончательно поверил, что обязательно дождусь тебя, что обязательно увижу тебя  до смерти.
- Ты о какой смерти говоришь? Ты у меня еще такой крепкий. Что б таких разговоров я больше не слышала от тебя! - шутливо погрозила я пальцем.
- Хорошо, больше не буду, - поспешил дедушка согласиться со мной.
- Вот и ладненько. Надеюсь, что ты больше никогда не будешь огорчать меня подобными разговорами. Так, Тони? - вспомнила я, что Анна в детстве именно этим именем чаще всего называла дедушку.
- Как же давно ты не называла меня этим ласковым именем, - снова заблестели глаза дедушки.
- А ты у меня какой-то слезливый стал. Это так не похоже на тебя. Давай-ка, вытрем слезки наши.
Я встала, взяла свою сумку.
- На вот, возьми, - достала я носовой платок и протянула деду. - Хотя, если память все-таки не до конца меня подводит, у тебя всегда с собой белоснежный платок имеется, - наугад бросила я и не ошиблась.
- Память твоя на месте, - улыбнулся дедушка и достал из кармана платок. - Вот он, при мне.
Дедушка промокнул платком глаза, а я решила немного подвигаться перед дедом. Встала, подошла к холодильнику.
- Тони, может, ты выпить чего-нибудь хочешь? Здесь есть сок, вода, вино.
- Сок, будь так добра.
Я налила сок в стакан, подала его дедушке.
- Да, дедуля! Почему ты вдруг приехал в Рим?
- У меня здесь дела, - улыбнулся дедушка смущенной улыбкой.
- Что-то ты вчера по телефону ничего не говорил мне о своих делах в Риме, - хитро прищурилась я. - А наоборот, уговаривал меня быстрее ехать в Пизу. Давай, признавайся, в чем причина твоего приезда?

8.

По-прежнему не садясь в кресло, я двигалась перед дедушкой, жестикулировала, меняла выражение лица и характер улыбки.
- Сказать тебе правду? А ты не обидишься на старика? - с тревогой дедушка смотрел на меня.
- Ни за что! Теперь я, дедушка, на тебя больше никогда не буду обижаться. Что бы ты ни сделал и что бы ты ни сказал. Я знаю, что ты хочешь для меня только добра.
- Я рад, что ты вновь это поняла. А приехал я потому, что боялся за тебя.
- В каком смысле? -  очень "удивилась" я.
- Мне Паола позвонила и сказала, что ты уже встретилась со старыми друзьями и даже пила вино. А тебе ведь нельзя. Вот мы и решили, что тебя нужно в Пизу  быстрее увезти. От греха подальше. В таком гигантском городе, как Рим, людей на каждом углу  подстерегают опасности. Большинство людей в крупном городе развращены, безнравственны. Кто-нибудь обязательно захочет тебя вновь втянуть в наркотическую компанию. А тебе больше, чем кому-либо другому, нужно избегать этой дряни. Паола мне говорила, что бывшие наркоманы всю жизнь находятся в опасности. И большинство из них рано или поздно срываются. Помни, что мое сердце уже не выдержит, если я снова увижу тебя такой, какой ты была два-три года назад...
- Ой, дедуля, дедуля! Какой же ты у меня милый и смешной, - поцеловала я дедушку в щеку. - Да не беспокойся ты обо мне, ничего такого со мной больше не случится. Я твердо решила держаться подальше от наркотиков. Меня к ним не тянет. Я полностью излечилась от этой болезни. Винсенте утверждал, что моя амнезия, вернее, то, что произошло с моим мозгом во время аварии, помогло мне полностью избавиться от этой страшной болезни. Мой мозг теперь подает отрицательные сигналы на употребление любых наркотиков.  А что касается вина... Больше одной рюмки я не пью. Так, на всякий случай, только одну. Хотя, Винсенте сказал, вино я могу позволять себе. Правда, в ограниченном количестве. Только настоящим алкоголикам, которые лечились от алкоголизма, пить ни грамма нельзя, иначе сорвутся. А я алкоголичкой никогда не была, хотя пила много.
- Зачем же ты это делала, дуреха моя? Чуть не погубила себя!
- Молодая была, глупая. Алкоголем я пыталась заглушить внутреннюю боль и страдание. Решила, что алкоголь поможет справиться с горем, поможет забыть о смерти родителей. А позже... Как бы выразиться поточнее? Я пила от чувства физиологической тесноты, что ли? Мне казалось, что мое внутреннее Я было больше, чем моя плоть. Алкоголем я как бы раздвигала эту плоть. Сейчас же мой внутренний мир пришел в соответствие с моей жизнью. Так что никакой опасности спиртное для меня не представляет. А что касается наркотиков… Ладно, не будем об этом. Скажи, каким образом ты так рано здесь оказался? Неужели на поезде ночью ехал?
- Нет, конечно. Я ненавижу поезда, в отличие от тебя.
"Значит, Анна любила поезда, - не преминула я отметить про себя. - Нужно обязательно иметь это в виду".
- Я летел самолетом, - продолжал дедушка. - А вот обратно в Пизу мы не полетим. Зная, что ты летаешь только в крайнем случае и только на большие расстояния, я хотел сделать тебе приятный сюрприз. Хотя... - вдруг замолчал дедушка, глядя на меня беспокойным взглядом. - Я об этом как-то дома не подумал... Может, после той аварии ты и автомобили стала ненавидеть? Или, не дай бог, стала бояться ездить на машине?.. Правда, Паола мне на этот счет ничего не сказала. Так как? Ты по-прежнему любишь машины?
- Конечно, дедушка! Авария та ничуть меня не напугала.
- Отлично! - беспокойное выражение мигом исчезло из глаз дедушки. - Домой мы поедем, в таком случае, на машине.
- Она прилетела вместе с тобой? - хихикнула я.
- Ага, прилетела, - дедушка тоже засмеялся.
- Ладно, все ясно. Ты уже заказал машину, или сейчас мы этим займемся?
- Мы поедем на моей машине.
- Не поняла, - уставилась я на деда вопросительным взглядом.
- Так ты ведь только что сказала, что машина прилетела со мной.
- Ага, в грузовом отсеке лайнера. Которого, по-моему, нет в тех самолетиках, что летают от Пизы до Рима. Хотя, с другой стороны, наш аэропорт международный. Так что все возможно. Так?
- Ладно, раскрою тайну. Мы действительно поедем на моей машине, и она действительно уже в Риме. На ней приехал сюда рано утром... - остановился на полуслове дедушка. - А вот не скажу, кто нас там  уже ждет в машине. Пусть будет для тебя сюрприз.
- Кто-нибудь, кого я  хорошо знаю?
- Да, знаешь.
- Но вспомню ли я его? - с выражением крайнего сомнения покачала я головой. - Память моя ведь не полностью еще вернулась ко мне.
- Не узнаешь - так не узнаешь. Но Паола сказала, что с памятью твоей не так уж все и плохо. Основное, сказала она, ты помнишь. А остальное, даст Бог, вспомнишь потом.
- Надеюсь.
- Ну, все, - встал дедушка. - Я немного передохнул здесь, пора в путь. Пора домой.
- Прямо сейчас домой? Разве ты не устал от путешествия? Давай останемся на денек-другой в Риме. Снимем тебе здесь номер.
Дедушка скривился.
- Понимаю, - многозначительно закатила я глаза. - Для тебя эта гостиница не очень хороша. Тебе, небось, нужен какой-нибудь «Parco dei Principi»? Можем перебраться в другой отель, более комфортабельный. Кстати, и в этом отеле есть приличные номера. Попробуем снять один из них для тебя. И поживем здесь немного. Познакомлю тебя с моими друзьями.
- Ни за что! 
- Ты не хочешь видеть моих друзей? - "обиделась" я.
- Я не имел в виду твоих друзей. Я просто из Рима хочу уехать. Хотя у меня здесь есть дела, я ими практически не занимаюсь. Предпочитаю здесь не бывать, а управлять делами на расстоянии. Я не люблю этот громадный город. Здесь очень многолюдно, шумно. Я чувствую себя в Риме некомфортно, одним словом.
- Дедушка, как ты можешь так о Риме говорить?! Рим - изумительный, необыкновенный город. Я и раньше его любила, а сейчас, после Америки, я очарована им еще больше.
- Я рад, что ты так любишь нашу столицу, - сказал дед. - Это дает мне надежду, что из Италии ты больше никуда не уедешь. И в свой любимый Рим сможешь приезжать, когда захочешь. Я же здесь ни одной минуты больше оставаться не могу. Так что поехали домой. Ты ведь обещала.
- Ну, хорошо, хорошо, - не стала я больше упорствовать. - Поедем. Но понимаешь, я ведь даже не завтракала.
- Хорошо, позавтракаем где-нибудь. Давай, собирай свои вещи, и поехали.
Завтрак в другом месте да еще в присутствии какого-то человека, который ждал нас в машине, меня не устраивал. Дедушка должен был видеть, как я ем: как беру булочку,  намазываю ее маслом и кладу ветчину, как держу чашку, как открываю рот и жую. А вдруг у Анны были на этот счет какие-то особые привычки? И пусть дедушка все увидит здесь, наедине со мной.
- Дедушка, мне кажется, лучше будет, если мы поступим следующим образом. Я закажу завтрак в номер. Пока он сюда поступит, я не спеша соберу вещи. А потом уж, хорошо подкрепившись, мы отправимся в путь.
Дедушка согласился. Я заказала завтрак и стала собираться. Дед сидел в кресле и с умильной улыбкой наблюдал за мной.
Через минут пятнадцать официант принес завтрак. Дедушка ел мало, он почти все время внимательно смотрел на меня, и у меня было смутное ощущение, что он хотел что-то сказать, но сдерживался. Внутри у меня все дрожало от волнения, но я старалась держаться спокойно и с любящей улыбкой посматривала на старика.
- Тони, ты смотришь на меня так, будто не веришь, что я сижу перед тобой, -  решила я спровоцировать дедушку на откровение.
- Ты права, я до сих пор не могу окончательно поверить, что ты теперь со мной. И боюсь, что мы скоро расстанемся с тобой.
Я чуть не поперхнулась.
- П-почему?
- Ты очень изменилась за последние два года... Впрочем, по-настоящему мы не виделись с тобой намного больше... Но ты сохранилась в моей памяти такой, какую я тебя знал когда-то. И... прости меня, старика, за правду... Но в тебе появилось что-то такое... Как бы выразиться поточней?.. Чужое, что ли?.. Во всяком случае, не совсем твое...
- И что же такого особенного, не моего, во мне появилось? - улыбалась я как нельзя более простодушной улыбкой.
- Ты даже вилку не так стала держать. И ножом все время пользуешься. А когда-то говорила, что нож тебя, чаще всего, раздражает. И повторяла при этом, что даже французы предпочитают многие вещи прямо пальцами брать. Главное, чтобы делалось это красиво, изящно.
- Что поделаешь, - махнула я небрежно рукой. - Привычки с возрастом меняются. А потом вот еще что... После аварии, особенно после той страшной ломки, я словно заново училась жить. Трудно в это поверить, но даже правильно кушать я заново училась. Винсенте меня учил. И его авторитет был для меня непререкаем. Как он говорил - так я и делала.
- Вот чего я и боюсь больше всего. В один прекрасный момент ты улетишь от меня к этому своему непререкаемому авторитету, - с горечью произнес дедушка и тяжело вздохнул.
Зато я вздохнула с облегчением.
- Никуда я не сбегу теперь от тебя, дорогой мой дедушка. А уж к Винсенте - тем более. Это перевернутая страница в моей жизни.
- Дай бог, дай бог, - встал дедушка со стула. - Ну что, поехали?
- Поехали, - с готовностью подхватилась я.

9.

Мы спустились к машине. Из нее выскочил потрясающей красоты молодой мужчина с шикарной черной шевелюрой и ослепительной улыбкой. Лицо мужчины показалось мне знакомым.
- Узнаешь? -  загадочно улыбался дедушка.
- Не совсем, - покачала я головой.
- Как же так? В детстве у вас такой роман был, - как-то странно хихикнул дедушка. - Ты твердила, что только за него выйдешь замуж, когда вырастешь. Это твой...
- Погоди, дедушка, не говори. Дай подумаю. Нужно же мне потихоньку память свою напрягать. Авось и этот кусок жизни вспомню.
Я чуть прикрыла глаза. Да, черты лица молодого человека были мне знакомы. Но не потому, что он на кого-то был похож... Не потому... Я определенно видела этого красавца. Но когда? Где? И кто он?
"О, черт! - вдруг осенило меня. - Как же я сразу не вспомнила? Я же видела его на снимках в Центре. Как жаль, что сейчас невозможно взять флэшку, которую я привезла из Москвы, и подключить ее к своему карманному компьютеру. На той карте памяти, в папке «семья», есть фотография этого парня. Ничего не поделаешь, придется заменить тот миникомпьютер другим и прибегнуть к помощи самого совершенного в мире компьютера – мозга. Надеюсь, он не «зависнет» и выдаст нужную информацию».
Дав памяти команду "поиск", я сосредоточилась. Как на экране дисплея или монитора, перед моими глазами моментально прошли фотографии... Стоп, вот она... Под ней написано: "Внучатый племянник синьора Антонино Сарди, внук его сестры Донателлы. Имя..."

- Кармело! – радостным голосом воскликнула я.
- Вспомнила! Узнала! - довольно улыбнулся Кармело и обнял меня.
От парня пахнуло хорошей туалетной водой с запахом цитрусовых и еще чего-то такого мужского, не поддающегося описанию. Так пахнет, чаще всего, туалетная вода от Джорджио Армани. Очень знакомый запах... Кажется, Виктор как-то покупал такой же парфюм... Мне он очень понравился тогда. Ну-да, это был точно такой запах. Туалетная вода "ARMANI MANIA".
- С возвращением тебя домой. А ну-ка, покажись! Дай разглядеть тебя повнимательнее.
Новоявленный братец чуть отстранился и критически оглядел меня с головы до ног.
- Ну что ж, ты выглядишь неплохо, - чуть снисходительным тоном произнес он. – Можно сказать, очень даже неплохо. А если уж совсем откровенно, то ты просто красавица у нас.
- Спасибо. Ты тоже парень хоть куда! Женат? Дети?
- Не женат. Гуляю на свободе. И не будь ты моей троюродной сестрой, приударил бы за тобой.
- Ты и так уж полноправный член нашей семьи. Кармело теперь мой ближайший помощник, - пояснил мне дедушка. - Он управляющий нашего ливорнского отеля.
Кармело, между тем, открыл заднюю дверцу в машине.
- Прошу, - махнул он рукой церемонным жестом.
- Может, ты хочешь сесть за руль? - спросил меня дедушка.
- Да нет, я лучше по сторонам спокойно посмотрю.
- Куда сядешь? Рядом со мной, сзади? Или впереди?
- Если можно, то впереди. Там обзор лучше. Я ведь так давно не была на родине. Полюбуюсь родными пейзажами.
- Ну что ж, в путь! - сказал Кармело, включая зажигание.

Не прошло и часа, как Кармело, лихо пробравшись через загруженные центральные улицы, уже катил нас по тихим спальным районам.
Как только мы пересекли кольцевую автодорогу и по классной национальной дороге двинулись в сторону побережья, дедушка стал приставать ко мне с расспросами об аварии и о моей жизни после отъезда из Италии.
С недовольной, кривой гримасой на лице я в нескольких словах рассказала деду о больнице и о мучениях, через которые мне пришлось пройти во время ломки. О Винсенте и об его попытках восстановить мою память тоже немножко рассказала. Пришлось использовать парочку фраз, вычитанных мною в специальной литературе в Москве. Я поведала деду, что Винсенте применял какие-то методы психокоррекции, как он выражался. Сначала заставлял меня вспоминать все подряд, перескакивая с одной темы на другую. Потом давал слушать музыку и говорил, что в ней скрыты какие-то сигналы, воздействующие на мое подсознание.
- Еще он проводил специальные процедуры… Но говорить об этом мне совсем не хочется, - тихим голосом произнесла я. - Я лучше расскажу тебе о другом.
И повеселевшим, бодрым голосом, как за ужином в семье Паолы, я выложила деду все, что было придумано в Москве о моей жизни в Мехико. Яркими красками описала квартал, в котором находилась наша с Винсенте квартира. Пообещала деду показать фотографии этого района. О родственниках Винсенте я тоже наплела дедушке кучу интересных историй. И о своих мексиканских приятельницах рассказала. А еще поделилась кое-какими знаниями по дизайну, которые якобы почерпнула на специальных курсах в Мехико.

10.

За этими рассказами мы почти не заметили, как проехали портовый город Чивитавеккья, миновали прекрасные пляжи Таркуинии и античные развалины на холме Ла-Чивита. Но когда въехали на территорию Тосканы, Кармело не преминул громогласно объявить нам об этом. И я попросила дедушку:
- Дедушка, не обижайся, пожалуйста. Но о Буэнос-Айресе я расскажу тебе как-нибудь потом. А сейчас дай мне по сторонам поглазеть. Я же, наконец, на родине. На своей малой родине. Ты даже представить себе не можешь, как прыгает, как колотится сейчас мое сердце от возбуждения.
Сердце мое, действительно, было не на месте. Только не прыгало оно и не колотилось. Оно замирало и сжималось от томящего, ноющего чувства радости и тоски одновременно.
Такие противоречивые ощущения обычно охватывали меня, когда после долгого отсутствия я возвращалась из Москвы в родной Питер. И точно так же замирало всегда мое сердце при звуках итальянской музыки. Раньше я удивлялась, отчего в таких разных, казалось бы, ситуациях я испытывала одинаковое, на ностальгию похожее, чувство. И только раскрыв тайну бабы Ганны, я поняла,  что на итальянскую музыку таким вот странным образом откликалась моя генетическая память. Теперь, направляясь к месту, где родились и жили мои предки по дедушкиной линии, я уже не удивлялась щемящей дрожи в сердце. Знание истинной истории моего происхождения с одной стороны, и генетическая память - с другой, заставляли сейчас мое нутро сжиматься и трепетать от волнения...
Дорога, между тем, после Орбетелло пошла от побережья в глубь полуострова. Слева и справа от нас простирались типичные для Тосканы, мягкие зеленые холмы и пышные, развесистые субтропические рощи, так непохожие ни на прозрачные кудряво-белоствольные березняки, ни на хмурые мохнато-мшистые ельники, ни даже на буйные густолистые дубравы нашей средней полосы.
Я смотрела на бегущий мимо нежно-оливковый пейзаж и мысленно сравнивала его с родными российскими картинками. В начале сентября под Петербургом и в Подмосковье уже чувствуется наступление осени. То там, то тут золотая осень дает о себе знать и в солнечный погожий день посылает нам весточку о себе, переливаясь своими яркими, сочными красками. Здесь же, в Тоскане, краски спокойные, пастельные и отливают акварельными, с легкой дымкой, оттенками...

В Гроссето Кармело остановил машину у небольшого ресторанчика. Он сладко потянулся в разные стороны, словно разомлевший ото сна старый, ленивый кот.
- Нам давно пора немного кости размять. Да и горло нужно промочить. Вы не возражаете?
Ни дедушка, ни я не возражали. Мы охотно вышли из машины, уселись на открытой террасе ресторанчика, выпили холодный, с кусочками льда, сок и через четверть часа снова двинулись в путь.
После Гроссето автомагистраль еще какое-то время шла в глубь Тосканы, а за указателем на Сиену стала незаметно снова уходить влево, приближаясь к побережью. В одном месте мне даже показалось, что по левую сторону, где-то далеко в голубой дымке, я увидела очертания острова Эльба.
Теперь уже почти всю дорогу мы видели море слева от нас, и я сгорала от желания добежать до него и броситься в его прохладные волны. Но терпеливо молчала, лишь полностью развернулась налево, не отрывая глаз от воды, да так и осталась в этой позе.
После Чечины я заметила, что дедушка с каким-то немым вопросом смотрит на меня, когда я поворачиваю голову в его сторону. Каким-то десятым чувством я почувствовала, что связан был этот вопрос с Ливорно, к которому мы приближались.
В этот город в десятилетнем возрасте приехала из Пизы со своими родителями Анна. Здесь она жила и училась, здесь были ее соседи, одноклассники и друзья. Так что для меня, русской разведчицы Маргариты Андрияновой, этот небольшой городок, где многие жители знают друг друга в лицо, представлял определенную опасность. А для Анны Сарди это был практически родной город, и она должна была бы его любить и в него стремиться. Но с другой стороны, сюда не вернулись ее родители. Отсюда, в результате, сбежала сама Анна и, насколько мне было известно, никогда сюда не возвращалась. Так что для нее Ливорно должен быть связан, скорее,  с печальными воспоминаниями, нежели с радостными, - размышляла я, не скрывая своей задумчивости от дедушки.
 А дед внимательно наблюдал за мной и на окраине города сказал:
- Вижу, ты задумалась, и твое настроение изменилось. Это связано с Ливорно, да?
- Тони, какой же ты у меня все-таки замечательный дедушка! Как ты умеешь меня чувствовать! Мое настроение действительно изменилось. Мне сейчас очень грустно, и я не хочу, чтобы мы ехали по нашему району. Мне не хочется видеть ничего, что напоминало бы мне о папе с мамой и о братишке... То есть, я не так выразилась... Я не хочу видеть те места, где мы так счастливо жили и куда уже никогда не смогут вернуться родные мне люди. Смотреть на эти места мне слишком больно.
- Твои чувства понять можно, - едва слышно пробормотал дедушка и продолжил более внятным голосом: - О делах мы поговорим потом. Но все-таки скажи мне, что ты хочешь делать с отцовой виллой? Она все эти годы пустует. Там живет только наш старый лакей, да садовник приводит сад в порядок.
- Дедушка, дорогой. Я не знаю, что с домом делать. Знаю лишь одно: жить я там пока не готова. А может, не буду готова никогда.
- Я так и предполагал. Так, может, продать виллу? Как ты считаешь? Получишь за нее огромную сумму.
Я пожала плечами и ответила бесстрастным тоном:
-  Мне все равно. Решай сам. Я на все согласна.
- Так, может, сдать дом в аренду? Многие интересовались этой виллой. Даже американские офицеры с военно-морской базы хотели бы ее арендовать.
- Ой, не знаю. Чтобы чужие люди жили в родительском доме! Хотя, с другой стороны, если дом пустует, то он постепенно умирает, - сказала я и, нацепив на лицо выражение печальной задумчивости, стала смотреть в боковое окно.
 В прошлом году, изменяя свою внешность с помощью светлого парика и голубых линз, я несколько раз в Ливорно приезжала. Изучала здесь для легенды места, где могла бывать в свое время Анна. Поэтому окрестности города мне были довольно хорошо знакомы. Где-то справа от нас должен остаться пизанский аэропорт "Галилео Галилей", а вскоре начнется и сама Пиза.

11.

- Вот мы почти и дома! - торжественным тоном объявил  Кармело несколько минут спустя. - Через пару километров будем в Пизе. Ты довольна? - повернул он ко мне свое смеющееся лицо. - Я хорошо вас довез?
- It was greit! - почему-то на английском выскочила моя похвала, но я тут же извинилась: - Я имею в виду, ты вел машину отлично.
- Понял я, понял. Я ведь тоже немного говорю на английском. Служба обязывает, - снова повернулся ко мне Кармело.
- Эй, смотри на дорогу! - скомандовала я. - Очень не хочется сыграть в ящик почти у родного порога.
Мы, в самом деле, уже ехали по пизанским улицам. Мне не нужно было особенно стараться, чтобы сыграть искреннее волнение. Я действительно волновалась от "возвращения" в город, где "родилась". Здесь начинался новый этап моего внедрения в семью Сарди, и здесь мне нужно было быть особенно начеку. Слишком уж много глаз будут в первое время внимательно наблюдать за мною.
- С какой стороны ты хочешь подъехать к нашему дому? - спросил меня дедушка. - Ко входу в тратторию или к нашим воротам со стороны набережной?
Странно, но этот вопрос дедушки на мгновение вернул меня в тот день, когда я впервые приехала в Пизу и шла по городу тем маршрутом, который привиделся мне во сне. До сего дня я никогда не задавалась вопросом, почему к дому дедушки я не шла тогда кратчайшим путем. Было бы логично, если бы я от вокзала пошла по улице Грамши к площади Витторио-Эмануэле, а потом прямиком через мост Понте-ди-Меццо к набережной на правом берегу Арно. А я шла в тот день окружным путем - через мост Понте-Сольферино к площади Чудес с Падающей башней, а затем возвращалась обратно к набережной, но уже другими улочками.
И только теперь до меня дошло, что невидимая рука, ведшая меня тогда по Пизе, очень хотела, чтобы я точно знала, в какой город попала.

- К траттории, - не задумываясь, быстро ответила я на вопрос дедушки.
Когда мы подъехали к траттории, Кармело нажал на клаксон, и буквально через секунду из траттории вышли две молодые девушки и бармен. Они весело загомонили, поздравляя меня с возвращением в родные пенаты.
- Здравствуй, Лучи, - протянула я руку бармену. - Серебра в твоей шикарной шевелюре чуть прибавилось, но ты все такой же обаятельный, как когда-то.
- Куда уж мне, старику! Вот ты у нас, действительно, полна обаяния, - пророкотал Лучи бархатным голосом.
Следующей была Тина - официантка, которая обслуживала меня, когда я заходила в прошлом году в тратторию.
- Тина, ты стала еще привлекательней, - изобразила я искреннее восхищение, глядя на это хорошенькое кукольное лицо с большими карими глазами, пухлыми губами и ярко-желтыми волосами, собранными, как и в прошлом году, в пышный хвост.
Девушка сделала непроизвольное движение ко мне, я ее обняла и шепнула на ухо:
- Твои золотые локоны, небось, уже всех мужиков в округе с ума свели?
Тина зарделась от удовольствия, и последовала сцена: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку.
- С твоей красотой и обаянием никто сравниться не может, - произнесла Тина.
- Ты преувеличиваешь, - улыбнулась я Тине и повернулась к стоявшей рядом с ней девушке.
Это была совсем молоденькая, лет на пять-шесть моложе Тины, брюнетка. Высокая, стройная, хорошенькая, большеглазая, с невинным ликом Мадонны и волосами цвета вороньего крыла. Девушку эту я здесь в прошлом году не видела. И Виктор рассказывал мне, похоже, совсем про другую официантку. Я вопросительно смотрела на улыбавшуюся мне девушку, потом перевела свой взгляд на деда.
- Это Моника, - сказал он. - Стефания ушла от нас два месяца назад. Вышла замуж и уехала в Милан.
"Молодец, что не стала здороваться с девушкой, как со старой знакомой", - мысленно похвалила я себя.
- Очень приятно познакомиться, - протянула я Монике руку.
- Мне тоже, - последовал короткий вежливый ответ.
- Пойдем наверх через тратторию или все-таки перейдем к нашему входу и поднимемся на лифте? - взял меня за руку дедушка.
"Вот сейчас я, наконец, определенно узнаю, приснилась ли мне тогда, в Питере, какая-то чужая витая лестница, а также холл и библиотека с фотографией. Или они существуют на самом деле, и я видела все на расстоянии, - в волнении подумала я. - И лучше будет, если я пойду по лестнице, как шла в том сне-видении".
- Через тратторию, - ответила я деду и тихо добавила: - Только, дедушка, как я тебе уже говорила в машине, один из пробелов в моей памяти как раз относится к комнатам наверху. Я много раз пыталась их вспомнить и не могла.
- Я тебе помогу, - взял меня за плечи дедушка и повел в тратторию.
Он поздоровался с посетителями, я тоже вежливо всем кивнула. Дедушка прошел мимо стойки бара и стал подниматься по лестнице. Я последовала за ним.
Сердце мое застучало быстрее - ощущение подъема было таким, как в том видении. Даже, казалось, старые деревянные перила на ощупь были такими же.
Оказавшись на втором этаже, дедушка достал из кармана ключ, открыл дверь и махнул рукой, пропуская меня вперед:
- Проходи.

12.

Я вошла, бросила быстрый взгляд по сторонам - и разочарование охватило меня. Передо мной был не тот холл, который мне пригрезился в Питере... Впрочем, я тогда его и не видела. У меня лишь было ощущение широкого пространства… А помещение, в котором мы сейчас оказались с дедушкой, тоже очень просторное. Но это не холл, а что-то вроде большой гостиной с современными мягкими креслами, диванами, светлыми столиками. Вся левая стена в окнах, прямо - камин и ажурная деревянная лестница на следующий этаж, за ней - две двери. Одна из них, похоже, - дверь лифта. По правой стенке - тоже две двери. Только большие, тяжелые. Та, которая ближе к входу, - двухстворчатая. "Это она! - воскликнула я про себя. - Именно эту дверь я открывала в своем видении! Или не ее?"
Все эти мысли промелькнули в моей голове в считанные доли секунды, пока дед входил в гостиную следом за мной и закрывал дверь.
- Проходи дальше, - сказал дедушка.
- Погоди, - стала я медленно поворачиваться вокруг себя. - Я попробую хоть что-нибудь вспомнить.
Я закрыла глаза, постояла несколько мгновений.
- Нет, ничего не получается, - вздохнула я. - Хотя нет, подожди. Что-то всплывает в памяти. Если только мне не вспомнилась какая-то чужая комната, то за этой тяжелой дверью справа должна находиться библиотека. Там стоят темные старинные книжные шкафы, висят плотные шторы на окнах. Так? - с внутренней тревогой спросила я дедушку.
- Да, ты не ошиблась, - с легкой улыбкой подтвердил мою догадку дедушка. - Здесь действительно наша библиотека.
Дедушка открыл дверь. Я вошла в библиотеку и замерла на месте – именно такой я видела тогда в Питере эту комнату.  И тот же застекленный книжный шкаф со старинными фолиантами стоял прямо передо мной, и та же фотография на средней полке.
Я мельком взглянула на нее и тут же отвела от нее взгляд в другую сторону. Анна ведь видела ее тысячу раз, и вряд ли стала бы обращать сейчас на нее особое внимание.
Я повернулась лицом к дедушке и остолбенела - за его спиной, в простенке между окнами, висел мой портрет. Написанный маслом, в красивой позолоченной раме. Настоящий, большой портрет.
"Фу-ты! Совсем с ума сошла, - чертыхнулась я про себя. - Причем здесь я? Это же портрет Анны. Только одежда на ней не современная. И прическа тоже. И эта странная, старомодная шляпка. Как будто художник рисовал ее в каком-нибудь театральном или киношном костюме из начала прошлого века или даже конца позапрошлого. Причем героиня ее не брюнетка, а чуть ли не блондинка. Анна, похоже, надела под шляпу парик светло-русого цвета. Или свои волосы для каких-то важных проб перекрасила?
Странно, очень странно. Ведь с дедушкой Анна в ссоре была, когда училась в актерской школе, а потом снималась в рекламных роликах и участвовала во всевозможных кастингах. Или она, назло деду, заказала этот шикарный портрет и прислала сюда?" - улыбнулась я про себя.
Моя улыбка, похоже, была не совсем про себя. Ее все-таки заметил дедушка.
- Рад, что портрет твоей прабабушки вызывает в тебе приятные эмоции, - сказал он, повернувшись к портрету.
"Так вот от кого мы с Анной взяли нашу внешность, - поняла я, наконец, истоки нашего феноменального сходства. - На дедушку мы тоже, конечно, похожи. Как он - на свою мать. Но он взял только кое-что из ее внешности, а мы с Анной унаследовали от нее все, вплоть до маленькой родинки у правого виска. Только цвет волос у нас с Анной не прабабушкин, а дедушкин».
- Помнишь, ты в детстве любила забираться с ногами вон в то кресло, - продолжал, между тем, дедушка, показывая рукой в сторону письменного стола, - и все смотрела и смотрела на прабабушкин портрет.
- Очень смутно все вспоминается. Помню только, что мне очень нравилась прабабушкина шляпка. Я на нее неотрывно смотрела, - наугад сказала я.
- И говорила, что когда вырастешь, то обязательно будешь носить точно такую, - добавил дедушка.
- А когда я выросла, то совсем другая мода пришла. Да и тогда, когда я на эту смотрела, была уже совсем другая мода. Только я тогда этого не понимала.
Мы беззаботно рассмеялись и вышли из библиотеки. Дедушка пошел по направлению к лестнице. Здесь я уже ничего, естественно, не знала, и играть во "вспоминалки" больше не собиралась.
"Буду "вспоминать" или "не вспоминать" в зависимости от ситуации", - решила я и пошла за дедом.
- И здесь, и наверху у нас осталось все по-прежнему. Здесь по-прежнему столовая, - махнул он рукой на вторую  дверь по правой стене гостиной. - И твои личные апартаменты на прежнем месте. Мои тоже.     
По витой, широкой лестнице мы поднялись на третий этаж.
- Пойдем сразу в твои комнаты. Кармело сейчас принесет туда твои вещи, - вел меня дед по коридору, в который выходило по три  двери с каждой стороны. - В твоих комнатах все осталось почти так, как было тогда, когда ты здесь жила в последний раз. Я хотел, чтобы когда ты вернешься, ты чувствовала себя здесь так же комфортно и уютно, как когда-то. Чтобы у тебя не появилось ощущения, что ты пришла в чужое жилище. Или, может, ты не хочешь жить на этой стороне дома, где шумно? Может, хочешь занять одну из гостевых комнат, выходящих в сад?
- Нет, Тони, пусть все останется по-прежнему. Я ничего не хочу здесь менять.
- Тогда заходи,  - открыл дедушка дверь в довольно просторную, светлую комнату с двумя большими окнами.
 Я остановилась посредине, играя глубокое волнение.
- А вот и я! - раздался сзади жизнерадостный голос Кармело.
- Фу! Напугал! - осуждающе посмотрел на Кармело дедушка.
- Куда поставить? - пропустив мимо ушей замечание дедушки, спросил Кармело, держа в вытянутых руках мой чемодан и дорожную сумку.
- Поставь пока туда, - небрежно махнула я рукой в сторону какой-то двери.
- Анна, ты где хочешь обедать? В нашей столовой или внизу, в траттории? - спросил меня дедушка.
- Не знаю, - пожала я плечами. - Как ты, так и я.
- Я хотел бы внизу.
- Согласна.
- А сейчас мы с Кармело оставим тебя. Я прекрасно понимаю твое состояние. Сам бывал в таковом, когда возвращался домой после долгого отсутствия. Тебе нужно побыть чуть-чуть одной. Прими душ, отдышись. А через час мы ждем тебя внизу.
- Как же я тебя люблю! – пустила я из глаз две маленькие слезинки и поцеловала дедушку в щеку.
- Не опаздывай! – сказал дед, выходя из комнаты.
- Пока! – закрыл дверь за собой Кармело.

13.

- Ну, наконец! Наконец-то я одна, - плюхнулась я в кресло и закрыла глаза.
Теперь могу какое-то время посидеть в одиночестве и подумать.
Пока что все идет замечательно. Дед без всяких колебаний признал во мне Анну. Служащие траттории – тоже. Никто даже особенно и не вглядывался в меня. Само собой разумелось, что синьор Сарди привез с собой свою любимую внучку, которая излечилась от наркомании и приняла свое прежнее обличье. Ничего особенно удивительного и неожиданного в этом, в общем-то, нет. Мы на это и рассчитывали.
Удивительное и потрясающее в сегодняшнем дне для меня – совсем другое. Это дедушкина библиотека с фотографией в книжном шкафу! У меня теперь практически нет сомнений относительно моего дара ясновидения. Я действительно могу видеть на расстоянии!
Интересно, чем объясняется этот удивительный феномен, дар ясновидения?  Может, это особый вид сновидений? Человек на мгновение как бы засыпает, и во сне ему приходят картинки из глобального электроинформационого поля, в котором есть информация обо всем происходящем на земле в прошлом, настоящем и будущем. Во всяком случае, я читала, что многие современные ученые выдвигают теорию о существовании такого поля.
Или в феномене дара ясновидения замешан пресловутый «третий глаз»? Тот, который существовал когда-то, по утверждению некоторых ученых, у всех людей. Если верить этим ученым, этот глаз, словно радар, улавливал «космическую энергию», осуществляя таким образом связь человека с высшими силами и друг с другом. Со временем возможность осуществления этих связей у человека пропала, «третий глаз» атрофировался. И, вроде, осталась на макушке человека лишь шишковидная железа – эпифиз. Она-то, эта железа, вполне возможно, и объясняет феномен ясновидения? Вдруг у некоторых людей эпифиз сохранил все качества «третьего глаза» и осуществляет одну из своих функций? Предположим, у меня этот «третий глаз» активен. Он принимает «свыше» определенный мыслеобраз – картинку, находящуюся далеко от меня. Картинка преобразуется в серию нервных импульсов, они попадают на сетчатку глаза. То есть картинка, возникающая перед моим мысленным взором, проецируется из моей шишковидной железы – эпифиза, подобно тому, как на экран кинотеатра проецируется свет из киноустановки.
А что? В этом что-то есть. У природы много таких загадок, которые можно трактовать по-разному, разгадывать по-разному или вообще их никогда не разгадать. Наше феноменальное сходство с Анной тоже ведь из ряда вон выходящий случай.
Хорошо, пусть электроинформационное  поле, «третий глаз» или загадочный эпифиз виноваты в даре ясновидения. Пусть! Это мне не важно. Важно другое. Когда, в каких ситуациях появляются передо мной видения-мыслеобразы? Можно ли самой их вызывать? Как это узнать? Неужели эти видения так и будут являться перед моим взором только тогда, когда они сами «захотят» этого? Или когда этого вновь захочет та неведомая мне, невидимая «рука свыше», направлявшая ко мне мои предыдущие видения?  Смогу ли я разгадать тайну появления своих видений?  Смогу ли  ими управлять? А может, мои видения – не результат ясновидения, а просто в определенные моменты таким удивительным образом срабатывает генетическая память?
Такие вопросы задавала я себе один за другим, пока не остановила себя – ответов на них я пока все равно не найду. И ни от кого их не получу. Так что размышлять на эту тему бессмысленно. Пусть все идет так, как идет. Вполне возможно, ответы появятся сами собой. Или вообще не появятся. Может, и видений больше не будет?
Ну и ладно! - одернула я себя. Мне вполне хватило тех, что были. Они привели меня к дедушке – и это самое важное, на данный момент, в моей жизни.

Я встала с кресла, огляделась в комнате. Уютная, светлая гостиная, выдержанная в бело-розовых тонах, с множеством живых цветов во всех местах, где их только можно было поставить. Диван, большие мягкие кресла, обтянутые белой кожей. Напротив – уголок для индивидуальных средств массовой информации. На вместительных тумбах и удобных подставках – телевизор, видео, музыкальный центр и целая коллекция компакт-дисков и видеокассет. В гостиной два окна,  выходящих  на разные стороны дома. Я подошла к балконному окну -  открывается вид на улицу. Из другого окна  виден дворик с низеньким металлическим заборчиком, отделяющим дедушкин дом от соседнего.
Дверь справа ведет в спальню,  выдержанную в легких воздушных тонах. В правом дальнем углу – кровать. Интересная кровать. Как будто даже не кровать, а диван или тахта. Простая, без вычурных украшений, на ножках. Под кроватью – пустое пространство. Спинка кровати низкая, рельефная. Вместительный прикроватный столик, удобная лампа для чтения на нем и застекленные книжные полки превращают спальню в маленькую личную библиотеку. В углу телевизор,  рядом с ним – полки для кассет и дисков.
«Здесь можно будет компьютер разместить. И будет спальня моим рабочим кабинетом, как в Москве. Впрочем, компьютер лучше впишется в гостиную», - подумала я и перешла в небольшую гардеробную с длинным шкафом-купе и высокими зеркалами, раздвигающими пространство. Из гардеробной дверь ведет в сияющую чистотой и бирюзовым блеском, ванную комнату.
Я распаковалась, приняла душ и, сменив джинсы с футболкой на легкий брючный костюм, спустилась вниз.
Стол для нашего позднего обеда был накрыт в зале, который я не видела, когда была здесь в прошлом году. Здесь не было стойки бара, и мебель в этом небольшом, по-домашнему теплом помещении сильно отличалась от той, которая была в первом зале. Там столики были маленькие, и у каждого из них стояло только по два легких стула. В этом же зале столы были на четыре персоны, и возле них стояли мягкие стулья-кресла с подлокотниками и удобными спинками. Да и само оформление зала было намного богаче. Вероятно, места в этом зале или даже весь зал заказывался для каких-нибудь особых торжеств и праздников.
Обедали мы втроем. Обслуживала нас Тина. Настроение за столом создавал Кармело, мы же с дедушкой все больше молчали. Дедушка не отводил от меня своего длинного, любящего взгляда. В глазах его поблескивали беспокойные огоньки, словно он все еще не мог поверить, что его Анна наконец вернулась и останется теперь с ним навсегда.
После обеда дедушка сказал:
- Я очень устал сегодня, дети мои. Пойду к себе, отдохну. А вы погуляйте. 

Свой первый вечер в "родной" Пизе я провела с большой пользой для себя. Оказалось, что мой троюродный брат так любит молоть языком, не особенно прислушиваясь к собеседнику, что за вечер я ловко выудила из него очень много интересных фактов, которые мне были до сих пор неизвестны и которые могли мне пригодиться в будущем.
Мы долго сидели с Кармело в его любимом, как он сказал, ресторанчике у вокзала. Ничего спиртного он мне не предлагал. И сам не пил. Видимо, дед так наказал ему, чтобы меня не соблазнять. Только блюда вкусные Кармело заказывал, да сок и кофе.
Вернулись мы в дедушкин дом поздно, когда траттория уже была закрыта. Так что пришлось нам подниматься в свои комнаты со стороны набережной.
Усталость и огромное количество впечатлений просто валили меня с ног. Я машинально разделась и, даже не приняв душ, упала на кровать. Попробовала было подумать, как обычно, на сон грядущий. Не получилось. Заснула как убитая...

14.

Проснулась я позже обычного, но вскакивать с постели не стала. Какое-то время лежала с открытыми глазами и мысленно "просматривала" прошедшие сутки. Я была ими довольна. И собой тоже. Никаких особых промахов мною сделано не было, все прошло как нельзя лучше.
Когда часы пробили девять, в дверь моей гостиной постучали.
- Анна! - услышала я приглушенный голос дедушки. - Ты проснулась? С тобой все нормально?
Вскочив с кровати, я набросила пеньюар и вышла в гостиную.
- Да, дедушка! Я проснулась. Доброе утро, входи, - открыла я дверь и чмокнула деда в щеку. - Хорошо, что я дверь в спальню не закрыла. А то и не услышала бы тебя.
Дедушка обнял меня, поцеловал в лоб.
- Вошел бы сам. Доброе утро, Анна. Я уж забеспокоился, не заболела ли ты с дороги. Ты всегда так поздно встаешь?
- Нет, я не люблю долго валяться в постели. Но вчера я поздно легла и очень долго не могла уснуть.
- Ясно, - понимающе кивнул дедушка. - Ты где будешь завтракать? Здесь, у себя?
- А ты уже позавтракал?
- А как ты думаешь? - расхохотался дедушка. - Часа два тому назад.
- А Кармело?
- Он тоже уже позавтракал.
- И уехал в Ливорно, со мной не попрощавшись?
- Нет, не уехал. Он сегодня еще здесь будет. А компанию тебе за завтраком могу я составить. Если ты хочешь, конечно.
- Очень хочу. Но мне не хочется завтракать ни здесь, ни в траттории.
- А где?
- В нашей столовой, - в который уже раз наугад сказала я в надежде, что именно там проходили когда-то семейные завтраки.
- Рад, что ты хочешь поддерживать нашу семейную традицию. Пойду, скажу Тине, чтобы она подняла завтрак в столовую, - с улыбкой сказал дедушка и вышел.
За завтраком дедушка спросил:
- Что ты собираешься сегодня делать?
- Думаю, погуляю по городу. Соскучилась по нему очень. Ведь вчера с Кармело мне не удалось пройтись по любимым улочкам. Не любит он пешком ходить, как я поняла. Ему в ресторане интереснее. А вот и он! Легок на помине.
Кармело, весь такой веселый и жизнерадостный, вошел в столовую.
- Доброе утро, Анна! Поздно же ты встаешь.
Подошел ко мне, поцеловал в щеку.
- Как спалось в родном доме?
- Хорошо, спасибо. Ты пришел со мной попрощаться?
- Да нет. Я пока не уезжаю, - бросил он быстрый взгляд на дедушку.
- Кармело до вечера здесь останется, - сказал дедушка. – Будет тебя сопровождать.
- Не нужны мне сопровождающие! Я что, маленькая? – обиженно надула я губы. – И охрана мне тоже не нужна.
- Охрана, может, и не нужна. Но рабсила понадобится, - засмеялся дедушка.
- Не поняла.
- Как я заметил, чемоданчик у тебя небольшой. Значит, вещей очень мало. А девушки любят, чтобы у них наряды были на все случаи жизни. Так что сегодня пройдись по магазинам и купи себе все, что нужно. Паола сказала, что ты отказалась брать у нее деньги, чтобы по нью-йоркским магазинам походить.
- Еще чего не хватало! – возмущенным тоном воскликнула я.
- У тетки денег не взяла, но у меня возьмешь.
- И у тебя...
- Только посмей отказаться! – перебил меня дедушка. – Я даже слушать ничего не хочу. Иначе обидишь так, как никогда не обижала.
- Ладно, не буду обижать, - покорным голосом произнесла я.
- Вот и хорошо, - встал дедушка из-за стола. – Кармело будет возить тебя на машине и таскать твои покупки. Не стесняйся, покупай все, что хочешь. Я думаю, в Пизе ты найдешь все необходимые на первое время вещи. А потом можно будет во Флоренцию съездить. Или в Милан и Рим. Если захочешь.
- Пока не захочу, - твердым голосом сказала я и последовала за Кармело.

Полдня мы ездили с Кармело по городу, а после обеда я сказала дедушке, что хочу все-таки одна побродить по городу. На самом деле, мне нужно было отправить открытку в Центр на конспиративный адрес в Вене. Кодовой фразой в открытом тексте я сообщила, что первый и второй день моего пребывания в Пизе завершились благополучно. Если моя жизнь в ближайшее время будет проходить без неприятных  неожиданностей, то следующие мои открытые послания с кодовыми фразами полетят в Вену на двенадцатый, двадцать второй и тридцать второй день пребывания в Пизе.

15.

Утром следующего дня, после завтрака, дедушка сказал с какой-то загадочной, хитрой улыбкой:
- А теперь давай пойдем вниз, прогуляемся.
Мы спустились, вышли на улицу. Чуть в стороне от траттории стояла новенькая, ярко-красная «Альфа Ромео». Дедушка подошел к автомобилю, провел рукой по его капоту.
- Тебе, по-моему, когда-то очень нравилась эта марка. Твои пристрастия в этом плане не изменились?
"Да-а, вкус у Анны был с претензиями, - усмехнулась я про себя. – Эта марка, видите ли, ей нравилась!  Такая роскошная машина, с незаурядной внешностью и откровенно спортивным характером. Странно в таком случае, что ей нравилась лишь «Альфа Ромео», а не самая известная, супердорогая и суперпрестижная «Феррари». Такие, как Анна, предпочитают именно этот, практически коллекционный автомобиль. Я бы тоже не прочь хоть раз прокатиться на такой тачке и испытать свои водительские возможности. Хотя, насколько я знаю, для вождения «Феррари» требуется прохождение специальных экзаменов. Но и на «Альфа Ромео» я бы тоже проехалась с удовольствием... А не для меня ли дедуля купил ее? Иначе, зачем было задавать такие вопросы?  Да еще с этой хитрой улыбкой…Что же делать, если эта красавица действительно предназначена для меня? Она же мне совершенно не подходит. Слишком бросается в глаза. Куда бы я ни поехала, где бы ее ни оставила – любой заметит и запомнит эту дорогущую яркую машину».
- Мои пристрастия не изменились, - нарочито будничным тоном отвечала я, сделав вид, что даже и не думала догадываться, к чему клонит дед, интересуясь моими вкусами. - Я до сих пор очень люблю эту марку.
- Так вот, это мой тебе подарок.
- Но дедушка! Зачем? Это слишком дорогой подарок. Я его не заслужила, - невнятно пробормотала я.
При моих последних словах нечто среднее между удивлением и радостью мелькнуло в дедушкиных глазах и тот час же пропало. Взгляд его приобрел недовольное выражение, и он произнес возмущенным тоном:
- При чем тут "заслужила" или "не заслужила"? Тебе же нужно на чем-нибудь ездить.
- Могу и без машины обойтись. А если уж покупать, то можно было бы что-нибудь подешевле приобрести.
- Может, ты хочешь что-то типа "Фольксваген-Лупо"? - засмеялся дедушка таким задорным смехом, словно ему было не восемьдесят, а всего восемнадцать лет.
Присоединилась к его смеху и я, представив себя в этой крошечной, величиной со столик, машине.
- То-то же, - перестал смеяться дед. - Так что хватит кочевряжиться... А что касается цены... Об этом думать тебе не следует. Ты у меня практически одна-единственная любимая внучка. И кому, как не тебе, я должен делать подарки. Для тебя мне ничего не жалко. А скоро почти все мое имущество будет твоим.
- Тони! Ты опять! Мы же договорились о таких вещах не говорить.
- О чем не говорить? - улыбался лукавой улыбкой дедушка. - Мы договорились не говорить о смерти. Я о ней и не говорю. Я говорю совсем о другом.
- Ладно-ладно. Не будем больше.
- Так ты принимаешь мой подарок?
- Нет, дедушка. Обижайся или не обижайся, но эту машину я не возьму.
- Ну почему? Анна, дорогая, не лишай меня удовольствия подарить тебе машину, которая мне самому очень нравится. Только я уж очень стар для нее. Я ведь сказал, что цена не имеет значения.
- Понимаю, но все равно не возьму. Я буду чувствовать себя неловко, некомфортно. Я пока не работаю, денег не зарабатываю. И еще... Учитывая мое поведение в предыдущие годы...
- Не нужно об этом, - раздраженным тоном прервал меня дедушка, не дав мне высказаться до конца. – Давай договоримся, что о прошлом мы оба забыли. И ты больше никогда об этом даже не заговоришь, если не хочешь делать мне больно. Согласна с моим ультиматумом?
- Соглашусь только в том случае, если и ты согласишься на мой ультиматум. Никогда не делай мне дорогих подарков, если не хочешь, чтобы я от них отказывалась. А еще лучше, постарайся пока вообще мне не делать никаких подарков, не обсудив вопрос сначала со мной. Идет?
- Идет, - после некоторой паузы ответил дедушка. – Но как быть с этой машиной? Она ведь куплена.
- Не знаю, Тони, не знаю. Думай сам. Во всяком случае, я на ней ездить не буду. Мое решение окончательное и пересмотру не подлежит, - категоричным, не терпящим возражения тоном заявила я и отошла от машины.
Видимо, поняв, что со мной в данном случае спорить бесполезно, дедушка помрачнел и некоторое время стоял в глубокой задумчивости. Потом лицо его посветлело, и он сказал:
- Давай договоримся так. Эту машину поставим в гараж, и ты будешь ее водить, когда...
- Тони! Я же, кажется, ясно выразилась, - ворчливым тоном перебила я дедушку.
- Дай мне договорить. Ты будешь ее водить, когда мы будем вместе куда-нибудь ехать. Ты ведь не откажешься иногда быть моим...
- Водителем? – закончила я дедушкину мысль.
- Ну, не совсем водителем. Скорее, помощником. Одним словом, ездить со мной по делам. Не откажешься?
- Не откажусь.
- Вот в таких случаях и будем ездить на красавице «Альфа Ромео», - веселым голосом произнес дедушка. – А лично для тебя купим ту машину, которую ты сама захочешь. Согласна?
- Согласна.
- Тогда начнем выполнять первую часть нашей договоренности с сегодняшнего дня. Прямо сейчас поедем на этой машине. Хорошо?

16.

Дедушка шустро юркнул на сиденье рядом с водителем и, сделав погоняющий жест правой рукой, произнес шутливо-небрежным тоном с ребяческой улыбкой на лице:
- Трогай, извозчик!
От этой милой стариковской улыбки я расхохоталась. Потом села за руль и, прежде чем тронуться, спросила:
- Куда бы ты хотел, чтобы мы сейчас поехали?
- В Лукку, если ты не против.
- В Лукку? – переспросила я с удивлением. – Почему именно туда?
- Как почему? Тебя хотят видеть твои родственники. Они собирались сюда в воскресенье приехать. Но я их отговорил. Знаю, что тебе было бы трудно перенести столько впечатлений в день приезда. А вчера уж у них были сложности со свободным временем. Да и весь их табор сюда не привезешь. Вот я и пообещал им, что тебя к ним привезу. Или ты не помнишь, что большинство моих, а значит, твоих родственников живут в Лукке? – вопросительно смотрел на меня дедушка. – Может, здесь пробел в твоей памяти?
- Как тебе сказать? – намеренно замялась я с ответом.
Кое-что о своих родственниках в Лукке я, конечно, знала. Но очень мало. И может, мне лучше в таком случае как раз вообще ничего о них не знать? Вроде как этот кусочек моей памяти действительно очень пострадал.
- Если плохо помнишь их, то я тебе напомню, - словно решил помочь мне в моих сомнениях дедушка. – Во всяком случае, Кармело-то ты вспомнила почти сразу, как увидела.
- Ну-у, Карме-е-ло, - с улыбкой протянула я. – Это совсем другое дело. С ним связаны очень веселые моменты моего детства.
- Приедем на место, может, и его бабушку, мою сестру Донателлу, вспомнишь.
- Ее я знаю. Во-первых, помню. Во-вторых, Кармело мне о бабушке Донателле успел много рассказать. Да! И еще... - наморщила я лоб, изображая, что напрягаю память. – Он еще о своих братьях и сестрах что-то говорил. Только я не слишком внимательно его слушала, и не все осталось в моей памяти. Да и манера Кармело говорить! Так быстро перескакивает с одного имени на другое, с одного события на другое, что и не уследишь за ходом его мыслей.
- Это мне знакомо, - рассмеялся дедушка. – Никак не отучим его от этой привычки. Слава богу, что в отеле ему удается вести себя более сдержанно и солидно. Так как, поедем в Лукку?
- Конечно, поедем. Раз ты обещал, то нужно ехать.
- Каким путем собираешься ехать? Через виа Пьетрасантина, а потом по магистрали? Или через ворота Порта а Лукка по виа дель Бреннеро?
- Ой, дедушка, я не знаю. Боюсь, что я не совсем хорошо знаю дорогу на Лукку... И... Ты только не расстраивайся... Но мне кажется, что и сам город я не помню... Или вообще его не знаю...
Я, конечно, лукавила. Город, где родился, вырос, получил музыкальное образование и создал свои первые произведения великий  Джакомо Пуччини, я хорошо знала. Мало того, что год назад мы с Виктором провели в Лукке почти целый день, так я его еще по картам и путеводителям изучала. Как и полагается в таких случаях, в Москве я подробно знакомилась с районом моего назначения. Теперь я была не просто знакома с общими характеристиками Тосканской Ривьеры, я в деталях знала все расположенные здесь города. Могла бы даже экскурсоводом быть, например, по «Парку Пиноккио» в Колоди со скульптурами героев знаменитой детской книги. Эту сказку я в детстве очень любила и знала наизусть не только на русском, но на английском и итальянском языках. Могла бы я кое-что интересненькое рассказать о вилле Реале, о фестивалях симфонической музыки и «зеленом» театре в Марлиа. О знаменитом каррарском мраморе на вершинах местных гор тоже могла бы целую лекцию прочитать. Ведь еще в Древнем Риме каррарский мрамор использовался в скульптуре и архитектуре, и именно этот мрамор служил отделочным материалом при строительстве первых вилл римской знати. Кое-что из истории этрусков, от земли которых – Тусция – происходит  название Тосканы, я тоже знала. Все это я учила в Москве самостоятельно и на уроках итальянского языка с Аллой Сергеевной.
- Лукка – город небольшой. Ты быстро в нем сориентируешься, не волнуйся, - успокаивал меня, между тем, дедушка. – В Лукке любую улицу найти намного легче, чем, скажем, в Рапалло, - добавил дед скороговоркой, глядя на меня пристальным, изучающим взглядом.
«Беспокоится бедный старичок о состоянии моей памяти. Все проверяет, насколько глубока моя амнезия, - усмехнулась я про себя. – Достаточно глубокая она, дедуля, для того, чтобы уходить от неясных ситуаций».
- Рапалло? – наморщила я лоб. – Боюсь, что этот город я тоже не помню. Так что сравнивать мне не с чем.
- Ладно,  я тебе помогу. Ну что, поехали?
- Поехали! – подхватилась я.
Мне показалось, что я даже не притронулась к педали газа, как машина взвизгнула колесами и, словно ретивый конь, рванула вперед. Краешком глаза заметила, что дедушка крепко ухватился руками за сиденье. Губы крепко сжаты, но молчит. Я почти убрала ногу с газа. Машина пошла спокойнее.
- Извини, дедуля, - произнесла я виноватым голосом. - Не рассчитала немного.
- Ничего, все в порядке, - успокоил меня дед. - Я тоже в молодости любил быструю езду.
- А сейчас сам водишь машину? – поинтересовалась я.
- Ты меня обижаешь, - укоризненным тоном произнес дедушка. – Разве я такой уж немощный старик?
- Да ты что! Ты у меня еще молодец. Молодые могут позавидовать. Стройный, крепкий, живой. И главное – великий оптимист. Я не вижу в тебе ни капельки старческого пессимизма.
- Потому что пессимистом быть очень невыгодно. Как сказал один мудрый человек: пессимист страдает дважды. Первый раз – когда ожидает плохого события, и второй...
- Когда оно случается, - закончила я фразу вместо деда.
- Вот-вот. У меня такое кредо: надо уметь радоваться жизни и получать удовольствие от каждого мгновения. Вкусно покушал, приятно пообщался с другом, хорошо сложился день, к тебе приехали дети и внуки – всему радуйся. Жизнь состоит не только из больших событий, но и мелочей. И нужно уметь радоваться даже мелочам.
- О! Да ты у меня не просто умный, мудрый старик! Ты еще и философ! – воскликнула я.
- Какой там философ! – небрежно махнул рукой дедушка. – Просто за свою долгую жизнь я выработал свою формулу счастья, в соответствии с которой стараюсь жить.
- Интересно, в чем заключается твоя формула? – искренне заинтересовалась я.
- Не нужно искать, в чем счастье, а надо просто жить. Спокойно и, по возможности, весело. Не догонять, не убегать, не суетиться. Радоваться, что у тебя две ноги и две руки и голова, которая еще что-то варит. И что ты родился на свет, чего вообще могло не быть. И что ты дожил до своих лет и не умер раньше срока. И главное - не завидуй успеху других. Завидовать чужому успеху, богатству, молодости – это самому себя съедать.
- Очень правильный и полезный принцип. Я с тобой полностью согласна. На зависть ты потратишь свое здоровье и время, а на свои успехи душевных сил уже не останется. От зависти, кстати, идут и другие отвратительные человеческие черты. Жадность, например. Не терплю, когда люди жадные.
- Ты, оказывается, у меня очень неглупая внучка, - довольным голосом произнес дедушка. – Мне хочется говорить и говорить с тобою.
- Мне тоже. И времени у нас для разговоров сейчас много. Ты мне тоже должен многое рассказать. То, что раньше меня совсем не интересовало. Или то, что я забыла.
За этим неторопливым разговором мы проехали по улочкам Пизы и выехали на магистраль в сторону Лукки.

17.

Этот камерный средневековый город – город Ста церквей, как его иногда называют – находится всего в восемнадцати километрах от Пизы. Так что дорога туда заняла у нас не более получаса, и толком поговорить  о наших родственниках в Лукке нам с дедушкой не пришлось. Тем не менее, его рассказа мне хватило, чтобы у меня сложилось общее представление о всей семье Сарди. Дополняли общую картину кое-какие подробности, которые мне удалось выведать за два прошедших дня у Кармело. Пусть я еще не знаю всех фактов из истории семьи, но известных  мне сведений вполне достаточно для того, чтобы я могла чувствовать себя более или менее уверенно в общении со всеми членами этого дружного семейства.
О своих пращурах я, правда, еще ничего не знаю. Но о прадедушке, отце Тони, мне уже кое-что известно. Именно он, синьор Джино Сарди, после первой мировой войны купил у вдовы известного пизанского адвоката старинный дом и перестроил его для своих нужд. В цокольной части здания он устроил тратторию, второй и третий этажи тоже со временем изменил, оставив в неприкосновенности лишь библиотеку.
У Джино Сарди было трое сыновей-погодков и дочь. Два старших сына погибли во время второй мировой войны. Остался в живых самый младший – Антонино, мой будущий дедушка.
Сестра моего дедушки, Донателла, вышла замуж за владельца небольшого отеля-пансиона в Лукке. Там теперь и живет почти вся ее семья. У бабушки Донателлы четверо сыновей, три дочери и более десяти внуков – моих троюродных братьев и сестер. Набирает силу и молодая поросль – несколько правнуков, моих племянников и племянниц.
Синьор Джино Сарди умер через несколько лет после окончания войны. Вскоре ушла за ним и его красавица-жена Софи, моя прабабушка, портрет которой висит в дедушкиной библиотеке. Траттория перешла к моему дедушке, который к тому времени уже был женат, и у него родилась дочь Паола.
В пятидесятые годы прошлого столетия мой дедушка и муж Донателлы, синьор Фьорани, сколотили синдикат инвесторов для финансирования строительства отелей в Лукке и Палерджо. Самого крупного вкладчика, владельца инвестиционного банка, они нашли в Риме. Впоследствии он женился на старшей дочери Донателлы, и эта дочь проживает теперь со своей семьей в Риме.
Во владении семьи Фьорани в Лукке два отеля, пиццерия и кафе-латтерия. Всем работы хватает, но старик Фьорани позволил двум своим внукам отправиться в Ливорно на помощь моему дедушке.
- Фьорани «одолжил» их мне, - так шутливо объяснил мне дедушка этот родственный жест. – Три года назад. В тот сложный для меня момент, когда мне пришлось уволить очередного нерадивого управляющего.
К этому моменту мы уже были в Лукке и медленно ехали в сторону центра.
- Вот здесь поверни направо и двигайся пока все время прямо и прямо, - направил меня в нужную сторону дедушка. – Знаешь, после смерти твоего отца я долго думал, что делать с отелем. Он принадлежит тебе по праву. Хотя предназначался он для твоего брата. Мы с Марио начали строить его сразу после рождения Робертино. Буквально за три года нам удалось построить современный отель. Сколько надежд на него было. Отель уже стал давать доход. И тут такое...
Дедушка замолчал, и мы какое-то время ехали молча.
- Так что отель должен был стать твоим, - продолжил дедушка свою мысль. – Но по условиям завещания твоего отца, как ты знаешь, отель не мог перейти к тебе без моего согласия. А я такое согласие не имел права дать. И теперь ты, наверно, хорошо понимаешь, почему. Так?
- Да, дедушка, понимаю. Ты был прав. Иначе отеля уже бы не было.
- Хорошо, что ты это понимаешь. Но, как я позавчера понял из нашего разговора, ты в Ливорно жить не собираешься. И ничего не хочешь там иметь. В том числе, и отель.
- Ты правильно меня понял. Если хочешь, то продавай и дом, и отель.
- Я не могу этого сделать. Это ведь твое наследство.
- Я отказываюсь от него в твою пользу, - засмеялась я.
- Зачем же в мою? Мне, старику, уже ничего не нужно. У нас ведь есть Вилли и Эдди. Вдруг кто-то из них захочет переехать на родину своих предков? Тогда мы передадим ему дом и отель в Ливорно. Как ты думаешь?
- Вряд ли кто-то из них сюда приедет, - с сомнением покачала я головой. – Они уже чистые американцы. Там пускают свои корни. Вилли женат на чистокровной американке. Синтия родилась в сердце Нью-Йорка, на Манхэттене. А вот у Эдди, - сделала я вид, что задумалась, - подружка итальянских кровей.  Вдруг захочет вернуться сюда и потянет за собой Эдди?
- Ну, вот видишь. Так что подождем пока с продажей. Может, и ты через какое-то время передумаешь. Выйдешь замуж, родишь детей и захочешь передать отцов отель своим детям.
Я хотела, было, возразить деду насчет замужества, но он не дал мне и рта открыть.
- Анна, будь внимательней,  - произнес он. - Притормози... Сейчас повернем налево. За тем домом снова налево, а потом метров триста прямо... Так о чем мы с тобой говорили? Ах, да! О Ливорно. Мы с тобой еще вернемся к вопросу о ливорнской собственности. А пока, повторяю, пусть отель будет нашим. Там Кармело и Роберто неплохо ведут дела. Роберто – один из менеджеров. Кармело, как ты знаешь, управляющий. И неплохой управляющий. Ему я полностью доверяю. Он мог бы кое-чему тебя научить. Как ты смотришь на это? Тебя интересует менеджмент? Или ты, может, хочешь у других учиться? В Лукке, кстати, находится неплохая школа по бизнесу.
Последние фразы дедушка произнес очень осторожно, каким-то даже нарочито небрежным тоном. Как бы мимоходом. «Прощупывает почву. Хочет узнать о моих планах, но боится впрямую спросить», - усмехнулась я про себя.
- Дедушка, я пока не готова говорить на эти темы. Я еще не знаю, что мне делать. Дай мне пару неделек, чтобы прийти в себя и определиться. Может, я в Риме...
- Ладно-ладно, не будем, - поторопился дедушка остановить мои дальнейшие рассуждения. – Да и времени на продолжение разговора у нас сейчас нет. Мы  подъезжаем к дому Донателлы.
Мы остановились у изящного трехэтажного особняка. Это была хоть и не старинная, но все-таки традиционная итальянская вилла с фасадом, увитым розовыми побегами – само воплощение той идиллии, что греет сердце истинного итальянца. Перед домом – большой двор-газон, обрамленный декоративными кустами и множеством ярких цветов.
Как только мы подъехали к дому, во двор высыпала, похоже, вся семья Фьорани в полном составе. Человек двадцать, не меньше. Наверно, дедушка им позвонил утром и сообщил приблизительное время нашего прибытия. А то каким еще образом все семейство оказалось бы дома в разгар рабочего дня?! Подошли к машине, и начались обычные для таких случаев поцелуи, радостные восклицания.
- Анна, ты так повзрослела! Я помню тебя совсем юной девушкой.
- А я тебя видела совсем маленькой. Ты такая шустрая, хорошенькая была.
- Ну, а теперь разве она не хорошенькая?
- Теперь она у нас просто красавица!
- Точная копия прабабушки. Мамы нашей. Правда, Нино? И как только природа создает такие одинаковые лица! – дольше всех держала меня в своих объятиях и целовала со слезами на глазах высокая, статная, но совсем морщинистая и седая старая дама.
«Это, без всякого сомнения, и есть сестра деда, бабушка Донателла, - мелькнуло в моей голове. – Ее фотографию я видела в Москве».
- Донателла, отпусти Анну. Она утонет в твоих слезах, - укоризненным тоном произнес полненький старичок среднего роста.
«А это, похоже, синьор Фьорани, муж бабушки Донателлы», - мысленно сопоставила я лицо старика со снимками в папке «семья».
- Бабушка Донателла, я очень рада вас видеть, - пролепетала я, не решаясь добавить какие-нибудь фразы типа «Вы совсем не изменились» или что-то вроде этого. А вдруг Анна ее видела только в раннем детстве?
Эта шумная, типично итальянская встреча продолжалась еще минут десять-пятнадцать. Все говорили почти одновременно. Двоюродные дядья с женами, тетки с мужьями, их дети, внуки. Напряжение у меня было огромное. Нужно было сосредоточиться на лицах, мысленно сфотографировать их и занести в свою память. Еще больше усилий мне пришлось приложить, чтобы сопоставить с каждым лицом не только имя, но и кто чей сын или дочь, внук или внучка.
Потом меня провели в дом.
- Ты очень давно у нас не была, - взяла меня за руку бабушка Донателла. – Здесь кое-что изменилось. Так что пройдись опять по нашим комнатам. Я тебе все покажу. Вилла мне очень понравилась. Несмотря на размеры, она была начисто лишена холодной величавости. В доме господствовал неоклассический стиль с дизайном, выполненным в духе античности. Везде много мелкого орнамента: арабески, триподы, грифоны, урны, фрески-медальоны. Очень удачным мне показалось соединение разноплановых декоративных конструкций – то пилястры, то ниши, то колонны. Да и цветовая гамма виллы, построенная на сочетании черного, белого и красного, тоже была  в моем вкусе, хотя принято считать, что красный цвет в интерьере действует раздражающе. Удивила меня причудливая планировка второго этажа, где после комнат с высокими потолками вдруг оказываешься в низеньком помещении, в котором чуть ли не приходится голову нагибать.
Завершился наш визит в семью Донателлы сытным обедом на открытой террасе со стороны сада. В саду – буйство красок и ароматов. При первом взгляде кажется, что за садом никто не ухаживает, но потом замечаешь, что «запущенность» его тщательно культивируется.  На обед подавали тонко нарезанное жаркое из баранины с зеленью, жареную картошку в чесночном соусе, мелкий горох в масле. А на десерт – пирог с меренгами и земляникой. Все приготовлено по-домашнему вкусно, с любовью. По всему было видно, что бабушке Донателле очень хотелось, чтобы внучке брата понравилось у нее.

18.

Из Лукки мы вернулись в Пизу только ближе к вечеру.
- Я пойду к себе. Отдохну чуток, - сказал дедушка, когда мы поднялись в гостиную.
- А мне не помешает освежиться, - крикнула я деду, взлетая на третий этаж. – Приму душ и через часик спущусь вниз. Буду тебя там ждать.
Не успела я раздеться, как услышала из комнаты деда его громкий возглас:
- Анна, включи у себя телевизор!
Я удивилась этой просьбе, но подчинилась ей. Взяла пульт, нажала на кнопку.
На экране маленький, с виду просто игрушечный, самолетик врезался в громадный небоскреб. На заднем плане горело другое такое же высотное здание.
«Это же Всемирный Торговый Центр, символ Нью-Йорка!» - узнала я башни-близнецы.
А на экране уже башен не видно, идут кадры с городскими улицами. Люди кричат от ужаса и смотрят куда-то вверх. Другие бегут по улице, оглядываясь назад. Мчатся машины, воют-визжат сирены.
«Чуть ли не «Гибель Помпеи» в современном варианте», - усмехаюсь я про себя.
Продолжаю с восторгом смотреть на экран. Там снова появляются башни-близнецы. Они горят как свечки, еще секунда – и одна из башен медленно ползет вниз. В этот момент в мою комнату входит дедушка.
- Ты из-за этих замечательных кадров сказал мне включить телевизор? – чуть повернула я голову к деду, не отрывая восхищенного взгляда от экрана. – Что это за фильм? Искусно снято. Как наяву.
- Так это и есть наяву! – вскричал дедушка. – Настоящие самолеты врезались в нью-йоркские небоскребы. Сначала в одну из башен-близнецов, потом – в другую. А сейчас ты видела, как одна из них рухнула.
- Не может быть! Наверняка это какой-нибудь новый голливудский фильм-катастрофа. Они умеют такие вещи ставить и снимать.
-  Это не художественный фильм, говорю тебе. Да включи ты звук погромче. Ты же не слышишь голоса корреспондента. Слушай, слушай, что он говорит.
Дед был прав – корреспондент прерывающимся от волнения голосом твердил, что террористы захватили два пассажирских самолета и направили их на башни. Какое-то время я ошеломленным взглядом просто смотрела на экран, пока не осознала: там же люди работали!
- Когда это произошло? Ты не слышал? – неожиданно спокойным голосом спросила я у деда.
- Насколько я понял из репортажа, часа полтора-два назад.
- Который сейчас час в Нью-Йорке?- спросила я, сама уже мысленно подсчитывая разницу во времени.
- Около одиннадцати.
- Значит, в Нью-Йорке рабочий день недавно начался.
Мы с дедушкой уставились друг на друга и потрясенно молчали. В глазах дедушки стоял ужас, такое же выражение наверняка прочитал и он в моих глазах. Мы думали об одном и том же: наш Эдди работал в Торговом Центре, в Южной башне. Я даже была один раз в его офисе, в конце рабочего дня. А потом он взялся проводить меня на смотровую площадку. Буквально за полминуты мы поднялись с его этажа на стодесятый, где уже было полно туристов. Со всех сторон до меня доносилась разноязыкая, восторженная речь. В тот день была ясная погода, и со смотровой площадки открывался захватывающий дух вид на десятки километров вокруг. Был хорошо виден и сам Нью-Йорк, и его окрестности. Эдди мне показывал, где находится Нью-Джерси, где – Бруклин, а где – и его родной Куинз. И Гудзон был хорошо виден, и все мосты через Ист-Ривер.
Я представила себе сейчас тот день так ясно, как будто это было только вчера. Только представить себе груду бетона и искореженного металла на том месте никак не могла.
- Надо позвонить Паоле, - заикающимся голосом произносит дедушка и берет трубку.
Трубка в его дрожащей руке не удерживается. Она повисает на проводе.
- Дай, я позвоню.
Набираю номер телефона салона тети – никто трубку не снимает. Рабочий телефон дяди Роджера тоже не отвечает. Та же история повторяется и с домашним телефоном. Никого нет на месте. Или связь нарушена? Звоню по мобильникам – глухо.

...Намного позже мы узнали, что сразу после взрывов люди бросились звонить по мобильным телефонам знакомым и родственникам. В результате, мобильная связь, основное средство общения ньюйоркцев, перестала работать...

А по телевизору в это время продолжают показывать новости из Америки.
Закрыты не только нью-йоркские аэропорты, но и впервые в истории США закрыты аэропорты по всей стране. Идет эвакуация из зданий ООН, из всех правительственных учреждений. Мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани отдает приказ об эвакуации людей из Манхэттэна.
Мы с дедушкой беспрестанно звоним по всем нью-йоркским телефонам, не отрывая глаз от телевизора. Там снова и снова показывают, как горят башни, как падает одна из них. Повторяют сообщение об обрушении одной из секций Пентагона, о падении самолета в Пенсильвании. В Нью-Йорке закрыто большинство мостов и туннелей, метро не работает. Закрыты сухопутные границы с Мексикой и Канадой, в Вашингтоне объявлено чрезвычайное положение. Пентагон отправляет с военно-морской базы в Норфолке к Нью-Йорку и Вашингтону авианосцы «Джордж Вашингтон» и «Джон Кеннеди», а также пять фрегатов и ракетоносцев.
Я продолжаю непрерывно набирать номера всех телефонов в Нью-Йорке, пока уже поздно вечером не сняли трубку в доме Стивенсов.
- Алло! Алло! – слышу я нервный голос тети Паолы. – Слушаю вас.
- Здравствуй, Паола! Это я, Анна.
- А-а, это ты, - с нескрываемым разочарованием в голосе произносит тетя и всхлипывает.
- Паола, ты плачешь? В чем дело? – задаю я как нельзя более глупый и неуместный в данной ситуации вопрос.
- Разве у вас там ничего неизвестно? У нас тут такое творится... Такое творится, - плачущим голосом говорит Паола.
- Мы в курсе. По телевизору передают постоянно одни и те же картинки. Есть ли новости оттуда? – не решаюсь я впрямую задать вопрос об Эдди.
- Нет, ничего не знаю. Я с ума схожу. От Эдди ни слуху, ни духу. Мобильник его не отвечает. Сам не звонит... Неужели, неужели его больше нет? Неужели он там, под этими страшными обломками?
В трубке раздаются громкие рыдания.
- Алло! Алло! – кричу я. – Паола, отзовись! Может, его не было в это утро в офисе. Ты же говорила, он часто по делам своей фирмы с утра в другие места ездит. Сегодня утром он куда поехал? Тебе ничего не говорил?
- Да не видела я его сегодня! – плачет навзрыд Паола. – Не ночевал он сегодня дома. У подружки ночевал. У нее вчера был день рождения. В последний раз я видела Эдди вчера. Неужели, неужели я его больше не увижу...
- Нечего раньше времени его хоронить. Будем надеяться, что он сегодня в другом месте был. Сиди и жди.
- Сижу и жду. Смотрю в окно. А там виден лишь серый дым... Все, я больше не могу говорить. Сил нет. Извини.
Раздаются короткие гудки, и я кладу трубку. Дед смотрит на меня страдающими глазами. Я тоже переживаю, но старенькому дедушке переносить такие вещи намного труднее. Хочется успокоить его. Но как? Чем? Чудес на свете не бывает. Обе башни рухнули, и в одной из них наверняка погиб мой кузен.
Мы с дедушкой спускаемся в тратторию. Там полно народу. Работает телевизор, и все не сводят глаз с экрана. Увидев нас, наши постоянные посетители с сочувствием на нас смотрят, но никто не произносит ни слова.

... Уже почти наступила ночь, а мы не можем лечь спать. Тратторию решили не закрывать до тех пор, пока в ней будет хоть один посетитель. Среди людей, как известно, легче переносить и неизвестность, и горе.
Дедушка все порывается снова позвонить Паоле, но я его останавливаю – она ждет звонка от Эдди, и не нужно ее беспокоить. Сама позвонит, когда что-то прояснится. Даже если это будет глубокая ночь.
Я оказалась права. Паола позвонила уже ночью и обрадовала нас – Эдди жив. Он дозвонился домой и сообщил, что утром опоздал на работу. Это его и спасло.

...Удивительно, но многим из работавших на Манхэттэне удалось в тот день остаться в живых. Позже Паола рассказывала нам, что слышала от знакомых несколько таких однообразных рассказов. О том, что кто-то в то утро тоже опоздал на работу – или проспал или застрял в метро. Знакомая соседей Паолы, она живет в Бруклине, успела проехать на метро под этим самым Центром в краткий промежуток между первым и вторым самолетом, вышла на 28-й улице в Манхэттэне – и ничего не может понять: почему все улицы заполнены людьми и все смотрят куда-то вверх? Сначала она даже не остановилась, прошла еще целый квартал и только потом подняла голову... и увидела этот страшный дым...

Утром нам позвонил Эдди и уже подробно рассказал историю своего чудесного спасения. Оказывается, его подружка живет в Нью-Джерси. Он впервые ехал на работу из этого района, причем на метро. И, к счастью, просчитался во времени. Когда он вышел из метро, уже горела вторая башня, где как раз и находился его офис. Дым его почему-то не остановил. Он бросился туда со всех ног. С надеждой помочь сослуживцам выбраться. Но они уже бежали ему навстречу. Кто-то крикнул ему: «Убегай! Убегай». А он не слушал, все продолжал бежать к Центру.
- Ну и сумасшедший! – не выдержала я в этом месте его рассказа. – Зачем же ты это делал?
- Как ты не понимаешь?! Там же оставались мои коллеги. Я должен был им помочь.
- Ненормальный! Другого слова я не могу для тебя подобрать. В той ситуации уже никто не мог им помочь.
- Тогда, в горячке, я этого не понимал. Понял только тогда, когда страшное облако от рухнувшей башни двинулось мне наперерез. Тогда уж и я побежал вместе со всеми. А все бежали кто куда. Многие хотели спрятаться за дверью какого-нибудь магазинчика. Но ты представляешь, какие попадаются подлые люди. Владельцы мелких лавочек закрывали двери и никого не впускали.
- Может, они тоже потеряли голову от страха? – перебила я Эдди. – Может, они заперли свои лавки и бросились бежать вместе со всеми?
- Может быть, - с сомнением в голосе сказал Эдди. – Но как бы-то ни было, людям некуда было деваться. Правда, в одном или двух ресторанчиках двери были открыты настежь. Официанты держали канистры с водой, давали всем попить и прямо заталкивали людей вовнутрь... Какое-то время я тоже посидел вместе со всеми в ресторане. Потом отправился домой. Прекрасно понимал, что там мать с ума сходит. Добрался с трудом, как ты сама понимаешь... Вот и вся моя история.
- Ты родился в рубашке, братишка, - ласковым голосом сказала я.
- Похоже, что да. Но это был ужас. Меня до сих пор трясет. Ничего подобного в своей жизни я не видел.
«Не только ты не видел, но никто из американцев такого ужаса раньше не видел. И, даст Бог, больше не увидит и не испытает. А вот наши люди похожие ужасы познали на себе во время беспощадных военных бомбежек. И память о них живет во мне на генетическом уровне», - почему-то именно такая мысль пришла в мою голову в ту минуту.

19.

И в этот, и в последующие дни родные звонили нам из Нью-Йорка постоянно. Они были так потрясены случившимся, что им хотелось поделиться с нами своими переживаниями и впечатлениями от того, что они видели и слышали каждый день.
Обстановка там внешне казалась спокойной, но люди были возбуждены. Как рассказывали нам наши родственники, в первые дни все говорили только о том, что надо все ФБР и работников службы безопасности аэропортов уволить сию же минуту. А террористов всех до единого уничтожить. «Необходимо срочно кидать бомбу», - говорили они. Неважно куда бросать, главное – уничтожить весь арабский мир. Правда, американское телевидение старалось, как могло, успокоить граждан, чтобы не разжигать страсти. Если в первые дни телепередачи были посвящены только событиям, посвященным катастрофе, то через несколько дней по некоторым каналам начались другие передачи, и даже реклама появилась.
Через день после трагедии заработали школы, а через два – возобновились представления в театрах. Приятельница Паолы ходила на третий день после катастрофы на балетно-музыкальное представление «Кармен», которое показывали артисты из Андалузии. Другая ее приятельница была на одном бродвейском шоу. Во всех театрах происходит одно и то же: перед началом представления все артисты выходят на сцену и вместе со зрителями поют «God Bless America». Америку вообще в эти дни охватил патриотизм. Из магазинов исчезло все, что имеет хоть какое-то отношение к государственной символике. Ни у кого не вызывает удивления полицейский, голова которого повязана маленьким платочком с изображением американского флага. Флагами затянуты задние стекла машин, флаги висят на домах, флаги выставлены в витринах магазинов. Многие американцы чтят память о погибших при помощи татуировок с изображением американской символики. Каждый вечер сотни людей со свечами в руках стоят на площади Union Square, многие приходят к «стенам памяти» на всех зданиях вокруг станций метро. Стены заклеены газетными обложками, фотографиями из газет и просто фотографиями пропавших без вести.
О чем еще неустанно твердили нам наши родственники в первые дни после теракта, так это о том, что трагедия объединила простых людей.
- Ты представляешь, - говорила мне Синтия, жена Вилли, - нам звонят не только близкие друзья, но и обычные знакомые, с кем мы раньше почти не общались или общались очень давно. Звонят и спрашивают: у вас все в порядке? А у ваших друзей? Я тоже всем звоню. Вчера я впервые после трагедии была в метро.
- Не страшно было после всего этого в метро спускаться? – поинтересовалась я.
- Как тебе сказать? Не страшно, но поначалу как-то неприятно. Потом успокоилась... Так к чему это я о метро?.. Ах, да! Знаешь, в метро я заметила, что люди как-то особенно вежливы друг с другом... А сколько волонтеров пришло помогать раскапывать и разгребать останки Центра! Вилли тоже там был.
- Ну и как там? – не удержалась я от дурацкого вопроса.
- Вот и я точно такой вопрос задала ему, - очень тихо произнесла Синтия. – Вилли сначала нехотя буркнул, что они вытаскивали трупы, а потом сердито рявкнул, что эта история – не для женских ушей.
- Заботливый муж бережет нервную систему любимой жены, - похвалила я кузена. – Он продолжает туда ходить?
- Теперь нет. Уже несколько дней по экрану телевизора бегут надписи с обращением мэра: больше не требуется ни волонтеров, ни пожертвований. А люди по шесть часов стоят в очереди, чтобы сдать кровь. Вилли и Эдди ездили к больнице Бельвью.
- Зачем? – удивилась я.
- Как зачем? Это же главный травматологический пункт Нью-Йорка. Братья хотели там сдать кровь, но им сказали, что крови пока больше не нужно... Вот сейчас ветер подул к нам со стороны Манхэттэна и принес запах гари. Знаешь, запах такой неприятный, противный. Сегодня ночью было жарко, и мы не закрывали окон. И утром, при ярком солнечном свете я обнаружила, что пол в доме усыпан пеплом, мелким мусором и мертвыми мухами... Моя сестра была в Манхэттэне. Говорит, что он напоминает теперь город-призрак из фильмов ужаса. За тучами и дымом не видно солнца, в отдельных местах землю покрывает слой пепла и сажи по щиколотку.
Синтия помолчала несколько секунд, потом продолжила прерывающимся сдавленным голосом:
- Я до сих пор не могу осознать, что больше нет этих башен. Ночью просыпаюсь и как будто заново осознаю, что рушащиеся башни Всемирного Торгового Центра не дурной сон, а реальность. Представить себе, что их нет, невозможно...

...Постепенно наши родственники в США стали приходить в себя. Звонили они нам реже, но мы узнавали все, что там происходило, из газет и телевидения. В траттории телевизор по-прежнему работал целый день, и посетители по-прежнему обсуждали все новости из США. В центре этих обсуждений всегда был наш постоянный посетитель синьор Моранте. Ему было к семидесяти, он уже не работал, но когда-то был учителем истории в колледже и среди посетителей траттории слыл признанным авторитетом в области политики. Во всяком случае, именно так охарактеризовала мне его Тина на второй день после нью-йоркской трагедии, когда в траттории обсуждались те страшные события. У синьора Моранте родственники по линии супруги жили в Нью-Йорке, в итальянском районе в Бруклине. Синьор Моранте регулярно получал новости оттуда и рассказывал, что там арабов заставили закрыть все свои магазины.
- Говорят, что в Бруклине в день теракта арабы вышли на улицу и устроили праздник. Это правда? – спросил у синьора Моранте один из посетителей.
- Да вы что?! За такое в Бруклине их растерзали бы на месте. Арабы и так боятся выходить из своих домов. Они буквально исчезли с нью-йоркских улиц. Демонстрировать свое ликование осмелились только палестинцы у себя в Палестине. Вы видели этих пляшущих женщин и детей по телевидению на следующий день после трагедии? Это просто непостижимо! Словно черти пляшут на могилах мертвецов. А этот Ладен с дьявольским лицом, который усмехается в камеру, поигрывая автоматом!
- Не нужно было Америке столько арабов к себе пускать, - безапелляционным тоном заявил бармен Лучи. – Только теперь они опомнились. Фэбээровцы принялись зачищать свои города от лиц арабской национальности. Вот, смотрите, смотрите. Как раз сейчас по телевизору показывают, как арестовывают арабов в Джерси-Сити по подозрению в соучастии.
- Если они арестовывают действительно виновных людей, то это правильно. Но нельзя всех стричь под одну гребенку. Большинство арабов – простые мирные люди, которые поехали в Америку не теракты организовывать, а в поисках лучшей жизни, - сказал еще один наш постоянный посетитель, синьор Рикардо.
Этого симпатичного, по-спортивному подтянутого и всегда элегантно одетого господина я знала еще по рассказам Виктора. Когда мы были с ним в Пизе, он ходил несколько дней подряд в эту тратторию, чтобы выведать здесь все об Анне и ее семье. В первый же день Виктор познакомился с Рикардо, который сел за его столик в напряженное обеденное время, когда свободных мест в траттории не было. Синьор Рикардо работал в банке недалеко от траттории и ежедневно здесь обедал. Именно от Рикардо Виктор тогда узнал, кому принадлежит эта траттория, и какая трагедия произошла с сыном синьора Сарди.
Синьор Рикардо был очень общительным, разговорчивым человеком. И хотя ему было около пятидесяти, звали его всегда только по имени. Среди постоянных посетителей траттории Рикардо был хорошо известен своими антиамериканскими взглядами. Правда, при дедушке он старался ничего плохого о США не говорить – не хотел даже нечаянно обидеть американских родственников уважаемого во всей округе старика. Но когда дедушки в траттории не было, Рикардо в выражениях не стеснялся. Об этом шептала мне на ухо Тина на днях, во время очередного телевизионного просмотра новостей из США. А когда Рикардо, несмотря на свои антиамериканские настроения,  трогательной фразой выразил свое сочувствие американцам, Тина добавила:
- Вот что делает с людьми настоящая трагедия. Взгляды полностью меняет.
Простушка Тина, конечно, ошибается. Подобно другим людям, осуждающим американскую внешнюю политику, Рикардо свои взгляды в этом плане вряд ли поменял. Он просто жалел простых, ни в чем не повинных жителей Нью-Йорка. В чем я тут же убедилась, когда начался спор между Рикардо и синьором Моранте.
- Америка до сих пор находится в шоке, - сказал синьор Моранте. – В то трагическое утро она не понимала, что происходит. Не понимает она этого и до сих пор.
- Куда ей это понять! Американцы спокойно жевали жвачку и думали, что если есть пуп земли, то это они. Богатые, спокойные, неприкасаемые. И вдруг бац… В то утро рухнул миф о неуязвимости Соединенных Штатов. Закончилась эпоха американской неприкосновенности. Началось время их испытаний.
 «Началось время испытаний и для США, и для всего мира, - мысленно добавила я. – А не только для моей родины, как это было до сих пор».
- Ты таким тоном это сказал, словно злорадствуешь, что такое произошло с Америкой, - сердито глянул на Рикардо синьор Моранте.
- Я не злорадствую. Я, как и все, сочувствую американцам. Я просто констатирую факт.
- Ну да! Но по твоей интонации понятно, что ты не совсем осуждаешь арабских террористов.
- Да ничего ты не понял из того, что я сказал. Осуждаю я мусульманских террористов не меньше твоего. И кстати, я не совсем уверен, что теракт в США – дело рук арабских террористов. Не приложили ли руку к этому событию радикальные антиглобалисты? Вспомни, какие акции они всегда проводят против глобализма в мире. И если США, оплот глобализма, объявили всю планету зоной своих жизненных интересов, то почему бы антиглобалистам не объявить территорию США зоной жизненных интересов глобального террора?
- Может быть, ты и прав. Терроризм давно рассеялся по всему миру. Он порой не имеет ни национальности, ни религии. И всему миру предстоит длительная война с ним...

Я слушаю эти дискуссии, мысленно соглашаясь или не соглашаясь с их участниками, и одна мысль не дает мне покоя: где были хваленые, лучшие в мире спецслужбы США? Как смогли они допустить этот нокаут от террористов? Почему  не смогли предотвратить глобальный акт насилия на своей территории?  Почему ни один из угнанных террористами самолетов не был перехвачен военными американскими истребителями? А до самого теракта… Неужели подготовка такой масштабной акции осталась незамеченной для американской разведки и контрразведки? Ведь дураку ясно, что трагедия в США – это хорошо спланированная и организованная акция, которая наверняка готовилась не один месяц. И задействованы в ней были не десятки, а сотни людей. Они встречались, переговаривались, обсуждали подготовку. Где была агентура? Где были завербованные осведомители? Где были, наконец, средства контроля за эфиром? И еще... При таком количестве людей-участников обязательно бывают обыкновенные утечки. Наверняка они были и сейчас. Но разведорганы, видимо, проморгали их. Вовремя не обратили на них внимания или пропустили по небрежности. Или не имели их вообще? Что-то тут не сходятся концы с концами… И получается, что… Неужели провокация самих спецслужб США? - задаюсь я неожиданным вопросом и тут же отбрасываю эту мысль, как совсем уж дикую и несостоятельную. Так думать – это все равно, что согласиться с кощунственным утверждением недругов России, что дома в московском Гурьянове взорвали спецслужбы нашей страны, а не чеченские террористы.

20.

- Так на каком автомобиле остановился твой выбор? – спросил меня дедушка.
Из всех машин, что мы посмотрели в автосалоне, больше всего подходила мне обыкновенная фиатовская малолитражка «Пунто» - лучший автомобиль 1995 года. «Пунто», в переводе на русский - «Точка», тысячами бегает по итальянским улицам и автомагистралям, не привлекая к себе никакого внимания.   А «Точка» белого цвета и внешне выглядит очень элегантно. Питаю я слабость к белому цвету. Как в одежде, так и в машинах. К тому же белые автомобили, говорят, являются самыми безопасными на дороге. По сравнению с ними у авто серебристого и серого цветов риск попасть в автокатастрофу намного выше. У черных, темно-зеленых и темно-синих – тоже. Они сливаются с окружающим ландшафтом, особенно в темное время суток. Для безопасности, конечно же, такая особенность темных цветов - это плохо, а для моих целей – очень даже хорошо.
- Вот эта, - подошла я к «Точке» неброского темно-синего цвета.
Дед недовольно поморщился: ему явно не нравилась эта устаревшая модель. Однако спорить не стал. Мы оформили документы, и я выгнала машину на улицу.
- Как ты смотришь на то, чтобы испробовать новую машину в деле и проехать в Палерджо.
- Смотрю, ты все-таки решил нанять меня своим водителем? - шутливым тоном произнесла я.
- А ты разве против? – таким же тоном отозвался дедушка. – Если против, то не нужно никуда ехать.
- Ладно уж, не возражаю. Тем более, что шоферить я буду не на вычурной, бесстыжей «Альфа-Ромео», а на этой скромненькой «обаяшке», - с любовью провела я рукой по приборной панели. – Только водитель из меня неважный.
- Ну почему? Ты водишь машину классно. Как будто много лет только и делала, что сидела за рулем.
«Вот и первый промах, - мысленно обругала я себя. – Безлошадная, только что вылечившаяся наркоманка, а машину ведет уверенно. Забываю... забываю слова моего учителя Александра Ивановича. Как он говорил в свое время? Никогда не показывай свои знания и умения там, где они могут вызвать вопросы. А я, похоже, показала, чему меня учили. Нужно быть повнимательней даже в таких, казалось бы, неважных мелочах».
- А разве я тебе не говорила? – произнесла я вслух. – Винсенте купил мне подержанную машинешку, и в Мехико... да и в Буэнос-Айресе я без машины и шагу не делала. Вот и натренировалась.
- Хорошо натренировалась. Ну что, поехали?
- Поехали.
Не прошло и получаса, как мы уже подъезжали к Палерджо. И только сейчас я спросила у деда:
- Тони, а с чего ты вдруг захотел сегодня сюда ехать?
- Давно тут не был. Нужно посмотреть на месте, как обстоят дела в «Таннариано».
- Как так? – с ироничной усмешкой произнесла я. – Не ты ли мне только что, по дороге сюда, говорил, что у тебя есть здесь хорошие исполнители, которые отлично ведут твои дела. Дай-ка я вспомню точно, что ты говорил... Ага, вот... Нужно уметь руководить делами, избавившись от необходимости что-то делать самому.
- Ха-ха-ха! Молодец! – расхохотался дедушка довольным смехом. – Способная ученица. Хорошо запомнила. Тогда запомни еще один мой постулат. Бразды правления передавай, однако контроль за ними никогда не теряй. Вот потому и еду я сейчас в «Таннариано».
- Ясно.
- А еще я хочу, чтобы в отеле ты побывала. Тебе ведь известно, что в будущем ты должна стать владелицей «Таннариано».
- Тони, сколько можно повторять одно и то же! – воскликнула я возмущенным тоном.
Пропустив мимо ушей мое восклицание, дедушка продолжал спокойным тоном:
- Надеюсь, ты помнишь, что этот отель уже давно считается твоим. С той самой поры, как мы с Марио начали строить гостиницу в Ливорно для твоего брата. Паоле, к тому времени, я уже передал права на наш самый старый и самый доходный семейный отель во Флоренции. Я думал, что флорентийский отель перейдет потом к ее сыновьям, но Паола, к сожалению, продала его. У Эдди и Вилли теперь нет ничего от меня. А у тебя будет этот отель, что бы ни случилось. Очень жаль, что ты не понимаешь и не  ценишь моей заботы о твоем будущем.
Вид у дедушки был очень огорченным, и мне стало совестно.
- Хорошо, больше ни слова против этого отеля не скажу, - произнесла я смиренным тоном.
- Молодец, - похвалил меня дедушка и погладил по голове, словно я была маленькой девочкой. – Так что познакомишься сегодня со служащими своего отеля.
Не зная определенно, как давно была Анна в Палерджо в «своем» отеле и бывала ли там вообще в сознательном возрасте, я вынуждена была, как и при поездке в Лукку, попросить деда подсказать дорогу к «Таннариано».
Через  десять минут мы уже подъезжали к отелю. Я его увидела и узнала издали. И не только по названию. Уже перед самым моим отъездом из Москвы Лев Николаевич привез мне любительский видеофильм, снятый в Палерджо. Видимо, кто-то из разведчиков, находясь на промежуточном маршруте при возвращении в Москву, получил задание поснимать любительской камерой те места, которые обычно снимают туристы. Или кто-то легально совершил поездку в этот милый курортный городок, обрамленный красивейшими густыми пиниевыми лесами с одной стороны и прекрасными песчаными пляжами с другой. На пленку было снято несколько отелей. Среди них и «Таннариано». Но сняты они были в контексте городских видов. Больше всего пленки было потрачено на набережную с ее фешенебельными магазинами, барами и рыбными ресторанами. Да было несколько прилично заснятых видов центральных улиц, примыкающих к набережной.
Подробностей о «Таннариано» у меня не было. Но судя по внешнему виду, это был очень приличный отель. Во всяком случае, расположение гостиницы весьма выгодно – в центре города, с видом на море и городской пляж.
Мы поставили машину на парковку, принадлежащую отелю, и вошли в холл. Он был практически безлюден. Лишь у газетной стойки пожилая дама покупала глянцевый журнал. Выглядел холл ничем не хуже, но ничем и не лучше, чем холлы в других гостиницах. Мягкие удобные кресла и диваны, обитые белой кожей, современные журнальные столики, много высоких зеленых растений в изящных керамических посудинах.
Конторка дежурного администратора тоже ничем не отличалась от сотен таких же «ресепшенов» в других отелях по всему миру. За конторкой стоял парень лет двадцати-двадцати пяти с длинными курчавыми волосами. Высокий, даже долговязый, худой и костлявый. Увидев нас, парень заулыбался, но из-за конторки не вышел. Видимо, таков здесь был порядок.
- Добрый день, синьор Сарди, - склонил парень голову в почтительном поклоне.
- Здравствуй, Джанпьеро. Как поживаешь? Как мама, братья?
- Все хорошо, синьор. Спасибо. Мама чувствует себя намного лучше. Ребята учатся хорошо, не шалят.
- Рад это слышать. Анна, - повернулся дедушка ко мне, -  это Джанпьеро, один из наших лучших администраторов. Дальний родственник твоей мамы. А это дочь Клаудии, моя внучка Анна. Знакомьтесь.
Я протянула руку. Джанпьеро взял ее очень бережно и чуть сжал в своих теплых, сухих пальцах. На губах парня плавала широкая, открытая улыбка.
- Рад с вами познакомиться. Надеюсь, будем видеть вас здесь чаще, чем вашего дедушку.
Похоже, здесь знают, что я наследница этого отеля. Ну что ж, тем лучше для моей работы.
- Синьор Бони здесь? – спросил дедушка.
- Да, он в конторе, - последовал ответ Джанпьеро.

21.

Мы пересекли холл и вошли в небольшое помещение, обставленное офисной мебелью из светлого дерева.
Из-за стола поднялся и быстро вышел нам навстречу привлекательный мужчина лет тридцати пяти-сорока, с густыми короткими волосами темно-русого цвета и опасным взглядом зеленых, как морская волна, глаз. Среднего роста, довольно стройный. Хотя, на мой взгляд, несколько полноватый. Но может быть, он просто выглядел слегка упитанным из-за округлой формы лица. Сам же скроен из мышц и мускулов, скрытых под дорогим костюмом отличного покроя?
- Добрый день, синьор Сарди! – исключительно вежливым тоном  приветствовал мужчина дедушку, бросив при этом какой-то странный,  непонятный взгляд в мою сторону.
- Здравствуй, здравствуй, Бернардо! – поздоровался дедушка со служащим за руку.
- Давненько мы вас здесь не видели, синьор Сарди. Как ваше здоровье?
- Для моего возраста совсем неплохо. А теперь, когда со мной моя внучка Анна, я и вовсе помолодел. Знакомьтесь. Это, Анна, наш управляющий, синьор Бернардо Бони.
Этот Бони смотрел теперь на меня в упор и улыбался. Странно так улыбался. Я бы сказала, что улыбка его была… загадочной, что ли. «Что за взгляд?! И что за улыбка? Не нравится мне все это», - нахмурилась я.
- А мы... - начал управляющий и тут же осекся, словно споткнувшись о мой вежливо-холодный взгляд, - вас сегодня совсем не ждали. Ведь обычно вы бываете здесь по понедельникам, - завершил он начатую фразу. – Рад познакомиться с вашей внучкой.
Что застряло в его горле вначале? Какая фраза? Интуитивно чувствую, он хотел сказать: «А мы уже знакомы». Во всяком случае, его взгляд говорит о том, что он меня, то бишь Анну, знает. Если это так, то дед, судя по всему, не в курсе этого знакомства. Ну а если дед не знает об этом знакомстве, то и я из-за своей амнезии этого тоже «не помню».
- Здравствуйте, синьор Бони, - протянула я руку. – Рада с вами познакомиться.
- Я тоже, синьорина. Называйте меня, пожалуйста, по имени, - крепко сжал мою руку управляющий и чуть дольше необходимого задержал ее в своей.
Не делая резких движений, чтобы дед ничего не заметил, я руку выдернула и сделала шаг назад.
- Пригласи сюда кого-нибудь из менеджеров, - сказал дед, усаживаясь за стол. – Пусть покажут Анне отель. Лучше, если это будет Бьянка. А мы пока с тобой здесь потолкуем.
- Будет сделано, - произнес управляющий с выражением почтительного уважения, замешанного на здоровом энтузиазме, и вышел из офиса.
Через несколько минут он вернулся. Вместе с ним в контору вошла высокая стройная девушка с внешними данными претендентки на звание «Мисс Вселенная». Это как раз была Бьянка – менеджер службы размещения. Она и показывала мне гостиницу.
Отель порадовал меня своим изысканным вкусом и элегантностью. Если внешне и при входе он выглядел хоть и довольно дорогим, но все-таки обычным пятизвездочным отелем, то внутри это был не просто дорогой отель. Это был шикарный отель с особой уникальной атмосферой, сочетающей в себе роскошь и хороший вкус. А может, я просто не видела до этого таких хороших отелей в жизни? Только любовалась ими на экране и представляла их себе по-другому. Потому и кажется мне теперь, что «Таннариано» – роскошный отель?
Мы прошли с Бьянкой по всем этажам, каждый из которых был оформлен в своем стиле – от колониального и ампира до ар-деко.
Практически все номера в гостинице были заняты. Я имела возможность посмотреть два зарезервированных номера, которые ожидали своих постояльцев лишь к вечеру.
- Я думаю, это не имеет для вас особого значения, - сказала Бьянка. – Эти два номера дадут вам ясное представление об остальных. Да и я постараюсь дополнить картину своими пояснениями.
Увиденные номера мне очень понравились. Комнаты отделаны в нежных пастельных тонах и украшены светильниками из венецианского стекла. На окнах висят шторы из тканей высочайшего европейского качества, на стенах - оригинальные картины, соответствующие стилю этажа.
Каждый номер оборудован всем необходимым для проживания и отдыха. Тут тебе и кондиционер, и отопление, и спутниковое телевидение, а также телефон, сейф, фен, мини-бар. Во всех номерах категории «Suite» – спальня, гостиная диваном, мини-кухня и просторная терраса. С террасы открывается вид на море и городской пляж. В ванных комнатах, в тон каждой из них, огромные мохнатые банные полотенца ярких, сочных цветов. Изготовлены специально для «Таннариано». Специально для отеля изготовлены в Гонконге и изысканные шелковые халаты, выгодно отличающиеся от обычных, скучных белых банных халатов в других гостиницах.
Закончив экскурсию по этажам отеля, Бьянка предложила мне сначала зайти в бар, а потом в ресторан с открытой террасой. Ресторан так и назывался – «Terraca». Я заглянула в меню. В перечне увидела блюда только тосканской кухни. Как просто приготовленные, так и изысканные. Супы «ribollita”, “farro” , “pappardelle” и другие из свежих овощей, круп, лапши, грибов и рыбы. Несколько сортов свежих салатов, жаренные на решетке овощи и грибы, разнообразные блюда из фасоли, жаренная на углях говядина, густые супы из зайца и фазана, свиное жаркое из духовки, приготовленное с пряными травами, овечий сыр и другие блюда. На десерт – фирменные сладости. И конечно же – знаменитые тосканские вина, от обычного десертного Vin santo до кьянти.
Прежде чем возвратиться в контору, мы спустились на несколько минут в гараж, потом поднялись на второй этаж, и Бьянка показала мне конференц-залы и тренажерный зал.
- Что выгодно отличает «Таннариано» от многих других отелей, так это то, что здесь можно комфортно отдыхать не только в теплое время года, но и зимой, - продолжала Бьянка давать мне свои пояснения, когда мы вышли из открытого подогреваемого бассейна. – Здесь все устроено так, чтобы в любое время года наш гость чувствовал себя комфортно, мог хорошо развлечься и отдохнуть. Обслуживание в номерах – двадцать четыре часа в сутки. Любое желание клиента выполняется максимально быстро. В отеле всегда много наших постоянных клиентов. Проведут здесь отпуск один раз, а потом уж каждый год стараются именно сюда приехать. Хочу отметить, что «Таннариано» особенно популярен среди артистов и художников, но частенько у нас останавливаются ученые, политики и государственные деятели из разных стран.
«Очень кстати», - мелькнуло в моей голове.
В голосе Бьянки не было ничего от бесстрастного, сухого рекламного голоса обычного гостиничного менеджера. Бьянка говорила с искренней гордостью за отель, словно он был не просто местом ее работы, а ее собственностью, ее личным детищем.
- Не сомневаюсь, что немалая заслуга в этой популярности принадлежит вам, - бросила я льстивую фразу как нельзя более искренним тоном. – Посетителям нравится, я думаю, не только комфорт отеля, но и то, что они видят здесь таких красивых девушек, как вы. Наверно, спрашивают вас, почему вы здесь, а не в модельном бизнесе?
Бьянка зарделась как маков цвет, словно комплимент отвалила ей не женщина, а мужчина ее мечты.
- Бывает, что спрашивают, - потупила она свой взор.
- Что вы отвечаете? Извините, если я задаю бестактный вопрос.
- Нет-нет, не извиняйтесь. Все в порядке. Я отвечаю, что люблю свою работу. И это чистая правда. Хотя есть и другая причина. Но не буду же я каждому встречному-поперечному выворачиваться наизнанку.
- Очень жаль, - разочарованным голосом протянула я. – За эти два часа, что мы провели с вами вместе, вы успели мне очень понравиться. И мне бы очень хотелось знать эту вторую причину, на которую вы только что намекали.
- Но вы же не каждый встречный-поперечный! Вы же внучка синьора Сарди! – с  с придыханием в голосе протянула Бьянка. – И вам я могу вкратце сказать о причинах моей привязанности и преданности отелю.
Оказалось, что Бьянка была благодарна моему деду за то, что он «сделал из нее человека», как она сама выразилась. Девушка не стала вдаваться в подробности своей предыдущей жизни. Намекнула только, что в подростковом возрасте у нее была какая-то очень сложная ситуация. У меня сложилось впечатление, что эта ситуация была связана с наркотиками. Выручил ее из той давней истории мой дедушка. Он помог ей получить образование, потом взял к себе на работу.
- Мне доставляет огромное удовольствие работать на вашего дедушку, - с сияющей улыбкой сказала Бьянка. – Я очень хочу, чтобы он был доволен моей работой. Вы меня понимаете?
- Думаю, что да, - кивнула я.
- Хочется надеяться, что мы с вами и впредь будем понимать друг друга, - вопросительно смотрела на меня девушка.
- Не сомневаюсь, что мы даже подружимся.
Бьянка улыбнулась мне теплой, признательной улыбкой, открыла дверь в контору и, пропуская меня вперед, произнесла:
- А вот и мы, синьор Сарди. Ваше поручение выполнено.

22.

- Как тебе понравился отель? – спросил дедушка, как только мы выехали из Палерджо.
- Просто класс! У меня нет слов. И люди там хорошие работают. Тебя любят и уважают.
Дедушка довольно крякнул.
- Рад, что тебе все понравилось.
- Тони, скажи мне... Может, я это и знала, но из-за этой чертовой амнезии забыла... Скажи, откуда взялось название отеля? Таких названий я еще не встречала. Попадались всякие «Асторы» и «Реджины», как во Виареджо. Видела «Маджестики», «Ритцы», «Новотели», «Грандотели» и так далее и тому подобное. Откуда взялось это странное  и, я думаю, единственное в своем роде название «Таннариано»? Оно обозначает что-нибудь?
- Конечно. Слово это имеет глубокий смысл.
Голос у деда звучит странно. Смотрю на него – глаза закрыты, на губах блуждает странная улыбка.
- Тони, ты что, уснул? – обеспокоенным голосом выкрикиваю я.
Глаза у деда тот час же открываются.
- Смотри на дорогу, а не на меня, - строгим голосом, но продолжая улыбаться, произносит дедушка. – Так недалеко и до аварии.
- Ладно-ладно, все будет в порядке, - миролюбивым тоном говорю я. – Ты не ответил на мой вопрос.
- На какой? – хитро улыбается старик.
- Ну, Тони, не разыгрывай из себя старенького дурачка. Ты прекрасно помнишь, что я спрашивала о названии отеля. Откуда взялось это странное, загадочное слово «Таннариано»?
Мое любопытство дедушка тут же удовлетворил. Ничего странного, тем более загадочного в этом слове не оказалось. Как выяснилось, оно включает в себя два имени – Анна и Антонино. И как только я раньше не догадалась?! Эти два имени, действительно, четко просматриваются в слове «Таннариано». Особенно имя «Анна». Интересно, не в память ли о своей любви взял дедушка имя моей бабы Ганны? Дай-ка я попробую расколоть дедулю. Самое время сейчас вызвать его на откровенность. Авось что-нибудь, да получится!
- Имя «Анна» я действительно вижу в этом названии. Но где же имя Антонино? – наморщив лоб в глубокой задумчивости, захожу я с того конца, который интересует меня меньше всего. – Его здесь нет.
- Есть, но только не полностью.
- Почему?
- Потому что полностью соединить оба имени не получалось. Я взял первую букву от имени «Тони», как ты меня называешь. И две последних – от имени «Нино», как меня называли в юности. Да кое-кто и до сих пор так называет.
- Интересно, очень интересно. Скажи, а почему ты взял имя «Анна»?
- Потому что это твое имя, - не раздумывая ни секунды, уверенно отвечает дедушка. – А ты моя любимая внучка.
- Не пудри мне мозги, Тони. Ой, извини, за такой слэнг... Когда ты начал строить этот отель, меня еще и в помине не было.
- Не было, да. Но я был уверен, что когда-нибудь у меня появится внучка, и я назову ее этим именем, - ровным голосом, без проявления каких-либо эмоций, говорит дедушка.
- Почему именно этим именем? – не унимаюсь я.
И не уймусь, пока дед не скажет мне прямо причину своей любви к имени «Анна». Причину, о которой я догадываюсь. Судя по интонации, с какой он говорит, ему не очень хочется раскрывать свои тайны. А мне ужас как  хочется услышать от него историю их любви с бабой Ганной. В этой истории мне не хватает нескольких моментов, чтобы она полностью вырисовалась передо мной. Я до сих пор частенько задаюсь вопросом: как произошло, что любимый бабы Ганны стал не просто ее возлюбленным, а отцом ее ребенка?  Это был из ряда вон выходящий случай, если принимать во внимание не только строгие деревенские нравы того времени и тех мест, но и то, что произошло это с офицером вражеской армии. Пусть он был и не совсем враг, пусть он помогал нашим, но все равно служил в армии оккупантов. И главное, где случилось «это»? Судя по дате рождения моей мамы, «это» должно было произойти  тогда, когда баба Ганна находилась в партизанском отряде. Неужели Антонино Сарди тоже был какое-то время в партизанском отряде, о чем мои белорусские старушки-родственницы даже не имеют понятия?
И чувствует мое сердце, что как раз сейчас у меня есть шанс через имя «Анна» получить ответы на все эти вопросы.
- Потому что имя «Анна» мне всегда очень нравилось, - неохотно, кислым голосом отвечает дедушка.
- Тогда почему ты назвал дочь Паолой, а не Анной? - задиристым голосом спрашиваю я.
- Потому что твоя бабушка хотела дать дочери имя своей матери, и я не хотел ее огорчать.
- Ну, ладно, не хочешь быть откровенным со мной, это твое дело, - обиженным голосом произношу я и демонстративно включаю радио на всю громкость.
- Я откровенен с тобой, - старается перекричать радио дедушка.
- Что ты говоришь? – ехидным голоском произношу я, убавляя звук в радиоприемнике. – Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понять, что ты что-то утаиваешь от меня, прикрываясь какими-то глупостями. Типа того, что тебе просто нравится какое-то имя. Имя не может нравиться просто так. Тем более такое, как Анна. Имя рядовое, не звучное, ничем не примечательное и, к тому же, широко распространенное. Имена обычно нравятся или потому, что они красиво и поэтично звучат, или потому что принадлежат каким-нибудь близким людям или знаменитостям и литературным персонажам.
Интересно, что дедушка ответит на это? А вдруг он скажет, что имя Анна ему нравится потому, что его носила героиня романа Льва Толстого? В дедушкиной библиотеке есть все самые известные романы русского классика. И видно, что стоят они не для мебели. Их читали. Дедушка наверняка их тоже читал.
Пока что дед молчит. Мельком взглядываю на него. Он смотрит прямо перед собой, выражение лица – крайне сосредоточенное. О чем он думает? Вспоминает о своей любви и решает, рассказывать ли мне о ней? «Ну, дедушка, пожалуйста, расскажи мне все!» – посылаю я ему мысленные импульсы.
Не особенно надеясь на эти импульсы, я решаюсь действовать более прямолинейно.
- О чем задумался? – спрашиваю я игривым тоном. – Не знаешь, что мне сказать? Как правдоподобно объяснить появление имени «Анна» в названии гостиницы? Ну, Тони, я же не ревнивая жена! Я твоя внучка. Причем любящая внучка. И даже если это имя связано с какими-нибудь грехами молодости, то я не разочаруюсь в тебе, лишь еще больше буду восхищаться тобой.
Краешком глаза замечаю, что дед внимательно смотрит на меня. Я поворачиваю к нему голову и, поглядывая на дорогу, произношу с подбадривающей улыбкой:
- Давай, раскалывайся! Я так люблю тебя, что хочу все о тебе знать. Что бы ты мне ни рассказал. Даже если это будет какая-нибудь темная, постыдная история.
- Никаких темных, тем более постыдных историй в моей жизни, слава богу, не было. Но я рад, что ты готова меня любить в любом случае.
Дедушка расчувствовался. Сейчас, не сомневаюсь, он все расскажет. И точно – начинает дедушка с дорогой мне фотокарточки:
- Ты помнишь одну небольшую фотографию? В книжном шкафу в библиотеке?
- Какую фотографию? В каком шкафу? – прикидываюсь я ничего не понимающей овечкой. – В книжных шкафах стоит несколько фотографий.
- Я имею в виду книжный шкаф в центре, с романами французских и русских писателей.
- Ах, то-о-т. Да, помню ту фотографию. На ней ты, молодой офицер, снят с какой-то симпатичной девушкой-блондинкой. Только мне кажется, если моя амнезия мне не мешает, что в детстве я не видела там этой фотографии. Или просто ее не помню, - сама не знаю почему, высказываю я свое предположение.
- Фотографии этой там когда-то действительно не было. Пока была жива твоя бабушка, я не мог ее туда поставить.
- Интересно, почему?
- Иола обиделась бы и ревновала бы к той девушке на фотографии.
- Ревновала бы? – заинтересованным тоном переспрашиваю я. – Я думала, ты снят там с какой-то родственницей. У нас ведь были в роду блондины. Во всяком случае, у прабабушки на портрете волосы явно светлые.
- Это не родственница. Это девушка, которую я очень любил когда-то. Да и всю жизнь, думаю, любил. Ее-то как раз звали Анной. Вот потому и дорого мне это имя. Потому и хотел я, чтобы оно было в названии гостиницы.
- Дедушка, ты меня заинтриговал. Расскажи, пожалуйста, о той, чье имя я ношу. Обожаю всякие драматичные, душещипательные «лав сториз». А раз ты на той девушке не женился, значит, твоя история тоже драматичная. Я права?
- Права, моя дорогая, права, - задумчивым голосом произносит дедушка.
- Она умерла? Или ты просто не мог на ней жениться? Она была бедная, и родители тебе не разрешили. Или ее родители были против вашего брака? А может, она полюбила другого? Предательница! Как она могла променять тебя на какого-то другого мужчину? – в быстром темпе задаю я вопросы один за другим, причем намеренно заканчиваю таким, чтобы дедушка был вынужден защищать свою возлюбленную и рассказать мне правду.
Мой расчет оказывается верным.
- Не смей так говорить об Анне! – негодует дедушка. – Она была чистой, прекрасной девушкой. Она никогда бы не предала нашу любовь. Нас разлучила война.
И дед поведал мне свою историю. О характере своей службы во время войны он сказал лишь несколько слов. Похоже, он был обычным военным переводчиком, поскольку свободно владел немецким и сносно говорил на русском. О сотрудничестве с партизанами и с моим белорусским прадедушкой-партизаном тоже не стал много распространяться. О характере этого сотрудничества можно было судить лишь  по нескольким фразам. Видно, с течением времени эта сторона тех далеких военных лет потеряла свое значение и отошла для Антонино Сарди на второй план. Или почти забылась. Остались в памяти лишь те события и факты, которые были связаны с его любимой Анной. А я не стала его перебивать, расспрашивать подробнее. И не потому, что военная служба дедушки меня не интересовала. Я просто боялась сбить его и увести от того, что интересовало меня больше всего.

23.

В конце лета тысяча девятьсот сорок второго года двадцатилетнего лейтенанта Антонино Сарди направили на Восточный фронт. Сам фронт, правда, был далеко от того места в Белоруссии, где служил Антонино. И тем не менее, это был именно Восточный фронт, где жизнь немцев и итальянцев каждый день подвергалась опасности. Потому что как раз в то время в тех местах развернулось мощное партизанское движение. Антонино Сарди и несколько его сослуживцев ездили на местные хутора в попытке узнать от хуторян места базирования партизанских отрядов. Они должны были, кроме того, вынудить хозяев хуторов сотрудничать с немцами.
В одну из самых первых таких поездок Антонино Сарди оказался на хуторе старика Ничипора. Он до сих пор помнит тот  почти уже осенний день. Теплый, но  пасмурный день. Даже дождик чуть-чуть накрапывал тогда, и лес вокруг хутора старика был хмурым, неприветливым. Но когда во дворе появилась юная дочь старика с длинной толстой косой солнечных волос – все вокруг вдруг засияло, словно не Анна  вошла во двор, а солнце вышло из-за туч. Увидел Антонино девушку - и с первого взгляда был сражен ее естественной, первозданной красотой. Все в ней было для него прекрасно – ее стройный стан, не по-деревенски нежная кожа лица, золотистые вьющиеся волосы, маленькие колечки которых обрамляли ее лицо нежным солнечным пухом. Но особенно поразили его глаза Анны – синие и бездонные, как море у берегов его родной Тосканы. Глаза, в которые глянешь – и утонешь. Да так утонешь, что выбраться из этой глубины уже не сможешь.
Антонино стал часто наведываться на хутор. Многочисленная семья старика Ничипора сначала относилась к нему настороженно. Потом все привыкли к его визитам, а уж ребятишки, так те всегда бурно радовались ему. Не столько ему, наверно, сколько шоколадкам, которые он им приносил.
И только Анна долго избегала его. Она заметила, какими глазами он смотрел на нее, и очень смущалась его взгляда. Всегда убегала со двора, как только он приезжал на хутор. Но когда Анна увидела, что «Нина», как называли его на хуторе женщины и дети, подружился с ее отцом, то перестала от него прятаться и даже осмелилась  разговаривать с ним.
А ситуация вокруг хутора к тому времени осложнилась. Немцам стало известно, что партизаны пополняли свои запасы на некоторых хуторах и отдыхали там после своих операций. Разбираться, на каких хуторах бывали партизаны, немцы не стали. Они заставили хуторян покинуть свои дома. Некоторые хутора сожгли. Только Ничипоров хутор не тронули. Антонино Сарди удалось убедить немецкую комендатуру в лояльности Ничипора немецким властям.
Анна знала, что Антонино Сарди заступился за ее отца и хутор, и стала смотреть на него благодарными глазами. Вскоре Антонино увидел в ее прекрасных глазах не просто благодарность, а влюбленность. И они стали видеться наедине.
Он пользовался каждой возможностью, чтобы бывать на хуторе без своих товарищей. Она ускользала со двора до того, как он уходил, и они встречались потом в лесу, у известной только им двоим сосны. Но еще чаще сама Анна приходила в определенные дни на станцию, где служил Антонино. Она продавала там масло и яйца или выполняла поручения своего отца. Перед возвращением на хутор Анна проходила мимо комендатуры. Антонино видел ее через окно и выходил на улицу. Но не сразу, а когда Анна уже была далеко. Несколько минут спустя они уже были вместе на опушке леса, за станцией. Взявшись за руки, медленно шли по лесу. Иногда просто молчали, наслаждаясь тем, что были, наконец, вместе. Но чаще все-таки говорили. О себе, о своих родных.
Отношения у них были очень нежные, чистые. Анна не позволяла «Нине» даже целовать себя. Ему разрешалось лишь за руку ее держать. Да и этой нежности он удостаивался только тогда, когда их никто не мог видеть. По-другому и быть не могло. Он же ведь был оккупантом. Правда, к итальянцам, в отличие от немцев, местное население относилось почти дружелюбно. Девушки даже танцевать с ними осмеливались на деревенских вечеринках. Но Анну все равно бы презирали все родственники и односельчане, если бы узнали, что она влюбилась в фашистского офицера.  Ему с трудом удалось однажды уговорить Анну  сфотографироваться вдвоем. Его товарищ делал эти фотографии, так чтобы никто о них не знал.
Это было для Антонино самое прекрасное время. Несмотря на то, что шла война и каждый день мог быть последним в его жизни, он был счастлив. И знал, что Анна тоже была счастлива. Ее светящиеся при встрече глаза говорили ему об этом.
Но это счастье длилось недолго. В ноябре Антонино отозвали с фронта и перевели служить в Италию. Перед его отъездом они с Анной тихо, без лишних слов и поцелуев, попрощались. Попрощались, как им тогда казалось, навсегда. Антонино вернулся на родину, служил в Риме. Но сердце его осталось в далекой Белоруссии. Повсюду его преследовали глаза Анны, ее милая скромная улыбка. Куда бы он ни ехал, что бы ни делал – он все время думал только о ней и мечтал снова ее увидеть. Наперекор отцу, который устроил его перевод в Италию, Антонино сделал все возможное, чтобы снова попасть на Восточный фронт. У близкого друга Антонино были хорошие связи среди высокопоставленных немецких офицеров, и благодаря этим связям Антонино снова оказывается в комендатуре на станции рядом с хутором Анны.
Первого января он с подарками появляется на хуторе. В доме целый переполох! Рассматривают подарки, радуются, смеются. Анна на свой подарок почти не смотрит. Старается не смотреть она и на Антонино, скрывая от родных радостный блеск своих глаз. Но он-то видит этот блеск. Он видит, что она просто сияет от счастья. Он тоже счастлив. Они снова вместе, они снова могут видеть друг друга!
 Но через несколько дней случилось то, чего хутору Анны долгое время удавалось избегать. Антонино стало известно, что немцы готовятся к операции по уничтожению хутора и  всех его обитателей. Нашелся подонок, который донес на семью Ничипора. Немцы узнали из этого доноса, что братья Анны взрывают по ночам немецкие эшелоны, а старик Ничипор и Анна являются партизанскими связными.
Антонино вышел из комендатуры и заметался как дикий зверь в клетке. Нужно предупредить любимую и ее семью. Но как?! Поехать тайно на хутор он уже не успеет, сейчас должен ехать в другое место. Вон, его сослуживцы уже сидят в машине и кричат:
- Сарди! Давай быстрее! Чего замешкался?
Антонино садится в машину.
- Куда едем? – спрашивает он. – Что-то я не понял.
- В Болотное, черт бы побрал эту лесную деревушку. Как бы не застрять нам по дороге в этих снегах. Подмерзнем, раскапывая дорогу, - ворчит один.
- Ничего, отогреемся, - успокаивает его другой. – Там полицаи – ловкие парни. Поднесут нам шнапса.
- Хорошо, что в Болотное едем. Там сейчас тихо. Партизаны вроде не появляются. Едем так, для профилактики.
«Болотное, Болотное», - повторяет про себя Антонино.
Эта деревня совсем рядом с хутором Анны. Но он не может туда пойти, не может себя выдать. Под каким бы предлогом он туда ни пошел, немцы поймут, что он предупредил хутор... Если только... Если только решиться на отчаянный шаг и вместе с семьей Анны уйти в партизанский отряд. А какими последствиями обернется для его семьи поступок дезертира? Ведь только так его будут называть... На такое безрассудство он пойти не может... Но нужно же что-то делать! Как же их предупредить?
 И вдруг его осенило. Как же он сразу не вспомнил? Видимо, от дикого страха за Анну забыл, что в этой деревне живут ее близкие родственники, семья старшего брата Ничипора. Степаном его, кажется, зовут.
В деревне он берет одного полицая и, придумав на ходу удобоваримую причину, отправляется с ним в нужную избу. Пока полицай разговаривает с хозяином, Антонино делает едва заметный знак его внуку Сашко – «выйди в сени!» Сашко был понятливым малым. Иначе не стал бы старик Ничипор  использовать его иногда в роли курьера, когда ему нужно было связаться с Антонино.
На этот раз парень тоже сразу сообразил, что от него требуется, и незаметно шмыгнул за дверь. Через секунду Антонино выходит за ним и быстро шепчет, какая беда ожидает Ничипоров хутор.
Когда они с полицаем выходят во двор, то пацана уже и след простыл. Антонино косит глазом в сторону леса и видит, как туда мчится на лошади маленький всадник. Антонино вздыхает с облегчением – хутор будет предупрежден. Пока каратели доедут от станции до леса да проберутся по узкой санной дороге, практически - по бездорожью, - к хутору, Анна и ее семья уже наверняка будут в безопасности.
Каково же было его удивление, когда через минут двадцать он увидел любимую на другом конце деревни. Вначале он обрадовался. «Как хорошо, что она не исчезла неизвестно куда и я могу ее видеть!» – мелькнуло в его голове. Но через мгновение он забеспокоился. Что она здесь делает? И как здесь оказалась? Как успела сюда из хутора добраться за этот короткий промежуток времени? О Господи! Так она ж, наверно, уже давно здесь и, скорее всего, не знает, что происходит на хуторе! Сейчас пойдет туда. Нужно ее остановить!
К счастью, Анна не пошла из деревни, а зашла в какую-то избу. На какие только ухищрения пришлось Антонино идти, чтобы его сослуживцы не заметили, как он постоянно поглядывал в ту сторону, где находилась Анна. Мысли его вертелись в одном направлении – кто-то должен остановить Анну и не позволить ей идти на хутор. К Степану идти с этой проблемой нельзя. Слишком подозрительным будет его повторное появление в одной и той же избе. Его не должны уличить в том, что он мог через Степана предупредить Ничипора. Чтобы отвести от себя такие подозрения, он после визита в Степанову избу зашел с полицаем в несколько соседних домов.
А его товарищи, между тем, уселись с полицаями за стол и стали пить самогон. На это Антонино, в глубине души, и рассчитывал. Он оставил уже повеселевшую компанию и двинулся в конец улицы. И тут увидел Анну. Она бежала ему навстречу. Не просто бежала, а летела, словно птица. Даже тяжелая, зимняя одежда не мешала ей парить над снегом. Еще издали он увидел ее глаза, наполненные болью и устремленные куда-то поверх его головы. Он оглянулся – в лесу полыхало высокое пламя. Без сомнения, это горел хутор Анны.
- Анна, остановись! Ты куда? – кричит Антонино любимой.
Она его не слышит и не видит. Или не хочет видеть. Она пытается пробежать мимо него. Он хватает ее за плечи и шепчет на ухо:
- Тебе туда нельзя.
- Там... там горит..., - пересохшими от волнения губами бормочет Анна, не сводя глаз с зарева над лесом.
- Я знаю, знаю, - продолжает шептать Антонино. – Но твоих родных там нет. Они ушли в лес.
- Я не верю тебе! – с гневом смотрит на Антонино Анна. – Тебе нельзя верить. Ты ведь убеждал нас, что наш хутор не тронут.
- Пойми, я ничего не мог сделать, - пытается оправдаться перед любимой Антонино. - Я только смог предупредить твоих родных, чтобы они успели уйти. Тебе тоже нужно спрятаться.
- Я хочу к своим! – во весь голос кричит Анна, пытаясь вырваться из его рук.
Ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы удержать Анну от безрассудного шага. В конце концов, она подчинилась ему и успокоилась. Сообща они решили, что Анна будет жить какое-то время у дальних родственников в небольшом городке Слободка недалеко от станции, в противоположной от хутора и Болотного стороне. Там Анну почти никто не знал. А если кто и знал, то только по имени. Поскольку в тех местах, как понял Антонино, фамилиями в повседневной жизни редко пользовались. Все больше уличные прозвища были в ходу. К тому же, фамилия теперь у Анны была другая – Антонино удалось сделать для любимой «аусвайс» на вымышленную фамилию. Да и Слободка была не деревней, где все друг друга знают. Это был, пусть и небольшой, но все-таки городок, в котором легче спрятаться.
Через неделю к Анне тайно пришел из партизанского отряда отец. Он поручил Анне снова поддерживать связь с Антонино и передавать от него секретные сведения в партизанский отряд через Сашко. Тетку, у которой жила Анна, Ничипор посвятил в эту тайну. Так что Антонино мог приходить к Анне, не скрываясь от хозяйки дома.
Слободка была всего в трех километрах от станции, где проходила основная служба Антонино, и влюбленные могли теперь тайно встречаться почти каждый вечер. Они не говорили о том, что ждало их впереди. Они боялись не только говорить, но даже думать о своем будущем. Они отдали себя, свою любовь и свою судьбу в руки Всевышнего.
А Всевышний распорядился так, что однажды утром Антонино снова получил приказ сесть на следующий день в поезд и отправиться домой, в Италию.
Они долго прощались и никак не могли распрощаться. Обнимались, целовались, шептали нежные слова, клялись в вечной любви и обещали друг другу, что обязательно встретятся, когда эта проклятая война закончится.
Верили ли они сами в эти клятвы и обещания, Антонино сейчас трудно сказать. Он знает теперь лишь одно: тогда им было невыносимо больно от осознания того, что на следующий день они уже не увидят друг друга. Это ощущение невыносимой боли  и всепоглощающее чувство пылкой любви, соединившись, превратились в горячее, жгучее желание раствориться друг в друге, стать единым целым и остаться им навсегда.

«Последствием этого страстного желания стала моя мама, родившаяся ровно через девять месяцев. А Ганке пришлось  придумывать правдоподобную ложь. Она сказала всем, что ее Катерина была зачата с Иваном после тайного с ним венчания  в партизанском отряде. Причем произошло это не в феврале, а двумя месяцами позже. А то, что сроки не совпадают, так дочь же родилась семимесячной!»
Такими обыденными фразами мысленно прокомментировала я высказанные возвышенным слогом слова дедушки.

- На следующий день я уехал в Италию и Анну больше никогда не видел, - закончил свой рассказ дедушка.
- И ты не пытался разыскать ее после войны? – тихо спросила я после непродолжительной паузы.
- Попробовал было. Но ты даже представить себе не можешь, что это за время было. Железный занавес, холодная война. А тут еще отец потребовал жениться. Они, видишь ли, с родителями Иолы давно договорились породниться... Ты не думай, я не хочу ничего плохого сказать о твоей бабушке. Твоя бабушка очень хорошей женщиной была. Ради семьи любимое дело, театр свой, оставила.
«Значит, моя бабушка актрисой была. Фу-ты, черт! Не моя, а Анны. Не слишком уж я вживаюсь в роль Анны?» – хмыкнула я про себя.
- Твоя бабушка, несмотря на свой вспыльчивый, взбалмошный характер, присущий, наверно, всем актрисам, - продолжал дедушка, - хорошей женой и матерью была. Я по-своему даже любил ее. Но так, как Анну...
Дед замолчал, я тоже не стала продолжать разговор. К тому же мы подъезжали уже к траттории.

Теперь я знаю почти все неизвестные мне раньше факты из истории любви бабушки и дедушки. Остается лишь одна любопытная загадка: откуда Антонино Сарди знал русский язык? Зачем учил его? Но об этом я попытаюсь узнать как-нибудь потом. Сейчас не время. Не все сразу.

24.

Кармело остановил машину, быстро вышел из нее, подошел к моей дверце. Открыл ее и протянул ко мне свою руку:
- Прошу, дорогая кузина.
- До чего галантный, уважительный кавалер у меня! – засмеялась я, опуская ноги на тротуар. – Повезет же какой-нибудь девице. Когда же, наконец, появится у тебя невеста?
- Когда найду такую, как моя любимая кузина.
Хлопнув дверцей, Кармело пошел рядом со мной к траттории.
- Такой не найдешь. Я единственная и неповторимая, - хохотнула я.
- Пусть не такую, но похожую постараюсь найти.
- Старайся-старайся, только долго не тяни. А то останешься старым холостяком, - ласково потрепала я Кармело по щеке. – Зайдешь к нам?
- Да нет, некогда. Спасибо, что составила мне компанию.
- Не за что. Toujours a votre service.
- Не понял.
- Да это по-французски. Что значит: всегда к вашим услугам.
- А куда ты денешься от этих услуг? – засмеялся Кармело. - Ну ладно, пока. Надеюсь, скоро увидимся.
Кузен чмокнул меня в щеку и направился к машине. На полпути остановился и быстро вернулся.
- Да, вот еще что. Хотел давно с тобой об этом поговорить, но все не решался.
- О чем?
- Дед твой очень нервничает. И я переживаю за старика.
- В чем дело? Что случилось? – забеспокоилась я.
- Ничего не случилось, не волнуйся. Но будь к нему повнимательней. В твоем присутствии дед ведет себя ровно и спокойно, чтобы ты видела его только радостным и веселым. Но когда тебя рядом нет, озабоченность и беспокойство видны на его лице. Он тут на днях сказал мне, что ничего не знает о твоих планах. И столько боли, столько тревоги было в его глазах, что мне стало очень жаль старика. Почему ты ему ничего не говоришь?  Почему молчишь? Ведь прошло уже почти два месяца, как ты вернулась. Да?
- Ровно два, - подтвердила я.
- А ты до сих пор не сказала деду о своих намерениях. Останешься ли ты здесь, рядом с ним, или уедешь. Он, похоже, боится, что ты снова махнешь в Рим, а там, не дай бог, начнется прежняя...
- Не надо, Кармело, - остановила я кузена. – Не продолжай. Ничего такого со мной больше не случится. Я теперь далеко не та глупая, взбалмошная девчонка, какой была когда-то.
- Очень хорошо. Вот и успокой деда. Пора тебе определяться.
- Какой у нас внимательный и заботливый родственник, - не скрывая иронии, произнесла я. – Ладно, разберемся как-нибудь. И тем не менее, спасибо за заботу. Пока!
Небрежно махнув Кармело рукой, я пошла в тратторию. Перекинулась парочкой слов с Лучи, поднялась к себе наверх, плюхнулась в кресло напротив телевизора и мыслями вернулась к разговору с Кармело.
Да-а, троюродный братец мой словно проник в мои размышления, которые в последнее время не давали мне покоя. Мне, действительно, уже пора окончательно определяться со своим положением у дедушки. Сама для себя я свое положение, конечно, давно определила – оно должно быть независимым, чтобы я могла распоряжаться собой и своим временем так, как того требует моя основная работа. Причем это независимое положение должно быть связано – по крайней мере, на ближайший период – с Палерджо. Я не сомневалась, что в конце концов у меня будет то, чего я хочу. Вопрос был лишь в том, чтобы самостоятельность в Палерджо я получила уже сейчас, а не после того, как деда не станет. К тому же получила ее не по моей инициативе, а чтобы она была практически навязана мне дедом. Учитывая характер и историю жизни Анны, я с самого начала решила двигаться к этой цели очень осторожно, маленькими шажками.
Долгое время я старалась вообще уходить от разговоров о своем будущем.
- Я пока не знаю, чем буду заниматься. Мне нужно хорошо подумать, - как и сразу после приезда, продолжала я говорить деду, когда он задавал какие-нибудь наводящие вопросы.
- Тони, не торопи меня. Дай мне немножко времени, - умоляющим тоном попросила я деда, когда он как-то впрямую спросил о моих планах.
- Да сколько хочешь, - с радостью отреагировал на мою просьбу дед. - Ты ведь должна привыкать… как бы заново привыкать, - поправился он, -  к нашему дому.
Я охотно следовала его совету. Привыкала, вернее, изучала новую и в общем-то мало известную мне обстановку в дедушкином доме. Через две недели я уже полностью свыклась с этой обстановкой и вписалась в нее, как в свою собственную. Когда дедушки не было дома, я тщательно осматривала и изучала все комнаты наверху, и теперь мне не нужно было изображать потерю памяти – я уже все знала в этом доме. Даже в помещениях внизу – на кухне, в кладовых, в прачечной, в винном погребе, не говоря уж о залах для посетителей – я ориентировалась свободно. У меня теперь были свои собственные ключи от всех входных дверей, и я часто поднималась к себе не через тратторию, а со двора, через холл рядом с кухней, откуда можно было подниматься наверх лифтом. Отсюда же и завтраки в нашу столовую для нас с дедом Тина поднимала на сервировочном столике. Иногда – обеды и ужины.
Спустя две недели после моего «возвращения» дедушка решил, похоже, зайти ко мне с другой стороны. Он перестал задавать какие-либо вопросы, а стал потихоньку вводить меня в курс своих дел. Делал он это очень ненавязчиво, осторожно. Опасался, видимо, спугнуть меня. Насколько мне было известно, Анна никогда семейным бизнесом не интересовалась. Лишь доходы от бизнеса вызывали ее интерес, но никак не работа в нем.  Я тоже внешне не проявляла особого рвения. Если дедушка просил меня поехать с ним на переговоры с поставщиками, я беспрекословно садилась за руль и сопровождала его. Иногда присутствовала на переговорах. Если нужно было позвонить по какой-нибудь не очень важной проблеме Кармело и управляющему «Таннариано», тоже выполняла такое поручение. И это было все, на что я шла. Никаких инициатив и никакого особого интереса к бизнесу я не выказывала.
Только однажды проявила инициативу и самостоятельность. Дедушка приболел в тот раз и попросил меня провести предварительные переговоры с нашим постоянным поставщиком зелени, контракт с которым истекал через неделю. Торговец решил воспользоваться удобным случаем и сильно поднял цену на свой товар. Я позвонила деду – он сказал, чтобы я решала проблему сама. Правда, по его интонации я почувствовала, что он не хотел бы расставаться с поставщиком, которого знал уже много лет. Мне показалась такая позиция неприемлемой. Если дед ценит постоянство в отношениях с поставщиками, то и те должны ценить постоянного клиента. А на нет – и суда нет. Я еще поторговалась, и когда торговец не согласился с моими условиями, гордо тряхнула головой и ушла. Деду ничего не сказала, пока не нашла другого поставщика, куда более выгодного для нас, чем тот, прежний.
Когда я рассказала дедушке о проделанной работе, он был потрясен. Несколько секунд  смотрел на меня  немигающим, оторопелым  взглядом. Похоже, он не ожидал такой прыти от своей взбалмошной Анны.  Потом обнял меня и похвалил:
- Молодец. У тебя есть, слава богу, наша деловая хватка.
- Я же все-таки женщина, - с гордым видом произнесла я. – А женщины чаще всего бывают намного практичнее и рациональнее мужчин, как любил повторять Винсенте. Но только в маленьких вещах, всегда добавлял он. Сложные проблемы женщинам не по плечу.
- У меня такое ощущение, что любая задача была бы тебе по плечу, если бы ты только действительно захотела с ней справиться. Надеюсь, ты и впредь будешь помогать мне так же успешно.
Однако когда через день дедушка снова захотел дать мне поручение, связанное с тратторией, я скривилась и произнесла капризным тоном:
- Ну, Тони, это так скучно. Ты не очень обидишься, если я не буду этим заниматься? И потом... Я наметила в этот день во Флоренцию съездить. Давно хотела в галерее Уффици побывать.
Дедушка не сопротивлялся. Скорее наоборот – он вроде даже обрадовался, что я куда-то еду.
- Поезжай, поезжай. Ты получишь большое удовольствие. Бабушка твоя очень любила этот музей. Говорила, что Уффици – это наиглавнейшая галерея в Италии. Часами могла говорить о выставленных там картинах Боттичелли, да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Тициана, Веронезе, Караваджо и многих других известных мастеров. Не зря она и сама в юности баловалась живописью. У нее были очень даже неплохие пейзажи. И тебе, по-моему, нравится ее весенний пейзаж, что висит в библиотеке. Натюрморт в столовой тоже очень приятный, да?
- Да, отличный натюрморт, - согласилась я с дедом. – Никогда не подумаешь, что написан он не профессиональным художником.
- У нее был неплохой мазок. И чувство цвета.
- Кажется, ты тоже кое-что сечешь в живописи. Перечислил имена художников так легко, как будто это твои друзья.
- Ну, эти имена любой школьник знает, - рассмеялся дедушка.
На этом наш разговор закончился, и я поехала во Флоренцию. Мне нужно было проверить тайники, которые я подобрала во время первой командировки и которыми собиралась воспользоваться, в случае необходимости, и сейчас. Во всяком случае, оба  тайника были оговорены в условиях связи с Центром. Если мои прежние тайники по каким-либо причинам  не годились теперь для использования, то мне предстояло подобрать новые и тайнописью выслать данные о них в Центр.
 На следующий день дед попросил меня отвезти его на встречу с компаньоном в Понтедеру. Еще через день я отправилась с ним в Лукку. Там деду нужно было утрясти какие-то финансовые дела с мужем бабушки Донателлы. Дела касались отеля в Ливорно. По дороге дед хотел было объяснить мне проблему, но я сказала небрежным тоном:
- Извини, Тони, отель в Ливорно меня пока не интересует. И ты знаешь, почему. Мы, по-моему, этот вопрос с тобой уже не раз обсуждали. Ты не обиделся на меня? Нет?
- Нет-нет, - успокоил меня дедушка. – Я тебя понимаю. Это ты меня прости. Такого тупого, глупого старика.
О делах с тех пор он не заговаривал и перестал таскать меня с собой. Боялся, похоже, моего отказа и моего решения. Я подозревала о его опасениях и сама, а сейчас Кармело лишний раз подтвердил мои предположения. Так что теперь уж, действительно, пришел мой час. Пора брать быка за рога.

25.

- Анна! – услышала я за дверью голос дедушки.
- Да? - вскочила я с кресла и открыла дверь. – Входи, Тони.
- Вы уже приехали? А где Кармело? Почему не остался на ужин?
- Уехал в Ливорно. Сказал, времени нет.
- Как прошла встреча?
- По-моему, нормально. Я особенно не вслушивалась. Ведь моим заданием было только составить Кармело компанию, поскольку партнер был на обеде с дамой.
- Все верно.
- Тони… Мне нужно с тобой поговорить, - произнесла я с намеренно смущенным и виноватым видом.
- О чем?
Дед заметил мое «смущение» и встревоженно вглядывался в меня.
- Это довольно длинный разговор. Давай поужинаем сегодня с тобой в нашей столовой и спокойно поговорим. Скажи Тине, чтобы подала ужин наверх. А я пока приму душ.
- Хорошо.
За дедом закрылась дверь, а у меня сердце сжалось от боли за дедушку. И тот час же закипело от гнева на саму себя. Зря я заранее предупредила старика о важном разговоре. Расстроился бедный Тони, вышел от меня мрачнее тучи, постаревшим. И со сгорбленной спиной. Он, такой прямой, не по-стариковски стройный, вдруг сгорбился! Дрянь я, самая последняя дрянь! Служба – есть служба, а родной дедушка – есть родной дедушка. Нужно беречь его. Придется чуть изменить свои предыдущие намерения и вести разговор мягче.
За ужином, когда Тина вышла из столовой, я не стала ждать вопросов от деда, который и так сидел с напряженным выражением лица, а начала сама:
- Тони, я не хочу больше сидеть на твоей шее.
- Анна, как ты смеешь такие слова выговаривать? – обиженным тоном произнес дедушка. – Ты не сидишь на моей шее. Ты прекрасно знаешь, что доходы от отелей – это твои деньги. Или тебе не хватает тех денег, что у тебя есть?
- Дедушка, дело не в этом. К деньгам у меня сейчас, когда я выздоровела от юношеских болезней, отношение совсем другое. Я теперь четко знаю, что деньги не делают человека счастливым. Чтобы жить счастливо, нужно всего лишь не нуждаться в самом элементарном. Ты ведь тоже так считаешь. Помнишь, ты как-то сказал, что нельзя думать только о богатстве, потому что когда у человека достаточное количество денег – он хороший, а когда их слишком много – он начинает загнивать. А этот твой великолепный афоризм: зачем есть кусок, который больше, чем ты можешь проглотить?
Я засмеялась, но дед мой смех не поддержал, а сказал сдержанным тоном:
- Я рад, что твои взгляды на жизнь во многом совпадают с моими. Но в таком случае я не понимаю, почему ты завела разговор о том, что хочешь зарабатывать свои, личные деньги.
- Тони, ты неправильно меня понял. Еще раз повторяю: дело не в деньгах. Я просто хочу работать. Человек должен обязательно что-то делать. В том числе и женщина, если она не пустая кукла. Безделье превращает человека обратно в обезьянье состояние или толкает на всякие глупости.
- Ты не бездельничаешь, ты мне помогаешь. Вернее, мы сообща делаем наше общее дело.
- Я хочу работать самостоятельно. Не знаю, как тебе сказать,  - со смущенным видом смотрела я в тарелку. – Здесь, рядом с тобой, я чувствую себя какой-то маленькой, никчемной, зависимой.
Я сделала паузу, чтобы передохнуть.
- Мне нужно уйти из-под твоей опеки и уехать в Рим, - твердым голосом произнесла я, глядя в глаза дедушки.
В столовой установилась тишина. Я ожидала, что дед вспылит, начнет возмущаться. Или наоборот - будет со слезами на глазах упрашивать меня никуда не ехать. А он спокойным голосом спросил:
- Что ты будешь в Риме делать?
- Попробую устроиться в какую-нибудь дизайнерскую фирму по оформлению офисов или гостиничных номеров. Параллельно буду учиться. Мне нравится дизайн. В Мехико меня хвалили. Говорили, что у меня есть способности к этому роду занятий. Преподаватель на курсах даже говорил, что в его практике я была единственной студенткой, которая за такой короткий срок смогла усвоить основные тонкости дизайна. Я овладела многими приемами эскизно-проектной графики, которые дают возможность создавать интересные дизайн-проекты в трехмерном изображении. Я знакома с принципами архитектурной планировки и перепланировки. Одним словом, я многое знаю. И эти знания мне хочется применить на практике. С другой стороны, мне хотелось бы познакомиться с самыми современными концепциями и модными тенденциями в архитектуре и дизайне интерьера. По всему чувствую, что дизайн – мое призвание. А в Риме много возможностей в этой области.
- Хорошо, - сдался дедушка. - Я не могу, не имею права навязывать тебе свою волю. Если хочешь, то поезжай в Рим… Я буду очень скучать по тебе, но... отпускаю.
К такому повороту событий я не была готова. Переборщила маленько с давлением на деда. Нужно давать обратный ход. Я встала, подошла к деду, обняла его за шею.
- Тони, дорогой, я понимаю, почему ты с такой неохотой отпускаешь меня. Да не бойся ты за меня. Я же тебе еще в Риме сказала, что с наркотиками покончено раз и навсегда. С алкоголем тоже. Ты же ведь убедился, что кроме рюмки хорошего вина я ничего больше не пью. Даже если бы мне было наплевать на себя, то ради тебя я уже никогда не напьюсь. Я слишком люблю тебя. Ты мой самый родной, самый любимый. Я очень счастлива с тобой.
- Если счастлива, то почему хочешь уехать в Рим? Неужели действительно из-за того, что стремишься сама зарабатывать себе на жизнь? – смотрел дедушка на меня пристальным, испытывающим взглядом. – Это единственная причина, по которой ты бежишь от меня? Другой причины нет?
«Пока еще не время отступать, - думала я, выдерживая дедушкин взгляд. – Нужно убедить деда, что дело не в деньгах, а в моей самостоятельности».
- Дедушка, ты так и не понял меня. Дело не в заработках, а в свободе. Я нахожусь здесь под твоим заботливым крылом  и не чувствую себя свободной в своих поступках, в своих решениях.
- Это все, о чем ты хотела сегодня поговорить со мной? – спросил дедушка с какой-то странной, непонятной интонацией, от которой у меня почему-то на мгновение остановилось дыхание. – Ты больше ничего не хочешь сказать?
Я отрицательно покачала головой. Дед встал и медленно, с задумчивым взглядом, зашагал по комнате.
«Ну, пожалуйста, попроси меня остаться и предложи мне свободу и самостоятельность в Палерджо», - мысленно умоляла я деда.
Через несколько секунд дед остановился передо мной и сказал с горькой усмешкой:
- Я думал, ты, наконец, решила сознаться.
Мое сердце ёкнуло, почуяв неладное.
- В чем сознаться? – с невинным видом поинтересовалась я.
- В чем? – переспросил дедушка. – В том, в чем тебе давно следовало сознаться.
В глазах дедушки я видела не злость, не обиду, не раздражение, а обычную стариковскую боль. Я многое бы отдала, чтобы снять эту боль, но не понимала – или отказывалась понимать, - какого конкретного признания он ждал от меня. А потому решила просто молчать.
Несколько минут в комнате стояла глухая тишина.
- Все, баста! - произнес решительным тоном дедушка. – Ты молчишь, и я больше не намерен  ходить вокруг да около. Наступил час поговорить с тобой начистоту. У меня к тебе несколько вопросов. Первый: с какой целью ты явилась сюда, если сейчас намерилась уезжать? Второй: что ты знаешь об Анне? Где она? Почему ты воспользовалась ее именем? И третий: как твое настоящее имя?
По мере того как дедушка задавал свои вопросы, я все больше вжималась в кресло, словно кто-то сжал меня за плечи и силком туда вдавливал. В голове стучала одна-единственная мысль: «Провал! Это полный провал!».  И все же, неимоверным усилием воли я отбросила эту непродуктивную мысль и стала лихорадочно соображать, как реагировать на слова деда. Встать и убежать? Отрицать его догадку или признаться в обмане? А если признаться, то как этот обман объяснить? «Спокойно потяну время, - заставила я себя не дергаться и не суетиться. – Подожду, что еще скажет дед. Если он понял, что я не Анна и не выгнал меня, не заявил в полицию, то у него на это есть, видимо, свои резоны. Выведаю их, и тогда решение, возможно, придет само собой».
- Дедушка, что с тобой? – возмущенным тоном воскликнула я. – Что за чушь ты несешь? Кто тебе такую глупость сказал? О каком другом имени ты говоришь? Я не чужая тебе. Ты ведь признал во мне свою внучку. Да и как ты мог не признать, если я копия твоей мамы, моей прабабушки?
- Вначале я и подумал, что моя мама в молодости согрешила, - по губам деда скользнула легкая улыбка, - и у нее где-то на стороне выросла похожая на Анну правнучка.
«Любопытное предположение, - подумала я с некоторым облегчением на душе. – Интересно, к какому выводу он в конце концов пришел?» - вопросительно смотрела я на деда, а он продолжал рассуждать, как бы про себя:
- Но глаза-то у тебя мои и Марио. Ты ведь его внебрачная дочь, да? Его и Карлы из Рапалло. У твоего отца до женитьбы было несколько довольно длительных романов, но с Карлой он встречался дольше всех. Или твоя мать – не Карла?
«Может, согласиться с выводом деда и стать дочерью той Карлы? – мелькнула спасительная мысль. – Но что я знаю о ней и о Рапалло? Хотя… Она могла меня бросить… Я выросла сиротой… А где выросла? Где училась? ... Нет, уж лучше сказать правду. Вернее – полуправду, без упоминания о разведке. При наличии реальных фактов легче «соорудить» правдоподобную историю. Ложь – она всегда ложь, и в ней легко запутаться так, что никогда не выпутаешься», - думала я и молчала, уставившись в тарелку.
- Молчи-и-ишь. Тебе не хватает мужества признаться, - говорил теперь дед почти ласковым тоном. – Знаешь, вначале я решил, что ты явилась сюда, чтобы получить наследство Марио.  У меня даже возникло подозрение, что ты нашла Анну и вы сговорились с ней. Но теперь, когда ты заявила о своем желании  уехать в Рим, я уже не знаю, что и думать о тебе и о твоих намерениях… Анна… - замолк дедушка на мгновение и продолжил умоляющим тоном:  - Не молчи, пожалуйста. Я привык к тебе за эти два месяца и полюбил, как если бы ты была действительно Анной.
«Буду признаваться», - приняла я в этот момент твердое решение и встала.
- Ради бога, не убегай! – взмолился дедушка. – Скажи, ты ведь моя внучка? Ты внебрачная дочь Марио?
- Нет, - тихо произнесла я.
- Не-е-ет, - эхом отозвался дедушка упавшим голосом.
- И тем не менее, я твоя внучка. Твоя и твоей любимой девушки Анны из Белоруссии, - погрузилась я обратно в кресло.
Ошарашенным взглядом дедушка смотрел на меня и долго молчал, «переваривая» мое признание. Потом в глазах его мелькнуло что-то похожее на недоверие, и он произнес:
- Если ты действительно внучка Анны, то скажи, как называли ее в юности.
- Ганка.
- Да, Ганка, - улыбнулся дед блуждающей улыбкой и снова надолго замолчал.
«Сейчас он начнет спрашивать, жива ли Анна, дочь она родила или сына,  кем стала его дочь, кто мой отец, как поживают родственники в Михалево.  Может, у него даже возникнет желание  поехать в Россию, чтобы увидеть дочку и своих российских внучек и правнуков. Или, что более вероятно, захочет пригласить их в гости к себе. Потом спросит меня, как я его нашла, почему представилась Анной. И так далее и тому подобное. Мне нужно хотя бы десять-пятнадцать спокойных минут, чтобы придумать удобоваримую легенду. Чтобы он не вздумал ехать в Россию, и чтобы моя работа в разведке осталась за кадром…Сережки! Кольцо! – вдруг вспомнила я. – Они-то и подарят мне этот тайм-аут. С их помощью можно на какое-то время оттянуть опасное семейное разбирательство».
Эти ювелирные изделия лежали когда-то в бабушкиной шкатулке и перешли мне. Я не знала определенно, были ли они подарены бабе Ганне ее возлюбленным, но ювелир уверил меня в их западноевропейском происхождении, и потому я взяла их с собой в Италию. «Хоть одна вещь с Родины будет всегда со мной», - решила я тогда.
Дед между тем вышел из прострации и произнес с веселой улыбкой:
- Значит, Анна тогда родила. Сейчас, надеюсь, она… - замолк он на полуслове, но я поняла, что застряло у него на языке.
- Бабушки уже давно нет в живых, - тяжело вздохнула я. – И прежде чем ответить на все твои вопросы о ней и о моей маме, я сама хотела бы у тебя кое-что выяснить.
- Давай, спрашивай, - с готовностью откликнулся дедушка.
-  Помнишь, по дороге из Палерджо ты рассказывал о моей бабушке и говорил, что дарил ей кольцо и сережки. Ты помнишь, какие именно сережки это были?
- Приблизительно.
-Узнал бы ты украшение, если бы тебе его показали?
- Узнал бы.
- Дедушка, у меня с собой бабушкины сережки и кольцо. Я не уверена, что это твой подарок. Но судя по тому, что бабушка их берегла как самое большое сокровище в мире, они были ей очень дороги. Подожди меня, я поднимусь в свою комнату и вернусь с бабушкиными украшениями, - встала я с кресла. – Позвони Тине и скажи, чтобы принесла бутылку порто. Теперь я могу выпить своего любимого вина столько, сколько захочу.

25.

«Теперь думай, «Кобра», соображай! Тебя же хвалили в разведшколе за умение спонтанно «сооружать» правдоподобные легенды. Давай, быстро шевели мозгами!» - приказывала я себе, поднимаясь по лестнице.
Итак, нужно наметить пунктиром только вехи, детали придумаю потом. В первую очередь - родственники… Их у меня не должно быть. Белорусских родственников не знаю, никогда их не видела. Бабушка, родив дочь от итальянского офицера, не могла оставаться в Михалево и вынуждена была уехать. Куда? Предположим, в ту подмосковную деревушку, где я гуляла когда-то на свадьбе у своей однокурсницы… Далее все можно оставить так, как было на самом деле. Учеба мамы в мединституте в Питере, ее замужество, переезд бабушки в Питер. Только сестер у меня нет и никогда не было. Мама поздно родила меня…
Потом что у меня? Сначала спецшкола с углубленным изучением английского и испанского языков, затем Строгановка. Бабушка умирает как раз в это время. После Строгановки, вместо разведшколы, - моя тогдашняя легенда: работа в дизайнерской фирме «Офис-дизайн». Одновременно учусь на курсах итальянского языка. Причина?  Вся семья любила итальянскую музыку. Мама когда-то обожала «Голос Вселенной» - Робертино Лоретти, ей очень нравился Челентано, а еще Тото Кутуньо и дуэт Ромины Пауэр и Аль-Бано. Отец хорошо знал почти все оперы Верди. Бабушка… Тут все ясно, она любила все итальянское. Так что любовь к итальянскому языку у меня в генах…
Что теперь? Как дальше повернуть свою судьбу?.. Нужно, пожалуй, именно в этот период остаться совсем одной, без родных и близких. Реальная автомобильная авария как раз кстати. Родители погибают, я только ранена, со швом на затылке…
Дальше, дальше что?.. Как  попадаю в Италию?.. Да очень просто - устраиваюсь в туристическую фирму.  Сопровождаю группы туристов в Италию или даже вообще в Риме работаю. Случайно знакомлюсь с Анной. Пораженные нашим сходством, мы долго болтаем.  Потом еще встречаемся несколько раз. Со слезами на глазах она подробно рассказывает о своем счастливом детстве в Пизе, о дедушке, о родителях. Я вспоминаю предсмертные бабушкины слова и понимаю, что Анна – моя двоюродная сестра. Хочу спасти ее, но уже поздно… Детали придумаю потом… Приезжаю в Пизу, чтобы рассказать дедушке о себе и сообщить о смерти Анны, но не решаюсь произнести страшные слова и в спешке покидаю тратторию. Этой сценой и чувствами, которые я тогда, якобы, испытывала, можно основательно заговорить старика и увести от сути. И все же, где мой русский паспорт? Почему я воспользовалась документами Анны? Дедушка ее паспорта пока не видел, но водительские права лежат в «бардачке». Да! И еще те письма из Мексики… Как их объяснить?
«Да раскройся ты деду полностью! Скажи ему про разведку, и пусть он тебе помогает. Сотрудничал же он с нашими партизанами во время войны», - нервно захихикал и тот час же стыдливо замолчал, поняв, что несет несусветную чушь, мой внутренний дьяволенок, внезапно вновь явившийся ко мне после долгого отсутствия.
Итак, паспорт и письма из Мехико…
Эврика! Воспользуюсь-ка я той легендой, которую придумывала для Анны. В Риме познакомилась с Винсенте. Мы  уехали с ним сначала в Мексику, потом в Аргентину. Написала письма в Нью-Йорк и Пизу, потому что заочно уже любила и жалела дедушку, хотела подбодрить его и оставить хоть маленькую надежду на возвращение Анны…
Теперь документы. Мои русские документы… Где они? Потеряла? Украли? Лучше – украли в Буэнос-Айресе.  Как это произошло? Я, расстроенная и рассеянная, иду по улице, мотоциклист на ходу срывает с плеча сумочку. Расстроенная, расстроенная… Избавлюсь-ка я сразу от  Винсенте. Он изменил мне, я ушла от него, поэтому и находилась в таком рассеянном состоянии… Документы полиция не нашла, и вот тут-то я решила выехать из Аргентины с паспортом Анны… Почему сначала к Паоле?.. Ладно, потом придумаю. Главное, что когда она в кафе назвала меня Анной, у меня появилось спонтанное решение: никому не буду открывать дедушкину тайну военных лет. А потом уже все пошло само собой, иногда даже помимо моей воли…

Разговор с дедом о моих «злоключениях» был недолгим. Мы оба были слишком возбуждены и растроганы, чтобы вести длинный разговор. Причем из-за известия о смерти Анны дед был взволнован намного больше, чем я. Некоторые факты, которые я придумала на ходу, даже не понадобились.
Когда в какой-то момент дед сделал передышку в своих вопросах, я решилась на свой:
- Меня разбирает… - на мгновение замолчала я, удержав чуть не вылетевшее из моего рта слово - «профессиональное», - чисто женское любопытство. Скажи, когда ты понял, что я не Анна?
- В самый первый день.
- В Риме, в гостинице? – поразилась я.
- Нет, в Риме я был слишком взволнован встречей с тобой. Первые подозрения появились по дороге сюда, в машине. А за обедом я почти не сомневался, что ты не Анна.
Мне тот час вспомнились длинные, с беспокойными огоньками, дедушкины взгляды, которые я интерпретировала тогда по-своему. «Ну и разведчица! Ну и шпионка! А самомнения-то сколько, самомнения! – издевалась я мысленно над собой. – Настроение обычного старого человека понять не смогла, фальши в его речах и взглядах не сумела почувствовать. Зато дедушка какой молодец!  Так умело скрывал от всех свои подозрения!  Прирожденный разведчик или актер. Мало того, что ни разу не проговорился и не выдал своих чувств, так еще вполне естественно «подыгрывал» мне в разговорах о моей амнезии, о «моем» отеле в Палерджо, о наследстве отца. И все это длилось целых два месяца, с самого первого дня. Но не буду пока спрашивать, что выдало меня. Потом узнаю. Сейчас необходимо сосредоточиться на другом. Нужно так «закрутить» беседу, чтобы дед «вынудил» меня остаться здесь с документами Анны».
Только открыла я рот, чтобы объявить о необходимости моего отъезда из Италии, как дед опередил меня и направил разговор в нужное мне русло.
- Надеюсь, что сейчас, после нашего откровенного разговора, ты откажешься от своего стремления в Рим? – спросил он озабоченным тоном. – Тебе незачем теперь бежать от меня.
-  Да не в Рим я, дедушка, собиралась ехать, а в Россию. Туда и отправлюсь в ближайшие дни, - голосом, полным сожаления, ответила я.
- Почему в Россию? Ты же только что говорила, что у тебя там нет родных, что тебя там ничто и никто не удерживал. Потому ты без всяких сожалений уехала сначала в Италию, потом в Латинскую Америку.
- Дедушка, какой же ты у меня наивный! А документы? Без них ты никто, ты, вроде, и не существуешь вовсе. Мне их нужно восстановить. Получить копию свидетельства о рождении. Потом паспортный стол. Обязательно придется обращаться в милицию, а там – наверняка запросы в Рим, Мексику, Аргентину. Возможен даже судебный процесс, - вовсю импровизировала я. -  И так далее и тому подобное. Ты не представляешь, кстати, какая это тягомотина в России. Кругом одни бюрократы. Месяцы, годы проходят, пока человеку удается доказать свою правоту, - говорила я быстро, не давая деду и слово вставить. – Дедушка, позволь мне в последний раз воспользоваться паспортом Анны. Мне же как-то нужно взять билет на самолет и пересечь границу. Потом я этот ценный документ тебе перешлю.
С каждым моим словом дедушка все больше мрачнел и, не ответив на мою просьбу, спросил подавленным голосом:
- Я правильно понял, что может пройти несколько лет, пока ты восстановишь свои  документы и сможешь приехать ко мне?
- Точно не знаю, но предполагаю, что этот процесс будет очень длительным.
- Мне уже не дождаться тебя. Я очень стар. – В глазах дедушки блеснули слезы.
- Дедушка, милый! Ты еще очень крепкий у нас. Дождешься меня. Будем надеяться, что мне удастся в короткие сроки все оформить. Насколько я знаю, такие дела быстрее улаживаются, если документы не украдены, а потеряны. Может, мне придется сказать в милиции, что я потеряла паспорт. Причем не в Аргентине, а дома, в России. Я вынуждена буду, правда, много врать, выкручиваться, искать свидетелей. Но что делать? Придется побегать, раз я такой растяпой оказалась. Как говаривала моя любимая баба Ганна, дурная голова ногам покоя не дает, – расстроенным голосом говорила я.
Лицо дедушки неожиданно посветлело, и он спросил:
- Ты очень хочешь вернуться на Родину, в Россию?
- Нет. Ты же понял это. Почему спрашиваешь?
- Ты бы хотела остаться здесь, со мной? – не отвечая на мой вопрос, дедушка гнул свою линию, сам того не подозревая, что она была, в первую очередь, моей.
- Очень хотела бы. Но документы? Как…
- Будешь продолжать жить с документами Анны, под ее именем.
- Жить под чужим именем? – «изумилась» я.
- Но ты же жила эти месяцы под именем Анны! – воскликнул дедушка.
- Это совсем другое дело. Не забывай, что я вынуждена была это делать волею случая. Если бы ты при нашей первой встрече в римской гостинице сказал, что я не Анна, то я бы с радостью уже тогда во всем созналась. Но у меня язык не повернулся сказать тебе всю правду, когда ты с такой счастливой улыбкой назвал меня Анной. А ты даже представить себе не можешь, как мне было тяжело эти два месяца. Я не хотела, не могла  больше играть, притворяться и врать тебе, - как нельзя более несчастным голосом говорила я.
- Но теперь-то тебе не нужно врать. Ты можешь жить спокойно со мной с документами твоей сестры. В ее паспорте ведь только первое имя не твое. Фамилия же наша принадлежит тебе по праву. Так что ничего ужасного нет в том, что ты будешь для всех, в первую очередь для меня, Анной Сарди, только ею и никем другим. Заметь, я больше не спрашиваю твое настоящее имя. Скажешь как-нибудь потом. Это будет нашей с тобой тайной, которую мы никому не откроем.
- Ну, дедушка, я не…
- Ты не торопись с ответом, - прервал меня дедушка. – Подумай хорошенько, прежде чем принять окончательное решение. Ты ничего не теряешь. Зато сделаешь счастливыми последние годы моей жизни.
На этом наш разговор завершился, а я стала «думать над принятием окончательного решения». Думала целых три дня. Все это время дедушка ублажал меня, как только мог, и всем своим видом показывал, что счастлив со мной. Когда мы куда-нибудь ехали вдвоем на машине, он расспрашивал меня о бабе Ганне, о моей маме, о нашей жизни в Питере. На людях он вел себя по-прежнему, но иногда не выдерживал и подмигивал мне с шаловливой заговорщицкой улыбкой, которая заставляла меня так же заговорщицки улыбаться в ответ. За эти дни мы крепко привязались друг к другу. Общая тайна сближала нас даже больше, чем родственные отношения.
На четвертый день я, наконец, сказала деду, что хорошо подумала, что тоже теперь не могу жить без него и готова остаться в Италии под именем Анны.
- Но с одним условием, - добавила я.
- С каким? – подозрительно всматривался в мои глаза дедушка.
- Я не останусь в Пизе, а уеду в Рим. Или в какой-нибудь другой крупный город, где легче найти подходящую работу.
- Почему ты все-таки хочешь уехать отсюда? – нетерпеливо воскликнул дед.
- Тони, ты же у меня необычайно умный  и мудрый дедушка, - покровительственным тоном говорила я. – Неужели после моей, так сказать, исповеди ты не понял, что я очень самостоятельный человек. Я всю жизнь сама принимала решения. Сама выбирала себе высшее учебное заведение, сама решала, где работать, куда ехать или не ехать. И то, что я говорила тебе три дня назад, было не просто красивыми словами, которые должны были помочь мне объяснить причину моего бегства от тебя.  Я действительно считаю, что каждый человек должен работать. Причем для меня очень важно, чтобы работа была, по возможности, творческой и чтобы я располагала полной свободой при ее выполнении. Одним словом, мне нужна свобода и самостоятельность.
- Но ты и здесь можешь быть свободной, самостоятельной. Разве я в чем-нибудь давил на тебя?
- Не давил. Но я все равно нахожусь под твоим заботливым крылом. Как я могу быть свободной под ним?!
- А ты попытайся, - произнес дедушка увещевательным тоном. – Я предлагаю тебе проявить свою самостоятельность в «Таннариано».  В нем ты сможешь делать все, что тебе захочется. Можешь менять интерьеры по своему вкусу, если тебе хочется заняться дизайном на практике. Все что угодно. Попробуй. А там видно будет. Начни прямо с завтрашнего дня. Мне звонил сегодня Бернардо. Просил приехать. Там какие-то проблемы с инструктором по плаванию. Вот ты и разберись. Я предупрежу Бернардо, что все вопросы теперь будешь решать ты, а не я. Скажу ему, чтобы он ввел тебя в курс дела. Хотя он и так знает, что моя внучка Анна - будущая владелица отеля. Ну как, согласна? Попробуешь? Кто знает, может, тебе понравится быть хозяйкой отеля, и ни в какой Рим ты ехать не захочешь.
- Ой, дедушка, ты такими печальными глазами на меня смотришь, что мое сердце разрывается от жалости к тебе, - по моим щекам потекли две искренние слезинки. - Не могу я делать тебе больно. Попробую наступить на свое горло и послушаться тебя. Я соглашаюсь на твое предложение. Останусь Анной и возьму «Таннариано». Постараюсь там проявить свою самостоятельность. Но если у меня будут какие-то трудности, ты подскажешь мне, как поступать?
- А как же! – разулыбался дедушка. – Обещаю, что не буду посягать на твою самостоятельность, но всегда помогу тебе советом, если ты у меня его попросишь. По рукам?
- По рукам! – обняла я дедушку и нежно прижалась губами к его щеке.

26.

Стою за стойкой бара и наблюдаю за редкими посетителями: как они заходят в тратторию, каким шагом идут к стойке, с какой улыбкой обращаются к тебе и как заказывают свой напиток. Из-за стойки любопытно наблюдать и за сидящими в зале. Интересно вглядываться в их лица и угадывать, кто они, о чем думают, о чем идет тихая, неторопливая беседа за столом.
Вообще-то, я давно привыкла наблюдать за людьми и ситуациями. С той самой поры, как поступила в школу разведки и мой ведущий офицер обучал меня методам вербовки не только в теории, но и на практике. Александр Иванович давал мне время от времени задание познакомиться с каким-нибудь нашим чиновником или секретаршей важного человека. Я должна была дать полную характеристику заданной персоне и определить, можно ли было бы завербовать ее, если бы эта персона была иностранцем. А если «вербовка» возможна, то по каким мотивам.
Любая вербовка, как известно, происходит после тщательного изучения «кандидата» в агенты. Изучение начинается, как правило, с обычного наблюдения за объектом. Поведение, походка, жесты, мимика, манеры могут многое сказать о внутреннем мире человека, его характере, пристрастиях и вкусах. Ты испытываешь что-то вроде спортивного азарта, когда наблюдаешь за человеком, делаешь определенные выводы, а потом ждешь результата – права ли ты была в своих рассуждениях. И когда твои логические умозаключения совпадают с реальностью – ты словно взлетаешь на верхнюю ступеньку пьедестала после напряженного спортивного состязания.
Наблюдать за клиентами обычной траттории, оказывается, не менее интересно, чем за потенциальным информатором-агентом или учебным объектом-«мишенью». Куда менее интересно выполнять непосредственную работу барменши. Наливать напитки ещё куда ни шло. А вот коктейли! Это ведь целая наука, в которой я ничего не смыслю. Лучи, правда, научил меня делать два своих фирменных коктейля. Вот я их и делаю. Хотя без всякого удовольствия. Какое уж тут удовольствие шейкер трясти! Но ничего не поделаешь, придется немного и с рюмками-фужерами повозиться. У Лучи что-то там дома случилось, Тина с сегодняшнего дня в отпуске, и дед попросил меня подменить бармена на пару часиков. Потом он сам станет за стойку, а Лучи, вернувшись в тратторию, заменит Тину. С часу до четырех траттория кормит постоянно столующихся здесь холостяков, так что Монике одной в это время с посетителями не справиться. Меня же дед никогда не просил выполнять работу официантки. Тем более сегодня, когда я после часа должна ехать в «Таннариано».
- Привет, Анна! – в дверях траттории раньше времени появился Лучи. – Сегодня ты вместо меня? Похвально, очень похвально. Дед, наверно, доволен?
Как раз в этот момент дедушка появился на лестнице и сказал:
- Конечно, доволен. Анна, ты будешь обедать со мной или в Палерджо? Монике сказать, чтобы подавала обед на двоих?
Я чуть задумалась, потом ответила:
- Пообедаю в «Таннариано». Заодно ближе познакомлюсь с рестораном, с обслуживанием в нем и с директором.
Довольная улыбка скользнула по губам деда, но  комментировать мое решение он не стал. Молодец, дедуля! Продолжай в том же духе!
Поднимаюсь к себе и начинаю тщательно готовиться к ответственной поездке. Сначала - макияж. Брови не трогаю, не дорисовываю никаких изгибов и изломов. Сейчас в моде естественно-растрепанные брови. Даже гелем не пытаюсь их уложить. Глаза тоже обойдутся без подводки. Лишь пройдусь коричневыми тенями у корней ресничек. А вот веки слегка раскрасим: во внутренний уголок нанесем белые матовые тени, на все веко – телесно-бежевые. Ресницы крашу сегодня изумрудной тушью. Никакой подводки на губы – разонравился мне четкий, «рисованный» контур, увеличивающий губы. Пусть остаются они такими, какими их создала природа. А вот оживить рот немножко надо. Сначала крашу губы розовой помадой, потом наношу отдельные светло-перламутровые штрихи посредине нижней губы и по нижней кромке верхней. Все, макияж готов, переходим к одежде.
 Что же надеть для этой поездки? – несколько секунд стою я в раздумье у зеркала в гардеробной. Мой стиль – это сочетание женственности и спортивности. Для меня всегда обаятельна классика, строгий стиль. Я чувствую себя комфортно в пуловерах, свитерах, жакетах и трикотажных пиджаках с юбками и брюками. Причем юбки я предпочитаю средней длины, чуть выше или ниже колена. Гамма цветов в моей одежде довольно сдержанная, но широкая: от зеленого и фиолетового до цвета баклажана. Но эти цвета хорошо идут у меня летом. В другие сезоны предпочитаю черный и белый. Они нарядны в любое время года. Люблю черно-белую клетку, особенно в жакетах. Недавно купила несколько вещей Армани в традиционной для него черно-белой гамме. Особенно нравится мне приталенное пальто в этой гамме. Оно, конечно, не совсем в моем стиле: отделано  пушистым мехом, смотрится молодежно и очень авангардно. Приобрела я его только потому, что Анна, несомненно, купила бы именно такую вещь на осень. Мне же для поездки в гостиницу оно не годится. В данный момент я – хозяйка гостиницы, деловая женщина, и моя одежда должна соответствовать статусу. В моем статусе  женщина  может позволить себе некоторые послабления только на досуге. В неделовой или домашней обстановке она может надеть и джинсы, но с хорошей рубашкой или дорогим джемпером.
Открываю шкаф  и перебираю свой деловой гардероб. Два жакета, брюки и юбки, сочетающиеся с жакетами, белая блузка-рубашка, яркая блузка, водолазки, топы. Больше всего мне нравится мой черный длинный жакет с узкой  юбкой выше колена. К ним хорошо подходит белая рубашка, универсальная вещь любого делового гардероба. Она освежает, придает образу нарядность и ощущение чистоты…С другой стороны, эта поездка – не деловые переговоры. Так что сегодня можно отказаться от делового костюма, - решаю я и выбираю шерстяной пуловер на молнии, шейный шелковый платок,  прямые классические брюки. Сегодня не холодно, можно надеть  легкий плащ. Набрасываю  однобортный тренчкот со стоячим воротником, погончиками и по-военному простроченным поясом. Смотрюсь в зеркало – ужасно! Тренчкот на этих брюках – полнейшая безвкусица!
Достаю кожаное пальто-плащ от Fendi. Пальто - моего любимого темно-фиолетового цвета, без подкладки, очень легкое и удобное. Я долго не осмеливалась купить эту дорогую вещь из тончайшей кожи, пока не решила, что такой плащ – идеальный для меня вариант. Классический покрой позволяет носить его с джинсами, и поверх вечернего платья его можно накинуть. Надеваю плащ – опять не нравится общий вид. В результате – беру классическую куртку-жакет скромного песочного цвета с золотым отливом.
Над обувью долго не раздумываю, надеваю казаки. Рокерский стиль я вообще-то не люблю, но казаки мне всегда нравились. Особенно эти, из кожи питона. Идеально сидят на ноге, очень комфортные, в них можно «и в пир и в мир». Даже мне, деловой женщине.
Под обувь беру и сумку, недавно  купленную в магазине Gucci. Сумка очень удобная: сделана в виде торбы, очень большая и вместительная, настоящий вещевой мешок, в котором помещается необходимая косметика и мои «штучки». Мне пока еще не удалось оборудовать тайник в моей комнате, так что многое из своей аппаратуры ношу с собой. Еще один плюс этой сумки – мягкие ручки, которые не режут плечи.
Все, я готова. Осматриваю себя в зеркале с ног до головы, и ничто не вызывает моего раздражения. Вид достаточно строгий, но не подчеркнуто деловой. Одежда не шикарная, но достаточно красивая. Красивой одеждой, как сказал один мудрец, женщина показывает свое уважение к себе и к миру. И мир непременно ответит ей тем же, уверял все тот же мудрец. «Что ж, будем зарабатывать это уважение», - ухмыляюсь я про себя и выхожу из гардеробной.

27.

Управляющий ждал меня у стойки дежурного администратора. Как только я вошла в холл, он бросился мне навстречу с растянутой до ушей улыбкой.
- Здравствуйте, синьорина. Рад, что вы приехали, - громким голосом приветствовал он меня.
Я поздоровалась с синьором Бони за руку и кивнула в знак приветствия дежурному администратору. Им был другой парень, а не Джанпьеро, которого я видела, когда приезжала сюда с дедом.
- Давайте зайдем в офис, - пригласил меня управляющий в контору отеля.
Как только мы там оказались, он неожиданно обнял меня и прижал к себе.
- Ну, здравствуй, Анна. Наконец-то ты соизволила явиться. Я счастлив, что вновь вижу тебя. Ты стала еще прекраснее.
От неожиданности я словно окаменела на несколько секунд и потеряла дар речи. Потом резко оттолкнула управляющего.
- Что вы себе позволяете, синьор Бони?
- То, что позволял два года назад, - улыбался управляющий такой соблазнительной улыбкой, что в других обстоятельствах я, вполне возможно, ответила бы на нее такой же. Но не сейчас.
- О чем вы говорите? Я вас не понимаю, синьор Бони.
- Да ладно тебе, Анна! Ты переигрываешь. Правильно сделала, что отказалась от артистической профессии. Вряд ли из тебя получилась бы хорошая актриса. И перестань «выкать». И называть меня по фамилии. Для тебя я по-прежнему Берни. Тебе же нравилось меня так называть тогда.
- Когда тогда? – нахмурилась я.
Улыбка медленно сползала с губ управляющего. Недоуменным взглядом он всматривался в мои глаза.
- Как когда? Чуть больше двух лет назад, когда ты сюда приезжала. Ты что, теперь не хочешь об этом помнить? Вылечилась от наркомании, стала порядочной девушкой, и теперь тебе можно бессовестно забывать о тех, кто делал тебе добро? Так, что ли?
Мысленно я прокрутила события из жизни Анны двухлетней давности. Судя по словам управляющего, Анна заезжала сюда в свой последний приезд в Пизу, когда она устроила дебош в траттории и дед ее выгнал. Как раз тогда она и исчезла. Пропала в том римском наркопритоне со своим дружком Сильвио. Интересно, зачем она сюда приезжала? И что здесь делала? Хотя, кажется, понятно, чем она занималась здесь с этим «Берни». Он, похоже, ходок еще тот. И Анна упала в его объятия.
- Когда ты при дедушке сделала вид, что не знаешь меня, я это понял, - продолжал, между тем, свою обвинительную речь управляющий. – Даже, по-своему, был благодарен тебе. А то неизвестно, как отреагировал бы синьор Сарди на наши с тобой интимные отношения. Вполне возможно, что просто вытурил бы меня с работы. Но теперь, когда мы наедине, зачем играть в эти игры? Разве тебе было плохо со мной? Разве я тебя хоть чем-нибудь обидел? И наконец, разве в тебе не осталось ни капельки благодарности?
Теперь уж не просто недоумение, а обида стояла в глазах синьора Бони.
- Благодарности? За что? – решила я все-таки узнать, за что Анна должна была бы благодарить этого соблазнителя.
- Ну, ты даешь! Взяла у меня несколько сот тысяч лир и спрашивает, за что благодарить? Да черт с ними, с этими деньгами! Дело не в них, в конце концов. Я думал, ты испытываешь все-таки хоть капельку благодарности за то, что я поддержал тебя в трудную минуту. Ты так плакала тогда, жаловалась на деда, поливала его всякими словами. А я тебя, как мог, успокаивал. Даже наркотики достал, когда тебе стало совсем невмоготу. И уговаривал тебя лечиться, забыть обиду на деда, довериться ему, чтобы он тебе помог. Ты не хотела меня слушаться, но все благодарила, что тебе легче стало после того, как ты побыла со мной. А теперь все это забыто, так? Теперь ты – мой шеф, моя хозяйка, и не более того?
Я внимательно слушала управляющего, не перебивая его. Картина двухгодичной давности теперь почти полностью предстала передо мной. Этот Бернардо, похоже, очень симпатичный человек. Наверно, добрый и отзывчивый. Незачем его обижать. Придется раскрыть ему тайну забывчивости Анны.
- Извините, Бернардо, вам мой дедушка обо мне что-нибудь рассказывал?
- Наконец-то соизволила по имени назвать! – улыбнулся Бернардо натянутой улыбкой. – А что рассказывать? Мы и так знали, что его внучка долгие годы принимала наркотики, а потом и совсем исчезла. Зачем нам нужно было бередить старику рану?
- Я имею в виду последние несколько месяцев? Когда я вернулась. Он ничего не говорил вам обо мне?
- Мы не в таких близких отношениях, чтобы он посвящал меня в свои семейные дела. Синьор Сарди просто сказал, что его внучка нашлась, что  вылечилась от наркомании. И что он никогда не был так счастлив, как сейчас. А почему ты спрашиваешь? Ты замужем, и теперь не хочешь вспоминать о своих былых приключениях?
- Да нет, дело не в этом. Дело в том, что я действительно не помню о нашем знакомстве и о наших... так сказать... отношениях.
- Как так? – недоверчиво уставился на меня Бернардо.
- А вот так. Ровно два года назад, получается - как раз вскоре после нашей встречи, о которой вы только что говорили, - я попала в автомобильную аварию. Почти ничего во мне не пострадало. За исключением небольшого участка мозга, отвечающего за память о прошедших до аварии событиях. Мне не очень хочется об этом распространяться, но... Одним словом, я страдаю теперь частичной амнезией. Частичной, правда. Что-то из моей жизни помню, а что-то нет. Что-то вспоминаю потихоньку, а что-то уже никогда не вспомню, как говорят специалисты.
Бернардо смотрел на меня сочувствующими глазами.
- Бедная, бедная моя Анна, - снова попытался он меня обнять.
Я отпрянула.
- Не нужно, синьор Бони, - строгим голосом произнесла я. – Извините. Что было, то пусть останется в прошлом. Я не помню об этом, и вы забудьте.
- Не могу, - с сожалением покачал Бернардо головой. – Я хочу, чтобы ты знала. Я до сих пор помню те три дня и три ночи, что мы провели вместе. Мне было очень хорошо с тобой. Несмотря на твою тяжелую болезнь, ты была потрясающей женщиной. С той поры я ни разу не встретил такой девушки, как ты. Каждый раз, когда я вспоминаю нашу кровать, меня бросает то в жар, то в холод. Вот и сейчас...
Не закончив фразы, Бернардо вновь потянулся ко мне.
- Прекратите! – оттолкнула я от себя загребущие руки управляющего. – Перестаньте меня лапать и не несите всякую идиотскую чушь. Еще раз повторяю, забудьте все. Если хотите, чтобы мы вместе работали, забудьте.
Управляющий замер на месте и посмотрел на меня испытующим взглядом.
- Ты хочешь сказать, что уволишь меня, если я буду по-прежнему желать тебя? А что скажет синьор Сарди? Он очень ценит меня, доверяет. За мою честность и преданность ему и отелю.
- Он ничего не скажет. Разве он не предупредил вас, что теперь я и только я решаю здесь все, - пронзила я управляющего длинным, холодным взглядом.
- Предупредил, - упавшим голосом произнес он.
- Тогда как мы решим? Забудем обо всем и останемся друзьями? Будем вместе работать на благо нашего отеля?
- Подчиняюсь. Согласен хотя бы на дружбу с тобой.
- С «вами», - жестким тоном поправила я управляющего.
- Хорошо, будем на «вы». Хотя мне это трудно будет даваться.
- Ничего, справитесь. Прежде чем мы перейдем к делам, по которым я сюда приехала, скажите, сколько я вам должна. Я не люблю долги.
- Я точно теперь не помню. Попробую найти в своих записях и тогда... вам скажу.
- Договорились. А теперь к делу.
Я села за стол. В кресло, где сидел Бернардо в прошлый раз, когда мы с дедом вошли в контору. То есть в его кресло. Пусть знает свое место. А вообще, если я хочу больше времени находиться в Палерджо, то мне придется заиметь здесь свой личный офис. Нужно сказать этому «Бони», чтобы подобрал для меня подходящее помещение, в котором я могла бы работать и, при необходимости, ночевать.
- Так что тут произошло с инструктором по плаванию? – спросила я.
- Ухаживает за одной из наших постоянных клиенток. Был замечен в ее номере поздно вечером... Можно сказать, ночью.
- Вы с ним беседовали на эту тему? Сказали, что подобная, извините, «работа» в его функции не входит?
- Да, беседовал.
- Что он ответил? Обещал прекратить, а сам продолжает?
- Нет, Карло ничего не обещал. Просто спросил, были ли жалобы от клиентки, и  рассмеялся веселым, можно сказать, нахальным смехом. Парень он, в общем-то, неплохой. И очень хороший инструктор. Клиенты его очень любят.
- Особенно клиентки, как я понимаю, - не скрывала я своей едкой иронии.
Бернардо пропустил мое ехидное замечание мимо ушей.
- Мне хотелось, чтобы синьор Сарди с ним серьезно поговорил. Ну а теперь, когда вы... Одним словом, лучше будет, если вы с ним побеседуете. Слово хозяина для работника – закон. Пока что никаких неприятностей у нас по этому поводу не было. Но кто знает? Муж какой-нибудь ревнивый объявится или еще что-нибудь?
- Постойте, постойте. Мне показалось или я ошибаюсь? Такое наблюдается не в первый раз? Вы как-то так сказали, что из ваших слов можно сделать именно такой вывод.
Немного поколебавшись, Бернардо сказал:
- Да, не первый раз. Карло очень нравится дамам бальзаковского возраста, и они, можно сказать, сами за ним ухаживают.
- Уволить этого Карло немедленно, - не терпящим возражения тоном заявила я. – Только этого нам не хватало! Чтобы наш отель был не приличной гостиницей, а домом свиданий!
- Но, Анна! Мы не можем запретить нашим клиентам развлекаться так, как они хотят. Их нравственность – не наша забота.
- Но и поставлять скучающим дамам жиголо и альфонсов мы тоже, надеюсь, не будем. Так что увольте этого Карло немедленно. И чтобы все служащие знали, по какой причине.
- А может, вы все-таки побеседуете с ним? Он очень хороший парень. Жаль терять его.
- Никаких воспитательных бесед от меня не ждите. Достаточно того, что вы с ним говорили. И поскольку эта беседа ни к чему не привела, то такой молодой человек нам не нужен. Все! К этому вопросу я больше возвращаться не намерена. Мое решение окончательное и пересмотру не подлежит. Понятно?
- Понятно.
- А теперь, Бернардо, - сменила я большой гнев на маленькую милость и снова назвала управляющего по имени, - я приглашаю вас на обед в наш гостиничный ресторан. Другие дела обсудим уже завтра. Не возражаете?
- Не возражаю, - впервые за последние полчаса заулыбался Бернардо.

28.

Уставшая как собака, приехала я в Пизу с гудящей головой, но в хорошем настроении.
- Дедушка у себя? – весело спросила я  Лучи, зайдя в тратторию.
- Нет. Сказал, будет через час-полтора.
- Когда вернется, передай ему, что я отдохну немного у себя и пойду в столовую. Скажи, что ужинать будем наверху.
- Будет сделано, - почти по-родственному улыбнулся мне бармен.
Я приняла душ, и голова мигом освободилась от тяжелого гула. Настроение стало просто отличным. Еще бы!  Поездка в Палерджо удалась. К своему поведению в отеле претензий не имею. Сложностей никаких не было. Правда, этот Бернардо… Чувствую, что с ним еще будут проблемы. Надо же было Анне связаться со своим, можно сказать, подчиненным. Теперь отдувайся за ее похождения. А он, судя по всему, все-таки надеется на продолжение интрижки двухлетней давности. Ничего, на место я его уже поставила. Буду продолжать в том же духе. Оставит, в конце концов, свои похотливые намерения…
Спускаюсь на второй этаж. Дедушка уже сидит за столом. Встречает меня испытующим взглядом.
- Как прошел день? – задает уклончивый вопрос.
- Отлично.
- Я тебе обещал не вмешиваться в твои дела и обещание буду держать. Но меня, старика, разбирает обычное любопытство. Что там за проблемы в отеле? Ты разобралась с ними?
Вслушиваюсь в интонацию его вопросов и неожиданно понимаю: дедуля отлично знает, что произошло в гостинице. Прищурившись, я грожу дедушке пальцем:
- Ой, Тони, не хитри со мной. И не играй саму невинность. Я вижу тебя насквозь. Бернардо ведь звонил тебе после моего отъезда. Разве не так?
Дедушка смотрит на меня виноватым взглядом.
- Ну, звонил. Но мне хотелось услышать историю от тебя, - тихо говорит он и поспешно добавляет: - Если ты не против рассказать мне все сама.
- Ладно уж, докладываю о моей поездке подробно, - миролюбивым тоном говорю я и рассказываю о случившемся в отеле.
Дед слушает меня внимательно, замечаний никаких не делает и в конце произносит лишь одно слово:
- Молодец!
Что ж, день заканчивается превосходно. Дедушка, действительно, свое слово держит и в мои дела старается не вмешиваться.
На следующий день я опять  еду в «Таннариано». Первую половину дня провожу в деловых разговорах с Бернардо, после обеда вникаю в работу службы размещения с Бьянкой. На третий день я снова в Палерджо. На этот раз почти весь день провожу в городе, изучая его. Четвертый день снова болтаюсь по улицам городка. Потом снова отель.  И так почти каждый день.

Вскоре принимаю короткую радиограмму из Центра. Расшифровываю ее своим личным шифром и читаю следующее сообщение:

«Никас» - «Кобре»
Получили ваши последние сообщения об успешном продолжении операции по внедрению в семью «старика». Продолжайте вживаться в роль внучки. В связи с событиями 11 сентября не предпринимайте никаких оперативных действий. Ведите обычный образ жизни. У ваших родных все в порядке. Условия связи остаются прежними.

Интересно, почему Командование тормозит меня? – удивилась я. Ведь по разработанному плану я могла бы уже сейчас предпринимать первые шаги по поиску «объекта», как мы обозначили террористическую организацию в Палерджо. Уж изучать все имеющиеся в городе общественные организации и фонды могла бы наверняка! Неужели Командование пока боится подвергать опасности мое уникальное положение? Тогда причем тут события 11 сентября? На что намекает мне Центр? На то, что разрабатывается новая стратегия и новые планы борьбы с терроризмом и передо мной будут поставлены другие задачи? Или Центр будет задействован каким-то образом в международной антитеррористической коалиции, о которой твердят в СМИ? И, как обычно бывает у нас в таких случаях, Командование просто выжидает. А с ним, к сожалению, придется выжидать и мне.

29.

 Веду, как приказано, обычный образ жизни. С утра – Палерджо и «Таннариано», после обеда возвращаюсь в Пизу. Часто помогаю дедушке. Провожу с ним достаточно много времени, чему он очень рад. Иногда целый день торчу в «Таннариано». Один из дней целиком посвятила налоговым документам и бухгалтерии. Конечно, хозяйке гостиницы не обязательно знать все тонкости гостиничного хозяйства -  на это есть специальные люди. Но мне-то нужно доказать деду, что он может на меня положиться.
И все же бухгалтерия – это слишком сложное дело. Когда сидела перед экраном с высвеченными столбиками цифр, едва понимала, что к чему относится. Хорошо, что в Москве прошла краткосрочные курсы по менеджменту и бухгалтерии, а то бы вообще ничего не поняла.
А кстати, как повела бы себя настоящая Анна в данной ситуации? Неужели полезла бы во все эти счета и бухгалтерские отчеты? Нет, не думаю. А если бы даже полезла, то поняла бы намного меньше моего. Если поняла бы вообще хоть парочку цифр! Не те у нее были знания, не те наклонности. И Маргарита, обычный дизайнер-переводчик, тоже не смогла бы осилить эти цифровые столбики. Так что и мне следует умерить свой пыл. Нужно «признаться» деду, что не все у меня ладится в отеле.
Как-то за ужином решаюсь на это «признание», но дед не дает мне и рта открыть. Он словно чувствует, о чем я намерена говорить, и сам начинает разговор об отеле.
- Знаешь, Анна, я заканчиваю оформлять бумаги на «Таннариано».
- Какие бумаги? – бесстрастным тоном спрашиваю я.
- Я перевожу отель на твое имя. Через два дня «Таннариано» будет принадлежать только тебе.
«Слава богу! Цель достигнута!» - мысленно ликую я, но на лице своем стараюсь  изобразить что-то вроде сожаления.
- Спасибо, дедушка, за доверие, но ты поторопился с этим оформлением. За прошедшие недели я убедилась, что пока не могу вести дела в отеле. Мне стыдно в этом признаваться, но я, как всегда, была слишком самоуверенной. Я очень хотела вникнуть в деятельность отеля, но мне не все там удается.
Тон у меня как нельзя более несчастный. Выражение лица, надеюсь, тоже. Произношу несколько сбивчивых фраз о трудностях, с которыми я столкнулась в отеле. Об отсутствии необходимых знаний по гостиничному хозяйству тоже говорю, «нервно» теребя салфетку.
- Бернардо утверждает, что ты схватываешь всё налету, - успокаивает меня дед. – Он признался, что не ожидал от тебя таких способностей.
- Значит, вы все время обсуждаете мою деятельность? – обиженно надуваю я губы.
- Не сердись, внучка. Я в этом не совсем виноват, - со смущенным видом произносит дед. – Я ничего у него не спрашивал. Просто… Бернардо считает своим долгом по-прежнему докладывать мне обо всем, что творится в отеле. Уж ты прости его. Главное, не упрекай. И не говори ему, что я рассказал тебе о его звонках. Я бы не хотел, чтобы между нами кошка пробежала. Бернардо очень хороший управляющий. Надеюсь, ты оставишь его в отеле?
Дед  произносит последнюю фразу с какой-то странной, чуть ли не умоляющей интонацией. Глаза его тоже выражают просьбу. Я молчу какое-то время, потом киваю в знак согласия. Дед довольно улыбается:
- Отлично. Но я ни на чем не настаиваю. Это твое самостоятельное решение.
«А ну-ка, проверим дедушку на «вшивость», как любит выражаться моя старшая сестра. Действительно ли он дает мне «карт бланш» на все мои действия?»
- Тони, я вот что еще хотела сказать. Чтобы чувствовать себя более уверенно в отеле, я бы хотела поучиться бизнесу. Ты сам мне когда-то говорил об учебе в Лукке. Но я слышала, что один из лучших мировых университетов по бизнесу находится в Милане. Может, мне поехать в Милан на учебу.
Университет в Милане я упомянула не случайно. В Центре отрабатывался вариант о возможности моей учебы в этом городе. Там находится Исламский культурный центр, и по некоторым сведениям он является европейским оплотом организации бен Ладена  «Аль-Каида». Будучи студенткой университета, я могла бы под подходящим предлогом завязать связи в этом центре.
Дед  реагирует на мое предложение спокойно:
- Можешь ехать в Милан, если хочешь. Но мне кажется, это необязательно. Я убедился, что ты довольно способная девица. Можно купить специальную литературу и самостоятельно вникать  в азбуку гостиничного бизнеса. К тому же я кое-что в этом смыслю. И Кармело всегда тебе подскажет. Так что всему научишься, все придет с опытом. А кроме всего прочего, тебе не нужно так нервничать по поводу своих знаний. Тебе не обязательно все тонкости знать. В «Таннариано» управляющий хороший, обманывать тебя не станет. Впрочем, решай сама. Я ни на чем не хочу настаивать. Ты хотела быть самостоятельной и независимой, я обещал эту свободу тебе дать, и слово свое не нарушу. Я полностью доверяю тебе, верю в тебя и знаю, что ты никогда не подведешь меня и не предашь.
Такими словами дед завершает нашу беседу, и в этот момент мне становится окончательно ясным, что теперь уж действительно завершился самый, пожалуй, сложный и самый ответственный этап моей командировки. Все, чего я хотела добиться на этом этапе, я добилась. Остальное – дело техники.

30.

Через два дня, когда бумаги на право владения мной отелем «Таннариано» были окончательно оформлены, я закрылась в своей комнате, чтобы написать тайнописное сообщение  «Никасу» – Льву Николаевичу. Включила телевизор, приглушила звук. Взяла обычный блокнот для записей, закрыла глаза и задумалась над текстом послания. Вначале мысленно повторила правила, разработанные в Центре для нашей бумажной и радиопереписки  на случай предательства и каких-либо утечек информации, которые иногда случаются даже в Центре. Фамилия Сарди нигде упоминаться не должна, даже в шифровках. Синьор Антонино Сарди будет фигурировать в наших сообщениях как «старик». Названия «Таннариано»,  Палерджо, Лукка и Пиза тоже должны быть исключены. Вместо них мы будем использовать кодовые слова «отель», «городок», «соседний город», «башня». Город Ливорно получил кодовое название «порт», а отель родителей Анны в Ливорно – «гостиница».
С учетом этих и других договоренностей я стала писать свое письмо.

«Никасу»
Считаю, что мое внедрение в семью «старика» успешно завершилось. Никто из родственников за океаном и в «соседнем городе» ни разу не усомнился в подлинности «внучки». «Старик» полностью доверяет мне, постоянно вводит в курс всех своих дел,  «отель» официально передал в мою собственность. Не возражает против моей учебы в любом городе, в том числе в Милане. Обладаю полной самостоятельностью и независимостью в «отеле». В моем распоряжении автомобиль, кредитная карта. «Гостиница» и вилла в «порту» пока продаваться не будут, они остаются в руках «старика».
Хорошо изучила «городок», свободно в нем ориентируюсь. При необходимости могу постоянно в нем находиться – в «отеле» у меня есть свой офис. Тайники “F”и «B»  в порядке. Считаю, что можно приступать к выполнению задания по поиску «объекта» согласно разработанному плану. Жду новую информацию и возможных дополнительных указаний.
«Кобра»

Прочитав написанное,  хотела добавить, что пора передавать мне мою радиостанцию для осуществления более быстрой связи. Но передумала. Пока я даже не приступила ко второму этапу пизанского задания. У меня нет никакой ценной информации. Так зачем мне сейчас такая связь? А уж если что-то важное и срочное появится, то воспользуюсь, как было условлено, своим мобильником-компьютером для отправки коротенькой зашифрованной депеши.
Достаю из кипы бумаг обычный с виду блокнот для записей. Обычный для посторонних глаз. А для меня это оперативный блокнот, в котором лишь первые листы   обыкновенные. Остальные – тайнописные.
Открываю четвертый лист блокнота и между строчек короткого нейтрального письма, написанного обыкновенной шариковой ручкой, вставляю тайнописный текст.
В тот же день еду во Флоренцию и отправляю письмо на конспиративный адрес в Стокгольме.

Через две недели получаю радиограмму из «Центра».

«Никас» - «Кобре»
Поздравляем с успешным завершением первого этапа командировки. Ваше задание пока остается прежним: продолжайте вживаться в роль «внучки». Помогайте «старику», знакомьтесь с жизнью родственников в «соседнем городе», ведите светскую жизнь. Под удобным предлогом навестите летом родственников за океаном. Заблаговременно сообщите нам сроки этой поездки. Действуйте согласно разработанному плану относительно виллы и «гостиницы» в «порту».   Ваши домашние все здоровы. Условия связи остаются прежними.

Я расстроена. Такого ответа из Центра я не ожидала. Мне хочется действовать, вести активную оперативную работу, а в Центре, оказывается, свои резоны на этот счет. Командованию, видите ли, вздумалось отправить меня пока «на дно». Живи, мол, спокойно и наслаждайся хорошей, обеспеченной жизнью. Да если бы мне нужна была просто хорошая, обеспеченная жизнь, то прошлой зимой я бы ушла из разведки, легально явилась бы к дедушке с карточкой бабушки, и в любом случае была бы его легальной внучкой. И сестры мои могли бы стать внучками синьора Сарди. Ну а маму мою дедушка вообще принял бы как королеву. Дедушка был бы счастлив от общения с дочкой, которая очень похожа на его любимую девушку. Все мои родные могли бы свободно приезжать сюда в гости. Может, кто-то из них  пожелал бы даже жить здесь, если бы дедушка тоже этого захотел. И все бы мы могли быть богатыми. Но не о богатстве же я думала, когда шла в разведку!
А может, генералы мои правы? Ведь перед войной многие наши разведчики-нелегалы были «спящими»: тихо-мирно жили на Западе и не действовали. Работать начали только во время войны.
Что ж, делать нечего, нужно выполнять приказ. Придется и мне «законсервироваться» до лучших времен.
О Господи! Какое кощунство с моей стороны! Как могло такое сочетание – «до лучших времен» -  появиться в моей дурной голове в данном контексте?! Выражусь точнее: подождем, пока я, действительно, понадоблюсь Командованию.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1.

Октябрь на Тосканской Ривьере – это далеко не тот октябрь, который обычно бывает в средней полосе России. В Тоскане в это время еще тепло, солнце светит почти так же ярко, как летом. Настроение в такую погоду тоже обычно солнечное, светлое. Только не у меня. Меня гложет тоска, которую я изо всех сил пытаюсь скрыть от окружающих. Хорошо, что частенько рядом со мной оказывается Бернардо. Его оптимизм, всегда бодрое настроение и тонкие шутки как нельзя лучше действуют на меня и уводят от грустных размышлений.
Бернардо по-прежнему смотрит на меня влюбленными глазами. Весь год упорно добивается близости со мной, я весь год упорно сопротивляюсь. Хотя как-то раз, после вечеринки по случаю  дня рождения Бьянки, чуть было не сдалась. Чего греха таить, он мне очень нравится, он в моем вкусе.  Мне никогда не нравились мужчины типа Брэда Питта или Джорджа Клуни -  чистенькие, хорошо выбритые, уделяющие большое внимание своей внешности и одежде. Меня всегда привлекали мужчины сильные и твердые, от которых исходит ощущение угрозы.  В одежде такие мужчины обычно неприхотливы, следить за модой им лень, да и не хочется. Люблю, когда мужчина не обезображен излишним интеллектом,  при этом достаточно умен, в меру циничен, остроумен, но не болтлив. Все это есть в Бернардо, чем и вызвана моя к нему симпатия. А любая симпатия, как утверждают психоаналитики, носит характер сексуальной  привлекательности. В других обстоятельствах я, несомненно, уже давно была бы «подружкой» Бернардо. Он пробуждает во мне давно уснувшие чувства и зовет в головокружительное путешествие, но я нахожу в себе силы, чтобы не трогаться в опасный путь. Что поделаешь, “noblesse oblige” - «положение обязывает»,  как говорят французы.  Глупо заводить интрижку со своим же подчиненным. Вредно для бизнеса и никакой пользы для дела, которому я служу.
Ха-ха! Какое дело я имею в виду? Ничему я сейчас не служу. Просто живу соответственно предлагаемым обстоятельствам. Работаю, развлекаюсь, много читаю – углубляю свои знания. Как говорил мой незабвенный наставник, разведчик должен обладать не только выдержкой и быстрой реакцией, быть способным к анализу и импровизации. Разведчик обязан уверенно чувствовать себя в любой ситуации, в любом окружении, с людьми любой профессии. Для разведчицы, конечно, главное – найти интересного иностранца, который располагал бы и делился информацией. Но не менее важная задача – самой стать интересной для иностранца собеседницей, а не просто красивой, привлекательной женщиной. В умном разговоре всегда проскочит нужная и важная информация. А чтобы быть такой собеседницей, необходимо постоянно расширять свой кругозор и следить за всеми событиями, в том числе и из светской жизни. 
Никакого оперативного дела мне за целый год так и не поручили. Если не считать маленького задания, которое я выполнила, когда ездила летом к тете Паоле в Нью-Йорк. Задание не сложное, если не сказать – слишком простое для меня. Никакой разработки потенциального агента или его вербовки от меня не требовалось. Мне было поручено лишь познакомиться с одним человеком. Он - руководитель одной из лабораторий известного научного центра в Нью-Йорке. Я должна была несколько раз встретиться с ним, поговорить на разные темы и тайнописью доложить о содержании бесед в Центр. Задание я, конечно, выполнила.  Джерри оказался очень интересным человеком: не глуп, образован, начитан, с тонким  чувством юмора.  Одним словом, очень приятный молодой мужчина. Однако мне показалось, что он глубоко одинок и несчастен. Джерри недоволен своей личной жизнью  и находится в несогласии со своим окружением. Несколько произнесенных им фраз могут говорить даже о том, что у Джерри конфликт с начальством, из-за которого он не может полностью самовыразиться на работе. Как раз таких людей, при умном подходе, можно разговорить, поддержать и, в результате, завербовать. Видимо, Центр и поставил перед собой такую цель в отношении Джерри. Но мне такого задания пока не дано, хотя я могла бы его выполнить. Джерри, похоже, влюбился в меня. Он разведен, двое его ребятишек остались с женой. Ему, наверно, хочется опять жениться. Регулярно звонит мне, говорит, что скучает, надеется на встречу. Центр в своих радиограммах требует от меня продолжения виртуальных отношений и ничего больше. Так и сижу, жду ответственного задания. Не могу же я считать заданием, тем более – ответственным, регулярно отправляемую мной в Центр краткую информацию о важных особах, отдыхающих в моем отеле.
Скорее всего, именно из-за отсутствия активной оперативной работы я стала в последнее время хандрить и очень тосковать по родине. Многое бы отдала, чтобы хоть на пару деньков слетать в Питер и увидеть своих родных. Из шифровок Центра знаю, что у них все в порядке. Но фраза «ваши родные все здоровы» мало о чем говорит. А так хочется узнать подробности из жизни родителей, сестер, племянников, бабушки с дедушкой,  дяди, тети Поли. Хочется обнять их, поцеловать, поболтать о том, о сём. Хочется побродить по Невскому, пройтись по Красной площади и Кремлевской набережной. Однако все это я могу изредка увидеть лишь по телевизору, в выпусках новостей. В надежде хоть таким образом побывать в России я каждый вечер сажусь у телевизора и жду очередного выпуска новостей. Причем смотрю  «Новости» всегда у себя в комнате. Никто не должен мешать моему свиданию с родиной, и никто не должен видеть моего особого интереса к новостям из Москвы.

2.

Вот и сейчас я сажусь у телевизора с одним-единственным вопросом: будет ли сегодня какой-нибудь репортаж из России. Ответа на этот вопрос придется подождать несколько минут: обычно сообщения из Москвы идут где-то посредине выпуска или даже в конце его. Но что это? Заставка с видом Кремля появляется почти вначале. Вслед за этой картинкой на экране высвечиваются большие буквы «НОРД-ОСТ». За кадром слышу возбужденный голос корреспондента:
- Группа чеченских боевиков взяла в заложники более семисот зрителей, актеров и технических работников популярного в Москве мюзикла «Норд-Ост». Захватчики выдвинули стандартные требования – вывод российских войск из Чечни и начало мирных переговоров. В противном случае они угрожают взорвать себя вместе со своими пленниками.
На экране еще несколько секунд мелькают буквы «НОРД-ОСТ», потом ведущий переходит к следующему репортажу, а я уже ничего не вижу и ничего не слышу. Я сижу, словно пришибленная…
Снова теракт! Причем такой мощный. Снова совершили его чеченские боевики! И снова разведка не сработала, не смогла заранее узнать о готовящейся террористической операции. Конечно, акцию такого рода трудно предотвратить. Почти невозможно обнаружить в многомиллионном городе взрывные устройства на «смертниках». Даже с помощью первоклассных технических средств. Тут практически бессильны разработанные в ФСБ  современные технические комплексы. В том числе и передвижная криминалистическая лаборатория, которая позволяет на ранних стадиях выявлять признаки готовящихся террористических актов, связанных с использованием взрывных устройств. Чтобы предотвратить такой теракт, нужно знать, откуда идет приказ о совершении такой акции, где и когда он должен быть осуществлен. Может, приказ захватить московский театр ушел отсюда, из Палерджо, а я нахожусь рядом и ничего не знаю. Там люди гибнут, а я сижу тут, развлекаюсь, веду светскую жизнь. Кто знает, если бы я уже нашла «объект» в Палерджо, то этот теракт можно было бы предотвратить?
От этих мыслей голова у меня затрещала, и неожиданно заныл мой шов на затылке. Давно он не болел. Даже не помню, когда это было в последний раз. Я стала массировать его и почти сразу уснула.

…Я иду по улице и слышу, как чей-то дребезжащий голос выводит трогательную, почти жалобную мелодию. «Похоже, это «Рэчанька». Кто же может петь любимую бабушкину песню здесь, в Италии?» - удивляюсь я и останавливаюсь у высокой ажурной железной ограды, из-за которой доносится привлекший меня голос. За оградой, чуть поодаль, – красивый особняк, перед ним - ухоженный газон, цветники,  декоративные кустарники и деревья.  Меж деревьев и кустов вьется аккуратная аллея со скамейками вокруг нее. На одной из скамеек сидят две маленькие ухоженные старушки. «Наверно, одна из старушек поет», - решаю я и подхожу ближе к ограде. Но мелодия неожиданно обрывается, а я просыпаюсь…

Просыпаюсь, но тот час же закрываю глаза, чтобы вернуться в сон. Я хочу понять, действительно ли в нем я только что слышала «Рэчаньку», которая раньше обычно звучала в моих вещих снах-видениях. Или во сне моем была просто очень похожая на «Рэчаньку» мелодия из мюзикла, о котором шла речь по телевизору? И что за особняк был за той оградой?  Неужели так выглядит театр, захваченный террористами в Москве? Из телевизионного репортажа  не понятно, о каком конкретно здании идет  речь. Во всяком случае, это не театр оперетты, где должен был бы идти, по идее, мюзикл. Перед театром оперетты нет ни ограды, ни газона, ни деревьев.
Пока я таким образом размышляла, мой сон как будто обиделся на меня и быстро стерся из памяти. Как ни стараюсь, мне не удается восстановить все подробности сна. В памяти всплывают лишь его отдельные, размытые куски.
На следующий день снова жду новостей из Москвы. Они неутешительны. Террористы все еще внутри театра, заложников не выпускают из здания. Вглядываюсь внимательно в здание, о котором рассказывает корреспондент. Оказывается, это не старый театр, а современный театральный центр. Он совсем не похож на особняк из моего сна.
Слежу за новостями не только по телевизору, но и слушаю в наушниках сообщения по радио. Именно по радио узнаю, что российские спецподразделения ворвались в здание театрального центра, и что все террористы убиты в ходе штурма. При штурме спецслужбы применили какой-то усыпляющий газ, концентрация которого оказалась смертельной для многих заложников. Ведь люди были истощены, измучены. Они несколько дней провели практически без еды и воды, в постоянном страхе.  Они ослабли так, что не выдержали воздействия газа.
Я представляю себе этих несчастных людей, пришедших на спектакль, чтобы провести прекрасный вечер в компании с  музыкой и танцами. Они пришли в театр за хорошим настроением, а вместо радости и веселья нашли там смерть. Я вижу перед собой почерневших от горя родственников. Мне так жаль их всех, что сердце ноет от сострадания, разбаливается голова, и вновь дает о себе знать шов на затылке. Я легонько массирую его -  боль медленно исчезает. Веки мои тяжелеют, глаза закрываются, тело медленно и плавно куда-то погружается, и я словно проваливаюсь в обморок…

…Я стою перед уже знакомой мне ажурной оградой. Смотрю на красивый особняк и слушаю, как кто-то поет чистым, высоким голосом:
- Ой, рэчанька, рэчанька, чаму ж ты няпоуная?
Чаму ж ты напоуная, з беражком няроуная?
Люли, люли, люли, з беражком нароуная.
 Другой голос, еще более высокий и слегка вибрирующий, отвечает:
- А як жа мне поунай быть, з беражками роунай плыть?
Янка коника паив, Маня воду чэрпала.
  Потом оба голоса, слившись в один, жалобно выводят:
- Люли, люли, люли. Маня воду чэрпала.
Последние слова едва слышны, и песня уплывает куда-то вдаль, а вместе с ней расплывается в очертаниях и красивый особняк. Тело мое резко вздрагивает, словно его пронзило током, и я возвращаюсь в реальность…

Сердце стучит от возбуждения: на этот раз я четко слышала в своем забытьи «Рэчаньку», а значит – ко мне вернулись мои вещие сны-видения. Следовательно, как в случае с Пизой и тратторией, за последним видением наверняка стоит очень важная для меня информация. Расшифровать же ее я смогу лишь тогда, когда пойму, что за особняк мне привиделся. Напрягаю память и пытаюсь вспомнить, видела ли я когда-либо это здание наяву. Такое впечатление, что оно мне знакомо. Или мне это только кажется?  Кажется именно потому, что видела его во сне несколько дней назад. Хотя, с другой стороны, и улица, на которой стоял особняк, тоже кажется мне знакомой.
«Где эта улица, где этот дом?
Где эта барышня, что я влюблен?» -
неожиданно вспомнилась мне песенка, которую любил напевать дедушка Коля. Мои мысли мигом перенеслись в родной питерский дом, и на какое-то время я забыла и про «Норд-Ост», и про мое видение.

3.

Сижу в своем офисе в «Таннариано», перебираю бумаги, а сама все время думаю о загадочном особняке из моего сна-видения. Что в этом здании? Имеет ли оно отношение к террористической организации, о которой шла речь в Москве? Наверняка, имеет. Не зря же я увидела эту симпатичную виллу именно в те моменты, когда шла речь о терактах в Москве. Но где эта вилла? Как ее найти?
 Эти головоломные вопросы постоянно терзают меня и вот уже который день не дают покоя ни днем, ни ночью.
- Можно? – услышала я голос Бернардо, приоткрывшего дверь в мой офис.
- Входи, входи, - искренне обрадовалась я своему управляющему.
Он, как никто другой, мог легко отвлечь меня от любых навязчивых мыслей.
- Я к тебе по делу. Но не по нашему общему делу, а по личному.
- Давай, выкладывай, - подбодрила я Бернардо с поощрительной улыбкой.
- У меня к тебе просьба.
- Готова выполнить любую.
- Любую? – улыбнулся Бернардо многозначительной улыбкой и, не сводя с меня горящих, обнимающих меня всю восторженных глаз, стал приближаться к моему креслу.
- Бернардо, опять! – грозно сверкнула я глазами. – Садись спокойно вон в то кресло.
Бернардо хмыкнул, послушно отступил и сел напротив меня.
- Я слушаю тебя внимательно и с интересом, - приветливым, но отстраненным тоном сказала я.
- В ближайшее время мне понадобится двухнедельный отпуск.
- Какой отпуск?! О чем ты говоришь, Бернардо?  - с раздражением бросила я. -Ты ведь только что отдыхал. Кажется, в сентябре.
- Да, мой законный отпуск у меня уже был. Но у меня так складываются обстоятельства, что мне будут нужны еще две недели. И кстати, Анна… Еще об одном хочу предупредить тебя заранее. Чтобы это не было потом сюрпризом для тебя, - чуть замялся Бернардо. –  Моя жизнь может сложиться так, что я уйду из отеля.
- Что?! – даже вскрикнула я . – Я не могу оставаться без тебя!
- Без меня лично или без хорошего управляющего?
В голосе Бернардо звучали искорки надежды, но я, как обычно, эти искорки сразу же постаралась загасить.
- Бернардо, пожалуйста, не ищи в моих словах того, чего в них нет. Ты знаешь, что я имела в виду. Хорошего, честного управляющего нелегко найти. А мне самой, без опытного помощника, пока еще трудно будет с делами справляться. И кстати, почему ты хочешь уйти? Надеюсь, не из-за меня? Ты можешь сказать мне причину? Или заявишь, что это твое личное дело и ты не обязан раскрывать передо мной свою душу?
- Я так не скажу, Анна. Слишком я тебя… - сделал Бернардо секундную паузу и продолжил: - уважаю, чтобы просто так, без объяснений, уйти от тебя. Я тебе все подробно расскажу.
Выяснилось, что Бернардо неожиданно разбогател. Оказывается, в США проживает его старенькая тетя Лаура. Тетя вышла когда-то замуж за богатого американца и уехала с ним в Америку. Жили они счастливо, но детей у них никогда не было. Недавно муж тети Лауры умер, и ей не терпится теперь вернуться на родину, чтобы провести здесь остаток своей жизни и лежать потом в земле своих предков. Треть своего большого состояния она делит между двумя своими племянниками – Бернардо и Джакомо. Еще одну треть хочет потратить на благотворительные цели. А оставшуюся часть тетя оставляет себе на жизнь. Причем жить с родственниками и у родственников она не желает. Свой собственный дом или квартиру она тоже не хочет покупать: ей надоело одиночество. Тетя хочет провести оставшиеся дни в компании таких же, как она, старых людей, и просит Бернардо найти для нее в Италии хороший дом престарелых. Он должен быть уютным, комфортабельным, и чтобы не был похож на обычную богадельню для брошенных стариков.
- Ты уже нашел такой дом? – поинтересовалась я.
Бернардо развел руками:
- Увы! Пока нет. Все мои друзья и родственники оповещены о просьбе тетушки и будут искать такой дом. Я пробовал найти что-нибудь подходящее через Интернет, но ни одно предложение не заинтересовало меня. Все приличные дома престарелых находятся далеко от Палерджо. Мы же хотим, чтобы тетя Лаура жила недалеко от нас, чтобы мы имели возможность навещать ее почаще.
Удивительно, но именно в этот момент что-то щелкнуло в моей голове, и я как будто услышала чей-то голос: «Такой дом должен быть в Палерджо». Я привыкла доверять своей интуиции, а также внезапно появляющимся странным, на первый взгляд, мыслям, потому спросила Бернардо:
- А ты пробовал ограничить свой поиск только районом Тосканы?
- Пробовал. Мне не понравился ни один из имеющихся здесь домов престарелых.
- Подожди! Как же я могла забыть? – хлопнула я себя ладонью по лбу, как будто только что вспомнила забытую информацию. – Мне кто-то говорил, что в Палерджо есть хороший дом престарелых.
- Что ты говоришь? – брови Бернардо поползли вверх. - Не может быть! Никогда о нем не слышал! Да и в Интернете нет информации о каком-либо доме престарелых в Палерджо.
- Если люди говорят, значит, такой дом должен здесь быть.
- Ладно, попробую навести справки, - с сомнением в голосе покачал головой Бернардо.
- Даю тебе на сегодня выходной. Приступай к поискам.

На следующий день Бернардо без стука ввалился в мой кабинет и с сияющей улыбкой произнес:
- Анна, ты гений! Ты оказалась права. Я нашел этот дом престарелых в Палерджо. Только он называется пансионатом. Причем этот пансионат – не просто дом престарелых, а благотворительная организация стариков, которые в конце своей жизни решили помочь тем, кто останется жить на этой земле после них. Судя по информации, которую я получил, в пансионате созданы хорошие, комфортные условия для проживания стариков. И чувствуют они себя там нужными, необходимыми обществу людьми, поскольку часть своих денег они при жизни отдают бедным детям и сиротам.  Все, что останется от их денег после смерти, тоже пойдет на благотворительные цели. Я уже позвонил тете Лауре и сообщил все, что узнал об этом заведении. Тетя очень загорелась идеей благотворительного пансионата. Она тоже рада, что пансионат находится в Палерджо, и просит меня побыстрее приехать за ней. Получается, что двухнедельный отпуск понадобился мне даже раньше, чем я ожидал. Так что, если ты не возражаешь, то послезавтра я поеду в США. А дальше… Пока не знаю, какие у меня будут планы. С хорошим наследством я могу и свое дело открыть. Давно мечтал небольшой отель или пансион держать.
- Ладно, не расстраивай меня раньше времени. На две недели можешь уезжать, а потом – посмотрим. Ты, кстати, уже был в этом пансионате?
- Конечно, нет. Только информацию о нем получил, адрес и телефон.
- Когда собираешься пойти туда? Сегодня? Завтра?
- Ни сегодня, ни завтра я туда не собираюсь идти. Привезу тетушку сюда и с ней вместе пойдем. Зачем идти туда сейчас? – изумленным взглядом смотрел на меня Бернардо.
- Как зачем? Неужели ты привезешь родную тетю в заведение, которое ты не знаешь? Да мало ли что обещают, в целях рекламы, владельцы таких заведений! Знаем мы таких. Ловят наивных старушек, чтобы выманить у них деньги. Обещают замечательные условия, а потом старики не знают, как вырваться из созданной для них тюрьмы. Я слышала несколько таких историй. И читала в газетах. Старики подписывают документы, отдают деньги – и все! Они практически уже никому не нужны.
- О-о-о, до чего ж ты умна, Анна!
- Не настолько умна, как тебе кажется. Я просто женщина, и этим все сказано. Женщины в таких вопросах, как твой дом престарелых, намного разумнее и практичнее, чем мужчины. У нас в таких случаях срабатывает не логика, которой мы, кстати, лишены, по утверждению мужчин, - с легкой улыбкой произнесла я саркастичным тоном, но продолжила уже серьезно: - В данном случае у меня тоже сработала не логика, а эмоции. Я очень чувствительна к судьбе стариков. Может, потому, что дедушка у меня старенький. Так что послушайся моего совета: прежде чем везти сюда свою тетушку, узнай все подробности про этот пансионат. Если этот окажется плохим, будешь искать другой.
- Ты меня убедила. Действительно, нужно заранее все выяснить. Странно, что мама мне такую идею не подсказала. Правда, она тоже у меня старенькая. Мало что в этой жизни понимает. Но возьму ее с собой в эту богадельню. Пусть женскими глазами на все посмотрит. Впрочем… Ты не обидишься, если я попрошу тебя об одном одолжении?  - несмелым голосом спросил Бернардо.
Я догадалась, какая просьба сейчас последует, но не показала виду и произнесла начальственным тоном:
- Смотря о каком одолжении идет речь.
- Не могла бы ты съездить в этот пансионат со мной? Уверен, ты лучше меня и моей мамы сообразишь, стоит ли моей тетушке там поселяться.
Мой внутренний голос прошептал: «Ты обязательно должна туда поехать». Приняв задумчивый вид,  я несколько секунд молчала, потом протянула колеблющимся тоном:
- Ну-у-у, если ты  доверяешь моему мнению больше, чем мнению синьоры Бони… Ладно,  поеду с тобой…Только ты заранее позвони в это заведение. Скажи вкратце о желании своей тети и договорись о встрече. Время должно быть назначено точное, - назидательным тоном добавила я.
- Сейчас же пойду в контору и буду звонить.
Встав с кресла, Бернардо подошел ко мне, произнес «спасибо», потом наклонился, нежно поцеловал меня в уголок губ и сразу же отпрянул. Ожидал, видимо, обычной моей реакции на его интимные прикосновения. Я же, неожиданно для самой себя, не оттолкнула и не отругала подчиненного. А после его ухода еще несколько минут сидела как пришибленная и с недоумением спрашивала себя: «Почему я этого не сделала?».

4.

На следующий день утром мы с Бернардо на его машине поехали в дом престарелых. По дороге мы оговорили с ним, какие моменты ему следует выяснить в этом заведении, прежде чем принять решение о поселении  туда тети.
 Как только мы остановились у ограды, мне сразу стало ясно, что это  особняк из моих видений и что я видела его раньше. Я вспомнила, что несколько раз проезжала мимо него, когда изучала улицы и площади города. И если бы  Центр отдал приказ найти все благотворительные фонды и организации в Палерджо, как это было предварительно оговорено в Москве, то я бы непременно вышла на этот особняк. Во всяком случае, мое внимание обязательно привлекла бы небольшая рекламная вывеска на воротах. На ней буквами покрупнее написаны слова БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР «СОУЧАСТИЕ», а ниже, мелким шрифтом, – «Пансионат». «Фонд помощи».
Мы вышли из машины, подошли к калитке. Бернардо нажал на звонок, назвал свое имя в переговорное устройство, и калитка открылась.
Во дворе учреждения все было так, как в моем сне: те же цветники и те же кустарники. Только вместо одного особняка здесь было три: один – двухэтажный, два других – трехэтажные. Скамейки с изящными выгнутыми спинками стояли как раз перед этими трехэтажными зданиями. Двухэтажный особняк из моего сна стоял в центре и ближе других к ограде. Трехэтажные располагались на некотором удалении слева и справа от двухэтажного,  и чуть дальше от улицы. В глубине, за деревьями, виднелось еще одно здание, многоэтажное.
Из двухэтажного особняка навстречу нам вышла, приветливо улыбаясь светящейся улыбкой, молодая женщина среднего роста с изысканной внешностью. Первое, что привлекло мое внимание во внешности дамы – это экстравагантная стрижка с несколько уменьшенным вариантом укладки. Крупные мягкие волны уложены чуть небрежно, легкое тонирование придает волосам блеск и освежает их естественный темно-каштановый цвет. В одежде ничего лишнего: классический деловой костюм отличного покроя, под пиджаком – шелковая блузка. Все очень хорошего качества и исполнено в модном для нынешнего сезона сочетании цветов: шоколад с красным. Никаких украшений, кроме чуть удлиненных овальных сережек из платины или белого золота с переливающимися на солнце рубиново-красными капельками. На ногах – легкие изящные сапожки из перфорированной кожи на удобных и устойчивых каблуках.
«Если исходить из общепринятого постулата, что деловая одежда должна соответствовать статусу сотрудника в учреждении и что чем она консервативнее и дороже, тем более высокий пост он занимает, то эта дама – важная персона в данном заведении», - успела я подумать, прежде чем она представилась.
- Федерика Джуиджи. Координатор Центра, - произнесла дама низким голосом шероховатого тембра и протянула руку сначала мне, потом – Бернардо.
Мы с Бернардо тоже представились.
- Проходите в административное здание, - показала Федерика рукой на двухэтажный особняк. – Наши гости, как мы называем живущих здесь людей преклонного возраста, живут в других зданиях. Мы увидим те корпуса позже. А сейчас проходите сюда, я вначале отвечу на интересующие вас вопросы.
Хозяйка пошла к входу, мы – следом. За дамой тянулся шлейф тончайшего аромата. В композиции парфюма я четко уловила один из самых любимых моих запахов – острый аромат итальянского бергамота. «Не иначе как дама пользуется духами  Auberdine Acacia, - решила я. – А этот парфюм далеко не дешевый. Насколько я знаю, этот аромат очень популярен в голливудской среде, а там знают толк в парфюмах».
Мы вошли в особняк и оказались в просторном современном холле с минималистичным интерьером.  Быстрым профессиональным взглядом я охватила все пространство холла, которое виртуально как бы разделяется на две части. В правой половине, ближе к противоположной от входа стене, стоит какая-то непонятная конструкция типа магазинного прилавка. Позади «прилавка» переливается золотистым блеском инсталляция из металлических капсул. Изумительной красоты широкая витая лестница ведет на балюстраду к комнатам второго этажа. Посредине – кофейный столик из металла и стекла, вокруг него - «библиотечные» кресла-стулья в стиле английских «чиппендейл».
Левая половина холла намного просторнее. Из обстановки – только два кофейных столика с такими же, как в правой половине, креслами, несколько декоративных модерновых украшений и четыре высоких пальмы в широких кадках. Между пальмами – трое деревянных резных дверей. Синьора Джуиджи открыла первую из них.
- Входите, это мой офис, - пригласила она нас с Бернардо. – Располагайтесь.
Мы сели, огляделись по сторонам. Хозяйка офиса не торопила нас с разговором, она дала нам возможность осмотреть ее кабинет.
Офис мне очень понравился. Просторный, светлый, выполнен в лаконично-классическом стиле. Пространство напичкано всевозможной электроникой, однако хитроумные приспособления не лезут в глаза, как это часто бывает, а напротив, весьма органично и ненавязчиво вписываются в дорогую отделку интерьера.
Беседа наша началась с короткого рассказа Бернардо, изложившего пожелание своей тетушки и связанную с ним цель нашего визита. Затем он перешел к своим вопросам.
- Скажите, синьора Джуиджи, сколько лет существует ваш дом престарелых? Вернее, этот пансионат. Я всю жизнь прожил в Палерджо, однако ни разу не слышал о его существовании.
Федерика Джуиджи понимающе улыбнулась:
- Вы не слышали о нем потому, что вам не нужно было о нем слышать. Я имею в виду, что в этом не было необходимости. Насколько я понимаю, до сегодняшнего дня никому из ваших родственников и друзей еще не приходилось искать последнего пристанища для себя. Все ваши старики живут с детьми. Так ведь?
- Да, именно так.
- Ваши тоже? – обратилась Федерика ко мне.
- Да, мой дедушка живет со мной, а бабушки давно нет в живых.
- Жаль, что вашей бабушки уже нет, но она тоже, скорее всего, жила бы с вами, так ведь?
Я молча кивнула.
- Вот видите. Но в мире много старых людей, которым не у кого жить и не с кем. Или родственники с ними жить не желают, или они сами не хотят обременять родных своим присутствием. Кроме того, существуют совсем одинокие старики, у которых нет денег на аренду или содержание своего жилья. Вот поэтому мой отец, врач по профессии, решил основать хороший дом-пристанище для пожилых людей. Эта идея пришла ему в голову около тридцати лет назад. Как раз в то время упали цены на недвижимость, и моему отцу удалось купить недорогой отель.
- Извините, я что-то не понимаю, - удивленным взглядом смотрел на хозяйку офиса Бернардо. – Но ни один из трех особняков, которые мы сейчас видели, не мог быть отелем. Слишком малы они для таких целей.
Синьора Джуиджи добродушно рассмеялась.
- Конечно, малы. А разве вы не заметили шестиэтажное здание в глубине?
- Нет, не заметил, - смутился Бернардо.
- А как раз то здание и является главным корпусом нашего пансионата. Именно там живет основная часть наших гостей. Эти три особняка были куплены позже, когда отец и его компаньоны создавали благотворительный фонд. Мы тогда хотели купить особняк рядом с гостиницей, но он не продавался. Зато продавался вот этот, на параллельной улице, как раз напротив гостиницы. Так что можно было объединить обе территории как бы под одной крышей или, вернее, за одной оградой. Позже нам удалось приобрести еще два особняка, слева и справа от этого, и получился единый комплекс, объединенный общей территорией.

5.

Синьора Джуиджи вкратце рассказала нам о функциях всех зданий. В двух особняках расположены двухкомнатные номера-квартиры. В каждом номере –  холл-прихожая со шкафами и шкафчиками, гостиная-столовая с маленьким кухонным отсеком, небольшая спальня и ванная комната. В этих дорогих номерах проживают более состоятельные пожилые люди. Гости менее состоятельные живут в однокомнатных номерах в здании-гостинице. Здесь же живут так называемые «благотворительные» гости – бедные, безденежные старики. Деньги на их содержание поступают из Фонда помощи «Соучастия». Каждая квартира снабжена всем необходимым для проживания оборудованием: спутниковое телевидение, кондиционер, телефон, холодильник. На первом этаже каждого из особняков расположен врачебный кабинет, столовая-кафе и общая комната отдыха. В здании бывшей гостиницы находятся кабинеты врачей-специалистов, ресторан, небольшой концертный зал, хозяйственные помещения, подземный гараж.
Вопросы о пансионате у Бернардо быстро иссякли, и ему пришлось перейти к следующей теме. Он объяснил синьоре Джуиджи, что его тетушка интересуется не только  домом престарелых, но и благотворительным фондом при нем, поскольку она поставила перед собой цель посвятить оставшуюся часть своей жизни обездоленным детям.
Я незаметно включила маленький диктофон, спрятанный в кармане жакета. Синьора Джуиджи довольно охотно отвечала на все вопросы. Видимо, она привыкла, что клиенты хотят знать абсолютно все о деятельности самого пансионата и благотворительного фонда при нем. Подробно остановилась на проектах по оказанию помощи детям в разных странах мира, в основном - на Ближнем Востоке. Перечисляла какие-то неизвестные мне организации и имена, с которыми их фонд, якобы, сотрудничает по этим проектам. Приводила данные об их конкретной деятельности, которая заключается, в основном, в том, что сотрудники фонда покупают сухие и консервированные продукты, детскую одежду, игрушки, а потом пересылают их нуждающимся детям. Особенно тем, которые пострадали во время различных катастроф и войн. Рассказывая о программах помощи и об отдельных людях, принимающих в них участие, хозяйка офиса больше смотрела на меня, чем на Бернардо.
Я мысленно ухмыльнулась: «Синьора запомнила фразу, которую произнес обо мне Бернардо, когда мы представлялись. И не прочь, видимо, от владелицы отеля тоже какие-нибудь денежки для этого Фонда помощи получить».
Во время разговора на языке у меня  вертелось много разных вопросов относительно истории создания этого заведения и его деятельности, но я благоразумно молчала. Если этот фонд занимается не совсем тем, что прописано в его официальных документах, то каждый неосторожно заданный вопрос может вызвать подозрение. А эта Федерика Джуиджи – далеко не глупая женщина. Как я поняла из нескольких ее высказываний, она – психолог по основному образованию, но имеет в своем багаже знаний еще и институт по менеджменту. Работает в заведении отца уже десять лет. Так что хорошее образование и долгий опыт общения с клиентами помогут ей определить, содержится ли в моих вопросах скрытый подтекст. Однако мое молчание могло показаться невежливым, и я решила включиться в разговор:
- Вы знаете, синьора Джуиджи…
- Называйте меня просто Федерика, - с дружеской улыбкой остановила меня хозяйка офиса. – Когда меня называют по имени, я чувствую себя моложе. А мне ведь уже сорок.
«Интересно, зачем она сказала, сколько ей лет? – удивилась я. – Обычно женщины в ее возрасте скрывают свои годы».
- Не может быть! – воскликнул Бернардо. – Я бы вам дал не больше тридцати.
«Бернардо прав. Ей, действительно, не дашь больше тридцати. Она это наверняка знает и потому козыряет своим возрастом. Смотрите, мол, как может выглядеть женщина в сорок лет! Ну, лет этак через пять-семь, когда годы  ускоренными темпами начнут брать свое, ей уже не захочется говорить про свой зрелый возраст», -  усмехнулась я про себя.
- Вы очень любезны, - отвечала между тем Федерика моему управляющему. - Я понимаю, что это просто комплимент. И тем не менее, мне это приятно. Я слушаю вас, синьорина Сарди? – перевела она свой приветливый и благожелательный взгляд на меня.
- Называйте и меня по имени, - улыбнулась я любезной улыбкой. – Просто Анна.
- Какое совпадение! – взметнулись под челку брови Федерики. – Мою маму тоже зовут  Анна. Так что вы хотели сказать, Анна? – ласкательным тоном спросила она.
- Я успела заметить, что интерьер вашего холла очень интересно оформлен. Да и ваш офис смотрится отлично. Похоже, здесь работал отличный дизайнер. Вы приглашали его из Флоренции или из Милана?
- Из Флоренции. Синьор Риказоли – его фамилия. Антонио  Риказоли очень силен в дизайне интерьера, хотя и архитектурой занимается. Он достаточно молод, и я уверена, что скоро он станет не менее известным, чем, скажем, Гаэтано Пеше или Карло даль Бьянко. Так что могу рекомендовать его, если вам понадобятся услуги хорошего дизайнера.
«Любопытная дама! Она все больше и больше удивляет меня. То о возрасте своем откровенно говорит, то выплескивает из себя имена известных архитекторов- дизайнеров, словно они ее знакомые, или она сама работает в этой сфере. Что стоит за этой открытостью?  Только лишь желание произвести хорошее впечатление? Или еще что-то?»
- Спасибо за предложение, - отвечала я синьоре Джуиджи. - Только вряд ли нам в ближайшее время понадобится дизайнер. Кроме того, я сама кое-что понимаю в дизайне по интерьеру. В свое время я немного училась этой профессии и мечтаю как-нибудь попробовать себя на этом поприще.
- Вам, наверно, некогда еще одной профессии себя посвящать. По себе знаю, сколько времени отнимает управленческая, менеджерская работа.
- У меня управляющий хороший, - с товарищеской улыбкой взглянула я на Бернардо. – Так что время я бы нашла, но нужно сделать первый решительный шаг.
- Так сделайте его, не тяните. Вы можете даже свое дело открыть в этом роде деятельности. У нас здесь нет хорошей фирмы по дизайну интерьера. При умном подходе вы смогли бы занять пустующую нишу в этом бизнесе. Нужно в молодости не терять времени и брать от жизни все, что хочется. Станете старше - уже ни сил, ни желания на новые начинания не будет. По себе знаю. Вы не обижаетесь, что я вам при первом же знакомстве такие советы даю?
- Нет, что вы! Я же вижу, что вы очень умная и умудренная опытом женщина, - пропела я даме осанну.
На этом наша беседа в административном здании завершилась. Федерика отвела нас сначала в один из трехэтажных особняков и показала пустующий на данный момент двухкомнатный номер. Потом  мы прошли по саду из оливковых и лимонных деревьев до основного корпуса. Посмотрели там однокомнатный номер и один из врачебных кабинетов,  побывали в ресторане, даже на кухню заглянули. Бернардо остался доволен увиденным, я с ним не спорила. Внешне, по крайней  мере, все выглядело вполне пристойно. Старики, которых мы видели, выглядели ухоженными, довольными своей жизнью. Во всяком случае, ни на одном из увиденных лиц я не увидела тоски или печали.
 На обратном пути в административный офис Бернардо спросил у Федерики:
- Скажите, синьора Джуиджи, зачем ваш комплекс обнесен металлической оградой? Ваши гости не чувствуют себя, как бы точнее выразиться, в своего рода тюрьме за такой оградой?
Федерику этот вопрос не смутил, а рассмешил.
- В тюрьме? - рассмеялась она заразительным смехом. – Что вы! О какой тюрьме может идти речи? Скорее наоборот, наши гости не раз нам говорили, что за такой оградой они чувствуют себя в безопасности. Это - во-первых. А во-вторых, поначалу мы никакой ограды ставить не собирались. Сами гости нас попросили об этом.
- Это понятно. Но могут ли ваши гости свободно выходить  с территории? И смогу ли, скажем, я  приходить к своей тетушке? Я имею в виду, смогу ли я и мои родственники свободно, без ограничений и каких-либо предварительных условий, навещать ее? 
- Конечно, сможете. Все будет зависеть только от желания вашей тетушки. Видите ли, некоторые наши гости не хотят видеть своих родственников и знакомых. У них на это есть, вероятно, свои причины. Мы в эти дела не вмешиваемся. Но если наш гость пишет нам бумагу, что он будет принимать всех, кто к нему идет, мы оставляем такую бумагу у дежурного администратора, и все посетители свободно приходят в наш центр.
- Это просто отлично, - радостно отреагировал на это сообщение Бернардо.
Я тоже мысленно обрадовалась. Кто знает, может, мне тоже понадобится совершать сюда свои визиты?
Когда мы вернулись в офис Федерики, Бернардо попытался выяснить конкретные условия заключения договора на проживание своей тети в «Соучастии». На этот раз синьора Джуиджи была не очень разговорчива. Она довела до нашего сведения лишь несколько общих положений, дала текст типового соглашения и сказала с излишне вежливой улыбкой:
- Детали, оговорки и особые положения мы сможем обсудить позже, когда вашей родственнице тоже понравятся наши условия.
Она встала со стула, давая понять, что разговор на этом закончен и что конкретно о договоре она будет говорить с обладательницей денег.

6.

Вечером я возвращаюсь в Пизу и после ужина с дедушкой тороплюсь в свою комнату. Прослушиваю несколько раз запись разговора с координатором благотворительного центра. Делать какие-то четкие выводы из прослушанной информации нельзя. Уверенности в  том, что учреждение связано с мусульманскими террористическими организациями у меня нет, но и особых сомнений тоже нет. Судя по некоторым оговоркам Федерики, Фонд помощи явно занимается не только благотворительной деятельностью. Сам способ проведения благотворительных акций  может говорить о многом. В Москве мне давали сведения о двух благотворительных организациях, распространяющих свою деятельность на юг России. Действуют они по схеме закупок и продаж. На собранные средства они закупают, например, в Турции партию дешевых шмоток, предназначенных, вроде, для детских домов. Потом через подставные фирмы товар продается в Ингушетии, Северной Осетии, Чечне, Дагестане. Вырученные деньги стекаются в «общак» боевиков. Деньги потом уходят на закупку оружия и наркотиков, которые провозятся в Чечню под видом гуманитарной помощи. Такие же «гуманитарные» операции могут проходить и через «Соучастие».
Даже если «Соучастие» само не планирует никаких террористических операций, то финансирует их наверняка. Нутром это чувствую. Да и мой сон-видение  не зря мне тогда явился, я в этом убеждена. Но для того чтобы Центр дал команду на изучение «Соучастия» и его Фонда помощи, мне нужны хоть какие-нибудь конкретные данные. А в наличии у меня пока лишь интуитивные ощущения, сон-видение, общие данные о Фонде  да фамилия основателя дома престарелых.  О многом  могли бы сказать имена учредителей и  руководителей так называемого Фонда помощи. Их я надеюсь узнать, при удачном стечении обстоятельств, после приезда Бернардо и его тетушки из Америки.

Однако жизнь, как говорится, полна неожиданностей. Через неделю после посещения «Соучастия» я оказалась в двух кварталах от места, где это заведение находится. Меня и раньше тянуло в тот район: вдруг что-то любопытное там увижу. Однако, несмотря на острое желание, я запретила себе туда идти. Зачем раньше времени там светиться? А в этот день меня словно магнитом туда потащило - мне неожиданно захотелось пойти в один небольшой магазинчик, в котором месяц назад я видела оригинальные мужские шарфы от Fendi. Через неделю Лучи собирался отмечать свой день рождения, а я никак не могла подобрать подарок для него.
 Я подъехала к нужному мне бутику и уже нацелилась выходить из машины, как вдруг заметила на другой стороне улицы синьору Федерику Джуиджи из «Соучастия».
«Надо же! Прямо как в сказке, - изумилась я. – На ловца и зверь бежит, как говаривала моя баба Ганна. Не зря говорят, что если человек чего-то очень хочет, то он это обязательно получит. Главное – очень хотеть. И тогда желаемое придет само. А я безумно хотела узнать как можно быстрее хоть что-нибудь конкретное о «Соучастии», и нате вам – источник информации прямо здесь, под носом. Бери его голыми руками, используй. И уж я не растеряюсь, воспользуюсь случаем».
Федерика заходит в кафе. Недолго думая, я захожу туда же через несколько минут. Сразу же ищу глазами Федерику . Она сидит за ближайшим ко входу столиком, спиной к двери. Перед ней – чашка кофе. Я прохожу мимо, не глядя на нее. Взгляд мой устремлен в дальний угол, вроде как я ищу столик именно в том месте. Как и следовало ожидать, Федерика окликает меня.
- Анна, здравствуйте!
- О, Федерика! – оборачиваюсь я на голос и останавливаюсь. – Здравствуйте. Извините, я вас не заметила. Рада вас видеть.
- Я тоже очень рада. У вас здесь назначена встреча?
- Нет, просто зашла выпить чашечку кофе.
- Не хотите присоединиться ко мне?
- С удовольствием, - села я напротив Федерики.
- Вы завсегдатай этого кафе? – поинтересовалась Федерика. – По-моему, я как-то раз видела вас здесь. Или я ошибаюсь?
«Отличная у тебя зрительная память, - обратилась я мысленно к собеседнице. – Я, действительно, сюда заходила месяца три назад. Хорошо, что ты именно тогда меня здесь видела.  А то, не дай бог, подумала бы сейчас, что я за тобой слежу. Если ты, конечно, занимаешься тем, в чем я тебя подозреваю».
- Нет, я не завсегдатай этого заведения, - вслух произнесла я. – Хотя вы, наверно, не ошиблись и действительно видели меня здесь. Я раза два сюда заходила, когда приходилось бывать в этом районе.
- А я частенько здесь бываю. Здесь готовят отличный кофе.
Официант к этому времени уже принес мой кофе, и я сделала глоток.
- Вы правы. Кофе здесь отменный, - произнесла я.
- Ваша родственница еще не приехала из Америки? – спросила Федерика.
В первую секунду я не поняла, о какой родственнице меня спрашивают. При чем здесь Паола? Потом до меня дошло.
- Вы имеете в виду синьору Лауру Бони? Так она мне не родственница. Она тетя Бернардо Бони.
- Извините. Значит, я не так поняла. Я решила, что синьор Бернардо Бони ваш родственник.
- Нет-нет, мы не родственники. Но у нас очень хорошие отношения, почти родственные. Бернардо давно у нас работает. Мой дедушка взял его к себе девять лет назад. А когда дедушка передал отель мне, то я тоже оставила Бернардо у себя. Он очень честный, преданный управляющий. И квалифицированный специалист.
- Честных работников трудно найти в наше время, - товарищеским тоном произнесла Федерика.
- Совершенно с вами согласна.
Так, слово за слово, у нас завязалась довольно дружеская беседа. Чтобы вынудить Федерику на ответную откровенность, я поделилась некоторыми своими заботами о «Таннариано». Разговор наш длился чуть больше получаса, но и этого времени мне хватило, чтобы выудить из Федерики кое-какую информацию. Не секретную, естественно. Такая дама, как синьора Джуиджи, секретов никому не выложит. Но даже из тех данных, которые я получила, уже можно сделать некоторые выводы.
На следующий день в Центр полетело от меня тайнописное сообщение.

 «Никасу»
По просьбе одного из сотрудников «отеля» посетила вместе с ним  в «городке» дом  престарелых и благотворительный фонд под общим названием Благотворительный центр «Соучастие». Через неделю, в ходе случайной встречи, беседовала с координатором центра. Как выяснилось из бесед, благотворительный фонд создан пять лет назад. Инициатива создания  заведения принадлежит некоему господину Амину Рахману. По словам координатора центра, он - египтянин, в семнадцать лет уехал во Францию, получил там экономическое образование,  работал в разных фирмах во Франции и Швейцарии. Шесть лет назад отец Амина умер, оставив  сыну наследство. Амин Рахман решил заняться благотворительной деятельностью по оказанию  помощи арабским детям. Его итальянский друг, доктор Джуиджи, владел к тому времени домом престарелых, с названием - Пансионат. Он согласился приютить благотворительный фонд на своей территории. Позже были куплены три соседних особняка с участками земли вокруг них. Теперь это довольно обширная территория, обнесенная общей оградой. В пансионате проживают, в основном, состоятельные старики. Большую часть своих состояний они отдают в благотворительный фонд, официальное название которого - Фонд помощи. Амин Рахман возглавляет сам фонд, его кузен Ахмед Отман, врач по профессии, заведует пансионатом, Сантино Джуиджи  является генеральным директором, а его дочь Федерика Джуиджи – координатором всего заведения. По моему мнению, национальность двух руководителей такого учреждения в этой стране выглядит весьма подозрительно. Предполагаю, что Фонд служит прикрытием для добычи и пересылки денег террористическим организациям и может оказаться «объектом». Считаю необходимым предпринять некоторые оперативные меры для изучения деятельности Фонда и его сотрудников.
«Кобра»

7.

Синьора Лаура Бони Нэйджин оказалась очень милой седой старушкой. Маленькая, хрупкая, живая, говорливая. Мне показалось странным, что такая резвая старушенция захотела поселиться в доме престарелых. Она вполне могла бы жить самостоятельно, в своем собственном жилище. Но отговаривать я ее не стала, хотя имела такую возможность. Тетушка Лаура временно поселилась в «Таннариано,  мы с первого взгляда понравились друг другу и сразу же подружились. Она ежедневно заходила в мой офис и непременно приглашала меня пообедать с ней. Иногда компанию нам составлял Бернардо. По вечерам тетушка навещала своих родственников в Палерджо.
Только через неделю после прибытия в Палерджо тетушка Лаура сказала Бернардо, что готова сделать первый визит в «Соучастие», и попросила меня пойти с ними. Я, естественно, с готовностью откликнулась на ее просьбу.
Наш визит, как и предыдущий, начался с посещения административного здания. Только на этот раз синьора Джуиджи не повела нас в свой кабинет, а усадила за один из столиков в холле. Предложила нам напитки, мы выбрали апельсиновый сок. Беседа длилась недолго. Федерика объяснила будущей постоялице пансионата условия и стоимость проживания в различных номерах заведения. Вкратце остановилась на финансовых вопросах, связанных с благотворительной деятельностью Фонда помощи. Тетушка Лаура внимательно все выслушала, задала несколько вопросов и изъявила желание немедленно посмотреть номер, в котором ей предстояло жить.
- Вы хотели бы поселиться в однокомнатном номере или в двухкомнатном? – спросила Федерика.
Тетушка Лаура уже знала из наших рассказов, где расположены номера, и потому без раздумий ответила:
- В двухкомнатном. В том, который мне так красочно описали Берни с Анной.
- К сожалению, тот номер уже занят. Но у нас есть по одному свободному номеру в каждом из особняков.
Мы вошли в особняк слева от административного здания. Федерика открыла дверь одного из номеров на первом этаже. Он ничем не отличался от того, который мы видели раньше. В комнатах светло, чисто, уютно, стоит простая, но очень удобная мебель. Я подошла к окну в гостиной – открывается вид на миниатюрный японский садик с водоемом, за ним виднеется многоэтажное здание пансионата. Из окна спальни  административное здание тоже не просматривается. Лишь ограда «Соучастия» видна, да сад позади соседнего, чужого особняка. Я взглянула на тетушку Лауру – на  ее лице лежала тень легкого разочарования. «Слава Богу! Ей тоже этот номер не понравился, - вздохнула я с облегчением. – Посмотрим, как расположен номер во втором особняке, справа от административного здания».
Расположение второго номера было намного выгоднее. Во всяком случае, для меня. Хотя Центр еще не прислал ответ на мое сообщение о «Соучастии», я не сомневалась, что изучать его я буду разными способами, в том числе и во время визитов сюда. Поэтому местоположение этого номера как нельзя лучше подходило для моих целей: третий этаж, с балкона-террасы хорошо просматривается улица, въезд на территорию и часть окон административного здания. Окно спальни выходит на площадку-паркинг за административным зданием, на которой стоят, похоже, машины сотрудников «Соучастия».
- Мне здесь очень нравится! – радостно воскликнула тетушка Лаура. – Здесь так много солнца!
- Так это же плохо, - скорчил недовольную гримасу Бернардо. – Ты же знаешь, у нас здесь летом бывает очень жарко. Мне кажется, что тот номер на первом этаже был бы лучше. Обращаю твое внимание еще на один недостаток. Предполагаю, что здесь не так тихо, как в том номере. Смотри, здесь рядом, почти под окнами спальни, стоят машины.
«Убила бы я тебя сейчас! – мысленно посылаю я гневную тираду своему управляющему. – Не лезь со своими советами к тетушке. Она делает совершенно правильный выбор».
- Берни, как ты не понимаешь? Я почти всю жизнь прожила в Дакоте. А это – на севере Америки. Я соскучилась по яркому, южному солнцу. Жары же в номере не будет. Кондиционер ведь зачем-то существует. Что касается машин, так они стоят не под окнами, как ты утверждаешь, а довольно далеко от этого здания. Кроме того, они же ночью не ездят? – взглянула тетушка Лаура на Федерику.
- Конечно, не ездят, - ответила та. – Они стоят здесь только днем. 
- Ну, не знаю, - пожал плечами Бернардо. – Тебе решать.
- А ты как считаешь, Анна? – повернулась тетушка Лаура ко мне. – Мне очень важно твое мнение.
- Каждый номер хорош по-своему. У каждого есть свои преимущества, и почти нет недостатков, - уклончиво ответила я.
- И все-таки, что ты мне порекомендуешь?
- Рекомендовать вам я ничего не хочу. Вдруг вам потом что-то не понравится в номере, который я вам посоветую, и вы будете сердиться на меня. Самое большее, что я могу сказать, так это не решать этот вопрос сейчас. У синьоры Лауры есть несколько дней для принятия окончательного решения?  - обратилась я к Федерике. - Эти номера в ближайшее время никто не займет?
- Думаю, что на несколько дней вы можете рассчитывать. Во всяком случае, на данный момент у меня нет заявок на двухкомнатные номера.
- Вот и хорошо. Тетушка Лаура подумает дня два-три и придет сюда с окончательным решением.
- И о моем участии в работе благотворительной организации тогда же поговорим, - сказала тетушка. – Я смогу встретиться с руководителем Фонда помощи? – вопросительным взглядом посмотрела она на Федерику.
- Без всякого сомнения! – последовал быстрый ответ. - Все зависит от вашего желания. Если вы хотите встретиться с господином Рахманом, то встретитесь с ним.
- Да, я бы очень хотела с ним встретиться. Мне всегда важно лично знать людей, которым я буду отдавать свои деньги на благие дела. Кроме того, я надеюсь, что смогу не только финансами участвовать в благотворительной деятельности. Мне бы хотелось лично что-то конкретное делать для блага обездоленных детей, пострадавших в ходе военных конфликтов.  А еще мне  хотелось бы принять посильное участие в помощи бедным детям в Италии.
- Я вам дам нашу программу и список проектов, - ответила Федерика. – Вполне возможно, что вы сможете что-то выбрать для себя и сказать об этом господину Рахману при личной встрече. И еще возьмите текст соглашения, - протянула она несколько листов Бернарду. – Я его подготовила после вашего звонка. Полагаю, синьора Нэйджин, вам  нужно с ним хорошо ознакомиться, прежде чем принять окончательное решение относительно проживания в нашем пансионате.

В последующие три дня мы почти не виделись с Бернардо и его тетушкой. Я все время была в Пизе. Дедушка сильно простудился, у него была высокая температура, и ему хотелось видеть меня рядом с собой. Мне было очень жаль своего больного старичка, и я почти весь день проводила у его кровати.
На третий день вечером Бернардо позвонил мне:
- Тетя Лаура определилась, наконец, с номером в пансионате. Она выбрала второй, на третьем этаже.
- Что ж, это ее право. Наверно, она права. Номер очень уютный, - бесстрастным тоном отреагировала я на известие. – Только мой вам совет: не заключайте договор на долгое время. Одного года пока достаточно. А там видно будет. Вдруг тетушка разочаруется в этом пансионате. И с Фондом помощи, я думаю, не надо торопиться.
- Мы тоже так решили. Я договорился с синьорой Джуиджи о встрече. Послезавтра мы идем туда подписывать бумаги на проживание. Странно, но тетушка настаивает на твоем присутствии. Она часто говорит о тебе. Не понимаю, почему. То, что я о тебе часто думаю, это понятно. Но она…
- Ты не понимаешь? Это из-за той истории с ее ребенком… Впрочем… Может, это ее секрет? Тогда я молчу. Боюсь, что я и так много сказала, частично выдав ее тайну.
- Для меня это не тайна. Я знаю эту грустную историю, - успокоил меня Бернардо. – Мне тетя на днях открылась и сказала, что у нее когда-то родилась мертвая девочка.
- Вот в этом и заключается причина ее отношения ко мне. Тетушка Лаура призналась мне, что видит во мне свою дочь.
- Ее дочь была бы намного старше тебя.
- Это не имеет значения.
- Ну, вообще-то, ты права. Это, действительно, не имеет значения. Так ты поедешь с нами послезавтра?
- Конечно, поеду. Дедушке уже лучше, а послезавтра, я думаю, он будет совсем здоров.
Через день мы снова были в «Соучастии». Все, что касалось  проживания тети Лауры в этом заведении, было оформлено довольно быстро. Не зря Бернардо брал  бумаги с собой. Он хорошо изучил все положения соглашения и не нашел в них никаких противоречий. Даже с адвокатом не пришлось советоваться.
После подписания соглашения Федерика позвонила по мобильнику господину Рахману, и через несколько секунд хлопнула дверь на втором этаже. Я бросила быстрый взгляд в сторону хлопка и немного расстроилась. Если этот Рахман выходил из своего кабинета, то он находился на стороне, противоположной от номера тетушки Лауры.
Господин Рахман представился, сел за столик как раз напротив меня. Довольно обаятельный мужчина средних лет, никакой арабской бородки, одет по-европейски – с первого взгляда даже не скажешь, что он египтянин. На просмотренных в Центре фотографиях это лицо, похоже, мне не попадалось. Я незаметно нажала кнопку на обратной стороне одной из пуговиц моего пиджака, в которую была вмонтирована миниатюрная видеокамера. Через секунду повернулась чуть вправо – в объектив должен был попасть и доктор Сантино Джуиджи.
Разговор о Фонде помощи был коротким. Господин Рахман сослался на занятость и вышел из администрации, а доктор Джуиджи договорился с тетушкой Лаурой, что они обсудят вопрос о ее участии в благотворительной деятельности уже после ее вселения в «Соучастие».

8.

На новоселье, как я назвала про себя первые «посиделки» у тетушки Лауры, мы поехали с Бернардо прямо из «Таннариано» на его машине. Парковочные места вдоль ограды «Соучастия» были, но не было свободного места рядом с входом. Потому я предложила припарковать нашу машину на противоположной стороне улицы, прямо напротив въезда в благотворительный центр.
- Отсюда, по-моему, будет удобнее отъезжать, - объяснила я причину моего предложения. – Машины здесь стоят так удобно, что нам не нужно будет потом долго маневрировать между ними.
- Ты, как всегда, права, - улыбнулся Бернардо, выворачивая руль.
Мы припарковались, я взяла свой пакет с подарком для тетушки Лауры и вышла из машины. Бернардо вытащил с заднего сиденья громадный букет из белых роз, который он тоже купил тете.
- Ты забыла сумку у заднего стекла, - сказал он.
- И правда! Сейчас заберу ее, - сделала я вид, что действительно забыла про свою вещь, хотя на самом деле надеялась, что Бернардо напомнит мне о ней.
 Бернардо отошел в сторону, я нагнулась и потянулась рукой к сумке.
Внешне эта сумка ничем не отличалась от сотен других таких же сумок. Зато внутри она была особенной. В ней было оборудовано специальное отделение для видеокамеры со сверхчувствительным объективом, который может снимать мельчайшие подробности даже в темноте. Перед поездкой на «новоселье» я положила камеру в предназначенное для нее место. Объектив аппарата плотно входил в небольшое боковое отверстие сумки. На этом же уровне, по периметру сумки, было вмонтировано несколько декоративных  украшений круглой формы, и эти «нашлепки» ничем не отличались от крышечки, закрывающей объектив видеокамеры. Едва заметным движением руки я сняла крышечку с объектива. Видеокамера устроена таким образом, что как только перед ней, в радиусе до пятидесяти метров, появляется человек, она автоматически включается, затем таким же образом отключается. Заснятые кадры поступают в запоминающее устройство с видеофайлами.
- Собственно, зачем я буду брать эту сумку? – повернулась я к Бернардо. – Я вообще удивляюсь, почему я поставила ее сюда. Здесь лежат вещи, которые я должна отвезти сегодня в Пизу. Нужно было сразу бросить сумку в мою «Пунто». Пусть пока остается здесь.
- Как знаешь, - произнес Бернардо, щелкая дистанционным пультом.
В номере тетушки Лауры собралось восемь человек. Гости были, в основном, пожилые люди. Они пили принесенное с собой домашнее вино, вспоминали давным-давно прошедшие события, сожалели, что тетушка Лаура не захотела жить ни с кем из родственников и желали ей счастливых дней на родной земле. Бернардо, видимо, стало скучно, и он предложил мне выйти на балкон-террасу. Я не заставила просить себя дважды, поскольку сама давно уж туда рвалась.
Как только мы оказались на террасе, Бернардо попытался обнять меня - я сердито сбросила его руку.
- Мне казалось, что ты в последнее время стала лучше ко мне относиться, - произнес он, скривив в горькой усмешке губы.
- Мне тоже в последнее время кое-что казалось.
- Что именно?
- Что ты уважаешь меня как личность и видишь во мне своего друга.
- Тебе это не казалось. Так оно и есть. Но просто дружбы мне мало. Я хочу большего.
- Бернардо, дорогой! Сколько можно об одном и том же? Давай не будем больше на эту тему говорить. По крайней мере, пока не будем.
- Ты сказала «пока»? Я не ослышался? Ты оставляешь мне надежду? – заулыбался Бернардо во весь рот.
- Не знаю, Бернардо. Я пока ничего не знаю. Не торопи события.
- К процессу ухаживания длиной в год ты используешь слово «торопить»? – возмутился Бернардо. – Это же просто смешно!
- Ладно, не придирайся к словам. Давай пока останемся друзьями, если ты не хочешь, чтобы мы рассорились.
- Не хочу с тобой ссориться. Останемся пока друзьями. Но не оставляю надежды на большее, чем просто дружба. Между мужчиной и женщиной редко бывают чисто дружеские отношения. Такие отношения случаются, чаще всего, только между бывшими любовниками.
- А разве мы с тобой эту стадию не прошли? – засмеялась я игривым смехом.
- Ты же этого не помнишь! – парировал Бернардо.
- Я не помню, но ты-то помнишь, - не удержалась я от насмешливой интонации.
- Знаешь, ты настолько сейчас не похожа на ту Анну, что мне кажется, будто тогда со мной была другая женщина.
«Если бы ты только знал, насколько ты близок к истине!» - ухмыльнулась я про себя, а вслух сказала:
- Похожа я теперь на прежнюю Анну или не похожа, но мы провели три дня вместе, как ты утверждаешь, и значит – мы подходим под твою теорию о дружбе между бывшими любовниками.
Эта легкая словесная перепалка с Бернардо была мне сейчас как нельзя кстати.  Я, можно сказать, намеренно произносила какие-то глупые, ничего не значащие фразы, чтобы подольше задержать Бернардо на балконе и понаблюдать за обстановкой вокруг административного здания. Пока длился наш разговор, на территорию «Соучастия» вошло пять человек, причем трое из них были с арабской внешностью. Русскому человеку бывает трудно отличить итальянца от араба. Особенно издалека. Но у меня глаз наметан, настоящий итальянец – он всегда для меня итальянец. А вот отличить, скажем, египтянина от чеченца или ингуша мне бывает трудно. Думаю, что и сами они с трудом различают южные национальности. Как мы – славянские. Разве есть большая разница во внешности между русскими, украинцами, белорусами или, скажем,  болгарами? Впрочем, русские когда-то смешались с татарами, болгары – с турками, так что многие из нас, славян, тоже очень похожи на темноволосых, кареглазых южан. За исключением, разве только, белорусов. До Белоруссии татары не дошли, и осталась нетронутой Белая Русь, остались глаза серыми и голубыми, а волосы – светлыми.
- О чем задумалась? – услышала я рядом со своим ухом голос Бернардо.
- Да вот думаю… Старики, похоже, не собираются еще уходить. А нам, пожалуй, пора в «Таннариано».
- Извини, но я пока не могу уехать. Обещал маму домой отвезти. Ты же знаешь, что мамин брат уехал сразу, как только привез ее сюда.
- Ладно, тогда и я пока останусь. Давай, в таком случае, пройдемся по территории, полюбуемся красотой клумб, рабаток и микс-бордеров. Похоже, здесь работал хороший специалист по ландшафтному дизайну, а в прошлый раз мне не удалось рассмотреть каменистые и подпорные стенки, которые я видела только издалека.
Проходя мимо парковки у административного здания, я заметила:
- Наверно, ты был прав, когда предупреждал тетю о машинах на этой стоянке. Они все-таки будут создавать для нее определенные неудобства. По-моему, их сегодня здесь намного больше.
- Определенно больше. Тогда их было всего семь, а сегодня – двенадцать.
- Ну и память у тебя! – восхищенным голосом произнесла я. – Неужели и марки машин смог запомнить?
- А как же!
Пока Бернардо перечислял марки, я по привычке «записывала на корочку» все номера машин. Может, пригодятся.
Мы прошли к основному корпусу, и я предложила сесть на скамейку невдалеке от бокового въезда в подземный гараж. Я не надеялась увидеть что-нибудь интересное и важное для себя, но понаблюдать за тем, какие машины въезжали и выезжали из гаража, мне хотелось. Однако за те четверть часа, что мы провели на скамейке, в гараж въехала только одна грузовая машина.

Вечером, приехав в Пизу, я записала в блокнот личных расходов все увиденные номера и марки машин, закодировав их таким образом, чтобы выглядели они со стороны как цены на какие-то товары и услуги.

9.

Мне не терпелось поехать к тетушке Лауре как можно быстрее, но я ждала ее приглашения. Она не заставила себя долго ждать, позвонила через три дня после «новоселья».
Я приехала в «Соучастие» во второй половине дня. На этот раз я договорилась с дежурным администратором, что на машине въеду на территорию заведения. Я не поехала на парковочную стоянку позади административного здания, а стала парковать свою «Точку» недалеко от входа в него. «Если спросят, то объясню, что отсюда мне удобнее идти к особняку тетушки», - приготовила я ответ на возможные недовольства и поставила машину таким образом, чтобы объектив видеокамеры в сумке у заднего стекла смотрел точно на вход  в администрацию. Прежде чем идти к особняку тетушки, я решила зайти к Федерике, чтобы поздороваться  с ней. Она мне, похоже, искренне обрадовалась.
- Заходите, Анна, я очень рада вас видеть. Садитесь, - указала она мне не на стул напротив ее места у письменного стола, а на кресло у кофейного столика в углу.
- Извините, Федерика, меня ждет тетушка Лаура. Я зашла просто поздороваться. Мне  хотелось вас увидеть.
- Я так понимаю,  мы симпатизируем друг другу, - дружески улыбалась Федерика.
- Именно это я имела в виду.
- Может, зайдете ко мне после посещения синьоры Нэйджин?
- Не знаю, когда освобожусь. Вы же знаете пожилых людей не хуже меня, если не лучше, - засмеялась я. – Они любят поговорить.
- Это уж точно! – поддержала Федерика мой смех.- А давайте сделаем следующим образом. Если вы не освободитесь до того, как закончится мой рабочий день, я поднимусь в номер синьоры Нэйджин и приглашу вас в кафе. В таком случае синьора не станет вас больше удерживать.
- Неплохая идея, - расхохоталась я, выходя из кабинета.
Тетушка Лаура обрадовалась мне так, словно я действительно ее дочь и давно у нее не была.
- А это что такое? – обратила она внимание на громадный сверток, который я  держала в руках.
- Это мой маленький подарок вам. Знаете, я ведь в душе дизайнер. Очень люблю это дело. Всегда замечаю красивый интерьер. Но чаще мне хочется в нем что-то изменить, что-то добавить. Вот и ваша терраса мне показалась немножко унылой и пустынной. Туда нужно было бы поставить цветы в горшках. Но балконные цветы требуют индивидуального решения. Если у вас появится желание разместить там живые растения, я помогу вам их подобрать. Лично же мне захотелось установить на террасе декоративное деревцо. Если вы не возражаете, конечно.
- Что ты, Анна! Разве можно возражать против подарка? Да еще от тебя.
- Отлично! Тогда займемся делом.
Я двинулась на террасу, тетушка последовала за мной. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы развернуть сверток и достать из него искусственное лимонное деревцо, усыпанное ярко-желтыми плодами. Дерево находилось в большом керамическом горшке, «вырастало» оно из специального вещества цвета земли и выглядело совсем натурально.
- Очень красиво, - с одобрительной улыбкой смотрела тетушка Лаура на деревцо.
- Куда вы хотите, чтобы я его поставила?
- Можно в этот угол, а можно и в тот. Мне все равно.
- Давайте поставим на эту сторону. Если мы поставим его именно в этот угол, то мы как будто прикроем нашу террасу от улицы и администрации.
- Отлично. Мне так очень нравится.
- По-моему, смотрится хорошо, - произнесла я, отойдя от деревца на два шага назад.
«Неплохо сработано. Не зря мой наставник обучал меня мастерству работы с деревом», - удовлетворенным взглядом смотрела я на искусственное растение. Никто не обратит внимания на два коротких толстых сучка у самого ствола. Их цвет и фактура почти ничем не отличаются от других веток на деревце. Никому и в голову не придет, что сделаны сучки не вместе со всем деревом на фабрике, а «сфабрикованы» они мной, в домашних условиях. Прикреплены сучки к стволу с помощью острых штырьков длиною в полтора сантиметра. В верхний сучок вмонтирован  высокочувствительный микрофон с записывающим устройством. Теперь этот микрофон направлен в сторону администрации и в течение двух часов будет улавливать все разговоры, ведущиеся в ближайшем крыле здания на втором этаже. Шансов, что обязательно в этот день там будут какие-то важные разговоры, очень мало. Но чем черт не шутит? Мне в последнее время везет.
Тетушка Лаура, между тем, уже сварила кофе, и мы уютно устроились в мягких глубоких креслах в гостиной. Она подробно докладывала мне о первых днях пребывания в «Соучастии», о соседках, с которыми успела познакомиться, об обедах и ужинах, которыми ее здесь кормили.
Два часа пролетели незаметно. Мы услышали звонок в дверь, и тетушка вышла из гостиной, чтобы посмотреть, кто пришел. Я быстро юркнула на террасу и подошла к деревцу. Сделав вид, что поворачиваю его, выдернула сучок с микрофоном таким образом, чтобы мой жест остался незамеченным, если вдруг кто-то случайно смотрел на террасу из окна администрации. Увидеть что-то конкретное с такого расстояния трудно, но «береженого Бог бережет», как любила повторять моя баба Ганна. Я вернулась в гостиную и быстро сунула сучок в сумку. В тот же момент в гостиную вошла, как и следовало ожидать, Федерика. Тетушка хотела заполучить теперь нас обеих, но Федерике, с ее опытом работы со стариками, удалось мягко и вежливо убедить синьору Нэйджин, что ей пора отдохнуть от гостей.
Разговор с Федерикой ничего нового  о «Соучастии» мне не дал. Ничего примечательного и важного для меня о самой Федерике я тоже не узнала. Если не считать любопытной фразы, которую синьора Джуиджи бросила, когда по телевизору в кафе шел какой-то сюжет о России:
- Эти русские, имея такую большую территорию, не хотят предоставить независимость маленькой свободолюбивой Чечне. Россию нужно заставить учитывать интересы народов, которые хотят быть независимыми.
Я кивнула в знак согласия, но продолжать разговор, тем более - заострять его на этой теме, не стала. Если Федерика поставила перед собой цель привлечь мои финансы в  Фонд помощи или, что тоже возможно, «завербовать» меня для его тайной деятельности - если фонд все-таки такой деятельностью занимается, - то мне это совершенно не нужно. Даже в разведывательных целях. Мои ценные документы и мое исключительное легальное положение нельзя подвергать опасности участием в сомнительных операциях, которые рано или поздно будут раскрыты, а все участники окажутся на скамье подсудимых.
Вечером я несколько раз прослушала запись, сделанную на террасе тетушки Лауры. Зря я надеялась на какие-то результаты – в наушниках слышны были обычные фразы, касающиеся работы Фонда и пансионата, прозвучало несколько итальянских фамилий и имен. Двое разговаривали на арабском языке. Здесь я вообще бессильна, нужен специалист.
Через четыре дня я снова зашла к тетушке Лауре и снова прикрепила к «лимону» сучок с микрофоном. На этот раз я была у тетушки в первой половине дня, и на микрофон должны были поступать все утренние разговоры администрации. Машина моя в это утро стояла на улице, прямо у входа в «Соучастие». Но у заднего стекла лежала уже не сумка, а маленькая подушка-думка с небольшим отверстием сбоку. Из отверстия на вход учреждения смотрел объектив все той же видеокамеры.

В который уже раз прослушиваю аудиозаписи и просматриваю видеофайлы – ничего заслуживающего внимания не вижу и не слышу. Неужели моя интуиция и мой сон-видение на этот раз меня подвели? Не могу в это поверить, и по-прежнему полна решимости еще какое-то время продолжать наблюдение за «Соучастием». Правда,  распоряжения на этот счет я до сих пор не получила. Центр пока не реагирует на мое тайнописное сообщение, хотя по времени оно должно уже быть у Льва Николаевича. Впрочем, пусть Центр пока молчит. У меня развязаны руки на любую инициативу. Кто знает, может, генералы потому и молчат, что ждут, чем закончатся мои попытки. Они ведь знают, что делать необдуманные шаги и рисковать из-за «объекта» я не буду: так было оговорено перед моим отъездом из Москвы.

10.

В этот день мне улыбнулась удача, хотя с утра не очень везло. Начались неудачи с парковки у входа в «Соучастие»: рядом с ним не было места для моей «Точки». Именно в это утро вдоль всей ограды благотворительного центра впритык друг к другу стояли машины. «Мероприятие здесь, что ли, какое-то проходит? Хорошо, что хоть место напротив входа свободно, и мне можно включить видеокамеру», - думала я, паркуя машину на противоположной стороне улицы.
В административное здание я сразу не пошла, как это обычно происходило, когда я навещала тетушку Лауру. «Если здесь собрались какие-то люди, то лучше сначала установить микрофон на дереве», - решила я и отправилась в особняк тетушки. Пока та варила кофе, я сделала свое дело на террасе. Перед отходом, как обычно, сучок с микрофоном и записывающим устройством сняла.
Федерика встретила меня своей обычной, дружеской и приветливой, улыбкой.
- А я уж подумала, что вы не зайдете ко мне, - сказала она, вставая из-за компьютерного стола. - Мне сказали, что вы здесь, и я вас давно уж жду.
- Я хотела зайти сразу, но тетушка Лаура стояла на террасе и делала нетерпеливые жесты рукой.
- Понятно, - засмеялась Федерика.- У нее все в порядке? Она ни на что здесь не жалуется?
- Нет, не жалуется. Ей здесь все очень нравится. Как я поняла из разговора с ней, вы уже обсуждали планы ее участия в благотворительной деятельности.
- Да, синьора Нэйджин горит желанием что-то делать, и у нее есть возможность проявить себя.
Федерика принялась говорить о важности и необходимости Фонда помощи, стараясь заинтересовать меня, в который уже раз в беседах со мной, этим фондом.  Расписывала, сколько счастья и радости Фонд приносит бедным детям, и какие важные проекты им предстоит еще осуществить. Потом не выдержала, напрямую меня спросила:
- Как вы смотрите на то, чтобы внести свой вклад в это благородное дело?
Не успела я рта открыть, как зазвонил телефон. Федерика сняла трубку:
- Алло! Слушаю вас. А-а, это ты… Какие материалы?.. Амин? Но ему я уже давала этот документ… Ясно, сейчас распечатаю. Принесу через три минуты… Нет, я сама принесу… Нет, не занята, все в порядке.
Я  встала с кресла.
- Федерика, я не хочу вам мешать. Мне все равно уже пора уходить.
- Подождите, не торопитесь. Вы мне не мешаете, я сейчас освобожусь, - притронулась она рукой к моему плечу. – Вы можете подождать немного?  Буквально три-четыре минуты, пока я поднимусь наверх и спущусь обратно. Мне очень важно довести наш разговор до конца.
Доводить этот разговор до конца мне не очень хотелось, но отказаться от него  я тоже не могла. Резкий отказ мог бы обидеть Федерику, а она могла еще очень мне пригодиться.
- Хорошо, подожду.
Федерика пощелкала мышкой компьютера, распечатала несколько страниц и, не убрав документ с экрана, вышла из кабинета.
Моя реакция была мгновенной.
 «Если наверху проходит какая-то встреча, то судя по одной из произнесенных фраз, Федерика только что вывела на печать какой-то документ главе Фонда помощи. Наверняка этот документ представляет для меня ценность», - подошла я к компьютеру и взглянула на экран. На мониторе - названия, фамилии, цифры.
 «Как хорошо, что я всегда ношу с собой пустую карту памяти CompactFlash! Упускать случай нельзя, нужно рискнуть», - сунула я флэшку в разъем компьютера, и через несколько мгновений файл был в памяти флэшки.
Когда Фредерика вошла в кабинет, я, как ни в чем не бывало, сидела в кресле и допивала свой кофе. Федерика вернулась к разговору о моем участии в Фонде. Я ничего конкретно не сказала, но твердо пообещала в ближайшее время обговорить этот вопрос с дедушкой и, сославшись на срочные дела, поторопилась уйти из кабинета. Мне не терпелось поскорее просмотреть и прослушать всё, что удалось получить в это утро в «Соучастии», и я приехала домой в Пизу рано, сразу после обеда.

Внутри всё дрожит от волнения, но я оттягиваю момент работы с материалами -  подсознательно боюсь очередного разочарования.
Стою в своей гостиной у окна, смотрю на улицу. В Москве и в Питере в это время года через окно увидишь заснеженный двор и улицу, а здесь идет дождь. Не такой сильный, каким он бывал в этом ноябре, когда дороги были полностью залиты водой и на улицу, под ливень, лишний раз выходить не хотелось. И уж, конечно, сегодняшний дождь совсем не похож на то ужасное наводнение в конце августа, когда Площадь Чудес была полностью затоплена и Пизанская башня словно плавала по ней.
Но и этот мелкий, холодный дождик создает определенные неприятности. Прохожие, с зонтиками в руках, спешат быстрее от него спрятаться. Одни торопятся, наверно, домой. Другие забегают в магазинчики, третьи заходят в нашу тратторию. Мне нужно тоже туда скоро спуститься. Дедушка сказал, что сегодня должен приехать Кармело и мы будем вместе ужинать внизу. Сейчас просмотрю все материалы и пойду.
Закрываю дверь на ключ, снимаю почти всю одежду, набрасываю на себя махровый банный халат и принимаюсь за дело.
 Сначала пробую разобраться с документом, записанным на флэшку с компьютера Фредерики. Внимательно просматриваю все названия и фамилии – ни одного известного для меня имени. Видимо, сами по себе эти названия и фамилии никакой ценности не представляют.  Не зря Федерика безбоязненно оставила документ, не убрав его и не закрыв паролем. Однако нет сомнения, что за этими цифрами и названиями стоит какая-то определенная информация. Ее можно, видимо, расшифровать только в сочетании с другими данными. Так что здесь нужна кропотливая аналитическая работа, привязанная ко всему объему информации по данному вопросу. «К сожалению, ни мой мозг, ни мой компьютер этим объемом не обладают», - откладываю я флэш-карту в сторону.
Прослушиваю аудиозапись, сделанную с лимонного деревца. Снова безрезультатно. Как в случае с предыдущими записями,  не могу полностью разобрать разговоры в административном здании из-за шумов и посторонних звуков. Для расшифровки записей нужна специальная техника Центра. Кроме того, сегодня, как никогда раньше, слышно много арабской речи. Здесь я тоже бессильна.
Ни на что особенное уже не надеясь, просматриваю видеокадры, снятые напротив входа в «Соучастие». Вот в кадре обычный прохожий, идет мимо благотворительного центра… Еще один прохожий… Вот старушка покидает территорию «Соучастия»… За ней выходит молодой человек с итальянской внешностью… А вот выходят сразу двое… Кажется, арабы… Пошли направо, к машине… Еще один араб… Идет к машине рядом со входом. Машина стоит носом к дороге, и лицо араба прямо в кадре. Стоп! Дай-ка еще раз посмотрю на этого человека. Кажется, это лицо я видела на фотографиях в Москве… Да-а, по-моему, эта личность мне знакома… Нужно убедиться.
Достаю из косметички контейнер цилиндрической формы, внешне ничем не отличающийся от обычного тюбика с помадой. Впрочем, под съемным колпачком действительно находится остаток помады, которой я, естественно, не пользуюсь. С другого конца этого «тюбика» я выкручиваю колпачок с правой резьбой и достаю компактный накопитель с материалами, привезенными из Москвы. С помощью маникюрных ножниц на боковой панели карманного компьютера вывинчиваю едва заметный винтик, закрывающий разъем компьютера, и вставляю туда острие накопителя. Набираю код, без которого карта памяти ничего выдавать не будет, ищу папку «объект» и начинаю просматривать снимки…
Вот он, этот человек. Читаю данные о нем. Сауд аль-Мидхар, известный под псевдонимом Абу Саяф, один из самых одиозных террористических фигур, арабский функционер радикальной исламской организации «Дават уль-аршад». Военизированное крыло организации – «Лашкар-э-Тайба». Боевики этого крыла принимали участие в боевых действиях во всех конфликтах в мусульманских странах и воевали против федеральных сил России в Чечне. Абу Саяф является представителем международных террористов на Северном Кавказе. Контролирует денежные потоки в этот регион и по рангу является выше Хаттаба, поскольку прибыл в этот регион по прямому указанию Усамы бен Ладена. Последнее упоминание об Абу Саяфе относится к середине 2000 года, когда был записан его телефонный разговор с одним из амиров чеченских боевиков Абдул-Халилом Алхузуровым. В том разговоре звучало название Палерджо.
Внимательно рассматриваю фотографию этого Алхузурова. Не может быть! Если не ошибаюсь, то на одной из предыдущих моих видеозаписей я видела это лицо, но не обратила на него внимания. Такая обычная, ничем не примечательная физиономия, которая быстро стирается из памяти. Вот и я не могла это лицо вспомнить, когда просматривала свои пленки. А этот человек, кажется, попал в объектив моей видеокамеры в тот день, когда я привезла тетушке Лауре лимонное деревцо. Тогда моя «Точка» стояла прямо у входа в административное здание. Просматриваю эту пленку… Так и есть! Вот он выходит из особняка…
От волнения у меня даже руки задрожали. Прикрыв глаза, сижу какое-то время без движения и мысленно просматриваю только что виденные кадры. Потом снова их смотрю на экране и сравниваю с московскими снимками. Сомнений нет: личности, данными о которых снабдил меня Центр, появлялись в «Соучастии». А значит, этот благотворительный центр, скорее всего, является «объектом». Подтвердить или опровергнуть мое предположение могут  аудиозаписи с лимонного деревца и данные компьютера Федерики. Мне их не расшифровать, с этой задачей могут справиться лишь специалисты в Центре.
Раздался стук в дверь. «Сделаю вид, что не слышу. Пусть думают, что я принимаю ванну или душ», - решаю я и не спеша убираю всю аппаратуру. Через несколько секунд в дверь еще раз постучали. Я зашла в ванную и оттуда прокричала:
- Иду я, иду!
Слегка смочив волосы у висков, я вернулась в гостиную.
- Дедушка, это ты? – спросила я, поворачивая ключ в замке.
- Это я, Кармело, - увидела я сияющее, улыбающееся лицо кузена. – Мы тебя уже ждем. Чего так долго?
- Да-вот, разомлела в ванне, - ответила я, придерживая распахивающиеся полы халата. – Скажи дедушке, что через пять минут буду готова. Сейчас оденусь и спущусь.
- Не тянись, а то мне еще в Лукку сегодня ехать надо.
- Не беспокойся, я быстро.

Уже поздно ночью я составила короткое донесение в Центр.

«Никасу» от «Кобры»
В моем распоряжении находятся материалы, которые дают основание предполагать, что центр «Соучастие» является «объектом». Ряд материалов можно расшифровать лишь с помощью специалистов. Требуется срочная передача всех материалов через тайник.  Сообщите дату вложения и изъятия закладки в тайник «F». Подтвердите разработанные ранее условия работы с ним. Краткие сведения и опись передаваемых материалов отправляю тайнописным сообщением.

Прочитав несколько раз это короткое сообщение, я набрала  текст на своем мобильнике со встроенным карманным компьютером, который я называю про себя «смартфоном». Ввела пароль. Микропроцессор моментально зашифровал мое послание в цифровом коде, переведя буквы и знаки в цифры. В Центре есть телефон с устройством-близнецом, и только тот телефон - с помощью секретного пароля - сможет расшифровать мое послание. Для всех остальных, кто бы ни перехватил мое послание, мой текст будет полной абракадаброй.
Сложив лист с черновиком  письма в гармошку, я подожгла его сверху. Глядя на спускающуюся вниз волнистую огненную полоску, я мысленно подсчитывала, когда может состояться передача материалов. В Центре должны сначала подобрать верного курьера для  работы именно с моим тайником во Флоренции. Курьер должен ознакомиться с описанием тайника, местом его расположения, а также выучить наизусть время и место постановки сигналов вложения и изъятия закладки в тайник. Одновременно Центру нужно будет оформить  все необходимые документы для нелегальной поездки курьера в Италию. Все это займет не меньше двух недель. И только тогда я получу радиошифровку или послание на «смартфон», что Центр готов принять от меня мои материалы.

11.

Каждый раз, когда я бываю теперь во Флоренции, меня преследуют по пятам ностальгические воспоминания о днях, проведенных здесь с Виктором. Куда бы я ни пошла, куда бы ни поехала, всё напоминает мне о наших с ним прогулках по этому древнему городу-памятнику, окруженному великолепными зелеными холмами. Выхожу я из галереи Уффици – и взгляд мой, помимо моей воли, устремляется к противоположному берегу, в сторону южного холма с обзорной площадкой на Пьяццале Микеланджело. Там мы долго стояли  с любимым в первый же вечер нашей встречи по явке после многомесячной разлуки. Мы любовались изумительной панорамой города в мягких лучах заходящего утомленного солнца, и счастье наполняло нас обоих от того, что мы снова вместе. Иду я в сады Боболи, чтобы проверить мой тайник «В», - и слезы наворачиваются на глаза при виде тропинки, на которой мы с ним целовались. На район Прато, где я снимала квартиру, когда училась в школе искусств и где мы несколько дней до отъезда в Пизу и Рим жили с Виктором, я наложила полное табу и никогда там не появляюсь. Обхожу я стороной и площадь Санта Мария-Новелла, и площадь Сан-Джованни, и площадь Дуомо с их старинными соборами и церквями, которыми так восхищался Виктор. А одно упоминание Баптистерия, у Восточных ворот которого состоялась наша с ним встреча по явке, отзывается в моем сердце такой пронзительной болью, что кажется, будто длинный нож вонзается в него своим острием, оставляя после себя кровоточащую, незаживающую рану. И оттого не хочется лишний раз рвать сердце на куски и бередить душу горькими воспоминаниями, оттого не хожу я в район Центрального железнодорожного вокзала. Я просто запретила себе туда ходить.
Но сегодня мне не до запретов и наложенных табу. Сегодня я отгоняю от себя все воспоминания, стараясь забыть про боль и щемящую тоску в сердце. Сегодня я направляюсь в запретный район. Потому что сегодня я не женщина, сегодня я разведчица, которая идет на вложение закладки в тайник «F».
Тайник «F» - это не совсем  тайник в том понимании, какое обычно возникает у человека при упоминании этого слова. Это не дупло в дереве, не углубление в его корнях и не расщелина в камне или стене. Это просто тяжелая металлическая скамейка, способная «приклеивать» к себе намагниченные вещи.
Я села на скамейку, достала пудреницу, подмазала губы, осмотрела через зеркальце пространство сзади себя. Положила пудреницу в сумку, достала магнитный контейнер с моими пленками и, поправляя брючину, пришлепнула контейнер снизу. Не спеша встала, пошла в центр города, поставила на условленном месте сигнал вложения закладки. Через несколько часов проверила сигнал изъятия закладки из тайника. Сигнал был на месте. Теперь я была спокойна: мои материалы будут вскоре доставлены в Центр.

Не успела я выехать на окраину Флоренции, как зазвонил мой мобильный телефон. Звонила бабушка Донателла.
- Анна, здравствуй! Ты где пропадаешь? Обещала приехать к нам, а не появляешься уже больше месяца.
- Извини, бабушка, я все время занята. Ты ведь знаешь, что отель требует много времени.
- Знаю я эти проблемы, знаю. Но родных забывать нельзя. В нашей семье так не принято.
- Хорошо, бабушка. Обещаю, что в ближайшее время обязательно приеду.
- Не в ближайшее время, а сегодня.
- Отчего такая спешка? Почему именно сегодня?
- Потому что именно сегодня закончены все ремонтные работы в нашей гостиной, и мне не терпится показать гостиную тебе. Она ведь сделана по твоим картинкам.
«Картинкам! – хихикнула я про себя. – Надо же так забавно обозвать дизайн-проект, который я разработала для их гостиной».
- Так что давай, приезжай! – требовательным голосом продолжала бабушка Донателла. – Ты где сейчас? В Пизе или в Палерджо?
- И не в Пизе, и не в Палерджо. Я выезжаю из Флоренции. Искала здесь подарок дедушке на его день рождения.
- Так до дня рождения еще далеко. Чего так рано за подарком поехала? Что купила, если не секрет?
- Ничего  не купила. Пока просто хожу по магазинам, присматриваюсь. Ищу что-нибудь оригинальное, чтобы дедушке понравилось.
- Ему понравится всё, что бы ты ему ни подарила.
- Может, вы мне что-нибудь посоветуете?
- Приезжай, обсудим и этот вопрос. Мы тебя ждем.
- Ой, бабушка Донателла! День-то уже заканчивается.
- Не принимаю никаких возражений. Приезжай, переночуешь у нас. Ты в каком месте сейчас находишься?
- Только что выехала из города.
- Успеешь свернуть на А-1, чтобы попасть на нашу автостраду?
- Как раз подъезжаю к развязке.
- Вот и поворачивай, пока не поздно, - не терпящим возражения тоном сказала бабушка. - Иначе очень обижусь на тебя.
- Ладно, бабушка, еду.

В Палерджо я попала только через день и сразу же поехала к тетушке Лауре. Она уже несколько дней названивала мне и высказывала легкие упреки за то, что уже больше недели я у нее не была. Зайдя на территорию «Соучастия», увидела Федерику, идущую мне навстречу.
- Здравствуйте, Анна! – поцеловала она меня по-французски в обе щеки. – Целую вечность вас не видела. Успела соскучиться.
- Я тоже, - ответила я, всем своим видом показывая, что искренне обрадовалась этой встрече. – Вы прекрасно выглядите! И настроение, похоже, отличное. Ваш рабочий день на сегодня уже закончился?
- Здесь уже закончился, но у меня дела в городе. А вы идете, как всегда, к синьоре Нэйджин?
- Куда же еще? Она уже несколько дней ждет меня. Вон, уже снова стоит на террасе, - махнула я рукой в сторону особняка тетушки Лауры. – А у меня не было времени к ней раньше прийти.
- Со временем у вас было туго из-за каких-то сложностей в отеле? Ой, извините, ради бога, за такой бесцеремонный вопрос.
- Не извиняйтесь, Федерика, все в порядке. Мы ведь друзья. Сложностей или неприятностей в отеле не было. Там хорошо управляется Бернардо. И по правде говоря, дела отеля меня сейчас не очень интересуют.
Об отеле я заговорила не случайно. Ничто так не располагает к тебе женщину старше тебя по возрасту, как откровенный, конфиденциальный разговор, в котором ты говоришь о своем недовольстве жизнью, собой, своим положением или окружением. Еще лучше – если в таком задушевном разговоре звучат жалобы на непонимание со стороны мужа, иногда - свекрови. Самый лучший, конечно, способ заручиться дружбой взрослой женщины – это поделиться с ней своей озабоченностью поведением и учебой детей в школе и попросить совета.  Ни второго, ни третьего способа я применить не могу. Остается самый первый – недовольство своей жизнью.
- Почему так? – проявила Федерика вежливый интерес к моему высказыванию.
- Как вам сказать?.. Знаете, когда дедушка отдал отель мне, я очень обрадовалась. Думала, что в «Таннариано» я полностью развернусь и смогу претворить в жизнь новые, интересные идеи. А оказалось, что в отеле все налажено, все идет своим чередом, и мои идеи совсем не нужны. Скорее наоборот, они могли бы нарушить налаженное хозяйство и навредить финансовой стороне дела. Вот и получается, что мой креативный пыл никому не нужен, как никому не нужен был когда-то талант моей бабушки-актрисы.
- Ваша бабушка была актрисой? Вы мне об этом ни разу не обмолвились.
- Не было случая. А бабушка моя была, насколько я знаю, хорошей актрисой. Но вышла замуж и посвятила себя семье и семейному бизнесу, забыв про свой талант. Однако я почему-то уверена, что она скучала  в траттории, как я теперь скучаю в отеле. И потому в Палерджо я теперь не каждый день приезжаю. Зато чаще стала навещать родственников. Вот вчера и позавчера была у родных в Лукке, смотрела на свое творение.
- Какое творение? – заинтересовалась Федерика. – Если не секрет, конечно.
- Секрет? Да что вы! Никакого секрета нет, – рассмеялась я. – Осматривала я  гостиную моих родственников. Они обновили ее по моему дизайн-проекту.
- Ах да, я помню. Вы говорили в день нашего знакомства, что увлекаетесь дизайном по интерьеру.
- Моим родственникам тоже стало известно о моем увлечении, и теперь некоторые из них просят то кухню оформить, то гостиную, то спальню. Если так дело пойдет, то вскоре мне придется, похоже, целый дом оформлять, - засмеялась я.
- А кстати, Анна, хорошо, что мы затронули эту тему. Моя подруга купила новую квартиру и просила порекомендовать ей дизайнера. Я звонила синьору Риказоли, но он сейчас очень занят. Может, вы сможете помочь моей подруге? Хотя бы общими советами, относительно стиля мебели и цветовой гаммы.
- Вам, Федерика, я не могу отказать. Попробую помочь вашей подруге.
- Спасибо, Анна. Я позвоню Миранде, и мы договоримся о встрече. Ну, я побежала. До встречи.

12.

Реакция Центра на мои материалы, переданные через тайник, оказалась неожиданно быстрой. Уже через неделю после их передачи я получила большую радиограмму, которая начиналась словами: «Объявляем благодарность за проявленную инициативу».
Далее в шифровке говорилось о важности полученных материалов, так как они свидетельствуют о том, что через благотворительный центр «Соучастие» действительно проходят денежные средства для финансирования террористических организаций и групп, в том числе и тех, которые действуют на территории Чечни. Большую ценность представляют записанные разговоры на арабском языке: в большинстве из них речь идет о конкретных террористических акциях в разных странах мира, о чем эти страны уже предупреждены.
Центр доводил до моего сведения, что полное и настоящее имя Амина Рахмана, которого я сфотографировала миниатюрной видеокамерой в пуговице, - Айман Мусаб аль-Адель. Он действительно родился в Египте, но далее его настоящая биография коренным образом отличается от придуманной.  Аль-Адель получил инженерное образование в Каире, но нигде не работал, решив посвятить себя борьбе с врагами ислама. Принял участие в подпольной деятельности, направленной против президента Мубарака. Попал под подозрение органов безопасности Египта и бежал из страны. Легально жил в разных европейских странах, получая приют на законных основаниях как беженец. С 1992 по 1994 год проживал в Германии, пользовался там голландским паспортом, издавал свою газету. С 1994 по 1996 год жил в Швейцарии по французскому паспорту. В Англии живут его близкие родственники. Там существует ячейка его группы «Исламский авангард». В 1996 году принял участие в «конференции» лидеров «Джихада» в Женеве. После этого исчез из поля зрения всех разведок. Считалось, что он укрылся в Афганистане, рядом с Усамой бен Ладеном.
Особый интерес у Центра вызвали видеокадры с Абу Саяфом. В радиограмме подчеркивалось, что на Кавказ он вернулся в конце 2001 года, спустя год с половиной после того, как последняя информация о нем была зафиксирована в середине 2000 года. После возвращения на Кавказ Абу Саяф занялся активной подготовкой террористических групп в Чечне и Ингушетии. Выследить и обезвредить его на Кавказе пока не представляется возможным.
Радиограмма заканчивалась словами:
«Просим сообщить, имеется ли реальная возможность осуществления постоянного прослушивания и наблюдения за «объектом» с использованием дополнительных технических средств».

«Это уже кое-что! – с удовлетворением думала я, уничтожая расшифрованный текст. – Задание получено, теперь все зависит только от меня».
Самый главный вопрос – как организовать всеобъемлющее и постоянное наблюдение за благотворительным центром. Всей необходимой оперативной техникой меня снабдят – это ясно. Но куда и как ее установить, чтобы она не была замечена посторонними людьми?
 Та-а-к, нужно подумать, мысли по извилинам погонять… Установка аппаратуры в здании администрации безоговорочно исключается. Это понятно без лишних рассуждений… Можно было бы найти подходящий предлог и установить сильнейшую прослушивающую аппаратуру в номере-квартире тетушки Лауры. Это довольно сложно, но этот вариант нужно иметь в виду на крайний случай… Что еще,  какие другие варианты возможны в этой ситуации? Подходит ли в данном случае тот вариант, который обговаривался в Москве? Напротив «Соучастия», к счастью, есть многоквартирный дом. В нем, действительно, неплохо было бы снять квартиру с окнами, выходящими на улицу, в сторону «Соучастия». Если такие квартиры там, конечно, сдаются… Итак, что дальше? В случае аренды квартиры в этом доме? Как объяснить всем, что мне нужно собственное жилье? Поссорилась с дедушкой? Завела любовника, и тот снимает для нас квартиру? А если в этом причина, то почему квартира снята именно здесь, на этой улице?  Если не у Федерики, то у кого-либо другого из благотворительного центра может возникнуть этот вопрос. Люди, занимающиеся преступной деятельностью,  очень осторожны и весьма подозрительны, их отличает чрезвычайная внимательность к окружающей их обстановке.
«И все-таки, при всех сложностях, пока именно такой вариант представляется мне наиболее приемлемым», - решила я и приступила к поиску съемной квартиры на улице Пиолти, где находилось «Соучастие». Чтобы лишний раз не светиться, от услуг риэлторских компаний сразу же отказалась, а принялась изучать рекламные объявления. Оказалось, что на интересующей меня улице сдавалось две квартиры и особняк. На память номера домов на улице Пиолти я не помнила и решила отправиться туда для их изучения на месте. Дома со сдаваемыми квартирами оказались довольно далеко от «Соучастия». А вот особняк! С ним меня ждала большая неожиданность: он стоял как раз по соседству с «Соучастием». Это был совсем небольшой двухэтажный особняк, архитектурой похож на административное здание благотворительного центра, но гораздо  меньше по размерам.
Вот это удача! – ликовала я. Место для организации наблюдения за «объектом» найдено, дело за малым – под каким предлогом сюда поселиться?  «Завести, что ли, специально под этот особняк бедного любовника и оплачивать самой аренду места свиданий?» - хохотала я возбужденным, внутренним смехом.

13.

С мыслями об аренде особняка шла я в глубокой задумчивости по улице и прямо-таки наткнулась на Федерику.
- Ой, Федерика,  здравствуйте! Я так задумалась, что чуть было не прошла мимо вас. Очень рада вас видеть.
- Здравствуйте, Анна! Я тоже очень рада нашей встрече. Хотела вам звонить, но решила, что вы все равно появитесь у синьоры Нэйджин и мы с вами увидимся. Я посмотрела дизайн-проект, который вы сделали для Миранды, и пришла в полный восторг. Проект просто великолепен. Нам с Мирандой очень понравилось ваше решение цветовой гаммы. Если я не ошибаюсь, сочетание серого, белого и темно-коричневого характерно для нордических интерьеров, которые так понравились мне в Исландии и Норвегии. А знаете, что меня больше всего удивило в вашем проекте?
- Что? – искренне заинтересовалась я.
- Большие камни в ванной.
- А-а-а! Эти современные дизайнерские штучки, - разочарованно протянула я. – Так это не моя идея, не я эти камни сотворила.
- Но вы их очень удачно использовали именно для Миранды, которая любит все, что связано с морем. Знаете, я сначала действительно подумала, что вы решили наполнить ванную комнату Миранды морскими  камнями. Потом уж Миранда мне объяснила, что это не камни, а мягкие пуфики, которые можно будет легко переставлять и отдыхать на них в любой точке квартиры.
- Я рада, что вам с Мирандой понравился мой проект.
- Понравился! Это мягко сказано! Мы в восторге от него. Я уверена, что вам нужно работать в этой области. Помните, мы с вами уже говорили на эту тему?
- Да, помню, - произнесла я, и в ту же секунду гениальная мысль меня осенила.
«Подходящий предлог для переезда сюда сам  плывет мне в руки, и пусть он вынырнет из уст человека, который, в случае чего, отметет все возможные подозрения. Федерика наверняка знает, что этот особняк сдается. А если не знает, то найду способ ненавязчиво вывести ее на эту аренду», - подумала я и продолжала:
- Вы советовали мне тогда занять пустующую нишу в этом бизнесе.
- Я и сама тогда не знала, насколько дельным был мой совет. Поверьте, вам нельзя зарывать свой талант, - убежденным тоном говорила Федерика. – Человек должен заниматься, если есть такая возможность, тем, что ему нравится делать. Вы сами говорили, что гостиничный бизнес, как процесс, вас не очень интересует.
- Да, говорила. Я это помню. И я бы хотела заниматься только дизайном… В чьей-либо фирме… Но начинать свой новый бизнес… Об этом я не думала. Ведь это очень сложное дело.
- Согласна, что это не очень просто. Но у вас уже есть управленческий опыт. Все виды бизнеса, в основе своей, мало чем отличаются друг от друга. У всех одинаковые проблемы и практически одинаковые решения.
- Это так… Но все-таки это очень и очень не просто, - покачала я головой. – Новое дело всегда сопряжено с определенной долей риска.
- Если вы имеете в виду финансы, то можно найти людей, которые захотят быть соучредителями и компаньонами в таком интересном и многообещающем, с точки зрения доходов, бизнесе.
- Ну, с финансами, я думаю, у меня проблем не было бы. Дедушка очень любит меня. Самое горячее его желание – чтобы я нашла себя в жизни. И именно здесь, рядом с ним, а не где-нибудь в Риме или еще дальше. Так что я думаю, он не возражал бы, если бы я захотела открыть новое дело, и помог бы мне с деньгами.
- Тогда что вас беспокоит?
- Ну, не знаю. Тут много проблем, - неуверенным, сомневающимся тоном говорила я. - Даже такая простейшая – как офис. Ведь для своей фирмы по дизайну не обойтись какой-то комнатушкой. Нужен полноценный офис, где можно работать над проектами, демонстрировать их.
- Что касается офиса, то в этом вопросе особых затруднений не должно быть. В Палерджо, я уверена, можно найти свободные помещения. Да что далеко ходить? Вот этот особнячок уже два месяца, как сдается, - попалась Федерика на мою уловку и показала рукой  на «мой» особняк.
Я сделала вид, что впервые обратила внимание на это здание и посмотрела на него оценивающим взглядом.
- Симпатичный особнячок, - произнесла я. – Почти такой, как ваш… Интересная картина… Только что это заметила… Очень любопытно… Дома на этой стороне улицы стоят как-то странно, необычно…
- Что вы имеете в виду? – недоумевающим взглядом смотрела Федерика на улицу.
- Смотрите, двухэтажные особняки стоят на одной линии ближе к улице, а все трехэтажные, между ними, расположены чуть в глубине.
- Ах, это, - засмеялась Федерика. – Все очень просто. Когда-то эта улица была намного уже, и здесь стояли только двухэтажные дома с большими участками земли вокруг них. Потом земля стала сильно расти в цене, и между двухэтажными зданиями стали появляться трехэтажные. Не знаю деталей, но владельцы старых зданий как-то объединялись, чтобы между ними появлялся отдельный участок земли для строительства. Как раз в то время встал вопрос о расширении улицы по причине все растущего количества машин, и поэтому трехэтажные особняки строили чуть в глубине приобретенных участков, подальше от улицы.
- Как легко, оказывается, объясняются совсем непонятные с первого взгляда вещи. Д-а-а, неплохой особнячок, - вновь смотрела я заинтересованным взглядом на  мой будущий офис, в чем я теперь уже не сомневалась. – Только местоположение его, по-моему, не совсем удачное для офиса по дизайну интерьера. Слишком далеко от  центра города… Здесь мало клиентуры для такого бизнеса, - добавила я разочарованным тоном.
- Да что вы, Анна! Как раз для такого бизнеса хорошо иметь офис именно в этом районе. Вы разве не заметили, что совсем рядом с нами, вдоль всего побережья, строятся новые дома. А кроме того, зачем существует реклама? Проведете несколько хорошо организованных рекламных акций – и у вас отбоя не будет от клиентов.
- Здесь я согласна с вами. Хорошо продуманная реклама – это всегда полдела. Интересно, сколько стоит аренда этого особняка?
- Не думаю, что много. В любом случае, в бизнесе аренда помещения – не самое главное. Главное – иметь мужество, чтобы решиться на такой важный шаг, - возбужденным голосом, как будто она сама собирается начать новое дело, говорила Федерика. – Решайтесь, долго не раздумывайте. Ближе к весне этот особняк наверняка кто-то снимет. Надумаете, а уже поздно будет.
- Ой, не знаю, не знаю, Федерика. Вы так уверены во мне, так убедительно говорите о новом деле, что, кажется, я начинаю загораться этой идеей. Нужно обговорить вопрос с дедушкой. Если ему идея понравится или, по крайней мере, он не выскажет мне убедительных мотивов против, то тогда… Ладно, пока не буду ничего решать. Спасибо вам, Федерика, за идею. Я, в самом деле, серьезно над ней подумаю.
- Думайте, решайтесь и успехов вам!
- Спасибо.
На этом мы расстались с Федерикой, и я немедленно поехала в Пизу, чтобы обсудить вопрос с дедушкой. Для себя я уже приняла твердое решение, но нужно сделать так, чтобы дедушка не просто не возражал против моей фирмы, но и помогал мне во всем.

14.

В мой офис в «Таннариано» вошел Бернардо, но не прошел к креслу, в которое он обычно садился, когда заходил ко мне. С недовольной гримасой на лице он, молча, встал рядом с моим столом и прищуренным, колким взглядом неотрывно смотрел на меня.
-  Я не ожидал этого от тебя, - произнес он, наконец, с явно выраженным упреком в голосе. – Ты твердила, что мы друзья, и я в это поверил. Делился с тобой всеми своими проблемами, советовался с тобой не раз. А ты, оказывается, ни во что меня не ставишь. Иначе посоветовалась бы со мной, у меня ведь большой опыт в бизнесе.
- О чем ты? – сыграла я саму невинность, хотя поняла, о чем идет речь.
- И ты еще спрашиваешь?! – в глазах Бернардо сверкали гневные огоньки. – Сегодня я узнал от тетушки Лауры, что ты начинаешь новый бизнес.
- Бернардо, дорогой. Ничего я еще не начинаю. Просто возникла интересная идея. Причем не у меня, а у Федерики Джуиджи. Надеюсь, ты помнишь ее?
- Это координатор тетушкиного благотворительного центра, если я не ошибаюсь?
- Она самая. Я тебе уже как-то говорила, что мы с ней очень подружились. Она очень приятная и отзывчивая дама. Так вот, Федерика знает о моем увлечении дизайном. Она попросила сделать дизайн-проект для ее подруги, и этот проект ей очень понравился. Она стала убеждать меня, что мне нельзя зарывать свой талант. Я, кстати, с ней согласна. Дедушка тоже не возражает против того, чтобы я занялась любимым делом.
- Еще бы он возражал! Он готов для тебя на все. Попроси его звездочку с неба – и он достанет ее.
Бернардо произнес эту фразу таким уморительно-забавным тоном, что я от души рассмеялась.
- Ты преувеличиваешь, конечно. Но я счастлива, что мы с дедом действительно очень любим друг друга и он понимает меня, как никто другой. А с тобой я как раз сегодня собиралась поговорить на эту тему. Твой совет и твоя помощь мне очень нужны.
- А как же отель? Здесь требуется хозяйская рука, - скупо улыбался Бернардо.
- Я полностью доверяю тебе.
- Ты же прекрасно знаешь, что я скоро уйду из отеля. Я тебе говорил, что у меня на примете пансион, который я собираюсь купить. И как только твой родственник Джанпьеро окончит школу менеджмента, куда ты его отправила, я сразу уйду.
- Но случится это не раньше, чем через год. Этот год ты еще будешь работать. А дальше… Кто знает, что будет дальше? Вполне возможно, что у меня ничего не получится с новым бизнесом и я полностью вернусь к делам в «Таннариано». Ведь в конце концов, этот отель – моя собственность, и мне никуда от нее не уйти.
- Зато я могу уйти в любое время, - тяжело вздохнул Бернардо, глядя на меня застывшими в ожидании глазами.
- Только через год. Ты так обещал, - ласковым тоном произнесла я.
- Если ты будешь относиться ко мне так, как сейчас, то мне придется нарушить все свои обещания.
Голос у Бернардо был таким панихидным, а выражение лица таким страдальческим, что мне стало жаль его. Я встала, подошла к нему, положила руки на его плечи.
- Бернардо, не надо на меня сердиться и обижаться. Я не хотела тебя обидеть. Другу нельзя причинять боль. А ты, на самом деле, мой очень близкий и, прямо скажем, единственный настоящий друг.
Глядя мне в глаза, Бернардо провел кончиками пальцев по моим губам, потом прикоснулся к подбородку, погладил щеки снизу вверх и дальше к вискам, остановился на затылке и «причесал» пальцами волосы. Потом вдруг резко обхватил меня за талию и прижал к себе так крепко, что я ойкнула от боли. Мой открытый рот тот час же оказался во власти его нетерпеливых губ. Поцелуй его был таким пылающим, таким страстным, что ноги мои ослабли, а все тело задрожало от давно забытого чувства острого желания. Я обвила его шею руками, он плавно провел рукой по моему позвоночнику вверх, потом вниз, остановился на бедрах и стал прижимать их к своим чреслам. Каждой своей клеточкой я ощущала его желание, и мое тело было готово подчиниться сильному мужскому началу. Не отрывая своего жаркого рта от моих послушных губ, он быстрым опытным движением приподнял мою юбку, и его рука мгновенно оказалась в моих трусиках, на моем лоне. Голова моя закружилась, словно я только что выпила бокал крепкого вина, и мне с трудом удалось заставить себя отрезветь.
- Не надо, Бернардо, не надо, - прервала я поцелуй и убрала его руку с того места, которое пылало и плавилось, и жаждало впустить в себя то, чего оно давно не имело и по чему очень соскучилось.
- Почему не надо?
Он смотрел на меня повлажневшим взглядом, крепко держа меня за талию.
- Потому что не надо. Я не готова к таким отношениям.
- Не ври, ты готова к близким отношениям со мной. Я же вижу, что ты меня тоже хочешь. Я только что убедился, что я не противен тебе как мужчина, что могу быть не только твоим другом, но и твоим любимым.
- Это ничего не значит. Не надо продолжать, - мягко высвободилась я из его рук.
- Подожди, - смотрел он на меня пристальным взглядом. – Я никогда не спрашивал тебя об этом, но сейчас вынужден это сделать. У тебя есть друг? Я имею в виду – любовник или жених?
- Нет у меня никакого любовника и жениха.
- Но ты ведешь себя так, как если бы он был. Твое поведение со мной выглядит так, словно я тебе очень нравлюсь и ты хотела бы переспать со мной, но, как порядочная женщина, ты не хочешь изменять другому. Или просто боишься это сделать.
Я демонстративно фыркнула и передернула плечами:
- Ничего и никого я не боюсь. И повторяю: я просто не готова к близким отношениям с тобой. Тут много причин, в том числе и та, что мы вместе работаем. Я ценю нашу дружбу.
- Интимные отношения не помешают ни нашей дружбе, ни твоему бизнесу. Я думаю, что такие отношения еще больше сблизили бы нас и мы стали бы еще более близкими друзьями.
- Все, Бернардо, я не хочу больше говорить на эту тему.
Я отошла от Бернардо и села на свое место у стола. Интонация, с какой я произнесла последнюю фразу, была, видимо, достаточно категоричной, поскольку Бернардо не стал больше спорить. Он несколько секунд смотрел на меня пронизывающим, испепеляющим взглядом, потом повернулся и медленно вышел из кабинета.
Мне стало не по себе. Что случилось со мной? Зачем я позволила ему целовать себя, ответила на поцелуй и готова была отдаться прямо здесь, в кабинете? Неужели мой организм настолько соскучился по мужским ласкам, что требовал их помимо моей воли? Эта моя минутная слабость дала ему надежду, и в результате – я причинила ему еще более сильную боль, чем причиняла раньше, отказывая даже в маленьком, безобидном поцелуе. Сейчас он мог серьезно, по-настоящему обидеться. Он даже может испытывать чувство униженности. Неужели он бросит отель?.. Ладно, как-нибудь справлюсь и без него. Сейчас у меня другие заботы, сейчас у меня другая цель…

Прежде всего, я договорилась с владельцем и посетила особняк на улице Пиолти. Осмотрев все его помещения,  я окончательно убедилась, что он будет самым подходящим местом для наблюдения за благотворительным центром. Здание администрации находилось прямо напротив боковых окон особняка. С хорошей аппаратурой можно прослушивать все, что происходит во всех помещениях «Соучастия». В тот же день я дала поручение юристу оформить контракт на аренду особняка. Бернардо, с холодной и притворно вежливой улыбкой, согласился поработать вместе с нашим адвокатом над бумагами по оформлению новой фирмы.
Учитывая, что Центру нужен определенный период времени, чтобы быть готовым к моему переезду в особняк, я немедленно отправила в Москву срочное сообщение по «смартфону».

 «Никасу от «Кобры».
Располагаю возможностью открыть собственную дизайнерскую фирму рядом с «объектом», откуда можно организовать за ним постоянное наблюдение и прослушивание. Прошу рассмотреть возможность отправки специалиста для установки аппаратуры. В качестве легенды его пребывания в «городке» может быть его трудоустройство в моей фирме. Желательно, чтобы специалист мог работать с деревом для оборудования тайника в моей комнате в «башне». Описание особняка, в котором будет располагаться моя фирма, направляю открытым письмом.

15.

В бодром, приподнятом настроении иду я на следующий день в ближайший от «Таннариано» мебельный салон. Нужно присмотреться, на что я могу рассчитывать в Палерджо, чтобы меблировать холл-гостиную в арендованном здании.
Хозяин сдал свой особняк под офис только с тем условием, что я ничего перестраивать не стану и его мебель не выброшу. Он разрешил изменить только интерьер холла, который я намеревалась превратить в приемную. Комнату прислуги на первом этаже мне тоже было разрешено меблировать по-своему. Здесь я собиралась оборудовать свой кабинет. Менять мебель в кухне-столовой на первом этаже, а также в трех спальнях с ванными комнатами наверху хозяин категорически запретил. Такая постановка вопроса меня вполне устраивала. Ведь не навсегда же я открываю здесь свою фирму!
Ничего интересного для себя в салоне мебели не вижу и направляюсь в другой. Интуитивно чувствую, что за мной кто-то идет. Останавливаюсь у витрины и боковым зрением вижу, что у соседней витрины застыл мужчина: средних лет, невысокого роста, в темно-сером плаще, без головного убора.
«Познакомиться, что ли, хочет? - усмехаюсь я. – Так, вроде, староват для меня».
Через метров сто на ходу бросаю взгляд в зеркальное стекло огромной витрины магазина и вижу, что мужчина по-прежнему идет за мной.
«Иди-иди, дурачок! Только вряд ли ты можешь на что-то рассчитывать», - снисходительным тоном обращаюсь я мысленно к своему «воздыхателю» и, не обнаружив ничего подходящего во втором салоне, возвращаюсь в отель. Ко мне в кабинет заходит Бьянка, мы несколько минут обсуждаем вопрос о резервировании номера для одного из наших постоянных клиентов, и я покидаю отель. Сажусь в свою «Точку», отъезжаю от гостиницы и в зеркало заднего вида вижу, что от гостиницы за мной медленно поехал старенький «Фольксваген» темно-красного цвета.
«Интересно, это все тот же мужичок? – улыбаюсь я про себя. - Если хотел познакомиться, то почему не подошел на парковочной стоянке?»
Медленно выезжаю из Палерджо и двигаюсь в сторону Пизы. «Фольксваген» идет за мной. Увеличиваю скорость – мой преследователь тоже прибавляет ходу. Сбавляю скорость – позади меня те же действия.
Подъезжаю к траттории, выхожу из машины. В дверях траттории появляется дедушка.
- Что-то ты припозднилась сегодня, - подходит он ко мне и целует в щеку. – Я уже думал, что ты остаешься в Палерджо допоздна и мне придется ужинать одному.
- Я бы тебе позвонила, если бы мне пришлось задержаться дольше. Ужин уже готов?
- А как же! Тина уже спрашивала, где ты.
- Ну, тогда пошли, - обнимаю я дедушку и  из-за его плеча быстрым взглядом осматриваю улицу.
«Фольксваген» стоит в метрах пятидесяти от траттории. Никого в машине не вижу, но такое впечатление, что в ней что-то поблескивает.
Мы с дедушкой долго ужинаем в нашей столовой наверху, обсуждаем будущее моей фирмы и придумываем ей название – «Sardi-Ambiente». Для дедушки это название – что-то совершенно новое в его бизнесе, а для меня оно – память о фирме «Ambiente», в которой я работала в Риме.
После ужина я спрашиваю дедушку:
- Тебе сегодня уже никуда не нужно ехать?
- Конечно, нет. Уже поздно.
- Тогда я ставлю машину в гараж.
Выхожу на улицу, кошу глазом вправо - «Фольксваген» на своем месте. Загоняю машину в гараж, поднимаюсь к себе наверх и, не зажигая свет, выглядываю на улицу – мой преследователь уже уехал.
«Так и не решился войти в тратторию и подойти ко мне», - хихикаю я про себя и ложусь спать.
Но мое смешливое настроение начинает понемножку улетучиваться, когда на другой день повторяется та же история. Я все время ощущаю за собой или шаги мужичка, или его машину. Это преследование уже не смешит меня, оно действует на нервы.
На следующий день я никуда не иду. Первую половину дня провожу опять с Бьянкой, во второй половине дня занимаюсь с Бернардо и адвокатом делами по оформлению «Sardi-Ambiente». Поздно вечером возвращаюсь в Пизу.  «Фолькваген» провожает меня до траттории и некоторое время стоит на улице, пока я не гашу свет в своей гостиной.
 «Ладно,  попытаемся вызвать тебя на решительный шаг, иначе мое недовольство перерастет в раздражение и будет портить мне кровь. Я «отошью» тебя раз и навсегда при знакомстве», - решаю, наконец, я и пешком направляюсь в знакомый мне обувной магазин, через окно которого можно просматривать улицу. Беру пару обуви, рассматриваю ее, а сама краешком глаза смотрю на улицу: мужичок стоит невдалеке на тротуаре, переминаясь с ноги на ногу. Я намеренно долго торчу в магазине - мой «воздыхатель» вынужден будет зайти вовнутрь, чтобы убедиться, что не пропустил меня по невнимательности. Мои расчеты оправдались – вижу через окно, что мужичок направляется к входу в магазин.
«Если ты ходишь за мной по пятам, чтобы найти повод со мной познакомиться, то сейчас самый подходящий для тебя момент», -  мысленно разговариваю я с мужичком и устремляюсь ему навстречу.
Мы «сталкиваемся» у входа. Вернее, я в него «вталкиваюсь».
- Ой, извините, ради бога, - с любезно-приторной улыбкой произношу я и делаю вид, что пропускаю его.
- Это вы меня извините, - смущенно произносит мужичок и отступает назад. -  Проходите, пожалуйста.
- Спасибо. Очень мило с вашей стороны, - продолжаю я улыбаться приветливой улыбкой и выхожу из магазина.
Мужичок даже не пробует со мной заговорить и не выбегает следом за мной. Какое-то время я не чувствую его за собой. Чтобы убедиться, что мой преследователь, наконец, отстал от меня, выбираю для проверки короткий и очень напряженный маршрут. Но от элементов грубой проверки отказываюсь – моему «хвосту» не нужно догадываться, что он ходит за девушкой, владеющей специфическими навыками. Через несколько минут мужичок очень профессионально выныривает, словно из-под земли, прямо в десяти метрах позади меня и снова неторопливо семенит за мной своими коротенькими ножками. «Может, мой преследователь - не влюбленный вздыхатель, а настоящий «хвост»? – с некоторым беспокойством вопрошаю я себя, но пока еще не очень верю в это предположение.
Три последующих дня мой преследователь, стараясь быть незаметным, не выпускает меня из виду. Причем теперь я явно понимаю, что меня фотографируют. А уж если я с кем-то здороваюсь, то такое ощущение, что затвор фотоаппарата щелкает непрерывно.
«Прямо как в старом фильме «Мертвый сезон», когда нашего разведчика все время фотографируют, а он это чувствует спиной и как будто видит застывшие кадры со своей фотографией», - пытаюсь я шутить про себя, хотя мне уже не до шуток.

16.

 «Неужели это действительно слежка?» - задаюсь я тревожным вопросом. За время проживания в Пизе мысль о возможной слежке ни разу ко мне не приходила. Слишком безопасным мне казалось мое положение в семье Сарди. А ведь мой наставник не раз повторял, что разведчик должен быть все время начеку. Может, за мной уже давно следят? А я так уверилась в своем исключительно безопасном положении, что ее не замечала?
Теперь уже, правда, не важно, с какого времени за мной следят. Важно, почему и кто следит. Кем слежка организована? Перед органами безопасности Италии я пока чиста, как стеклышко. Никакой разведывательной работы не вела, документы мои подлинные, подозрения вызывать не могут. К моему положению в семье Сарди не подкопаешься – я член этой семьи. Настоящая Анна ведь умерла только для своих римских знакомых. Да и то – под фамилией Франчески Чиконе. Только для Фиаметы  Анна жива. И Анна – то есть я – позвонила ей из Нью-Йорка и сообщила, что вышла замуж и уехала в Латинскую Америку. Так что не думаю, что Фиамета стала бы разыскивать Анну в Пизе. Но даже если бы стала, то все равно вышла бы на меня и вряд ли теперь она не признала бы во мне Анну. Даже тогда, в Риме, она приняла меня за свою подругу. Так что никаких сигналов в контрразведку со стороны Фиаметы быть не могло.
«Тогда кто? Кто организовал эту слежку? » - вновь и вновь задаю я себе этот тревожный вопрос, сидя в своем кабинете в «Таннариано».
 Может, Федерика в этом замешана?
Если хорошенько поразмыслить, то Федерика ведет себя несколько странно. Почему она так привязалась ко мне? Я знаю, конечно, что умею нравиться не только мужчинам, но и женщинам. У меня такой талант: если захочу, то любая женщина будет моей самой лучшей подругой. И с Федерикой мне хотелось подружиться, я эту цель ставила перед собой. Этой цели я и достигла. Но с другой стороны, не выглядит ли ее симпатия ко мне наигранной, искусственной? У человека с двойным дном все чувства могут быть двойственными. Что, если она внешне проявляет искреннюю  симпатию, а на самом деле относится ко мне с подозрением? Может, ей показались подозрительными мои частые визиты к тетушке Лауре, совсем чужой мне женщине? Или она каким-то образом определила, что я сняла информацию с ее компьютера?
Если это так, то она вполне могла бросить мне крючок с наживкой в виде этого особняка для дизайнерской фирмы, чтобы убедиться, имею ли я особый интерес к их благотворительному центру. А я моментально «клюнула» и попалась на ее крючок. Теперь Федерика, даже не дожидаясь моих последующих действий с фирмой, устроила эту слежку за мной. Причем слежку примитивную, не очень профессиональную. Хотя бы двух человек использовала и две машины! Было бы не так заметно. Стоп… Если Федерика считает, что я слежу за их центром, то она должна была бы подумать, что я – профессионал и такую простую слежку сразу обнаружу… Здесь что-то не так… Но что? В чем противоречие? Чего я не понимаю? И что мне следует сейчас предпринять? Прижать «хвоста» к стенке, как я это уже как-то делала, и выяснить прямо у него, почему он ходит за мной?
От этих головоломных вопросов голова моя затрещала, и вновь заныл шов на затылке. Я принялась массировать его – боль сразу ушла, тело мое стало легким, невесомым. Откуда-то издалека донеслась мелодия «Рэчаньки»,  и я помчалась ей навстречу…

…Я медленно открываю дверь конторы отеля. На своем обычном месте за столом сидит Бернардо, перед ним – мой «хвост». Мужичок выкладывает на стол какие-то бумаги, потом фотографии. Краешком глаза вижу, что это те самые снимки, которые я мысленно представляла себе, когда этот плюгавенький мужичок меня фотографировал. Я чуть не захлебнулась от ярости при виде этих карточек. От негодования у меня сводит скулы, сжимаются кулаки, я открываю рот, чтобы заорать на этого мужичка и, особенно, на Бернардо, но…

Глаза мои открываются – я, оказывается, по-прежнему сижу в своем кабинете.
«Черт меня побери! Как же я раньше об этом не подумала?! – изумляюсь я сама себе. – Нужно быть последней тупицей, а не профессиональной разведчицей, чтобы не выстроить логическую цепь и не догадаться, что слежка за мной – дело рук Бернардо. Только этот незадачливый влюбленный, с его ревнивыми подозрениями, мог пойти на такой гадкий шаг. Пойду-ка, проверю. Если мой дар ясновидения все-таки существует, в чем я теперь практически не сомневаюсь, то сейчас я видела картину, которая происходит совсем рядом».
Направляюсь к конторе отеля, резко открываю дверь – Бернардо сидит за столом один. Однако никакого разочарования я не испытываю. Я твердо убеждена: сцена из моего видения проходила в этом кабинете. Пусть не сегодня и даже не вчера, но она была! Мое видение недвусмысленно мне об этом сказало. И Бернардо вынужден будет признаться в этом.
- Бернардо, мне нужна твоя помощь, - издалека подбираюсь я к цели.
- Всегда к твоим услугам, - с радушной улыбкой отвечает Бернардо.
Улыбка его подозрительно радушная и теплая. В последнее время он обычно достаточно холодно разговаривал со мной.
- Знаешь, по-моему, в меня влюбился какой-то мужичок, - доверительным тоном начинаю я. - Несколько раз я замечала, что он появляется там, где я бываю. Но он почему-то боится подойти ко мне. Один раз уже вроде решился, прямо натолкнулся на меня в магазине, однако от волнения растерялся. Так и не заговорил со мной, хотя по-прежнему ходит по моим пятам. Во всяком случае, мне так показалось.
 Бернардо беспокойно заерзал на стуле. Вижу, как он медленно краснеет, потом бледнеет. Я его смущения, естественно, «не замечаю».
- И что же ты хочешь от меня? – с деланной беззаботностью в голосе спрашивает Бернардо.
- Мне кажется, что я этого мужичка как-то видела с тобой, - прищуренным, испытующим взглядом смотрю я на Бернардо.
- Не имею понятия, кого ты имеешь в виду, - уводит он свой взгляд в сторону.
- Да такой неприметный мужичок. Невысокий, средних лет, с жидкими волосиками. Скажи ему, что он напрасно ко мне «клинья хочет подбить». Такие, как он, - не в моем вкусе.
- Еще раз повторяю, что не знаю, о ком ты говоришь.
- Ой, Бернардо, по глазам твоим вижу, что ты знаешь, о ком идет речь. Ты не умеешь правдоподобно врать.
Бернардо в волнении начинает перебирать бумаги на столе и бормочет:
- Не знаю, что ты от меня хочешь. Если кто-то влюбился в тебя, то это его проблемы и твои, но никоим образом не мои.
- Ты почему не смотришь на меня? – строгим голосом спрашиваю я. – Мы, кажется, договаривались, что будем хорошими друзьями и будем откровенны друг с другом. А теперь я вижу, что ты что-то скрываешь от меня. Ты же сам знаешь, насколько мы, женщины, бываем прозорливыми. У нас очень развита интуиция. Вот и моя интуиция мне говорит, что ты врешь и что-то не договариваешь. Скажи, чего хочет этот твой знакомый от меня? Может, он совсем не влюбленный? Может, он хочет ограбить меня?
- Ограбить?! Анна,  ты в своем уме? Ты намекаешь, что я послал ходить за тобой грабителя?
- А кого же ты тогда послал? – тут же хватаюсь я за оговорку Бернардо.
- Я…Я… Никого я не посылал, - замямлил Бернардо.
- Ладно, Бернардо, говори начистоту. Признавайся, кто этот мужичок. Если хочешь, чтобы я тебе верила, то скажи правду, - требую я сварливым голосом.
- Ну, я не знаю, - мнется в нерешительности Бернардо.
- Давай, говори. Рожай признание, а то я сейчас выйду отсюда, и на этом нашей дружбе будет конец.
- Хорошо, так и быть, скажу, - упавшим голосом произносит Бернардо. - Будь, что будет… Только боюсь, что ты очень рассердишься на меня. Еще хуже – обидишься.
- Постараюсь не очень сердиться. И попробую не обижаться, - обещаю я.
- Понимаешь, я… Одним словом, ты мне очень нравишься. Впрочем, ты прекрасно это знаешь без лишних слов. Мне кажется, что и я тебе нравлюсь, но ты все время отталкиваешь меня.
- Мы, по-моему, договорились на эту тему не говорить. Зачем ты начинаешь снова?
- Я заподозрил, что у тебя есть любовник, и потому нанял частного детектива, чтобы он это выяснил, - на одном дыхании выпалил Бернардо и тревожным, выжидающим взглядом смотрит на меня.
Меня подмывает произнести парочку саркастических слов и рассмеяться ему прямо в лицо издевательски-ехидным смехом, но я сдерживаю свои чувства, чтобы не оскорбить и не унизить своего управляющего. В конце концов, он пошел на такой шаг от отчаяния. Разве мог он предположить, сколько волнений и тревожных подозрений принесет мне это тайное расследование? К тому же, я только что обещала не сердиться на него.
- Он уже доложил о результатах своего расследования? – без тени улыбки, спокойным голосом  спрашиваю я. – Ты ими доволен?
- Ты даже представить не можешь, как доволен!
- Зато я очень недовольна всей этой историей, - нахмурилась я. – Я ожидала от тебя всего, чего угодно, но не такой гадости, как слежка за мной с помощью детектива. И теперь я все больше и больше убеждаюсь, что была права, когда не позволила нам перейти границу дружеских отношений. Если ты решился на такой шаг, будучи просто другом, то на что ты был бы способен, если бы у нас были более близкие отношения? Если бы, к примеру, после определенного периода таких отношений я заявила, что полюбила другого. Ты бы, наверно, просто убил меня?
- Анна, ради бога! Как ты можешь так думать обо мне?
- После всего, что произошло, я уже не знаю, что и думать о тебе.
- Я никогда ничего плохого тебе не сделаю. И прости меня, ради бога, за то, что я сделал. Обещаю, что ничего подобного больше никогда не повторится. Каковы бы ни были наши отношения в дальнейшем. Я только сейчас понял, какую оплошность совершил.
- Оплошность?! – не смогла я удержаться от возмущенного возгласа. – Как ты…
- Ладно-ладно, не просто оплошность, - успокаивающим жестом руки останавливает меня Бернардо. – Это был непристойный, гадкий поступок. Я очень сожалею о случившемся и надеюсь, что ты меня простишь. Я ведь не хотел зла для тебя. Я просто хотел знать правду. Каковы бы ни были результаты расследования детектива, я бы с ними смирился. Еще раз прости. Во всяком случае, я надеюсь на прощение в будущем. Я сделаю все, чтобы заслужить это прощение.
Театрально выдержав минутную паузу, я подытоживаю снисходительным тоном:
- Посмотрим, посмотрим. Будущее покажет. Ты еще здесь остаешься? – без всякой паузы спрашиваю я.
- Да, у меня еще здесь дела.
- Тогда до свидания. Я уезжаю, сегодня дедушка ждет меня пораньше.
- Передавай привет синьору Сарди.
- Непременно, - произношу я и выхожу из конторы.
 
17.

Сегодня  я в особом, непривычном для последнего времени, состоянии духа. В том состоянии, когда ты чувствуешь себя так, словно взлетаешь вверх на американских горках, и дух захватывает от восторга и возбуждения. А возбуждаться сегодня мне есть от чего: сегодня я иду на свидание с родиной. Именно так я назвала про себя эту  встречу по явке с представителем Центра в Цюрихе.
Я приехала в Цюрих из Женевы накануне, во второй половине дня. Сняла одноместный номер с душем в небольшой гостинице "Лимматхоф", располо¬женной прямо на Лиммат-набережной, рядом с основными до¬стопримечательностями, без осмотра которых из города не уедет ни один уважающий себя турист. Распаковав дорожную сумку, приняв душ и переодевшись, я спустилась вниз, отдала ключ администратору и вышла на набереж¬ную.
Мне уже приходилось бывать в этом красивейшем древнем городе. Здесь я прожила целых четыре дня во время стажировочной поездки по Европе. Я хорошо помнила Цюрих и потому могла без карты, гидов и экскурсоводов попасть в любую часть города. Но "noblesse oblige" - "положение обязывает". Анна Сарди ведь никогда не была в Швейцарии, и без карты города ей не обойтись. Я вышла на набережную, купила путеводитель по Цюриху, уселась на открытой террасе близлежащего кафе и развернула план-схему города. Отметив на карте местопо¬ложение своей гостиницы и сверив его с маленьким планом города, находящимся в визитном буклетике гостиницы, я стала внимательно "изучать" карту и рекомендации пу¬теводителя по осмотру города. Заказала кофе, осмотрелась по сторонам. На противоположном берегу виднелось длинное темное здание. Это вокзал, куда я должна была сейчас держать свой путь.
Сложив карту и продолжая держать ее в руках, я расслабленной, медленной походкой направилась к ближайшему мосту справа. Перешла мост и через несколько минут оказалась на вокзале. В офисе Швейцарской авиакомпании "Swissair"  купила авиабилет на вечерний рейс до Рима. Потом спустилась в подземный пе¬реход и вышла по нему к Банхофштрассе. Это - центральная магистраль города, его визитная карточка, и именно с нее нужно начинать осмотр этой признанной во всем мире "столицы" промышленной и финансовой Швейцарии, как реко¬мендует путеводитель.
Я шла по оживленной, шумной улице, не обращая осо¬бого внимания на помпезные строения, возвышавшиеся по ее обеим сторонам. С точки зрения архитектуры эти здания, возведенные в конце девятнадца¬того - начале двадцатого веков, не представляют для  тури¬ста особого интереса из-за их эклектичности и похожести на дома, построенные в это же время в других городах, в том числе и в итальянских. Но какая женщина останется рав¬нодушной к витринам магазинов, в какой бы части света они не находились!
Идя по правой стороне улицы, я с видимым удовольствием  разглядывала роскошные витрины дорогих ма¬газинов, не забывая при этом, что вскоре мне нужно сде¬лать, по рекомендации путеводителя, небольшой крюк вправо, чтобы оказаться на Банхофштрассе уже в районе Па¬раде-пляц.
В нужном месте я свернула вправо и, сделав вид, что сбилась с пути и заблудилась, прошлась по тихим, спокойным улочкам, удобным для выявления слежки. "Хвоста" за собой я, как и предполагала, не обнаружила. Развернув карту, я "нашла" на ней улицу, на которой в тот момент оказалась, после чего уверенно завершила указанный в путеводителе пешеход¬ный маршрут.
Я была уверена, что за мной не может быть никакой слежки, но тем не менее, вечером еще раз "проверилась", прибегнув к испытанному приему: купила билет в кино, села в последнем ряду и вышла из зала в середине сеанса.
Утром  побывала в Национальном музее,  про¬гулялась в парке, потом пообедала. Как всегда и как во всех других городах мира, я чувствовала себя в этом чу¬жом городе как рыба в воде, не испытывая особого волне¬ния, полностью отдаваясь исполнению роли обычной, беспечной итальянской туристки.
 И только когда стал приближаться час встречи, мое спокой¬ствие осталось лишь на лице, внутренне же я вся напряг¬лась, сосредоточилась, тело мое чуть подрагивало от возбуждения.
«Интересно, кто придет на явку?» - думала я, сидя в трамвае, идущем в сторону Хаймплац, где находится Музей изобразительных искусств, у входа в который должна состояться встреча.
Условия встречи по явке, которые Центр сообщил мне в радиограмме, отработаны по обычной схеме: дата и время, место, опознавательные знаки на каждом из участников встречи и пароль с отзывом. Только вряд ли на явку придет не известная мне личность. Центр так дорожит моим исключительным положением, что не должен прислать ко мне нового человека. Командование не станет показывать меня и посвящать во все детали моего пребывания в Италии того, кто до этого ничего обо мне не знал или знал крайне мало. Чем больше людей будут знать обо мне, тем большая вероятность того, что произойдет утечка информации или, не дай бог, предательство. И тогда я не смогу жить и работать с документами Анны Сарди.
В соответствии с  условиями этой явки, на шее у меня зеленая косынка, в руках – журнал в зеленой обложке и фирменный полиэтиленовый пакет цюрихского универсального магазина «Globus». Такой же пакет и журнал в зеленой обложке должны быть в руках представителя Центра. Пакетами мы должны обменяться на встрече. В моем пакете лежат сделанные мной за последний месяц аудио- и видеопленки, а также несколько тайнописных листов со списком всех важных персон, постоянно останавливающихся в моей гостинице. В пакете курьера – новый блокнот с тайнописными листами и часть аппаратуры, которая должна быть установлена в «Sardi-Ambiente». Аппаратура будет закамуфлирована под предметы женского туалета в подарочной упаковке.
Уже из окна трамвая я увидела, что к входу в музей, с противоположной стороны площади,  медленно идет Лев Николаевич. Я так обрадовалась, что готова была вприпрыжку бежать ему навстречу. Где-то в глубине души я надеялась, что как раз  он и приедет на эту встречу. С его знанием английского и с его внешностью именно ему, а не кому-либо другому из известных мне людей, было легче и безопаснее всего выехать за рубеж в короткую нелегальную командировку.

18.

Как было условлено, я не остановилась возле курьера, а быстрым шагом прошла мимо него. Вошла в музей, через какое-то время там появился Лев Николаевич. В третьем зале он подошел к картине, у которой я стояла, и назвал пароль. Я ответила отзывом. Короткими фразами на английском языке мы обменялись мнением о картине, перед которой стояли, и «познакомились».
- Анна Сарди, - протянула я руку «новому» знакомому.
- Ричард Нортон, - представился Лев Николаевич. – Очень рад с вами познакомиться.
- Я тоже.
Мы прошли еще несколько залов, обмениваясь мнением о картинах, потом вышли на площадь  и пошли по направлению к набережной.
- Ты не представляешь, как я рад, что снова вижу тебя, - завершил, наконец, Лев Николаевич нашу «светскую» беседу и обнял меня за плечи.
- Я рада не меньше, а в тысячу раз больше, чем вы, - с готовностью откликнулась я на смену разговора.
- Не может быть! – остановился Лев Николаевич и, нежно обхватив меня за талию, повернул лицом к себе. – Ты тосковала по мне?
- Я тосковала по всему, что связывает меня с родиной, - ушла я от прямого ответа.
- Понятно, - с явным разочарованием в голосе произнес Лев Николаевич и снял руки с моей талии.
У меня ёкнуло сердце, и я решила смягчить свой ответ.
- О вас я тоже очень часто с тоской вспоминала, поэтому очень обрадовалась, когда увидела, что именно вы пришли на эту встречу.
Лев Николаевич улыбнулся всепонимающей улыбкой, снова обнял меня за плечи, и мы вновь медленно пошли по намеченному мною заранее маршруту.
- Знаете, для меня сегодняшняя встреча – это словно прикосновение к родине, по которой я успела очень соскучиться за эти полтора года, - говорила я взволнованным голосом. – Впервые за это время я могу быть сама собой рядом с другим человеком.
- Я прекрасно понимаю твои чувства. Сам когда-то радовался хотя бы такому «свиданию» с родиной.
- Надо же!  - воскликнула я. - Точно такими словами и я назвала про себя сегодняшнюю явку. Это действительно свидание с родиной, и оно доставляет мне огромную радость. Да еще учитывая, что представлять себя на этом свидании родина поручила именно вам… Только мне кажется, вам лучше снять руки с моих плеч, - теплым голосом произнесла я. - Так, на всякий случай. Ведь со стороны наша встреча должна выглядеть случайным знакомством.
- Не будь занудой! – расхохотался Лев Николаевич. – Я прилетел в Цюрих из Рима вчера и твердо убедился, что за мной слежки нет.
- За мной – тем более. Кому нужна какая-то итальянка, которая приехала в Швейцарию, чтобы посетить международный фестиваль архитектуры и дизайна интерьера. Ну, рассказывайте, как там наш город? – вывернулась я все-таки из-под объятия Льва Николаевича и взяла его под руку.
- Никаких особых изменений, все по-прежнему. Основное, я думаю, ты знаешь из теленовостей. Наши общие знакомые все на своих местах, передают тебе большой привет.
- А как мой город? Мои родные?
- Перед отъездом я был у твоих родителей. Я сказал им, что еду к тебе. Отец принял сообщение внешне спокойно, как подобает бывшему морскому офицеру. А мать очень разволновалась. Слезы блеснули у нее на глазах. Она хотела передать тебе подарок или письмо. Но ты же знаешь, что я не мог ничего взять.
- Знаю, - тихо проговорила я.
- Во всяком случае, по дороге на встречу с тобой при мне не должно было быть ничего, что бы говорило о том, откуда я еду, - говорил Лев Николаевич извиняющимся голосом. – Но мой обратный путь уже не представляет для тебя никакой опасности. Мне разрешено передать твоим родным письма от тебя. Так что, до того, как мы с тобой распрощаемся, ты напишешь несколько коротеньких писем.
- Хорошо, - благодарно улыбнулась я. – А теперь расскажите с мельчайшими подробностями о вашей встрече с моими родными. Как выглядела наша квартира? Что рассказывали родители о моих сестрах и их семьях, как дела у бабушки с дедушкой, у тети и дяди?
Лев Николаевич подчинился моей просьбе и стал описывать, как выглядела наша гостиная, в чем была одета мама, чем его угощала, что рассказывала о себе, об отце и о жизни всех моих родственников. Я внимательно слушала его и мысленно перенеслась туда, в родной город. Я сидела за столом со знакомой до боли вышитой скатертью, смотрела на родителей, слушала тихий, ласковый голос мамы, и странное, непонятное ощущение заполнило меня. Как будто я стала маленькой и сижу на коленях у бабы Ганны. Мне так спокойно, и умиротворение медленно разливается по всему телу, а бабуля что-то нежно шепчет мне на ухо…
Но рядом со своим ухом я услышала не шепот, а довольно громкий голос Льва Николаевича:
- Так что там у вас все в порядке. Только вот... - замолчал он на мгновение.
- Что, только вот? – в тревожном ожидании смотрела я на Льва Николаевича.
- Месяц назад умер твой дедушка. Мы не стали сообщать тебе о его смерти в радиограмме. Решили, что о вашем горе я доложу тебе при встрече.
- Понятно, - прошептала я. – В принципе, я была готова к этому. Дедушка был уже очень слаб полтора года назад, перед моим отъездом. Откровенно говоря, я не надеялась, что он столько проживет.
- У тебя еще есть личные вопросы?
- Пока нет.
- Тогда перейдем к твоей работе, - деловым тоном произнес Лев Николаевич и попросил рассказать в деталях, как проходило мое «вживание» в семью Сарди.
 Шеф подчеркнул, что его особенно интересуют подробности моего пребывания у родственников Анны в Нью-Йорке. Картину первой встречи с дедушкой тоже попросил подробно обрисовать. Ему было любопытно, как эта встреча проходила. По тому сценарию, что мы представляли себе, когда продумывали  план внедрения в эту семью, или мы что-то не учли при подготовке.
- Слушаюсь, - шутливо «откозыряла» я и с явным удовольствием, не скрывая хвастливых ноток, принялась рассказывать  о своем пребывании в Нью-Йорке и первых неделях проживания в Италии.
 - А теперь подробно опиши местоположение благотворительного центра и  расположение всех зданий на его территории. Нам также нужен точный план  обоих этажей особняка, где располагается твоя фирма, - сказал Лев Николаевич, когда я рассказала обо всем, о чем считала нужным доложить на этой короткой встрече.

К тому времени мы уже прошли по набережной до озера, сели за один из столиков на открытой террасе кафе и заказали кирш. В этот прохладный день ранней весны на террасу не решился сесть ни один из посетителей кафе. Впрочем, их и в кафе почти не было. Хотя накануне под вечер, когда я искала удобное место для разговора с представителем Центра, я видела внутри помещения несколько человек. На террасу, однако, и вчера никто не вышел. «В прохладные дни это место, похоже, особой популярностью не пользуется», - решила я и не ошиблась. И теперь, не опасаясь быть кем-то услышанной, я стала спокойно описывать все, что касалось расположения и официальной деятельности благотворительного центра «Соучастие». Потом взяла блокнот, вырвала один лист и нарисовала схему расположения всех зданий на территории центра. Здесь же отметила местоположение особняка со своей фирмой, а на обратной стороне блокнотной страницы вычертила подробный план его двух этажей.

19.

На террасе по-прежнему все места были свободны. Рядом с нами никого не было, нас никто слышать не мог, однако Лев Николаевич произнес вполголоса:
- Сейчас нам предстоит очень важный разговор, и будет лучше, если мы будем вести его в других условиях.
Мы покинули террасу и вновь пошли по набережной.
- Итак, мы должны обсудить все, что стоит перед тобой в ближайшее время, - сказал Лев Николаевич и рассказал о плане, разработанном в Центре.
Через месяц в Палерджо приезжает супружеская пара наших разведчиков с южноафриканскими паспортами. Имя мужа – Брэд Кейдж. Девичья фамилия супруги – Карин Отт, теперь она Карин Кейдж. По легенде, предки Брэда Кейджа приехали в Южно-Африканскую Республику из Англии. После падения апартеида родители Брэда были вынуждены уехать из ЮАР. Они переселились в Австралию, а Брэд остался в Африке с бабушкой. Учился в ЮАР, получил высшее техническое образование. Когда бабушка умерла, он направился к родителям в Мельбурн. Но Австралия ему не понравилась, его потянуло на родину предков, в Англию. Устроиться там на приличную работу ему не удалось, и он отправился на поиски работы в Германию, затем в Швейцарию.
Карин по легенде тоже родилась и выросла в ЮАР в семье выходцев из Германии. Когда девочке было шестнадцать лет, ее родители погибли в автокатастрофе. Других родственников у нее не осталось. Карин удалось получить образование по профессии менеджера гостиничного хозяйства, и два года назад она решила переехать в Европу. Устроилась на работу в небольшой гостинице в Женеве. На берегу Женевского озера они и познакомились с Брэдом.
Женевское озеро, такое красивое и такое чужое для них обоих, странным образом напомнило им об их родине, и они решили вернуться в родной город, в Кейптаун. Там они поженились, но родина оказалась для них чужой, и теперь они намерены окончательно обосноваться в Европе. Хотели бы жить в теплой стране, близкой по климату тому месту, где они выросли.
- Такова легенда, по которой твои будущие сотрудники будут жить в Италии в ближайшие полгода-год.
- За легендой стоят какие-нибудь реальные факты? – поинтересовалась я. - Я имею в виду жизнь каких-то реальных людей, а может даже, двойников.
- Нет, обе легенды придуманы от начала до конца. За исключением, разве, дат рождения и их брака.
- Ясно. А как насчет их документов? Их паспорта подлинные? – продолжала я уточнять легенду своих будущих коллег.
- Если ты имеешь в виду, зарегистрированы ли они официально, то да, подлинные. Не буду вдаваться в подробности, но после того, как в ЮАР рухнул расистский режим, построенный на принципах апартеида, и к власти пришел чернокожий Мандела, у нас появились там кое-какие возможности. И кстати, Брэд и Карин три месяца назад «обкатали» свои паспорта. Они посетили Кейптаун по этим паспортам и зарегистрировали там свой брак. На самом же деле они женаты пять лет. К нам на учебу они пришли, уже будучи супружеской парой. Вместе готовились, вместе ездили на стажировку в Германию и Швейцарию.
- Какое у них гражданское образование? Я имею в виду реальные, гражданские профессии.
- Очень близкие к профессиям по легенде. Он – высококлассный специалист в области компьютерной техники и программирования, учился в Бауманском институте. Она окончила Высшую школу экономики и краткосрочные курсы менеджмента. Сейчас они оба оканчивают двухмесячный курс дизайна по интерьеру. Специально для твоей фирмы, чтобы хоть терминологию знать в этой области.
- Отлично! Смотрю, вы все предусмотрели.
- Как всегда в таких случаях. Подготовка идет тщательная. Брэд и Карин в совершенстве владеют английским, свободно говорят на немецком. Прилично владеют разговорной итальянской лексикой.
- Хо-ро-шо, - задумчиво протянула я. – Скажите, Карин знает бухгалтерское дело?
- Думаю, что да.
- А как насчет ее знаний в области налогообложения за рубежом, в частности, в Италии?
- Почему ты об этом спрашиваешь?
- Как почему? Я мысленно уже устраиваю их к себе на работу. Думаю, что Карин будет заниматься финансовыми и организационными вопросами в моей фирме. На должности, скажем, администратора или менеджера. Так что пусть она в оставшееся время штудирует итальянское законодательство по этим вопросам и, само собой разумеется, терминологию на итальянском языке. А что касается Брэда… Тут дело немного посложнее… Придется ему, скорее всего, чуть-чуть поменять профессию. В Италии все известные архитекторы-дизайнеры – мужчины. Так что ничего странного не будет в том, если Брэд устроится ко мне в качестве начинающего дизайнера. Поскольку он хорошо владеет компьютерными программами, то я думаю, ему не составит особого труда овладеть пакетами современных графических программ, которые применяются сейчас к дизайну интерьера. Уверена, что с моей помощью он быстро научится создавать трехмерные изображения приемами эскизно-проектной графики. Так что посоветуйте ему изучить всю терминологию на итальянском языке в этой области.
- Будет сделано, командир, - с одобряющей улыбкой произнес Лев Николаевич.
- И еще один вопрос, который меня интересует. Что они знают обо мне?
- Ты телепат, что ли?! – с удивлением в голосе воскликнул Лев Николаевич. – Как раз на этом вопросе я хотел сейчас заострить твое внимание. Это очень важный момент в ваших будущих отношениях. От разработанного в Центре плана ты ни в коем случае не должна отступать, что бы ни случилось, и какие бы непредвиденные обстоятельства ни произошли.
Оказывается, Командование приняло решение, что «Боб» и «Линн» - таковы оперативные псевдонимы моих будущих товарищей – не знают, что я русская разведчица. Для них я – настоящая, коренная итальянка с одним-единственным именем Анна Сарди. Причем, ни на какую разведку я не работаю, никто меня не вербовал. Я просто согласилась оказать помощь супружеской паре агентов в выполнении их задания по раскрытию преступных планов террористических центров на территории Тосканы. Задание «Боба» и «Линн» является одним из элементов глобальной международной операции по выявлению и обезвреживанию террористических организаций и их лидеров. Время и характер завершения операции в Тоскане будут зависеть от той информации, которую удастся собрать в Палерджо.
 Мое особое внимание Лев Николаевич обратил на то, что по данной легенде за помощью ко мне обратилась не русская разведка, а сотрудники могущественной израильской разведки Моссад. А Брэд и Карин Кейджи, граждане ЮАР, завербованы этой разведкой,  и уже несколько лет  являются ее активными агентами. Я, Анна Сарди, охотно пошла на сотрудничество с израильской разведкой, поскольку ненавижу терроризм во всех его формах, особенно терроризм мусульманских фундаменталистов.
- «Боб» и «Линн» знают, что твои родители, то есть родители Анны Сарди, погибли в авиакатастрофе, которая произошла по вине террористов. А твой кузен чуть было не погиб в одной из взорванных башен-близнецов в Нью-Йорке. Поэтому твое согласие на участие в антитеррористической операции вполне объяснимо.
- Это понятно. Непонятно другое: зачем скрывать от наших людей правду обо мне? Центр не доверяет им, что ли?
- Да нет, что ты! Как ты могла так подумать? Это делается на всякий случай. На случай провала, например. Причем имеется в виду не столько нынешняя их командировка, сколько будущие задания. Ты же хорошо представляешь себе современные научные достижения. Под воздействием особых препаратов человек может полностью раскрыться и рассказать то, чего бы никогда не рассказал при обычном, традиционном допросе, даже с применением пыток.
Я слушала Льва Николаевича, и мне становилось грустно. Из радиограммы я уже знала, что ко мне на помощь приедет пара наша разведчиков, и встреча с представителем Центра назначалась для того, чтобы обговорить все детали будущей совместной работы. Я заранее радовалась, что хотя бы небольшой период времени в нелегалке со мной рядом будут два своих человека, два верных товарища и друга. С ними не нужно будет хитрить и притворяться. Мы могли бы выехать на природу, туда, где нас никто не услышит, и поговорить о родине, об общих знакомых.
- Мне вдруг захотелось вас спросить, - практически перебила я Льва Николаевича на полуслове. – Ведь у нас наверняка были одни и те же преподаватели в нашей школе?
- Не все из них, только некоторые, - засмеялся Лев Николаевич. – Во всяком случае, твой «ведущий» был и их главным человеком в подготовке. А еще преподавательница по итальянскому языку.
- Правда?! Да-а, жаль, что мы не сможем с ними вспомнить напряженные, но такие счастливые дни учебы в нашей школе.
- Ничего не поделаешь. Такова наша служба… Еще одна важная вещь, которую я должен тебе сказать. Вся оперативная работа будет лежать только на твоих будущих сотрудниках. Ты предоставляешь им «крышу» - твою фирму.  Остальное – их работа. Они будут прослушивать, записывать, снимать и передавать информацию в Центр.
- Как?! Меня снова отстраняют от оперативной работы?
- Не отстраняют, а оберегают. У тебя впереди еще много ответственных заданий. На данный момент ты сделала самое главное. Ты обнаружила «объект» и создала «крышу» для наших разведчиков. Остальное – дело техники. Однако ребята наши предупреждены, что тебе нужно доверять и что они не должны без твоего согласия предпринимать действия, которые могли бы «подставить» тебя или хоть в малейшей степени навредить выполнению общей задачи. А во всех мероприятиях, зависящих от местной обстановки, которую они знают намного хуже тебя, они обязаны советоваться с тобой. Кстати, в их переписке с Центром ты будешь фигурировать под агентурным псевдонимом «Кузина». У нас с тобой условия связи остаются прежними, хотя теперь у тебя будет твоя радиостанция. Правда, пока ею будут пользоваться время от времени только Брэд и Карин. Но получишь радиостанцию ты сама, - взглянул Лев Николаевич на свой пакет.
Заметив удивление в моих глазах, он с улыбкой объяснил, что в пакете нет радиостанции. Она находится в камере хранения на вокзале в Риме, а в пакете лежит ключ от ячейки. Ключ замаскирован в коробочке с духами,  номер ячейки мне нужно запомнить с его слов.
- У меня возник вопрос, - после непродолжительной паузы сказала я. – Вы не зря произнесли фразу, что радиостанцию ребята будут использовать только время от времени. Ясно, что некоторые виды материалов по радиостанции не передашь.  Если не секрет, как будет осуществляться передача основных материалов из Палерджо в Центр?
- Как будет осуществляться? – задумался на мгновение Лев Николаевич. – Помнишь, ты как-то говорила, что тебе понравилась одна акция ЦРУ в Кабуле. Тогда, в начале восьмидесятых, они оборудовали и привели в действие высокотехнологичный пост электронного слежения, помещавшийся в одной комнате.
- Прекрасно помню. Подслушанная и подсмотренная информация передавалась в резидентуру в Кабуле. Там ее принимали, обрабатывали и потом через спутник направляли в приемный центр в США.
- Нечто подобное, только более современное и совершенное, разработано у нас. Именно на твоей фирме новая система будет апробирована.
Мы еще какое-то время обсуждали все, что предстояло мне и моим товарищам сделать в Палерджо, потом Лев Николаевич потянулся губами к моему уху и тихо спросил:
- Как у тебя на личном фронте? Любовником обзавелась?
Как это обычно бывало в Москве, от его прикосновения у меня на мгновение перехватило дыхание, низ живота вспыхнул, и я ответила дрожащим голосом:
- Пока не обзавелась. Хотя мой управляющий сгорает от страсти ко мне и мечтает уложить меня в постель.
- Я тоже, - посмотрел он на мои губы так, как обычно смотрят на шоколадный торт в окне кондитерского магазина, и прикоснулся горячими, сухими губами к моей шее.
Электрический заряд пробежал между нами, ноги мои чуть не подкосились, и я ухватилась за рукав Льва Николаевича.
- Тебе нельзя оставаться без мужчины. Я знаю твой темперамент. Долгое воздержание может нарушить твою психику.
- Что поделаешь? Такова наша служба, - едва слышно пробормотала я непослушными губами. – Не эту ли мысль ты только что озвучивал?
- Это ни в коей мере не относится к сексу. Он играет роль психологического лекарства в жизни разведчика-нелегала, - с ласкающей улыбкой произнес он и обнял меня за талию. – Знаешь, все это время я жил воспоминаниями о проведенных с тобой днях и ночах. Особенно часто я вспоминаю нашу последнюю ночь. Ты была такой сладкой, такой раскрепощенной. И ненасытной.
Я почувствовала, что покраснела. Во всяком случае, щеки мои запылали.
- Наверно, чувствовала приближение голода, - постаралась я, тем не менее, не подать вида, что его слова вводят меня в смущение.
- Нельзя долго голодать. Долгое голодание, как я уже сказал, вредно для здоровья. Думаю, мой долг – оградить тебя от опасного заболевания. Как ты думаешь? - продолжал он тихо шептать мне на ухо, а я продолжала гореть и плавиться.
В результате, разбушевавшийся в нас огонь словно поднял нас на языках своего пламени и с космической скоростью понес в мою гостиницу.
После трех часов, проведенных с ним в постели, я почувствовала такое облегчение, такую легкость во всем теле, что из гостиницы не вышла, а вылетела. Да так и продолжала лететь до самого аэропорта.

20.

На прием по случаю тридцатилетия основания пансионата для пожилых людей, на базе которого возник благотворительный центр «Соучастие», меня пригласила Федерика. Сначала позвонила по телефону, а в конце рабочего дня зашла ко мне, в «Sardi-Ambiente».
- Как ты тут? – поцеловала она меня, как всегда, в обе щеки.
- Нормально. Как у тебя дела?
Мы с Федерикой перешли в своем общении на «ты», причем произошло это так естественно для нас обеих, что мы даже не заметили, когда и кто из нас впервые употребил это дружеское обращение, характерное для более близких отношений между людьми.
- Отлично. Очень занята. Готовимся к приему, - ответила Федерика. – Надеюсь, ты придешь?
- Постараюсь.
- Не постараюсь, а приходи обязательно, - требовательным тоном произнесла Федерика. – Встретишь у нас много полезных для твоего бизнеса людей.
- Ради этих полезных встреч ты меня и пригласила? – поинтересовалась я.
- И ради них тоже. Но прежде всего потому, что я хочу тебя видеть на этом приеме. Отец тоже. Он сказал, что такая красавица как ты должна украсить бесцветное мужское общество. Женщин на приеме ведь будет мало. Отец, ты знаешь, очень тебе симпатизирует.  Спрашивал недавно, нужна ли тебе помощь в твоем бизнесе.
- Спасибо за заботу. Пока справляюсь. Бернардо очень помогает. Естественно, только в финансовых вопросах. А что касается чисто дизайнерской работы, то у меня ее пока немного. Хотя вчера получила большой заказ.
- Я вижу, что пока у тебя нет сотрудников.
- К сожалению, пока никого не нашла. Только Вероника приходит по утрам на пару часов, чтобы пропылесосить и смахнуть пыль. Других помощников нет.
- С теми условиями, что ты выдвигаешь, тебе нелегко их будет найти, - с легкой иронией в голосе произнесла Федерика и засмеялась добродушным смехом.
Ирония Федерики  была мне понятна. Она знала, на каких условиях я ищу себе сотрудников. Я пустила слух, что ищу себе не более двух человек. Причем платить им много на данный момент не могу, поскольку мой бизнес только начинается, и доходов нет. Одни расходы. Я хотела бы иметь в своем штате мужчину и женщину, и они должны быть на все руки мастера. Они будут заниматься у меня и организационными, и финансовыми, и хозяйственными, и техническими вопросами.  Одним словом, всем тем, что понадобится делать в небольшой, начинающей фирме. Сама же я буду заниматься только творческими проектами. Здесь мне помощники не очень нужны.
- Кто-нибудь уже интересовался работой у тебя? – через несколько секунд озабоченным тоном спросила Федерика.
- Нет, никто не появлялся. Но вчера я разместила везде объявление, что ищу сотрудника для работы в качестве администратора в дизайнерской фирме и предлагаю бесплатное жилье в здании фирмы. У меня ведь наверху пустуют три спальни. Одна из них – моя. На случай, если мне придется здесь задерживаться допоздна и не захочется возвращаться в Пизу. Две другие спальни свободны. Не сдавать же их, в самом деле!
- А что, неплохая идея! – с воодушевлением отреагировала Федерика на мое сообщение. - Думаю, что на бесплатное жилье найдутся желающие. Даже при мизерной зарплате. Только в этом случае вряд ли это будет кто-то местный.
- Какая разница, откуда будет этот человек. Лишь бы он работал.
- Мужчина, я думаю, был бы предпочтительней, - с озорной улыбкой произнесла Федерика. – Как говорит одна моя приятельница: мужчина для нас не проблема, а решение.
По озорной улыбке Федерики мне было ясно, что она имела в виду, но я сделала вид, что не поняла ее намека и спросила:
- Почему именно мужчина?
- А как же! В одном лице у тебя может быть и администратор, и ночной дежурный, и… бойфренд.
- Федерика, о чем ты говоришь? – с возмущением в голосе сказала я. – Неужели ты думаешь, что таким образом я буду искать себе мужчину?
- Извини, Анна, я не хотела тебя обидеть. Ты не так меня поняла. Я не имела в  виду, что ты ищешь мужчину. Я имела в виду, что тебе нужен мужчина. Ты ведь давно одна, насколько я знаю. Это вредно для такой молодой, активной женщины как ты.
«И она туда же! – вспомнила я в этот момент слова Льва Николаевича. – Чего это вы все так озабочены моей сексуальной жизнью? Я прекрасно обхожусь без секса. Мысли мои заняты совсем другим».
- Федерика, дорогая! Если мне понадобится мужчина, то неужели ты думаешь, что я не смогу его найти каким-то другим способом? Не нанимая его к себе в сотрудники.
- Анна, еще раз прости меня. Я ведь просто пошутила, - виноватыми глазами смотрела на меня Федерика.
- Ну и шуточки у тебя! Ладно, проехали! Из-за такого пустяка ссориться, я думаю, мы не будем.
- Не будем, - эхом отозвалась Федерика и тут же сменила тему разговора: - Ты уже закончила свой рабочий день?
- Еще часик посижу над этим проектом, - бросила я взгляд на экран компьютера, на который была выведена одна из программ эскизно-проектной графики.
- А я тороплюсь домой, - поднялась Федерика со стула и направилась к двери. - Муж уже звонил, приглашал на ужин в ресторан. Так мы обязательно ждем тебя в субботу. Обещаешь, что придешь?
- Обещаю. Только скажи, у вас для таких мероприятий существует дресс-код?
- Как обычно. Дамы надевают вечерние платья. Хотя молодые женщины и девушки частенько нарушают правила и позволяют себе приходить в брючных костюмах и даже в джинсах с блузками. Правда, джинсы у них в этом случае таких известных фирм, что стоят не дешевле, чем самые изысканные вечерние наряды. Но на этом приеме молодых девушек не будет. Мы с тобой будем там самыми юными, - залилась Федерика озорным смехом и вышла из моего офиса.

Вечерним туалетом я пока не обзавелась. Даже нарядный брючный костюм какой-нибудь известной фирмы не удосужилась купить. Я нацелилась отправиться на следующий день во Флоренцию на поиски приличного вечернего туалета, как вдруг вспомнила об одежде, которую Анна в свое время оставила у своей подруги Фиаметы и которую я потом взяла себе. Там был шикарный рубиновый брючный костюм с удлиненным жакетом и вечернее платье от Лагерфельда.
Приехав в Пизу, я вытащила одежду Анны из шкафа. Костюм состоял из трех предметов одинакового цвета и из одной и той же ткани. Я примерила его: сначала жакет с короткой юбкой, потом жакет с брюками. Вещи лежали на мне отлично, и цвет изумительно шел к моему цвету кожи и волосам. И тем не менее, мне показалось, что даже такой красивый костюм на этом приеме будет не совсем уместен. Тем более, что я уже далеко не девочка, а зрелая женщина, да к тому же – довольно состоятельная.
Примерила  платье и, критическим взглядом осмотрев себя в зеркале, поняла: это как раз то, что нужно для торжественного приема. Платье длинное, черное, тяжелый шелк хорошо облегает фигуру. Глядя на этот классический, вечно модный покрой, никому и в голову не придет, что платье куплено, по моим подсчетам, лет девять тому назад.
На шею я решила надеть ожерелье из жемчуга, которое месяц назад подарил мне дедушка. Седьмого марта был день рождения Анны, ей исполнилось бы в этот день двадцать семь лет. В этот день я и получила подарок вместо нее.

21.

На прием я намеренно пришла с небольшим опозданием. Терпеть не могу приходить на подобные сборища рано. Людей в начале таких мероприятий всегда мало, и каждый входящий привлекает к себе всеобщее внимание.
Когда я вошла в холл администрации «Соучастия», то не сразу его узнала. В его правой половине то устройство, которое я когда-то обозвала про себя «прилавком», превратилось в барную стойку. Инсталляция из золотых капсул позади нее была раздвинута посредине. За инсталляцией, оказывается, скрывался бар с напитками. Бармен стоял теперь за стойкой и обслуживал подходивших к нему гостей.
Левая половина холла вообще полностью преобразилась. Я и не подозревала, что поперечная стенка на уровне золотой инсталляции - раздвижная. Теперь она была раздвинута, и вся левая часть холла «продвинулась» вглубь, став в два раза просторнее. В дальнем конце ее располагался небольшой оркестрик и негромко играл легкую итальянскую музыку. Две пары танцевали на пятачке перед оркестром. Из двух кофейных столиков со стульями вокруг них остался только один. За ним сидело трое пожилых мужчин и над чем-то громко смеялись. Пальмы были снесены в одно место, справа от оркестра. Вместо них стоял длинный стол с закусками.
В холле стоял легкий гомон. Разбившись по двое-трое, гости пили напитки, ели закуски и беседовали.
Не успела я как следует осмотреться, как ко мне подошла, жизнерадостно улыбаясь, Федерика.
- Здравствуй, дорогая, - чмокнула она меня в обе щеки. – Молодец, что пришла. Я уж подумала, было, что ты не выполнишь обещание.
- Я всегда держу данное слово, ты это прекрасно знаешь.
- Знаю я это, знаю. И тем не менее, сомнения одолевали меня. Ты сегодня выглядишь великолепно. Такой элегантной я тебя еще ни разу не видела. Это чудесное платье от кого? От Версачи?
- Нет, от Лагерфельда.
- Да-а, сразу видна рука художника, - еще раз одобрительным взглядом оглядела меня Федерика сверху донизу. – А вот и отец идет, чтобы с тобой поздороваться.
Синьор Сантино Джуиджи галантно поцеловал мне руку, «отвесил» парочку комплиментов и стал расспрашивать о моем бизнесе, но Федерика остановила его.
- Не заговаривай Анну. Вон к нам подходит Стефано. Я хочу Анну с ним познакомить. Ей это знакомство может пригодиться. Здравствуй, Стефано! Давно тебя не видела, - расплылась Федерика в простецки-приятельской улыбке. – Ты сегодня с опозданием. Анна, разреши представить тебе синьора Даволи, - повернулась она ко мне. – Он главный редактор нашей местной газеты. Синьор Даволи, это моя подруга Анна Сарди, владелица отеля «Таннариано» и хозяйка модного салона по дизайну интерьера «Sardi-Ambiente».
- Очень приятно с вами познакомиться. Вы само очарование, - с предупредительной улыбкой склонился к моей руке синьор Даволи. – «Таннариано» я знаю, а вот о фирме «Sardi-Ambiente» не слышал.
- Это очень молодая, но уже завоевавшая популярность фирма, - не дала мне и рта раскрыть Федерика. – Уже несколько моих друзей воспользовались ее услугами.
- Буду иметь в виду, - с нескрываемым любопытством разглядывал меня наш собеседник.
- Простите, я вас оставлю. Пришел мэр города, - улыбнулась нам Федерика извиняющейся улыбкой и поторопилась к входу.
Минут пять мы вели светскую беседу с редактором, потом Федерика познакомила меня с владельцем рекламного агентства, после него – с управляющим строительной компании, затем – с хозяином сети магазинов «Домашний уют». С каждым из них мне нужно было приветливо улыбаться, обмениваться  мнением о «Соучастии» и приеме по случаю очередной годовщины его создания. А с хозяином «Домашнего уюта», синьором Роберти, у нас завязалась довольно продолжительная деловая  беседа. Судя по конкретным предложениям о сотрудничестве и «взаиморекламе» между нашими фирмами, которые высказал синьор Роберти, Федерика рассказывала ему обо мне еще до приема.
Синьор Роберти так заговорил меня, что я пропустила начало выступления доктора Сантино Джуиджи, который обратился к присутствующим со словами благодарности за участие в деятельности благотворительного фонда. После Джуиджи красивые слова о центре «Соучастие» произнес мэр города. О важности благотворительной деятельности говорила представительная пожилая дама, директор гимназии. Фамилию ее я не расслышала из-за синьора Роберти. Он шепотом комментировал произносимые речи, и его комментарии были настолько остроумными, что я больше прислушивалась к ним, нежели к самим выступлениям. Но когда доктор Джуиджи назвал организацию, от имени которой к микрофону подошел следующий оратор, я «навострила» уши в ту сторону. Международный фонд «Дети в беде» был мне хорошо известен. Через него в Чечню прошли сотни тысяч долларов. На деньги этого фонда на Северном Кавказе открывались всякого рода женские и детские центры, под крышей которых работали тайные типографии. В этих типографиях для бандитов изготавливались разные поддельные документы, даже удостоверения ФСБ.
С этой минуты я потеряла интерес к гостям, которые могли пригодиться мне в моем бизнесе. Свое внимание я направила в другую сторону, на поиски других людей. Ведь если здесь был представитель фонда «Дети в беде», то могли быть и другие «интересные» личности. Одно их присутствие на этом приеме могло говорить о многом. Пришлось  проявить чудеса находчивости и изобретательности, чтобы обнаружить этих людей. Очень полезным  оказалось знакомство с редактором. Я «ненароком» оказалась рядом с ним, и он, естественно, тот час же продолжил знакомство со мной.
- Как вам понравились  речи, синьора Сарди? – спросил он.
- Читателям вашей газеты, я думаю, кое-что будет интересно. Но далеко не все тексты и не целиком, - с легкой иронией в голосе ответила я, улыбаясь как нельзя более приветливой улыбкой.
- Вы смотрите в точку, - захохотал Стефано Даволи.
- Знаете, синьор Даволи, из всех речей мне больше всего понравилось короткое выступление директора гимназии. Я, к сожалению, не расслышала ее фамилию.
Эта фраза и стала отправной точкой в моих поисках «интересных» людей. Синьор Даволи многих здесь знал, и с некоторыми из них меня познакомил. «Оторвала» меня от редактора на какое-то время Федерика. Освободившись от нее, я незаметным образом оказывалась рядом или недалеко от Стефано Даволи. Мои уши работали как локаторы и улавливали почти все, что произносил редактор. А он даже здесь, на приеме, делал свою журналистскую работу: бесцеремонно представлялся незнакомым ему людям, задавал вопросы. Все, что мне удавалось услышать, я «записывала на корочку» и, по возможности, на диктофон, который, к счастью, по привычке положила в свою дамскую сумочку. По моим предварительным прикидкам, пятеро из гостей могли представлять для нас интерес. Их фамилии и названия организаций будут, естественно, внесены в мое очередное донесение в Центр.
Прием, между тем, был в полном разгаре. Федерика не оставляла меня без внимания и успела представить мэру города. Как и другие «представленцы» Федерики, мэр начал знакомство с комплиментов. Потом сказал, что городу не хватало такой фирмы, как моя, и добавил, что его жена непременно посетит мой салон в ближайшее время.
Ближе к концу приема Федерика подошла ко мне и шепнула:
- Ты самая красивая и обаятельная женщина на сегодняшнем приеме.
«Прав был Бернард Шоу, который утверждал, что друзья познаются вовсе не в беде, а в радости. Сочувствовать гораздо легче, чем радоваться успехам другого», - подумала я и сказала:
- Ты слишком добра ко мне. По-моему, самая умная и привлекательная женщина здесь – это ты.
- Не кокетничай, - шутливо погрозила мне пальцем Федерика. – Ты всех мужчин очаровала. Они у тебя в кармане, и завтра же их жены, дочери и любовницы будут в твоем офисе. Уверена, что в ближайшее время у тебя отбоя не будет от клиентов. В очереди будут стоять. Ой, извини! Кажется, отец подзывает меня к себе, - сказала Федерика и направилась к синьору Джуиджи.
На какое-то время я осталась одна. Подошла к барной стойке, попросила стакан апельсинового сока и стала, как бы со стороны, наблюдать за происходящим в зале.  Мой взгляд остановился на Федерике. Энергия просто переливается в ней через край, она переходит от одного гостя к другому и светится от радости общения с ними. В этот момент мне больно кольнуло в сердце, и я поняла, что мне очень жаль эту милую женщину. Мне она очень нравилась. Я ей, несомненно, тоже.  Изо всех сил она старалась помочь мне, даже на этом приеме. Мне  искренне хотелось, чтобы эта женщина могла быть моей настоящей подругой. Ах, зачем она ввязалась в деятельность этого центра? Что за этим стоит? Деньги? Убеждения? Пусть неправедные, но какие-то убеждения? Или просто помощь отцу?
«И главное, чем это все для нее закончится?» - с грустью размышляла я.

22.

Уже четыре месяца рядом со мной живут и работают мои сотрудники-коллеги Брэд и Карин.
- У нас небольшая проблема, - сказал Брэд, когда перед началом рабочего дня мы сели, как обычно, втроем в столовой, чтобы выпить свою утреннюю чашку кофе.
- Какая? – спросила я.
Брэд и Карин в нерешительности переглянулись, Брэд едва заметным кивком подтолкнул супругу продолжить разговор.
- Понимаете, нам запретили втягивать вас в наши дела, - виноватым тоном начала Карин. - Только в крайнем случае мы можем прибегнуть к вашей помощи.
- И теперь этот крайний случай пришел, я так понимаю. Давайте, не стесняйтесь, - подбодрила я коллег. – Говорите, в чем дело.
- Хорошо, - решительно тряхнул головой Брэд. – Дело в том, что Амин регулярно, каждый вторник, по утрам уезжает из центра и возвращается только после обеда. Так происходит в течение всех четырех месяцев, что мы ведем за ним наблюдение. За исключением, конечно, тех периодов, когда он вообще уезжает из Палерджо и из Италии. Проанализировав все разговоры, мы поняли, что Амин по вторникам уезжает на какую-то «базу». Во всяком случае, именно это слово говорит Амин своему помощнику перед отъездом. У нас появилось подозрение, что под словом «база» скрывается какой-нибудь тренировочный лагерь террористов. И ясно, что этот лагерь находится не очень далеко от Палерджо, если Амин успевает за полдня доехать до него, решить там, естественно, какие-то дела, а потом вернуться сюда.
- Вы определили, как он туда уезжает? Я имею в виду: за ним приезжают, или он сам на машине туда едет? Если сам, то на какой машине? На своей личной или на разъездном «Фиате», принадлежащем «Соучастию»?
- В эти дни он пользуется только своей личной машиной. Причем недавно он сменил автомобиль. Хотя его «Опель», насколько мы поняли, был совершенно новым.
«Молодцы! Правильное наблюдение», - отметила я про себя.
- Даже этот факт, - продолжал Брэд, - дает нам основание подозревать, что Амин ездит в одно и то же место и не хочет, чтобы в том районе на протяжении длительного времени видели одну и ту же машину. Вы понимаете, что мы имеем в виду?
«Понимаю ли я? – мысленно ухмыльнулась я. – Если бы вы, глупенькие мои ребятки, знали все обо мне, то такого вопроса не задавали бы».
- Понимаю! – засмеялась я легким, сдержанным смехом. – С вами тут я много чему научилась. Чем я сейчас могу вам помочь?
- Мы хотим проследить за Амином в те дни, когда он покидает свое учреждение. Для начала нам нужно выяснить хотя бы направление, в котором он выезжает из города, - объяснила Карин.
- И в чем загвоздка?
- Во-первых, нам нужно уйти из офиса вдвоем, чтобы поехать на двух машинах. Амин, похоже, очень опытный человек и слежку на одной машине непременно обнаружит, - сказал Брэд. – Слежку на двух машинах ему будет нелегко заметить.
- Резонное замечание, - согласилась я. – Хорошо, продолжайте. Вы произнесли слово «во-первых». Что стоит за «во-вторых»?
- Во-вторых, мы хотели, если можно, чтобы вы нам помогли провести в один из вторников полноценное наблюдение за Амином вплоть до того места, куда он ездит. Для этого понадобится уже не две машины, а три.
- Дайте подумать немножко, - сделала я вид, что размышляю над предложением своих сотрудников. – Я видела много шпионских и детективных фильмов, где были замечательные моменты, связанные со слежкой, с погонями.
Брэд и Карин, не сговариваясь, расхохотались заразительным смехом.
- О, в этих фильмах порой такое показывают! Такую романтику с фантастикой, которые с реальной жизнью ничего общего не имеют. В реальности все происходит намного прозаичнее.
Мысленно я была полностью согласна с коллегами, но вынуждена была сказать с дружеской улыбкой:
- Я думаю, что в этих фантастических, на ваш взгляд, фильмах попадаются очень интересные эпизоды, которые наверняка происходят и в реальной жизни. Хотя… Вы – специалисты, вам виднее. Вы, наверно, прошли специальную подготовку, прежде чем приехать сюда, и знаете лучше такие вещи. Тогда скажите, у вас имеется современное переговорное устройство типа «воки-токи»? Я видела такие в кино.
- Ой, синьора Сарди! - воскликнула Карин. - Всякие «воки-токи», переговорные устройства и даже небольшие радиостанции теперь для любого человека не проблема. Продаются на каждом шагу. Во всяком случае, в специализированных магазинах можно найти все, что хочешь из такой техники. За исключением, конечно, очень уж сложной и секретной аппаратуры.
- Отлично. И еще один вопрос. Среди вашей техники нет, случайно, такой намагниченной штучки?.. Как же она называется?.. Маячок, что ли? Одним словом, его прикрепляют к днищу машины, и в другую машину поступает сигнал от него. В таком случае нет необходимости идти за преследуемой машиной на близком расстоянии. Можно и на некотором удалении ехать, следуя сигналу этого маячка.
Брэд и Карин с улыбкой переглянулись.
- Видно, что вы насмотрелись детективов, - со снисходительной улыбкой сказал Брэд. – У нас есть такая «штучка», как вы выразились. Да только в ее применении есть ряд особенностей. Не всегда ее можно использовать так, как хотелось бы. И тем не менее, она нам может понадобиться.
- Хорошо, - с задумчивостью в голосе сказала я. – Вы потом мне об этом подробно расскажете. А теперь вернемся к вопросу о том, чтобы выяснить, в каком направлении выезжает из города Амин. Считаю, что пока вам не стоит вдвоем покидать офис. Для всех, в частности, для наших соседей - вы старательные иммигранты, которые трудятся в поте лица, чтобы вас не уволили с работы. Я – другое дело. Я работаю с клиентами, много времени провожу в «Таннариано». Так что, Брэд, начнем следить за Амином мы с вами.
- Он же вас хорошо знает! Вдруг заметит вас за собой? Нас предупредили, что мы не имеем права втягивать вас в рискованные дела, - с озабоченностью в голосе произнес Брэд.
- Та-а-к, давайте подумаем, что для нас безопаснее… Подождите, я придумала! У меня ведь есть светлый парик! Надену парик, да еще темные очки. Никакой Амин меня в стекло заднего вида не узнает.
- Неплохая идея, - с уважительной улыбкой произнесла Карин. – Тогда не только волосы, но и машина у вас должна быть другая.
«Молодец! Я ждала от вас этого решения», - подумала я и сказала:
- Для этого случая возьму машину напрокат. Брэд, вы сможете мою «Точку» на время «испортить»?
Брэд молча кивнул.
- Вот и отлично. Все остальное обсудим вечером, после работы. А сейчас нам нужно начинать наш рабочий день, - встала я из-за стола и направилась в приемную.
Мои сотрудники последовали за мной.
- Карин, вы говорили, что назначили на сегодня встречу с некоей синьорой Бенусси, - сказала я, просматривая журнал на столе Карин.
- Да, она звонила вчера после обеда, когда вы уже уехали в «Таннариано». Она сказала, что хочет обновить свою гостиную.
- Хорошо, я побеседую с ней. Хотя, - задумалась я на мгновение, - будет лучше, если мы примем ее с вами, Брэд. Выясним, что конкретно желает эта синьора. Вы покажете ей каталоги отделочных материалов, декоративных тканей.  Если нужно будет сегодня же поехать к синьоре Бенусси для предварительной прикидки, то я поручаю это вам, Брэд. Если вы не возражаете, конечно.
- С удовольствием! – охотно откликнулся на мое поручение Брэд. – Я у вас научился, как разговаривать с дамами об их интерьере.
- К тому же дамы предпочитают обсуждать такие темы почему-то именно с мужчинами, причем с молодыми, - засмеялась я. – А вам уже пора не только беседовать с дамами по проблемам дизайна, но и конкретными действиями показывать им, что вы дизайнер. В дизайне интерьера вы уже кое-что смыслите.

Действительно, за эти четыре месяца, что Брэд и Карин работают в моей фирме, Брэд многому научился в области дизайна по интерьеру. Не сомневаюсь, возьмись он за это дело всерьез – через год-другой был бы неплохим специалистом. Он прилично рисует, знает компьютерные программы, у него хорошо развито чувство цвета и врожденный  хороший вкус вообще. Сейчас он пока у меня только на «подхвате». Со стороны этого, правда, никто не мог заметить. Несложные проекты я делала сама, но обставляла все таким образом, как будто над ними трудился Брэд. Все клиенты уверены, что парень этот – начинающий, неопытный дизайнер, делающий первые шаги в профессии.
Да и какой опыт может быть в возрасте двадцати четырех лет! По нынешним временам двадцатичетырехлетний мужчина – чуть ли не подросток. Это в девятнадцатом веке такой возраст считался вполне зрелым. Читаешь художественные произведения  позапрошлого века, в которых изображены зрелые мужчины, покоряющие сердца дам своим умом и опытом, и поверить трудно, что им всего восемнадцать-двадцать лет. А дамы-то, дамы в этих книгах! По нынешним понятиям, они совсем девчонки, а в книгах они, действительно, взрослые зрелые женщины. Моя Карин в свои двадцать три года в позапрошлом веке считалась бы чуть ли не старухой. А для меня она девочка, хотя мне тоже не так уж много лет – всего-то двадцать девять. Но разница в шесть лет дает о себе знать. Поэтому и называю я своих молодых коллег про себя «ребятами». И не только про себя, но частенько и в общении с ними.
Мы с ребятами за эти четыре месяца успели хорошо сработаться и подружиться. Они четко выполняют инструкции, которые им были даны в Центре. Ко мне относятся уважительно, стараются четко выполнять всю работу в моей фирме. Карин неплохо справляется с обязанностями администратора, бухгалтера и секретаря. Если нужно, и кофе сварит для посетителей, и обслужит их за столом со всем вниманием. Ее рабочий стол – в холле-приемной, справа от входа. Рабочее место Брэда – в дальнем углу приемной.
Но их основное рабочее помещение находится наверху, в одной из спален. Окно этой спальни  выходит на административное здание «Соучастия» и находится как раз напротив окна в кабинете помощника Амина Рахмана. Кабинет самого Рахмана располагается рядом. Насколько я успела заметить, из окна нашей спальни с хорошей техникой можно видеть даже то, что набирается на компьютере помощника Рахмана. Так что Брэду удается не только прослушивать, но и просматривать через видеокамеру все, что происходит в кабинете руководителя Фонда помощи и его помощника.
На террасе у тетушки Лауры вместо моего сучка на лимонном деревце  появилась более совершенная аппаратура. Брэд установил там сверхчувствительную видеокамеру и микрофон с записывающими устройствами. Аппаратура вмонтирована в деревянное панно, которое я подарила тетушке Лауре. На ближайшем к «Соучастию» дереве позади «Sardi-Ambiente» также установлена прослушивающая аппаратура.
В результате, Брэд и Карин могут фиксировать практически каждый шаг и каждое слово, произнесенное в кабинетах «стеклянной виллы», как мы в шутку называем сейчас между собой административное здание благотворительного центра.
Как и было условлено с Центром, ребята не докладывают мне, какие материалы они передают в Центр. Думаю, что информация из нашей спальни уходит ценная. Не зря в одной из радиограмм мне объявлена благодарность за то, что наши сведения помогли предотвратить крупный террористический акт в одном из южных городов России.

23.

Сижу в машине на улице Пиолти недалеко от своей фирмы и делаю вид, что копаюсь в «бардачке». На самом деле посматриваю в зеркало заднего вида - жду появления зеленого «Рено» Амина. Ребята уже давно определили, что по вторникам он именно в эту сторону едет по нашей улице. Наконец, я вижу эту машину. Еще ниже нагибаюсь к «бардачку», пропускаю Амина мимо и произношу в переговорное устройство только одно слово:
- Проехал.
Трогаюсь и медленно двигаюсь следом за «Рено». Опасаюсь упустить его из виду и двигаюсь на достаточно близком расстоянии. Слышу голос Брэда:
- Пропустите.
Через несколько секунд Брэд обходит меня и пристраивается в «хвост» Амину. Так, постоянно меняясь местами, мы «выводим» Амина из города. Он выезжает на автостраду А-12 в сторону города Специя. Мы с Брэдом разворачиваемся и возвращаемся в офис. Мы оба уверены, что наш объект «хвоста» за собой не заметил. В городском плотном движении даже опытному профессионалу тяжело заметить слежку на двух машинах. Цель первого этапа нашей слежки выполнена: мы знаем, в каком направлении отправился руководитель так называемого Фонда помощи.
 В следующий вторник мы с Брэдом продолжаем то же самое. С той лишь разницей, что  теперь не только я, но и Брэд едет на арендованной машине. Его автомобиль остался на своем привычном месте. Карин осталась в офисе на телефоне. Для «стеклянной виллы» наш офис работает в своем привычном режиме.
Амин четко едет по тому же маршруту, что и в предыдущий раз. Перед выездом из города я иду за его машиной, и какое-то десятое чувство подсказывает мне: «Насторожись! Вдоль Лигурийского побережья в сторону Специи идет две дороги: автострада и обычное шоссе. Амин может свернуть сегодня именно на него». И точно – Амин на автостраду не выезжает, он разворачивается. Мне понятен его маневр, и я успеваю передать Брэду через «воки-токи»:
- Будьте внимательны. Будет другой путь.
И на этот раз мы завершаем слежку за Амином сразу после выезда из города.
Возвращаемся в офис и садимся за карту Тосканы.
- Интересно, в какое место может ездить Амин? – водит Брэд карандашом то по автостраде, то по шоссе.
- Если ваши предположения верны, и Амин ездит в какой-то тренировочный лагерь, то это может быть где-то здесь, - ткнула я пальцем в название Апуанские Альпы.
- А вы у нас синьора очень сообразительная, - одобрительно цокает языком Брэд. – Я тоже так подумал. Только в горах, далеко от населенных пунктов, можно организовать такой лагерь. А судя по карте, в этом районе нет населенных пунктов. И кроме того, там наверняка есть заброшенные мраморные карьеры. Я читал, что северные Апеннины известны добычей каррарского мрамора.
- Молодец! – хвалю я Брэда, легонько хлопая рукой по его плечу. – Даже не зная моей родины так, как ее знаю я, вы делаете абсолютно правильные выводы.
- Террористы любят устраивать в таких местах не только свои тренировочные лагеря, но и тайники с оружием, - включается в разговор Карин. – Помнишь о том громадном тайнике-арсенале, который они устроили на заброшенной кирпичной фабрике неподалеку от испанско-французской границы?
- Ты права, - с задумчивостью произносит Брэд. – Кто знает, может, в этих Альпах находится не тренировочный лагерь, а тайник. Хотя… Если подумать как следует, то вряд ли Амин  стал бы регулярно ездить к какому-то тайнику-складу. Что ему там делать? Проверять, все ли на месте? Или выдавать оружие по списку?
Мы все дружно рассмеялись над шуткой Брэда, а он продолжил:
- Но склад с оружием, особенно какое-нибудь подземное хранилище, вполне может быть рядом с лагерем. Ладно, посмотрим. Сейчас не в этом наша проблема. Интересно, какую дорогу выберет Амин в следующий раз. И куда поедет дальше?
На этом наше обсуждение закончилось, а в следующий вторник за машиной Амина поехали Брэд и Карин . Я осталась «на хозяйстве». С утра забежала на десять минут к Федерике.
- Наконец-то соизволила зайти ко мне! – обрадовалась она мне. – Что, времени совсем нет? Много работы?
- Слава богу! Заказы идут один за другим, - усаживаясь в кресло, с воодушевлением в голосе ответила я.
- А я тебе что говорила! Хорошо, что у тебя есть помощники, а то, небось, и не справилась бы со всей работой.
- Ты, как всегда, права. Знаешь, я очень довольна своими сотрудниками. Не могу нарадоваться на них. Выполняют все беспрекословно, не гнушаются никакой работы. Недавно Вероника болела, так Карин и уборкой помещений занималась.
- Судя по тому, что они почти не выходят из здания, они действительно трудятся у тебя дни напролет.
«Значит, я была права, что соседи все видят, все замечают. Нужно по-прежнему учитывать это в наших делах», - отметила я про себя и сказала:
- Да, они работают на совесть.
- Этого и следовало ожидать. Иммигранты всегда стараются хорошо работать. Им же нужно зарекомендовать себя, чтобы получить возможность остаться в нашей стране. Так что им с тобой, я думаю, повезло не меньше, чем тебе с ними.
- Одним словом, обе стороны выигрывают, - согласилась я. – У тебя все нормально?
- Да, не жалуюсь.
- Дома как?
- Да вот к свадьбе готовимся.
- К какой свадьбе?
- Сын женится.
- Да ты что?! – воскликнула я. – Ему ведь только двадцать.
- Что поделаешь? Любовь, - скривив в горькой усмешке губы, произнесла Федерика.
- Скоро бабушку из тебя сделают. Представить себе не могу, что тебя могут в ближайшее время бабушкой называть.
- Не позволю им этого делать. Пусть внуки называют просто по имени.
- Правильно. Оставайся молодой. Такой, какая ты сейчас. Хотела бы я в твоем возрасте выглядеть так, как ты.
- Уверена, что ты будешь выглядеть еще лучше. Ты же у нас красавица. А в этой ярко-красной «Альфа-Ромео» ты вообще производишь впечатление голливудской кинозвезды. Жаль, что ты редко на ней ездишь.
- А я почему-то больше люблю свою милую, родную «Пунто».
- Зря-зря. «Альфа-Ромео» тебе очень идет. Почему ты ее не любишь, непонятно.
- Сама не знаю, почему. Скорее всего, потому, что это неприлично дорогое авто давит на меня своей роскошью, своей ценой. Сама бы я его ни за что бы не купила! Но это дедушкин подарок, я не могла от него отказаться. Теперь я вынуждена время от времени на нем ездить, чтобы дедушку не обижать.
Зазвонил телефон, Федерика сняла трубку.
- Алло! Хорошо, сейчас иду, - положила она трубку и встала из-за стола. – Извини, мне нужно подняться наверх.
- Господин Амин Рахман, как всегда, не дает тебе покоя? – спросила я мимоходом, направляясь к двери.
- Да нет. На этот раз отцу понадобилось обсудить какой-то документ, - ответила Федерика, закрывая дверь кабинета.
- Ну, пока, - чмокнула я Федерику в щеку. – Заходи, когда будет время. Карин так хорошо кофе готовит.
- Я успела убедиться в этом. Но ее жаркое было еще лучше, чем кофе. Когда я голодна, я все  время вспоминаю тот обед, на который вы меня пригласили.
- Приходи еще. Мы ведь все время здесь обедаем.
- Ловлю на слове и прямо завтра приду.
- Договорились, - помахала я Федерике рукой и вышла из администрации Соучастия».
Вернувшись в офис, я стала работать над очередным дизайн-проектом, все время поглядывая в окно: не идут ли ребята?
В половине одиннадцатого они, наконец, появились во дворе фирмы. Шли, как и ожидалось, пешком, без арендованных машин. Мы договорились, что одну машину они сдадут обратно в прокатное бюро, а мою оставят на парковке у автовокзала. Свою «Точку», после так называемого «ремонта», я поставила в гараж в Пизе, так что в «стеклянной вилле» уже вторую неделю приучаются видеть у моего офиса  только приметную «Альфа-Ромео». Рядом с ней стоит и машина Брэда.
Ребята рассказали мне, что Амин на этот раз выехал на автостраду. Они ехали за ним до разворота на Массу. Амин повернул в сторону этого населенного пункта, а они, как было нами оговорено, вернулись в Палерджо.
- Что ж, ваша проблема, кажется, проясняется, - сказала я. – Сразу за этим совсем небольшим городком Масса начинаются Апуанские Альпы. Как вы, Брэд, и предполагали, Амин ездит куда-то в горы.
- Посмотрим, что нам даст наше следующее путешествие по красотам Тосканы, - покачала головой Карин.

24.

- Выезжает на второстепенную дорогу, - слышу я голос Карин в переговорном аппарате и сразу же трогаюсь с места.
На максимально разрешенной на этом участке скорости двигаюсь по направлению к городу Масса. За десять километров до него останавливаюсь у придорожного кафе и жду.
Карин, «провожавшая» Амина до выезда из Палерджо, в эти минуты возвращается обратно. Поставит арендованную машину на стоянку, возьмет свою и вернется в офис. Для «стеклянной виллы» наша фирма продолжает работу в своем обычном режиме.
Брэд в данный момент должен ехать за Амином. Хотя мы почти не сомневались, что Амин и сегодня поедет к Массе, но чем черт не шутит? Вдруг у него сегодня другие планы? Или он, вообще, ездит не в Апуанские Альпы, как мы решили?
Сигнала от Брэда пока нет. Значит, все идет по нашему плану, Амин едет по этой дороге.
Вскоре в переговорном устройстве раздается спокойный голос Брэда:
- Обхожу.
Через несколько минут мимо меня на приличной скорости проезжает Брэд. Через минуту появляется «Рено» Амина. Как мы успели заметить, Амин не любит быстрой езды, и мы учли это в разработке нашего плана. Наш маршрут был рассчитан таким образом, что мы не едем все время следом за Амином, а на части маршрута кто-нибудь из нас едет впереди него. Теперь впереди Амина до Массы будет ехать Брэд, а я превращаюсь в «хвоста».
У въезда в Массу Брэд должен остановиться у заправочной станции так, чтобы с дороги его не было видно. После заправочной станции за Амином должен ехать Брэд, а я – за ним. Пока что все идет без сучка и задоринки. Подъезжаю к заправочной станции и вижу, как машина Брэда медленно выезжает из-за угла и пристраивается за серебристой «Пандой»,  которая идет за автомобилем Амина. Въехав в город, Брэд обгоняет «Панду» и становится за «Рено». Меняясь местами, мы едем по городку на достаточно близком расстоянии от Амина, чтобы не потерять его из вида.
Из города выезжаем на живописную горную дорогу. То слева, то справа открывается один красивый вид за другим, но мне не до этих красот. Думаю, что и Брэд их тоже не замечает. Главное для нас – не упустить Амина. Движение на этой узкой дороге довольно плотное. Летом здесь всегда много туристов, желающих полюбоваться великолепными горными пейзажами. Едут довольно медленно, смотрят, видимо, по сторонам. Амину приходится часто маневрировать, обгоняя «плывущие» авто. Мы вынуждены проделывать то же самое, не забывая при этом меняться местами.
Не проехали мы и двадцати километров, как слышу в переговорном устройстве голос Брэда, который находится в этот момент впереди меня:
- Поворачивает направо, на проселочную дорогу. Действуйте, как договаривались.
Медленно двигаюсь и внимательно смотрю направо. Вижу проселочную дорогу, сворачиваю на нее, успевая краешком глаза заметить, что машина Брэда стоит  на обочине трассы. Давлю на газ и вскоре вижу впереди «Рено» Амина. Ни перед ним, ни сзади него других машин нет. Ехать за Амином дальше не имеет смысла. Он обязательно обратит  внимание на одинокую машину посади себя и, несомненно, заподозрит неладное: зачем кому-то понадобилось ехать по проселочной дороге? Разворачиваюсь и выезжаю на шоссе. Брэд уже стоит на противоположной стороне дороги и поджидает меня.
Как только я развернулась, Брэд двинулся за мной, и вскоре мы уже были в Палерджо. Вернули арендованные машины, сели в мою «Точку», которую я оставила недалеко от прокатного агентства, и приехали в офис.
- Сегодня мы утвердились в нашей догадке. Амин ездит в отдаленное, пустынное место, - с довольной улыбкой произнес Брэд, как только мы уселись за стол и Карин подала кофе. – Еще разок проедем за ним, чтобы убедиться в этом окончательно.
- На этот раз, думаю, будем поджидать его уже за Массой. Синьора Сарди, вы разрешите нам вдвоем на полдня отлучиться из офиса? – обратилась ко мне Карин.
Мне так хотелось снова почувствовать адреналин в крови, а не сидеть с проектами в офисе, что я сказала:
- Думаю, будет лучше, если мы с Брэдом осуществим этот маршрут. Я, вроде, буду в «Таннариано», Брэд – на выезде у клиентов, а вы, Карин – здесь на телефоне.
- Нет, синьора Сарди, - твердым голосом произнес Брэд,- это наше с Карин дело. Мы и так уж перешли все границы дозволенного. К тому же, ваша помощь понадобится нам в другом.
- В чем именно? – поинтересовалась я.
- Помните, вы говорили про сигнальный маячок?
- Помню, а что?
- Вы ведь знаете, что «Рено» Амина всегда стоит на территории «Соучастия». Когда Амин возвращается вечером на свою виллу, он ставит автомобиль в гараж. Так что мы с Карин к ней доступа не имеем. А нам нужно будет установить маячок на его машину, когда мы окончательно убедимся, что Амин ездит на ту проселочную дорогу. Маячок даст нам возможность хотя бы приблизительно определить  место, где он останавливается. Мы знаем, что даже вам будет нелегко прикрепить маячок к машине Амина незаметно для окружающих. И тем не менее, только вы сможете это сделать. Мы потом с вами обсудим, как это можно осуществить без риска для вас.
- Хорошо, обсудим. Только вы, наверно, знаете, что женщины в таких делах более находчивы, чем мужчины. У нас интуиция лучше срабатывает, - улыбнулась я загадочной улыбкой.
- Вы правы. Я не раз уже убедился в этом, - охотно согласился со мной Брэд.
- Так что этот маячок я поставлю, найду возможность. Можете в этом не сомневаться. Только решит ли он вашу проблему? Вы ведь только что сказали, что он дает лишь приблизительные результаты. Точное место вы не узнаете. Как не узнаете и того, что конкретно находится в том месте. Может, у Амина там что-то типа тайного гостевого домика, в котором он встречается с любовницей? – с едва заметной иронией в голосе произнесла я, но тут же спохватилась: - Извините, если я задала вопрос, который не должна была задавать.
- Ничего-ничего, все в порядке, - успокоил меня Брэд. – Вы ведь участвуете в этой операции, и вам, конечно же, хочется быть не просто исполнителем. Но…
Брэд замолчал. Они с Карин переглянулись. В их глазах я прочитала вопрос: «Говорить или не говорить?»
- Если вам нельзя мне об этом говорить, то не нужно, - сказала я, сделав особый упор на слове «мне».
- Дело не в том, можно ли вам говорить или нельзя. Мы вам доверяем. Только не хотим подвергать вас опасности. Чем меньше вы будете знать, тем безопаснее будет ваша жизнь.
«Знакомая сентенция, - мысленно улыбнулась я. – Слышу голос нашего наставника».
- Никто в этом мире не может знать наверняка, откуда ему ждать опасности, - сказала я. – Можно сломать ногу на ровном месте. А можно ни разу не упасть, спускаясь на огромной скорости с высоченной горы.
- В общем, вы правы. Ладно, так и быть, - решительно тряхнул головой Брэд. – Скажу правду. Мы рассчитываем получить более точные данные немного позже, когда нам передадут портативный радар. Он «слышит» все звуки  на довольно большом расстоянии, и мы сможем точно определить, тренировочный ли лагерь находится в том месте, куда ездит Амин.
- Ну, если уж вы сегодня так откровенны со мной, то может, сможете ответить еще на один вопрос. Меня давно разбирает женское любопытство: какова цель поисков этого тренировочного лагеря? Неужели израильтяне поднимут в воздух свои бомбардировщики, прилетят на чужую территорию и будут бомбить лагерь мусульманских террористов?
Меня в самом деле интересовало, что Центр собирается делать с данными о тренировочном лагере боевиков. Там, в Чечне, при обнаружении подобного лагеря, можно его уничтожить. А что можно сделать здесь, на территории иностранного государства? Впрочем, зачем голову себе морочить такими вопросами?  Наша задача – выполнить конкретное задание. Остальное – дело Центра.
- Нам ничего об этом неизвестно, - пожала плечами Карин. – Там знают, что им делать. Каждый выполняет свою задачу.
В приемной зазвонил телефон. Карин вышла и через несколько секунд вернулась в столовую с трубкой в руке.
- Это вас. Ваш управляющий из «Таннариано».
- Привет, Бернардо, - взяла я трубку.
- Здравствуй, Анна! Уже несколько дней не видим тебя в «Таннариано». Совсем забыла свой отель. И нас забыла. Я успел соскучиться.
В последнее время у нас установились очень хорошие отношения с Бернардо. Я уже давно простила ему непристойную выходку со слежкой, и веду себя с ним крайне благожелательно и приветливо. Позволяю даже иногда обнять меня за плечи и поцеловать в щеку. Он мне все-таки очень нравится. Если бы Бернардо не был моим служащим, то наверняка давно бы уступила ему. Вот уйдет из отеля, тогда посмотрим.
- Не забыла я ни отель, ни тебя, - ответила я Бернардо. – Просто здесь у меня много дел. Сам знаешь, бизнес – есть бизнес.
Прикрыв трубку рукой, я тихо сказала коллегам «продолжайте без меня» и вышла из столовой.
 – Что-нибудь случилось? – спросила я Бернардо, сев за стол Карин.
- Ничего особенного не случилось. Просто возникла проблема с размещением сенатора Натана. Еще в начале лета он зарезервировал свой любимый номер-«suite» на пятом этаже.
- Помню. Я видела этот заказ. И в чем дело? Говори, не тяни резину, - поторопила я управляющего.
- Он приехал, а его номер пока занят. Мадам Биттон должна была выехать вчера, но решила продлить свой отдых и остается у нас еще на три дня.
- Предложи сенатору другой номер. Есть точно такой же в другом крыле. Он, насколько я помню, сегодня утром должен был освободиться.
- Сенатор и слышать не хочет о другом номере.
- Пусть Бьянка уладит это дело. Она умеет разговаривать с капризными гостями. К тому же, сенатор в прошлый свой приезд был очень любезен как раз с Бьянкой. Пусть она скажет сенатору, что мы предлагаем ему другой номер временно, всего на три дня.
- Бьянки нет в отеле, - с явным огорчением в голосе сказал Бернардо.
- А где она? – спросила я недовольным тоном.
- Она подвернула ногу, и мне пришлось отвезти ее в госпиталь.
- Травма серьезная? – забеспокоилась я. – Как она себя чувствует?
- Нормально. Через несколько дней появится в отеле.
- Отлично, - с облегчением вздохнула я. – Ладно, я сейчас приеду. Попробую сама уладить эту проблему. До встречи.

25.

«Никас» - «Кобре»
Поздравляем вас с досрочным присвоением очередного воинского звания за неоценимый вклад в проведение операции по обнаружению тренировочного лагеря мусульманских боевиков. Информация о лагере и хранилище оружия представляет большую ценность для международной антитеррористической коалиции.

Расшифровав эти первые фразы очередной радиограммы Центра, я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Чувство огромного удовлетворения охватило меня. Не зря, значит, мы выслеживали Амина. И мне уж все равно теперь, что будет с этим тренировочным лагерем дальше. Его могут убрать прямо сейчас, а могут уничтожить и позже, выслеживая пока всех, кто проходит здесь свою опасную для мира подготовку. Для меня это не имеет никакого значения. Мне важно лишь то, что мои усилия не пропали даром. Как не пропали даром и старания моих коллег – Брэда и Карин.
«Что ж, посмотрим, о чем еще сообщает мне Центр. Радиограмма довольно длинная», - принялась я за дальнейшую расшифровку.

«Боб» и «Линн» получили распоряжение обратиться к вам с просьбой оказать им содействие в проведении акции под кодовым названием «Возмездие». Цель акции – обезвредить Абу Саяфа.

С волнением смотрю я на расшифрованные строки, переваривая прочитанную информацию. За словом «возмездие» может скрываться настоящая, активная акция! Сердце от возбуждения заколотилось так, словно мне только что дали в руки оружие и сказали: «Вперед! В бой, на врага!»
Как же мне не хватало настоящего, боевого дела! – клокотало все внутри.
Стоп! – остановила я себя. Нечего так возбуждаться и думать о каком-то «боевом» деле. У нелегальной разведки редко бывают такие дела. Наша работа тихая, спокойная, размеренная.
«Захотелось ей авантюры, оружия, врага», - мысленно стыдила я себя, и неожиданно перед глазами моими возник, как наяву, мой «ведущий», Александр Иванович, и зазвучал его голос: «Печально оставаться без друзей. В нашем положении еще печальней остаться без врагов».
Я улыбнулась про себя, вспомнив эту популярную среди разведчиков шутку. Ведь в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Значит, все мои коллеги страдают, если нет настоящего дела. Мне тоже не следует стыдиться своих чувств, - решила я и принялась расшифровывать послание Центра до конца.

«В настоящее время согласовываются детали заключительной стадии акции. «Боб» уполномочен довести до вашего сведения предварительный план всей операции. Ему поручено «привлечь» вас к детальной разработке начального этапа, чему может способствовать ваше положение владелицы отеля. Оперативную связь с Центром на время проведения акции будет осуществлять через вашу радиостанцию «Линн». Использоваться будет только ее личный шифр.
Ваши родные здоровы, родители передают привет.

«Значит, Лев Николаевич побывал в Питере, - подумала я, расшифровав последнюю фразу. – Сообщил, наверно, родителям о новой звездочке на моих виртуальных погонах. Вот отец-то обрадовался! Еще бы ему не радоваться! Всю жизнь переживал, что нет у него сыновей и некому продлить офицерскую династию, а тут нате вам - дочь заменила несуществующего сына».
Прочитав радиограмму Центра несколько раз, я сложила лист с текстом, как обычно, в гармошку и подожгла его. И как обычно в таких случаях, смотрела на горевшую гармошку и анализировала только что полученную радиограмму.  Вспомнились все данные об Абу Саяфе, которого я около года назад впервые «поймала» в объектив своей видеокамеры. Это один из самых одиозных террористов, связанных с Аль-Кайдой. В настоящее время он активно занимается подготовкой террористических групп в Чечне и Ингушетии. В одной из радиограмм Центра подчеркивалось,  что нашим разведслужбам не удается выследить и обезвредить Абу Саяфа на Кавказе. Похоже, Брэд и Карин зафиксировали его неоднократные появления на территории «Соучастия», как фиксировала их и я, отправляя затем донесения в Центр об этих появлениях. Следствие этих донесений – план операции «Возмездие».
Теперь мне остается ждать, когда Брэд подойдет ко мне с этим планом.

26.

Я открыла дверь конторы «Таннариано» - Бернардо сидел на своем обычном месте за компьютером.
- О, Анна! – вскочил он из-за стола. – Ты так редко заходишь сюда. Уж не помню, когда я видел тебя в этом кабинете.
Он подошел ко мне, поцеловал в щеку и обнял за плечи так, как обычно обнимают дочь или сестру.
- Зато я часто вижу тебя в моем кабинете, - с ласкающей улыбкой, но с иронией в голосе произнесла я.
- Если ты недовольна моими приходами в твой кабинет, то мы можем встречаться где-нибудь на нейтральной территории, в другом отеле, - с многозначительной улыбкой смотрел на мои губы Бернардо.
- Ну, ты и наглец! – отодвинулась я от него и прошла к столу.
- Сядешь на это место? – кивнул Бернардо в сторону своего кресла. - Или на стул посетителя?
- Будем считать, что я твой посетитель сегодня, - покладисто отозвалась я.
Бернардо прищурился и смотрел на меня подозрительным взглядом.
- Отчего такая скромность сегодня?
- Чувствую свою вину перед тобой. Ты ведь вчера хотел поговорить со мной. Извини, что не смогла приехать для этого разговора. Полдня была у клиентки, она делает дизайнерский ремонт.
- У тебя никогда нет времени на меня, - нахмурился Бернардо.
Изобразив на лице саму невинность, я произнесла примирительным тоном:
- Извини еще раз. Вот сегодня я стараюсь загладить свою вину. Сама пришла к тебе в кабинет, сижу перед тобой как обычный посетитель и с трепетом жду предстоящего разговора.
- И отчего же ты трепещешь? – с определенной долей сарказма в голосе спросил Бернардо.
- Догадываюсь, о чем пойдет разговор. Если мне память не изменяет, ровно год прошел с того дня, как в Палерджо приехала тетушка Лаура, и ты объявил, что уйдешь из отеля, как только мой племянник окончит курсы по менеджменту. Через месяц Джанпьеро возвращается, и ты, похоже, решил заранее поставить меня в известность о своем уходе.
- Как раз наоборот – я решил сказать тебе, что хотел бы продолжать пока работу здесь. Если ты не возражаешь, конечно.
- Возражаю? Да ты что! Ты ведь знаешь, что я очень ценю твою работу здесь, - не стала я скрывать своей радости от Бернардо. – Только скажи, что тебя заставило передумать.
- Я не передумал, а  просто отложил свой уход на неопределенное время.
- Интересно, почему? Если не секрет, конечно.
- Не секрет. Мне некуда пока уходить. Мне не удалось купить ни тот пансион, о котором я тебе говорил, ни отель, который продавался несколько месяцев назад. Хозяин пансиона передумал его продавать, а владелец отеля заломил такую цену, что я отказался от него.
О несостоявшейся покупке я уже знала от Бьянки. По этой причине я как раз и пришла к Бернардо «с поклоном». Мне нужно было начать разговор о мотеле с редким  для Италии, но популярным во Франции названием «Au Carrefour». Мотель находится на выезде из Палерджо, рядом с дорогой на Массу. Когда Абу Саяф появляется в Палерджо, он всегда останавливается в этом заведении.
За семь месяцев, в течение которых Брэд и Карин вели наблюдение за «Соучастием», Абу Саяф появлялся в Палерджо три раза. Ребята сопоставили даты, и пришли к очень любопытному выводу: визиты террориста в Палерджо носят регулярный, плановый характер. Первое его посещение они зафиксировали в середине июня, второе – в середине августа, третье – в середине октября. Моя видеокамера поймала его впервые в середине декабря, второй раз – шестнадцатого февраля. Получается, что террорист приезжает в Палерджо с периодичностью раз в два месяца, в пятнадцатые числа. Скорее всего, в апреле он тоже здесь был в это же время, но как раз в те дни я тетушку Лауру не навещала и видеокамеру перед «Соучастием» не устанавливала. Если наши предположения верны, то через месяц, в середине декабря, Абу Саяф должен опять появиться в Палерджо. К тому времени мы должны разработать наш план по его «нейтрализации».
Не прибегая к моей помощи, Брэд и Карин проследили за действиями Абу Саяфа в августе и октябре. Оба его визита практически ничем не отличались друг от друга. В первый день пребывания в Палерджо он полдня проводил в административном здании «Соучастия». Его разговоры на арабском языке с Амином и другими деятелями Брэд и Карин обязательно записывали и оперативно передавали в Центр. Видимо, эти беседы носили очень важный – в смысле, опасный - для нас характер, если Центр, в конце концов, спланировал акцию «Возмездие».
После посещения «Соучастия» Абу Саяф всегда шел в интернет-кафе, садился у компьютера, быстро перемещался по вебу и вводил небольшой текст. Прочитать с другого угла кафе содержимое вводимых с клавиатуры текстов Брэду не удалось. Но он уверен, что террорист использовал этот терминал общественного доступа для выполнения своих специфических задач. Терминал, по мнению Брэда, обеспечивал Саяфу необходимую маскировку и анонимность в передаче коротких закодированных сообщений или для связи с каким-нибудь своим «центром».
После обеда Абу Саяф брал напрокат машину и выезжал на ней из города в сторону Массы. По утверждению Брэда, террорист направлялся в тот же тренировочный лагерь, куда ездил Амин. Видимо, Брэд и Карин слышали там его голос с помощью портативного радара, о котором они мне говорили.
Вечером Абу Саяф непременно возвращался в Палерджо, утром вновь направлялся в сторону Массы. Все четыре дня пребывания в Палерджо террорист проживал в одном и том же мотеле.

Как раз на этот мотель я и хотела вывести теперь наш разговор с Бернардо. Начала я издалека.
- Может, тебе не стоит зацикливаться на покупке пансиона или маленького отеля. Что, если тебе построить новый отель? Уверена, что в Палерджо можно купить подходящий участок для него. Инвесторов, я думаю, ты тоже смог бы найти. «Сколотишь» синдикат инвесторов, получишь разрешения на строительство, оформишь необходимые лицензии, найдешь архитекторов и строителей и…
- И ничего из этого не получится, - нетерпеливо перебил меня Бернардо. – Я уже тоже думал о таком решении. Прощупывал почву. В строительстве нового отеля в нынешнее время кроется столько подводных камней, что ты даже представить себе не можешь. А кроме того, возведение нового современного отеля – это слишком дорогое удовольствие. Оно мне не по карману.
- Ясно, - произнесла я, глядя в окно. – Но ведь что-то делать тебе нужно, чтобы осуществить свою мечту. Тем более, что ты в этом бизнесе чувствуешь себя, как рыба в воде. При всем моем неприятии идеи твоего ухода от меня,  я искренне желаю тебе найти то, что ты хочешь.
- Пока это неосуществимо. Подожду, пока кто-то созреет для продажи своего маленького заведения, - с досадой сказал Бернардо.
- Знаешь, мне кажется, тебе не нужно ждать, когда кто-то выставит свой объект на продажу. Тебе следует инициировать такую продажу.
- Что ты имеешь в виду? – недоуменным взглядом уставился на меня Бернардо.
- Найди то, что ты хотел бы иметь, и сделай предложение, от  которого владелец не сможет отказаться, - объяснила я свое предложение.
- Ха-ха-ха! – рассмеялся Бернардо раскатистым смехом. – У тебя чисто женская логика, не имеющая никакой связи с реальностью. Я же тебе сказал, что мои средства слишком ограничены, чтобы делать предложения, от  которых не могут отказаться.
- Не замахивайся на то, что не можешь позволить себе. Насколько я знаю, пансион, на который ты положил свой глаз, находится в центре города, недалеко от моря. Такая вещь стоит дорого. Ты поищи что-нибудь скромнее. Какой-нибудь мотель за городом, например.
- Мотель? – переспросил Бернардо. – Это не совсем то, что я хотел. Да и не думаю, что вложение денег в мотель – очень выгодное дело.
- Почему бы тебе не попробовать? Чем черт не шутит? Вдруг это как раз то, где ты сможешь применить свой огромный опыт в этом бизнесе? Впоследствии, при удачном ведении дела, ты сможешь заиметь и настоящий отель.
- А что? Может, ты и права. В этом что-то есть, - на мгновение задумался Бернардо. – В Палерджо, насколько я знаю, три или четыре мотеля. Нужно узнать, где они находятся, как у них обстоят дела. Тогда у меня к тебе встречное предложение. Поскольку эта идея твоя, то могла бы ты принять участие в ее осуществлении?
- В каком смысле? – изобразила я на лице ленивую заинтересованность. – Если в смысле финансов, то вряд ли я смогу. Я не могу толком свести концы с концами в моей дизайнерской фирме. Уже иногда жалею, что затеяла это дело.
- А я что тебе говорил? – удовлетворенно хмыкнул Бернардо, но продолжать свою мысль не стал, а сказал: - Я не финансы имел в виду. Я бы хотел, чтобы ты посетила со мной эти мотели.
«Как же хорошо я просчитала Бернардо!» - мысленно похвалила я себя и, немножко «поломавшись», ответила «да» на его просьбу.

27.

Мотель «Au Carrefour» был последним, куда мы с Бернардо приехали. Визиты в три предыдущие, как мне и хотелось, были безрезультатными. Владельцы двух первых даже не помышляли о продаже, третий мотель не понравился Бернардо. Уже на подъезде к мотелю я почувствовала, что и этот мотель Бернардо не подойдет: и местоположение не очень удачное, и здания какие-то старые, неухоженные.
Мы въехали на территорию мотеля, Бернардо остановил машину на парковке и сказал:
- Может, не стоит даже смотреть это заведение? Я вспомнил этот мотель. Был здесь когда-то, в далекой юности. Если точнее – в подростковом возрасте. Мне это место не нравится. Этот мотель мне не нужен.
«Зато он нужен мне», - подумала я и твердо настроилась добиваться своего во что бы то ни стало. Даже если придется пообещать Бернардо финансовое участие в этой покупке.
- Не торопись с выводами, - взяла я Бернардо под руку. – Все могло здесь измениться за последние годы. А внешний вид можно быстро и без особых финансовых затрат привести в божеский вид. Главное, что находится внутри зданий.
- Мне все равно, что там внутри, - упорствовал Бернардо.
- Ну, пожалуйста, не упрямься. Это же твой последний шанс на данный момент. Ничто не мешает нам пока просто поговорить о мотеле.
- Извини, но у меня совсем нет желания говорить с хозяином об этой покупке.
- Предоставь все разговоры мне, если сам не желаешь.
- Ну, хорошо, сдаюсь. Разговаривай, - обреченным тоном произнес Бернардо.
- Ты не возражаешь, если в разговоре с хозяином я частично использую биографию тетушки Лауры?
- Говори, что хочешь, - равнодушно пожал плечами Бернардо.
Хозяин мотеля как раз находился на месте дежурного администратора. Им оказался толстенький, на коротких ножках, старичок с приветливой, добродушной улыбкой. Он, естественно, предположил, что мы зашли к нему, чтобы снять номер, но мне пришлось сразу же разочаровать его. Я наплела, что мы пришли по просьбе моей дальней родственницы. Она, вроде, живет в Риме, но всю жизнь мечтала вернуться в свой родной городок, в Палерджо. Самое большое ее желание - купить здесь небольшую гостиницу или мотель. Пока был жив ее муж, эта мечта была неосуществима. Недавно супруг умер, оставив ей приличное наследство. Тетушка решила, что теперь непременно купит здесь отель и попросила меня заняться этой проблемой до ее приезда. Мы с другом уже посмотрели несколько заведений, но они нам не понравились. А вот этот мотель выглядит очень привлекательным, и мы хотели бы узнать, не продается ли он.
Старичок слушал меня внимательно, понимающе  покачивал головой, но заявил, что мотель не продается.
Отступать от намеченной цели я не собиралась и сказала:
- Моя тетушка настолько захвачена своей идеей, что готова переплатить, если ей понравится гостиница.
При слове «переплатить» глаза у старичка жадно загорелись, но он постарался изобразить на своем лице равнодушие.
- Я понимаю вашу родственницу. Когда человеку очень хочется чем-то владеть, то он готов идти на определенные жертвы. Однако я еще раз повторяю, что мотель мой не продается. Хотя, если говорить откровенно, мне уже тяжело справляться с делами. Годы берут свое, не дают возможности трудиться на полную силу, а сына мой мотель не интересует. У него свой бизнес в Милане.
- Понятно, что вы не собираетесь продавать свое детище. Однако вы знаете, думаю,  не хуже меня, что все в жизни меняется. В том числе и наши решения, - рассудительным тоном произнесла я. –  Да и мы пришли не для того, чтобы немедленно  покупать ваше заведение, сами понимаете. Мы же его даже не видели. Нас пока только это место привлекло. А еще нам понравилось, как расположены все три здания вашего мотеля. Мне, например, импонирует, что это старинные, одноэтажные здания с красивой архитектурой. Но понравится ли это все моей тете? Так что, если вы не возражаете, мы пока хотели бы просто посмотреть ваш мотель. Если мне все внутри понравится, то я порекомендую его своей тете. Она приедет, тоже посмотрит, а тогда уж вы и примете окончательное решение. А может, мой друг этим мотелем заинтересуется? Он тоже давно хочет приобрести что-нибудь подобное. И тогда он сам будет уговаривать вас согласиться на покупку. Да, Бернардо? – повернулась я к Бернардо и улыбнулась ему такой обольстительной улыбкой, что он вынужден был сказать:
- Все может быть.
Вначале мы посмотрели несколько дешевых номеров, в которых обычно останавливаются, как объяснил хозяин, только проезжающие туристы на одну ночь. Номера оказались лучше, чем я ожидала, но все-таки это были небольшие, мало комфортабельные комнатки с душевой кабиной. Потом мы прошли к небольшому зданию, которое располагалось чуть в стороне от основного. Как раз этот корпус меня интересовал больше всего. Именно в этом здании, как предупредил меня Брэд, проживал во время своих визитов в Палерджо Абу Саяф. Номер, который мы здесь увидели, был вполне приличным: хорошая мебель, модные светильники, красивое тонкое белье, сверкающая голубизной ванная комната. В таком номере можно вполне комфортабельно провести  несколько ночей.
- В этом здании у нас только шесть номеров. Все они такие же, как этот, - давал свои пояснения хозяин. – Как видите, каждый номер имеет свой собственный выход на общую террасу. Здесь обычно снимают номер наши постоянные гости.
- А разве в этом мотеле бывают постоянные клиенты? – включился, наконец, в разговор Бернардо.
- Да, у нас есть несколько таких постояльцев. Одна дама регулярно приезжает навещать своих родственников, которые живут неподалеку. Она не останавливается у родных, а предпочитает снимать номер у нас. Живет здесь четыре-пять дней. Есть клиенты, которые приезжают в Палерджо по делам один раз в два месяца, другие – раз в три месяца или каждые полгода. Они привыкли к нашему мотелю и останавливаются только здесь.
- Постоянные жильцы этих номеров тоже оплачивают свое проживание здесь заранее, как в основном здании? – поинтересовалась я.
- У нас одно правило на всех. Мотель – есть мотель. Бывает, что некоторые постояльцы уезжают ночью. Так что и для них, и для нас удобнее, если номер уже оплачен.
- Не потому ли у вас такие правила, что в вашем мотеле частенько снимают номер на несколько часов влюбленные парочки? Или я ошибаюсь? - с загадочной улыбкой спросил Бернардо.
«Похоже, именно на это он намекал, когда говорил, что когда-то здесь бывал», - усмехнулась я про себя.
- Не буду скрывать, и такое бывает, - засмеялся старичок. – Где еще влюбленные могут провести сладкую ночь, если они живут, скажем, с родителями? Или они, по разным причинам, скрывают от окружающих свою любовь. Однако молоденькие парочки предпочитают дешевые номера в здании, в котором мы только что были. Здесь же появляются  влюбленные постарше. Вашего возраста, например. Или старше.
Впервые за время разговора старичок оглядел нас пристальным взглядом с головы до ног и улыбнулся такой двусмысленной улыбкой, словно хотел сказать: «Вы тоже можете провести здесь ночку-другую». Я бросила быстрый взгляд на Бернардо – на его губах плавала почти такая же улыбка.

- Неплохой отель, правда? – спросила я у Бернардо, когда мы отъехали от мотеля.
- Плохой или хороший, но покупка его не состоится. Во-первых, хозяин не собирается его продавать. Ты это, надеюсь, поняла. А во-вторых, такой мотель – это не совсем то, что я хотел бы иметь. Говорить о его покупке не имеет смысла.
Мне тоже не имело смысла уговаривать Бернардо на эту покупку. Мотель мне нужен был прямо сейчас, а не через неопределенное время. Да и совсем уж бессовестно было бы с моей стороны толкать Бернардо к тому, чего он не хочет. Даже ради дела нельзя терять всякое понятие о совести и дружбе. Хотя использовать Бернардо для своих целей мне все-таки придется. Правда, такому использованию он будет только рад.
- Мотель тебе совсем не понравился? – спросила я его, надеясь получить нужный для себя ответ.
- Понравился. Да только совсем для другой цели. Хозяин прав, в этом мотеле влюбленным легко укрыться от любопытных глаз. Вот если бы ты…
- Бернардо, опять! – воскликнула я, изобразив негодование в голосе.
Он оторвал свой взгляд от дороги и посмотрел на меня. В моих глазах Бернардо не должен был увидеть негодования, и он его, естественно, не увидел. В моем ласковом взгляде он должен был прочитать призыв к активным мужским действиям. Похоже, он этот призыв прочитал, потому что внезапно остановил машину и притянул меня к себе.
- Я, кажется, понял твое поведение со мной. Ты хотела бы мне отдаться, но твое положение хозяйки удерживает тебя от связи с обычным подчиненным. Ты боишься, что другие сотрудники заметят нашу связь, и оттягиваешь ее до того момента, когда я стану на одну ступеньку с тобой. И хотя у меня не получится быть на одной ступеньке, одна или две ступеньки ниже уже не будут иметь для тебя никакого значения. Так ведь?
Ничего не ответив, я «стыдливо» отвела свой взгляд от Бернардо. Он нежно провел рукой по моей щеке и повернул мою голову к себе.
- Дорогая, любимая моя Анна, зачем же нам терять драгоценное время и ждать того времени, когда я стану не твоим подчиненным, а твоим коллегой? Если тебя так волнует мнение окружающих, то мы можем сделать так, что никто ничего не заметит. Давай прямо сейчас вернемся в понравившийся нам номер, – прошептал он и накрыл мой рот своими губами.
Меня окатило жаркой волной, я почувствовала себя мягкой и податливой, как плавящийся воск, и ответила на его поцелуй. Однако ехать в мотель в этот день я категорически отказалась. Я соглашусь отправиться туда, когда в сумочке у меня будут снотворные таблетки и паста для снятия слепков с ключей от всех номеров того корпуса, в котором обычно останавливался Абу Саяф.

28.

Бернардо  только что уснул. Наклоняюсь над ним, прислушиваюсь к дыханию: дышит ровно, спокойно. Трогаю его за руку, за ногу – никакой реакции. Сегодня он проснется не раньше, чем через пять часов, и, смущенно улыбаясь, скажет, как уже не раз говорил:
- Ну и выматываешь же ты меня! От твоих неистовых ласок засыпаю как убитый.
А я прикрою рукой мнимую зевоту и скажу с игривой улыбкой:
- Это не я, а ты выматываешь меня. Тоже дрыхну рядом с тобой без задних ног.
Бернардо обнимет меня и скажет что-нибудь типа:
- Мне так обидно терять зря даже минуту, когда ты рядом со мной. В следующий раз я вообще не буду спать.
Я ничего ему не скажу, но подумаю: «А если будешь спать, то уже не из-за снотворного». Во всяком случае, я очень надеюсь, что после сегодняшней ночи мне больше не придется подсыпать снотворный порошок в фужер Бернардо.
Выскальзываю из-под одеяла и встаю. Надеваю одежду, в которой сюда приехала, и дополнительно набрасываю на себя длинный, просторный черный плащ. На руки натягиваю перчатки, потом  надеваю шляпку с вуалью, полностью прикрывающей мое лицо.
Включаю свет, выжидаю несколько секунд – ресницы у Бернардо не дрогнули. Щелкаю выключателем два раза – это сигнал для Брэда, который заранее пробрался на эту сторону мотеля и издалека наблюдает за моим окном. Через несколько минут слышу тихий стук в стекло. Тихонько открываю окно, и Брэд оказывается в номере.
В полумраке комнаты вижу, что Брэд подготовился к сегодняшней ночи согласно нашему плану. Темная, неприметная ночью одежда, на руках – тонкие перчатки. Черный парик, усы и борода превратили «блондинистого» европейца почти в типичного араба. В кармане у него должен лежать поддельный египетский паспорт на имя Аймана Отмана. Мы идем к двери и несколько мгновений  стоим за ней, прислушиваясь к наружным звукам. Там тишина. Я чуть приоткрываю дверь – на террасе и во дворе мотеля  никого нет. Мы выходим из моего номера и быстро идем к соседнему, в котором вчера поселился Абу Саяф. Я достаю из кармана ключ, открываю дверь, мы проскальзываем в номер, я закрываю ключом дверь изнутри, вытаскиваю его и снова кладу в карман.

…За время наших с Бернардо свиданий мы побывали во всех номерах этого корпуса мотеля, и от каждого из них у меня есть ключ. Каждый раз, когда Бернардо засыпал, я делала слепок из ключа и с помощью специального прибора проверяла номер на наличие жучков и видеоаппаратуры. Мы с Брэдом, конечно, не думали, что этот мотель может вызывать хоть какой-то интерес у контрразведки. Мы больше опасались частных детективов. По договоренности с хозяином кто-нибудь из них вполне мог установить в этих номерах свою аппаратуру, чтобы отслеживать и снимать на камеру тайные свидания любовников. Таким способом можно кучу денег заработать не только на расследованиях по заказу ревнивых жен и мужей, но и на шантаже. К счастью, таких охотников за любовными тайнами в мотеле не нашлось – все номера оказались «чистыми»…

Мы стоим с Брэдом у двери и ждем. Проходит двадцать минут… Полчаса. Саяфа все еще нет, хотя накануне в это время он уже шел к корпусу, где размещалась конторка дежурного администратора, за ключом. В переговорном аппарате раздается едва слышный голос Карин:
- Он подъехал.
Через несколько минут мы слышим, как на террасе раздаются шаги, потом в замочную скважину вставляется ключ, и через мгновение дверь медленно открывается.
Не теряя ни секунды, Брэд делает свое дело. Особым приемом он «выключает» Саяфа и протаскивает его к кровати.

Вытащив ключ из замочной скважины, я закрыла дверь на ключ изнутри, задернула шторы на окне и включила свет. Саяф лежал на кровати и не шевелился. Глаза его были закрыты, одна рука безвольно свисала вниз, и мне на мгновение  показалось, что он умер. Встревоженным взглядом я посмотрела на Брэда. По губам парня скользнула легкая улыбка, а смеющиеся глаза словно подбадривали меня: «Все в порядке. Не беспокойтесь». Брэд достал из внутреннего кармана шприц и сделал Саяфу укол. Потом, не торопясь, убрал шприц с колпачком обратно в карман.
Прошло минут десять, прежде чем Абу Саяф открыл глаза.
- Как ты себя чувствуешь, Сауд? – спросил его Брэд на английском языке.
- Хорошо, - едва слышно проговорил Абу Саяф.
- Тогда попробуй встать. Садись сюда, в кресло.
Брэд помог террористу расположиться в кресле и медленно провел руками перед его лицом.
- Ты узнаешь меня? – спросил он. – Это я, Айман.
- Айман? – тихо переспросил Абу Саяф. – Я тебя не помню.
- Мы виделись много лет назад. Я хочу тебя спасти. Тебя только что хотели убить, ты и сейчас еще в опасности. Ты понял меня? Повтори, кто я?
- Ты – Айман. Ты хочешь меня спасти, - в замедленном темпе, выговаривая каждый слог, ответил террорист.
- Правильно. Запоминай, что я тебе сейчас скажу. Нам нужно срочно выехать отсюда. Так, чтобы об этом никто не знал. Кто бы нас ни встретил, ты не должен ничего говорить. Или говорить только то, что я тебе скажу. Ты понял меня?
- Понял.
- Мы сейчас возьмем твои вещи и пойдем к твоей машине.
Пока Брэд разговаривал с террористом, я уложила все его вещи в чемодан. Брэд отдал чемодан «пациенту», я приоткрыла дверь номера, выглянула на террасу и тот час же дверь закрыла, сделав предупреждающий знак Брэду. Во дворе мотеля я заметила мужчину и женщину, они шли в нашу сторону. Через несколько минут мы услышали за дверью неторопливые шаги и тихий разговор. Потом почти рядом хлопнула дверь, и снаружи установилась тишина. Я снова выглянула – на этот раз ни на террасе, ни во дворе никого не было. Я махнула рукой Брэду, и они с террористом медленно пошли к двери.
- Все! До свидания, - тихо произнес Брэд, проходя мимо меня.
 Я выключила свет и, оставив ключ в замке изнутри, тихонько прикрыла дверь. Вернувшись в свой номер, я в первую очередь сняла плащ и шляпку с вуалью. Они уже сыграли свою роль - что бы ни случилось в эту ночь или позже, в памяти Абу Саяфа, даже на его «подкорке», моя истинная фигура и мое лицо не отпечатались. Плащ, шляпку и перчатки я уложила в свою сумку, села в кресло и стала ждать. Через несколько минут Карин сообщила мне в переговорное устройство:
- Все в порядке. Мы отъехали.
Вздохнув с облегчением, я разделась и легла рядом с Бернардо. И только сейчас почувствовала, что сердце мое бьется пойманной в силки птичкой, а по телу бежит нервная дрожь. Меня стало сильно знобить. Я натянула на себя одеяло и закрыла глаза.

Я представила себе автостраду, по которой сейчас ехали мои товарищи. Карин едет впереди на своей машине, Брэд с террористом едут позади, на некотором расстоянии от нее. Если вдруг полицейские остановят Карин для какой-нибудь профилактической проверки, она скажет, что поссорилась с мужем и едет, куда глаза глядят, чтобы остыть. Если Брэда остановят - они с другом едут в Милан.
Через час они свернут к морю и остановятся на оговоренном заранее пустынном месте. Карин свяжется по радиостанции с подводной лодкой. Брэд скажет террористу, который все еще будет находиться под воздействием введенного Брэдом препарата:
- Сауд, ты помнишь? Нам нужно незаметно выехать из страны. Это возможно лишь в том случае, если полиция не будет тебя искать. Кому из друзей в Италии ты должен позвонить, чтобы о тебе не беспокоились и не обращались в полицию с просьбой разыскать тебя.
- Махмуду эль-Хифнави, - ответит, скорее всего, террорист или назовет другую фамилию.
- Возьми свой мобильник и звони ему. Говори на итальянском, чтобы у полиции не было никаких подозрений. Вдруг твой мобильник уже на прослушке. Скажи, что тебе нужно уехать раньше срока и что вы увидитесь через месяц.
Абу Саяф позвонит, никуда не денется. К берегу вскоре причалит катер с подлодки. Террориста посадят в катер, а его машину столкнут в море подальше от берега. Брэд снимет парик, усы, бороду и отдаст их вместе с перчатками и египетским паспортом   людям с катера. Взамен получит другой поддельный паспорт и спрячет его в потайном отделении на дне сумки Карин. Катер отплывет от берега, а Брэд и Карин вернутся  в Палерджо.
В городе Карин должна высадить Брэда за два квартала от ночного бара, в котором он уже побывал вечером, перед отъездом к мотелю. Пошатываясь, Брэд зайдет в бар, сядет у стойки бара и «продолжит» напиваться. Через полчаса в бар войдет Карин. Тихим голосом, но так, чтобы ее все-таки хоть кто-то слышал, она отругает мужа и «силой» потащит его из бара домой...
Я  представляю себе эти сцены так ясно, словно вижу их наяву, и медленно уплываю в легкий сон…

Чувствую, как тело мое вздрагивает, словно от прикосновения чей-то руки, и слышу, что «бурчит» мой мобильник. Нажимаю на кнопку.
- Все в порядке, я его нашла. Мы дома, - спокойным голосом сообщает мне Карин о благополучном завершении операции.

29.


Спустя неделю мы обедали с Карин и Брэдом в нашей столовой и говорили о прошедшем Рождестве. Ребята делились своими впечатлениями о Милане, куда они ездили на три дня, чтобы отпраздновать этот самый важный для любого католика и  протестанта праздник. Я же им рассказывала, какой обед мы с дедушкой устроили в траттории накануне Рождества для своих постоянных посетителей, и как провели двадцать пятое декабря у наших родственников в Лукке.
Мы теперь уже не вспоминали об операции «Возмездие», все было не раз обсуждено в первые дни после той волнующей ночи. Мы просто забыли о том событии, как будто ничего и не было. Правда, накануне я приняла радиограмму из Центра, в которой сообщалось, что за проведенную операцию меня представили к «Ордену Мужества». Знаю, что к ордену «За заслуги перед Отечеством» представлены Брэд с Карин, но они об этом, естественно, молчат. Жаль, что мы не имеем права поделиться друг с другом приятной новостью.
- Вы в спальне сняли уже всю аппаратуру? – спросила я Брэда, когда вопрос о праздновании Рождества был исчерпан. – Следов никаких не осталось? Хозяин виллы не должен ничего заметить.
- Спальня в полном порядке. Мы все тщательно проверили. 
- А как насчет сада?
- Камеру оттуда мы тоже убрали. Осталась только одна камера, на балконе у тетушки Лауры.
- Снимем ее в канун Нового года. Я купила тетушке Лауре в подарок новое панно. Мы пойдем к ней, чтобы поздравить ее с Новым годом, и заменим старое панно.
- На этом наша работа здесь заканчивается, - с едва заметной грустью в голосе произнесла Карин.
Девушка права. Цель, которую ставил перед нами Центр, достигнута. Остальное – дело итальянской стороны. Как мне было сообщено в радиограмме, Москва уже известила Рим о преступной деятельности «Соучастия», и теперь Италия должна предпринять меры по ликвидации террористического центра на ее территории.
- Насколько я знаю, вы должны еще месяца два просто поработать у меня, чтобы отвести всякие подозрения от моей фирмы, если Амин Рахман обнаружит, что Абу Саяф не просто уехал, а исчез неизвестно куда. Интересно, что ваши хозяева сделают с ним? Я так понимаю, что он им здорово насолил. Его расстреляют? – спросила я.
- Лично я бы его расстрелял, - жестким тоном произнес Брэд. – Но думаю, что в реальности дело до этого не дойдет. Сначала из него попробуют вытряхнуть всю  ту огромную информацию, которой он владеет. Потом посадят в тюрьму. Впрочем, нас это уже не касается. У нас теперь другие задачи и другие заботы.
Брэд с Карин переглянулись, и разговор продолжила Карин:
- Мы хотели обратиться к вам с просьбой.
«Знаю, о какой просьбе сейчас пойдет речь, - улыбнулась я про себя. – Центр уже сообщил мне о ней».
- Обращайтесь, не стесняйтесь, - подбодрила я Карин. – Сделаю все, что в моих силах. Мне так понравилась наша операция с Абу Саяфом, что я чувствую себя сейчас чуть ли не Джеймсом Бондом и готова на новые приключения, - с определенной долей восторженности в голосе произнесла я.
- О нет, нет! – замахала руками Карин. – Никаких бондианских штучек. Надеюсь, нам не придется больше втягивать вас в подобные опасные ситуации. Мы очень привязались к вам за это время. Скажу откровенно, нам бы не хотелось, чтобы из-за нас вы попали в тюрьму.
- В тюрьму мне бы тоже не хотелось, - засмеялась я. – Но пережить еще какое-нибудь авантюрное мероприятие согласилась бы с удовольствием. Так в чем заключается ваша просьба? – посмотрела я  на Брэда.
- Могли бы вы устроить нас в ваш отель в Ливорно? А заодно получить хотя бы временный доступ к вашей вилле в том городе? Вы ее сдаете американским офицерам, как нам сказали?
- Вам правильно сказали. Только в данный момент там живут не несколько военных, а одна офицерская семья.
- Ясно, - закивал головой Брэд. – Так как насчет нашей просьбы?
- Прежде чем подумать над вашей просьбой, я бы хотела знать причину вашего стремления в мой ливорнский отель.
- Извините, что мы сразу не сказали, - покраснел Брэд. – Вы вправе это знать. Дело в том, что среди американских офицеров, которые служат на военно-морской базе в Ливорно, завелся так называемый «крот». Он передает секретную информацию террористам, а те используют ее для проведения своих террористических актов. Мы с Карин рассчитываем, что обосновавшись в Ливорно, мы сможем если не вычислить «крота», то хотя бы внести свой вклад в операцию по его обнаружению.
Я мысленно улыбнулась: для синьоры Анны Сарди ребята придумали вполне правдоподобный предлог. Но я знала, что истинной целью их предстоящего переезда в Ливорно был не мифический «крот», а главная военная база американского флота в Италии. Слава богу, давно ушла в прошлое козыревская внешняя политика, когда наш МИД и «гарант конституции» Ельцин полагали, что после развала Советского Союза у России нет врагов. По наивности своей или по глупости, они уверяли весь народ, что вокруг нас – одни друзья. Они забыли или не хотели помнить, что у Запада  давно сложилось представление о нас как о своем потенциальном и неизменном враге. С коммунизмом или без него – они нас воспринимают, как своих противников. Кто-то из наших политиков правильно определил, что отличие у нас с ними цивилизационное. Тойнби еще говорил, что Россия - это сама по себе целая цивилизация. И как только Запад ее осознал как таковую, он стал ее отвергать. Огромные средства направлены на то, чтобы разрушить российскую цивилизацию до основания. Преуспеть в этом особенно стараются Соединенные Штаты. Потому нам крайне важно знать, что замышляет против нас этот мировой жандарм. Не собирается ли он и нам нести демократию, как они ее понимают, на крыльях своей авиации? Хотя поступить с нами так, как они поступили с Югославией, США не посмеют, но ухо держать с ними надо востро. Я в этом твердо убеждена, что бы ни пели нам всевозможные «демократы-либералы»…
- Цель ваша мне ясна, - произнесла я. – И я постараюсь вам помочь, поскольку обещала не только вашим людям, но и самой себе, что буду оказывать содействие любым борцам против терроризма. Итак, посмотрим, что можно сделать, - сделала я вид, что задумалась над проблемой. – Вполне возможно, что я смогу одного из вас устроить в отель, а другого – на виллу, по обслуживанию ее.
В приемной раздался звонок в дверь. Карин вышла и через несколько секунд вернулась с побледневшим лицом:
- Там три человека, - шепотом произнесла она. - Говорят, что из полиции. Требуют вас.
На мгновение мне показалось, что у меня остановилось сердце. Я замерла на стуле, словно приклеенная к нему. Брэд вскочил с места, но тот час же застыл в напряженной позе. В его глазах стоял немой вопрос: «Неужели за нами?» Карин, как остановилась у двери, так и стояла там как вкопанная.
«Ха-ха! Прямо сцена из «Ревизора», - рассмеялся мой внутренний дьяволенок,  и я пришла в себя.
- Продолжайте спокойно обедать, - встала я со стула. – Не думаю, что они пришли по нашу душу. Слишком много времени прошло, - добавила я и вышла в приемную.

30.

В приемной меня ждали двое мужчин и одна женщина. Никакой полицейской формы, обычная гражданская одежда.
- Здравствуйте!  - поздоровалась я. - Вы хотели меня видеть?
- Да, именно вас, синьора Сарди.
- С кем имею честь разговаривать?
Они представились и даже предъявили свои документы. Женщина и высокий мужчина оказались сотрудниками контрразведки Италии, мужчина пониже – сотрудником ЦРУ.
- Чем могу служить? – спросила я ровным, спокойным голосом и сама удивилась своему спокойствию.
- Мы могли бы поговорить так, чтобы нас никто не слышал? – спросил сотрудник ЦРУ.
- Конечно, проходите в мой кабинет, - указала я на дверь своего офиса.
«Гости» зашли в мое помещение и расположились в креслах.
- Кофе? Сок? – предложила я, усаживаясь на свое обычное место у рабочего стола.
От напитков «гости» отказались и перешли к делу. После первых же фраз сотрудника контрразведки Италии у меня отлегло от сердца, и даже стал душить смех, от которого я с трудом удержалась. Оказалось, что эти официальные лица пришли ко мне не с допросом, а с просьбой. Им просто понадобилась моя фирма, чтобы вести наблюдение за «Соучастием», которое занимается, как сказал итальянский контрразведчик, противозаконными финансовыми операциями. Более удобного места для наблюдения, заявил он, им не найти.
- Извините, синьор... – запнулась я, сделав вид, что не уловила фамилию итальянского контрразведчика.
- Синьор Антонио Бонетти, - последовала подсказка.
- Извините, синьор Бонетти, но я же здесь работаю. Ко мне приходит много клиентов. Как вы себе представляете свою деятельность здесь?
- Нам ни в коем случае не хотелось бы вас обижать, синьора Сарди, но нам хорошо известно, что фирма «Sardi-Ambiente» - это для вас не бизнес, а хобби. Фирма почти не приносит вам доходов. Все, что вы зарабатываете на своих дизайнерских проектах, уходит на жалованье для ваших сотрудников и содержание этой виллы. Так что если вы в течение месяца или двух  будете работать не в полную силу, большой роли для вас это не сыграет. Ваш основной бизнес – это отель.
«Видно, вы тщательно подготовились к этой встрече и глубоко залезли в мои финансовые дела», - мысленно обратилась я к своим посетителям, а вслух сказала резким тоном:
- Хобби или бизнес – это мое личное дело. Оно никого не касается. Никто не вправе вмешиваться в частную жизнь добропорядочных граждан. И потом, сама мысль о том, что из здания моей фирмы будут следить за кем-то, мне противна. Даже если в этом заведении занимаются какими-то финансовыми махинациями! Не мое дело, уважаемые господа, вас учить, но не проще ли было бы, и честнее, открыто провести финансовую проверку в этом учреждении?
Мой резкий тон вначале поверг моих посетителей в некоторое замешательство, потом они изобразили на своих лицах почтительное внимание и уважение. Видя мою неприступность, им пришлось коротко объяснить мне, что по некоторым сведениям фонд «Соучастие» является международным террористическим центром. Прежде чем приступать к активным действиям по его ликвидации, они хотели бы убедиться, что полученная из зарубежных источников информация верна. Они не имеют права, заявил представитель ЦРУ, рассказывать мне подробно о своих планах, но надеются на мою помощь, учитывая, что моя семья пострадала от рук террористов. Синьор Бонетти даже напомнил мне, что мой кузен чудом избежал смерти в Нью-Йорке, когда были разрушены башни-близнецы. ЦРУшник вовсю «налегал» на мою сознательность и гражданскую позицию. Целый час они меня «уламывали», пока я не сказала:
- Хорошо, я позволю вам установить здесь необходимую аппаратуру. Но есть одна проблема. Мои сотрудники ведь живут здесь. Они заметят вашу деятельность.
- Их здесь не должно быть, - жестким тоном произнесла синьора Грегорини, которая до сих пор молчала.
- Я не могу просто так их уволить, - резким тоном отреагировала я на заявление контрразведчицы. – Это очень старательная, трудолюбивая пара. Они иммигранты и…
- Мы знаем, - перебила меня дама. - Как раз поэтому вам легко будет их уволить, - все тем же безапелляционным тоном добавила она.
- Я не смогу потом найти таких хороших сотрудников, - упрямо «сопротивлялась» я. - Это во-первых. А во-вторых, я не могу так жестоко поступить с хорошими людьми. Они очень любят Италию и мечтают обосноваться в нашей стране. Я им твердо обещала, что помогу им в этом, а я привыкла выполнять свои обещания.
- Почему бы вам, под каким-нибудь удобным предлогом, не устроить их пока в свой отель, если вы хотите сдержать свое обещание?  - предложил синьор Бонетти. - Впоследствии мы могли бы помочь вашим протеже закрепиться в нашей стране.
Именно этого предложения я и добивалась, затеяв всю эту «бадягу» насчет судьбы Брэда и Карин, но хвататься за сказанные слова с ходу  не стала. «Успеется», - решила я.
- Устроить в отель? – сделала я вид, что задумалась над идеей контрразведчика. – Нужно подумать. Здесь, в Палерджо, вакансий у меня пока нет. А вот в Ливорно… Кажется, я смогу устроить их пока туда, - повеселевшим тоном произнесла я.
- Вот и отлично! – первым встал с кресла синьор Бонетти. – Как только вы переведете ваших сотрудников в Ливорно, мы обговорим с вами все детали нашего с вами сотрудничества.

Сразу после Нового года спальня наверху вновь была нашпигована аппаратурой. В соседней спальне жил так называемый «администратор» моей фирмы. В приемной сидела синьора Грегорини, изображая из себя моего секретаря-помощника. Я делала вид, что загружена проектами, но новые заказы уже не брала.


                ЭПИЛОГ

              «Никасу»

В ответ на вашу радиограмму сообщаю, что в местной печати без подробностей прошла информация о ликвидации склада оружия и тренировочного лагеря террористов.
Ровно за две недели до дня рождения «Кузины» из окна своего офиса я наблюдала, как уводили арестованных сотрудников «объекта». Контрразведка страны очистила мои помещения от аппаратуры. Фирму закрываю. Объяснение для знакомых и родственников – мне больно ежедневно иметь перед глазами здание, в котором арестовали мою подругу.
Представитель ЦРУ предложил мне сотрудничество с их организацией на постоянной основе. Возможно краткосрочное обучение в одном из их центров. Я взяла один месяц на размышление.
Жду ваших указаний.
«Кобра»